Павел Петрович Блонский

В плеяде педагогов 20-х годов разрабатывавших и проводивших в жизнь советскую педагогику, пожалуй, наиболее яркой фигурой являлся Павел Петрович Блонский (1884-1941).

Получив блестящее образование в Киевском университете, он увлекается философией и психологией. Позднее Г. И. Челпанов приглашает своего одаренного ученика в Москву, где тот становится приват-доцентом Университета, плодотворно работает в лучших московских гимназиях. Круг интересов Блонского в это время значительно расширился. От лингвистики, логики, философии он переходит к педагогике и образованию, которое, по его мнению, является ключом развития человека и средством трансляции культуры. Начиная с 1912 года П.П. Блонский много печатается в лучших педагогических журналах. Яркие и своеобразные работы сразу привлекли внимание к молодому автору. А первые книги по теории педагогики, дошкольному воспитанию, национальным ценностям образования, истории педагогики, написанные живо, умно, изящно веско свидетельствовали, что на отечественном педагогическом небосклоне взошла яркая звезда. Уже в этих публикациях рельефно проявились две доминанты присущие творческой деятельности Блонского в целом. Это комплексный подход к трактовке философии, естествознания, психологии и педагогики как взаимосвязанных явлений. И резкая наступательная направленность выдвигаемых и отстаиваемых идей на реализацию их в школьной жизни с целью ее кардинального обновления и улучшения. Уже в 1916-1917 гг. у педагога сложилась целостная модель трудовой школы, которую он стал яростно и подвижнически проводить в жизнь после революции в 1918-1919 гг.

Происшедший тогда слом традиций российской школы, попытка кардинальной ее трансформации в трудовую коммуну теоретически обосновывались тогда, прежде всего работами Блонского, особенно его книгой “Трудовая школа”, имевшей в те годы большую популярность. Однако практика реализации этой идеи привела к серьезным негативным последствиям. Это в значительной степени охладило самого Блонского и вызвало негативное к нему отношение руководителей Наркомпроса. Тяжелое душевное состояние усугубилось обострением хронического туберкулеза.

Но в 1921 году Н. К. Крупская вновь вводит Павла Петровича в избранный круг, — он становится членом научно-педагогической секции Государственного ученого совета. 1922 год становится звездным часом Блонского — предложенные им схемы программ вызывают восторженную реакцию Луначарского. Их кладут в основу реформы школы. До 1925 г. Блонский является основным разработчиком программ городских школ первой ступени, издает свою знаменитую книгу — хрестоматию для начальной школы — “Красная Зорька”. Он становится одним из руководителей Академии социального воспитания. В кипучей деятельности Блонского, наряду с ее положительными результатами в то время проявилось и достаточно опасная тенденция — Павел Петрович слишком легко переносил научные построения и теоретически идеи непосредственно в школьную жизнь, что зачастую приводило к серьезным негативным последствиям. Неслучайно Блонского особенно ненавидели педагоги русского зарубежья, считая его чуть ли не главным виновником разрушения российской школы.

Характерно, что после 1925 г. Блонский переключается на разработку проблем педологии и психологии. В этой сфере он также создает ряд фундаментальных трудов. Однако, после постановления ЦК “О педологических извращениях … ” 1936 г. началась травля Блонского, ему запрещают издавать труды, выступать с лекциями. Были арестованы два его сына. Умер он всеми забытый, одинокий в районной больнице 15 февраля 1941 г. На 20 лет его имя было запрещено даже упоминать. Только с начала 60-х гг. вновь стали издаваться произведения Блонского.

Корнилов Константин Николаевич

Корнилов Константин Николаевич (1879–1957) — российский психолог, ученик и сотрудник Г. И. Челпанова, под руководством которого в дореволюционный период провел важные экспериментальные исследования реакций у человека. Разработал концепцию реактологии (1921 г.), которую в качестве марксистской психологии противопоставлял, с одной стороны, рефлексологии, а с другой — «идеалистической эмпирической психологии». С 1923 по 1931 г. — директор Психологического института в Москве, где пытался построить марксистскую систему психологии. В 1931 г. в результате так называемой «реактологической дискуссии» Корнилов отошел от руководства психологической наукой. Впоследствии изучал проблемы воли и характера, участвовал в создании основных учебников по психологии для вузов.

Корнилов Константин Николаевич.

Анализ научной деятельности.

Этот человек, которого Г.И. Челпанов охарактеризовал как „философски беззаботного“, несколько позже был признан „первым советским психологом“ за то, что смог в 20–х годах возглавить методологическую перестройку — на основе диалектического материализма — отечественной психологии. Он принял на себя задачу разгрома идеалистической, „буржуазной“ психологии Г.И. Челпанова и рефлексологии В.М. Бехтерева, справился с ней достаточно успешно... и сам попал под разгромную критику.

Константин Николаевич Корнилов родился 24 февраля (8 марта) 1879 г. в Тюмени в семье бухгалтера казначейства. После окончания городского училища поступил в Омскую учительскую семинарию. По его воспоминаниям, она в то время, когда поговаривали о передаче всех народных школ в духовное ведомство, представляла собой довольно светлое явление: „У всех нас долго сохранялась в памяти пропитанная высоким идеализмом вступительная лекция директора о той... великой роли, которую призван играть учитель в народной жизни... Это искреннее обращение к нам находило горячий отклик в нашей душе: мы готовы были отречься навсегда от всех благ внешней культуры, чтобы только отдать себя всецело на служение нашему меньшему брату. Мы набрасывались с жадностью на писателей–народников: ведь большинство из нас собиралось идти в этот народ... Совместная с гимназией подпольная библиотека доставляла нам богатый материал... Собрания... происходили постоянно, и наряду с именами Михайловского, Левитова и Успенского звучали имена Маркса и Бебеля“ (33, 14).

В 1898 г. семинария была окончена, и начался срок обязательной „службы за стипендию“ — в качестве народного учителя в глухих уголках Алтайского края. Первое назначение было в только что открывшуюся железнодорожную школу: „Я мог всецело войти в постановку школьных дел и устроить все так, как мне хотелось, не считаясь ни с какими традициями. Я с такой энергией принялся за дело, что впоследствии мне никогда в жизни не приходилось переживать такого высокого душевного подъема“. Но вскоре идиллия трудового порыва была разрушена. Характерное для российской действительности тех лет пренебрежение к интеллигенции то и дело ставило провинциального учителя в крайне унизительное положение. И Корнилову пришлось ощутить это на самом себе. Так, за время своего сибирского учительства он получил два серьезных выговора: один за то, что при посещении его занятий членом Министерства Народного Просвещения прошелся взад и вперед во время урока, а не стоял все время на вытяжку, а второй — за то, что провожая инспектора, сам вышел первым в дверь, не пропустив сначала начальства.

Не удивительно, что по окончании срока обязательной службы, Корнилов предпринял решительные шаги, чтобы выйти из крайне унизительной зависимости от провинциальных чиновников. Путь к этому лежал через университет, о котором он грезил еще в семинарии. К 1905 г. Корнилов самостоятельно подготовился к гимназическому экзамену на аттестат зрелости и выдержал его: „За мной оставался длинный путь унижений и оскорблений, всевозможных тормозов и преград, ...путь, по которому много нас вышло, а добрались до цели лишь некоторые“ (33, 18). В этом же году он поступил на историко–филологический факультет Московского университета (а заодно вступил в партию социал–демократов). Окончил его в 1910 г. и был оставлен при нем для подготовки к преподавательской и научной деятельности в области экспериментальной психологии. В эти предвоенные годы общее руководство Психологическим практикумом осуществлял Г.И. Челпанов, сводивший все обучение лишь к выработке умения обращаться с приборами — „по существу, о том, как провести экспериментальное исследование, ничего не говорилось“ (1, 64). В 1915 г. Корнилов состоял уже старшим ассистентом при Психологическом институте Московского университета, выполняя роль непосредственного помощника Челпанова, директора института, а в 1916 г., сдав магистерский экзамен, стал приват–доцентом по экспериментальной психологии.

Хотя в действительности его интересовали проблемы, связанные прежде всего с педагогикой и психологией личности, в Психологическом институте проблематика была совершенно другой. Здесь считалось, что предметом „чистого“ психологического исследования могут быть лишь элементарные психические процессы. Челпанов, будучи верным последователем идеализма в большинстве философских вопросов, в психологии признавал параллелизм психических и материальных, физиологических, процессов. И его экспериментальная программа была по преимуществу психометрической, направленной на изучение скорости психических реакций в ответ на раздражители. Большинство работ, проводившихся в это время в институте, предполагали повторение того, что описывалось в зарубежных учебниках по экспериментальной психологии (Вундта, Титченера).

Корнилов волей–неволей должен был включиться в подобного рода работу. Первые два цикла его исследований (1910 — 1912 гг.) проходили по принятой в институте схеме: вундтовская методика сочеталась с опросом испытуемых относительно их переживаний. При этом первое, в чем разочаровался Корнилов — здесь его мнение явно разошлось с мнением учителя, — была интроспективная традиция вюрцбуржской школы: „Метод активного опроса вместо восстановления душевного переживания грозит сам внести дезорганизацию в эти переживания“. В рамках этих, начальных, исследований им была получена очень интересная (интересная прежде всего для понимания его ожиданий и, в то же время, совершенно недостоверная, так как выборка состояла лишь из 16 человек) закономерность: по скорости реакции выделились две полярные — без промежуточного типа — группы испытуемых, „быстро реагирующие“ и „медленно реагирующие“.

Пытаясь как–то объяснить эти результаты, Корнилов обратился к общим теориям и, в частности, к теории „психодинамики“ датского психолога А. Лемана, который постулировал существование особого вида „мозговой энергии“, обладающего и психическими, и физическими свойствами, и который связывал силу ощущения с пропорциональной тратой этой энергии. На основе трактовки психического как особого вида энергии — которая, согласно аналогии с физической энергией, должна передаваться, накапливаться, количественно выражаться, — Корнилов дал следующее описание обнаруженных типов: у „медленно реагирующих“ „мозговая энергия“ тратится на сенсорные процессы, что обусловливает возникновение интенсивных ощущений, а у „быстро реагирующих“ эта энергия сразу переходит в двигающийся орган. Одновременно он пришел к заключению, что классический эксперимент по исследованию скорости реакции, чтобы служить для операционализации такого, „физикалистского“, понимания психического, нуждается в существенном дополнении.

Новая методология, предложенная Корниловым, была ориентирована на изучение „динамических аспектов“ реакции. В соответствии с ней была несколько видоизменена (но не так сильно, чтобы можно было говорить об отходе от вундтовской методологии) схема эксперимента. Теперь стали регистрироваться, кроме скорости реакции („временной момент“), и другие ее характеристики: показатели интенсивности, или силы, реакции („динамический момент“) и ее формы, т.е. пройденный работающим органом путь и скорость его движения („моторный момент“). Для этого Корниловым был сконструирован специальный прибор — „динамоскоп“, позволяющий регистрировать скорость реакции (при помощи хроноскопа), ее интенсивность (по силе нажатия руки на специальный ключ) и форму (при помощи кимографа). При этом „динамоскоп“ должен был служить средством измерения умственного напряжения — на основе того предположения, что чем слабее нажим, тем сложнее умственная задача.

На протяжении почти десяти лет Корнилов проводил экспериментальную работу, которая включала в себя тысячи опытов (около восьми тысяч, если считать и первые два цикла), по–видимому, чрезвычайно утомительных и для экспериментатора, и для испытуемых. Интересно отметить, что через эти опыты в качестве испытуемых прошли В.М. Экземплярский, П.А. Рудик, С.В. Кравков, Н.Ф. Добрынин, А.А. Смирнов, П.А. Шеварев, П.М. Якобсон и др. — выдержав здесь проверку на „выносливость“, позже они были приняты в когорту „избранных“, приступивших к построению советской психологии. В всех этих опытах Корнилов попытался доказать истинность своих представлений — о том, что центральные и периферические компоненты реакции находятся в обратно пропорциональной зависимости, а между скоростью и силой реакции существуют прямо пропорциональные отношения. Но уже с самого начала эта попытка была обречена на неудачу. И не только из–за ошибочности исходных теоретических представлений. Корнилов, человек определенно практической, а не теоретической ориентации, был более склонен давать ответы, важные для конкретного применения, нежели от одного вопроса идти к другому. И в тех данных, которые он получал в экспериментах, он видел лишь то, что соответствовало его гипотезам, а все остальное или просто не воспринимал, или (после знакомства с диалектикой) трактовал как проявление диалектического противоречия. Фактически, не было получено никаких серьезных подтверждений исходных гипотез, но разбиение исследования на циклы — исследование „натуральных“, „сенсорных“, „моторных“ и прочих реакций — позволило ему анализировать лишь те циклы, в которых было хотя бы какое–нибудь согласование с исходными положениями. В частности, показатели минимальной связи скорости и силы реакции были получены лишь на „сенсорных“ реакциях, а на „натуральных“ и „моторных“ такой связи выявлено не было. Перейдя от простых двигательных реакций к сложным (различение, узнавание, выбор), Корнилов „зафиксировал“, что при таком переходе сила ответного движения уменьшается (в действительности, не увеличивается). На основании этого он сделал категорическое заключение: „Чем больше усложняется и становится напряженным центральный мыслительный процесс, тем менее интенсивным становится внешнее выявление движения“(12, 94).

Еще менее связанными с экспериментальными данными, хотя, может быть, и более правильными, были общие постулаты, которые Корнилов в полном виде сформулировал в своей работе „Учение о реакциях человека...“. Эта работа была представлена как диссертация, хотя в корне противоречила Челпанову, начиная с отчетливо сформулированного требования отделения психологии от философии (которое в устной форме прозвучало еще в 1913 г. в выступлении Корнилова на II–ом Всероссийском съезде по экспериментальной педагогике). Здесь был дан очерк новой, разрабатываемой Корниловым психологии, получившей название реактологии. Ключевое понятие этой науки — понятие реакции, которое охватывало любое жизненное проявление и представляло собой акт биологического порядка, характеризующий взаимосвязь организма и окружающей среды. Реакция — это целостная функция организма, где существует и физиологическая сторона, и ее интроспективное представление: то, что мы субъективно воспринимаем как психические процессы, объективно является не чем иным, как особым проявлением „нервной энергии“. И если в неорганическом мире происходит лишь зарождение активности в форме движения, то в органическом мире разряды этой „нервной энергии“, наряду с движением, влекут за собой и то, что мы называем одушевленностью. Реакция представляет собой единицу анализа поведения как человека, так и простейших организмов, но реактология призвана изучать прежде всего человеческое поведение, понимаемое как совокупность реакций на био–социальные раздражители. Кстати, в сравнении с американским бихевиоризмом реактология имела ту очень существенную особенность, что экспериментальная ситуация в ней понималась значительно шире: „Как сенсорный, так и двигательный моменты в акте реакции бывают даны в скрытой форме, не как ответ на внешние раздражители окружающей среды, а как ответ на раздражение внутреннего порядка“ (12, 12). Поэтому, хотя всякий процесс в психике является лишь реакцией, в результате мысленного абстрагирования реакцию можно разложить, выделив в ее структуре три компонента: сенсорный — раздражение органа, центральный — процесс в центральной нервной системе, моторный — двигательный импульс. Чуть–чуть иначе это было выражено так: „Первично данным проявлением психики служит акт реакции, включающий в себя и интеллектуальные, и эмоциональные, и волевые моменты“ (12, 126). В этой формулировке можно было бы увидеть зачатки идеи, развиваемой позже Л.С. Выготским, но в действительности Корнилов вносил в нее очень простое содержание — в настоящее время, в силу исключительно методической ограниченности, мы можем судить о психической жизни, точнее, о количестве психической энергии, тратимой на те или иные субъективные процессы, лишь косвенно, по тому остатку, который растрачивается на конечном этапе реакции — в движении. Таким образом, реакция для Корнилова была прежде всего формой — которую можно объективно зафиксировать — проявления движения „нервной энергии“.

Пытаясь конкретизировать постулат о „нервной энергии“, и давая при этом достаточно тенденциозные интерпретации своих экспериментальных данных, он сформулировал так называемый „психологический закон однополюсной траты энергии“. Организм, по его мнению, располагает ограниченным количеством „энергии“, которая может тратиться либо в умственной (центральной) системе, либо в двигательной (периферической). Трудно удержаться, чтобы не привести здесь иллюстрацию, которую дает Корнилов своему „закону“: „В то время, как какой–нибудь земледелец или шахтер со всем напряжением своих мускулов, так что дымится тело и рубашка, держит нижнее do, интеллигент заливается на верхнем si, напрягая свою мозговую работу иногда до того, что дымится череп. Но по существу вся разница между ними лишь чисто локального порядка: и тот и другой оплачивает свою работу тратой одной и той же физической энергией, только один затрачивает ее периферически, другой — центрально“ (12, 152). На этом же основании был сделан вывод — уже философского плана — о противоположности интеллекта и воли.

Все разнообразие реакций человека Корнилов расклассифицировал по некоторой „гамме“, представленной следующим рядом реакций: натуральной, мускульной, сенсорной, различения, выбора, узнавания и ассоциативной реакцией. На основе своего предположения о достаточности, для полного описания поведения человека, именно этих реакций были сделаны и определенные практические выводы: предлагалась схема для отбора рабочих на те или иные профессии по выраженности в этих профессиях соответствующих реакций. Так, при „натуральном типе“ трудовых процессов работающий человек находится в естественном, непринужденном состоянии и выполняет работу без особого напряжения (работы по домашнему хозяйству, труд технического персонала в учреждении: швейцара, сторожа, уборщицы); при „мускульном типе“ внимание субъекта сосредотачивается на собственных движениях, а не на объекте работы; при „сенсорном“ типе внимание концентрируется на объекте работы и т.д. Было введено понятие коэффициента работы как отношения интенсивности мускульных реакций к интенсивности сенсорных: чем больше значение этого коэффициента, тем с большим трудом осуществляется переход от одного вида реакций к другому. При этом был сделан очень занимательный вывод о том, что переход от умственной работы к физической легче, чем обратный: „Создать из интеллигентного человека представителя физического труда является более легкой задачей, нежели из профессионала физического труда сделать интеллигентного человека“ (12, 151). Как показала практика социалистического строительства и тот, и другой процесс идет достаточно „легко“, но именно этот тезис особенно вменялся в вину Корнилову во время критики 1930–31 гг. Все эти постулаты реактологии были мало обеспечены экспериментальными данными, но в них, в противоположность психологии Челпанова, отчетливо чувствовались запросы реальной практики и находила свое выражение ориентация на анализ индивидуальных различий.

Надо сказать, что в годы перед революцией, вместе с работой по экспериментальному исследованию реакций, Корнилов осуществлял очень большую педагогическую работу, которую фактически никогда не прерывал. Преподавал педагогику в московских женских гимназиях. Из курса по дошкольному воспитанию, читанного им в рамках работы Кружка совместного воспитания в Московском Городском Университете им. А.Л. Шанявского, получилась книга о педологии, изданная в 1916 г. под названием „Очерк психологии ребенка дошкольного возраста“. Книга эта, может быть, и лишенная какой–либо оригинальности, все же была интересна в том отношении, что в ней явственно чувствовалась глубокая любовь автора к детям. А в 1916 г. он вместе с другими специалистами по экспериментальной педагогике включился в издание коллекции простейший демонстрационных приборов по курсу психологии и педагогики для Педагогического Музея Учительского дома (который располагался на М. Ордынке, 31). Получившаяся в результате этого книга представляла собой весьма примечательное явление, будучи очень полным руководством по использованию в школьном обучении различных методик: здесь предлагались методики — которые можно использовать и в настоящее время — для оценки ощущений, представлений, памяти, внимания, воображения, утомления, мышления, речи, чувств, воли и одаренности.

Октябрьскую революцию, связывая с ней возможности коренного преобразования школьного образования, Корнилов встретил с подлинным воодушевлением. Он продолжал работу в Психологическом институте, где руководил практическими занятиями по экспериментальной психологии. Но в первые годы Советской власти деятельность Института психологии свелась к минимуму, и по количеству тем, и по количеству участников семинаров и практикума. Корнилову было несколько проще, чем другим — из–за его нагруженности педагогической деятельностью. Так, работая в народном университете Шанявского, он опубликовал здесь в 1918 г. очень характерную и для него самого, и для того времени книгу, „Конституцию республики учащихся“ (10). Это действительно была Конституция, где декларировались следующие положения: „Права человека и гражданина, составляющие неотъемлемую принадлежность каждого правового государства, должны быть признаны не только за взрослыми, но и за учащимися в школе. Общество и в частности школа должны признать права учащихся на неприкосновенность их личности, свободу собраний, слова и организаций. С этой целью учащимся должно быть предоставлено широкое поле для их самодеятельности, инициативы, развития гражданского самосознания и социальных чувств“. Для более полной реализации этих прав предлагалась организация собственного самоуправления учащихся во внеурочное время по схеме государственного самоуправления, каждый класс при этом объявлялся автономной единицей — штатом, а все учебное заведение — свободной федерацией. Все граждане (т.е. учащиеся) должны выбирать своих депутатов в законодательный орган — парламент, занятый созданием законов. А для проведения в жизнь этих законов избирается исполнительный орган — совет министров во главе с президентом. Основными являются министерства: „финансов“ (осуществляющее поддержку нуждающихся), „здравия“ (курирующее спортивные кружки), „просвещения“ (озадаченное умственным развитием детей), „юстиции“ (решающее судебные вопросы).

Первые годы после революции были временем действительно фантасмагорическим, и Корнилов, по–видимому, вновь переживал тот подъем творческого энтузиазма, который был у него в начале сибирского учительства. В 1921 г. в Наркомпросе, вероятно, оценив педагогическую работу Корнилова как очень важную, решили возложить на него решение задачи создания педагогического факультета при II–ом Московском государственном университете — этот университет был создан в 1919 г. на основе Высших женских курсов, — и он был назначен деканом этого факультета и профессором кафедры психологии. Надо прибавить, что вскоре (в 1923 г.) он стал депутатом от московского студенчества в Московском городском Совете депутатов трудящихся и был им до последних дней свой жизни. Так что, что „организационные тылы“ (и в смысле опыта, и в смысле деловых связей с наркоматами) у Корнилова к моменту, когда он приступил к „реорганизации отечественной психологии“, были достаточно хорошо укреплены.

Публикация в 1921 г. „Учения о реакциях...“ явилась для Челпанова ощутимым ударом, символизировавшим окончательный отход от него его ученика. Кстати, еще один удар, примерно в это же время, нанес другой его ученик, П.П. Блонский, в „Очерке научной психологии“. Челпанов продолжал еще оказывать определенное влияние на состояние психологии в стране, хотя бы по своему статусу директора крупнейшего в России психологического центра. Но его подход — „чистый“, лабораторный эксперимент с интроспекционистскими вкраплениями и с идеалистическими философскими выводами — мало отвечал новым задачам, поставленным „насущным моментом смены империализма социализмом“. Кончено, это направление критиковалось и раньше, например, со стороны Н.Н. Ланге, Бехтерева, А.П. Нечаева. Но чтобы завалить научную школу, так органически связанную с русской религиозной и идеалистической философской мыслью, только содержательных аргументов тогда было наработано явно недостаточно. Поэтому требовались новые доводы, в том числе и чисто административного характера.

Критика Корниловым теоретических воззрений своего учителя, развернувшаяся после публикации его „Учения...“, наряду с прочим, опиралась уже и на использование мощных идеологических аргументов. В августе 1922 г. прошла II–я Всероссийская конференция РКП (б), в резолюции которой было записано, что надо поднять работу научно–коммунистической мысли, дабы иметь возможность организованно вести линию „воинствующего материализма“. Основой этой работы стала только что переведенная „Диалектика природы“ Ф. Энгельса, а также программная статья Ленина „О значении воинствующего материализма“, опубликованная в N 3 за 1922 г. в первом советском философском журнале „Под знаменем марксизма“, который редактировался А.М.Дебориным. Здесь была директивно задана новая методология частных наук. Прошло совсем немного времени после публикации „Учения...“, но Корнилову его хватило, чтобы достаточно подробно познакомиться и с новыми постулатами, и новыми категориями, связанными с марксизмом. А вскоре появилась и трибуна для отстаивания новой, уже марксистской, редакции ректологической теории среди психологов.

С 10 по 15 января 1923 г. собрался I–й Всероссийский съезд по психоневрологии. Удивительно, что, несмотря на ужасы гражданской войны, во многих уголках России работа в этой области — прежде всего по педагогической психологии и педологии, юридической психологии, психотехнике, психоанализу — не прекращалась и привела к значимым результатам. Нарком здравоохранения Н.А. Семашко задал общую интенцию для съезда — призвал, чтобы „широкие массы трудящихся нашли научный ответ на волнующие современность вопросы“. Вопреки этому, выступления представителей традиционной, „чистой“ психологии опять были посвящены решению „метафизических вопросов“. В частности, Челпанов снова попытался поднять вопрос о связи психологии и философии, правда, давая новый для себя (и вполне логичный) ответ: „Психология есть наука эмпирическая, ее область надо строго отграничивать от области философии“. В этой попытке доказать свою независимость — не столько от философии вообще, сколько от марксизма — на его сторону встали и его давние противники, в частности Нечаев, указавший на большую „опасность, которая грозит точному психологическому анализу со стороны заведомо предвзятых точек зрения, определяющих философское мировоззрение“. Бехтерев пытался отстоять нейтральность своей рефлексологии. Но момент для таких, „ностальгических“, заявлений был выбран явно неподходящий. Настойчиво заставляли говорить о себе, с одной стороны, общественная практика, с другой, — общественная идеология.

В силу этого, наибольший энтузиазм у участников съезда вызвали сообщения об исследованиях, имеющих очевидно практическую ориентацию. И на этом фоне очень громко прозвучал доклад Корнилова „Психология и марксизм“, зачитанный им 14 января 1923 г. и вскоре напечатанный в деборинском журнале, где он не только выразил общее мнение о необходимости поворота психологии к практике „социалистического строительства“, но и наметил стратегию такого поворота, призвав к построению психологии на основе марксизма. Как он провозгласил, психология в новых условиях не может быть оторванной от идеологии, и вынес на обсуждение „завет Маркса о том, что необходимо не только стремиться объяснить мир, но нужно в первую очередь стремиться и овладеть этим миром“. В его докладе были изложены некоторые, принципиально важные для новой психологии, постулаты марксизма. О первичности материи по отношению к сознанию, об общественном характере психики человека. Пожалуй, впервые в отечественной психологии, он привел в качестве основной аксиомы тезис Энгельса и Ленина о том, что психика является „свойством наиболее организованной материи“. Правда, при этом в эту формулу, быстро ставшую хрестоматийной, Корнилов попытался привнести свое понимание — допущение параллелизма психического и физического („психическое — это интроспективное выражение физиологических процессов“). Кстати, это заметил Выготский, который писал следующее: „Когда Корнилов вводит понятие функционального отношения между психикой и телом, хотя и признает параллелизм дуалистической гипотезой, сам незаметно для себя вводит эту теорию“ (2, 368). А Бехтерев оценил этот постулат таким образом: „Говорить, что психика одно из проявлений организованной материи... это вполне похоже на мольеровского героя, объясняющего снотворное действие опия усыпляющими его свойствами“. Данное определение психики Корнилов попытался затем конкретизировать в полемике с Челпановым о „пространственности психических процессов“. Если Челпанов утверждал, вполне в традициях старой, идеалистической философской школы (вслед за М.М. Троицким, Л.М. Лопатиным и др.), что „нельзя так сказать, что психические явления совершаются где–то в пространстве“, то Корнилов заявил, что „пространственное понимание психических процессов говорит лишь о том, что эти процессы локально связаны с тем или иным телом, в данном случае с органическим телом, чтобы применить к этим процессам категорию пространственности“. Такое решение, возможно, несколько поспешное, все же стало решительным призывом для психологов не заниматься рассмотрением схоластических вопросов.

Развернувшаяся на съезде полемика между психологами, ратующими за новую психологию, во главе с Корниловым, и психологами–идеалистами, во главе с Челпановым, перешла вскоре в открытую борьбу. И раньше она велась — в печати, в приемных наркоматов. Так, Корнилов, отвечая на вопросы журнала „Голос работника просвещения“ (N 6 за 1922 г.) об идеологическом сдвиге в его взглядах в связи с Октябрьской революцией, выразился так, что ему лично никакого сдвига переживать не пришлось, а что касается профессуры высшей школы, то „горбатого лишь одна могила исправит“. Челпанов в этой ситуации действовал, имея аналогичные пожелания в адрес Корнилова, — писал в Главнауку, чтобы там обратили внимание на попытку Корнилова и Блонского упразднить психологию, доказывал в своей книге „Психология и марксизм“, что он сам с 1900 года развивает марксистскую психологию (правда, трактуя ее, вслед за Плехановым и Дебориным, как разновидность спинозизма). Но органы, принимающие решения, ему не поверили. Теперь же, после съезда, и московские психологи в большинстве своем были на стороне Корнилова. Закономерно возник вопрос о смене главы Психологического института.

Хотя еще в 1919 г. был приобретен „позитивный опыт“, когда юридический факультет I–го Московского университета был реорганизован в Факультета Общественных Наук (ФОН), общая атмосфера на историко–филологическом факультете, куда входил Психологический институт, еще долгое время была „не очень соответствующей“. Здесь еще читались лекции, очень мало связанные с марксизмом, Г.Г. Шпета, И.А. Ильина, Б.А. Фохта, С.Л. Франка, а среди студентов преобладали приверженцы религиозной философии и неокантианцы. 4 марта 1921 г. декретом Совнаркома было введено обязательное преподавание в высшей школе общественных дисциплин, включая исторический материализм, к этому же времени были подготовлены кадры „красных профессоров“ по многим наукам. Осенью 1921 г. в Москве состоялось заседание Государственного Ученого Совета (ГУС) для решения вопроса о том, каких профессоров следует удалить из университета. В середине января 1922 г. была объявлена забастовка преподавателей МГУ, выступавших с экономическими требованиями. И, чтобы разрешить конфликт была создана комиссия во главе с А.А. Луначарским. Вскоре последовали и административные решения — в 1922 г. историко–филологическое отделение было закрыто, и все студенты были переведены на общественно–педагогическое отделение ФОН.

А 15 ноября 1923 г. по решению ГУС Челпанова на посту директора Психологического института сменил Корнилов. Челпанов прокомментировал это следующим образом: „Когда правительство объявило, что психология должна разрабатываться в духе материализма, нас обвинили, что мы как метафизики и идеалисты для дальнейшей работы не годимся... Главные наши изгнатели — это Корнилов и Блонский. Разумеется они сами не в состоянии ничего сделать. Но грустно подумать, что они разрушат все то, что создалось с таким огромным трудом“ (4, 90). Такая оценка была справедлива лишь отчасти. Сразу после смены руководства широко развернулась реорганизация института, создавались новые отделы. Некоторые старые сотрудники Челпанова ушли, но главное — появились сотрудники, до тех пор не очень известные в психологии или только что пришедшие с университетской скамьи. „Штат сотрудников был молод и неопытен, ...мало кто имел соответствующую подготовку, но все горели энтузиазмом“ (30, 19). В это время произошло знакомство Корнилова с А.Р. Лурией, который, будучи молодым специалистом Института НОТ в Казани, написал известному психологу о том, что он с большим удовольствием проводит психологические эксперименты, используя „динамоскоп“, а в ответ получил приглашение работать в Институте. Приняв предложение, Лурия вскоре стал ученым секретарем Института и приступил к организации лаборатории исследования аффективных реакций. По его воспоминаниям, несколько ироническим, он „сразу попал в гущу событий. Предполагалось, что институт наш должен перестроить всю психологию. Пока же перестройка психологии притекала в двух формах: во–первых, переименовывание, во–вторых, перемещение... Всюду, где можно и где нельзя, мы вставляли слово „реакция“, искренне веря, что делаем при этом важное и серьезное дело... Все лаборатории были переименованы так, чтобы их названия включали термин „реакции“. Была лаборатория визуальных реакций (восприятие), мнемических реакций (памяти), эмоциональных реакций и т.д... Одновременно мы переносили мебель из одной лаборатории в другую“.

С 3 по 10 января 1924 г. в Петрограде проходил II–й Всероссийский съезд по психоневрологии, на котором позиция марксизма в психологии еще более укрепилась. Корнилов, уже на правах лидера психологической перестройки, выступил с докладом „Диалектический метод в психологии“, где попытался дать интерпретацию основным положениям диалектического метода (о непрерывной изменчивости всего сущего, о всеобщей связи явлений, о скачкообразности развития) и показать их применение в психологических исследованиях („диалектизацию психологии“). В работе этого съезда участвовал также Л.С. Выготский (с докладом „Методика рефлексологического и психологического исследования“), произведший на Лурию такое сильное впечатление, что тот сразу же бросился к Корнилову с предложением взять Выготского к себе в Институт.

Хотя в качестве популяризатора идей марксизма среди психологов Корнилов провел очень большую и важную работу, в целом его понимание марксизма было очень своеобразным. По его мнению, грядущая система марксистской психологии должна была стать синтезом двух борющихся течений: эмпирического, или субъективного, направления, и рефлексологии, или объективной психологии. „Если мы обратимся к объекту эмпирической психологии, то мы найдем, что цельной человеческой личности нет, а есть лишь отдельные „способности“, „душевные переживания“, „явления сознания“ и т.д.“ (17, 12). „Антитезом этой субъективной психологии я считаю объективную психологию... Если субъективная психология изучает отдельную человеческую личность, отрешенную от всякой среды, то психология поведения ставит своей задачей изучение именно этого взаимодействия человека с окружающей средой. Конечно здесь нет еще анализа тех социальных корней, которыми определяется это поведение, а фактически это приспособление к повседневным жизненным условиям сводится к учету лишь биологических факторов“ (17, 13–15). По образцу гегелевской триады, синтезирующим учением может стать только реактология, объединяющая субъективные и объективные методы исследования психики (почти как у Челпанова), а главное — декларирующая важность „социальных раздражителей“.

После создания 15 мая 1924 г. Ассоциации научно–исследовательских институтов общественных наук ФОН МГУ, куда вошел и институт, получивший теперь название Московского Государственного Института Экспериментальной Психологии, основное место в его работе стала занимать научно–исследовательская работа по изучению поведения человека. Институт включал в себя 6 секций: 1) общей экспериментальной психологии (зав. — Корнилов), 2) социальной психологии (зав. — М.А.Рейснер), 3) прикладной психологии (зав — И.Н.Шпильрейн), 4) психопатологии (зав — А.Б. Залкинд), 5) детской психологии (зав — Н.А. Рыбников), 6) изучения поведения животных (зав — В.М. Боровский). Хотя была объявлена генеральная линия на построении реактологии, многие сотрудники лишь использовали реактологическую терминологию. Под этой „крышей“ Н.А. Бернштейн начал свои знаменитые исследования движений. С.Г. Геллерштейн и И.Н. Шпильрейн закладывали основы психотехники. А.Р. Лурия и тогдашний его помощник, А.Н. Леонтьев, вели исследования аффектов по сопряженной моторной методике. Б.Д. Фридман и М.А. Рейснер пытались заниматься психоанализом. Корнилов имел не очень много возможностей, чтобы вмешиваться в эту работу. В 1926 г. он опубликовал свой „Учебник психологии...“, где снова проповедовал тезисы, выведенные им на основе изучения реакций и поэтому очень далекие от подлинного марксизма. Еще раз расписывалась теория двух факторов в развитии человека (при приоритете социальных факторов над биологическими), психика трактовалась как интроспективное выражение физиологических процессов. В качестве принципов деятельности мозговых полушарий описывались: принцип выработки условных рефлексов, принцип иррадиации и концентрации возбуждения, принцип доминирующего возбуждения, принцип проторения путей и принцип торможения. Реально марксизм — как новая методология — здесь совершенно не использовался.

Надо отметить, что в ряду других мероприятий по созданию марксисткой психологии Корнилов (вместе с Залкиндым и Шпильрейном) предпринял одно очень важное начинание — учреждение, в 1928 г., журнала „Психология, педология и психотехника“, в котором он был редактором Серии А („Психология“). Этот журнал был замечательно задуман, а план — решительно проведен в жизнь. Задачей журнала ставилось „объединение психологов в целях дальнейшего строительства обслуживаемых журналом дисциплин на основании диалектического материализма, а также удовлетворение практических потребностей и запросов культурного строительства“. Наряду с программными и реактологическими статьями здесь публиковались и статьи, в которых была реализована подлинная марксистская методология (прежде всего Выготского, Лурии).

Кстати, в одном из номеров этого журнала была опубликована статья Корнилова о взрывных (аффективных)реакциях, которой он показал, насколько ему удалось „овладеть“ диалектическим методом. Так, в проведенных им исследованиях было обнаружено, что слишком большое усложнение задачи ведет — вопреки ранее постулированному им принципу „однополюсной траты энергии“ — к усилению двигательной реакции, к „аффективному взрыву“, что нашло свое отражение в постулировании нового „принципа взрывности“. При этом он, опять незаметно для самого себя, произвел некоторую подмену — вместо „энергетического“ содержания принципа „однополюсной траты энергии“ привнес в него „физиологическое“ содержание: „Если интеллектуальная деятельность человека является следствием интенсивной центральной траты энергии при заторможенной (важно именно это, привносимое, понятие, так как оно отменяет допущение об „ограниченности нервной энергии“ — прим. И.К.) периферии, то аффективная деятельность человека является как раз обратной: это есть бурное растормаживание периферии при заторможенной центральной трате энергии, т.е. при понижении интеллектуальной деятельности“. А в заключении — патетическое обобщение: „Какую же роль сыграл в процессе установления этих двух противоречивых принципов диалектический метод? Как метод исследования, он дал возможность заранее предвидеть получение нового принципа, непосредственно, именно чисто диалектически“ (см. 21, 13).

В январе 1930 г. проходил I–й Всесоюзный съезд по изучению поведения человека, созванный по решению Главнауки Наркомпроса РСФСР, под руководством Н.А. Карева, Залкинда, И.Д. Сапира и Корнилова. Корнилов и его ближайшие сотрудники продолжали отстаивать ту мысль, что именно они являются наиболее верными последователями диалектического метода в психологии. Но в это время общий уровень дискуссий в марксистско–ленинской философии (и в содержательном плане, и в чисто политическом) повысился так значительно, что реактологическая психология явно до него не дотягивала.

После „года великого перелома“ (1929 г.) начались „повороты“ на фронте естествознания и на философском фронте. Сначала были раскритикованы и разогнаны „механисты“, которые руководствовались „теориями Спенсера — Богданова — Бухарина“. Кстати, в этой критике, наряду с профессиональными философами (В.В. Адоратский, А.М. Деборин), поучаствовал и Корнилов, который имел свои счеты с некоторыми представителями механицизма (И. Скворцов–Степанов, М. Окунь), считавшими его марксизм внешним наслоением на вполне „естественнонаучным“ учении о реакциях (24). А затем и сами „диалектики“ (Деборин и его группа) попали под огонь критики. В постановлении ЦК ВКП (б) от 25 января 1931 г. „О журнале „Под знаменем марксизма“ их деятельность была охарактеризована как „формалистический уклон от марксизма“ и введен в широкое обращение термин „меньшивиствующий идеализм“, означающий „отрыв теории от практики социалистического строительства“, впервые употребленный Сталиным 9 декабря 1930 г.

После естествознания и философии волна „саморазоблачений“ достигла и психологии. В конце 1930 г. в институте психологии развернулась „реатологическая дискуссия“, стоившая Корнилову поста директора (им стал Залкинд), а институту — смены названия, на Государственный Институт Психологии, Педологии, Психотехники и Дефектологии (ГИППП). Летом 1931 г. состоялось партийное собрание по вопросу реактологической психологии, проведенное по инициативе ячейки ВКП (б) института, в частности его сотрудников К.К. Ансона, А.В. Веденова, Ф.Н. Шемякина, Т.В. Кагана. Первый номер журнала „Психология“ за 1931 г. открывался резолюцией общего собрания ячейки ВКП (б) института от 6 июня 1931 г. „Итоги дискуссии по реактологической психологии“. В этом документе давалась оценка ситуации в психологии — здесь были выпады практически против всех течений психологии, как объективных, ориентированных на физиологию и биологию (рефлексология, реактолгия и т.д.), так и ориентированных социально, с „привкусом субъективизма“, — имеющая политическую окраску: „Дискуссия в полной мере показала, что в области психологии мы имеем классово враждебные явления, в основном именно в виде механистических взглядов... Бывшее руководство психологическим фронтом, следуя за меньшивиствующим идеализмом деборинской группы, игнорировало разработку наследства Ленина в области психологии“. Выражалось решительное требование разгрома и уничтожения „остатков буржуазно–идеалистических теорий, являющихся прямым отражением сопротивления контрреволюционных элементов страны социалистическому строительству“. Год 1931 был провозглашен „годом борьбы за решительный поворот в деле перестройки психологии на основе марксизма–ленинизма, за преодоление отставания психологической теории от практики социалистического строительства“ — все в работе института должно было теперь руководствоваться задачей „превращения всего трудящегося населения страны в сознательных и активных строителей бесклассового социалистического общества“. А основной проблемой института должна была стать проблема „общественного разделения труда и формирования сознания“. В частности, в отношении реактологии говорилось, что она является механистической теорией, которая „протаскивалась как якобы подлинно диалектико–материалистическая“, имеющая в действительности „свои корни в буржуазной философии и социологии“, так как она „некритически и без переработки перенесла к нам чуждые стране строящегося социализма буржуазные учения, их методы и методики“, и связана с „меньшивиствующим идеализмом деборинской группы“ и т.п. Принцип однополюсной траты энергии был расценен (совершенно справедливо) как „сконцентрированное выражение механистической теории равновесия в психологии“. А главной ошибкой Корнилова было признано непонимание им сущности социального обусловливания сознания человека. Как указывал А.А. Таланкин, „ключ к пониманию проблемы сознательных форм поведения лежит в истории труда“, а профессор Корнилов „пытается дать характеристику трудовых процессов такого рода, которая годится также для лошади“ (34, 42). Правда, в заслугу реактологии все–таки ставилась борьба с „реакционно–идеалистической психологией Лопатина, Челпанова и т.п., с одной стороны, и с енчменианством и рефлексологией, с другой“. В результате этой дискуссии — которая, надо заметить, не имела для Корнилова трагических последствий — он, и то не сразу, признал „свои ошибки“ и вынужден был окончательно отказаться от своего учения о реакциях.

Его дальнейшая научная биография имела достаточно продолжительную историю и была весьма плодотворна. В 1935 г., за разнообразную научную и педагогическую деятельность, Корнилову была присуждена, без защиты диссертации, ученая степень доктора педагогических наук; с 1938 г. по 1940 г. он снова был директором Научно–исследовательского института психологии; после реорганизации педагогического факультета II–го МГУ в педагогический институт им. А.С. Бубнова (теперь — МГПУ) Корнилов оставался здесь, до последних лет жизни, профессором и заведующим кафедры психологии; с момента основания Академии педагогических наук РСФСР в 1943 г. стал ее действительным членом и вице–президентом (до 1950 г.); с 1946 г., он был назначен первым редактором журнала для учителей и родителей „Семья и школа“ и в течении 10 лет оставался им; был награжден двумя орденами Ленина, орденом Красного Знамени и медалями. Но после „реактологической дискуссии“, вероятно, ему уже не пришлось испытывать тот энтузиазм, который может сопровождать лишь действительно большое начинание и который он испытал при организации железнодорожной школы для детей сибирских рабочих, при реорганизации Психологического института, при создании новой, „марксистской психологии„. Умер Корнилов 10 июля 1957 г. в Москве.

Как можно оценить вклад Корнилова в отечественную психологию? По–видимому, самым существенным надо признать то, что ему удалось преодолеть традицию — существовавшую не только в Московском университете, — в соответствии с которой экспериментальная психология ставилась в рамки решения чисто схоластических вопросов (о душевной субстанции, психической причинности и т.д.), мало связанных и с методологией естественнонаучных исследований, и с практикой воспитания. Хотя важность диалектики и материализма для психологии Корнилов скорее только декларировал, все же именно его статьи и выступления заставили психологов осознать важность вопросов, действительно ключевых для психологии, — о формировании психического и о воздействии на психику социального окружения, об активности и пр. Вопросы, принятые для решения уже его учениками, как непосредственными, так и перенявшими от него лишь общий энтузиазм в отношении перспектив построения марксистской психологии.

А.Ф.ЛАЗУРСКИЙ

(1874 - 1917)

Александр Федорович Лазурский — яркая фигура в истории науки, один из пионеров российской психологии. В первой четверти ХХ века его труды неоднократно переиздавались в нашей стране и за рубежом, снискали ему широкую известность и признание. Лазурский по праву может быть назван одним из основоположников отечественной дифференциальной психологии (сам он, однако, полемизируя с В. Штерном, предлагал отдать предпочтение иному названию — «индивидуальная психология»; одноименная адлерианская теория в ту пору еще не была широко признана).

ГОДЫ УЧЕБЫ

Александр Федорович Лазурский родился 12 апреля (31 марта по старому стилю) 1874 года в городе Переяславе Полтавской губернии (ныне — Переяслав-Хмельницкий Киевской области). Через несколько лет после его рождения его отец, священнослужитель, получил приход в уездном городке Лубны. Здесь Лазурский поступил в мужскую гимназию, с отличием ее окончил, а в 1891 году уехал отсюда в Петербург, где поступил в Военно-медицинскую академию.

В Петербурге судьба свела его с крупнейшим ученым того времени, одним из основоположников целостного человекознания в отечественной науке, В.М. Бехтеревым. Под его руководством в анатомо-физиологической лаборатории при клинике душевных и нервных болезней Лазурский, будучи третьекурсником, сделал свои первые шаги на нелегком пути научного познания.

На раннем этапе научной деятельности интересы молодого ученого были сосредоточены в сфере анатомии мозга. Этому были посвящены его первые научные работы, выполненные в студенческие годы и опубликованные в издававшемся в Казани журнале «Неврологический вестник».

В ноябре 1896 года на собрании врачей Санкт-Петербургской клиники душевных и нервных болезней студенты Лазурский и Акопенко представили на обсуждение результаты выполненного ими психофизиологического исследования «О влиянии мышечных движений (ходьба) на скорость психических процессов». В работе рассматривалась динамика протекания психических процессов (простой реакции, процессов различения, выбора, счета чисел и подбора рифм) до мышечной нагрузки и после нее. Авторы пришли к выводу, что мышечные движения «ускоряющим образом» влияют на психические процессы, хотя указанный эффект проявляется применительно к конкретным исследуемым явлениям по-разному. Обращает на себя внимание высказанная уже в этой ранней работе мысль, что при анализе соотношения психических и физиологических процессов необходимо «считаться с индивидуальностью».

С самого начала творческой деятельности Лазурский активно участвовал в жизни научного сообщества. В журнале «Обозрение психиатрии» неоднократно публиковались его отчеты о научных дискуссиях той поры, в которых он сам принимал участие. Своеобразным признанием молодого ученого явилось его избрание в 1899 году действительным членом Петербургского общества психиатров и невропатологов.

ОРИЕНТАЦИЯ НА ПСИХОЛОГИЮ

После окончания академии с отличием в 1897 году Лазурский был оставлен в клинике для продолжения исследований и «научного усовершенствования». Научную деятельность он совмещал с лечебной практикой, работая в доме призрения душевнобольных, а также в школе для детей с нервно-психическими отклонениями.

Уже в ранних работах Лазурского закладывались основы объективного, естественно-научного подхода к пониманию человека и исследованию его психики. Ученый был глубоко убежден, что прогресс в развитии психологического знания обусловлен его связью с естественно-научной методологией. Следуя традиции клинической школы Бехтерева, Лазурский большое значение придавал также изучению психопатологии, рассматривая последнюю в качестве важного условия углубления познания механизмов функционирования психики в норме.

Постепенно интересы Лазурского переключились с анатомии и физиологии ума на собственно психологические исследования. В немалой степени этому способствовало открытие в 1895 году Бехтеревым в клинике душевных и нервных болезней специальной Психологической лаборатории. В 1897 году именно Лазурскому Бехтерев поручил руководство этой лабораторией.

Еще более укрепилась психологическая ориентация ученого под влиянием зарубежной командировки, в которую он был направлен по решению академии «на казенный счет» с ежегодным содержанием в 3500 рублей на два года (1901—1902) «для усовершенствования» после получения степени доктора медицины. Во время своего пребывания за границей Лазурский посетил наиболее важные центры мировой психологической науки того времени. Он практиковался в Психологическом институте В. Вундта в Лейпциге, работал в лаборатории экспериментальной психологии Э. Крепелина в Гейдельберге, слушал лекции К. Штумпфа в Берлине.

ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНАЯ МЕТОДОЛОГИЯ

Первые психологические работы Лазурского появились в 90-е годы ХIХ века. Молодой ученый учитывал сложившиеся в данной области традиции, но они становились предметом серьезного критического осмысления. Главным критерием истинности вывода, основным способом получения научной фактологии Лазурский однозначно признавал опыт. Опытная стратегия исследования психической активности в работах самого ученого, его учеников и сотрудников Психологической лаборатории оставалась неизменно доминирующей. И поэтому естественным являлось обращение Лазурского к эксперименту в поисках наиболее точного объективного изучения психической реальности. В своих экспериментальных исследованиях он отдавал дань традиционным для того времени проблемам психологии — изучению объема сознания (памяти), процесса образования ассоциаций.

Уже ранние психологические работы Лазурского привлекли к себе внимание научной общественности. Так, после доклада о методе наблюдения (1898 год) в собрании врачей психиатрической клиники состоялась беседа ученого с репортером «Петербургской газеты», а его доклад «О взаимной связи душевных свойств и способах ее изучения» на одном из заседаний Санкт-Петербургского философского общества под председательством А.И. Введенского в марте 1890 года обсуждался с 9 утра до полуночи.

Такой интерес к работам Лазурского был вызван не только актуальностью, новизной и оригинальностью развиваемых им идей, но и четко обозначенной естественно-научной методологической позицией. Правда, научные сообщения и статьи Лазурского подвергались критике сторонниками традиционной метафизической психологии. Так, уже упомянутый доклад в Философском обществе, по оценке самого Лазурского, потерпел «торжественный провал».

Это было следствием развернувшейся в этот период в русской психологии борьбы между принципиально различными подходами в познании психической реальности, водоразделом между которыми явилось понимание роли эксперимента и интроспекции в психологических исследованиях. Лазурский, оказавшийся одним из участников этих достаточно жестких и нелицеприятных дискуссий, тяжело переживал сложившуюся ситуацию и едва не забросил свои изыскания в психологии.

НАУЧНАЯ ХАРАКТЕРОЛОГИЯ

Ученый встал на путь, который до него еще никем в отечественной науке не был пройден. Наряду с традиционными для той поры научными проблемами, его чрезвычайно привлекла задача изучения не отдельных психических процессов, а целостной личности. Именно к этому вопросу ученый обратился в первом, опубликованном им в 1897 году психологическом труде «Современное состояние индивидуальной психологии».

Вероятно, подготовка этой статьи, содержащей обзор ключевых мировых и отечественных исследований по изучению характера и темперамента, определила сферу будущих научных интересов Лазурского. Ею стала психология индивидуальности. Цель ее он видел в рассмотрении того, «как видоизменяются душевные свойства у различных людей и какие типы создают они в своих сочетаниях».

Уже в этой работе четко обозначена перспектива научных исследований Лазурского, которая приведет его к созданию нового самостоятельного направления психологической науки — «научной характерологии». Именно она и стала фундаментальным вкладом Лазурского в сокровищницу отечественной психологической науки.

При этом важно отметить, что «индивидуальная психология» полностью отождествлялась им с характерологией, то есть русский ученый выдвинул на передний план решение типологических задач путем выявления наиболее обобщенных типов характеров. Тем самым он противопоставлял свой подход взглядам В. Штерна, который ограничивал задачи дифференциальной психологии анализом индивидуально-психологических различий.

«НОВАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ ЛИЧНОСТЕЙ»

В 1906 году тиражом 1000 экземпляров вышел в свет первый крупный труд Лазурского — «Очерк науки о характерах». Как отмечает автор, «две мысли положены в основу этой книги: во-первых, возможность сознательного, научного изучения человеческих характеров; во-вторых — необходимость пользоваться для этой цели понятием наклонности или душевного качества».

Основой книги послужил авторский курс лекций по характерологии, прочитанный в Петербурге на педологических курсах при экспериментально-педагогической лаборатории А.П. Нечаева. Лазурский с гордостью писал брату: «Смело могу сказать, что это первый и единственный на сегодня на земном шаре систематический курс характерологии, основанной на современных данных». Именно с этого сочинения начинается известность Лазурского как специалиста по индивидуальной психологии.

Большое внимание ученый уделял поиску и исследованию интегральных личностных образований, которые в наибольшей степени отражали бы специфику индивидуальности человека. В этом контексте особый интерес представляет учение Лазурского о способностях, поскольку понятия «наклонность», «склонность», «способность», «душевное качество» занимают центральное место в его концепции личности.

В феврале 1913 года на заседании Петербургского философского общества он сделал доклад, изложив свою «новую классификацию личностей». До последних дней жизни именно эта проблема оставалась центральной в его творчестве.

ПЕРВЫЕ КИРПИЧИКИ

В декабре 1910 года на I съезде экспериментальной педагогики он выступил с докладом о «естественном эксперименте», в котором изложил суть нового метода. Эта суть состоит в том, что любой вид реальной деятельности рассматривается с точки зрения того, какая группа личностных характеристик выступает в нем ярче всего.

Особую ценность этого метода Лазурский видел в его применении в школьной практике для составления целостной характеристики школьника, так как он давал возможность педагогу «глубже заглянуть в психическую жизнь своих питомцев с помощью тех средств, которые всегда находятся в руках». Таким образом, можно сказать, что Лазурский одним из первых в отечественной психологии осуществил конкретно-эмпирическое исследование психики ребенка в условиях деятельности, заложив тем самым первые кирпичики в будущую психологическую теорию деятельности. С.Л. Рубинштейн подчеркивал высокую ценность и значимость предложенного Лазурским метода естественного эксперимента.

Занимаясь разработкой острейших для своего времени вопросов психологии, Лазурский постоянно сталкивался с негативным отношением к себе со стороны как метафизических психологов, так и некоторых психиатров, которые находили его психологические исследования надуманно-умозрительными. Вследствие назревшего конфликта в 1913 году он увольняется из Военно-медицинской академии и устраивается штатным клиническим ассистентом по психиатрии в Женский медицинский институт.

Безвременная кончина Лазурского в марте 1917 года не позволила завершить большие творческие планы. В частности, осталась незаконченной книга «Классификация личностей», над которой он работал в последние годы. Подготовить эту разработку к изданию по инициативе товарищей и учеников было предложено ближайшему его сотруднику В.Н. Мясищеву. Книга была опубликована в 1921 году.

По мнению близко знавших его людей, Лазурский, «всю свою жизнь отдавший изучению личности человека, сам был гармоничной, светлой, моральной личностью. Необыкновенно скромный и миролюбивый, он не имел врагов; чуждый рисовки и стремления к популярности, он завоевал широкую известность. Мягкий, чуткий и деликатный, щепетильно честный и добрый, он привлекал к себе сердца окружающих, и смерть его в расцвете сил и таланта кажется такой несправедливой!»

АЛЕКСЕЙ НИКОЛАВИЧ ЛЕОНТЬЕВ

(1903 - 1979)

Алексей Николаевич Леонтьев широко известен как признанный лидер советской психологии 40–70-х годов. Его заслуги перед отечественной наукой велики и разносторонни. В Московском университете он создал сначала отделение психологии на философском факультете, а затем и факультет психологии, который возглавлял в течение многих лет, был одним из руководителей Академии педагогических наук РСФСР и СССР, написал множество научных работ, в том числе несколько книг, каждая из которых была переведена на десятки иностранных языков, а одна из них, «Проблемы развития психики», через четыре года после выхода в свет была отмечена Ленинской премией. Почти все университетские психологи среднего и старшего поколения — его непосредственные ученики и сотрудники.

В УНИВЕРСИТЕТЕ

Алексей Николаевич Леонтьев родился в Москве 5 февраля 1903 года в семье служащего. После окончания реального училища поступил на факультет общественных наук Московского университета, который по официальной версии закончил в 1924 году. Однако, как о том пишут А.А. Леонтьев и Д.А. Леонтьев (сын и внук ученого, также психологи) в комментариях к его биографии, на самом деле окончить университет ему не удалось, он был исключен. О причинах существуют две версии. Более интересная: будучи студентом, он в 1923 году заполнял какую-то анкету и на вопрос «Как вы относитесь к Советской власти?» якобы ответил: «Считаю исторически необходимой». Так рассказывал он сам своему сыну. Вторая версия: всеми нелюбимому лектору по истории философии Леонтьев прилюдно задал вопрос, как следует относиться к буржуазному философу Уоллесу, биологизатору и вообще антимарксисту. Не очень образованный лектор, испугавшись, что его поймают на недостатке эрудиции, долго и убедительно разъяснял затаившей дух аудитории ошибки этого буржуазного философа, выдуманного студентами накануне лекции. Эта версия тоже восходит к устным мемуарам А.Н. Леонтьева. В университете Леонтьев слушал лекции самых разных ученых. Среди них были философ и психолог Г.Г. Шпет, филолог П.С. Преображенский, историки М.Н. Покровский и Д.М. Петрушевский, историк социализма В.П. Волгин. В Коммунистической аудитории МГУ тогда впервые читал курс исторического материализма Н.И. Бухарин. Довелось Леонтьеву послушать и лекции И.В. Сталина по национальному вопросу, о которых, впрочем, через полвека он отзывался более чем сдержанно.

СОТРУДНИЧЕСТВО С ЛУРИЯ И ВЫГОТСКИМ

Первоначально Леонтьева привлекала философия. Сказывалась потребность мировоззренчески осмыслить все происходившее в стране на его глазах. Своим обращением к психологии он обязан Г.И. Челпанову, по инициативе которого им были написаны первые научные работы — реферат «Учение Джемса об идеомоторных актах» (он сохранился) и несохранившаяся работа о Спенсере. Леонтьеву повезло: он попал на работу в Психологический институт, где даже после ухода Челпанова продолжали работать первоклассные ученые — Н.А. Бернштейн, М.А. Рейснер, П.П. Блонский, из молодежи — А.Р. Лурия, а с 1924 года — Л.С. Выготский. Существует хрестоматийная версия: пришли к Выготскому молодые психологи Лурия и Леонтьев, и началась школа Выготского. На самом деле, пришли к Лурия молодые психологи Выготский и Леонтьев. Первое время этот кружок возглавлял Лурия, старший по должности в институте, уже известный психолог, имевший к тому времени несколько опубликованных книг. Потом же произошла перегруппировка, и лидером стал Выготский. Самые первые публикации Леонтьева были в русле исследований Лурия. Эти работы, посвященные аффектам, сопряженной моторной методике и др., были выполнены под руководством Лурия и в соавторстве с ним. Лишь после нескольких публикаций такого плана начинаются исследования в культурно-исторической парадигме Выготского (первая публикация Леонтьева на эту тему датирована 1929 годом).

ГОНЕНИЯ НА УЧЕНОГО

К концу 20-х годов в науке стала складываться неблагоприятная ситуация. Леонтьев лишился работы, причем во всех московских учреждениях, с которыми он сотрудничал. Примерно в то же время Наркомздрав Украины решил организовать в Украинском психоневрологическом институте, а позже, в 1932 году, во Всеукраинской психоневрологической академии (она находилась в Харькове, который тогда был столицей республики) сектор психологии. Пост заведующего сектором был предложен Лурия, пост заведующего отделом детской и генетической психологии — Леонтьеву. Однако Лурия вскоре вернулся в Москву, и практически всю работу вел Леонтьев. В Харькове он одновременно возглавил кафедру психологии в пединституте и отдел психологии в НИИ педагогики. Возникла знаменитая Харьковская школа, которую одни исследователи считают ответвлением школы Выготского, иные — относительно самостоятельным научным образованием. Весной 1934 года, незадолго до смерти, Выготский предпринял несколько шагов к тому, чтобы собрать всех своих учеников — московских, харьковских и прочих — в одной лаборатории во Всесоюзном институте экспериментальной медицины (ВИЭМ). Сам Выготский уже не смог ее возглавить (он умер в начале лета 1934 года), и руководителем лаборатории стал Леонтьев, покинув для этого Харьков. Но продержался он там недолго. После доклада на ученом совете этого института о психологическом исследовании речи (текст доклада опубликован в первом томе его избранных трудов, и сегодня все желающие могут составить о нем непредвзятое мнение) Леонтьев был обвинен во всех возможных методологических грехах (дело дошло до горкома партии!), после чего лабораторию закрыли, а Леонтьева уволили.

ПОЛНЫЙ РАЗГРОМ

Леонтьев снова остался без работы. Сотрудничал в небольшом научно-исследовательском институте при ВКИПе — Высшем коммунистическом институте просвещения, занимался психологией восприятия искусства в ГИТИСе и во ВГИКе, где постоянно общался с С.М. Эйзенштейном (они были знакомы и раньше, с конца 20-х годов, когда Леонтьев преподавал во ВГИКе, пока последний не был объявлен гнездом идеалистов и троцкистов с понятными последствиями). В июле 1936 года грянуло знаменитое постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов». Это постановление означало полный разгром детской и педагогической психологии и «достойно» венчало серию постановлений ЦК начала 30-х годов, повернувших вспять советскую школу, отменивших все инновации и эксперименты и сделавших былую демократическую школу авторитарной и милитаризованной. Особенно досталось идеологам демократической школы — Выготскому и Блонскому. Выготскому, правда, уже посмертно. И некоторые из тех, кто раньше объявлял себя учениками Выготского, начали с не меньшим энтузиазмом осуждать его и свои ошибки. Однако ни Лурия, ни Леонтьев, ни другие подлинные ученики Выготского, как на них ни давили, не сказали ни одного дурного слова о Выготском ни устно, ни в печати, и вообще они никогда не меняли своих взглядов. Как ни странно, все они тем не менее уцелели. Но ВКИП был закрыт, и Леонтьев опять остался без работы.

ДОКТОРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ

Как раз в это время директором Института психологии вновь стал К.Н. Корнилов, и он взял Леонтьева на работу. Конечно, ни о каких методологических вопросах речи не могло быть. Леонтьев занимался темами сугубо конкретными: восприятием рисунка (продолжение исследований Харьковской школы) и фоточувствительностью кожи. Докторская диссертация Леонтьева на тему «Развитие психики» была задумана им как грандиозный проект. Было написано два объемистых тома, третий, посвященный онтогенезу психики, был подготовлен частично. Но Б.М. Теплов убедил Леонтьева, что для защиты достаточно и того, что есть. В 1940 году диссертация в двух томах была защищена. Первый ее том составляло теоретическое и экспериментальное исследование возникновения чувствительности, которое практически без изменений вошло во все издания книги «Проблемы развития психики». Самое интересное, что, как сегодня отчетливо видно, это исследование является парапсихологическим — оно посвящено обучению воспринимать свет руками! Конечно, Леонтьев подавал это исследование иначе, наводя материалистический лоск и говоря о перерождении определенных клеток в эпидермисе ладоней, но это квазифизиологическое истолкование четко доказанных им фактов развития способности воспринимать световые сигналы пальцами ничуть не более убедительно, чем допущение экстрасенсорной природы этого феномена. Второй том был посвящен развитию психики в животном мире. В «Проблемы развития психики» вошли сравнительно небольшие отрывки этой части диссертации, а наиболее интересные фрагменты, оставшиеся за рамками хрестоматийных текстов, были опубликованы посмертно в сборнике научного наследия Леонтьева «Философия психологии» (1994).

ВЗГЛЯДЫ НА ЛИЧНОСТЬ

Еще одна работа, которая относится примерно к этому же периоду (1938–1942), — это его «Методологические тетради», заметки для себя, которые в довольно полном виде вошли в книгу «Философия психологии». Они посвящены самым разным проблемам. Характерно, что очень многие вещи, прописанные здесь тезисно, были впервые обнародованы спустя десятилетия либо не опубликованы вовсе. Например, первая публикация Леонтьева по проблемам личности относится к 1968 году. В законченном виде его взгляды на личность, образовавшие последнюю главу книги «Деятельность. Сознание. Личность», опубликованы в 1974 году. Но практически все, что вошло в эту главу, прописано и обосновано в «Методологических тетрадях» около 1940 года, то есть одновременно с выходом первых западных обобщающих монографий по проблеме личности К. Левина (1935), Г. Оллпорта (1937), Г. Мюррея (1938). В нашей стране проблему личности в этом ключе (через понятие личностного смысла) рассматривать было невозможно. Понятие «личность» встречается в работах ряда психологов — Рубинштейна, Ананьева и других — с конца 40-х годов в единственном значении — как обозначающее социально-типичное в человеке («совокупность общественных отношений»), в отличие от характера, выражающего индивидуально-своеобразное. Если повернуть эту формулу немного иначе, учитывая социальный контекст, обнажается идеологическая подоплека такого понимания: индивидуально-своеобразное в человеке допустимо только на уровне характера, на уровне же личности все советские люди обязаны быть социально-типичными. Всерьез говорить о личности тогда было невозможно. Поэтому теория личности Леонтьева «выдерживалась» три десятилетия.

Знаменитая книга вышла в «Политиздате». По тем временам — большая честь

РАБОТА В ГОСПИТАЛЕ

В начале июля 1941 года, как и многие другие московские ученые, Леонтьев вступил в ряды народного ополчения. Однако уже в сентябре Генеральный штаб отзывает его для выполнения специальных оборонных заданий. В самом конце 1941 года Московский университет, включая входивший в то время в его состав Институт психологии, был эвакуирован сначала в Ашхабад, затем в Свердловск. Близ Свердловска, в Кисегаче и Кауровске, были образованы два экспериментальных госпиталя. Первый в качестве научного руководителя возглавил Лурия, второй — Леонтьев. Там работали А.В. Запорожец, П.Я. Гальперин, С.Я. Рубинштейн и многие другие. Это был реабилитационный госпиталь, который занимался восстановлением движений после ранения. На этом материале была блестяще продемонстрирована не только практическая значимость теории деятельности, но и абсолютная адекватность и плодотворность физиологической теории Н.А. Бернштейна, который через несколько лет, в конце сороковых, был совершенно отлучен от науки, и неизвестно, что с ним было бы, если бы Леонтьев не взял его к себе сотрудником на отделение психологии. Практическим результатом работы экспериментальных госпиталей было то, что время возвращения раненых в строй сокращалось в несколько раз за счет использования техник, разработанных на базе деятельностного подхода и теории Бернштейна. По окончании войны, уже будучи доктором наук и заведующим лабораторией в Институте психологии, Леонтьев опубликовал на основе своей диссертации небольшую книжку «Очерк развития психики». Тут же, в 1948 году, вышла разгромная рецензия на нее, и осенью была организована очередная «дискуссия». В ней выступили многие ныне широко известные психологи, обвиняя автора книги в идеализме. Но соратники Леонтьева встали на его защиту, и дискуссия последствий для него не имела. Более того — его приняли в партию. Вот что об этом пишут его сын и внук, самые сведущие биографы: «Едва ли он это сделал по соображениям карьеры — скорее это был акт самосохранения. Но факт остается фактом. Нельзя забывать и того, что Алексей Николаевич, как и его учитель Выготский, был убежденным марксистом, хотя и отнюдь не ортодоксальным... Членство в партии, конечно, способствовало тому, что с начала 50-х годов Леонтьев становится академиком-секретарем Отделения психологии АПН, затем академиком-секретарем всей академии, позже ее вице-президентом...»

ДОСТОЙНОЕ ЗАВЕРШЕНИЕ

В 1955 году начал выходить журнал «Вопросы психологии». В эти годы Леонтьев много публикуется, а в 1959 году выходят первым изданием «Проблемы развития психики». Если судить по количеству публикаций, конец 50-х—начало 60-х — самый продуктивный для него период. С 1954 года началось восстановление международных связей советских психологов. Впервые после длительного перерыва в очередном Международном психологическом конгрессе в Монреале приняла участие довольно представительная делегация советских психологов. В нее входили Леонтьев, Теплов, Запорожец, Асратян, Соколов и Костюк. Начиная с этого времени, Леонтьев много сил и времени уделяет международным связям. Кульминацией этой деятельности явился организованный им в 1966 году Международный психологический конгресс в Москве, президентом которого он был. В конце жизни Леонтьев много раз обращался к истории советской (а отчасти и мировой) психологической науки. Наверное, это прежде всего было связано с мотивами личного характера. С одной стороны, всегда верный памяти своего учителя Выготского, он стремился популяризировать его творчество и в то же время — выявить в нем наиболее перспективные идеи, а также показать преемственность идей Выготского и его школы. С другой стороны, естественно стремление к рефлексии над своей научной деятельностью. Так или иначе, Леонтьеву — частично в соавторстве с Лурия — принадлежит целый ряд историко-психологических публикаций, имеющих и вполне самостоятельную теоретическую ценность. Сегодня исторические работы пишутся уже о нем (например, «Леонтьев и современная психология», 1983; «Традиции и перспективы деятельностного подхода в психологии. Школа А.Н. Леонтьева», 1999). Его труды по сей день систематически переиздаются за рубежом, а иногда даже и у нас, вопреки повальному увлечению псевдопсихологическими манипуляциями. В телеграмме, присланной на смерть Леонтьева, Жан Пиаже назвал его «великим». А, как известно, мудрый швейцарец не бросал слов на ветер.

Алексей Николаевич Леонтьев

Родился 5 февраля 1903 в Москве, умер 21 января 1979, там же. Психолог, действительный член АПН РСФСР (1950), доктор педагогических наук (1940), профессор (1932). В 1924 окончил факультет общественных наук Московского университета. В 1924-31 вел научную и преподавательскую работу в Москве (Институт Психологии, Академия Коммунистического Воспитания им. Н. К. Крупской), в 1935- 1935 — в Харькове (Украинская психоневрологическая академия, педагогический институт). В 1936-52 в Институте психологии АПН. В годы Великой Отечественной войны — начальник экспериментального госпиталя восстановления движений. С 1941 — профессор МГУ, с 1950 — заведующий кафедры психологии, с 1966 — декан факультета психологии МГУ. Акад.- секретарь отделения психологии (1950-1957) и вице-президент (1959-61) АПН РСФСР.

Разрабатывал в 20-х годах совместно с Л. С. Выготским и А. Р. Лурия культурно-историческую теорию, провел цикл экспериментальных исследований, раскрывающих механизм формирования высших психических функций (произвольное внимание, память) как процесс "вращивания", интериоризации внешних форм орудийно опосредованных действий во внутренние психические процессы. Экспериментальные и теоретические работы посвящены проблемам развития психики (ее генезису, биологической эволюции и общественно-историческому развитию, развитию психики ребёнка), проблемам инженерной психологии, а также психологии восприятия, мышления и др.

Выдвинул общепсихологическую теорию деятельности — новое направление в психологической науке. На основе предложенной Леонтьевым схемы структуры деятельности изучался широкий круг психических функций (восприятие, мышление, память, внимание).

Соч.: Восстановление движений, М., 1945 (совм. с А. В. Запорожцем); Проблемы развития психики. 4-е изд. М., 1981; Деятельность, сознание, личность. М., 1975.

Александр Романович Лурия

Родился: 1902, Казань, Россия; скончался: 1977, Москва, Россия.

Интересы: клиническая нейропсихология, клиническая психология, экспериментальная психология, психофизиология и сравнительная психология.

Образование: доктор педагогических наук (психология) Московского университета, 1936, доктор медицинских наук Московского университета, 1943.

Профессиональная деятельность: почетная степень доктора Лейстерского университета, 1968, Университета в Нижмегене, 1969, Люблинского университета, 1973, Брюссельского университета, 1975, Университета в Тампере, 1975; вице-президент Международного союза психологических наук, 1969-72; член редколлегий Вопросы психологии, Нейропсихология, Cortex, Cognition.

Основные публикации

1962 Высшие корковые функции человека и их нарушения при локальных поражениях мозга. Издательство МГУ, Москва. 1963-1970 Мозг человека и психические процессы: В 2 т. Издательство АПН РСФСР, Москва. 1966 Лобные доли и регуляция психических процессов. Нейропсихол. исследования. Издательство МГУ, Москва. 1970 Курс общей психологии Психология памяти. Издательство МГУ, Москва.. 1974 Нейропсихология памяти: В 2 т. Педагогика, Москва. 1974 Об историческом развитии познавательных процессов. Наука, Москва. 1975 Материалы к курсу лекций по общей психологии: В 4 вып. Издательство МГУ, Москва. 1975 Основные проблемы нейролингвистики. Издательство МГУ, Москва. 1979 Язык и сознание. Издательство МГУ, Москва. 1982 Этапы пройденного пути: Научная автобиография. Издательство МГУ, Москва. 1994 Маленькая книжка о большой памяти. Эйдос, Москва.

Рекомендуемая литература

  and   (eds) (1979) The Making of Mind. Harvard University Press. (1982) A. P. Лурия и современная психология. Издательство МГУ, Москва. Лурия Е. А. (1994) Мой отец А. Р. Лурия. Гнозис, Москва.

Александр Романович Лурия родился в Казани в еврейской семье. Поступил в Казанский университет в 1918, где изучал социальные науки. После окончания университета в 1921 отец принудил его поступить на медицинский факультет, но собственным желанием Лурия было стать психологом. Он пошел на компромисс, изучая обе науки одновременно — в то время было возможно поступление на два факультета. Он начал обучаться медицине, а психологическую подготовку получал в Педагогическом институте и Казанской психиатрической больнице. Двумя годами позже он прервал свои медицинские занятия для того, чтобы занять должность ассистента в лаборатории научной организации труда Казанского института, где приступил к изучению воздействия тяжелой физической работы на психическую активность. Это привело его затем в Москву, где в 1923 он получил место младшего научного сотрудника в Московском институте психологии, работая под руководством Н. К. Корнилова. Здесь он продолжал исследовательскую программу, посвященную изучению воздействия эмоционального стресса на моторные реакции человека. Эта работа имела нечто общее с исследованиями И. П. Павловым экспериментальных неврозов у собак, хотя Лурия никогда не придерживался Павловских взглядов на возможность удовлетворительного объяснения всей сложности человеческого поведения в терминах условных рефлексов.

В 1924 Лурия познакомился с Л. С. Выготским, чей интерес к изучению воздействия нервных заболеваний на функционирование интеллекта, возможно, повлиял на возвращение Лурия к медицине и обращение к нейропсихологии. Совместная работа с Выготским над изучением эволюции психологических процессов привела к написанию ими книги Этюды по истории поведения (1930). После сдачи экзаменов в 1937 он познакомился с Н. Н. Бурденко, главой Института нейропсихологии (Москва), и поступил в интернатуру. В своей автобиографии он описывает последовавшие затем два года как "наиболее продуктивные в моей жизни. У меня не было персонала и научных обязанностей, кроме рутинной медицинской работы... Я начал разрабатывать свой собственный подход в нейропсихологии локальных мозговых поражений". В 1939 он перешел в клинику неврологии Института экспериментальной медицины (Москва), где возглавил лабораторию экспериментальной психологии.

Когда в 1941 разразилась война, Лурия стал военным врачом и занимался реабилитацией больных с черепно-мозговыми травмами. Затем он перебрался в Институт нейрохирургии в Москве, где продолжал трудиться до 1950. В 1950 он был уволен, очевидно, по идеологическим причинам, поскольку проявлял недостаточно энтузиазма по отношению к идеям Павлова, и был вынужден перенести свою деятельность в Институт дефектологии, много лет назад основанный Выготским. Позже он был восстановлен в своей должности в Москве, где и продолжал работать до самой смерти.

В период своего обучения и после окончания университета Лурия был горячим приверженцем психоанализа и находился под воздействием идей Фрейда, Адлера и Юнга. Он основал психоаналитический кружок в Казани, о деятельности которого известил Фрейда. Позже он отошел от психоанализа и отдал предпочтение более точным экспериментальным методам. Лурия первым занялся серьезным научным изучением конфликтов. Опираясь на свой ранний интерес к психоанализу, он пользовался методом словесных ассоциаций Юнга, предлагая испытуемым отвечать ассоциацией на то или иное слово (например, дом — комната) и включая в эксперимент "невозможные" стимулы (например, луна — ?). По изменению времени реакции делалось заключение о степени психического конфликта. Более детально им была разработана методика Лурии, в которой одновременно измерялись произвольные и непроизвольные моторные реакции испытуемых, а также вербальные реакции. Он различал три типа конфликтов, возникающих от: 1) прерывания распространяющегося возбуждения, 2) недостатка готовности к ответной реакции, 3) подавления активности центральных процессов.

Новые методы восстановления функций мозга были развиты Лурией преимущественно во время его работы военным врачом и базировались на понимании им мозга скорее как комплексной функциональной системы, чем как единой сущности. Его позиция суммирована в трех "базовых законах" функционирования высших корковых функций: иерархической структуре кортикальных зон, их уменьшающейся специфичности и прогрессивной латерализации. Лурия также сделал значительный вклад в развитие и уточнение клинических тестов для определения поражений мозга, данные этих тестов коррелировали с данными хирургических и пато-логоанатомических отчетов.

Сила подхода Лурии определяется тремя главными характеристиками: 1) он основан на четко сформулированной теории церебральной организации, хотя необходимо заметить, что некоторые эмпирические данные частично противоречат его теоретической модели; 2) Лурия обращает внимание преимущественно на качественный аспект функционирования, его интересует, каким образом выполнено действие, а не только достигнутые результаты; 3) гибкость диагностики нарушений, точное и тщательное описание проблем пациента. Конечно, эффективность любой системы в большой степени зависит от врачебной проницательности каждого ней-ропсихолога. Такой одаренный клиницист, как Лурия, мог использовать свой метод с большой эффективностью, что, впрочем, не гарантирует эффективности его использования другими специалистами. Возможно, вследствие этого психометрические характеристики его "клинико-аналитического" подхода часто воспринимаются с подозрением и плохо известны за пределами Европы. Хотя Лурия интенсивно публиковался на протяжении 45 лет, многие из этих публикаций в России не доступны.

Александр Романович Лурия

Родился: 1902, Казань, Россия; скончался: 1977, Москва, Россия.

Интересы: клиническая нейропсихология, клиническая психология, экспериментальная психология, психофизиология и сравнительная психология.

Образование: доктор педагогических наук (психология) Московского университета, 1936, доктор медицинских наук Московского университета, 1943.

Профессиональная деятельность: почетная степень доктора Лейстерского университета, 1968, Университета в Нижмегене, 1969, Люблинского университета, 1973, Брюссельского университета, 1975, Университета в Тампере, 1975; вице-президент Международного союза психологических наук, 1969-72; член редколлегий Вопросы психологии, Нейропсихология, Cortex, Cognition.

Основные публикации

1962 Высшие корковые функции человека и их нарушения при локальных поражениях мозга. Издательство МГУ, Москва. 1963-1970 Мозг человека и психические процессы: В 2 т. Издательство АПН РСФСР, Москва. 1966 Лобные доли и регуляция психических процессов. Нейропсихол. исследования. Издательство МГУ, Москва. 1970 Курс общей психологии Психология памяти. Издательство МГУ, Москва.. 1974 Нейропсихология памяти: В 2 т. Педагогика, Москва. 1974 Об историческом развитии познавательных процессов. Наука, Москва. 1975 Материалы к курсу лекций по общей психологии: В 4 вып. Издательство МГУ, Москва. 1975 Основные проблемы нейролингвистики. Издательство МГУ, Москва. 1979 Язык и сознание. Издательство МГУ, Москва. 1982 Этапы пройденного пути: Научная автобиография. Издательство МГУ, Москва. 1994 Маленькая книжка о большой памяти. Эйдос, Москва.

Рекомендуемая литература

  and   (eds) (1979) The Making of Mind. Harvard University Press. (1982) A. P. Лурия и современная психология. Издательство МГУ, Москва. Лурия Е. А. (1994) Мой отец А. Р. Лурия. Гнозис, Москва.

Александр Романович Лурия родился в Казани в еврейской семье. Поступил в Казанский университет в 1918, где изучал социальные науки. После окончания университета в 1921 отец принудил его поступить на медицинский факультет, но собственным желанием Лурия было стать психологом. Он пошел на компромисс, изучая обе науки одновременно — в то время было возможно поступление на два факультета. Он начал обучаться медицине, а психологическую подготовку получал в Педагогическом институте и Казанской психиатрической больнице. Двумя годами позже он прервал свои медицинские занятия для того, чтобы занять должность ассистента в лаборатории научной организации труда Казанского института, где приступил к изучению воздействия тяжелой физической работы на психическую активность. Это привело его затем в Москву, где в 1923 он получил место младшего научного сотрудника в Московском институте психологии, работая под руководством Н. К. Корнилова. Здесь он продолжал исследовательскую программу, посвященную изучению воздействия эмоционального стресса на моторные реакции человека. Эта работа имела нечто общее с исследованиями И. П. Павловым экспериментальных неврозов у собак, хотя Лурия никогда не придерживался Павловских взглядов на возможность удовлетворительного объяснения всей сложности человеческого поведения в терминах условных рефлексов.

В 1924 Лурия познакомился с Л. С. Выготским, чей интерес к изучению воздействия нервных заболеваний на функционирование интеллекта, возможно, повлиял на возвращение Лурия к медицине и обращение к нейропсихологии. Совместная работа с Выготским над изучением эволюции психологических процессов привела к написанию ими книги Этюды по истории поведения (1930). После сдачи экзаменов в 1937 он познакомился с Н. Н. Бурденко, главой Института нейропсихологии (Москва), и поступил в интернатуру. В своей автобиографии он описывает последовавшие затем два года как "наиболее продуктивные в моей жизни. У меня не было персонала и научных обязанностей, кроме рутинной медицинской работы... Я начал разрабатывать свой собственный подход в нейропсихологии локальных мозговых поражений". В 1939 он перешел в клинику неврологии Института экспериментальной медицины (Москва), где возглавил лабораторию экспериментальной психологии.

Когда в 1941 разразилась война, Лурия стал военным врачом и занимался реабилитацией больных с черепно-мозговыми травмами. Затем он перебрался в Институт нейрохирургии в Москве, где продолжал трудиться до 1950. В 1950 он был уволен, очевидно, по идеологическим причинам, поскольку проявлял недостаточно энтузиазма по отношению к идеям Павлова, и был вынужден перенести свою деятельность в Институт дефектологии, много лет назад основанный Выготским. Позже он был восстановлен в своей должности в Москве, где и продолжал работать до самой смерти.

В период своего обучения и после окончания университета Лурия был горячим приверженцем психоанализа и находился под воздействием идей Фрейда, Адлера и Юнга. Он основал психоаналитический кружок в Казани, о деятельности которого известил Фрейда. Позже он отошел от психоанализа и отдал предпочтение более точным экспериментальным методам. Лурия первым занялся серьезным научным изучением конфликтов. Опираясь на свой ранний интерес к психоанализу, он пользовался методом словесных ассоциаций Юнга, предлагая испытуемым отвечать ассоциацией на то или иное слово (например, дом — комната) и включая в эксперимент "невозможные" стимулы (например, луна — ?). По изменению времени реакции делалось заключение о степени психического конфликта. Более детально им была разработана методика Лурии, в которой одновременно измерялись произвольные и непроизвольные моторные реакции испытуемых, а также вербальные реакции. Он различал три типа конфликтов, возникающих от: 1) прерывания распространяющегося возбуждения, 2) недостатка готовности к ответной реакции, 3) подавления активности центральных процессов.

Новые методы восстановления функций мозга были развиты Лурией преимущественно во время его работы военным врачом и базировались на понимании им мозга скорее как комплексной функциональной системы, чем как единой сущности. Его позиция суммирована в трех "базовых законах" функционирования высших корковых функций: иерархической структуре кортикальных зон, их уменьшающейся специфичности и прогрессивной латерализации. Лурия также сделал значительный вклад в развитие и уточнение клинических тестов для определения поражений мозга, данные этих тестов коррелировали с данными хирургических и пато-логоанатомических отчетов.

Сила подхода Лурии определяется тремя главными характеристиками: 1) он основан на четко сформулированной теории церебральной организации, хотя необходимо заметить, что некоторые эмпирические данные частично противоречат его теоретической модели; 2) Лурия обращает внимание преимущественно на качественный аспект функционирования, его интересует, каким образом выполнено действие, а не только достигнутые результаты; 3) гибкость диагностики нарушений, точное и тщательное описание проблем пациента. Конечно, эффективность любой системы в большой степени зависит от врачебной проницательности каждого ней-ропсихолога. Такой одаренный клиницист, как Лурия, мог использовать свой метод с большой эффективностью, что, впрочем, не гарантирует эффективности его использования другими специалистами. Возможно, вследствие этого психометрические характеристики его "клинико-аналитического" подхода часто воспринимаются с подозрением и плохо известны за пределами Европы. Хотя Лурия интенсивно публиковался на протяжении 45 лет, многие из этих публикаций в России не доступны.

Н.Н. ЛАНГЕ

(1858—1921)

Вышедшее недавно в серии «Психологи отечества» новое издание трудов Н.Н. Ланге не привлекло особого внимания психологического сообщества. Наша историческая память, увы, коротка. Сегодня даже те немногие, кто слышал это имя, путают Н.Н. Ланге с его однофамильцем — датским физиологом К. Ланге — и считают соавтором известной теории эмоций. Наш знаменитый соотечественник вошел в историю как создатель совсем другой теории — так называемой моторной теории внимания. Не говоря уже о том, что он по праву считается одним из основателей экспериментальной психологии в России. Впрочем, это был мыслитель широкого гуманитарного профиля, автор работ по философии, логике, педагогике, истории культуры, видный организатор науки, активный участник общественного движения по коренному обновлению русской жизни. Но приоритетной областью была для него главная наука о человеке — психология. Вклад в разработку ее проблем и определил его научную судьбу. Он пришел в эту область, когда из раздела философии она превратилась в самостоятельную дисциплину, ориентированную на методы стремительно развивавшегося естествознания. Обращение Ланге к проблемам психологии произошло под влиянием идейной атмосферы пореформенной России, где не умолкали споры о душе, о движущих силах поведения человека. Так запросы исторической логики развития психологического знания, с одной стороны, и запросы социокультурной среды, в которой Ланге формировался как ученый, с другой, обусловили его творческий путь.

НАЧАЛО НАУЧНОГО ПУТИ

Николай Николаевич Ланге родился в Петербурге 12 (24) марта 1858 года в семье профессора Военно-юридической академии. Окончив с золотой медалью гимназию, он в 1878 году поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. Это были годы революционного подъема, когда активность охотившихся за царем народников достигла апогея. В первый же год учебы студент Ланге принял участие в революционной сходке, за что был предан университетскому суду. К счастью, на его судьбу этот инцидент серьезно не повлиял и не помешал блестяще завершить университетское образование. Не исключено, что серьезная острастка удержала его от того, чтобы присоединиться к стану бомбистов (иных юных интеллигентов авантюрные страсти привели на виселицу), и побудила впоследствии предпочесть менее радикальные формы борьбы за социальное переустройство. По окончании историко-филологического факультета Ланге был оставлен в университете при кафедре философии (этому способствовало то, что еще на IV курсе он был удостоен университетской золотой медали за блестящую работу «Учение Лейбница и его полемика с Локком»), а затем в 1883 году направлен на стажировку в Германию и Францию. Здесь он продолжил свои историко-философские штудии, итогом которых стала диссертация «История нравственных идей ХIХ века» — за нее он в мае 1888 года был удостоен звания магистра философии. В том же году была опубликована на немецком языке (для образованных людей той поры свободное владение европейскими языками было нормой) его работа «К теории чувственного внимания и активной апперцепции». Эта работа обобщала результаты экспериментов, проведенных Ланге в лаборатории «отца экспериментальной психологии» Вильгельма Вундта.

ВОПРЕКИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯМ ВУНДТА

Важно отметить, что, приехав в Лейпциг в качестве стажера к Вундту, Ланге не принял ни одну из его методологических ориентаций — ни учение о параллельности психических и физических процессов (психофизический параллелизм), ни принцип психической причинности, согласно которому психические явления определяются психическими же, и только ими, ни волюнтаризм, возведший волю в высшую силу души, для которой «нет закона». Под знаком этих концепций шла работа в Лейпцигском институте Вундта, ставшем в тот период главным международным центром психологических исследований. Но не для освоения этих концепций Ланге приехал к Вундту. У него еще ранее, на родине, сложились представления, противоположные вундтовским. Он отверг представление о сознании как замкнутом в себе внутреннем мире, о воле как действующем из глубины этого мира первоначале и другие постулаты лейпцигского профессора. Ланге, имевшему философское образование, но не имевшему навыков лабораторной работы, важно было ими овладеть, чтобы реализовать свой собственный план экспериментов. Приступив к психометрическим опытам (так назывались тогда исследования времени реакции), Ланге поставил перед собой задачу найти реальные детерминанты акта внимания. Предпосылкой этого стал принципиально новый методологический подход, отразивший общую переориентацию мировой психологической мысли на эволюционно-биологический способ объяснения ее объектов. Взаимодействие организма со средой происходит посредством двигательной активности. Если прежде эту активность выводили из интеллектуальных, эмоциональных, волевых операций, то теперь эти зависимости меняются и сами эти операции выступают в качестве производных от мышечных процессов. Зарождаются моторные теории различных психических процессов.

МОТОРНАЯ ТЕОРИЯ

Одним из пионеров этого направления выступил Ланге. Им была предложена моторная теория внимания — феномена, в котором внутренняя активность и избирательность сознания выступают в концентрированном виде. Моторная теория внимания Ланге явилась антиподом трактовки внимания, запечатленной в вундтовском понятии об апперцепции. Исходным и фундаментальным является, согласно Ланге, непроизвольное поведение организма, имеющее биологический смысл, который заключается в том, что посредством мышечных движений организм занимает наиболее выгодную позицию по отношению к внешним объектам с тем, чтобы воспринять их возможно яснее и отчетливее. Предметом специального экспериментального изучения Ланге сделал непроизвольные колебания внимания при зрительном и слуховом восприятии. Этот феномен и его объяснение, предложенное Ланге в работе 1888 года, вызвали в психологической литературе оживленную дискуссию, в которую были вовлечены лидеры тогдашней западной психологии — В. Вундт, У. Джемс, Т. Рибо, Дж. Болдуин, Г. Мюнстерберг и др. Моторная теория внимания Ланге принесла ему широкую известность на Западе. Публикация, в которой она излагалась, получила высокий индекс цитирования. Прочно став на почву биологического детерминизма, Ланге отверг любые трактовки внимания и воли, основанные на древнем, восходящем к Августину постулате о том, что первопричиной этих процессов является внутренняя активность души.

ПРОДУКТИВНЫЕ ГОДЫ

В ноябре 1888 года Ланге был назначен на должность приват-доцента в Новороссийский (ныне Одесский) университет по кафедре философии. Наряду с чтением лекций он работал в физиологической лаборатории П. Спиро — с учениками последователя И.М. Сеченова. Здесь он продолжил начатые за рубежом эксперименты. В одном из писем жене ученый сообщал, что для завершения опытов об ощущении движения ему потребовались некоторые инструменты. Он нашел их в лаборатории Спиро, который отвел Ланге отдельную комнату, ставшую вскоре «кабинетом экспериментальной психологии». Одесса той поры была крупным культурным центром юга России. С этим городом многие годы была связана жизнь Ланге. С ноября 1888 года и до самой смерти он проживал в Одессе, работая в Одесском университете и других учебных заведениях города. Весьма продуктивными были первые годы его работы. В 1889 году он издает учебник логики, впоследствии удостоенный малой золотой медали. В 1890 году в центральном журнале «Вопросы философии и психологии» выходит его статья «Элементы воли», а в 1891 году в журнале «Русская школа» — статья «Механизм внимания». В 1893 году Ланге обобщил результаты своих исследований, представив их в качестве докторской диссертации «Психологические исследования. Закон перцепции. Теория волевого внимания». Эта работа Ланге ознаменовала начало открытой борьбы за утверждение экспериментального метода в отечественной психологии. В своей диссертации он подчеркивал необходимость создания при русских университетах кабинетов экспериментальной психологии, обосновывая это: «1) современным положением научной психологии, 2) примером университетов Германии, Франции, Соединенных Штатов Северной Америки и др., 3) пользой, имеющей отсюда произойти, как практической для педагогов, врачей, так и теоретической для дальнейшего развития наук антропологических в широком смысле этого термина». Получив диплом доктора философии в 1893 году, а затем и звание экстраординарного профессора, Ланге перешел от общих соображений о необходимости организации самостоятельных психологических лабораторий к реализации этого проекта в стенах Новороссийского университета. Его лаборатория преследовала цели развития психологии как объективной науки и преподавания ее как учебной дисциплины. Организованная по таким принципам при кафедре философии в 1896 году, она стала, по сути, первой самостоятельной экспериментальной психологической лабораторией в России.

ДЛЯ ШКОЛЫ И УЧИТЕЛЕЙ

Занятия общей психологией (в частности, проблемами внимания и восприятия) Ланге сочетал с изучением психического развития детей. Об этом говорит его небольшая книга «Душа ребенка в первые годы жизни». Не ограничиваясь академической деятельностью, он живо откликался на общественные запросы. В течение нескольких лет он, председательствуя в историко-филологическом обществе при Новороссийском университете, создал при нем педагогический отдел, ставший центром научно-методической и общественной работы учителей начальной и средней школы. Отдел направлял и организовывал деятельность учительства, обсуждал наиболее актуальные проблемы образования, в частности связанные с назревшей реформой школы. В марте 1905 года на одном из заседаний отдела Ланге выступил с речью «В чем должна состоять реформа нашей школы». Он критически оценил систему классического образования, осудил бюрократический режим школы, ратовал за отмену цензуры, за доступность образования для всех слоев населения. «Стремление удержать младшие классы (общества. — Ред.) на низших ступенях образования в результате неизбежно приводит к общей остановке в развитии страны, к тому, что высшие силы, лишенные постоянного прилива новых жизненных сил и талантов снизу, приходят к истощению и вырождению, — говорил он, — ограничение же прав просвещения известным народностям всегда порождает внутреннюю ненависть, так что страна всегда будет заключать в себе неисчерпаемый фонд разрушительных сил». В последующие годы Ланге страстно защищал принцип общедоступности образования, доказывая, что школа призвана пробуждать у детей научные интересы, учить их мыслить. Став председателем школьного комитета при городской думе, Ланге непосредственно занимался организацией деятельности одной из начальных школ, где, осуществляя идеи Песталоцци, предпринял попытку реализовать принципы трудового обучения. Так что, как видим, первые психологи пришли в отечественную школу отнюдь не вчера, а еще в начале прошлого века, когда и психологов-то были единицы. Но каких!

НЕ ИСЧЕРПАВ ТВОРЧЕСКОГО ПОТЕНЦИАЛА

Активно занимаясь общественной деятельностью, Ланге не переставал быть ученым. Он редактировал книги, писал отзывы на работы как признанных ученых, так и начинающих студентов, вел экспериментальные и теоретические исследования. Его отзывы на работы «Теория познания Локка и полемика против нее Лейбница» (1899), «Учение Канта о пространстве и времени» (1901), «Основание философии Вундта» (1904) и др. сами по себе представляют серьезные научные исследования. Немалый интерес вызывали его публичные лекции «Современная экспериментальная педагогика» (1909), «Об играх животных и людей в связи с вопросом о происхождении искусства» (1909) и др. На кончину Ланге (15.02.1921) откликнулся сотрудничавший с ним и сменивший его на кафедре психологии Одесского университета С.Л. Рубинштейн. В своем некрологе он отнес Николая Николаевича к ученым, труды которых не исчерпали их творческого потенциала. У ученых такого типа «всегда чувствуется какая-то, не сполна еще реализовавшаяся возможность, какая-то сила, которая не исчерпала себя в действии и которой не измеришь произведенной ей работой».

Небылицын, Владимир Дмитриевич

           Небылицын Владимир Дмитриевич (1930 – 1972) — отечественный психолог. В 1947 г. поступил на отделение русского языка, логики и психологии филологического факультета МГУ. После окончания работал учителем и методистом Института усовершенствования учителей в Махачкале. В 1954 г. поступил в аспирантуру Института психологии АПН СССР. В 1965 г. защитил докторскую диссертацию. После смерти Б.М. Теплова руководил созданной им лабораторией в НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР, был заместителем директора института по научной работе. Профессор (1968), член–корреспондент АПН СССР. С первых дней основания Института психологии АН СССР (1971) он — заместитель директора и заведующий лаборатории дифференциальной психологии. Погиб в авиакатастрофе.       На основе исследований Теплова разрабатывал основные принципы дифференциальной психофизиологии. Доказал гипотезу Теплова об обратной зависимостью между силой нервной системы и чувствительностью. Описал новые свойства нервной системы, например, динамичность. Разработал ряд электрофизиологических методов исследования динамики нервных процессов, протекающих в головном мозге. Свойства нервной системы рассматривались им как основные детерминанты индивидуальных различий между людьми. Под этим углом зрения были проанализированы различные функциональные состояния в сложных видах трудовой деятельности, в частности у человека–оператора в системах управления. Выдвинул гипотезу об общих свойствах нервной системы, которые лежат в основе таких личностных характеристик, как активность и саморегуляция. Один из пионеров использования факторного анализа советской психологии.       Сочинения.       Основные свойства нервной системы человека. 1966;       Психофизиологические исследования индивидуальных различий. 1976.

Иван Петрович Павлов

Родился 14 сентября 1849 года в Рязани, умер 27 февраря 1936 года. Русский физиолог. Учение Павлова о высшей нервной деятельности развивало идеи И. М. Сеченова. Руководящим для Павлова явилось представление о рефлекторной саморегуляции работы организма, имеющей эволюционно-биологический (адаптивный) смысл.

Определяя качественное различие между высшей нервной деятельностью человека и животных, Павлов выдвинул учение о двух сигнальных системах. Первые (сенсорные) сигналы взаимодействуют со вторыми (речевыми). Благодаря слову как "сигналу сигналов" мозг отражает реальность в обобщенной форме, вследствие чего радикально изменяется характер регуляции поведения.

Павлов разработал также учение о типах высшей нервной деятельности, о "динамическом стереотипе" как устойчивом комплексе реакций на раздражители и др.

За работу в области физиологии пищеварения в 1904 году удостоен Нобелевской премией.

Павлов Иван Петрович

Павлов Иван Петрович (1849–1936) — русский физиолог. Учение Павлова о высшей нервной деятельности сложилось под влиянием материалистических традиций русской философии и развивало идеи И. М. Сеченова. Руководящим для Павлова являлось представление о рефлекторной саморегуляции работы организма, имеющей эволюционно-биологический (адаптивный) смысл. Центральную роль в саморегуляции выполняет нервная система (принцип невризма). Начав с изучения кровообращения и пищеварения, Павлов перешел к исследованию поведения целостного организма в единстве внешних и внутренних проявлений, во взаимоотношениях с окружающей средой. Органом, реализующим эти взаимоотношения, служат центры больших полушарий головного мозга — высшего интегратора всех процессов жизнедеятельности, включая психические; тем самым отвергался дуализм духовного и телесного. В качестве основного акта поведения выступил условный рефлекс (термин введен Павловым), благодаря которому организм приспосабливается к изменчивым условиям существования, приобретая новые формы поведения, отличные от прирожденных безусловных рефлексов. Павлов и его ученики всесторонне исследовали динамику образования и изменения условных рефлексов (процессы возбуждения, торможения, иррадиации и др.), открыв детерминанты многих нервно-психических проявлений (в частности, неврозов как результата «сшибки» процессов возбуждения и торможения). Наряду с условными рефлексами на раздражители, подкрепляемые безусловными, Павлов выделил другие категории рефлексов (ориентировочный, рефлекс свободы, рефлекс цели), объясняющие биологическое своеобразие жизнедеятельности. Павлов преобразовал традиционное учение об органах чувств в учение об анализаторах как целостных «приборах», производящих высший анализ и синтез раздражителей внешней и внутренней среды. Принципиально новым в трактовке этих раздражителей являлся вывод Павлова об их сигнальной функции (идея, восходящая к Сеченову). Благодаря принципу сигнальности предвосхищается течение будущих событий и поведение организуется соответственно возможным благоприятным или неблагоприятным для организма ситуациям. Выводы Павлова о закономерностях образования условных рефлексов и сигнальной модификации поведения стали одним из истоков кибернетики. Определяя качественное различие между высшей нервной деятельностью человека и животных, Павлов выдвинул учение о двух сигнальных системах. Первые (сенсорные) сигналы взаимодействуют со вторыми (речевыми). Благодаря слову как «сигналу сигналов» мозг отражает реальность в обобщенной форме, вследствие чего радикально изменяется характер регуляции поведения. Павлов разработал также учение о типах высшей нервной деятельности, о «динамическом стереотипе» как устойчивом комплексе реакций на раздражители и др. Создал международную научную школу. Работы Павлова произвели коренные преобразования в физиологии, медицине и психологии, утвердив детерминистский и объективный подходы к исследованию поведения живых существ.

Павлов Иван Петрович [14 (26).9. 1849, Рязань, — 27.2.1936, Ленинград], советский физиолог, создатель материалистического учения о высшей нервной деятельности и современных представлений о процессе пищеварения; основатель крупнейшей советской физиологической школы; преобразователь методов исследования функций организма на основе разработанных им методов хирургической физиологии, позволивших вести хронический эксперимент на целом практически здоровом животном, то есть в условиях, максимально приближающихся к естественным; академик АН СССР (1907; член-корреспондент 1901). Окончив в 1864 рязанское духовное училище, П. поступил в рязанскую духовную семинарию. В эти годы он познакомился с идеями русских революционеров-демократов (А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова), с книгами Д. И. Писарева и И. М. Сеченова и прежде всего с его трудом «Рефлексы головного мозга» (1863). В 1870 поступил на юридический факультет, но вскоре перешёл на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета (специализировался по физиологии животных у И. Ф. Циона и Ф. В. Овсянникова), по окончании которого (1875) поступил на 3-й курс Медико-хирургической академии (ныне Военно-медицинская академия — ВМА), одновременно (1876—78) работал в физиологической лаборатории К. Н. Устимовича; по окончании ВМА (1879) был оставлен заведующим физиологической лабораторией при клинике С. П. Боткина. В 1883 П. защитил докторскую диссертацию «О центробежных нервах сердца». В 1884—86 был командирован для совершенствования знаний за границу в Бреслау и Лейпциг, где работал в лабораториях у Р. Гейденгайна и К. Людвига. В 1890 избран профессором и заведующим кафедрой фармакологии ВМА, а в 1896 — заведующим кафедрой физиологии, которой руководил до 1924. Одновременно (с 1890) П. — заведующий физиологической лабораторией при организованном тогда институте экспериментальной медицины. С 1925 до конца жизни П. руководил институтом физиологии АН СССР. В 1904 П. удостоен Нобелевской премии за многолетние исследования механизмов пищеварения (именно в эту серию работ входят известные всему миру «павловские фистулы», полностью преобразовавшие данную область физиологии); эти труды П. поставили физиологию пищеварения на строго научную основу.

  Научное творчество П. оказало революционизирующее влияние на представления того времени о кровообращении и особенно о пищеварении, а его учение об условных рефлексах послужило фундаментом для последовательно материалистического подхода к изучению высших функций мозга животных и человека. Вслед за изучением хода нервов, ускоряющих работу сердца, П. исследовал регуляцию пищеварительной деятельности поджелудочной железы, предположив наличие в ней двойной иннервации. В 1876—78 установил, что между сосудами кожи и внутренних органов существуют антагонистические прессорно-депрессорные отношения, обеспечивающие поддержание в организме кровяного давления на постоянном уровне. В лаборатории при клинике Боткина П. сделал крупное открытие, положенное им в основу докторской диссертации: деятельность сердца регулируется четырьмя центробежными нервами — замедляющим и ускоряющим, ослабляющим и усиливающим. Затем П. перешёл к исследованию нервной регуляции пищеварения (продолжая тем самым свои ранние работы по секреторным нервам поджелудочной железы) и иннервации желёз желудка (опыты с мнимым кормлением, перерезкой пищевода и блуждающих нервов — эзофаго- и ваготомией). Выдающиеся успехи П. в этой области опираются как на разработку им основ хирургического (асептического) эксперимента, так и на творческое восприятие развиваемой Сеченовым и Боткиным идеи нервизма, утверждающей регуляторную роль нервной системы в осуществлении функций организма как в норме, так и при патологических состояниях. Опыты с созданием изолированного желудочка (называемого ныне павловским) позволили П. обнаружить две фазы желудочного сокоотделения: нервнорефлекторную (запальный, или аппетитный, сок) и гуморально-химическую. П. изучал также с помощью хронических фистул жёлчного пузыря физиологию печени, а на изолированной кишечной петле, полностью сохранявшей нормальную иннервацию, — механизм работы кишечника. Итогом этих исследований явились «Лекции о работе главных пищеварительных желёз» (1897).

  Переход П. к изучению высшей нервной деятельности (ВНД) закономерен и обусловлен как общей направленностью исследований, так и его представлением о приспособительном характере деятельности пищеварительных желёз. Условный рефлекс, по П., — это наивысшая и наиболее молодая в эволюционном отношении форма приспособления организма к среде. Если безусловный рефлекс — сравнительно стабильная врождённая реакция организма, присущая всем представителям данного вида, то условный рефлекс — новоприобретение организма, результат накопления им индивидуального жизненного опыта. Основная заслуга П. в том, что, приступая к изучению ВНД, то есть психических реакций, он остался в роли последовательного и сознательного «чистого» физиолога, то есть материалиста, для которого душа и тело не составляют две раздельные сущности. Свою позицию П. блестяще изложил в речи «Экспериментальная: психология и психопатология на животных» (1903), а позднее развил в статье «Естествознание и мозг» (1910).

  Нервные механизмы временных связей (психологи их называют ассоциациями), образующихся между любыми внешними воздействиями (или внутренними раздражениями, изменениями, состояниями) и безусловнорефлекторными реакциями организма; закономерности развития и угасания условнорефлекторной деятельности; открытие в коре больших полушарий торможения — антипода возбуждения; исследование разных типов (внешнее, внутреннее) и видов торможения; открытие закона иррадиации (распространения) и концентрации (то есть сужения сферы действия) возбуждения и торможения — основных нервных процессов; изучение проблемы сна в связи с представлением П. о наличии в коре больших полушарий головного мозга мозаики возбуждённых и заторможенных пунктов; установление фазовых состояний мозга, или «фаз сна», проливающих свет на явления сновидений и гипноза; болезненные нарушения сна, охранительная роль торможения, столкновение (ошибка) процессов возбуждения и торможения как средство формирования и изучения экспериментальных неврозов — таков неполный перечень наиболее крупных исследованных П. с сотрудниками проблем и сделанных в этих направлениях открытий. Учение П. о типах нервной системы, которое зиждется на представлении о силе, уравновешенности и подвижности процессов возбуждения и торможения (сильный, безудержный, возбудимый; сильный, уравновешенный, инертный; сильный, уравновешенный, подвижный; слабый, что соответствует 4 греческим темпераментам: холерическому, флегматическому, сангвиническому и меланхолическому), развивает и ставит на прочную основу физиологию эксперимента эмпирического наблюдения врачей (начиная с Гиппократа) о темпераментах. Экспериментальное обоснование и теоретическое осмысление получило и учение П. об анализаторах, о локализации функций в коре головного мозга, а также о системности в работе больших полушарий. Наконец, в учении о сигнальных системах П. показал специфическую особенность человека, заключающуюся в наличии у него, помимо первой сигнальной системы, общей с животными, также и второй сигнальной системы — речи и письма, то есть совокупности слышимых, произносимых и записанных словесных сигналов. Доминирование первой или второй сигнальной системы позволяет понять, по П., наличие у человека двух крайних типов ВНД — художественного или мыслительного.

  Научное наследие П. определяет в значительной мере облик современной физиологии и ряда смежных отраслей биологии и медицины, оно оставило заметный след в психологии и педагогике. Особенно велико значение исследований П. для развития медицины. П. считал, что понимаемые глубоко физиология и медицина неотделимы. Под влиянием идей П. формировались крупные школы в терапии, хирургии, психиатрии и невропатологии.

  Всё творчество П. было пронизано горячей любовью к отечеству. «Что ни делаю, — писал П., — постоянно думаю, что служу этим, сколько позволяют мои силы, прежде всего моему отечеству, нашей русской науке. И это есть и сильнейшее побуждение и глубокое удовлетворение» (Полное собрание сочинений, 2 изд., т. 1, 1951, с. 12). О высокой ответственности учёного перед Родиной писал П. и в своём письме молодёжи (см. там же, с. 22—23). В. И. Ленин высоко ценил П. Яркое свидетельство тому — подписанное им постановление Совнаркома от 24 января 1921, в котором отмечались «... исключительные научные заслуги академика И. П. Павлова, имеющие огромное значение для трудящихся всего мира...». В 1935 на 15-м Международном конгрессе физиологов, президентом которого был П., он был признан не только по возрасту, но и по авторитету старейшиной физиологов мира. П. был избран членом и почётным членом многих зарубежных академий, университетов, обществ. Имя П. присвоено институту физиологии АН СССР, 1-му Ленинградскому медицинскому институту, Рязанскому медицинскому институту и др.; АН СССР учреждены: в 1934 — премия им. Павлова, присуждаемая за лучшую научную работу в области физиологии, и в 1949 — золотая медаль его имени — за совокупность работ по развитию учения П.

                 Иван Петрович Павлов, великий русский ученый-физиолог, родился 26 сентября 1849 года в Рязани. Его мать, Варвара Ивановна, происходила из семьи священника; отец, Петр Дмитриевич, был священником. По желанию своих родителей Павлов посещал начальный курс духовной семинарии, а в 1860 году поступил в рязанское духовное училище. Там он смог продолжить изучение предметов, интересовавших его больше всего, в частности естественных наук.      Павлов в 1870 году поступил в Петербургский университет на естественное отделение физико-математического факультета.      Его интерес к физиологии возрос, после того как он прочитал книгу И. Сеченова "Рефлексы головного мозга", но освоить этот предмет ему удалось только после того, как он прошел обучение в лаборатории И. Циона, изучавшего роль депрессорных нервов. Первое научное исследование Павлова - изучение секреторной иннервации поджелудочной железы. За него И. Павлов и М. Афанасьев были награждены золотой медалью университета.      В 1875 году Павлов получил звание кандидата естественных наук. Летом 1877 года он работал в Германии, с Рудольфом Гейденгайном, специалистом в области пищеварения. В 1878 году по приглашению С. Боткина Павлов начал работать в физиологической лаборатории при его клинике в Бреслау, еще не имея медицинской степени, которую Павлов получил в 1879 году. В том же году Иван Петрович начал исследования по физиологии пищеварения, которые продолжались более двадцати лет. Павлов в 1883 году защитил диссертацию на соискание степени доктора медицины, посвященную описанию нервов, контролирующих функции сердца. Он был назначен приват-доцентом в Академию, но вынужден был отказаться от этого назначения в связи с дополнительной работой в Лейпциге с Гейденгайном и Карлом Людвигом, двумя наиболее выдающимися физиологами того времени. Через два года Павлов вернулся в Россию.      К 1890 году труды Павлова получили признание со стороны ученых всего мира. С 1891 году он заведовал физиологическим отделом Института экспериментальной медицины, организованного при его участии; одновременно он оставался руководителем физиологических исследований в Военно-медицинской академии, в которой проработал с 1895 по 1925 год.      В своих исследованиях Павлов использовал методы механистической и холистической школ биологии и философии, которые считались несовместимыми. Как представитель механицизма Павлов считал, что комплексная система, такая как система кровообращения или пищеварения, может быть понята путем поочередного исследования каждой из их частей; как представитель "философии целостности" он чувствовал, что эти части следует изучать у интактного, живого и здорового животного. Павлов и его коллеги показали, что каждый отдел пищеварительной системы - слюнные и дуоденальные железы, желудок, поджелудочная железа и печень - добавляет к пище определенные вещества в их различной комбинации, расщепляющие ее на всасываемые единицы белков, жиров и углеводов. После выделения нескольких пищеварительных ферментов Павлов начал изучение их регуляции и взаимодействия.      В 1904 году Павлов был награжден Нобелевской премией по физиологии и медицине "за работу по физиологии пищеварения, благодаря которой было сформировано более ясное понимание жизненно важных аспектов этого вопроса".      На протяжении всей своей научной жизни Павлов сохранял интерес к влиянию нервной системы на деятельность внутренних органов. В начале XX века его эксперименты, касающиеся пищеварительной системы, привели к изучению условных рефлексов. Впервые удалось экспериментально доказать, что работа желудка зависит от нервной системы и управляется ею.      Пораженный силой условных рефлексов, проливающих свет на психологию и физиологию, Павлов после 1902 года сконцентрировал свои научные интересы на изучении высшей нервной деятельности.      В институте, который располагался неподалеку от Петербурга, в местечке Колтуши, Павлов создал единственную в мире лабораторию по изучению высшей нервной деятельности. Ее центром была знаменитая "Башня молчания" - особое помещение, которое позволяло поместить подопытное животное в полную изоляцию от внешнего мира.      Исследуя реакции собак на внешние раздражители, Павлов установил, что рефлексы бывают условными и безусловными, то есть присущими животному от рождения. Это было его второе крупнейшее открытие в области физиологии.      Павлов умер 27 февраля 1936 года в Ленинграде от пневмонии.

Иван Петрович Павлов