читать с удовольствием / История доброго брамина

История доброго брамина. Вольтер

Опубликовал HUNTER | 06.04.2011

В моих странствиях по свету мне довелось встретиться со стариком брамином, человеком чрезвычайно мудрым, очень остроумным и весьма ученым; вдобавок он был богат, а следовательно, особенно мудр, ибо, ни в чем не нуждаясь, мог никого не обманывать. Хозяйство его отлично вели три прекрасные женщины, всячески старавшиеся ему угождать; когда он не развлекался с ними, он погружался в размышления.

Неподалеку от его дома, весьма привлекательного, окружённого и украшенного прелестными садами, жила старуха индианка — набожная, глупая и бедная.

Однажды брамин сказал мне: «Я предпочел бы вовсе не появляться на свет». Я спросил у него — почему? Он ответил: «Я занимаюсь наукой сорок лет, и все эти сорок лет потрачены зря; я учу других, а сам в полном неведении; это так унизительно и противно, что жить мне невмоготу. Я родился, я живу во времени, а не знаю, что такое время; я нахожусь, как говорят мудрецы, в некоей точке между двумя вечностями, а не имею о вечности никакого представления. Я состою из некоего вещества; я мыслю, но никогда не мог уразуметь, что порождает мысль; я не ведаю, является ли присущее мне понимание просто способностью, подобной способности ходить, переваривать пищу, и мыслю ли я головою так же, как беру что-либо руками. Не только механизм моей мысли мне неизвестен, но скрыт от меня и механизм моих движений; я не ведаю, зачем я существую. Между тем мне изо дня в день задают вопросы на этот счет; приходится отвечать; ничего толкового я сказать не могу; я говорю много, но, сказав все это, смущаюсь, и мне становится стыдно перед самим собою. Еще хуже, когда меня спрашивают действительно ли Вишну порождён Брамой или оба они предвечны. Бог мне свидетель, я ничего не знаю на этот счёт, да это и чувствуется в моих ответах. „Ах, глубокочтимый отче, — говорят мне, — объясните нам, почему зло наводнило землю“. Я сам в таком же затруднении, как те, что задают мне этот вопрос: иной раз я говорю им, что все в мире прекрасно; но люди, разорившиеся и искалеченные во время войны, не верят этому, как и сам я не верю; я замыкаюсь в своем жилище, подавленный жаждой знания и собственным неведением. Я читаю наши древние писания, а они только сгущают тьму Я обращаюсь к друзьям; они отвечают мне, что надо наслаждаться жизнью и пренебрегать людьми; другим кажется, будто они что-то знают, — эти блуждают в каких-то нелепых умозаключениях; все это усугубляет мучительное чувство, владеющее мною. Иной раз я готов впасть в отчаяние при мысли, что после стольких исканий я не знаю ни откуда я появился, ни что я такое, ни куда я иду, ни что со мною станется».

Состояние этого человека повергло меня в истинную скорбь: невозможно было бы найти другого, столь же разумного и достойного. Я понял, что чем светлее его разум и чем чувствительнее его сердце, тем он несчастнее.

В тот день я поговорил с женщиной, которая жила по соседству с ним; я спросил у нее: огорчала ее когда-нибудь мысль, что ей неизвестно, как устроена ее душа? Она даже не поняла моего вопроса: за всю свою жизнь она ни на минуту не задумывалась над загадками, которые терзали брамина; она всем сердцем верила в перевоплощения Вишну и считала себя счастливейшей женщиной в мире — только бы ей иногда удавалось добыть из Ганга немного воды для омовения.

Я был поражён, что это жалкое создание чувствует себя таким счастливым, и, вернувшись к философу, сказал ему: «Неужели вам не совестно считать себя несчастным, когда у вашего порога живёт механическое существо, ни над чем не задумывающееся и всем довольное?»

— Вы правы, — отвечал он, — я сотни раз говорил себе, что был бы счастлив, будь я также глуп, как моя соседка, и все же мне не хотелось бы такого счастья.

Эти слова брамина произвели на меня больше впечатления, чем все остальное; я подумал о самом себе и понял, что и я не пожелал бы счастья, если бы ради него надо было стать дураком.

Я изложил это философам, и они со мною согласились. «Однако в таком образе мыслей какое-то чудовищное противоречие, — говорил я, — ведь о чем же, в сущности, идёт речь? О том, чтобы быть счастливым. Не все ли равно, быть умным или дураком? Более того: все довольные своей судьбой вполне уверены в том, что довольны; те же, что рассуждают, не уверены в том, что рассуждают здраво. Таким образом ясно, — говорил я, — что предпочтительнее не обладать здравым смыслом по той простой причине, что здравый смысл способствует нашему несчастью».

Все согласились со мною, и тем не менее никто не хотел быть дураком, чтобы быть счастливым. Отсюда я заключил, что если мы дорожим счастьем, то еще больше дорожим разумом.

Но, если пораздумать, окажется, что предпочитать разум счастью значит быть безрассудным. Как же объяснить это противоречие? Так же, как все прочие. Тут есть о чем поговорить.