ФИЛОСОФИЯ / ФИЛОСОФИЯ 1 часть / ТЕМА 1 ПРОБЛЕМНОЕ ПОЛЕ ФИЛОСОФИИ / Мамардашвили Из краткого введения
.docБот этот мускул отчаяния от незнания и в то же время веры, т.е. действия на "основе веры, отличной от знания, иначе говоря, способность посмотреть на мир не глазами того, что ты знаешь заранее. Развитию этого мускула и служит философия. Я говорил что есть особые вещи, которые не являются идеалами, а обладают реальностью. Но эта реальность - не реальность представляемого нами мира. Как об этом говорить? Я введу теоретическое понятие - в данном случае все, о чем я только что говорил, есть бытие. И буду оперировать теперь понятием бытия, и прояснять какие-то вещи, прилагая это понятие. И я тем самым уже занимаюсь философией. Ибо философия есть, прежде всего, учение о бытии. И в том, что я сейчас говорю, нет никакого противоречия с тем, о чем я говорил раньше. Я ведь говорил вам, что предметом философии является философия. А теперь говорю, казалось бы, нечто совсем другое, что предметом философии является бытие. Но это вовсе не другое. Потому что, соединяя понятие бытия с другим понятием и обсуждая их взаимоотношение, мы говорим с чем? Об элементе философского сознания, который проявляется в явлениях свободы, совести, отчаяния или одиночества. В каком смысле отчаяния или одиночества? Неужели в психологическом смысле? Нет, поэтому вместо того, чтобы говорить об одиночестве, философ говорит "бытие". О бытии, потом о сознании. Вот что здесь происходит.
Почему понятия, вроде понятия бытия, называются онтологическими понятиями? Почему, собственно, они? А как еще говорить?! Ведь я только что перед этим говорил на определенном языке, который был весь напичкан словами, могущими вызвать и обязательно вызывающими психологические ассоциации. Я говорил: отчаяние, вера, совесть, способность и, конечно, вы будете это понимать психологически. В каком смысле психологически? В терминах видимого и представляемого или только знаемого вами мира. Ибо что такое отчаяние как известное вам психологическое состояние человека? Это то, что вы знаете о человеке. Но ведь я говорил вначале об этом в смысле выхода в область, где мы должны отказываться от того, что мы знаем. Потому что некоторые человеческие состояния исключены, не могут быть человеком достигнуты, если человек поступает на основе того, что он знает, заранее знает. Никогда не пойдешь по воде; никогда не дашь пощечину в заведомо проигрышной для себя ситуации, потому что ты заранее знаешь, что тебя побьют. Ты представляешь это. А я сказал, что первый философский акт состоит в следующем: мир не совсем таков, как мы его представляем. Но, подчеркиваю, слово "не таков" не является идеалом. Конечно, ничто не совершенно в этом мире, а идеал совершенен. Да нет, не об идеалах идет речь. Значит, нужно блокировать психологические ассоциации, т.е. нашу манию вносить привычные человеческие образы в то, что не является, не имеет отношения к этим привычным человеческим образам.
Так как же остановить все это? А вот так, если я начну говорить, описывая нечто, выдуманное мной и названное бытием, там ошибок уже такого рода не будет.
Правда, понятность сразу уменьшилась, так ведь? Если вы возьмете текст Парменида, в котором рассказывается о бытии, то вы наверняка не узнаете сразу, сходу все то, что я перед этим только что говорил. Говорил я об этих особых явлениях, которые в "межмирье" существуют, о реальных, а не идеальных. Я говорил все время о бытии. Совесть - это бытийное явление. Это то состояние свободы, о котором я говорил, то, которое в молчании обретено, когда человек поступает без каких-либо оснований в видимом мире оснований; повторяю, в видимом мире оснований для того, чтобы создавать ячейку сопротивления, не было. Вот это явление - бытие. То есть мы начинаем рассуждать о явлениях, которые происходят где-то, о событиях. Так, где же происходит событие совести, не имеющее никаких оснований, свободное? Где случается мысль, узнающая что-то за пеленой мира, известного нам по знанию? Где существуют вот эти явления, на которые указует символ хождения по воде? Он указует лишь на что-то. А где то, на что он указует, в каком это разрезе существует? Рассказ об этом существовании, т.е. об особом разрезе мира, называемом бытием, выработка специальной техники для этого, которая получает потом уже автономную логику (раз элементы техники сцепляются один с другим, они должны не противоречить один другому, вступать между собой в связи на допустимых интеллектуально или интеллигибельно основаниях, а не произвольным образом) - вот это все, как скажет философ, и есть онтологический разрез мира.
Я употребил ученое слово. Но философы уже договорились, и они понимают друг друга. И люди, имеющие навык в философии, поймут, о чем идет речь. А речь идет том, что в мире происходит, например, то, что немцы, занявшие Париж, явно непобедимы. Это в мире. А вот нечто, из-за чего можно стрелять в немецкого офицера, это событие в онтологии - если переводить это на философское наречие, хотя изложить можно и без этого наречия. Но для прояснения, а не просто для поступка, приходиться вырабатывать специальные понятия. Понятием способность пользоваться нельзя, потому что оно вызывает психологическую ассоциацию, понятием идеал пользоваться нельзя, потому что это не идеалы, а реальность. Не в то же время не эмпирическая реальность. Значит, мы уже имеем клубок философских понятий. Мы изобрели понятие "бытие". Посредством этого понятия продумываем то, о чем я рассказывал. Но раз мы ввели понятие бытия, значит, мы должны ввести и понятое реальности как понятие. Понятие видимости нужно ввести, как понятие, Потому что ведь я фактически употреблял их, но не подчеркивая их понятийную сторону. То есть я просто описывал конкретные явления, и понятия, употребляемые мною, были частью тела описания.
Я ввел понятие бытия, как нечто отличное от того, что я себе представляю. Скажем, я представляю, что я упаду, или я потерплю поражение, если схвачусь с немецкой армией. Это по представлению. Но если я ввел уже понятие бытия для чего-то, что скрывается за представляемым миром, то я должен еще ввести, например, то же самое понятие представления и отличить представление от мысли. То есть я начинаю тем самым заниматься так называемой теорией познания: я как бы различаю в человеке определенные уровни познавательной работы и определенные способности: есть представления, есть мышление, есть воображение. Потом воображение может оказаться продуктивным воображением или пассивным воображением. Это уже кусочки из философии Канта, которая рассказывала о воображении, как нашей способности аффицироваться. И вот начинается специальная работа прояснения: что это такое, как и что? Как это в человеке и с чем сочетается? И раздел, где специально разрабатывается понятие бытия, будет называться онтологией. А. если речь идет о бытии, подчеркивается сторона сверхопытного бытия, т.е. чего-то, что в опыте не дано, и такое учение будет называться метафизикой. Вернее, онтологическое рассуждение о такого рода предметах будет называться метафизикой.
Попробую разъяснить эту мысль. Понимаете, есть сложившиеся предрассудки в самой философии, особенно они усилены восприятием философии в культурах. Вот я сказал слово "метафизика", а перед этим я употреблял слово "идеальное", но я подчеркивал, что речь идет не об идеалах. Следовательно, я говорил, что само противопоставление или различительное противопоставление идеального и материального есть дофилософский и после философский предрассудок, а философский акт состоит в утверждении, что нет такого противопоставления или различения. Философский акт начинается с того, что он в качестве эмпирической реальности вводит нечто, что не является видимой нами реальностью. Это трудная мысль, в этом смысле метафизика есть не учение о сверхопытных предметах, а об особых данностях нашего опыта, происхождение которых мы не выясняем, а берем их как данность, и которые являются не абстракциями, не рассудочными построениями, не идеалами, не мифическими существами какими-нибудь, не наблюдаемыми субстанциями, а несомненным опытом. Спиноза в свое время очень умно сказал, что мы непосредственно и с несомненностью знаем, что мы бессмертны. Казалось бы, бред какой-то, ну нельзя этого знать. Нет, здесь и оказывается философский порог, и переползти через него чудовищно сложно. И к тому же переползти раз и навсегда нельзя. Философия и есть мышление, занимающееся такими порогами мысли и, которые раз и навсегда не преодолеваются. Всегда заново их нужно преодолевать. И вот та деятельность, которая возникает, когда ты заново преодолеваешь пороги, и есть философская деятельность. Повторю: Спиноза говорит, что мы, несомненно, с непосредственностью знаем, что мы вечны или бессмертны. Черт его знает! И, тем не менее, этот особый опыт, если он имеет место, несомненен. И когда говорится о том, что мы бессмертны, то не имеется в виду продолжение, бесконечное продолжение себя во времени. Имеется в виду как раз такое состояние, которое не описуемо в терминах "после" и "до". Поэтому говорить, что душа бессмертна, в терминах нашего языка нельзя. Наш язык временной. Он говорит: душа бессмертна, и предполагается, что есть какое-то существо, единица какая-то, и ей приписывается свойство быть после, после, после, после... например, после смерти тела. Значит, я не описываю то, что почувствовано философской интуицией. Потому что я начал это говорить, и погибло все рассуждение, потому что я начал рассуждать на языке представлений человеческих, в которых есть все, что есть всегда "до" и 'после". А в случае опыта, о котором говорит Спиноза, я не имею права говорить во временных терминах. Это вообще не временное состояние. Испытание его есть несомненный факт. Я пытаюсь себе отдать в нем отчет, и вот тогда начинается философия. А дать себе отчет о нем раз и навсегда и потом уложить в запасах своего знания невозможно, потому что все время все теряется.
Вот сейчас, уверяю вас, я заново пытаюсь сам себе отдать отчет в характере этого состояния и, по-моему, не очень удачно. Одним из способов этого дела является философский парадокс, нарочито придумываемый. Он имеет значение не сам по себе, по непосредственному своему содержанию, но той работе мысли, которую он развязывает, ошарашивая человека. Например, Сократ говорит, что лучше быть жертвой, чем... (не палачом, я забыл, какое он слово употреблял, по свидетельству Платона). Лучше быть жертвой, чем победителем. Как это? Тут начинаешь задумываться, чтобы принять это. Допустим, просто из уважения к Сократу. Ибо он не мог сказать глупость. Значит, задача стоит такая: подумать так, чтобы это было очевидно и ясно. А с самого начала ты ошарашен. И вот ты начнешь думать и тогда поймешь, что лучше быть жертвой, чем тем, кто победил. Это великолепно выражено в последних словах Сократа. Он расстается со своими друзьями в предсмертную минуту и говорит: теперь нам пора расстаться. Или, вернее, лучше сказать так: теперь нам пора разойтись каждому в свою сторону. Мне умирать, а вам жить. Только кому лучший удел выпал - неизвестно никому. Эта ситуация и заставляет работать наши философские мускулы, которые без этого дремлют. Или возьмем пример с непротивлением злу насилием. Понять это невозможно, видимость понимания этого является нашей обычной глупостью, потому что мы понимаем это психологически. Понимаем так, что вот ударили тебя по одной щеке, и ты подставляешь другую щеку. Но этого не может быть, это неправильно. Все наше нравственное чувство протестует против того, чтобы это так понималось. Действительно, так и нельзя понимать. А как понимать? Понимать, следовательно, нужно не в психологическом смысле, не в смысле наших обычных наглядных ассоциаций. Что-то другое здесь говорится. Но говорится нарочито парадоксально. И именно парадокс и вызывает, приводит в движение работу мысли. Но я отвлекся от понятий, о которых я начал говорить.
Так вот, я сказал, что философия есть учение о бытии, поясняя, что понятия "бытие", "реальность", "видимость" и т.д. вводятся как единственный язык, на котором можно говорить, не рискуя в связи с явлениями вроде совести, свободы и т.д. впасть в колею заранее знаемого или воображаемого, в колею психологических навыков, привычек человеческих. То есть философия как бы пытается заставить нас мыслить не по-человечески, потому что только так можно понимать некоторые явления, существенно важные для человека. А именно: особую эмпирию, т.е. несомненный факт, который в то же время не является обыденной реальностью. Но, будучи таким, человечески неуловимым, он имеет реальные, наблюдаемые последствия в человеческом существе. Я тем самым как бы хочу сказать, завершая то, от чего я отвлекся примером, что то, что называется метафизикой, есть самая реальная вещь в смысле последствий. Сами последствия наблюдаются уже эмпирически. Они наблюдаются в виде честности и бесчестия, эмпирически. Это ведь эмпирически наблюдаемые вещи. А где-то там, где это формируется и вообще определяется, будет это или то, т.е. будет совесть или бессовестность, вот там есть метафизический порог,..