13. Государственный суверенитет и проблема самоопределения народов

Самостоятельным и существенным аспектом разделения власти является так называемое «вертикальное» разделение власти, связанное с проблемой соотношения суверенитета государства и его составных частей, прежде всего, в случаях полиэтнического (многонационального) государства, с федеративной формой государственного устройства.

Сложность и значимость этой проблемы прямо вытекает из содержания социально-исторического процесса, закономерностей этнокультурного и пространственно-временного развития человечества. Поступательное движение стран и народов, определяемое в конечном итоге изменениями в технологическом способе производства, ведет к смене одних форм социально-экономического развития и пространственных контуров государств – другими; происходит переселение одних народов и колонизация других. Этносы (народы) утрачивают свою государственность или становятся частями разных государств и т.п., «перекройка» территорий приводит к появлению полиэтнических государств и дисперсных этнических групп – диаспор. Но, независимо от причин, по которым тот или иной народ вошел в состав государства (добровольно или насильственно), его право на самоопределение является неотъемлемым и непогашаемым, оно принадлежит самому народу, не зависит от воли государства.

Сквозной линией истории является, с одной стороны, стремление каждого сложившегося социума к сохранению своего «макросоциального лица» – независимого места в системе геополитических отношений, сопровождающегося постоянной борьбой за свои государственно-национальные интересы. Территориальная целостность государства в этой борьбе имеет как конкретное экономическое, определяемое достигнутым уровнем технологического развития, значение, так и самостоятельную ценность. Начиная с 70-х годов прошлого века этнологи фиксируют так называемый «этнический взрыв». Явившись закономерным ответом процессам глобализации и интернационализации общественных отношений на планете, он характеризует стремление этносов и этнических групп к обретению большей политической самостоятельности, в пределе – собственной государственности, как минимум – устранение этнической дискриминации. Угроза потери культурной самобытности в результате ассимиляции или вымирания вызывает реакцию своеобразного коллективного этнического инстинкта самосохранения. В частности, по одной из оценок, стремление Абхазии сохранить государственную независимость объясняется именно угрозой ассимиляции абхазского этноса. Онтологическая заданность Мира человеку через принадлежность к определенному этносу делает сферу межэтнических отношений предельно хрупкой. Историческая память о прошлых войнах, победах и поражениях, враждебные этнические стереотипы, культурно-психологическая отчужденность и т.п., впитываемые с детства с усвоением родного языка, обычаев и традиций, создают почву для распространения этнических предрассудков, предубеждений, транслируемых от поколения к поколению. Приобретая самостоятельное существование на социально-психологическом уровне, они вызывают межэтническую напряженность.

Этнологи определяют этнос как «суперсоциальную» общность, имея в виду восприятие человеком и самой общностью своего языка, обычаев и традиций, в целом культуры, как безусловных, «данных» самой природой, тем самым – как нечто сакральное. Именно поэтому стремление этносов к свободе, которая достижима в своей максимальной полноте в рамках собственного государства, несводима к соображениям выгоды или расчета, амбициям лидеров. Когда сегодня призывают «очистить» российский федерализм от национальной основы, или планируют избавиться от нее к определенному сроку, то тем самым предполагают, что по приказу те или иные народы будут готовы отказаться от своей бытийственности.

Такого рода «технократические» решения, даже оснащенные логико-математической аргументацией, совершенно не учитывают одного из первоначал человеческой жизни, его вне- и нерациональной природы. Даже беглый взгляд на политическую карту мира дает массу свидетельств против упрощенных представлений о природе, причинах и движущих силах этнических конфликтов.

Федеративный принцип государственного устройства призван обеспечить свободное объединение и равноправное взаимодействие территориальных общностей людей, обладающих существенными этническими, культурно-историческими, религиозными, языковыми и другими особенностями и соответствующими интересами. Федерализм дополняет систему сдержек и противоречий ветвей власти с помощью разделения властных полномочий по вертикали между центром и субъектами федерации.

К сущностным признакам федерализма традиционно относят представление о нем как конституционной форме государственного устройства, предполагающей большой объем самостоятельных полномочий составных частей единого государства в управлении различными сферами общественной жизни. Право самостоятельно решать вопросы местного значения, самоорганизация населения должны быть не только формальной данью демократии, но прежде всего эффективным инструментом социальной, экономической и культурной политики государства.

Без ложного пафоса можно утверждать, что историческая судьба России во многом зависит от решения проблемы федеративного устройства ее государственного «тела», состояния межэтнических отношений, национальной политики государства. Как справиться со взрывами примитивного этноцентризма, «племенного» сознания, угрожающими территориальной целостности России, при помощи цивилизованных средств, т.е. не прибегая к имперскому насилию? Другими словами, если демократическое федеративное устройство российского государства альтернативно прежней национально-территориальной структуре, в которой народы ранжировались по степени «полноправности», то нежелателен и вариант федерации, в которой политико-правовой статус того или иного народа постоянно угрожает стабильности государственного целого. Можно вспомнить печальную судьбу Советского Союза («союза нерушимого народов»), в одночасье распавшегося как карточный домик, тем более, что большинство предсказаний его неизбежной гибели связано именно с национальными противоречиями внутри советской империи. (Впрочем, даже для серьезных исследователей случившееся оказалось большим сюрпризом, поскольку подобный исход они прогнозировали лет на 30-50 вперед.) Распад Советского Союза больно ударил по судьбам миллионов людей, кардинальным образом изменил, чаще – в худшую сторону, уровень и качество их жизни, геополитическое положение государств, возникших на обломках империи. Речь идет не о возможности и желательности восстановления прежнего общественно-политического строя, исчерпавшего себя и подведшего страну к геополитической катастрофе, но лишь о необходимости учитывать исторический опыт и недопустимости прежних ошибок. Тем более, что угрозы ксенофобии, расизма, сепаратизма отнюдь не исчезли, но даже стали принимать экстремистские, террористические формы.

Прежде субъектами Российской Федерации считались национальные государства (автономные республики) и национально-государственные образования (автономные области и автономные округа). Новая Конституция РФ не только впервые конституционно закрепила перечень субъектов Российской Федерации, но и существенно его расширила. В настоящее время, согласно Конституции, субъектами Российской Федерации являются как государства (республики) и государственные образования (автономные области и автономные округа), имеющие национальную основу, так и края, области, города федерального значения, имеющие сугубо экономико-географическую территориальную основу.

Проблема взаимоотношений власти и субъектов федерации свое принципиальное решение находит в международном праве. Напомним, что сущность международного права рассматривается как право человечества, защищающее основные права и свободы человека, приоритетные перед национально-государственными системами права.

Рассмотрим проблему с точки зрения принципов международного права и ее решения в практике цивилизованных государств.

В ноябре 1988 г. Европейский парламент принял так называемую Хартию регионализма, которая декларировала, что формирование Европейского Союза включает в себя институционализацию демократического представительства регионов и закрепление за регионами и местными властями функций, необходимых для их активного участия в создании политического, социального и экономического единства Европы. С этих позиций единое экономическое пространство в Европейском Союзе видится не как сплошной монолит, но как образование с «ячеистой» структурой, состоящей из земель, провинций, автономий, сохраняющих, в частности, и определенные правовые особенности в полном соответствии с международным правом, предусматривающим частичную правосубъектность составляющих федеративного государства.

В постиндустриальном обществе регионализм (федерализм) становится ведущим способом координации (вместо иерархии) отношений между территориальными общностями. Дисперсия власти в перспективе усиливает автономию многочисленных сообществ, что создает и новые условия для развития регионализма (федерализма).

Но у регионализма две стороны. Одна – общественно-политическая, экономическая, культурно-просветительская, связанная с эффективностью управления экономикой и социальными процессами, сохраняющая индивидуальный этнокультурный, религиозный и т.д. облик общности. Вторая – сепаратизм, направленный на разрушение государственной целостности, как правило, имеющий определенную этническую окраску, обостряющий межнациональные отношения.

Историческая практика показала, что основу демократических требований в сфере межнациональных отношений и национальной государственности составляет приоритет суверенитета, самоопределения народов, а не этносов. Это требование нашло закрепление в основных документах ООН.

В свое время в связи с событиями в Восточном Пакистане Международная комиссия юристов рекомендовала перечень критериев определения народов, включающий в себя общность истории, расовые и этнические, культурные и языковые, религиозные и идеологические связи, общее географическое местонахождение, общую экономическую основу и достаточную численность. Обобщая эти признаки, сегодня под народом понимают все население, постоянно проживающее на самоопределяющейся территории. Самоопределение народа в самом общем виде – это выражение воли народа относительно его политического статуса в отношениях с другими государствами мирового сообщества и относительно своей внутренней политической организации, своего общественного строя. Согласно Декларации ООН о принципах международного права (1970) реализация народом права на самоопределение заключается в:

– создании суверенного и независимого государства;

– добровольном присоединении к независимому государству или объединению с ним;

– установлении любого другого политического статуса, свободно определенного соответствующим народом.

В том случае, когда в составе многонационального государства существуют группы лиц, обладающие устойчивыми этническими, религиозными и (или) языковыми чертами, значительно отличающимися от характеристик остальной части населения, и эти группы существенно уступают по численности основному населению, – международное право определяет их статус в качестве национального меньшинства. В отличие от народов национальные меньшинства не являются субъектами права на самоопределение, зато международное право возлагает на государства обязательства по признанию их особых прав, сохранению их социокультурной уникальности и недискриминации лиц, к ним принадлежащих.

Проблема защиты прав национальных меньшинств глобальна по своему характеру, поскольку все государства в той или иной степени включают в свой состав разнообразные иноэтнические группы. Кроме того, необходимость международно-правового регулирования вопросов национальных меньшинств обусловлена существенными ограничениями в возможностях этих меньшинств оказывать влияние на политику своих государств – как в смысле законодательства, так и фактической политики. В связи с этим обращается внимание на то, что «… существование национальных меньшинств в окружении отличающегося от него доминирующего населения страны может создать реальную угрозу в реализации прав лицами, принадлежащими к национальному меньшинству. Так, при последовательном проведении лишь формально-юридического равенства может возникнуть состояние, которое можно именовать “дискриминацией в результате отсутствия дифференциации».¹ Поэтому международное право фиксирует специальные права национальных меньшинств: использовать достояние своей культуры и исповедовать свою религию; иметь доступ к информации на родном языке, свободно, устно и письменно пользоваться родным языком; участвовать в решении вопросов, касающихся их интересов, на региональном и местном уровне; создавать собственные просветительские, культурные и религиозные ассоциации; развивать традиционные отрасли хозяйствования; осуществлять профессиональную подготовку своих национальных кадров; употреблять в официальных документах свои имена и фамилии, как это принято на родном языке и многое другое². На практике дискриминация национальных меньшинств остается в современном мире распространенным явлением – во взаимоотношениях меньшинств с титульной нацией. Поэтому специалисты по правам человека ставят вопрос о реформировании ООН, Совета Европы и других международных организаций по защите прав человека, ввиду неэффективности международных стандартов и деятельности указанных организаций.

Но у практики двойных стандартов применения норм международного права относительно самоопределения, появилась противоположная сторона. Толерантность и правовой либерализм по отношению к этническим и религиозным меньшинствам, инфильтрованным в иную культурную среду, вызывают к жизни неблагоприятные тенденции. При достижении определенного уровня численности, в условиях компактного проживания и гарантий специальных прав, представители этнических меньшинств отказываются интегрировать в культуру страны проживания, становятся более агрессивными и радикальными в своих притязаниях, чем на своей «исторической родине».

Признание права на самоопределение не тождественно признанию права на отделение, т.к. последнее угрожает территориальной целостности государства. VI Сессия Генеральной Ассамблеи ООН приняла следующую формулировку: «Право народов на самоопределение не должно осуществляться для подрыва единства нации или создания препятствий для осуществления этого единства в нарушение национального суверенитета». Законность отделения признается лишь тогда, когда речь идет о народах и территориях, находящихся в подчинении другому государству в нарушение международного права.

С точки зрения права не могут быть возведены в абсолют ни принцип территориальной целостности государства, ни право на самоопределение путем отделения. Недопустимо рассматривать этносы как обезличенные субстанции и «уникальные ценности», отодвигающие на второй план права, интересы и потребности людей другой этнической принадлежности. Сепаратистская попытка построить государство, опирающееся на какой-то этнический компонент, искусственно отделяющая другие этносы или предусматривающая их ассимиляцию, означает историческое движение вспять, возрождающее этноцентризм, национализм и шовинизм. С другой стороны, мировое сообщество налагает безоговорочный запрет, по крайней мере, на уровне принципов, на любое внешнее давление на право выбора народами своего места в мировом сообществе и своего общественного строя, охраняя тем самым для него свободу выбора своей исторической судьбы.

Не упрощая проблему, стоит помнить, что право народов на самоопределение действует в системе других прав, а его конкретные формы зависят от культурно-исторических, политических и других условий жизни данного народа и данного государства. Как свидетельствует опыт (относительный) европейской истории, только достаточно длительное и демократическое развитие национальной государственности служит предпосылкой укрепления федерализма, стирания национально-государственной обособленности. С этой точки зрения неприемлема идея «губернизации» России, подмена национально-культурной автономией национально-государственных форм федерализма, вызывающая к жизни еще одну форму правового нигилизма – национально-государ­ственного.

Национальное в государственности народов России, по мнению Э.В. Тадевосяна, выражается в строительстве государственности на базе этнической территории того или иного народа, т.е. территории его исторического проживания; в широком представительстве данного народа в органах государственной власти и управления; в закреплении родного языка в качестве государственного и ведении делопроизводства на нем; в специфике применения федерального законодательства, учитывающего те или иные национальные особенности¹. Естественно, что все эти признаки действительного самоопределения народа в федеративном государстве не должны противоречить принципу территориальной целостности федерации, приоритету федерального законодательства, закреплению общего государственного языка на территории всей федерации, полному равноправию и пропорциональному представительству в органах власти и управления граждан «нетитульной» национальности и т.п.

В современных условиях в содержании права на самоопределение на первое место выходит именно внутреннее самоопределение. Полная реализация народом своего права на самоопределение зависит от того, соблюдаются ли в действительности в данной стране права и свободы групп и индивидов, образующих народ. Если суверенное государство гарантирует своим согражданам обладание всеми гражданскими и политическими правами, можно считать, что народ в целом пользуется правом на самоопределение, если же имеет место их попирание, то право народа на самоопределение нарушается.

Целостность и стабильность федерации во взаимоотношениях с ее составными частями – факт, определяемый прежде всего содержательно, политически и социокультурно, хотя и нельзя игнорировать позитивную роль и самостоятельное значение конституционно-правовых норм. Негативные черты российского федерализма неотделимы от общего кризисного состояния российского социума, являясь и его результатом и причиной. В этом смысле проблемы федерализма – составная часть более общей и глубокой проблемы укрепления государственности в целом, формирования власти, легитимной морально и социально, имеющей внятную программу действий, четкие духовно-нравственные ориентиры, преследующей цели общего блага.

До тех пор, пока ценности права, свободы личности, общественных ассоциаций и союзов не станут доминирующими в сознании политических элит разного уровня, противоречия федеральной и региональных властей не будут выходить за пределы неофеодального спора между сюзереном и его вассалами, который, правда, сейчас решается скорее в пользу суверена – укреплением пресловутой «вертикали власти», сопряженной с введением федеральных округов и института полпредов, отменой выборности президентов республик и глав областных (краевых) администраций. Содержанием же этой борьбы преимущественно является перераспределение собственности, в первую очередь на природные ресурсы и извлекаемую из них сырьевую ренту. При этом в стороне остаются вопросы эффективности экономики, развития предпринимательства, деловой инициативы, создания рабочих мест. Например, как отмечает А.Б. Габоев, «чиновничий произвол, беззаконие, безнаказанность отдельных должностных лиц на Северном Кавказе особенно очевидны, …приходится констатировать, что и МВД, и прокуратуры, и суды во многих субъектах северокавказского региона не всегда защищают права человека, а иногда даже служат криминальному миру»¹.

В некоторых источниках российский федерализм определяется в качестве «фиктивного», «имитационного» и т.д. Так, Н.М. Добрынин называет его «фантомным», подразумевая «такое состояние государственных и правовых институтов, при котором зафиксированная в нормах права конструкция федеративных отношений значительно отличается от реально сложившейся и существует системный разрыв между декларированным и действительным состоянием государственной системы»². Правда, трудно согласиться с выведением автором «фантомности», да еще в качестве основного признака, из асимметрии федеративного устройства – политического, правового и экономического неравенства. Федеративное государство, как свидетельствует мировой опыт, может быть и асимметричным, и при этом вполне жизнеспособной и динамично развивающейся системой. В решении проблемы асимметрии, по-нашему мнению, надо исходить из того, что не существует жесткой зависимости как формы государственного устройства, так и моделей федерации, от размеров территории, ее контура, ландшафта и климата. Комплекс всех параметров жизни государства порождает огромное число комбинаций, форма государственного устройства зависит от общественно-политического строя, уровня социально-экономического развития страны, этнического состава населения и прошлого в межэтнических отношениях, от положения государства в международном сообществе и т.д. Масштабы распределения власти, степень автономности и самостоятельности территориальных подразделений государства настолько разнообразны в своих конкретных проявлениях, что подвести их под какую-либо одну-единственную «правильную» модель просто невозможно (отсюда во многом схоластический характер споров в нашей литературе о федерализме, в котором стороны «не слышат» друг друга, причем полярность точек зрения указывает на политическую ангажированность). Федерализм может принимать формы, в том числе и неизвестные ранее, но на основе универсализующей роли соблюдения основных прав и свобод человека и гражданина. Но тогда будет догматичным требование устранения асимметрии в федеративных отношениях как непременного условия равноправия субъектов федерации.

«Фантомность» же нашей федерации – прямое порождение и продолжение «мнимого конституционализма» российской политико-правовой системы, то есть, напомним, декларативного характера всей институционально-нормативной системы общества при сохранении авторитаризма и бюрократизма, прорастания тенденций монополизации власти и свертывания демократии. Политическая система принятия решений, основанная на принудительном и централизованном распределении ресурсов любого рода в интересах узкой группы обладателей гигантской собственности и аппарата принуждения, принципиально несовместима с целями правового государства и гражданского общества.

В самом общем виде решение проблем отечественного федерализма сопряжено с укреплением института частной собственности и рыночных механизмов гражданского общества, независимостью средств массовой информации, политическим и идеологическим плюрализмом, словом, по пути достижения все большей меры социальной и индивидуальной свободы. Движение к этим целям по необходимости не может не быть длительным, поэтапным, определяемым политической повесткой дня, закрепляемым достигнутым уровнем межэтнического согласия и толерантности граждан, культурного плюрализма и освоения общечеловеческих ценностей.

Объективно, самой природе федерализма присуще противоречие между центростремительными и центробежными тенденциями, подобное объективности противоречий между трудом и капиталом, управляющими и управляемыми. Все они присущи системе общественных отношений, создаваемых человеческой деятельностью, следовательно, и понимать их содержание, и конструктивно разрешать необходимо с учетом интересов, чувств и ценностей, определяющих эту деятельность. В этом плане жизнь федеративного государства представляет собой процесс постоянного согласования несовпадающих интересов различных социальных групп, в первую очередь – этнических и территориальных.

Во многих источниках, обращающихся к истокам противоречий российского федерализма, его шаткому, неустойчивому состоянию, все зачастую сводится к пресловутому «параду суверенитетов», злой воле этнических и региональных элит, преследующих свои властные амбиции. Между тем сепаратизм в России – закономерность модернизационных циклов, вызываемая распадом государства, ростом дезорганизации и конфликтом составных частей государства, особенно когда оно громадно по размерам территории и количеству народов, составляющих его население.

Либерализация политического режима, начавшаяся вместе с перестройкой, обнаружила изрядное разномыслие в обществе прежнего «морально-политического единства», спектр самых разнообразных мировоззренческих и идеологических ориентаций. Стоит ли удивляться взрывам чувств и эмоций по поводу ущемления, действительного или мнимого, национальных чести и достоинства, дискриминации по этническому признаку. Идеи демократии, равенства, естественных прав и свобод, сопряженные с правом народов на самоопределение, в контексте прежнего ранжирования народов в иерархии форм политической самостоятельности, закономерно вызвали подъем этнического самосознания ранее «второсортных» и «третьесортных» народов.

Созданные в советское время формы политической и культурной автономии для многих народов бывшей Российской империи оказали, особенно в первые десятилетия, ускоряющее воздействие на их социально-экономическое, политическое и культурное развитие. Этносы-народности перерастали в этнонации, укрепляли свое самосознание, вопреки ограничениям «сверху», и потенциал противодействия против наднациональной (имперской) диктатуры партийно-государственной бюрократии. Другое дело, что «карту национального государства» в условиях перестройки и кризиса союзного государства с успехом разыгрывали номенклатурные элиты республик и автономий, в том числе активируя претензии и к союзной бюрократии, и к другим народам.

Исходя из приоритета ценностей гражданского общества, мы поддерживаем позицию, смысл которой состоит в том, что «все народы, населяющие страну, признаются государственно-образующими, и ни одна этническая группа не может и не должна обладать преимущественным правом на контроль над территорией, институтами власти и природными ресурсами. Равенство прав и обязанностей обусловливает необходимость скоординированных решений с учетом интересов различных национальных групп и при соблюдении демократических прав и свобод человека на всей территории страны»¹. Отвечает духу и принципам гражданского общества и развитие национально-культурных автономий, способных сочетаться и дополнять национально-территориальные автономии, выступая гибкой формой самоопределения народов, хотя и при этом следует помнить про возможность этнократического захвата национально-культурной автономии в целях, противоречащих ее исходным принципам.

Вполне разумно предложение для центральной (федеральной) власти строить «свои взаимоотношения с национальными образованиями – республиками, автономными областями и автономными округами – на договорной основе (желательно максимально унифицированно), т.е., по-иному, чем с обычными субъектами – административными областями»¹. Споры относительно территориальной организации власти иногда упускают из виду, что принцип сдержек и противовесов как важнейший ограничитель монополизации власти распространяется и на «вертикальное» разделение властей. Когда сегодня утверждается, что России ближе, органичнее унитарная форма государственного устройства, а нынешний федерализм приходится терпеть из-за угрозы распада страны в случае отказа от него, то за подобным тезисом скрывается не столько апелляция к культурно-цивилизационным особенностям России, сколько констатация неумения (или нежелания) выстраивать более сложные и гибкие формы разделения властей.

Удачной представляется формула А.А. Мелкумова: «Федерализм – нормальный, типичный вид оптимизации территориально-политических связей внутри того или иного политического сообщества»². Взаимоотношения центра и регионов всегда представляют собой определенную меру сочетания централизации, с одной стороны, и самостоятельности, с другой. Опыт мировой истории демонстрирует неуклонное расширения полномочий и компетенции субъектов федерации. Децентрализация властных полномочий позволяет региональным и местным органам власти ответственно принимать решения по жизненно важным вопросам, оперативно реагировать на возникающие проблемы.

Современность ставит дилемму: или федерация – союз субъектов, в котором «центральная», и региональная, и местная власть инструментальны по отношению к гражданам, их потребностям, интересам, ценностям, или же перед нами очередное издание авторитарного патернализма. Взаимный контроль федеральной власти и власти субъектов федерации должен обуславливаться контролем за соблюдением и защитой прав и свобод граждан. Первоначалом решения вопроса, исходным принципом, задающим концептуальную рамку, нам предоставляется формула, предложенная Э.В. Тадевосяном: «Федерация и субъект федерации – государство есть неравнозначные, разноуровневые государства. И точно так же как часть по определению не может и не должна стоять выше и даже на одном уровне с целым, так и государство – субъект федерации не является равноправным, равнозначным с федерацией, поскольку их статус далеко не одинаков».¹ Но эта позиция неравнозначна утверждению об отсутствии у субъектов федерации суверенности на основании неделимости государственного суверенитета. Речь идет о вещи простой и прозрачной – поскольку предметы ведения и полномочия делимы, то, признавая республики государствами (другие виды субъектов – государственными образованиями), мы должны признать, что субъект федерации обладает своим суверенитетом, дополняющим суверенитет федеративного государства.

Суверенитет федеративного государства распространяется на всю территорию государств; иное ставит под сомнение сам факт существования государства. Но, оставаясь «единым и неделимым» в плане территориальной целостности и остальных конституционных признаков, в соответствии с принципом субсидиарности, определенные функции государства реализуются и на уровне субъектов федерации, следовательно, они «разделяются». Распределение же функций – во многом дело исторической практики.

Приоритет гражданского общества перед государством реализуется в подходе к суверенитету субъекта федерации как выражению воли части народа федеративного государства – территориальной общности людей, обладающих своими интересами, своими проблемами. Поэтому подлинный федерализм связан с признанием центральной властью и ее федеральными представителями конкурирующей легитимности региональной государственной власти и ее политических лидеров. Но в ком бы ни воплощалась публичная власть в государстве, гарантии прав личности и ее свободы должны составлять фундамент государственно-организо­ван­ного общества.

Истина же в том, что без создания отлаженного механизма «вертикального» разделения властей невозможно решить ни одной проблемы модернизации общества, восстановления должного уровня мировой субъектности России.

Стратегия развития российской федерации включает в себя целый ряд взаимосвязанных направлений, для которых разграничение предметов ведения и полномочий – не разыгрываемая конкурирующими группировками карта, но кропотливый процесс выработки оптимальной конституционно-правовой конструкции, в которой свою долю власти публичной должны иметь и субъект федерации, и муниципальное образование, осуществляющие ее непосредственно и через созданные им органы, причем на собственные средства и под свою ответственность.

Оптимизация перераспределения властных полномочий между федеральным и региональным уровнями государственной власти и местного самоуправления влечет за собой передачу соответствующим органам власти и имущества (собственности), необходимого для реализации этих полномочий. Подобно тому, как частная собственность обеспечивает независимость и автономность гражданина, должна быть и определенная бюджетная независимость субъекта федерации от федерального бюджета, поощряющая и развивающая конкурентную борьбу между субъектами. Становление субъектов федерации и их объединений в качестве полноправных субъектов рыночных отношений должно сопровождаться перераспределением объектов собственности по критерию эффективности их использования во благо работника, населения и страны в целом.

Это путь использования принципа субсидиарности, т.е. распределения полномочий органов власти в соответствии с максимальной эффективностью отправления функций управления на том или ином уровне власти. Реализация этого принципа влечет повышение степени автономности и самоуправляемости субъектов федерации, в том числе и право принимать собственные конституции, уставы и законы.

По-другому, «осуществляя регулятивные полномочия по предметам совместного ведения, федеральные органы государственной власти должны руководствоваться принципом “разумной сдержанности”, согласно которому они не должны регулировать те отношения, которые без ущерба для качественного выполнения задач публичной власти может урегулировать субъект Российской Федерации. Это позволит повысить самостоятельность субъектов Российской Федерации, особенно при регулировании тех полномочий, которые должны финансироваться за счет их бюджетов»¹. Возникает ясная и прозрачная конституционно-правовая конструкция, апробированная опытом истории, в которой в ведении федерального Центра находятся вопросы, связанные с защитой прав и свобод граждан, к предмету ведения субъектов Федерации относятся более частные конкретные формы реализации этих прав и свобод, на уровне же местного самоуправления гражданам предоставляются услуги, производные от предыдущих уровней. В границах такого подхода достигается высшая цель – российский народ как единая нация, определяемая единым гражданством не только формально юридически, но через субъективную идентификацию большинством населения себя единым народом, обладателями незыблемых прав и свобод, патриотами и «большой» и «малой» родин. Суть этого подхода исчерпывающе изложил Питирим Сорокин, считавший необходимым создание условий, «при которых различным народностям, входящим в состав одного государства, жилось бы свободно и хорошо. От этого порядка выиграли бы и государство в целом, и отдельные национальности. Раз в данном государстве каждой народности предоставлено полное самоуправление, раз каждая национальность ни в чем не ограничена, то в единстве и процветании такого государства будут заинтересованы все его народности. Прочность и благосостояние его будут им дороги. В таких условиях каждая национальность не только не будет желать отделенности от него, но, напротив, будет стремиться теснее сплотиться с другими народностями под крышей этого государства».¹

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

Контрольные вопросы к теме 13

1. В чем заключается сущность федерализма?

2. Что выступает критериями самоопределения народа?

3. В чем отличие европейского понимания нации от российского?

4. В чем смысл наделения национальных меньшинств особыми правами?

5. Каковы причины сепаратизма в современном мире?

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Автономов А.С. Диалектика нравственности и права в философии Владимира Соловьева // Государство и право. 2009. № 9.

2. Автономов А.С. Ценность Конституции // Государство и право. 2009. № 3.

3. Алексеев С.С. Самое святое, что есть у Бога на земле. Иммануил Кант и проблема права в современную эпоху. М., 1998..

4. Аубекеров С.Х. Достоевский о суде присяжных: pro et contra // Государство и право. 2004. № 5.

5. Бачинин В.А. Антитеза естественного и позитивного права: философско-культурологический анализ // Общественные науки и современность. 1999. № 6.

6. Бачинин В.А. Криминография Ф.М.Достоевского // Государство и право. 2000. № 2.

7. Бачинин В.А., Сальников В.П. Философия права: краткий словарь. СПб., 2000.

8. Белых В.С. Сущность права: в поисках новых теорий или «консерватизм» старого мышления? // Российский юридический журнал. 1993. № 2.

9. Бородин С.В., Лунеев В.В. О криминологической экспертизе законов и иных нормативных актов // Государство и право. 2002. № 6.

10. Варламова Н.В. Права человека как предмет юридической интерпретации // Государство и право. 2009. № 2.

11. Варламова Н. Правовой нигилизм: прошлое, настоящее… и будущее России? // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. 2000. № 1 (30).

12. Гафуров З.Ш. Социально-правовое государство: причины возникновения, объективные основы, противоречивая сущность // Государство и право. 2009. № 4.

13. Гегель Г. Философия права. М., 1990.

14. Гражданское общество, правовое государство и право («Круглый стол» журналов «Государство и право» и «Вопросы философии») // Вопросы философии. 2002. № 1.

15. Грудцына Л.Ю. Частная собственность и гражданское общество в России // Государство и право. 2008. № 6.

16. Демидов А.И. Политический радикализм как источник правового нигилизма // Государство и право. 1992. № 4.

17. Дмитриев Ю.А., Шленева Е.В. Право человека в Российской Федерации на осуществление эвтаназии // Государство и право. 2000. № 11.

18. Ершов Ю.Г. Гражданское общество – основа федерализма // Казанский федералист. 2005. № 2-3 (14-15).

19. Ершов Ю.Г. Право // Современный философский словарь. М., 2004.

20. Жуков В.Н. Введение в юридическую аксиологию (вопросы методологии) // Государство и право. 2009. № 6.

21. Жуков В.Н. Государство как ценность // Государство и право. 2009. № 9.

22. Жуков В.Н. Философия права (Теоретико-методологический аспект) // Государство и право. 2009. № 3.

23. Зинатуллин З.З Следственные версии в уголовно-процессуальном доказывании // Российский юридический журнал. 1993. № 2.

24. Ивашевский С.Л. Идеальная сущность права: постановка проблемы // Журнал российского права. 2007. № 1.

25. Иконникова Г.И., Ляшенко В.П. Основы философии права. М., 2001.

26. Керимов Д.А. Основы философии права. М., 1992.

27. Керимов Д.А. Предмет философии права // Государство и право. 1994. № 7.

28. Кистяковский Б.А. Государство правовое и социалистическое // Вопросы философии. 1990. № 6.

29. Коновалов А.И. Некоторые теоретические аспекты формирования российского правосознания // Государство и право. 2005. № 4.

30. Крусс В.И. Личные («соматические») права человека в конституционном и философско-правовом измерении: к постановке проблемы // Государство и право. 2000. № 10.

31. Крусс В.И. Актуальные аспекты проблемы злоупотребления правами и свободами человека // Государство и право. 2002. № 7.

32. Кулишина А.А. Политико-правовые аспекты современного гуманизма // Государство и право. 2007. № 1.

33. Лапаева В.В. Правовой принцип формального равенства // Журнал российского права. 2008. № 2..

34. Лейст О.Э. Сущность права. Проблемы теории и философии права. М., 2002..

35. Лукашук И.И. О современной концепции прав человека // Российский юридический журнал. 2000. № 2.

36. Лунеев В.В Проблемы криминализации и противодействия экстремизму // Государство и право. 2009. № 9.

37. Малинова И.П. Философия права (от метафизики к герменевтике). Екатеринбург, 1995.

38. Малинова И.П. Философия правотворчества. Екатеринбург, 1996.

39. Мамут Л.С. Демократическое правовое государство в России: проблемы становления // Журнал российского права. 2006. № 12.

40. Мамут Л.С. Современная российская государственность и культура демократии // Государство и право. 2009. № 1.

41. Мартышин О.В. Совместимы ли основные типы правопонимания права? // Государство и право. 2003. № 6..

42. Мартышин О.В. Нужна ли философия права как самостоятельная юридическая дисциплина? // Государство и право. 2009. № 11.

43. Мартышин О.В. Метафизические концепции права // Государство и право. 2006. № 2.

44. Матузов Н.И. Правовой нигилизм и правовой идеализм как две стороны «одной медали» // Правоведение. 1994. № 2.

45. Маликова А.Х. Эволюция теории практики правового и социального государства // Государство и право. 2009.№ 10.

46. Малько А.В. Правовая жизнь // Общественные науки и современность. 1999. № 6.

47. Мелкумов А.А. Федеративные принципы государственного устройства: концептуальный вызов // Общественные науки и современность. 2001. № 4.

48. Мозолин В.П. О праве частной собственности // Государство и право. 1993. № 1.

49. Медушевский А.Н. Что такое мнимый конституционализм? // Социологические исследования. 1994. № 2.

50. Новгородцев П.И. Идея права в философии Вл.С.Соловьева. М., 1901.

51. Нерсесянц В.С. Философия права. М., 1997 (и последующие издания).

52. Овсенян Ж.И. Государственное принуждение как правовая категория // Российский юридический журнал. 2008. № 1.

53. Окара А.Н. Правосознание – центральная категория философии права И.А.Ильина // Государство и право. 1999. № 6.

54. Орлова О.В. Автономия личности и автономия гражданского общества // Государство и право. 2006. № 1.

55. Осипян Б.А. Политико-правовые и идеологические концепции как основания формирования государственно-конституционной системы общества // Государство и право. 2009. № 7.

56. Пастухова Н.Б. Государственный суверенитет и современные федеративные отношения // Государство и право. 2009. № 11.

57. Пастухов В.Б. Российский федерализм: политическая и правовая практика // Общественные науки и современность. 2003. № 3.

58. . Поленина С.В. Права человека и их защита: Опыт Канады // Государство и право. 1996. № 10.

59. Печерская Н.В. Современный дискурс справедливости: Джон Роулз или Майкл Уолзер? // Общественные науки и современность. 2001. № 2.

60. Пугинский В.И., Сафиуллин Д.Н. Правовая экономика: проблемы становления. М., 1991.

61. Саква Р. Суверенитет и демократия: конструкции и противоречия // Сравнительное конституционное обозрение. 2007. № (60).

62. Самигуллин В.К. Право и неправо // Государство и право. 2002. № 3.

63. Сазонов Б.Н. Социальные, организационные и правовые основы механизма действия закона // Государство и право. 1993. № 1.

64. Синха Сурия Пракаш. Философия права. М., 1996.

65. Соловьев А.И. Культура власти российской элиты: искушение конституционализмом // Политические исследования. 1999. № 2.

66. Сюкияйнен Л.Р. Шариат: религия, нравственность, право // Государство и право. 1996. № 8.

67. Соловьев В.С. Право как минимум добра // Русская философия права. Антология. СПб., 1999.

68. Соловьев Э.Ю. Правовой нигилизм и гуманистический смысл права // Квинтэссенция. М., 1990.

69. Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995.

70. Семитко А.П. Развитие правовой культуры как правовой прогресс. Екатеринбург, 1996.

71. Скловский К.И. Право и рациональность // Общественные науки современность. 1998. № 2.

72. Смоленский М.Б. Правовая культура и идея государственности // Государство и право. 2009. № 4.

73. Сырых В.М. Воистину ли нормы законов истинны? // Государство и право. 1996. № 7.

74. Тамбовцева В.Л. Государство как инициатор развития гражданского общества // Общественные науки и современность 2007. № 2.

75. Тасаков С. Запрет эвтаназии унижает человеческое достоинство // Российская юстиция. 2003. № 2.

76. Тененбаум В.О. О сущности права // Правоведение. 1980. № 1.

77. Тихонравов Ю.В. Основы философии права. М., 1997.

78. Тихомиров Ю.А. Публичное право: падение и взлеты // Государство и право. 1996. № 1.

79. Туманов В.А. Правовой нигилизм в историко-идеологическом ракурсе // Государство и право. 1993. № 8.

80. Трубецкой Е.Н. Право и нравственность // Русская философия права. Антология. СПб.,

81. Филимонов В.Д. Справедливость как принцип права // Государство и право. 2009. № 9.

82. Филимонов В.Д. Норма права и ее функция // Государство и право. 2007. № 9.

83. Философия права: Учебник / Под ред. О.Г. Данильяна. М., 2006.

84. Франк С. Духовные основы общества. Введение в социальную философию // Русское зарубежье. Из истории социальной и правовой мысли. Л., 1991.

85. Фролова Е.А. Методологические основы разграничения концепций правопонимания // Государство и право. 2009. № 4.

86. Хабриева Т.Я. Российская конституция и эволюция федеративных отношений // Государство и право. 2004. № 8.

87. Хрусталев Ю.М. Эвтаназия: сущность и проблемы, взгляд в будущее // Философские науки. 2003. № 7.

88. Чиркин В.С Новые подходы к теории современного государства и федерализм // Общественные науки и современность 2003 № 3.

89. Чичерин Б. Философия права. М., 1900.

90. Чернега К.А. Правовые проблемы эвтаназии в России // Государство и право. 2003. № 1.

91. Чернобель Г.Т. Право как мера социального блага // Журнал российского права. 2006. №6.

92. Шайкенов Н.А. Правовое обеспечение интересов личности. Свердловск, 1990.

93. Юрашевич Н.М. Правосознание и право // Государство и право. 2005. № 7.

Учебное издание