Человек_Сборник

реакцией на нее. Пример первого рода: поддержка уравниловки, подозрений, "незаинтересованная зависть" к более способным и успешным, позитивное отношение к патернализму и всемогущему государству, антиэлитизм, антиинтеллектуализм [2]. Пример второго рода: оппортунизм, двойные стандарты, привычная практика нарушать правила, установленные режимом, оценка неповиновения как добродетели. Эти механизмы воплощены феноменом, именуемым "Homo Sovieticus" [1].

Появились зерна иной культуры, функционально востребованной институтами демократии и капитализма, хотя не хватало людей, культурно готовых действовать в новом организационном контексте, обладающих "цивилизационной компетентностью" капитализма и демократии [4]. Столкновение несовместимых культур означало для большинства, что привычные стили жизни неэффективны и контрпродуктивны в новой системе. В то же время новые культурные правила казались им чуждыми, навязанными. То есть, эти люди обнаружили "цивилизационную некомпетентность"; не все приняли новые культурные правила и готовность быть вознагражденными за эффективность действий в новой среде. Они платили за это фрустрацией от стычек с сохранявшимися бюрократией, волокитой, подозрительностью, завистью.

"Блоковая культура" вырабатывала коллективизм. Индивид считался носителем заранее поставленных планов, подчинялся обществу, приносился в жертву будущему; не мог противопоставить свои права коллективу; личная ответственность была размыта, в просчетах обвинялись внешние обстоятельства. Господствовала заурядность, и обычно стратегией адаптации было "не высовываться", раствориться в окружении. Новая капиталистическая культура радикально меняла приоритеты. В центр стал индивид; его права, но с ними обязанности; он сам борется за личный успех, демонстрирует состязательность, оценивает свой статус, сравнивая себя с другими, отвечая за достижения и неудачи. Мастерство и личные заслуги вознаграждаются и социально одобряются. Другим культурным кодом, упорядочивающим мысли и действия при социализме, было противопоставление жизни частной (личной) и общественной (официальной). Противопоставление шло по линиям "общество – власть", "нация — государство", "люди – правители", "мы – они". Защитной реакцией на политизацию жизни и стремление властей контролировать все сферы жизни был уход в частную жизнь. Частная сфера – область добра, добродетели, достоинства, чести. Общественная – область зла, порока, презрения, стыда. События частной сферы возвышают, контакт с общественной сферой "пачкает" [5]. По мнению Ионина, центры власти видятся как чуждые и враждебные; правительство

121

– как арена заговоров, обмана, цинизма или – минимум – глупости, неэффективности. "Победить систему", перехитрив власти и обойдя запреты, правила, законы, – одна из самых распространенных добродетелей. Успех мошенника – объект восхищения и зависти. Эгоизм, попытки присвоения общественного добра и тактика "грабь и беги" ради сохранения своего достатка, по меньшей мере, прощаются. Государство, отвечающее за здравоохранение и безопасность, обвиняется за все личные неудачи. С другой стороны, личные связи, общение, отношения на работе, с друзьями, дома – идеализируются [3].

Дискурс о советском прошлом раскрывает социальную незащищённость, недовольство настоящим, желание убежать в виртуальный мир. Играя в прошлое, люди не только освежают память об

СССР, но и создают его новые формы.

Советские символы охватывают многое – ностальгию, память, мы придаём им историческое и политическое значение. Однако же, для современных цифровых индустрий важно создать разные реальности, которые боролись бы друг с другом. Память постоянно репродуктируется. Этим пользуются различные компании, СМИ, продающие свои продукты тем, кто чувствует ностальгию. Другие производят угрозы – якобы какие страшные были времена, а для доказательства создают знаки. Они имеют значение и для тех, кто играет в компьютерные игры или смотрит фильмы. Эта деятельность размножает бывшие знаки, не только защищает те, которые остались. С одной стороны это трудно назвать «ностальгия». Людей, которые могут сосредоточиться и восстановить в себе бывшие картины, пережить их, немного. Скорее, это популярность, привлекательность, которые рождаются не из памяти, а создаются только сейчас. Потребителям предоставляют не советские картины и продукты, которые делаются всё дороже и труднодоступнее, а заново производимые вещи. Создаваемый сейчас СССР отличается от бывшего, поскольку можно произвести такой СССР, который будет привлекателен для рынка.

Литература

1.Мертон Р.К. Социальная структура и аномия / / P. Штомпке (ред.), Роберт К. Мертон о социальной структуре и Науки. Чикаго, 1996

2.П. Штомпка Цивилизационные Некомпетентность: Ловушка посткоммунистических обществах / / Zeitschrift für Soziologie.1993 год. №

2.Апрель. P. 88-95.

3.М. Плач, М. Фурнье (ред.). Культивирование Отличия: символические границы и изготовление неравенства. Чикаго.1992 год.

4.Штомпка П. Социология социальных изменений / Пер. с англ.; под

ред. В. А. Ядова. — М.: Аспект-Пресс, 1996.

5. Ионин Л. Г. Культура на переломе // Социологические исследования. 1995. № 2. С. 41-48

122

А.С. Сивоконь

Человек в сетевом обществе: перспектива междисциплинарных исследований

Научный руководитель – Д.А. Аникин

На данный момент нельзя не признать той важной роли, которую играют IT-технологии в жизнедеятельности современного общества. В условиях информационного общества развивается и утверждается алгоритм организации социальных процессов по принципу сетей. По мнению американского аналитика информационного общества М.Кастельса, «распространение «сетевой» логики в значительной мере сказывается на ходе и результатах процессов, связанных с производством, повседневной жизнью, культурой и властью» [1, с. 494]. Безусловно, что сетевая организация не является изобретением XXI века, однако именно в условиях современности сетевая структура оказывается доминирующим принципом организации социальных процессов. Ее актуальность обусловлена наличием информационно-материальной базы, представленной глобальной сетью Интернет. Именно благодаря данному феномену традиционные социальные институты в обществе приобрели новую форму информационных сетей, объединенных интернетом.

Актуальность данного исследования продиктована последовательным возрастанием роли интернет-технологий в общественной жизни не только как средства коммуникации, но и причины интеграции социальных практик индивидов в виртуальное пространство. Под сетевым обществом автор понимает социум, в котором значительная часть информационных взаимодействий и реализация социальных практик производится с помощью электронных сетей. Виртуальная реальность представляет собой реальность, порожденную практикой создания и использования компьютерных сетей; она основана на противопоставлении реальных объектов и их копий, порожденных компьютерной графикой.

Социальные сети уже нельзя понимать только как коммуникационное средство для перемещения определенной информации. «Узловая» структура современных интернет-сетей амбивалентна по своей сути. Вопервых, точками сети являются технические базы и серверы, обеспечивающие постоянный и качественный доступ к интернету, вовторых «узлами» социальных интернет-сетей становятся сами социальные субъекты, которые способны накапливать, обрабатывать и продуцировать информацию, а так же быть субъектом свободного волеизъявления и действия, выражающегося в создании сетевых сообществ.

Сеть строится на принципе множественности, она вбирает в себя все многообразие возможностей, существует на грани иерархии и хаоса, «сделана не из единиц, а… из подвижных направлений. У нее нет ни

124

начала, ни конца, но всегда середина, из которой она растет и переливается через край» [2, с. 37].

Сеть является более гибкой и адаптивной, чем иерархия с ее строгой структурой. С точки зрения коммуникационных возможностей сетевая структура является более эффективной, чем иерархия, поскольку обеспечивает равный доступ к различным точкам (узлам) сети.

Сам феномен интернет-сетей по умолчанию формирует иной тип реальности, постулирует факт наличия киберпространства, которое в корне отличается от данной нам в повседневном опыте материальной реальности. Безусловно, что киберпространство берет свое начало в рукотворной, созданной человеком материально-технической базе, однако посредством совокупности цифровых кодов механизм воспроизводит на экране виртуальный аналог действительности, алгоритм построения которого остается недоступным для пользователя, находящегося перед монитором. Таким образом, «экран интерфейса скрывает работу внутреннего механизма и по возможности симулирует наш повседневный опыт» [3, с. 226], цифровой механизм становится для пользователя абсолютно непроницаемым, воспринимается им в качестве данности и приобретает статус реального. Следовательно, можно говорить о специфическом положении современного человека. Он является «исчезающим медиатором» [3, с. 225] между данной ему реальностью повседневного опыта и сконструированным им же феноменом виртуальной реальности. Находясь на грани между двумя качественно отличающимися реальностями, субъект раздваивается: будучи телесно привязанным к материальной реальности, «духовно» индивид (отделяясь от тела) существует в виртуальной реальности. В современном мире, где телесное существование все более и более подвергается различным опасностям, человек смог создать пространство, в котором способен получать удовольствие (телесное, интеллектуальное, эстетическое), не вступая в реальные психические контакты с другим человеком.

Достигая состояния беспрепятственности и свободного парения в виртуальной реальности, субъект в ней так же претерпевает изменения. Существование в киберпространстве позволяет субъекту «обнаружить новые аспекты собственного «я», богатство меняющихся сущностей, масок без стоящей за ними «реальной» персоны» [3, с. 221]. Таким образом, в контексте многопользовательского пространства технология стирает границы понятия «я» как основы самоидентификации, исчезает «я» как целостность. Воспринимающий субъект распадается на множество различных агентов, существующих в разных точках киберпространства.

Более того, виртуальная реальность позволяет субъекту преодолеть преграды, которые накладывает на него реальное существование в пределах социума, раскрыть те стороны своей личности, которые при

125

привнесении в реальную жизнь могли бы разрушить представления индивида о собственной идентичности. Для определения данного феномена С.Жижеком было введено понятие «электронный id» – механизм реализации собственных подавляемых сторон личности, которые неизвестны широкой публике. Тем самым преодолевается противоречие между желанием и отказом от него, достигается псевдоконсенсус между желаемым и действительным.

Таким образом, существование индивидов в виртуальной реальности рождает круг проблем, которые оказываются трудноразрешимыми в рамках какой-то одной конкретной науки. Необходимо комплексное социально-философское исследование принципов формирования и функционирования сетевых феноменов:

1)возможности создания «общества внутри машины» со стороны социологии;

2)анализа виртуальных и сетевых политических институтов с точки зрения политических наук;

3)изучение процесса виртуальной децентрализации личности и поиск решения проблемы соотношения телесности и сознания в киберпространстве учеными-психологами.

4)исследование юридическими науками уровней виртуального взаимодействия индивидов в сетевом обществе и установление юридических границ этого взаимодействия посредством и правовых норм.

Литература

1.Кастельс М. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. М.1999.

2.Гваттари Ф., Делез Ж. Капитализм и шизофрения. Тысяча плато. М.: Астрель, 2010

3.Жижек С. Чума фантазий. «Гуманитарный центр». Харьков, 2012

Д.М. Соколова

Трансформация социального и становление структур глобального управления

Научный руководитель – В.Б Устьянцев

Современное общество претерпевает серьезные изменения на всех уровнях своего существования: на микроуровне меняется характер социальных связей, на макроуровне разрушается привычный миропорядок. На международной арене появляются новые действующие лица. Если раньше главным актором мировой политики являлось национальное государство, то сегодня оно постепенно начинает терять свои полномочия. Причиной этих трансформаций стали социальные процессы, спровоцированные технологическим и экономическим

126

развитием. С одной стороны, появление современных средств коммуникации и новейших информационных технологий способствовали созданию глобального информационного пространства, сплотившего все страны и континенты. С другой стороны, экономическая интеграция завершила процесс становления единого социального пространства, объединившего человечество.

Глобализация – беспрецедентный процесс в мировой истории, и в какой бы глубокой древности не искали ученые и исследователи его предпосылки, важно помнить, что то, что мы наблюдаем сегодня – явление уникальное и качественно иное. Речь идет не просто о сплочении стран и цивилизаций и совместной реализации ими тех или иных стратегий развития: «глобализация параметров социального пространства приводит к формированию новой социальной реальности» [1, с. 222].

Зачастую глобализацию отождествляют с вестернизацией и рассматривают как насильственное насаждение американских ценностей

иидеалов по всему миру. Однако это представление глубоко ошибочно. Глобализация – процесс объективный, и он бросает определенные вызовы всему человечеству. Перед лицом риска потери собственной идентичности оказываются не только развивающиеся страны Востока, но

имогущественные западные державы.

Возникает вопрос – управляема ли глобализация или ее осуществление происходит стихийно? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратить внимание на тот факт, что стремление к образованию союзов, коалиций, установлению тесных экономических и культурных связей, было присуще еще древним государствам, и в данной связи глобализация как становление единого социального пространства представляется закономерным результатом этой тенденции к объединению. Однако устройство нового миропорядка, зарождающегося в процессе глобализации, во многом зависит от того, какие усилия прикладываются лидерами современных стран к решению различных глобальных проблем современности, и именно наши коммуникативные взаимодействия определяют возможности управления объективными социальными процессами.

Термин «управляемая глобализация» появляется в публичных дискуссиях в странах Европы в конце 90-х гг. В это время многие европейские политики стали прибегать к этому понятию, используя его для манипуляции общественным сознанием. Как показывают опросы, большинство европейцев с настороженностью относятся к глобализации, и идея ее управляемости связана для них, прежде всего, с надеждой на то, что Европа в дальнейшем может стать мировым лидером и одержать безоговорочную победу в длительном противостоянии с Соединенными Штатами Америки. Французские политики традиционно обещают своим

127

избирателям защиту от стремительного наступления глобального рынка, немецкие – говорят о необходимости предания глобализации определенной формы. Но во всех этих случаях разговоры об управляемой глобализации – это скорее риторический прием, нежели конкретная программа или сценарий развития. Политики ведут разговор о внешних выражениях глобализации, не касаясь вопроса ее содержания.

Интерес к политике Евросоюза и его отношению к процессам глобализации обусловлен уникальностью этого политического образования. Его появление в глобальном мире внесло значительные коррективы в политическую расстановку сил. По мнению известного философа современности Ю. Хабермаса, за подобные институциональными структурами – будущее глобальной цивилизации. Если раньше акторами мировой политики в полной мере являлись только национальные государства, то сегодня круг действующих лиц существенно расширился. Как отмечает мыслитель, «новая структура всемирно-гражданского общества… характеризуется тремя аренами с тремя типами коллективных акторов» [2, c. 302]. На супранациональной арене действия совершаются одним-единственным актором – Всемирной организацией, на транснациональном уровне в настоящий момент времени чрезвычайно мало дееспособных игроков, а на национальном уровне по-прежнему политические действия реализуются национальными государствами. Последние способны эффективно решать проблемы регионального уровня, но оказываются бессильными в вопросах мирового хозяйства и глобального рынка. Чтобы расширить свои возможности, национальные государства объединяются в региональные союзы, но не всякий такой союз может претендовать на роль глобального актора. Именно в данном контексте Ю. Хабермас и отмечает, что на сегодняшний день стадии глобальной дееспособности достиг только Европейский союз, который «гармонизирует интересы прежде независимых государств на более высоком интеграционном уровне и таким путем создает коллективного актора, относящегося к новому порядку величин» [2, c. 306].

Управляемая глобализация предполагает ориентацию на экономический либерализм, исключающий крайности протекционизма, когда акторы пытаются ограничить давление конкурентов посредством исключения их продуктов и услуг с рынка. Элементы протекционистской политики невозможно полностью исключить из политической и экономической практики, однако, в условиях глобализации более эффективными представляются методы, ориентированные на взаимодействие с глобальным рынком. Другой крайностью является принятие реализуемой стратегии глобализации и отказ от какого-либо вмешательства в социальные процессы. Долгое время европейские организации были сфокусированы на управлении региональной

128

интеграцией и не задавались вопросом, как можно использовать глобализацию в общеевропейских интересах, но сегодня их политика существенно изменилась. Реализация концепции управляемой глобализации предполагает нечто больше, чем регуляцию или приложение усилий для формирования конкурентоспособного порядка.

Важно отметить, что в условиях новой социальности утрачивают всякий смысл традиционные представления о власти, господстве и подчинении, кардинально меняется соотношение национального государства и транснациональных объединений. У. Бек в своей работе «Власть и ее оппоненты в эпоху глобализации» предлагает рассматривать стратегии, которые реализуют в глобальном мире экономические и политические институты. Стратегии капитала, начиная от автаркии и завершая осуществлением превентивного господства, нацелены на то, чтобы подменить политику экономикой, поглотив политические механизмы экономическими. Сегодня мировая экономика во многом формирует власть. Именно в сфере глобальных рыночных отношений впервые зародился феномен экстерриториального господства, для которого важен не контроль над территорией, а доступ к той или иной транснациональной сети. Свободное перемещение капитала, товаров и услуг, беспрепятственная коммуникация, возможная благодаря новым средствам связи, сделали условными государственные границы: «Политическое пространство (т.е. пространство национальных государств) и экономическое пространство (т.е. пространство мировых экономических акторов) уже давно не совпадают. Именно это освобождение мировой экономики от «экономического национализма»… запускает эти процессы – лишение национальных государств власти и присвоение власти мировыми экономическими акторами» [3, c. 201]. В ответ на наступление глобального капитала государства также вырабатывают стратегии, направленные на сохранение господства. Они начинают стремиться к детерриториализации, то есть распространению своего влияния за пределы государственных границ, и обоснованию своей необходимости. Главная идея заключается в утверждении тезиса о том, что только политическая власть может быть легитимной, экономическая власть может заимствовать ее легитимность, но никогда не будет оправдана сама по себе. Рынок – слишком неустойчивая структура, чтобы существовать автономно и независимо от государственного регулирования. Однако национальное государство уже не в силах противостоять глобальному рынку, поэтому ему на смену приходят новые политические акторы: неолиберальные, транснациональные государства-надсмотрщики и космополитические государства. Создание транснациональных коопераций в современном обществе оказывается эффективным в решении таких

129

глобальных проблем современности, как повсеместное загрязнение окружающей среды, терроризм, финансовые кризисы.

Итак, как мы видим, возможны два основных варианта развития структур глобального управления: создание мирового правительства или развитие корпоративного глобального управления. С идеей мирового правительства очень часто связывают антиутопические проекты возможного будущего, в которых рисуются картины новых более изощренных форм тоталитаризма, угнетения человеческой личности посредством современных технологий, прежде всего цифровых. Гораздо больше сторонников у концепции корпоративного глобального управления: «Она предполагает коллективный процесс поиска решений и взаимопонимания между правительствами государств с использованием частных игроков – предпринимательских структур, профсоюзов, неправительственных организаций» [1, c. 383]. Особая роль при этом отводится гражданскому обществу, для развития которого в глобальном мире складываются весьма благоприятные условия: «Увеличенные потоки людей, капитала, идей и технологий определенно открывают новые совещательные пространства посредством расширение лимита возможных действий» [4, p. 237]. Именно в рамках концепции гражданского общества реализуется модель коммуникативной социальности, основанная на том, что значимые социальные смыслы рождаются в актах коммуникации, непрерывно воспроизводящих смысложизненное пространство и социальное как таковое.

Границы управляемой глобализации определяются ее коммуникативными онтологическими основаниями. Интерсубъективные начала социального свидетельствуют о наличии в обществе социальных смыслов, относительно которых входящие в общество индивиды заключают конвенции. Мы договариваемся о тех или иных моделях поведения, правилах игры, в том числе и глобальной метаигры, и эти договоренности обладают значимостью в рамках принявших их коммуникативной общности. Однако наши возможности договариваться всегда ограничены наличием неконвенциональных смыслов, находящих свое основание в субстанциональных началах социального.

Литература

1.Гезалов А.А. Трансформация общества в эпоху глобализации (социально-философский анализ). – М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2009.

2.Хабермас Ю. Между натурализмом и религией. Философские статьи. – М.: Издательство «Весь мир», 2011.

3.Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирнополитическая экономия. М.: Прогресс-Традиция; Издательский дом «Территория будущего», 2007.

130