СОДЕРЖАНИЕ. Том 23, номер 1, 2002

Автор:

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ И ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ
К психологической теории ситуации Л. Ф. Бурлачук, Н. Б. Михайлова	5
Современные концепции автоматизации и подходы к человеку и технике Ю. Я. Голиков	18
ПСИХОЛОГИЯ СУБЪЕКТА
Самопознание субъекта В. В. Знаков, Е. А. Павлюченко	31
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ
Рациональное принятие решений в деловых организациях Нобелевская мемориальная лекция, прочитанная 8 декабря 1977 г. Г. А. Саймон	42
КОГНИТИВНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
Проблема уверенности: история и современное состояние И. Г. Скотникова	52
Специфичность эмоциональной категоризации хроматических и геометрических признаков у детей дошкольного возраста П. В. Яньшин, Ю. В. Фомина	61
К 30-ЛЕТИЮ ИНСТИТУТА ПСИХОЛОГИИ РАН
Психология субъекта: индивида и группы (часть I) А. В. Брушлинский	71
Список трудов сотрудников ИП РАН за 1996-2001 гг. (Составлен Т.И. Артемьевой, Е.В. Курятовой)	80
Когнитивная психофизиология на рубеже столетий А.Н. Лебедев	85
ИНЖЕНЕРНАЯ ПСИХОЛОГИЯ И ПСИХОЛОГИЯ ТРУДА
Особенности восприятия шума автомобилей с дизельным двигателем В. Н. Носуленко, Е. Паризе	93
КРОССКУЛЬТУРНЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Жизненные ценности молодежи Республики Коми на рубеже веков: кросскультурный аспект В. М. Вызова	101
ПСИХОЛОГИЯ И ИНТЕРНЕТ
Особенности образа "Я" "жителя Интернета" Н. В. Чудова	113
ПСИХОФИЗИОЛОГИЯ
Связь черт личности студентов-медиков с активностью вегетативной нервной системы Ю. В. Щербатых	118

стр. 1

ДИСКУССИИ
Заметки психологов-исследователей о позиции методолога (к статье А.В. Юревича "Психология и методология", "Психологический журнал", 2000, N 5) И. О. Александров, Н. Е. Максимова	123
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Психология отношений: вопросы, проблемы, подходы С. А.Цветков	132
Научное и социокультурное значения рефлексивного движения в России В. Е. Лепский, И. Е. Задорожнюк	135
I научно-практическая конференция негосударственных образовательных учреждений по психологии обучения Н. С. Чернышева	139
Хроника	141
Памяти Льва Марковича Веккера	144

стр. 2

К ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ СИТУАЦИИ

Автор: Л. Ф. Бурлачук, Н. Б. Михайлова

(c) 2002 г.

Л. Ф. Бурлачук^*, Н. Б. Михайлова^**

^*Доктор психол. наук, член-корр. АПН Украины, зав. кафедрой Киевского университета им. Тараса Шевченко

^**Канд. психол. наук, ст. научный сотрудник ИП РАН

Систематизированы положения ситуационного подхода в психологических исследованиях. Содержание современной психологической теории ситуации анализируется на основе исследований трех ведущих реалий: 1) психологических особенностей естественных ситуаций жизни человека во взаимосвязи ситуативных и личностных переменных; 2) субъективной интерпретации ситуаций, их когнитивно- эмоциональнах репрезентаций в сознании человека; 3) поведенческих стратегий и других форм активности в рамках конкретных ситуаций. Центральное звено теории составляет объяснение динамики взаимодействия человека с ситуацией, анализ ситуационно обусловленных изменений в психике и поведении человека.

Ключевые слова:ситуация, событие, субъект, субъективная интерпретация ситуации, когнитивно- эмоциональная репрезентация ситуации, динамичность, поведение.

Потребность психологической науки в развитии общей теории на современном этапе очевидна. Теория деятельности А.Н. Леонтьева [19], доминировавшая в российской психологии до 80-х гг., объясняла целый ряд новых феноменов и реализовала принцип деятельностного опосредования в анализе внешней и внутренней активности человека. В последние десятилетия российские психологи обратились к новым методологическим подходам с целью преодоления недостатков и ограничений этой теории.

Б.Ф. Ломов [20] разработал системный подход к изучению психики, который был последовательно развит в работах его учеников. Теоретические идеи С.Л. Рубинштейна [29] получили свое развитие в субъектно-деятельностной концепции К.А. Абульхановой и А.В. Брушлинского [1, 6]. Субъектно-деятельностный подход значительно расширил теоретические возможности объяснения процесса взаимодействия человека с миром, утвердил новые идеи в понимании психологии субъекта и его активности.

Расширение интернациональных научных связей с Западной Европой и Америкой дало мощный приток новой информации для психологической науки в России. Особый интерес теоретиков вызывает современный ситуационный подход в зарубежных психологических исследованиях. В последние годы этот подход широко используют и отечественные ученые: Л. Анцыферова [3], Т. Ушакова [32], В. Дружинин [14] и др. Появился даже первый учебник по психологии жизненных ситуаций [7].

Цель настоящей статьи состоит в систематизации положений ситуационного подхода и анализе современных направлений его развития.Необходимо сразу сказать, что общепризнанной теории ситуации как в европейской, так и в американской психологии не существует. Ситуационный подход реализуется весьма субъективно, в зависимости от интересов и теоретической ориентации исследователей, но требование последовательного развития теории ситуации все чаще звучит в работах ведущих психологов.

Психологическая теория ситуации предполагает исследование и объяснение трех основных реалий:

1. Психологических особенностей естественных ситуаций жизни человека во взаимосвязи ситуативных и личностных переменных.

2. Субъективной интерпретации ситуаций, их когнитивно- эмоциональных репрезентаций в сознании человека.

3. Поведенческих стратегий и других форм активности в рамках конкретных ситуаций.

Центральное и наиболее сложное звено теории составляет объяснение динамики взаимодействия человека с ситуацией, анализ изменений в психике и поведении человека, происходящих под влиянием изменения ситуации. Сущность ситуационного подхода, по мнению американских психологов Л. Росс и Р. Нисбетт (L. Ross, R. Nisbett), выражает теоретическая триада: ситуационизм, субъективизм, динамизм напряженных систем. Их книга "Человек и ситуация", недавно переведенная на русский язык, представляет теоретические позиции американских коллег [28].

В Германии теорию ситуации разрабатывают психологи, получившие мировое признание:

стр. 5

X. Томэ (Н. Thomae) [65], К. Грауман (К. Graumann) [50], Т. Герман (Т. Herrmann) [52], Д. Дернер (D. Domer) [44], Г. Фиссени (Н. Fisseni) [48]. В Голландии ситуативный подход представляет Утрехтская школа [40], в Швеции - Д. Магнуссон (D. Magnusson) [57, 58]. Эти ученые закладывают сейчас фундамент новой теории, построение самого здания остается перспективной задачей.

СИТУАЦИЯ КАК ОБЪЕКТ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

В процессе жизни человек переживает бесчисленное множество различных ситуаций, событий, которые могут быть волнующими, яркими или монотонными, обыденными, простыми или сложными, стимулирующими активность или психотравмирующими. Объективные узоры, отпечатывающиеся в психике отдельного человека, часто совершенно уникальны и закрыты для восприятия других людей. В этом смысле психика остается трагически невидимой. Другой не может, а часто и не хочет "это" понять, потому что он "это" не пережил, а рассказ о событии воспринимается им как "чужое", не "свое". Проникая в глубины объективных событий жизни отдельных людей, психологи имеют возможность по-новому увидеть проблему психического развития человека, понять его личностный склад. Л. Монтада (L. Montada) в своем учебнике по психологии развития высоко оценивает направление, связанное с исследованием критических жизненных событий, которые он называет экспериментами жизни [59]. По его мнению, следует только приветствовать новые шаги в данной области.

К ИСТОРИИ ВОПРОСА

Пионерами, провозгласившими появление ситуационистской традиции в психологии, были не социальные психологи, а бихевиористы, ведомые Дж. Уотсоном (J. Watson) [70]. Суть их позиции сводилась к тому, что "человек" представляет собой попросту сумму ситуативных превратностей, испытанных в прошлом, которые могут быть описаны объективно, что создает основу для точного предсказания и контроля поведения. Однако ситуационизм бихевиористов был связан с их убежденностью в том, что внутренние процессы человеческой психики не могут быть объектом исследования научной психологии. Они настаивали на отходе от исследований, ориентированных на интроспекцию субъективного опыта. Своим стратегическим решением игнорировать субъективный опыт и сосредоточиться только на объективно определимых фактах бихевиористы породили дилемму, просуществовавшую на протяжении большей части XX столетия: изучение и объяснение поведения человека в объективной ситуации оказалось невозможным без изучения субъективных интерпретаций этой ситуации.

Обсуждение ситуационизма в социальной психологии начинается с работ К. Левина (К. Lewin) [56], который начал формулировать свои теоретические положения со знакомого всем трюизма о том, что поведение представляет собой функцию личности и ситуации.

Предметом особого интереса Левина была способность ситуационных факторов и социальных манипуляций влиять на поведение, которое традиционно принято считать отражением личностных диспозиций и предпочтений. Основным положением ситуационизма Левина был тезис о том, что социальный контекст пробуждает к жизни мощные силы, стимулирующие или ограничивающие поведение. Он вполне отдавал себе отчет в том, что эти силы зачастую упускаются из виду обыденной психологией и что их обнаружение должно являться главнейшей задачей научной социальной психологии. Не менее важная часть ситуационизма Левина - его интерес к внешне незначительным, но в действительности важным деталям ситуации. Сам он называл их часто "канальными факторами", поскольку этот термин отсылал к существованию незначительных, но вместе с тем критически важных фасилитирующих влияний или сдерживающих барьеров. Принцип канальных факторов является, по мнению Левина, одним из ключевых для понимания того, почему одни ситуационные факторы обладают большим влиянием, чем можно было бы ожидать, а другие - меньшим.

Вопрос о преимущественной детерминации поведения человека личностными или ситуационными факторами также имеет исторические корни. Начало дискуссии положил В. Мишель (W. Mishel) [60] в 1968 г., усомнившись в достоверности психометрических данных. С тех пор началась печальная эпоха для психодиагностики личности, т.к. слишком много усилий было отдано почти тридцатилетней борьбе между двумя лагерями: "чертистов" и "ситуационистов". Персоно-логи утверждали, что в поведении преобладающая роль отводится личностным факторам, и поэтому высказывались в пользу постоянства поведения в различных социальных ситуациях. Ситуационисты полагали, что поведение ситуационно специфично. Сам Мишель утверждал сначала это положение. Впоследствии он пересмотрел свои взгляды в пользу личностно-ситуационного взаимодействия. Возможно, причиной разногласий явилось различие в исследовательских подходах. Персонологи проводили исследования, "вооружась" корреляционным анализом преимущественно лиц, отклоняющихся от среднестатистического испытуемого. Применялись специально разработанные опросники, активно привлекался фактор-

стр. 6

ный анализ. Ситуационисты с помощью экспериментальных методик изучали в основном обычных "средних" испытуемых.

В настоящее время психологи склонны придерживаться модели личностно-ситуационного взаимодействия. Эта интерактивная позиция нуждается в эмпирическом обосновании, т.к. высказываемые суждения во многом почерпнуты из статистических данных, недостаточно глубоко проанализированных с точки зрения психологического смысла корреляций. В наиболее общем виде эта позиция представлена Н. Эндлером и Д. Магнуссоном (N. Endler, D. Magnusson [46]:

1. Поведение является функцией непрерывного процесса взаимодействия личности и ситуации.

2. Личность в этом интерактивном процессе выступает в качестве активного, целенаправленно действующего субъекта.

3. Существенными личностными детерминантами поведения являются когнитивные и мотивационные особенности.

4. Существенными ситуационными детерминантами поведения являются психологические значения ситуации.

Изучению социальной и психологической среды обитания человека уделялось во второй половине XX века все большее внимание. Новая отрасль исследования в конце 60-х гг. получила название психологии среды (environmental psychology), или психологической экологии, основателем которой считается Р. Баркер (R. Barker) [38]. Проблемы, рассматривающиеся в психологической экологии, касаются изучения человека в реальной жизни. Среда понимается как комплекс неких условий, внешних сил и стимулов, воздействующих на индивида. Полагается, что растущий интерес к психологии среды должен скорректировать традиционные направления исследований в психологии, сосредоточившие внимание на человеке как едином замкнутом целом.

Непомерно раздутое представление людей о значимости личностных черт и диспозиций при одновременной неспособности признать важность ситуационных факторов при их воздействии на поведение получило название "фундаментальной ошибки атрибуции" [51, 62, 64].

Между человеком и условиями его жизни существует неразрывная связь. Переменные среды следует подвергать анализу в той же мере, что и личностные переменные. В настоящее время в психологических исследованиях возникает тенденция придерживаться принципа "компонентной перспективы", согласно которому поведение является функцией личности, ситуации и их взаимодействия. Без выяснения того, что стоит за понятием ситуации, невозможно корректно оперировать с понятием не только личности, но и поведения. Расширение круга психологических исследований привело к необходимости изучения личности в контексте естественных социальных ситуаций, в которых она функционирует. Американские психологи утверждают, что социальное давление и другие ситуационные факторы оказывают на поведение человека более мощное влияние, чем принято обычно считать. Кроме того, чтобы понять характер воздействия отдельно взятой социальной ситуации на конкретного человека, необходимо подчас уделять внимание ее тончайшим нюансам [28].

Частое использование понятий "среда" и "ситуация" в качестве взаимозаменяемых побуждает обратиться к анализу понятия "ситуация".

ПОНЯТИЕ СИТУАЦИИ В ПСИХОЛОГИИ

В 30-е гг. XX века в американских социологических журналах велись оживленные дискуссии о детерминации социального поведения и роли личности и ситуации в ней. В этих дискуссиях участвовали Г. Оллпорт (G. Allport), С. Квин (S. Quenn), Дж. Рейнхардт (J. Reinhardt), В. Томас (W. Thomas) и др. [7]. К конкретному результату дискуссии не привели, до настоящего времени отсутствует единство в понимании сущности ситуации. Понятием ситуации оперируют интеракционизм, психология социального научения, психология среды и психологическая экология, социо- и психолингвистика, социальная психология, психология обучения и клиническая психология. К понятию ситуации, помимо психологов, обращались философы, теологи, юристы.

Ситуация характеризуется как многослойное и многодименсиональное явление, обсуждение которого нельзя вести в одной теоретической плоскости. О ней говорят, когда экспериментальные результаты не совпадают с гипотезами. Анализ существующих теорий показывают, что ни одна из них не в состоянии выделить четкие критерии для учета общего ситуативного контекста в психологических исследованиях, объективного содержания ситуаций, субъективного отражения этого содержания. Что же касается феноменов взаимодействия человека с ситуацией, т.е. субъект-объектных отношений, то охватить их целостную картину или дать им исчерпывающее психологическое объяснение до сих пор никому не удается.

Постоянно возникает вопрос, имеется ли в психологии такой потенциал, который позволит учесть все значимые составляющие ситуации, не ведет ли это к анализу, безнадежно теряющемуся в бесконечных деталях? Научная теория должна расставлять акценты, исследователи обязаны определить свой объект и при этом отстраниться от других, возможно, тоже важных объектов. Однако по отношению к феномену ситуации такие ограни-

стр. 7

чения могут привести к искажению или полному отрыву от феномена. Психологическая характеристика реальных ситуаций находится сейчас на границе научных и обыденных рассуждений, но, как показывают многочисленные исследования, наука обращается к этой теме достаточно часто. Определения ситуации разрабатываются в плоскости отдельных дисциплин, а теория ситуации приобретает междисциплинарный характер. Используются понятия "ситуация в широком и узком смысле слова", а также понятие "жизненное положение" [65, 68]. Ситуация в широком смысле понимается как общая ситуация жизни человека, аналогичный смысл вкладывается в понятие "жизненное положение". Ситуация в узком смысле связывается с конкретными событиями жизни или экспериментальными моделями ситуаций. Так, например, изучению отношения человека к стрессогенным жизненным событиям (стрессовые ситуации) посвящены многие работы российских и зарубежных психологов.

Таким образом, ситуация может быть определена на разных уровнях, от микро - к макро. Д. Магнуссон предложил пять уровней определения ситуации [58]:

А.Стимулы - отдельные объекты или действия.

В.Эпизоды - особые значимые события, имеющие причину и следствие.

С.Ситуации - физические, временные и психологические параметры, определяемые внешними условиями. Восприятие и интерпретация ситуации придает значение стимулам и эпизодам.

Д.Окружение - обобщающее понятие, характеризующее типы ситуаций.

Е.Среда - совокупность физических и социальных переменных внешнего мира.

При определении ситуации акцент ставится на ее внешнем характере. Ситуация рассматривается как совокупность элементов среды либо как фрагмент среды на определенном этапе жизнедеятельности субъекта.Такое определение ситуации наиболее распространено и предлагается нами как рабочее. Его придерживаются Д. Магнуссон [57], А. Фарнхейм и М. Аргайл [35], В. Мишель [60], Г.В. Балл [37] и др.

Согласно такому определению, структура ситуации включает в себя предметы окружающего мира, действующих лиц, их деятельность, коммуникацию, взаимоотношения, происходящие события, пространственные и временные ограничения.

Ситуация определяется и как система субъективных и объективных элементов, появляющихся в результате активного взаимодействия субъекта и среды. К субъективным элементам относятся межличностные отношения, социально- психологический климат, групповые нормы, ценности, стереотипы сознания. Понятие ситуации не совпадает с понятием среды, которая может быть внесубъектной, а ситуация всегда включает субъективный аспект, это всегда "чья-то" ситуация.

Сам факт рождения ситуации происходит именно в момент соотнесения данного фрагмента среды с конкретным субъектом посредством придания данному фрагменту особого для субъекта значения.В отечественной психологии с таким пониманием ситуации перекликаются исследования, оперирующие понятием личностного смысла, введенного А.И. Леонтьевым и понимаемого как оценка жизненного значения для субъекта объективных обстоятельств и его действий в них [19]. В предложенном определении четко выражен такой существенный признак понятия ситуации, как "выделенность" из макромира и"отграниченность"от него. Эта психологически значимая характеристика требует решения вопроса о"границах"ситуации, которые задаются как средой, так и самим человеком. Среда определяет место, время событий, их участников и пр. Границы задаются также через содержание происходящих событий: эмиграция, безработица, конфликт, болезнь и пр. Важнейшую роль в определении границ играет и сам человек, принимая данную ситуацию как "свою", "значимую" для себя и отвергая другие ситуации как "чужие", "незначимые". Психологические феномены, связанные с определением границ ситуации, изучены явно недостаточно и требуют специальных исследований.

Границы ситуации могут быть четкими, явно выраженными и расплывчатыми, размытыми. Ситуации обладают особенностью наслаиваться друг на друга, смешиваться, терять свои очертания. Преобладающее большинство наших испытуемых проявило стремление выделить из потока многочисленных ситуаций именно "свою" и задать ее границы. В самом моменте выделения именно данного фрагмента среды уже переплетаются и объективные, и субъективные факторы, находящиеся в различном весовом соотношении. Границы ситуации постоянно проверяются на прочность, их исследование позволяет судить о таких характеристиках, как стабильность или изменчивость, подводит к пониманию проблемы динамики ситуации.

Существенная содержательная характеристика ситуации представлена в феномене событий,которые могут быть яркими, эмоционально окрашенными, интересными или негативными, трагичными. Некоторые из них являются поворотными в жизни человека. Ситуации различаются по степени насыщенности событиями, психологическое изучение которых проводится с помощью биографического метода.

стр. 8

Событийно-биографический подход начал формироваться в 70-х гг. XX века. Этот подход подчеркивает уникальность жизненного пути каждого человека, а также необходимость превращения психологии развития личности в психологию жизненного пути, основой периодизации которого могут стать конкретные жизненные (биографические) события. В отечественной психологии данные вопросы исследуются в рамках направления, определенного С.Л. Рубинштейном, Б.Г. Ананьевым и др. и известного как "жизненный путь личности" [2, 29]. Сотрудниками ИП РАН разработан подход к изучению личности как субъекту жизненного пути [27].

С.Л. Рубинштейн в 1936 г. дал следующее определение события: в психологии жизненного пути это поворотный этап, когда принимаются важные решения на длительный период [29]. В настоящее время вопросами взаимодействия внутреннего содержания личности с внешними условиями занимаются Е.В. Шорохова [33], К.А. Абульханова-Славская [1], Н.В. Логинова [22], В.И. Уварова [31] и др. Событие как элемент жизненного пути служит основной единицей анализа для биографического метода.

В медико-психологических исследованиях событие изучается как жизненное изменение (life change events). Рассматривалось влияние на здоровье одного или двух недавних событий. Так например, люди, менявшие место жительства и/или работу, чаще заболевали ишемической болезнью сердца, чем люди, в жизни которых таких изменений не происходило. Изучение психического переживания событий больными и здоровыми людьми проведено под руководством Л.Ф. Бурлачука [8]. Получены характеристики по следующим параметрам: оценка событий испытуемым (значимость для него тех или иных жизненных событий, их желательность- нежелательность, степень влияния, среднее время антиципации и ретроспекции), а также по содержательным параметрам: тип и вид значимых событий, частота их встречаемости, оригинальность, популярность, сила - слабость и др.

В исследованиях ситуаций безработицы и эмиграции [24, 25] события характеризовались по содержательному признаку социального благополучия - неблагополучия, по виду вызываемых эмоций (положительно - отрицательно переживаемые), а также по такому специфическому параметру, как "очевидность - скрытость" события для окружающих. Значимость данного параметра особо проявилась при анализе событий, связанных с изменением или полным разрушением межличностных отношений в изучаемых ситуациях. Необходимой оказалась и такая характеристика, как "степень известности события" другим людям.

В последние годы зарубежными психологами предпринимались попытки проспективной регистрации ежедневных событий (daily life events - DLE).Использовались интервью о жизненных событиях за каждый месяц, желательных и нежелательных изменений в здоровье, семье, работе и др., заполнялась шкала ежедневных "подъемов" и "препятствий". Так, в исследовании А. Де Лонгис (De Longis А.) и др. [45] испытуемыми заполнялась шкала главных жизненных событий за предыдущие 2.5 года. Затем в течение 9 месяцев регистрировались ежедневные события с оценкой их количества и интенсивности. Был сделан вывод о том, что "препятствия" больше связаны с состоянием здоровья, чем с главными жизненными событиями, "подъемы" же не влияют на здоровье.

Отдельного обсуждения требует такая характеристика, как "динамичность" события или "бег событий". Она рассматривается нами ниже в рамках проблемы динамики ситуации.

Анализ событий по названным параметрам задает основания для классификации ситуаций.

КЛАССИФИКАЦИЯ СИТУАЦИЙ

Систематических исследований в этой области еще не проводилось. Исключение составляют психофизические исследования, в которых изучалось влияние физического стимула на сенсорный опыт. В области систематизации жизненных, или социальных ситуаций имеются лишь разрозненные исследования. Для классификации чаще всего используют статистические методы, в основном кластерный и факторный анализы. Нам представляется целесообразным выделить несколько шкал для классификации ситуаций, исходя из их существенных характеристик. Для работы со шкалами следует использовать как субъективные оценки испытуемых, так и оценки экспертов.

I.Шкала ситуаций в континууме "болезнь - здоровье".

II.Шкала социального благополучия ситуаций, включающая совокупность ситуаций, расположенных между полюсами от ситуаций явно социально неблагополучных, жизненно опасных, до оптимально благополучных, полностью устраивающих человека.

III.Шкала простоты - сложности ситуаций. Характеризуя степень сложности ситуации, определяя ее место на данной шкале, необходимо обязательно соотнести ситуацию с индивидуальными возможностями субъекта. Здесь выделяются ситуации элементарные, называемые "мелочами жизни"; более сложные, связанные с необходимостью решать отдельные вопросы; ситуации про-

стр. 9

блемные и экстремально сложные, требующие от человека мобилизации всех его духовных сил.

IV.Шкала новизны - известности ситуаций. К ней относятся совершенно новые для субъекта ситуации, мало известные, достаточно известные и хорошо знакомые.

V.Шкала значимости - незначимости ситуаций для жизни данного субъекта. На полюсе значимости располагаются ситуации, играющие поворотную роль в жизни субъекта, на полюсе незначимости - те, которые им фактически игнорируются.

VI.Шкала соответствия ситуаций потребности самореализации субъекта. На ее полюсах находятся ситуации оптимально соответствующие целям самореализации субъекта и абсолютно несоответствующие, препятствующие самореализации.

VII.Шкала стабильности - изменчивости ситуаций. По ней выделяются константные ситуации, постоянно сопровождающие жизнь субъекта. Затем следуют ситуации, в которых происходят лишь частичные изменения, не касающиеся их существенных характеристик, и такие, которые могут меняться в корне, отличаются полной нестабильностью.

VIII.Шкала пространственной развертки ситуаций. К ней относятся ситуации, непосредственно влияющие на человека, включенные в данный момент жизни, и находящиеся в разной степени пространственной удаленности, но имеющие для него свою значимость.

IX.Шкала временной развертки ситуаций. Здесь ситуации различают по временному признаку: прошлые, настоящие, будущие.

Предложенные шкалы нуждаются в дальнейшей разработке качественных и количественных критериев. Но уже первые опыты работы с ними показали их продуктивность и реалистичность в анализе социальных ситуаций.

В исследованиях Л. Бурлачука и Е. Коржовой [7, 18] была проведена классификация педагогических ситуаций по функциональным компонентам педагогической деятельности (гностическим, проектировочным, конструктивным, коммуникативным, организаторским).

Анализ современного состояния проблемы классификации ситуаций показывает, что выбор критериев и параметров классификации определяется как психологическими свойствами ситуаций, так и их структурой. Одной из специфических особенностей ситуаций, влияющих на всю структуру, а, следовательно, и на принадлежность к тому или иному классу, является динамичность.Именно динамика ситуаций как напряженных систем вызывает сейчас особый интерес социальных психологов [28].

ДИНАМИКА СИТУАЦИЙ ИЛИ "ОБЪЕКТИВНЫЙ БЕГ СОБЫТИЙ"

Структура ситуаций характеризуется как стабильными, так и динамическими компонентами, находящимися в различном соотношении. С момента возникновения ситуации в ней происходят непрерывные изменения, которые могут привести к ее стабилизации, долговременному существованию или, наоборот, к полному разрушению и исчезновению. Динамика ситуации может быть обусловлена внешними факторами (объективное развитие событий) и быть результатом активности самого субъекта, стремящегося подчинить себе ситуацию, изменить ее в соответствии со своими целями и желаниями. Влияние динамики естественной ситуации на психику и соотношение ее с динамикой психической активности субъекта фактически не изучено. Л. Росс и Р. Нисбетт [28] для объяснения ситуативной динамики вводят понятие "напряженная система". Авторы имеют ввиду непрерывное динамическое противоборство противостоящих друг другу сил внутри ситуации. Суть этого противоборства отражена в концепции "квазистационарного равновесия" В. Келера (W. Koehler): некоторые процессы колеблются в границах, заданных определенными сдерживающими и побуждающими силами. Эти уровни могут легко смещаться вверх и вниз в определенных, сравнительно узких пределах, выйти за которые им уже гораздо труднее, а преодолеть более широкие границы - практически невозможно.

Полагается, что изменения в системе могут быть осуществлены двумя разными способами с отличными друг от друга последствиями. Можно добавлять или развивать побуждающие силы (увеличивая напряженность в системе), либо устранять (ослаблять) сдерживающие силы, препятствующие желаемым изменениям (снижая напряжение). Квазистационарное равновесие с трудом поддается изменению именно по причине баланса противостоящих друг другу сил, которые поддерживают статус-кво (в известном смысле постоянно устанавливают его заново). Вместе с тем внедрение в систему или замена в ней незначительных на первый взгляд сил, не чреватая, как это может показаться, последствиями, выливается иногда в крайне драматические и масштабные изменения. Введенный Л. Росс и Р. Нисбетт [28] принцип напряженных систем помогает понять, почему кажущиеся масштабными манипуляции с ситуациями не дают иногда значительного эффекта, в то время как внешне менее масштабные бывают иногда весьма эффективны. Масштабные манипуляции могут оказаться бессильны перед лицом еще более масштабных сдерживающих факторов, или даже увеличивать силу сопротивления последних. В противоположность этому менее масштабные манипуляции могут использовать

стр. 10

факт ненадежного равновесия либо канальный фактор, вызывая сдвиги в системе скорее посредством изменения направления силовых воздействий, чем посредством грубой силы. Эти положения прекрасно иллюстрируют процессы изменения, а затем и полного распада политической и экономической системы бывшего Советского Союза.

В наших исследованиях в центре внимания также был момент разрушения прежней ситуации жизни человека и возникновение новой, трудной ситуации: эмиграция, безработица. Фактически все испытуемые оказались не готовы к такому "быстрому и негативному" обороту событий. Явление "смены" ситуации представляет особый теоретический интерес для психологии. В теории деятельности А.Н. Леонтьева, например, смена "ведущего вида деятельности" определяет новый период психического развития.

Но исследования показывают, что смена вида деятельности или ситуации жизни в целом могут оказывать как положительное, так и отрицательное влияние на психику. Частая смена профессиональной деятельности привела наших испытуемых к разрушению их профготовности и мотивации. Частая смена ситуаций жизни (у эмигрантов) привела к психосоматическим заболеваниям. Процесс разрушения привычной ситуации жизни сопровождался депрессиями, фрустрациями, агрессиями, пассивным или хаотичным поведением. Проведенные нами исследования позволяют утверждать, что динамика ситуации или ее кардинальное изменение могут оказывать как положительное, так и резко отрицательное влияние на психику человека. Феномены ситуативной динамики могут быть выражены целым рядом понятий: возникновение ситуации, ее стабилизация, частичные изменения, кардинальные изменения, разрушение, исчезновение, смена ситуации и пр.

Решение вопроса о влиянии той или иной ситуации на психику человека требует изучения самого процесса психического отражения ситуации, ее субъективных интерпретаций и когнитивно-эмоциональных репрезентаций в сознании.

Таким образом, психологический анализ ситуации как объекта внешнего воздействия ведет к анализу собственно психологических конструктов этих ситуаций, представленных в сознании субъекта.

КОГНИТИВНО-ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ИЛИ СУБЪЕКТИВНЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ СИТУАЦИИ

Субъективная представленность картины ситуации в индивидуальном сознании вызывает особый интерес психологов, так как непосредственно относится к предмету психологической науки.

Сама постановка вопроса тут же сталкивает категории "реальное", "объективное" и "субъективное", "отраженное", требует понимания их взаимоотношения. В методологической статье "Проблема объективного метода в психологии" В.П. Зинченко и М.К. Мамардашвили [15, с. 116] обосновывают приложимость категории "реальное" к психическим явлениям, они утверждают, что субъективность "входит в реальность".

В психологической науке разведение картины мира, присущей субъекту и собственно действительности, наиболее ярко выступает в исследованиях иллюзорного восприятия (псевдокопии зрительного образа, инверсии, фи-движения и пр.) [9, 11, 12, 21, 30] и в исследованиях межличностного восприятия, где пристрастность субъектов восприятия, их индивидуальный опыт и жизненная позиция обусловливают противоречивую множественность образов объекта восприятия и во многом определяют характер межличностного общения [26, с. 39]. Именно в этой области психологического знания возникли представления о жизненном пространстве К. Левина [56], имплицитная теория личности Брунера и Тагиури [5], теория личностных конструктов Дж. Келли [55], представления А.Н. Леонтьева [19] об образе мира как особом пятом квазиизмерении, в котором открывается человеку объективный мир.

Возникает проблема исследования и описания этой особой психологической реальности - "картины мира" или "картины ситуации как фрагмента мира", сотканной, по выражению В.П. Петренко [26], из отдельных лоскутов содержания индивидуального сознания. Для изучения этой субъективной картины Петренко предлагает путь изучения категориальной структуры индивидуального сознания, размещения в ней индивидуальной системы значений. Данный путь является, с нашей точки зрения, безусловно, продуктивным, но не единственным. В научной литературе для определения субъективной представленности ситуации в сознании используется целый ряд близких терминов: конструкт, фрейм, схема, скрипт, модель дискурса, ментальная модель, ментальная карта и пр. В отечественной психологии появляется все больше новых исследований, посвященных данной проблематике [1,4, 7, 16, 32 и др.].

Обзор зарубежных исследований по проблеме когнитивных репрезентаций ситуации дан немецким психологом Г. Томэ [65]. Его теория, основанная на автобиографическом подходе к изучению личности, ориентирует на изучение совокупности феноменов субъективного отражения ситуаций жизни. Он обращается к анализу когнитивных репрезентаций ситуаций, переживаемых человеком в семье, на работе, во время досуга, в период болезни, в конфликте с друзьями и пр. Особо выделяется идея о том, что когнитивные

стр. 11

репрезентации далеко не всегда являются прямым и верным отражением внешней ситуации,поскольку они возникают в конфронтации не только с внешним, но и внутренним миром личности. Форма репрезентаций выражается в понятиях "конструкт", "схема", "скрипт", а также в традиционных понятиях "образ", "представление", "переживание". Для содержательного обобщения различных когнитивных репрезентаций Томэ предлагает понятие "субъективное жизненное пространство". Оно обозначает всю совокупность когнитивных репрезентаций, актуализируемых человеком в данный момент. Само понятие "репрезентация" включает в себя то, что представляется, и еще "что-то" Лонгман (Longman) [65, с. 83]. Добавление "когнитивная" подчеркивает, что отражение направлено на наибольшее соответствие реальной ситуации. Основную интегративную функцию когнитивных репрезентаций Томэ видит в обеспечении субъективного жизненного пространства человека. Другая их функция состоит в обеспечении поведения в данной ситуации. Когнитивные репрезентации в концепции Томэ занимают место "после восприятия", но "до поведения". Психологическая характеристика проводится по ряду параметров: тематическое структурирование репрезентаций; центрация и децентрация содержания; степень дифференцированности содержания; степень абстрактности содержания; представленность субъективных убеждений; выраженность настроений, эмоциональных состояний; наличие субъективных предположений, надежд, опасений.

Кроме того, выделяется несколько общих качественных параметров: положительные - негативные репрезентации; дружелюбные - враждебные; надежные - ненадежные; ясные - смутные, неясные; доверительные - отчужденные и пр.

Главным методическим инструментом для Томэ служит речь человека (устная и письменная). Высказывания испытуемых представляют основной материал для анализа. Способы психологического анализа высказываний разработаны Томэ на обширном автобиографическом материале. Первый шаг - выделение имеющихся в высказывании субъективных оценок и предубеждений, а затем - преобразование их в наиболее нейтральные описания того, как испытуемый воспринимает и осмысливает ситуацию, а также реагирует на нее. Следующий шаг - упорядочивание и организация полученной в высказываниях информации по темам и способам когнитивно- эмоциональной переработки содержания происходящего. Последовательное преобразование психологической информации позволяет получить качественные и количественные данные об исследуемом феномене и подвергнуть их статистической обработке.

Для определения феномена субъективной картины ситуации американские социальные психологи используют понятие "субъективная интерпретация социальной реальности" [28]. Обобщая многочисленные исследования, авторы достаточно убедительно аргументируют свои выводы. Установлено, что субъективная интерпретация событий одним и тем же человеком характеризуется значительной изменчивостью, которая достаточно существенна, чтобы, исходя из факта неустойчивости интерпретаций, заставить ожидать появление заметных различий между поведением этого человека в двух объективно почти идентичных ситуациях.

Более того, наблюдается существенная изменчивость значения, вкладываемого разными людьми в одни и те же понятия. Отсюда следует, что два человека скорее всего будут интерпретировать одну и ту же ситуацию отличающимися друг от друга способами. Весьма значимы для понимания психологической сущности субъективной картины ситуации, с нашей точки зрения, идеи американских коллег о том, что "огромное число важных феноменов проистекает из изменчивости субъективных интерпретаций, даваемых одним и тем же человеком, а также из различий между интерпретациями, даваемыми разными людьми в одной и той же ситуации"[28, с. 133].

Недавние события войны в Югославии проявили множество таких феноменов и наглядно проиллюстрировали как изменчивость, так и различия в субъективных интерпретациях одной и той же ситуации политиками разных стран.

Систематически действующие факторы, служащие причиной изменчивости и неустойчивости субъективных интерпретаций, исследовал и обобщил в своих работах С. Эш (S. Asch). Проведенные им исследования феноменов конформности служат прекрасной демонстрацией зависимости субъективных интерпретаций ситуации от мнения группы: человек может публично выражать согласие с чужими взглядами, которые резко расходятся с его собственными [36].

Последние работы Московичи (Moscovici) и его коллег констатируют, что далеко не во всех случаях конформность проявляется именно по отношению к мнению большинства. Взгляды меньшинства обладают влиянием даже тогда, когда это влияние не осознается большинством [61].

В случае, если склонить группу в пользу собственного видения ситуации не представляется возможным и если при этом человек не хочет отмежеваться от группы, то возникает весьма мощная разновидность напряженности, существование которой осознавали многие теоретики 50-х гг., включая Хайдера (Heider), Ньюкомба (Newcomb) и Фестингера (Festinger). Для обозначения такой напряженности Фестингер ввел термин "когни-

стр. 12

тивный диссонанс", который он толковал максимально широко: под ним подразумевалась любая напряженность, возникающая во множестве ситуаций, когда различные факторы тянут аттитюды человека в разных направлениях. В случае социального влияния диссонанс возникает между взглядами данного человека и взглядами группы [47]. Социальные психологи постоянно пытаются понять и объяснить механизм и инструменты субъективной интерпретации. Известный социолог У.И. Томас говорил о влиянии уникальной жизненной истории человека на формирование его личностной и социальной реальности [66]. Роль культуры, субкультуры и даже половой принадлежности в формировании интерпретационных различий и возникновении в результате этих различий взаимного непонимания часто становилась объектом внимания не только психологов, а социологов и антропологов [49, 69]. Но наибольший вклад в изучение процесса, в котором воспринимающие субъекты "выходят за пределы имеющейся у них информации" [5], внесли представители когнитивной психологии.

Особое внимание исследователей было привлечено к двум взаимосвязанным аспектам процесса субъективной интерпретации. Первый включает в себя присваивание ярлычков или формирование категорий, т.е. то, что позволяет отнести встретившийся предмет, человека или событие к определенному классу явлений и сформировать на этой основе ожидания в отношении отдельных характеристик или свойств объектов. Второй связан с разрешением двусмысленности, т.е. с заполнением информационных пробелов и возможной реинтерпретацией информации, не согласующейся с присвоенным ярлычком или категорией отнесения.

Современные когнитивисты активно обсуждают проблему разновидностей "структур знания", лежащих в основе процесса субъективной интерпретации и направляющих его. Особое внимание уделяется при этом структурам, обусловливающим наше знание и понимание не только статичных предметов и их групп (таких, как дома, автомобили, города и пр.), но также и динамических последовательностей событий.

Для обозначения таких динамических структур знания были введены понятия "схема" [39, 63], а несколько позднее - "сценарий" [34, 67]. Стремление людей полагаться на сценарии, схемы и другие структуры знания, помогающие им интерпретировать происходящие события, приводит часто к существенным ошибкам. Такие феномены, как быстрое и легкое понимание ситуации, а также упорное, болезненное непонимание, гарантированная уверенность в своем мнении или склонность становиться объектом манипуляции и позволять вводить себя в заблуждение, рассматриваются психологами как взаимосвязанные следствия использования инструментов, на которые люди полагаются при интерпретации своего социального окружения [28, 42, 53]. Очевидно, что современное состояние зарубежных и отечественных исследований субъективной интерпретации ситуаций отличается множеством единичных, достаточно подробно описанных феноменов, но при этом отсутствует их систематизация и единый теоретический концепт.

Не претендуя на решение этой глобальной проблемы, авторы статьи предлагают для обсуждения некоторые направления теоретического анализа субъективной картины ситуации, используя при этом данные собственных исследований.

В центре внимания находились как единичные, критические, опасные для жизни испытуемых ситуации: болезнь, безработица, эмиграция, развод, так и оценка событий всего жизненного пути [7, 8, 24,25].

Необходимым условием понимания субъективной интерпретации ситуации является психологическая характеристика воспринимающего субъекта. С помощью стандартизированных методик были получены данные о личностных качествах, интеллектуальном потенциале и речевой компетентности испытуемых. Факт зависимости когнитивной репрезентации ситуации от мотивации, установок, ценностных ориентации, когнитивных и коммуникативных способностей не вызывает сомнений. Важнейшими биологическими факторами являются общее состояние здоровья, возраст и пол испытуемых.

Названные факторы оказывают существенное влияние на индивидуальные различия в субъективной интерпретации ситуаций.

Для анализа и характеристик различных феноменов субъективной представленности ситуации в сознании человека были выделены следующие параметры:

1. Психические состояния субъекта, предваряющие столкновения с ситуацией: готовность к ситуации, отношение к ней и ее предварительная оценка, ожидания и прогнозирование.

2. Проявления механизмов психологической защиты в интерпретации ситуации.

3. Эмоциональные переживания собственной репрезентации ситуации.

4. Тематическое содержание когнитивных репрезентаций, их иерархия и степень дифференцированности.

5. Ориентированность репрезентаций на интересы самого субъекта, других людей, требования реальной ситуации.

6. Степень стабильности когнитивных репрезентаций.

7. Тенденции динамики.

стр. 13

Для каждого параметра выделялись количественные и качественные показатели, проводилась статистическая обработка данных с помощью кластерного и факторного анализа, определялась статистическая достоверность различий. Субъективные репрезентации ситуаций болезни различной степени тяжести, включая хирургическую операцию) исследовались под руководством Л.Ф. Бурлачука.

Использовалось понятие А.Р. Лурии "внутренней картины болезни" (ВКБ), которое включает разные уровни отражения больным своего состояния. Подробно описывается состояние пред- и постоперационной тревоги. Установлено, что большинство хирургических больных, страшась своего заболевания и предстоящей операции, вместе с тем страдают от тревоги, зависящей прежде всего от личностных качеств больного, бессознательных мотивов, фантазий, а также от способа адаптации. В качестве главного способа адаптации личности к ситуации болезни рассматривается такой защитный механизм, как отрицание. Для него характерно отвергание определенных аспектов внешней действительности, в частности, отрицание, игнорирование болезни. Это выражается, например, в "пропускании мимо ушей" рекомендаций врача. Возможно также распространение отрицания на различные стороны жизни. Исследования показали, что феномен отрицания обладает достаточной устойчивостью и проявляется в различных формах. За несколько дней до операции больной зачастую оставляет свои страхи и натягивает маску оптимизма. Отрицание описывается как сверхоптимистические ожидания, преуменьшающие возможную опасность и преувеличивающие собственные возможности справиться с нею, поиск шансов на помощь со стороны других и пр. Эмоциональные переживания болезни отличаются неустойчивостью, сосредоточенностью на себе. Самооценки здоровья характеризуются нереалистическими ожиданиями улучшения состояния здоровья в будущем. Анализ внутренней картины болезни показал, что тяжелое заболевание способствует снижению адекватности, точности восприятия себя и других, оно становится малодифференцированным, упрощенным. Больные отличаются низкой продуктивностью воспроизведения образов прошлого и будущего, весьма узким кругом значимых переживаний. Для них характерно избегание высоких оценок жизненных событий. Личностное значение болезни определяет всю когнитивную активность больного.

Ситуация болезни может рассматриваться как яркая модель стрессовой ситуации, нередко социальной по своей природе.

Целесообразно проследить специфику проявления выделенных психологических феноменов в субъективных репрезентациях ситуаций, представляющих собой для человека социальный стресс. В этом направлении были исследованы ситуации безработицы и эмиграции [24, 25].

Анализируя данные о готовности к названным ситуациям и ожидания по отношению к ним, можно утверждать, что люди оказались психологически не готовы к столкновению с критической жизненной ситуацией, хотя и предполагали такую возможность. Более того, их ожидания носили более оптимистичный характер, чем последующая развертка событий. Уже этот начальный этап, "докритической ситуации", требовал от человека мобилизации всего духовного потенциала. Проблема психологической его подготовки к столкновению с критическими ситуациями, к сожалению, до сих пор, не нашла своего необходимого практического решения.

Изначальная когнитивная картина новой критической ситуации у большинства испытуемых отличалась хаотичностью, наличием частых воспоминаний (картин) ситуаций недавнего прошлого, стремлением уйти от решения трудных проблем, концентрацией на мелочах повседневности, отвлечениями на непосредственные впечатления. Негативные эмоциональные переживания были связаны с фактом "социальной выброшенности", "ненужности", а также с разрушением привычного круга социальных контактов. Постепенно, в течение первых месяцев, когнитивные репрезентации приобретали большую четкость, которую можно определить как первичное осознание проблемы. Активно включался механизм центрации.

Проблема центрации в субъективной картине ситуаций требует особого обсуждения. Центрации играют как положительную, так и отрицательную роль в интерпретации ситуаций. Их положительное значение в том, что они ориентируют человека на "существенное" для него, ограничивают поле внешних воздействий. Но при этом центрации ведут и к ошибкам редукции, к игнорированию так называемых "канальных факторов" ситуации и ее существенных сторон. Так, например, в ситуации безработицы испытуемые центрировались на теме "Где достать деньги?", а не на теме "Как найти работу?". В любой из критических ситуаций испытуемые с удовольствием центрировались на теме "Еда и питье". Смещение тематических центрации в направлении более простых, доступных реализации тем, уход от решения реальной социальной проблемы, т.е. попытка ее отрицания и игнорирования, демонстрируют действие защитных механизмов, аналогичных ситуации болезни.

При длительной конфронтации с ситуацией (в течение двух лет) субъективные интерпретации существенно изменялись в направлении большей реалистичности, адекватности требованиям ситу-

стр. 14

ации. Отчетливо проявились ориентация на поиск конструктивного решения и расширение репертуара обсуждаемых тем.

Индивидуальные различия в выборе тем, в тематических центрациях, их иерархии и тенденциях динамики подтверждают факт относительной психологической самостоятельности субъективной интерпретации ситуации.

Эта самостоятельность может играть как положительную, так и отрицательную роль во взаимодействии человека с реальностью. Она может уводить от реальности в иллюзорный, фантастический мир, способствовать возникновению болезненных, патологических конструктов, что представляет зачастую прямую жизненную опасность. В то же время, с помощью этого механизма человек находит психологическую защиту от психотравмирующих воздействий среды. Более того, в результате появления новой продуктивной субъективной интерпретации он меняет ситуацию по своему замыслу. Если реальная ситуация демонстрирует свою власть субъекту, то и субъект пользуется правом диктовать свои условия. Он может предложить именно ту интерпретацию, которая его больше устраивает, а, самое главное, убедить в ней окружающих и даже подчинить этой субъективной картине дальнейший ход реальных событий. Субъект, осознавший способность произвольно менять свои трактовки ситуации, значительно выигрывает психологически, получает определенную власть над собственной духовной жизнью и окружающей реальностью.

Процессуальный характер субъективных интерпретаций также имеет свои закономерности, отличные от "объективного бега событий", за которым человек может не успевать бежать, или опережать его, или игнорировать. Изучение влияния динамики ситуации на психику человека и соотношение ее с динамикой психической активности представляет собой актуальную научную проблему. В исследованиях, проведенных под руководством Л.Ф. Бурлачука, с помощью метода "психологической автобиографии" впервые представлены систематические данные о субъективном восприятии "бега событий" на протяжении всего жизненного пути у здоровых и больных испытуемых [17, 18]. Среди здоровых людей были обследованы представители разных профессий (преподаватели, инженерно-технические работники), а среди больных, люди с психосоматическими заболеваниями разной тяжести.

Субъективное восприятие событий оценивалось по следующим параметрам: продуктивность воспроизведения жизненных образов, значимость событий (по "весу"), среднее время ретроспекции и антиципации событий, тип и вид событий и др. Установлено, что восприятие жизненных событий зависит от уровня субъективного контроля. Здоровые люди с высоким уровнем такого контроля характеризуются высокой продуктивностью воспроизведения образов своей жизни, высокой значимостью событий, связанных с изменением социальной среды (особенно касающихся учебы, повышения квалификации), наличием временной перспективы и пр. Различия по данным параметрам между здоровыми и больными людьми имеют высокий уровень достоверности. Достоверно меньшее количество и "вес" жизненных событий больных характеризуют затруднения в актуализации образов прошлого и будущего, сужение круга значимых переживаний вследствие сосредоточенности на телесных ощущениях. Преобладание среди называемых больными событий неизбежных или маловероятных позволяет констатировать некомпетентность больных во времени, проявляющейся в идеализации будущего и в обедненном событиями восприятии прошлого. Важным дифференциально-диагностическим показателем является среднее время антиципации и ретроспекции событий: констатируется "уход" больных в более дальнее прошлое по сравнению со здоровыми испытуемыми и поиск в нем радостных событий. На первом месте среди всех событий у всех больных испытуемых находятся события, связанные с рождением и воспитанием детей. У здоровых испытуемых по степени значимости первое место также занимают события, связанные с детьми, затем - события в родительской семье, учеба, повышение квалификации, работа.

Представленные данные о восприятии событий на протяжении жизненного пути позволяют выделить положительные и отрицательные характеристики ситуационного компонента внутренней картины жизненного пути.

Положительные:1. Высокая продуктивность воспроизведения образов своей жизни: широкий круг значимых переживаний, высокий "вес" жизненных событий; высокая значимость событий, связанных с изменениями социальной среды (особенно касающихся учебы, повышения квалификации), и указывающая на эффективность социальной адаптации, предпосылки профессионального роста; 2. Сравнительно невысокая реализованность событий: психическая молодость, наличие временной перспективы; наличие интереса к будущему, признание печали и радости в жизни.

Отрицательные:1. Низкая продуктивность воспроизведения образов своей жизни: узкий круг значимых переживаний, низкий "вес" жизненных событий; низкая значимость событий, связанных с изменениями социальной среды, и указывающая на возможные затруднения в социальной адаптации и профессиональном росте. 2. Большая реализованность событий: психологическая старость, отсутствие временной перспек-

стр. 15

тивы; потеря интереса к будущему, сосредоточенность на печальных сторонах жизни.

Обобщая данные зарубежных и отечественных исследований, можно заключить, что "субъективное жизненное пространство" человека имеет свое специфическое содержание и функционирует по своим законам. Субъективная картина ситуации и сама ситуация не идентичны. Они имеют как точки совпадения, так и существенные различия. Изучение, описание и теоретическое объяснение этих различий - перспективная задача психологической науки.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абульханова-Славская К.А.Социальное мышление личности: проблемы и стратегии исследования // Психол. журн. 1994. N 4. С. 39-55.

2. Ананьев Б.Г.О проблемах современного человекознания. М., 1977.

3. Анцыферова Л.А.Психология повседневности: Жизненный мир личности и "техники" ее бытия // Психол. журн. 1993. N 2. С. 3-16.

4. Барабанщиков В.А.Проблемы психологического отражения в трудах Б.Ф. Ломова // Психол. журн. 1994. N 5. С. 5-12.

5. Брунер Дж.Психология познания. М., 1977.

6. Брушлинский А.В.Проблемы психологии субъекта. М., 1994.

7. Бурлачук Л.Ф., Коржова Е.Ю.Психология жизненных ситуаций. М., 1998.

8. Бурлачук Л.Ф., Коржова Е.Ю.Индивидуально- психологические особенности больных сердечнососудистыми заболеваниями в процессе их социальной адаптации // Психол. журн. 1992. N 3. С. 112-120.

9. Величковский Б.М., Зинченко В.П., Лурия А.Р.Психология восприятия. М., 1975.

10. Гак В.Г.Высказывание и ситуация // Проблемы структурной лингвистики. М., 1972.

11. Гибсон Дж.Психологический подход к зрительному восприятию. М., 1988.

12. Грегори Р.Глаз и мозг. М., 1970.

13. Дикая Л.Г., Махнач А.В.Отношение человека к неблагоприятным жизненным событиям и факторы их формирования // Психол. журн. 1996. N 3. С.137-148.

14. Дружинин В.Н.Ситуационный подход к психологической диагностике способностей // Психол. журн. 1991. N 2. С. 94-104.

15. Зинченко В.П., Мамардашвили М.К.Проблема объективного метода в психологии // Вопросы философии. 1977. N 7. С. 109-125.

16. Климов Е.А.Об образе мира у представителей разнотипных профессий // Психологическое обозрение. 1995. N 1. С. 49-54.

17. Коржова Е.Ю.Человек болеющий: Личность и социальная адаптация. С-Петербург, 1994.

18. Коржова Е.Ю.Методика "Психологическая автобиография" в психодиагностике жизненных ситуаций. Киев, 1994.

19. Леонтьев А.Н.Проблемы развития психики. М., 1972.

20. Ломов Б.Ф.Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984.

21. Логвиненко АД.Зрительное восприятие пространства. М.,1981.

22. Логинова Н.А.Жизненный путь человека как проблема психологии // Вопросы психол. 1985. N 1. С. 103-109.

23. Лурия А.Р.Язык и сознание. М., 1972.

24. Михайлова Н.Б.Опыт психологического исследования ситуации безработицы // Психол. журн. 1998. N 6. С. 91-102.

25. Михайлова Н.Б.Психологическое исследование ситуации эмиграции // Психол. журн. 2000. N 1. С.26-38.

26. Петренко В.Ф.Основы психосемантики. МГУ, 1997.

27. Проблема субъекта в психологической науке. М., 2000.

28. Л. Росс, Р. Нисбетт.Человек и ситуация. М., 2000.

29. Рубинштейн СЛ.Проблемы общей психологии. М.,1976.

30. Сталин В.В.Исследование порождения зрительного пространства образа // Восприятие и деятельность. М.,1976.

31. Уварова В.И.Проблемы классификации ситуаций социалистического образа жизни // Психология личности и образ жизни. М., 1987.

32. Ушакова Т.Н. и др.Слово в действии. С.-Петербург, 2000.

33. Шорохова Е.В.Социально-психологическое понимание личности // Методологические проблемы социальной психологии. М., 1975.

34. Abelson R.P. The psychological status of the script concept // American Psychologist. 1981. N 36. P. 715-729.

35. Argyle М., Furham A., Graham J.A. Social situations // Cambridge univ. pr., 1981.

36. Asch S.E. Social psychology. New York, 1952.

37. Ball D.W. The definition of the situation // J. of Theory in Social Behavior. 1972. N 2. P. 61-82.

38. Barker R.G. Ecological psychology. Stanford, 1968.

39. Bartlett F.C. Remembering. Cambridge, 1932.

40. Bowers K.S. Situationism in psychology // Psychological Review. 1973. V. 80. P. 307-336.

41. Burlatchuk L., Mikhailova N. Psychologische Theorie der Situation. Kongress der DPG. 2000. Jena. 42.

42. Cantor N., Kihistorm J.F. Personality and social intelligence. Prentice-Hall, 1987.

43. Caprara G.V. Structures and Processes in Personality Psychology // European Psychologist. 1996. N 1. P.14-17.

44. Dorner D. Logik des MiBlingens. Strategisches Denken in komplexen Situationen. Rowohit, 1989.

45. De Longis A. etc. Relationship of daily hassles, upliftes and major life events to health status // Health Psychol. 19482. V. 1.

стр. 16

46. Endler N., Magnusson D. Interactional Psychology and Personality. New York, 1976.

47. Festinger L. A theory of cognitive dissonance. Stand- ford, 1957.

48. Fisseni H.J. Selbstinterpretation und Selbstregulation des Individuums. Gottingen, 1985.

49. Forgas J.P. The persertion of social episodes // J. of Personality and Social Psychology. 1976. V. 33. P. 199-209.

50. Graumann C.F. Person und Situation. In: Entwicklung und Personlichkeit. Berlin, 1975.

51. Gilbert D.T., Jones E.E. Perseiver-induced constratints: Interpretationof self-generated reality // J. of Personality and Social Psychology. 1986. V. 50. P. 269-280.

52. Herrmann Т., Grabowski J. Sprechen. Spektrum, Heildelberg, 1994.

53. Hamilton D.L. ect. The formation of stereotypic beliefs // J. of Personality and Social Psychology. 1985. V. 48. P.5-17.

54. Jones E.E. The rocky road from acts to dispositions // American Psychologist. 1979. V. 34. P. 107-117.

55. Kelly H.H. The psychology of personal constructs. New York,1955.

56. Lewin К. Field theory in social science. New York, 1951.

57. Magnusson D. Persons in situatins // Personality psychology in Europe. London. 1984. V. 1.

58. Magnusson D. A psychology of situations. In: Toward a psychology of situations. An interactional perspective. Eribaum, 1981. P. 9-32.

59. Montada L. Entwicklungspsychologie. Ausgabe, 1996. - BLTZ, 4.

60. Mischel W. Intoduction to Personality. 3rd ed. New York etc., 1984.

61. Moscovici S. etc. Studies in social influence: V. Minority influence and conversion behavior in perceptual task // J. of Experimental Social Psychology. 1980. V. 16. P. 270-282.

62. Nisbett R.E. Violence and U.S. regional culture // American Psychologist. 1993. V. 48. P. 441-449.

63. Piaget J. The child's conception of physical causality. London, 1930.

64. Hoss L. Situationist perspectives on the obedience experiments // Contemporary Psychology. 1988. V. 33. P.101-104.

65. Thomae H. Das Individuum und seine Welt, Gottingen, 1996.

66. Thomas W., Znaniecki F. The Polish peasant in Europe and America. Chicago, 1918.

67. Schank R., Abelson R. Scripts, plans, goals, and understanding. Erbaum, 1977.

68. Schott E.Psychologie der Situation. Heidelberg, 1991.

69. Shweder R. Thinning through cultures. Expeditions in cultural psychology. Cambridge, 1991.

70. Watson J. Behaviorism. New York, 1930.

CONCERNING PSYCHOLOGICAL THEORY OF SITUATION

L. F. Burlachuk ^* , N. B. Mikailova ^**

^* Dr. sci. (psychology), corresponding member of Ukrainian Academy of Pedagogic Sciences, head of the chair in Kiev University

^** Cand. sci. (psychology), sen. res. ass., IP RAS

The principles of situational approach in psychological researches are systemized. The content of contemporary psychological theory of situation is analyzed from three explorative aspects: 1) psychological peculiarities of every-day situations of human life with interrelation of situational and personal variables; 2) subjective interpretation of situations, their cognitive-emotional representations; 3) behavioral strategies and another forms of activity in the context of concrete situations. The main proposition of this theory allows to explain interaction of a man and situation in dynamics and to analyze situation-related changes in mind and behavior of a man.

Key words: situation, event, subject of activity, subjective interpretation of situation, cognitive-emotional representation of situation, dynamics, behavior.

стр. 17

СОВРЕМЕННЫЕ КОНЦЕПЦИИ АВТОМАТИЗАЦИИ И ПОДХОДЫ К ЧЕЛОВЕКУ И ТЕХНИКЕ

Автор: Ю. Я. Голиков

(c) 2002 г.

Доктор психол. наук, ведущий научн, сотр. Института психологии РАН, Москва

Рассматривается множество отечественных и зарубежных методологических подходов к человеку и технике и концепций ее автоматизации и проектирования. Проведена классификация данного множества; в выделенных классах описаны основные особенности подходов и концепций. Выполнен анализ адекватности подходов и концепций и их соответствия процессам функционирования и управления объектами разных типов, характеру субъект-объективных отношений. Показаны ограничения подходов и концепций при проектировании современных сложных технических комплексов с новыми системными свойствами (трудностями организации межсистемных взаимодействий, неполнотой моделей управления, потенциальными ситуациями).

Ключевые слова:автоматизация техники, проектирование объекта, операторская деятельность, система "человек-машина", интерфейс между человеком и компьютером, социотехническая система, эффективность объекта, объективная сложность, субъективная сложность.

Создание крупномасштабных технических комплексов и социотехнических систем (атомных электростанций, космических транспортных кораблей и орбитальных станций, крупнотоннажных морских судов, различных типов автоматизированных производств и военной техники), углубление социальных последствий функционирования потенциально опасных технологий можно считать принципиальными изменениями в материально-технической базе общества на современном этапе научно-технического прогресса.

Главным фактором, детерминирующим надежность и безопасность функционирования сложных технических комплексов, становится проявление их новых системных свойств: многообразия, нестабильности, нелинейности межсистемных взаимодействий в объекте; до конца не познанной физико-химической природы процессов функционирования систем (в частности, ядерных, химических, электромеханических процессов в атомной энергетике); нестационарных экстремальных условий внешней среды (например, космического пространства для космонавтики).

В настоящее время в инженерной психологии, психологии труда и эргономике для решения проблем проектирования автоматизированных систем используется более 30-40 методологических подходов к человеку и технике, концепций ее автоматизации и проектирования, в которых предлагаются разные варианты оптимизации взаимодействия человека- оператора с автоматизированной системой, организации процессов управления, выбора роли человека-оператора, распределения функций между ним и автоматикой.

Многообразие этих подходов и концепций, разнородность их теоретических положений и методических средств решения проблем автоматизации в условиях доминирующего влияния сложных технических комплексов в структуре современной техносферы, несомненно, требуют анализа адекватности существующих подходов и концепций, оценки их соответствия реальной действительности, новым системным свойствам потенциально опасных технологий. Результаты такого рода исследования и представлены в настоящей работе.

ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ КОНЦЕПЦИИ АВТОМАТИЗАЦИИ И ПОДХОДЫ К ЧЕЛОВЕКУ И ТЕХНИКЕ

В отечественных инженерно-психологических исследованиях ведущей теоретической позицией анализа взаимодействия человека и техники, безусловно, является антропоцентрический подход -"от человека к машине (технике)", - предлагаемый в трудах А.Н. Леонтьева, Б.Ф. Ломова, Н.Д. Заваловой, В.А. Пономаренко. В теоретическом плане он основывается на психологической теории деятельности и предполагает анализ структуры и динамики операторской деятельности, механизмов ее психической регуляции, а также исследование свойств человека как субъекта труда, познания и общения [14, 18].

Теоретические положения антропоцентрического подхода стали основой создания ряда концепций автоматизации и инженерно-психологического проектирования систем "человек-машина",

стр. 18

адаптации человека и машины, взаимодействия оператора с системами управления и средствами отображения информации. Среди них следует выделить концепцию "включения"А.А. Крылова, направленную на оптимизацию деятельности человека-оператора при его взаимодействии с техническими устройствами за счет рациональной самоорганизации информационного процесса как единого целого в системе "человек-машина";структурно- психологическую концепцию анализа и многоуровневой адаптации человека и машины.В.Ф. Венды для решения проблем проектирования социотехнических систем адаптивного информационного взаимодействия - "гибридного интеллекта";концепцию идеализированных структур деятельностиА.И. Галактионова, в которой основной задачей инженерно-психологического проектирования человеко-машинной системы считается создание целесообразного проекта деятельности человека-оператора за счет функционально-информационного согласования внешних и внутренних средств деятельности;концепцию синтеза адаптивных биотехнических систем эргатического типаВ.М. Ахутина, построенную на принципе адаптации режимов функционирования технических элементов системы к динамике изменения состояния организма оператора [2, 4, 5, 17].

В ряде системотехнических концепций инженерно- психологического проектирования систем "человек- машина",представленных в работе Б.А. Душкова, Б.Ф. Ломова, В.Ф. Рубахина, Б.А. Смирнова, Г.М. Зараковского, П.Я. Шлаена и др., человек рассматривается как одно из составных звеньев целостной системы "человек-машина"; при ее создании требуется не только учет работы технических звеньев, но и особенностей деятельности человека- оператора. Само инженерно-психологическое проектирование заключается в решении всех вопросов, связанных с включением человека в систему на основе исследования деятельности человека-оператора, а также согласования процесса функционирования технических средств с его возможностями [11, 12, 21].

Анализируя развитие инженерно-психологических воззрений на операторскую деятельность как систему, Г.В. Суходольский выделяет три линии их развития и соответствующие им три подхода: техноцентрический(илимашиноцентрический),антропоцентрический и взаимной адаптации человека и техники,синтезирующий первые два. Необходимость идеи взаимной адаптации человека и техники обусловливается, по его мнению, двумя факторами: во-первых, трудностями реализации на практике требований оптимального сопряжения человека с техникой за счет ее адаптации к человеку при проектировании техники в качестве орудий его труда в рамках антропоцентрического подхода; во-вторых, необходимостью в любом случае профессиональной подготовки к работе со все усложняющейся техникой, т.е. определенной адаптации человека к ней [26].

Кроме того, в период конца 60-х - начала 70-х гг., который можно считать переходным этапом от машиноцентрического к антропоцентрическому подходу, предлагались и другие концепции рассмотрения отношений человека и техники, направленные на преодоление ограничений машиноцентрического подхода, недооценки роли человека в автоматизированных системах. Так, в соответствии с антропоморфной концепцией,предложенной В.Я. Дубровским и Л.П. Щедровицким, икультурно- нормативным подходом,который является ее дальнейшим развитием, основные специфические моменты функционирования человека в технической системе обусловлены тем, что человек представляет собой не "поточный", или механический, а рефлексивный элемент системы, а сам объект - систему человеческой деятельности. Данная концепция предполагала замену проблем проектирования систем "человек-машина", в том числе и распределения функций между человеком и автоматикой, на проблемы социальной организации деятельности человека в сложных технических системах [10, 22].

В процессуальную концепцию,разработанную А.И. Прохоровым, Б.А. Смирновым, Е.М. Хохловым, А.С. Линковым, А.У. Митиным, вошли еще идва комплексных подхода: проблемный и равнокомпонентный.Комплексный проблемный подход в качестве исходного понятия использует категории "проблема" или "проблематика" и является основой теории решения инженерно-психологических проблем как задач с предельными неопределенностями. Комплексный равнокомпонентный подход, предложенный Б.А. Смирновым, принципиально отличаясь от "механоцентрического" и антропоцентрического подходов, рассматривает человека и машину как равноправные компоненты СЧМ и требует обеспечения взаимного согласования возможностей человека и техники. Математическим средством решения инженерно- психологических задач в данной концепции служит общая теория процессов, основная направленность которой - описание в сложных процессах переходов количественных изменений в качественные, определение моментов перехода по предельным характеристикам процессов, а также раскрытие внутренней неопределенности, присущей каждому процессу [24, 25].

Системно-антропоцентрическая концепция инженерно- психологического проектированияА.И. Нафтульева, развитая им затем совместно с М.А. Дмитриевой и А.А. Крыловым, основывается на психологической теории деятельности и

стр. 19

предлагает качественные и количественные методы проектирования деятельности в процессе разработки эргатической системы. Человек в данной концепции рассматривается ключевым, главным, решающим компонентом целостной эргатической системы. И все методы инженерно-психологического проектирования должны исходить из этого положения, в частности, собственно проектирование деятельности полагается этапом общесистемной разработки [9].

В то же время, анализируя состояние и задачи эргономики, а также проблемы проектирования эргатических систем,т.е. систем оператор-машина-среда, В.Г. Денисов, В.В. Павлов и В.В. Сокол приходят к выводу, что антропоцентрические позиции в эргономике так же, как и в инженерной психологии, не могут быть безоговорочно приняты. По их мнению, при создании гибридной системы оператор-машина-среда нельзя ориентироваться на принципы "от человека - к машине" и, тем более, "от машины - к человеку". Эргатическая система должна проектироваться таким образом, чтобы наиболее эффективно решались задачи достижения целевой функции, поставленной перед системой [8].

Комплексное исследование систем "человек-машина", закономерностей операторской деятельности, процессов взаимодействия человека с техническими компонентами системы в целом ряде концепций проектирования эргатических систем на основе полунатурного моделирования,в частности, в работах Р.В. Комоцкого, В.П. Сальницкого, В.П. Зинченко, В.М. Мунипова, В.А. Тарана, А.И. Меньшова, Г.И. Рыльского и др., построено на методах формализации систем с целью создания их математических моделей с использованием теории массового обслуживания, надежности, информации. Полунатурное моделирование функционирования систем "человек-машина" и деятельности операторов позволяет на ранних стадиях проектирования решать проблемы оптимального выбора структуры системы, оценки параметров ее технических элементов, организации информационных и управляющих связей [15, 16].

В концепции функционально-структурного описания и оценки систем "человек-машина"А.И. Губинского и В.Г. Евграфова, основанной на обобщенном структурном методе, для анализа операторской деятельности и надежности системы используются структурные модели, математический аппарат функциональных сетей. В них деятельность оператора представляется в виде иерархической типовой структуры, состоящей из высшего оперативного уровня взаимодействия решаемых задач, уровней отдельных задач, блоков операций, оперативных единиц деятельности, и предложены способы их поэтапной количественной оценки с целью эргономического обеспечения системного проектирования [7].

В последние годы для решения проблем проектирования сложных технических комплексов и социотехнических систем и, в частности, проблем безопасности объектов атомной энергетики во многих исследованиях - в том числе в работах М.И. Бобневой, Г.Е. Журавлева, Б.В. Ломакина, Ф.Е. Иванова, В.Н. Абрамовой, В.П. Третьякова, В.И. Смутьева и других [1, 3, 13] - развиваются концепции макроэргономики и культуры безопасности,в которых акцентируется внимание на социальных, организационных, управленческих, экономических и личностных факторах функционирования социотехнических систем. Так, Г.Е. Журавлев рассматривает культуру безопасности как обобщенное целостное отражение регулятивных процессов в деятельности и общении человека в социотехнической системе [13].

ЗАРУБЕЖНЫЕ КОНЦЕПЦИИ АВТОМАТИЗАЦИИ И ПОДХОДЫ К ЧЕЛОВЕКУ И ТЕХНИКЕ

Анализируя состояние и тенденции развития зарубежных эргономических исследований проблем автоматизации техники, М. Монмоллен (М. Montmollin) выделяет три главных направления: исследования человеческих факторов(Human Factors), посвященные изучению способностей, профессиональных качеств, навыков оператора, особенностей его труда или анализу задач оператора и определению требований к ним;эргономика, ориентированная на деятельность(Activity Oriented Ergonomics), в большей степени обращенная на анализ мыслительных процессов принятия решений, переработки информации в реальных условиях управления техникой;макроэргономика(Macroergonomics), ориентированная на "глобальное проектирования деятельности", т.е. на учет "макрофакторов" - организационных, экономических, социальных, культурных и идеологических аспектов труда в социотехнических системах [30, 37, 38, 41].

Следует заметить, что проблема "макрофакторов" в технике (коммерческой авиации, космонавтике, атомной энергетике, химическом производстве) сегодня ставится во многих исследованиях. Так, К. Стэнни (К.М. Stanney), Дж. Мэкси (J. Махеу) и Г. Салвенди (G. Salvendy) показывают необходимость социоцентрического подходак проектированию современных сложных технологий (socially centered design approach), который должен быть направлен на учет социальных отношений, межличностных и межгрупповых структур и процессов [40]. Аналогичную теоретическую позицию -симбиотический подход -представляют Дж. Бендерс (J. Benders), Дж. Хаан (J. Нааn) и Д. Беннетт (D. Bennett). Они считают,

стр. 20

что симбиотический подход интегративного характера, постулирующий сбалансированное рассмотрение в процессе проектирования и технических, и социальных, и организационных, и управленческих, и даже политических аспектов, должен стать главным направлением современной эргономики [28].

С. Инфилд (S. Infield) и К. Коркер (К.М. Corker), обращая внимание на культурные факторы в авиации, многообразие отношений и убеждений разработчиков и пользователей автоматизированных систем, в концепции культуры автоматизациитребуют учитывать все аспекты взаимодействия человека с автоматикой [31]. В свою очередь, Н. Мешкати (N. Meshkati), отмечая жизненную роль человеческих и организационных факторов в безопасности крупномасштабных технологических систем, развиваетконцепцию культуры безопасности,характеризуя ее как совокупность норм, убеждений, отношений, ролей служащих, управляющих и населения, социальных и технических методов, которые должны рассматриваться при оценке опасности функционирования технологической системы [36].

Интенсивное использование компьютерных средств в современной технике приводит к появлению новых проблем, связанных с человеческим фактором. Среди этих проблем, анализируемых ведущими зарубежными учеными, необходимо отметить следующие: перспективы и возможные уровни автоматизации; изменение роли человека-оператора при управлении техническим объектом на разных уровнях автоматизации; выбор задач и функций по управлению, которые должны быть автоматизированы; факторы сложности и неопределенности автоматизации; последствия автоматизации для техники и человека; проблема доверия (trust) оператора к автомату.

Для решения этих проблем автоматизации предлагаются различные методологические подходы к проектированию техники. Среди них можно отметить работы на теоретических позициях системотехнической направленности для оптимизации взаимодействия человека-оператора с автоматизированной системой.В частности, Д. Мейстер проводит развернутый анализ общих характеристик, задач и различных этапов, существующих методов реализации системного проектирования техники; он рассматривает проектирование как процесс последовательного приближения и согласования требований к техническим подсистемам, профессиональным функциям и деятельности операторов так, чтобы обеспечить ожидаемую эффективность разрабатываемой системы "человек-машина" [19].

Значительное количество исследований утверждает концепции адаптивной автоматизации и кооперативные (cooperative) позициирешения проблем проектирования автоматизированных систем, создания средств поддержки оператора при управлении техникой, взаимодействия человека с нею [32, 35]. Они базируются на представлениях о гибком изменении задач оператора, динамическом перераспределении функций между ним и автоматикой; во многих из них в качестве иерархической структурной схемы автоматизированного управления используется 10-уровневая шкала степени автоматизации Т. Шеридана (Т. Sheridan) [27].

И все-таки большинство зарубежных исследований - представленных, в частности, в работах Ч. Биллингса (С. Billings), Б. Кантовица (В. Каntowitz), Р. Соркина (R.D. Sorkin), Т. Шеридана, Г. Йоханнсена (G. Johannsen), А. Левиса (A. Levis), X. Стассена (Н. Stassen), Н. Морея (N. Moray), Д. Миллера (D.P. Miller) и А. Суэйна (A.D. Swain) и др., - при решении проблем автоматизации направлено сегодня на реализацию человекоцентрического(илиантропоцентрического)подхода(Human- Centered Approach) [20, 29, 32, 33, 35].

Ч. Биллингс в своем анализе эволюции автоматизации авиации от первых автопилотов до современных компьютерных средств управления самолетом показывает, что проблемы автоматизации должны решаться таким образом, чтобы не исключать пилота из контура управления, к чему могут привести попытки создания полностью автоматизированных систем, а, наоборот, максимально приближать его к управлению. Поэтому при проектировании будущего поколения транспортной авиации необходимо исходить из философии человекоцентрического подхода: автоматика должна быть помощником пилота как вычислительное средство для обработки информации, контроля неожиданных ситуаций, оценки ресурсов полета [29].

В свою очередь, рассматривая потенциальные проблемы авиационной техники, Б. Кантовиц отмечает, что высокая автоматизация (технология "glass cockpit") предлагает много позитивных решений, но с точки зрения проблем человеческого фактора не всегда является безусловным достоинством. Правильное использование новой технологии может существенно повысить безопасность полета, но в то же время и приводит к появлению проблем, которых не было ранее: повышению требований к пилоту; новым типам ошибок и аспектам доверия к автоматике; непредсказуемым эффектам при функционировании технических систем; неблагоприятному с точки зрения пилота изменению его роли в управлении - с активной в ручных режимах полета на более пассивную при контроле автоматических режимов. В качестве конкретного направления проектирования Кантовиц предлагает концепцию интеллектуального интерфейса(intelligent interface) между челове-

стр. 21

ком и автоматикой. Интерфейс такого рода должен учитывать состояния как оператора (т.е. его загрузку), так и технических систем (в частности, их ресурсы, условия внешней среды, параметры функционирования), а затем для этих состояний разрабатывать рекомендации по оптимальному распределению функций между пилотом и автоматикой [33].

Общий вывод, который делают Г. Йоханнсен, А. Левис и X. Стассен, а также Н. Морей и Б. Ху (В. Ни) в своих работах, посвященных рассмотрению теоретических проблем автоматизации, - все эти проблемы являются и фундаментальными, и междисциплинарными. Для их решения необходимы взаимодействие и кооперация различных научных направлений. И прежде всего должны быть разработаны новые теоретические концепции, которые бы совмещали модели операторской деятельности в когнитивной эргономике и теории описания технических объектов, включающих человека как контролера и диспетчера. В этой связи с самого начала проектирования таких человеко- машинных систем требуется интеграция инженеров- разработчиков со специалистами по когнитивной эргономике [32, 35]. Данный вывод о междисциплинарном характере проблем автоматизации современной техники становится заключительным положением многих зарубежных исследований человеческого фактора [27, 29, 37, 38,41].

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ РАЗРАБОТЧИКОВ ТЕХНИКИ

Что касается практики создания современной техники,необходимо отметить, что позиция многих ее разработчиков, которые сталкиваются с негативными последствиями человеческого фактора на современном производстве, - это стремление к максимальной автоматизации систем управления, т.е.достаточно четко выраженная техноцентрическая ориентация,подкрепляемая еще и возможностями современных вычислительных средств.

Идеология машиноцентрического подхода доминирует сегодня и в авиации, и в атомной энергетике, и в космонавтике. При создании транспортных космических кораблей типа "Союз", "Союз Т", "Союз ТМ" эта идеология выразилась в приоритете автоматических режимов управления, используемых штатно, над полуавтоматическими и ручными режимами, которые рассматривались как резервные. В космических полетах это неоднократно приводило, в частности, к срывам режима сближения, когда в нерасчетных ситуациях управления экипаж не справлялся со своевременным переходом от штатного автоматического на резервный полуавтоматический или ручной режим управления вследствие психологической неготовности к такому переходу после пассивного поведения в автоматическом режиме, которое ему навязывалось ввиду отсутствия функций по непосредственному управлению.

В зарубежной авиации объективной причиной ориентации разработчиков на идеологию машиноцентрического подхода явились возросшие возможности вычислительной техники, которые стали позволять в последние годы решать задачи полной автоматизации почти всех участков полета (технология "glass cockpit"). Главной особенностью автоматизированных систем управления с использованием данной технологии является возможность вмешательства автоматики в управление, если действия пилота выходят за некоторые допустимые пределы, что рассматривается автоматикой как ошибки. В случае возникновения неожиданностей летчик во многом лишен возможности отреагировать, используя свой опыт, так как ему мешает автоматика, и он оказывается заложником ЭВМ. И, действительно, в реальных непредвиденных ситуациях, когда экипаж предпринимал резкое изменение траектории полета, сглаживающее воздействие автоматики для возвращения в допустимые пределы привело к нескольким катастрофам.

Все это дает основание ведущим психологам, в том числе В.А. Пономаренко, Д. Мейстеру, говорить о продолжающемся влиянии технократических тенденций в проектировании, о существовании сегодня противоречий между теоретическими позициями разработчиков техники и специалистов по человеческому фактору [19, 23].

ОСНОВНЫЕ ОСОБЕННОСТИ КОНЦЕПЦИЙ АВТОМАТИЗАЦИИ И ПОДХОДОВ К ЧЕЛОВЕКУ И ТЕХНИКЕ

Вследствие множества концепций, подходов и их разнородности, начальным этапом проведения анализа их общих и специфических особенностей, безусловно, должна стать классификация этого множества.

Учитывая доминирующие направленности решений проблем проектирования автоматизированных систем в анализируемых концепциях и подходах, в рассматриваемом множестве можно выделить два класса: концепции, ориентированные на технический объект и систему "человек-машина", или технократическиеисциентистские концепции; концепции, ориентированные на человека-оператора, илиантропо-социологические концепции.

Основаниями для последующего разбиения классов на подклассы необходимо считать главные свойства объекта: степень его автоматизации и степень доминирования человека в субъект-объектных отношениях. Тогда первый класс

стр. 22

Таблица 1.Основные подходы к человеку и технике и концепции автоматизации

N п/п	Название подхода или концепции	Авторы
1	Антропоцентрический подход	А.Н. Леонтьев, Б.Ф. Ломов, Н.Д. Завалова, В.А. Пономаренко
2	Антропоморфная концепция (культурно- нормативный подход)	В.Я. Дубровский, Л.П. Щедровицкий
3	Концепция "включения"	А.А. Крылов
4	Процессуальная концепция (проблемный и равнокомпонентный подходы)	А.И. Прохоров, Б.А. Смирнов Е.М. Хохлов и др.
5	Концепция общесистемного проектирования эргатической системы	В.Г. Денисов, В.В. Павлов, В.В. Сокол
6	Системотехнические концепции инженерно-психологического проектирования	Б.А. Душков, Б.Ф. Ломов, В.Ф. Рубахин, Б.А. Смирнов, Г.М. Зараковский, П.Я. Шлаен и др.
7	Концепция проектирования эргатических систем на основе полунатурного моделирования	Р.В. Комоцкий, В.П. Сальницкий, В.П. Зинченко, В.М. Мунипов, В.А. Таран и др.
8	Структурно-психологическая концепция анализа и многоуровневой адаптации человека и машины	В.Ф. Венда
9	Концепция функционально-структурного описания и оценки систем "человек-машина"	А.И. Губинский, В.Г. Евграфов
10	Концепция синтеза адаптивных биотехнических систем эргатического типа	В.М. Ахутин
11	Концепция идеализированных структур деятельности	А.И. Галактионов
12	Системно-антропоцентрическая концепция	А.И. Нафтульев, М.А. Дмитриева, А.А. Крылов
13	Подход взаимной адаптации человека и техники	Г.В. Суходольский
14	Концепции макроэргономики	0. Браун, Н. Морей, Дж. Тэро, Г.Е. Журавлев, Б.В. Ломакин и др.
15	Концепции культуры безопасности	Н. Мешкати, М.И. Бобнева, Г.Е. Журавлев, В.И. Смутьев и др.
16	Социоцентрический подход	К. Стэнни, Дж. Мэкси, Г. Салвенди
17	Симбиотический подход	Дж. Бендерс, Дж. Хаан, Д. Беннетт
18	Концепции культуры автоматизации	С. Инфилд, К. Коркер и др.
19	Концепции диспетчерского управления	Т. Шеридан, Д. Мейстер, Г. Салвенди, Ж. Кристенсен, Д. Миллер и др.
20	Концепция когнитивной деятельности	Ж. Расмуссен
21	Концепции доверия оператора к автоматике	Дж. Ли, Н. Морей и др.
22	Концепция системного проектирования	Д. Мейстер
23	Концепции адаативной автоматизации	Т. Шеридан, Н. Морей, А. Левис и др.
24	Концепции кооперативного взаимодействия и динамического распределения задач между оператором и автоматикой	Г. Йоханнсен, А. Левис, X. Стассен, Н. Морей, Б. Ху и др.
25	Человекоцентрический подход	Ч. Биллингс, Б. Кантовиц, Р. Соркин, Т. Шеридан, Г. Йоханнсен, А. Левис, X. Стассен, Н. Морей и др.
26	Концепция интеллектуального интерфейса	Б. Кантовиц
27	Машиноцентрический подход	Разработчики техники
28	Концепции максимально возможной автоматизации	Разработчики техники
29	Концепции полной автоматизации	Разработчики техники

разделяется на три подкласса: робототехнических, техноцентрическихисистемотехнических концепций.Соответственно, вовтором классетакже выделяются три подкласса:антропологических, антропоцентрическихисоциально-культурных концепций.

Анализируемое множество наиболее известных отечественных и зарубежных инженерно-психологических подходов и концепций автоматизации представлено в табл. 1. Структурная схема проведенной классификации данного множества представлена на рисунке; состав ее двух классов отображен в табл. 2 и 3.

Как общую особенность концепций первого класса(технократических и сциентистских концепций) прежде всего следует отметитьглавную цель проектирования - обеспечение максимальной эффективности технического объекта или

стр. 23

Таблица2.Структура класса технократических и сциентистских концепций

N п/п	Подкласс	Название подхода или концепции
1	Робототехнические концепции	Концепции полной автоматизации
2	Техноцентрические концепции	Концепции максимально возможной автоматизации
		Машиноцентрический подход
3	Системно-технические концепции	Процессуальная концепция (проблемный и равнокомпонентный подходы)
		Концепция общесистемного проектирования эргатической системы
		Системотехнические концепции инженерно-психологического проектирования
		Концепции проектирования эргатических систем на основе полунатурного моделирования
		Концепция функционально-структурного описания и оценки систем "человек-машина"
		Концепция системного проектирования

Таблица 3.Структура класса антропо- социологических концепций

N п/п	Подкласс	Название подхода или концепции
1	Антропологические концепции	Антропоморная концепция (культурно- нормативный подход)
		Концепции диспетчерского управления
		Концепции когнитивной деятельности
		Концепции доверия оператора к автоматике
2	Антропоцентрические концепции	Антропоцентрический подход
		Концепция "включения"
		Структурно-психологическая концепция анализа и многоуровневой адаптации человека и машины
		Концепция синтеза адаптивных биотехнических систем эргатического типа
		Концепция идеализированных структур деятельности
		Системно-антропоцентрическая концепция
		Подход взаимной адаптации человека и техники
		Концепция адаптивной автоматизации
		Концепция кооперативного взаимодействия и динамического распределения задач между оператором и автоматикой
		Человекоцентрический подход
		Концепция интеллектуального интерфейса
3	Социально-культурные концепции	Концепции макроэргономики
		Концепции культуры автоматизации
		Концепции культуры безопасности
		Социоцентрический подход
		Симбиотический подход

системы "человек-машина".При этомв первом подклассе - робототехнических концепций -средством достижения цели проектирования становится стратегия полной автоматизации управления (т.е. фактически проектирование подчинено решению задач создания технического объекта - автомата или робота; название данного подкласса и отражает сущность процесса проектирования).

Техноцентрические концепции второго подклассаучитывают реальные ограничения полной автоматизации исследуемых технических объектов и систем "человек- машина" и возникающую вследствие этого необходимость включения человека-оператора в контур управления. Однако, исходя из постулата о совершенстве автоматики и ее преимуществах перед человеком, приоритет в управлении предоставляется автоматическим режимам (именно это положение является основанием для определения названия подкласса), а оператор рассматривается как звено, дублирующее автоматику. Наиболее четко эта теоретическая позиция проявляется в концепциях максимально возможной автоматизации, свойственных разработчикам современной авиации и космонавтики.

стр. 24

Схема классификации методологических подходов к человеку и технике и концепций автоматизации.

Наиболее существенная особенность машиноцентрического подхода - акцент на применении инженерных методов теории автоматического регулирования, надежности, информации для оценки "входных" и "выходных" характеристик человека- оператора как отдельного звена управления (пропускной способности, скорости переработки информации, времени реакции, параметров передаточной функции). В процессе разработки технической системы это позволяет проводить анализ ее функционирования и выявлять ограничения и возможности человека-оператора на основе одних и тех же количественных критериев эффективности, надежности, безопасности.

Использование более развитых научных методов (теории процессов, системного проектирования, математического моделирования) как единого формального аппарата для исследования и анализа технических компонентов и деятельности человека-оператора при проектировании систем "человек-машина" можно считать характерной особенностью третьего подкласса - системотехнических концепций.Основная задача разработки этих методов - решение проблем целостного описания сложной технической системы, согласования и интеграции ее технических компонентов и человека-оператора, определения рациональных, оптимальных форм автоматизации и взаимодействия человека и техники, т.е. решение всего комплекса проблем системотехнической направленности (отсюда и название данного подкласса). В то же время в большинстве концепций - при совместном описании деятельности человека-оператора и функционировании машины с помощью одних и тех же критериев (надежности, точности, быстродействия, коэффициента передачи и других) - признается отсутствие возможности полного описания человека и машины на одном языке и констатируется: сегодня удается создавать модели операторской деятельности только для простейших случаев и еще нет средств описания на формальном языке сложных видов деятельности.

В концепциях второго класса(антропо- социологических концепций) - спозиции доминирования человека в субъект-объектных отношениях - главными задачами проектирования техники становятся анализ различных аспектов его деятельности и поведения, оптимизация информационных средств и условий осуществления управления.

В первом подклассевообще все внимание подчинено проблемам человека, а проблемы проектирования технических компонентов СЧМ фактически остаются на втором плане (что и определяет название данного подкласса). Эталонами теоретических представлений данного подкласса могут быть положения антропоморфной концепции и культурно-нормативного подхода. В них техника принципиально интерпретируется как нечто вторичное в субъект-объективных отношениях, как элемент человеческой деятельности; последняя рассматривается как исходная универсальная целостность, а любой технический объект или производственная система - как некоторая форма организации деятельности. На этой "деятельностно-центрической" основе отрицаются как машиноцентрические и системоцентрические, так и антропоцентрические концепции, так как считается некорректным говорить о "центрации на человеке или машине".

Группа концепций, в частности, диспетчерского управления, когнитивной деятельности, выделяется своим подчеркнутым вниманием к когнитивным аспектам деятельности человека- оператора. Эти концепции полагают, что при возрастании степени автоматизации профессиональные функции человека-оператора приобретают диспетчерский характер и при их выполнении именно когнитивные аспекты деятельности становятся главными.

Общая отличительная особенность антропоцентрических концепций второго подклассазаключается в том, что они уже в определенной мере учитывают реальные возможности человека-оператора и направлены на совместное рассмотрение при проектировании СЧМ проблем человеческого фактора и функционирования технических компонентов системы. В связи с этим основное внимание

стр. 25

в них обращено на анализ различных аспектов взаимодействия человека-оператора и автоматики.

В то же время, исходя из положения о максимальном доминировании человека в субъект-объектных отношениях, ключевыми в данном подклассе являются следующие теоретические представления: именно оператор должен играть ведущую, активную роль в управлении, и он должен нести полную ответственность за функционирование технической системы. Таким образом, концепции "центрированы" на человеке (отсюда и название подкласса). Поэтому и техника здесь рассматривается как средство или орудие труда.

Так как главной задачей при проектировании считается оптимизация взаимодействия человека-оператора и технических компонентов, при выборе стратегии автоматизации предлагаются методы взаимосогласования, взаимной адаптации, динамического перераспределения функций между оператором и автоматикой.

Данные теоретические позиции максимально выражены в антропоцентрическом и человекоцентрическом подходах. Методологическим основанием отечественного антропоцентрического подхода является психологическая теория деятельности; поэтому человек-оператор представлен в нем как субъект труда, а субъект-объектные отношения - как отношения "субъект труда - орудие труда". Ведущая роль человеческого фактора в СЧМ задается акцентом на проектирование деятельности человека-оператора при решении задач автоматизации техники.

Социально-культурные концепции третьего подклассасвоей главной задачей ставят решение проблем человека в современной сложной технике в их "макроконтексте" - во всем многообразии социальных, организационных, управленческих, культурных, идеологических аспектов. Учитывая негативные последствия игнорирования макрофакторов, теоретические позиции этих концепций в анализе субъект-объектных отношений постулируют необходимость их сбалансированного, рационального рассмотрения на всех этапах разработки, создания и эксплуатации техники. Здесьтехника представлена в виде элемента социотехнической системы, чтобы подчеркнуть связи технических средств с социальной и культурной средой(данное положение и отражено в названии подкласса).

Для реализации таких масштабных задач предлагаются междисциплинарные методы (включая эргономические, инженерно-психологические, социально-психологические и культурологические методы) исследования воздействия макрофакторов на деятельность не только операторов, но и персонала управления и других организационных структур социотехнической системы.

АНАЛИЗ АДЕКВАТНОСТИ КОНЦЕПЦИЙ АВТОМАТИЗАЦИИ И ПОДХОДОВ К ЧЕЛОВЕКУ И ТЕХНИКЕ

В наших работах по созданию современных методологических средств изучения субъект-объектных отношений в технике полагалось, что начальным этапом такого рода исследований является определение теоретических оснований проблем взаимодействия человека с техникой, которые и должны позволить провести анализ адекватности существующих подходов и концепций. Разработанный комплекс теоретических оснований включает общие теоретические представления о технике и субъект-объектных отношениях в ней, средства анализа системно-структурной организации и типологии объектов, понятия и представления, раскрывающие специфику деятельности, межличностных отношений и социальной активности профессионалов в различных классах техники [6].

В группу теоретических оснований - общих теоретических позиций рассмотрения техники - включены закономерности исторического развития технических объектов, современные представления о необходимости изучения социально- культурных факторов научно-технического прогресса, проблем взаимосвязи техники и общества, этических и нравственных проблем. В составе общих средств методологического анализа субъект-объектных отношений в технике выделены положения и принципы, определяющие основные задачи методологического исследования сложных объектов (в частности, принципы активности объекта и историзма); нормы исследования постнеклассической науки (представления о сложных объектах, понятия открытости и особых свойств динамики систем - неустойчивости, нелинейности, актуальности, потенциальности); понятия и положения анализа системно-структурной организации и типологии объектов (понятия сложности, порога сложности, неопределенности, качественного объекта); средства методологического анализа активности субъекта (принцип субъекта, субъектно-деятельностный подход, представления о взаимосвязи деятельности и сознания, понятия социальности, социальных норм, ответственности, моральной зрелости; представления о психологической системе деятельности и ее сложной, многоуровневой структуре, отражающие субъективный план деятельности).

Группа теоретических оснований - специально разработанные средства методологического анализа субъект-объектных отношений для современной техники - представлена определениями типов системно-структурной организации технического объекта (автоматизированная система, система "человек-машина", человеко-машинный системный комплекс); основными понятиями для

стр. 26

описания свойств технического объекта и активности профессионала - объективной и субъективной сложностью и определениями их аспектов; принципом соответствия между объективной и субъективной сложностью, характеризующим в целом субъект-объектные отношения [6].

Оценивая соответствие подходов и концепций общим теоретическим представлениям и позициям рассмотрения современной техники, следует отметить, что наиболее далек от них первый класс - технократических и сциентистских концепций.Фактически здесь каждая концепция характеризуется собственной теоретической основой, определяющей специальные математические методы решения проблем проектирования, что, в свою очередь, обусловливает высокую разнородность концепций. Доминирование математического аппарата приводит к тому, что технические объекты рассматриваются в них как некоторые абстракции; поэтому и техносфера в целом представляется множеством объектов, в котором нельзя выделить качественно отличающиеся друг от друга классы. Модели деятельности и поведения человека-оператора в процессе функционирования технических объектов даже для развитых формальных средствв подклассе системотехнических концепцийявляются адекватными только для простейших видов режимов управления. И вследствие ориентации на математические методы за пределами концепций данного класса остаются задачи учета социально-культурных факторов развития техники.

Второй класс - антропо-социологических концепцийв целом ближе общим взглядам на технику за счет своего третьего подкласса -социально-культурных концепций.Именно в этом подклассе теоретические позиции требуют рассмотрения многообразия социальных, организационных, управленческих, культурных, идеологических аспектов проблем человека в технике с использованием междисциплинарных методов исследования их воздействия на операторскую деятельность, персонал управления и окружающую среду социотехнической системы. Но акцент на социально-культурные аспекты проектирования и эксплуатации техники в определенной мере снижает внимание к изучению типологии и системно-структурным характеристикам технических объектов, их взаимосвязи с деятельностью операторов, что можно считать ограничением данного подкласса.

Что касается антропологических и антропоцентрических концепций первого и второго подклассов,они в большей степени отстают от всех элементов общих взглядов на технику по сравнению с социально-культурными концепциями. По существу своих теоретических позиций они являются полярными концепциям первого класса, особенно робототехническим и техноцентрическим, так как в центре всех проблем проектирования техники рассматривают человека-оператора, особенности его деятельности и поведения, характер взаимодействия с автоматикой, а технический объект чаще всего полагается в них либо элементом деятельности оператора, либо орудием его труда. И здесь эта доминирующая направленность на изучение операторской деятельности так же, как в концепциях первого класса ориентация на анализ эффективности технической системы и формальные методы ее оценки, приводит к тому, что из поля зрения выпадают социально-культурные проблемы человека и техники.

При сравнении подходов и концепций с теоретическими основаниями второй группы сразу же видна слабая представленность в них положений и принципов, определяющих задачи и нормы исследований сложных объектов. В теоретических позициях большинства подходов и концепций доминирует направленность на самостоятельные решения конкретных задач взаимодействия человека и техники (часто - только их отдельных аспектов). Следует говорить о недостаточности комплексных и междисциплинарных исследований, задачами которых были бы изучение закономерностей и особенностей активности объекта, новых типов системно-структурной организации объекта со свойствами неустойчивости, нестабильности, критических состояний, изменения содержания субъект- объектных отношений в их развитии, социальных и нравственных аспектов активности субъекта в этих отношениях.

Отсутствие постановки таких задач в проводимых сегодня исследованиях приводит к тому, что существенной особенностью большинства подходов к человеку и технике и концепций автоматизации становится абсолютизация одной теоретической позиции (выбранной зачастую без связи с общими гносеологическими положениями и принципами) для всего многообразия реальных объектов.

Средства методологического анализа активности субъекта в существенной степени представлены в антропо- социологических концепциях второго класса, так как большинство из них и построено в теоретическом плане на принципах, понятиях и положениях общей психологии, психологии личности, социальной психологии. Первый класс, в котором доминируют инженерно-технические и математические представления, наоборот, следует характеризовать наиболее слабым отражением этих элементов теоретических оснований. Здесь также проявляется принципиальное, качественное отличие концепций первого и второго классов, показывающее их разнородность.

Сопоставляя существующие подходы и концепции с теоретическими основаниями третьей

стр. 27

группы, можно высказать следующие соображения. Несмотря на то, что в отдельных концепциях и исследованиях проблем автоматизации существуют конкретные классификации, построенные, в частности, по типу управления в них, виду профессиональных функций операторов, характеру информационного взаимодействия человека с автоматикой и другим их свойствам и особенностям функционирования, все- таки необходимо говорить о недостаточности исследований по общему, содержательному анализу структуры и развития техносферы и отсутствии общепринятой классификации техники, которая выделяла бы ее качественное своеобразие, основные свойства, типологию системно-структурной организации. Наиболее распространенными понятиями, определяющими объект исследования, являются система "человек-машина", интерфейс между человеком и компьютером или социотехническая система. Однако практически во всех концепциях, использующих эти понятия, область их существования не ограничивается и охватывает все многообразие автоматизированных технических объектов; и, таким образом, остается открытым вопрос о правомерности такой абсолютизации. Отсутствие общих вариантов классификации техники затрудняет оценку применимости подходов и концепций для разных классов объектов, проверку адекватности их теоретических позиций и методов решения проблем проектирования.

Что касается оценки отношения подходов и концепций к понятию объективной сложности техники, то в отдельных концепциях, в частности, системотехнической направленности, при построении математических методов анализа эффективности технических объектов можно найти количественные оценки таких аспектов этого понятия, как структурная или функциональная сложность (или других параметров - их аналогов). Однако необходимость подчеркнуть, что такие аспекты объективной сложности, как сложность управления, потенциальная неопределенность, в подходах и концепциях очень слабо представлены. А именно они, по нашему мнению, характеризуют процесс развития и усложнения техники, описывая особенности функционирования нового класса сложных технических объектов - человеко-машинных системных комплексов (трудности организации межсистемных взаимодействий, ограничения и неполноту моделей управления, потенциальные свойства объекта).

Отдельные аспекты субъективной сложности косвенно представлены практически во всех подходах и концепциях, за исключением,пожалуй,только двух подклассов - робототехнических и техноцентрических концепций.Так, аспекты субъективной сложности в индивидуальной сфере активности профессионалов (профессионально важные качества, профессиональная подготовленность, сложность деятельности) с достаточной полнотой отраженыв подклассах антропологических и антропоцентрических концепций; в системотехнических концепцияхв определенной степени включена количественная сторона этих аспектов, когда в математических моделях деятельности используются критериальные оценки профессиональных функций и задач операторов. Можно полагать, что аспекты сферы социальной активности (социальные зрелость и значимость) проявляютсяв подклассе социально- культурных концепций,так как именно здесь акцентируется внимание на социально-нравственных позициях, ценностях и установках, сознательном отношении субъекта к технике.И все же сегодня трудно говорить о полноте рассмотрения в существующих подходах и концепциях всех аспектов субъективной сложности активности профессионалов в индивидуальной сфере, в сферах межличностных взаимодействий и социальной активности (в частности, в них не учитываются такие аспекты, как ответственность, уверенность, взаимосвязанность, актуальная и потенциальная неопределенность).

Что же касается принципа соответствия между объективной и субъективной сложностью, предложенного нами как обобщение общих оснований с целью постановки задачи согласования теоретических позиций и методов анализа субъектной и объектной сторон в их отношениях в технике, следует отметить, что в подходах и концепциях первого классав большей степени отражены те или иные аспекты объективной сложности, но слабо представлены аспекты субъективной сложности, тогда как в подходах и концепцияхвторого классанаблюдается противоположная ситуация. Таким образом,необходимо сделать вывод о том, что технократические и сциентистские концепции первого класса и антропо-социологические концепции второго класса реализуют принцип соответствия между объективной и субъективной сложностью с очень существенными ограничениями.

Но еще требуется учитывать и специфику реализации этого принципа в подходах и концепциях разных профессиональных групп, участвующих в проектировании и эксплуатации техники. Анализируемое множество подходов и концепций дает представление о достаточно сложных взаимоотношениях между теоретическими позициями разработчиков, эргономистов, психологов труда, инженерных и социальных психологов. Эта структура профессиональных групп, подходы и концепции которых хорошо известны, будет неполной, если в нее не будут включены профессиональные группы (операторов, обслуживающего персонала и персонала управления - в случае социотехнической системы), в которых пока еще плохо изучены теоретические позиции рассмот-

стр. 28

рения техники, отношение к проблемам ее автоматизации и социальные условия труда. Данная ситуация добавляет свои ограничения к общей картине реализации принципа соответствия между объективной и субъективной сложностью, причинами возникновения которых, несомненно, являются недостаточность связей между разными профессиональными группами, отсутствие совместных комплексных междисциплинарных исследований проблем автоматизации.

Рассмотренные особенности соответствия существующих подходов и концепций теоретическим основаниям проблем взаимодействия человека с техникой, а также сложная и неоднозначная картина соотношения между теоретическими позициями разных профессиональных групп, раскрываемая характером реализации принципа соответствия между объективной и субъективной сложностью, подчеркивает необходимость и важность постановки следующих задач:

- разработки новых методологических средств анализа проблем субъект-объектных отношений в технике для преодоления отмеченных форм несоответствия между теоретическими представлениями подходов и концепций и реальными системно-структурными свойствами современной техники, характером деятельности, межличностных отношений и социальной активности разных профессиональных групп;

- взаимосогласования теоретических средств проектирования техники разработчиков, специалистов по человеческому фактору, операторов и персонала управления, а также создания общих теоретических позиций решения проблем автоматизации техники для всех этих профессиональных групп с учетом специфики их деятельности, социальных условий труда и жизни.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абрамова В.Н.Инженерная психология на АЭС. Обнинск: ИАТЭ, 1990.

2. Ахутин В.М.Поэтапное моделирование и синтез адаптивных биотехнических и эргатических систем // Инженерная психология: теория, методология, практическое применение. М.: Наука, 1977. С.149-180.

3. Бобнева М.И.Основные направления изучения "человеческого фактора" и психологических исследований в программе по обеспечению безопасности атомной энергетики и промышленности // Бюллетень Центра общественной информации по атомной энергии. N 1. 1996. С. 23-28.

4. Венда В.Ф.Системы гибридного интеллекта: эволюция, психология, информатика. М.: Машиностроение, 1990.

5. Галактионов А.И.Основы инженерно- психологического проектирования АСУ ТП. М.: Энергия, 1978.

6. Голиков Ю.Я.Теоретические основания проблем взаимодействия человека и техники // Психол. журн. 2000. Т. 21. N 5. С. 5-15.

7. Губинский А.И., Евграфов В.Г.Инженерно- психологическое обеспечение проектирования систем управления // Методология инженерной психологии, психологии труда и управления. М.: Наука, 1981. С. 115-121.

8. Денисов В.Г., Павлов В.В., Сокол В.В.Эргономика: состояние, задачи, проблемы // Эргатические динамические системы управления. К.: Наукова думка, 1975. С. 3-29.

9. Дмитриева М.А., Крылов А.А., Нафтульев А.И.Психология труда и инженерная психология. Л.: Изд-во ЛГУ, 1979.

10. Дубровский В.Я., Щедровицкий Л.П.Проблемы системного инженерно-психологического проектирования. М.: Изд-во МГУ, 1971.

11. Душков Б.А., Ломов Б.Н., Рубахин В.Ф., Смирнов Б.А.Основы инженерной психологии. М.: Высшая школа, 1986.

12. Елизаров П.М., Шлаен П.Я., Шорохов Ю.И.Системный анализ и проектирование деятельности оператора // Системный подход в инженерной психологии и психологии труда. М.: Наука, 1992. С.85-92.

13. Журавлев Г.Е., Парсонс С.О., Строуп Л.Т.Психологические основы культуры безопасности атомной энергетики и промышленности (системные аспекты). М.: Изд- во Института психологии РАН, 1996.

14. Завалова Н.Д., Ломов Б.Ф., Пономаренко В.А.Принцип активного оператора и распределение функций между человеком и автоматом // Вопр. психологии. 1971. N 3. С. 3-15.

15. Зинченко В.П., Мунипов В.М.Основы эргономики. М.: Изд-во МГУ, 1979.

16. Комоцкий Р.В., Минаев С.А., Нечаев А.П.,Рябов Э.В., Сальницкий В.П.Применение методов полунатурного моделирования для оптимизации систем ручного управления // Оптимизация профессиональной деятельности космонавта. Проблемы космической биологии. М.: Наука, 1977. С. 82-96.

17. Крылов А.А.Человек в автоматизированных системах управления. Л.: Изд-во ЛГУ, 1972.

18. Леонтьев А.Н.,Ломов Б.Ф.Человек и техника // Вопр. психологии. 1963. N 5. С. 29-37.

19. Мейстер Д.Проектирование, разработка и испытание систем // Человеческий фактор. М.: Мир, 1991. Т. 1.С. 56-103.

20. Миллер Д., Суэйн А.Ошибки человека и его надежность // Человеческий фактор / Под ред. Г. Салвенди. М.: Мир, 1991. Т. 1. С. 360-417.

21. Петров В.П., Зараковский Г.М., Кузнецова М.В.Содержание и порядок учета инженерно-психологических факторов (ИПФ) // Авиационные цифровые системы контроля и управления. Л.: Машиностроение, 1976. С. 382-402.

22. Пископпель А.А., Вучетич Г.Г., Сергиенко С.К., Щедровицкий Л.П.Инженерная психология: дисциплинарная организация и концептуальный строй. М.: ИД "Касталь", 1994.

стр. 29

23. Пономаренко В.А.Авиация. Человек. Дух. М.: ИП РАН, Универсум, 1998.

24. Прохоров А.И., Смирнов Б.А., Хохлов Е.М., Линков А.С., Митин А.У.Инженерно-психологическое проектирование АСУ. К.: Будiвельник, 1973.

25. Смирнов Б.А.Некоторые методологические проблемы инженерной психологии // Инженерно- психологические проблемы АСУ. Киев: Технiка, 1975. С. 10-13.

26. Суходольский Г.В.Основы психологической теории деятельности. Л.: Изд-во ЛГУ, 1988.

27. Шеридан Т.В.Диспетчерское управление // Человеческий фактор. М.: Мир, 1991. Т. 3. С. 322-367.

28. Benders J., Haan J., Bennett D. Will symbiotic approaches become main stream // The Symbiosis of Work and Technology. London: Taylor and Francis, 1995. P.135-148.

29. Billings C.E. Toward a human-centered aircraft automation philosophy // The Intern. J. of Aviation Psychology. V. 1. N 4. 1991. P. 261-270.

30. Brown O. The evolution and development of macroergonomics // Designing for Everyone. Proceedings of the Eleventh Congress of the International Ergonomics Association, Paris, 1991. V. 3. London: Taolor and Francis, 1991. P. 1175- 1177.

31. Infield S., Corker KM. The culture of control: free flight, automation, and culture // Human-Automation Interaction: Research and Practice / Ed. by М. Mouloua, J.M. Koonce. Mahwah, New Jersey: Eribaum, 1997. P.279-285.

32. Johannsen G., Levis A.H., Stassen H.G. Theoretical problems in man-machine systems and their experimental validation // Automatica. V. 30. N 2. 1994. P. 217-231.

33. Kantowitz B.H., Sorkin R.D. Human factors: understanding people-system relationship. N.Y.: Wiley, 1983.

34. Lee J., Moray N. Trust, control strategies and allocation of functions in human-machine systems // Ergonomics. V. 35. N 10. 1992. P. 1243-1270.

35. Levis A.H., Moray N., Hu B. Task decomposition and allocation problems and discrete event systems // Automatica. V. 30. N 2. 1994. P. 203-206.

36. Meshkati N. Cultural context of the safety culture: a conceptual model and experimental study // Human-Automation Interaction: Research and Practice / Ed. М. Mouloua, J.M. Koonce. Mahwah, New Jersey: Arlbaum, 1997. P.286-297.

37. Montmollin М. de. The future of ergonomics: hodge podge or new foundation? // Le travail humain. T. 55. N 2. 1992. P. 171-181.

38. Moray N. The future of ergonomics. The need for inter- disciplinaty integration // Designing for Everyone. Proceedings of the Eleventh Congress of the Internation Ergonomics Association, Paris, 1991. V. 3. London: Taylor and Francis, 1991. P. 1791- 1793.

39. Rasmussen J. Technologies de l' information et analyse de l' activite cognitive // Modeles en Analyse du Travail / Ed. de R. Amalberti, М. de Montmollin. J. Theureau. Liege: Mardaga, 1991. P. 49-84.

40. Stanney KM., Maxey J., Salvendy G. Social contexts in systems design // Human-Automation Interaction: Research and Practice / Ed. by М. Mouloua, J.M. Koonce. Mahwah, New Jersey: Eribaum, 1997. P. 305-312.

41. Theureau J. Le cours d' action: analyse semio-logique: Essai d'une anthropologie cognitive situee. Berne, Paris: Peter Lang, 1992.

CONTEMPORARY CONCEPTIONS OF AUTOMATION AND APPROACHES TO MAN AND TECHNIQUES

Yu. Ya. Golikov

Dr. sci. (psychology), leading res. ass., IP RAS, Moscow

Methodological approaches to man and techniques and conceptions of automation and techniques designing developed in Russia and aboard are considered. All this variety is classified; main peculiarities of approaches and conceptions in distinguished classes are described. Correspondence of approaches and conceptions to different objects functioning and controlling and to the characteristics of subject-object relations is analyzed. The limitations of approaches and conceptions in design on contemporary complicated technological complexes considering their new system peculiarities (i.e. difficulties of organization of intersystem interaction, incompleteness of control models, potential situations) are shown.

Key words: automation of techniques, design of an object, operator's performance, "man-machine" system, man-computer interface, sociotechnical system, object's efficiency, objective complexity, subjective complexity.

стр. 30

САМОПОЗНАНИЕ СУБЪЕКТА

Автор: В. В. Знаков, Е. А. Павлюченко

(c) 2002 г.

В. В. Знаков^*, Е. А. Павлюченко^**

^*Доктор психол. наук, профессор, зам. директора ИП РАН, Москва

^**Студентка Государственного университета гуманитарных наук, Москва

САМОПОЗНАНИЕ СУБЪЕКТА¹

Представлены результаты теоретического и экспериментального изучения психологического феномена самопознания с позиций психологии человеческого бытия. Проанализировано соотношение когнитивных и экзистенциальных аспектов проблемы. Описаны три основных источника, из которых люди получают знания о себе, выявлены психологические особенности мышления и личности субъекта, входящие в структуру самопознания. В исследовании, проведенном на выборке из 77 испытуемых, проверялись две гипотезы: 1) структуру самопознания образуют три главных компонента: личностный, рефлексивный и коммуникативный; 2) чем человек старше (начиная со студенческих лет и до пенсионного возраста), тем большее мотивационно-ценностное значение имеет для него самопознание. В результате подтвердились обе гипотезы: о трехкомпонентной структуре самопознания и возрастных различиях в его мотивации.

Ключевые слова:психология человеческого бытия, субъект, самопознание, самопонимание, рефлексия, черты личности.

Нелегко указать на кого-либо, кто стал бы несчастным оттого, что был невнимателен к происходящему в чужой душе. Но неизбежно будет несчастен тот, кто не следит за движениями своей собственной души.

Марк Аврелий "Наедине с собой"

"Познай самого себя" - гласит надпись, высеченная на колонне при входе в храм Аполлона в Дельфах. Все мы слышали это изречение, но кто с достаточным основанием имеет право утверждать, что в полной мере понимает его смысл? С точки зрения современной науки, смысл этого высказывания многогранен: он включает соотношение познания как гносеологической категории и познания как одной из предметных областей психологии, самопознания как обязательного компонента любого познания, самопознания культуры и самопознания конкретного человека. Древний грек, прочитавший надпись на колонне, и современный ученый- психолог выделяли в качестве главного принципиально различные стороны содержания изречения. Для древних призыв познать себя означал прежде всего направленность на познание человека вообще, его места в обществе и мироздании. Умение увидеть в частных проявлениях своей личности общие черты, присущие и другим людям, это уже обобщение, отличающее не столько индивидуальный разум, сколько общий, "коллективный", способный сделать предметом размышления человека: и как индивида, пребывающего в данном месте и времени, и как частицу вселенной.

На такой способ античного мышления неоднократно обращал внимание Н.А. Бердяев. Он писал: "Уже греки видели в познании самого себя начало философии. И на протяжении всей истории философской мысли обращались к самопознанию как пути к познанию мира. Но что это было за самопознание? Было ли это самопознание вот этого конкретного человека, единственного и неповторимого человека, было ли это его познание и познание о нем? Думаю, что это было не познанием о нем, а познанием о человеке вообще. Самопознающий субъект был разумом, общим разумом, предметом его познания был человек вообще, субъект вообще. Общее познавало общее, универсальное познавало универсальное. Сам познающий себя человек стушевывался, в нем оставались лишь общие черты, исчезало необщее выражение лица. Греческая философия, несмотря на лозунг "познай самого себя", стремилась к познанию единого универсального и неизменного и отвращалась от множественного и подвижного мира" [3, с. 316].

Следует признать, что сам Бердяев в философской автобиографии [3] блестяще обосновал

¹ Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ (грант 01-06-00180а).

стр. 31

возможность иного, коренным образом отличного от античного способа самопознания. Он сделал это, рассмотрев конкретные факты своей биографии и события окружающей жизни через ценностную призму их духовного и общественного содержания. Смысловая направленность самоанализа философа отражала его трансцендентное стремление к выходу за пределы проблем эмпирического бытия и попытки их объяснения с позиций отнесенности ко всему человеческому роду. Неудивительно, что у Бердяева даже мелкие и на первый взгляд незначительные подробности повседневной жизни освещались внутренним светом, экзистенциальным, субъектнымвзглядом на их роль и значение в самопознании мыслителя.

Именно осознание недопустимости самообъективации, отчуждения, поглощения индивидуального общим определяло для него границы самопознания и давало надежду, что познание будет экзистенциальным. Обращаясь внутрь себя, своего Я, ментального опыта и т.п., человек является экзистенциальным субъектом самопознания только до тех пор, пока он искренен и правдив. Вольно или невольно преступая границы правдивости, мы тем самым отчуждаем свою подлинную сущность, начинаем рассматривать себя как бы со стороны. В этом случае мы перестаем быть субъектом, превращаясь в объект сотворенной легенды, т.е. такого удобного себе и окружающим образа Я, который становится уже скорее мифом, чем реальностью.

За подтверждением верности высказанных соображений снова обратимся к Бердяеву: "Я сам, познающий, - экзистенциален, и эта экзистенциальность есть вместе с тем не объективируемый предмет моего познания. Но объективация возникает всякий раз, когда я начинаю себя идеализировать или когда обнаруживаю смирение паче гордости, когда бываю не до конца, не до последней глубины правдив и искренен. На этих путях я начинаю творить свой образ, возвеличенный или приниженный, объективированный вовне. Я начинаю себя стилизовать, и мне самому начинает нравиться мой стилизованный образ. Я создаю о себе миф" [там же, с. 317].

Интерес к "человеку экзистенциальному" сегодня является одной из самых заметных тенденций современного человекознания. В отечественной психологической науке в последнее время эта тенденция проявилась, в частности, в проведении I Всероссийской научно-практической конференции по экзистенциальной психологии [11] и зарождении новой области психологического знания - психологии человеческого бытия [6]. Вся история психологии XX века представляет собой последовательную смену научных теорий, исследовательских подходов к изучению психики.

В конце столетия наиболее ярким проявлением этого оказалось смещение интересов многих психологов с когнитивной парадигмы на экзистенциальную, переход от изучения отдельных психических процессов и явлений к анализу целостных ситуаций человеческого бытия. Отличительная особенность экзистенциального подхода состоит в стремлении противопоставить себя картезианской картине мира, согласно которой он состоит из отдельных объектов, в том числе - воспринимающих их и взаимодействующих с ними субъектов.

Сегодня необходимо отчетливо осознать и особо подчеркнуть, что в психологии экзистенциальная исследовательская парадигма не противопоставляется познавательной, когнитивной, а дополняет и обогащает ее. Сторонники когнитивного и экзистенциального методов исследования психической реальности обращают наиболее пристальное внимание на разные стороны последней. У первых в фокусе внимания оказывается поведение,у вторых -переживание; когнитивнаяобъяснительная модельориентирована на выявление причинно- следственных связей, а экзистенциальная - главным образом на анализ вариантов порождения опыта, имеющего смысл для субъекта; наконец,направленность общениясубъекта: с окружающими его людьми (Я и другие) и пристальный интерес к аутокоммуникации.

Когнитивисты, следуя традициям естественнонаучного эксперимента, стремятся выявить общие закономерности психического развития человека, они склонны интересоваться фактами и правилами: последние обычно занимают их больше, чем исключения. Такой подход основан на "вертикальном мышлении": в различных сообществах выявленные закономерности могут приобретать статус законов и предписываться "сверху" как обязательные для всех членов сообщества (вспомним об этических кодексах психологов, существующих в разных странах).

Психологи экзистенциальной ориентации предпочитают специфические детали обобщенным признакам, а индивидуальные, например характерологические, отличия людей - их сходству и подобию. И главное: экзистенциально ориентированные исследования направлены не столько на поиск фактов, событий, явлений, сколько на то, какой смыслони имеют для субъекта. Это, конечно, не означает, что в данном случае психологи концентрируются исключительно на интрапсихических проблемах и отказываются от обращения к объектам и людям, окружающим субъекта. Просто главную цель исследования они видят в определении того, как испытуемый структурирует свою идентичность в соответствии с системой конструктов, отражающих субъективное отношение "Я - мир". Иначе говоря, цель за-

стр. 32

ключается в выявлении ценностно-смысловой позиции субъекта, оказывающей решающее влияние на формирование смысла фактов, событий и т.д. Экзистенциально ориентированные психологи демонстрируют преимущественно "горизонтальный" способ мышления, фокусирующийся на взаимоотношениях конкретных людей, находящихся в определенных отражаемых, переживаемых ими ситуациях. "Горизонтальное" мышление основано на здоровом скептицизме психологов-исследователей по отношению к возможности нахождения таких общих для всех людей закономерностей, универсальность применимости которых во всех ситуациях и обстоятельствах человеческой жизни ни у кого не будет вызывать сомнения.

В отечественной психологии систематически разрабатывались разные варианты теории деятельности, и центральными для них неизменно оказывались категории отражения и действия (чаще всего - познавательного, когнитивного). Вместе с тем в субъектно-деятельностной концепции С.Л. Рубинштейна, особенно в работе "Человек и мир", явно просматриваются экзистенциальные тенденции изучения психики. Вследствие этого в нашей психологии деятельностный подход, неразрывно связанный с проблемой субъекта, представляет собой плодотворную почву для использования и когнитивных, и экзистенциальных методов исследования человеческой психики. Не случайно также и появление такого варианта субъектно-деятельностного подхода, как психология человеческого бытия, для которой категория субъекта является одной из основных.

Субъектом представители субъектно-деятельностного подхода называют человека, рассматриваемого на высшем для него уровне активности, целостности, автономности. "Субъект - это всеохватывающее, наиболее широкоепонятие человека, обобщенно раскрывающее неразрывно развивающееся единство всех его качеств: природных, социальных, общественных, индивидуальных и т.д. Личность, - напротив, менее широкое и недостаточно целостное определение человеческого индивида. Например, в психологии, как известно, очень тщательно и систематически исследуются различныечертыличности, так или иначе связанные с ее природными и социальными свойствами: экстраверсия-интроверсия, тревожность, ригидность, импульсивность и т.д." [4, с. 17]. Размышляя о статике и динамике личностного развития, думаем, что современный психолог вполне может согласиться с глубокой мыслью Бердяева: "Личность есть неизменное в изменениях" [3, с. 230].

Поскольку любой человек не рождается, а становится субъектом в процессе своей деятельности, общения и других видов активности, то научно значимым оказывается вопрос о критериях, в соответствии с которыми можно утверждать, что психолог исследует именно субъекта, а не индивида, индивидуальность и т.п. "Первый существенный критерий становления субъекта - это выделение ребенком в возрасте 1- 2 лет в результате предшествующих сенсорных и практических контактов с реальностью наиболее значимых для него людей, предметов, событий и т.д. путем обозначения их простейшими значениямислов. Следующий наиболее важный критерий - это выделение детьми в возрасте 6-9 лет на основе деятельности и общения объектов благодаря их обобщению в форме простейшихпонятий(числа и т.д.)" [4, с. 20].

Другим критерием субъектности уже взрослого человека является умение согласовыватьсвою индивидуальную активность, способ организации личной жизни с социальными структурами, нормами и формами деятельности. Согласование направлено на снятие неизбежно возникающих противоречий между желаниями и возможностями личности и требованиями общества. В таких характеристиках личности, как инициатива и ответственность, проявляются мотивы, смыслы,способы разрешенияжизненных трудностей, противоречий, конфликтов, связанные с интерпретацией себя как ответственного субъекта [1].

С нашей точки зрения, для того чтобы иметь необходимые и достаточные основания говорить о человеке именно как о субъекте, психологам нужно обратить внимание еще на два аспекта проблемы.

Во-первых, на те черты личности испытуемых, которые способствуют или препятствуют осознанию человеком совершаемых им поступков и ответственности за них как свободного нравственного деяния.Субъектом можно назвать только внутренне свободного человека, принимающего решения о способах своего взаимодействия с другими людьми прежде всего на основании сознательных нравственных убеждений.

Во-вторых, на особенности самопознания, самопонимания и рефлексии, обеспечивающие человеку взгляд на себя со стороны. Необходимость этого очевидна: поскольку важнейшими элементами социального мира являются образы Я тех людей, из которых этот мир состоит, то предметом психологии человеческого бытия неизбежно оказывается направленность познавательной, этической и эстетической активности общающихся субъектов не только друг на друга, но и на себя. Вместе с тем взгляд со стороны несет в себе не менее очевидную опасность десубъективизации: нередко, поставив себя в позицию стороннего наблюдателя своего внутреннего мира, человек как бы объективирует и отчуждает свои проблемы, признавая, что не может с ними справиться.

стр. 33

Говорить о человеке как субъекте можно только при таком понимании им собственного бытия, при котором он, осознавая объективность и сложность своих проблем, в то же время обладает ответственностьюисилойдля их решения. А решенная проблема уже не может быть отчужденно-объективной, она становится неотъемлемой частью внутреннего мира активного деятельного субъекта, преодолевшего трудности, сначала казавшиеся ему непреодолимыми.

В социальных взаимодействиях любой человек представлен не только таким, каков он есть в действительности, но и таким, каким его видят окружающие. Мнения, представления, понятия других людей влияют на его (ее) познание и понимание себя. С позиций психологии человеческого бытия взаимосвязь субъекта с миром уходит своими корнями в проблему самопознания и самопонимания. Обобщенно названную проблему можно выразить как укорененность индивидуального сознания в личностном бытии субъекта.

Подробно сходство и различие содержания самопознания и самопонимания раскрывается в другой работе [7], а в этой статье предметом анализа является только первый из названных психологических феноменов. Мы ограничимся перечислением трех критериев, по которым их можно различать.

1. Результатомсамопознания оказываются новые знания, а самопонимания - новый смысл того, что человек уже знал о себе. В современной психологии самопознание обычно определяется как "вся сумма информации о себе, представленная в индивидуальном сознании" [16, с. 249]. Существуют и более детализированные представления о сущности обсуждаемого феномена. Например, Я. Козелецкий считает, что самопознание это "познавательная репрезентация самого себя, то есть та часть знания личности, которая содержательно относится к себе как к единому целому или к какому-нибудь аспекту этого целого" (цит. по [13, с. 108]).

В отличие от самопонимания самопознание позволяет получать человеку новые знания, но не наделяет их смыслом, не иерархизирует их по ценностям. Оно дает ему возможность формировать определенные представления о себе и систематизировать их. В процессе самопознания субъект имеет дело со сбором данных, анализом и синтезом новых сведений о психологических особенностях своих мотивов, характера, мировоззрения и т.п. Еще Б.Г. Ананьев отмечал, что одним из главных источников самопознания является собственная деятельность субъекта. В деятельности возникают знания о себе, раскрываются и определяются границы физических, психических и нравственных ресурсов, проверяется адекватность личности самой себе. Человек познает себя по своим делам и оценивает по успехам и достижениям [2].

2. Способ получения нового- констатация новых знаний с последующей их категоризацией или установление причинно-следственных связей путем постановки вопросов разных типов и ответов на них. По способу получения нового основанием различения самопознания и самопонимания оказывается тип вопросов, которые мы задаем, познавая или понимая себя.

Познавая себя, субъект получает знания путем ответа на констатирующие вопросы типа: "Какой я?", или "Что я знаю о себе?". В частности, заполняя психологические опросники, человек может узнать о степени сформированности у него коммуникативных черт личности, показателях вербального и невербального интеллекта и т.п. Ответы на такие вопросы приводят нас к узнаванию чего-то нового, но не обязательно понятного. Вследствие этого оказывается возможной такая парадоксальная ситуация, при которой человек может достаточно хорошо знать, но не понимать себя. С точки зрения психологического анализа самопознания важна временная обращенность вопросов [16]. Последние могут относиться к прошлому (каким я был несколько лет назад?), настоящему (что я представляю из себя сегодня?) и будущему (каким я буду, когда вырасту или вернусь из армии?).

В процессе самопонимания мы отвечаем на вопросы другого типа - причинные: "зачем я так поступил?", "Почему этот человек мне не симпатичен?". Причинное знание по своей сути есть отражение углубления в сущность предметов и явлений, и потому оно никогда не оставляет прежней психику получающего это знание субъекта. Не удивительно, что, понимая что-то во внешнем мире, мы и углубляемся в себя, и возвышаемся над собой.

3. Источник информации- разные составляющие собственной личности и отношений с другими людьми. При самопознании и самопонимании, пытаясь получить новые сведения о себе, человек обращаетсяк разным сторонам собственной личности.Обоснование этой точки зрения, в частности, можно найти в теории У. Джемса о двух составляющих личности [5]. Согласно Джемсу, личность разделена на две важнейшие структуры: "Я-познающее" и "Я- познаваемое". "Я-познающее" - это субъективная составляющая познания человеком мира и себя в мире. Иначе говоря, это тот аспект личности, который организует и интерпретирует наш опыт. "Я-познаваемое" представляет собой совокупность всего того, что человек называет своим: материальные проявления его сущности (тело, собственность), социальные отношения, роли, личность и духовные характеристики (сознание, мысли и пр.). В каждый отдельный мо-

стр. 34

мент "Я-познающее" осознает реальность, мир вокруг и внутри себя, а "Я-познаваемое" является тем объектом, на котором фокусируется внимание "Я-познающего". Человеческое существование приобретает осмысленную цель только тогда, когда порождается смысл "Я-познаваемого", когда оно становится понятным, "прозрачным" для субъекта. Как следует из изложенного, формирование и развитие самопознания в большей степени соответствует "Я- познающему", а самопонимания - "Я-познаваемому".

Прежде чем переходить к конкретному теоретико- экспериментальному анализу самопознания, надо описать этот психологический феномен в самом общем виде. "Самопознание - сложный, многоуровневый процесс, индивидуализированно развернутый во времени. Очень условно и в самой общей форме его можно разделить на два основных уровня. На первом уровне самопознание осуществляется через различные формы соотнесения самого себя с другими людьми, т.е. при таком познании себя человек преимущественно опирается на внешние моменты, включая себя в сравнительный контекст с другими. Основными внутренними приемами такого самопознания являются самовосприятие и самонаблюдение. Однако на стадии более или менее зрелого самопознания включается и самоанализ" [15, с. 95].

Самопознание как процесс характеризуется динамичностью: он проявляется в непрерывном движении от одного знания о себе к другому и последующем уточнении, расширении, углублении нового знания. "Для второго уровня самопознания специфично то, что соотнесение знаний о себе происходит не в рамках "Я и другой человек", а в рамках "Я и Я", когда человек оперирует уже готовыми знаниями о себе, в какой-то степени сформированными, полученными в разное время, в разных ситуациях. Ведущими внутренними приемами данного уровня самопознания являются самоанализ и самоосмысливание, которые, однако, необходимо опираются на самовосприятие и самонаблюдение" [там же, с. 97-98].

Для анализа самопознания первостепенное значение имеют те источники, из которых человек получает знания о себе. В современной психологии исследования самопознания в основном ведутся в направлении поиска путей, способов, которыми человек познает себя. В психологической литературе [18, 19] выделяются трипервичных источника информации.

1. Символическая интеракционистская теория "отраженной самооценки"основана преимущественно на психологическом анализе коммуникации, общения людей. В качестве основного источника самопознания в ней постулируются социальные обратные связи. Под связями понимаются непосредственные вербальные оценки, получаемые от других людей и преобразованные самим субъектом. Дж. Мид и другие социальные психологи утверждают, что самопознание - это попытка воспринять и представить себя такими, какими видят нас окружающие [18].

2. Когнитивные теории самовосприятия и объективного самосознания.Согласно этим теориям, ведущим источником самопознания является самовосприятие, самоанализ и рефлексия субъекта. Известно, что люди иногда действуют как внешние наблюдатели: они стараются взглянуть на себя со стороны, получить новые данные и сформулировать смысл своих действий для заключений о себе. Вместе с тем нередко они делают объектом анализа собственный внутренний мир (мысли, чувства, переживания и т.п.) для выводов о себе. Наиболее типичными примерами подобных концепций можно считать теории самовосприятия Д. Дж. Бема и объективного самосознания С. Дувала и Р.А. Виклунда. Несколько обобщая, можно утверждать, что с позиций таких теорий самопознание рассматривается как особая форма взаимодействия субъекта и объекта воспринимаемого и познаваемого. Самопознание включает наблюдение за своим поведением и условиями, в которых оно происходит. С этой точки зрения, ведущим в процессе самопознания является осмысленное самонаблюдение, основанное на анализе образов, мыслей и чувств, а также внешних действий, поступков и ситуаций [18, 19].

3. Теория социального сравнения.В ее основе лежит предположение о том, что в процессе самопознания, при оценке своего поведения и возможностей люди сравнивают себя с другими людьми, особенно подобными. Однако социальное сравнение далеко не всегда направлено именно на самопознание. Иногда люди занимаются сравнением скорее для повышения оценки собственного Я, чем в целях объективного самопознания. Как показал У.Б. Суонн, выбирая круг общения, люди предпочитают иметь дело с теми, кто видит и оценивает их так же, как они сами. Интересно, что такая стратегия поведения не зависит от оценочной составляющей самопознания. Если мы видим себя в негативном свете, то предпочитаем выбирать знакомых, которые видят нас так же. При положительном взгляде на себя мы ищем партнеров, которые подтверждают такое самопонимание. Общение с теми, кто оценивает нас примерно так, как мы, способствует адекватному предсказанию социальных взаимодействий и порождает чувство контроля над своим окружением. Расхождение в оценках и самооценках, наоборот, уменьшает это чувство и ведет к переживаниям, страданию и ощущению несчастья [20].

Собственно конкретно-психологические исследования самопознания ведутся в трех главных направлениях: во- первых, анализ того, какие со-

стр. 35

ставляющие Я-концепции могут дать человеку полезные сведения для лучшего узнавания себя; во-вторых, какого рода информацию о себе люди предпочитают извлекать из общения с другими; в-третьих, от каких социальных и личностных факторов зависит мотивация субъекта к самопознанию.

Например, в направлении анализа мотивационных детерминант самопознания проводятся исследования индивидуальных различий предрасположенностей человека к осуществлению или избеганию самоанализа, самонаблюдения, саморефлексии и т.п. Западные психологи экспериментально анализируют, чтопреобладает у субъекта: мотивация самопознания или реакция психологической защиты, связанной со стремлением избегать неприятных знаний о себе. В частности, было обнаружено, что испытуемые, имеющие высокую мотивацию самопознания, более точно оценивают свое знание о себе (и ведут себя в соответствии с этим знанием), чем испытуемые с низким уровнем. Соответственно выделяются две группы испытуемых: 1) люди, имеющие потребность в самопознании более сильную, чем потребность в поддержании самоуважения; 2) люди, у которых потребность в самозащите преобладает над потребностью в самопознании [17].

Итак, исследования западных психологов свидетельствуют о том, что по экзистенциальному отношению к самопознанию люди могут распределяться, по крайней мере, по двум группам. У одних любознательность, интерес к своему внутреннему миру настолько высок, что он подавляет опасение, что новые знания, которые субъект узнает о себе, могут ему не понравиться, снизить самооценку, повлиять на самоуважение. Вполне вероятно, что эту группу образуют люди старших возрастных категорий с уже сформированной структурой самоотношения и склонностью задумываться о смысле жизни. Для других людей, возможно, более тревожных, с преобладанием мотивации избегания неудачи над мотивацией достижения успеха, потребность в самозащите и поддержании самоуважения является гораздо большей жизненной ценностью, чем самопознание.

Проведенные исследования, безусловно важны и интересны. Однако большинство из них направлено на изучение ситуативных и отчасти личностных детерминант самопознания испытуемых, но практически не затрагивает вопроса о психологической структуре изучаемого феномена. Между тем, не выяснив, чем структура самопознания отличается, например, от структуры самопонимания, нельзя проанализировать взаимные связи смысловых образований личности и ее защитных механизмов, способствующих или, наоборот, препятствующих осуществлению желания человека узнать о себе что-либо новое.

Основная цель нашего исследования также состоит в определении того, какие именно социальные условия, субъективные мотивы и особенности личности способствуют, а какие - препятствуют самопознанию. Однако мы считаем, что это возможно только после уяснения категориального состава обсуждаемого феномена.

Цельданной статьи, в которой отражены результаты первого этапа исследования, - экспериментально проанализировать структуру самопознания, выявить его основные компоненты.

В ходе экспериментов проверялись две гипотезы:

1. Структуру самопознания образуют три главных компонента: личностный, рефлексивный и коммуникативный.

2. Чем человек старше (начиная со студенческих лет и до пенсионного возраста), тем большее мотивационно-ценостное значение имеет для него самопознание.

МЕТОДИКА

В экспериментах принимали участие 77 испытуемых, различающихся по полу, возрасту и уровню образования. Одна подгруппа испытуемых с высшим техническим образованием состояла из 30 мужчин от 40 до 54 лет (М = 46; SD = 4.30) и 30 женщин в возрасте от 39 до 54 лет (М = 45.1; SD = 4.06). Другую подгруппу образовали 7 студенток и 10 студентов различных вузов Москвы в возрасте от 17 до 21 года (эксперименты с ними проводила М. Бобылева).

Выбор методик, опросников, заполняемых испытуемыми, определялся не только конкретными задачами первого этапа исследования, но и стратегическими планами. Последние предполагают создание на втором этапе экспериментальных условий, в которых люди с разными личностными свойствами могут либо предпочесть узнать что-то новое о себе (несмотря на то, что субъективный смысл и объективное значение полученных знаний может оказаться отрицательным), либо из- за опасения утраты самоуважения уклониться от получения информации.

Всего испытуемым предлагалось заполнить шесть опросников в следующей последовательности:

1) опросник самоотношения В.В. Столина и С.Р. Пантилеева [14,с. 123-130];

2) личностный дифференциал [9];

3) методика диагностики личности на мотивацию к успеху Т. Элерса [10, с. 423-425];

4) шкала личностной тревожности Спилбергера-Ханина [12, с. 59-63];

5) психодиагностическая методика определения индивидуальной меры рефлексивности А.В. Карпова и В.В. Пономаревой [8, с. 255-265];

6) методика диагностики личности на мотивацию к избеганию неудач Т. Элерса [10, с. 425-427].

Статистическая обработка данных проводилась с применением факторного анализа по методу главных компонент с варимакс вращением матрицы (пороговый критерий факторных нагрузок - 0.60), а также с использованием критерия согласованности альфа Кронбаха и критериями различий Колмогорова-Смирнова и Манна-Уитни.

стр. 36

Факторные нагрузкина шкалы опросников

Опросник самоотношения	Методика рефлексивности	Факторы
		1	2	3
Интегральная самооценка		0.796
Самоуважение		0.844
Аутосимпатия		0.824
Самоуверенность		0.700
Самопринятие		0.738
Саморуководство
Самообвинение		0.723
Самопонимание		0.667
	Интегральная оценка рефлексивности		0.976
	Ретроспективная рефлексия деятельности		0.623
	Рефлексия настоящей деятельности		0.736
	Рефлексия будущей деятельности		0.738
	Рефлексия общения		0.711
Ожидание положительного отношения других				0.870
Самоинтерес				0.723
Отраженное самоотношение				0.850
Самоинтерес (готовность к конкретным действиям по отношению к своему Я)				0.794
Собственные значения фактороы		5.417	3.199	2.219
% объясняемой дисперсии		31.9%	18.8%	13.0%

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Предположение, положенное в основу первой гипотезы,заключалось в следующем: основные данные о структурных компонентах самопознания можно будет получить после корреляционного и факторного анализов результатов испытуемых по трем методикам - опросника самоотношения, личностного дифференциала и методики рефлексивности. Статистический анализ выявил важную особенность данных: результаты трех шкал личностного дифференциала ("Оценка", "Сила" и "Активность") обнаружили крайне низкие коэффициенты корреляционной связи (среднеарифметическая величинаr =0.168) с остальными семнадцатью шкалами: двенадцатью из опросника самоотношения и пятью - методики рефлексивности. Соответственно это проявилось и в процедуре факторного анализа. При пяти значимых факторах, объясняющих 70% дисперсии, шкалы личностного дифференциала получили значимые нагрузки в самостоятельном факторе, в котором факторные веса всех других шкал были значительно ниже 0.50. Фактически это означает, что переменные личностного дифференциала не обнаруживают отчетливо выраженной связи с показателями двух других опросников. При заданной трехфакторной структуре, объясняющей 57% дисперсии факторных нагрузок, шкалы личностного дифференциала вообще не получили значимых факторных весов. Иначе говоря, они "выпали" из факторной структуры данных.

Следовательно, наше предположение о том, что ответы, даваемые испытуемыми при заполнении личностного дифференциала, могут иметь отношение к структурным компонентам самопознания, оказалось неверным. К такому же выводу приводит переосмысление теоретических конструктов методики. Все три ее шкалы имеют явно выраженный самооценочный характер: испытуемые оценивают нравственные, волевые и эмоционально-коммуникативные качества своей личности с позиций принимаемых ими ценностных образцов, норм поведения. У взрослого человека самооценка выражает сформированную ценностно- смысловую позицию, но не ведет к получению новых знаний о себе, потому что, заполняя опросник, испытуемый просто фиксирует на бланке то, что давно продумал и с чем внутренне согласен.

Принципиально иные результаты мы получили после факторного анализа 17-ти шкал опросника самоотношения и методики рефлексивности. После варимакс вращения матрица факторных нагрузок на шкалы оказывается очень структурированной, с отчетливо выраженными и легко психологически интерпретируемыми тремя факторами (см. табл.). Основываясь на содержательной специфике входящих в них шкал, условно их можно

стр. 37

обозначить как "ценностно-личностный", "рефлексивно- когнитивный" и "мотивационно-коммуникативный" факторы. Эти три фактора исчерпывают 63.74% дисперсии результатов: фактор 1 - 31.87%, фактор 2 - 18.82%, фактор 3 -13.05%. Проанализированные данные являются гомогенными, внутренне согласованными, это проявляется как в однородности всех 17-ти показателей, так и во внутренней связности шкал, входящих в каждый из трех факторов. Коэффициент альфа Кронбаха для всей матрицы a = 0.704, для фактора 1а = 0.766, фактора 2а = 0.794, фактора 3а = 0.854.

При анализе матрицы в качестве порогового критерия был использован факторный вес 0.60. В соответствии с этим критерием в первом факторе объединяются семь шкал опросника самоотношения (восьмая шкала "Саморуководство" с факторной нагрузкой 0.323 была оставлена потому, что ее удаление всего на 0.01 увеличивает коэффициент согласованности пунктов как всей матрицы, так и входящих только в первый фактор; между тем исключение вопросов, относящихся к шкале "Саморуководство" в последующих экспериментах, привело бы к недопустимому с психодиагностической точки зрения искажению опросника).

Фактор 1 включает восемь оценочных пунктов, характеризующих личностные проявления самоотношения, самоуважения субъекта. Основным критерием положительной или отрицательной оценки является субъективное мнение испытуемого о соответствии-несоответствии качеств собственной личности значимым нравственным и социальным ценностям. Очевидно, что самооценки по шкалам аутосимпатии, самопринятия, самоуверенности и т.п. выражают степень удовлетворенности субъекта собой, согласованности его внутреннего мира с внешним. На положительном полюсе фактора задано отношение к самому себе как уверенному, самостоятельному, надежному человеку, которому есть за что себя уважать. В основе этого отношения лежит согласие со своими внутренними побуждениями, принятие себя таким, каков я есть, несмотря на недостатки. На противоположном полюсе могут быть представлены неудовлетворенность собственными возможностями, ощущение слабости, сомнение в способности вызывать уважение, самообвинение. В целом можно сказать, что ценностно-личностный фактор отражает ценностно- смысловое отношение субъекта к психологическим особенностям своей личности.

В фактор 2 вошли пять шкал методики рефлективности. В российской психологии понятие рефлексии неотделимо от категории деятельности. "Рефлексия рассматривается как обращенность познания человека на ход своей деятельности, на психические качества и состояния, проявляющиеся в ней, на свой внутренний мир. Рефлексия понимается как процесс критического осмысления текущей деятельности, умение выделять, анализировать и соотносить с предметной ситуацией собственные действия, как процесс обоснования необходимости внесения коррективы в ход деятельности, предпринять новую деятельность" [8, с. 256]. Рефлексия направлена и на выяснение оснований собственного способа осуществления активности, анализ содержания сознания субъекта деятельности, и на процессы взаимодействия с другими людьми: рассуждения за них, понимание их мировоззрений, характеров, мотивов и т.д. Вследствие этого рефлексия трактуется как единая психологическая реальность - рефлексивное действие[8].

Рефлексивно-когнитивный фактор, безусловно, отражает деятельностное отношение субъекта к объекту, его активность, направленную на предметно-социальный мир, включающий в себя живущих, действующих в нем людей. Об этом недвусмысленно свидетельствуют шкалы, получившие значимые нагрузки: общая оценка индивидуальной меры рефлексивности испытуемого, ретроспективная рефлексия деятельности, рефлексия настоящей деятельности, рассмотрение будущей деятельности, рефлексия общения и взаимодействия с другими людьми.

Фактор 3 представлен четырьмя шкалами опросника Столина- Пантилеева: частными и общими показателями самоинтереса, а также ожидаемого, опосредствованного процессами коммуникации отношения к субъекту партнеров по общению. Самоинтерес является одной из движущих сил процесса самопознания, его мотивационной детерминантой: трудно представить человека с отсутствием устойчивого интереса к психологическим особенностям своей личности, но тем не менее систематически занимающегося самопознанием. Естественно, что самоинтерес нельзя считать исключительно внутренней, индивидуально-психологической склонностью субъекта. Очень часто он побуждается внешними обстоятельствами жизни, взаимоотношениями с людьми: вопросами о личной жизни, просьбой или требованием написать автобиографию и т.д. Что же касается отношения других (отраженного самоотношения), то оно представляет собой убеждение субъекта в том, что его личность, характер и деятельность способны вызывать у других уважение, симпатию, одобрение, понимание (или наоборот). Речь идет о предвосхищаемом, отраженном отношении других людей, превращающемся в самоотношение субъекта [14]. Очевидно, что в мотивационно-коммуникативный фактор вошли шкалы, отражающие свойства личности субъекта, способствующие самопознанию посредством извле-

стр. 38

чения сведений о себе из настоящий, прошлых и будущих ситуаций общения.

Таким образом, факторный анализ ответов испытуемых на 57 вопросов опросника самоотношения и 27 вопросов методики рефлексивности выявил три хорошо интерпретируемых фактора, включающих соответственно восемь, пять и четыре шкалы. Результаты, полученные при факторизации, позволяют сделать предварительный вывод о подтверждении первой гипотезы: самопознание не является внутренне однородной структурой, а состоит, по крайней мере, из трех основных компонентов.

Проверка второй гипотезы(о связи возраста и стремления человека к самопознанию) осуществлялась путем выявления значимых различий результатов по всем 17-ти шкалам (с помощью критериев Колмогорова-Смирнова и Манна-Уитни) между испытуемыми разного возраста. Сравнение проводилось на двух группах: 1) всей выборке из 77 испытуемых, разделенной по медиане возраста; 2) подвыборках 60 взрослых и 17 студентов.

Рассмотрим два указанных случая.

1. Медианное значение всей выборки равно 43 годам. Сравнение тех, кто моложе и старше этой возрастной границы, обнаруживает следующее. У старших по сравнению с младшими по опроснику Столина-Пантилеева больше показатели по шкалам "Самоуважение" (Z= -2.61, р< 0.01), "Самоуверенность" (Z = -2.08,р < 0.04), "Самопонимание" (Z = -2.43,р < 0.02); соответственно по методике Карпова-Пономаревой больше суммарный индекс рефлексивности субъекта (Z = -2.08,р < 0.04), а также "Рефлексия общения и взаимодействия с другими людьми" (Z = -2.11,р < 0.04).

2. Средний возраст 60-ти испытуемых М = 45.55, SD = 4.18; студентов - М= 19.12, SD= 1.32. У взрослых больше показатели по шкале "Самопонимание" (Z = -2.30, р < 0.02), "Итоговый показатель рефлексивности" (Z = -2.41,р < 0.02), "Рефлексия настоящей деятельности" (Z = - 2.31,р < 0.02), "Рассмотрение будущей деятельности" (Z = -2.17,р< 0.03).

Из статистического анализа результатов недвусмысленно следует вывод, подтверждающий вторую гипотезу: хотя и не по всем, но по многим шкалам, являющимся по исходному замыслу исследования индикаторами самопознания, оценки молодых испытуемых ниже оценок взрослых.

ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ

Три выявленных в нашем исследовании фактора - ценностно- личностный, рефлексивно-когнитивный и мотивационно- коммуникативный - хорошо согласуются с методологическими и теоретическими положениями как отечественной, так и зарубежной психологии. Во-первых, - с идущими от С.Л. Рубинштейна и принципиально важными для психологии человеческого бытия представлениями о трех ведущих типах отношений человека с миром: к себе, к объекту (объективной действительности) и к другим людям. Во-вторых, обнаруженные факторы в значительной степени соответствуют трем описанным выше источникам информации, из которых человек получает знания о себе. В контексте нашей работы наиболее существенным следует считать доказанный западными психологами факт, что предпочтение в использовании того или иного источника знаний о себе в значительной степени определяется личностными качествами субъекта.

Эксперименты показывают, что люди используют все три основные источника информации для самопознания, но удельный вес их различен. Это, в частности, было обнаружено в экспериментальном исследовании Т.Дж. Шоенемана. Оказалось, что самонаблюдение и саморефлексия как источники знаний о себе в самоотчетах испытуемых получили наибольшую часть предпочтений (70.2%). Обратная связь от других людей использовалась в 18.8% случаев, а социальное сравнение - в 10.7%. Интересно, что в ходе интервью социальное сравнение упоминалось чаще относительно положительных, чем отрицательных черт личности. "Хорошие" и "плохие" характеристики, безусловно, оказали влияние на частоту упоминаний источников самопознания. Видимо, это механизм компенсации не совсем желательной оценки со стороны других людей [18, с. 288]. Аналогичные данные с помощью более подробных, развернутых методик получили К. Седикидес и Дж.Дж. Сковронски [19]. Следовательно, субъективная значимость знаний, получаемых из разных источников, оказывается неодинаковой: она зависит как от социальных обстоятельств, в которых осуществляется процесс самопознания, так и от индивидуально-личностных особенностей субъекта.

Почему в процессе самопознания испытуемые предпочитают больше опираться на самонаблюдение и саморефлексию, чем на обратную связь и социальное сравнение? Для ответа на этот вопрос необходимо обратить внимание на те психологические особенности испытуемых, которые выражают их ценностное отношение к себе (в нашем исследовании они представлены в ценностно-личностном факторе). Предпочтение тех источников, из которых субъект может получить скорее позитивные, чем негативные знания, обусловлено желанием поддержать положительное представление о себе.Возможно, самодостаточные и уверенные в себе индивиды предпочитают самонаблюдение и саморефлексию, а социальное сравнение является ведущим источником самопо-

стр. 39

знания для неуверенных и социально зависимых людей.

Три источника самопознания различаются по степени выраженности активностисамого субъекта. В этой связи чрезвычайно важной является рефлексивно- когнитивная составляющая самопознания, отражающая активно-деятельностное отношение человека к миру. Самонаблюдение и саморефлексия предпочитаются людьми не только потому, что эти процедуры поддаются сознательной регуляции и зависят от познавательной активности субъекта. Регуляция и активность всегда селективны: это означает, что субъект самопознания может придавать большое значение одним полученным знаниям (как правило, характеризующим его с положительной стороны) и "не замечать" других (обычно отрицательных, снижающих его самооценку). Вследствие действия механизмов психологической защиты, субъективной точки зрения, сознательного желания противопоставить себя окружающим и т.п. объективные результаты рефлексивно- когнитивного самоанализа легче исказить, чем данные социального сравнения или обратной связи. Следовательно, сведения, полученные посредством самонаблюдения, саморефлексии, хотя и требуют персональных усилий, зато имеют гораздо больше шансов привести к психологически ожидаемому результату.

Мотивационно-коммуникативная сторона самопознания проявляется прежде всего во взаимодействии субъекта с другими людьми. Например, обнаружено, что люди с высокой потребностью в самопознании больше ценят источники самоотражения, чем испытуемые с низкой. В то же время субъекты с высокими показателями по шкале самомониторинга М. Снайдера, имеющие характерную внешнюю ориентацию, высоко оценивают значимость данных, полученных от их социального окружения [19].

В отличие от рефлексивно-когнитивного фактора, для качеств личности субъекта, представленных в мотивационно- коммуникативной составляющей самопознания, активность, деятельностное начало не являются основными. Именно поэтому этот фактор и результируется в знаниях, полученных с помощью обратной связи от других людей. Информация о себе через обратную связь может прийти без проявления какой-либо активности и оказаться совсем нежелательной для субъекта. Это еще раз подтверждает тот факт, что желаемые характеристики получить легче, если человек занимается самонаблюдением и саморефлексией или сравнивает себя с другими.

Итак, проведенное исследование является первым шагом на пути изучения самопознания. Тем не менее нам удалось подтвердить две выдвинутые гипотезы: о трехкомпонентной структуре самопознания и возрастных различиях его мотивации. Мы отчетливо осознаем, что по научной идеологии и методикам, на основании которых мы делали заключения о психологической структуре и функциях изучаемого феномена, исследование пока является скорее проективным, чем строго научным. Основное внимание было уделено личностным качествам, которые обеспечивают самопознание, а не особенностям его формирования, развития и функционирования в различные периоды жизни человека. Однако надеемся, что нам удастся развить эту линию исследования в планируемых экспериментах.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абульханова К.А.Психология и сознание личности (Проблемы методологии, теории и исследования реальной личности). М. - Воронеж: Академия педагогических и социальных наук, 1999.

2. Ананьев Б.Г.Избранные психологические труды. В двух томах. М.: Педагогика, 1980. Т. 2.

3. Бердяев Н.А.Самопознание (Опыт философской автобиографии). М.: Книга, 1991.

4. Брушлинский А.В.О критериях субъекта и его деятельности // Психология субъекта профессиональной деятельности. Москва-Ярославль: ДИА-пресс, 2001.С. 5-23.

5. Джемс У.Психология. М.: Педагогика, 1991. С. 80- 119.

6. Знаков В.В.Понимание как проблема психологии человеческого бытия // Психол. журн. 2000. N 2. С. 7-15.

7. Знаков В.В.Самопознание и самопонимание как проблемы психологии человеческого бытия // Психология субъекта профессиональной деятельности. Москва- Ярославль: ДИА-пресс, 2001. С. 88-104.

8. Карпов А.В., Пономарева В.В.Психология рефлексивных процессов управления. Москва-Ярославль: ДИА-пресс, 2000.

9. Личностный дифференциал: Методические рекомендации / Сост. Е.Ф. Бажин, A.M. Эткинд. Л., 1983.

10. Основы психологии. Практикум / Ред.-сост. Л. Д. Столяренко. Ростов н/Д: Феникс, 1999.

11. Первая всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии. Материалы сообщений. М.: Смысл, 2001.

12. Практическая психодиагностика. Методики и тесты / Ред.- сост. Д.Я. Райгородский. Самара: Бахрах, 1998.

13. Романова И.А.Основные направления исследования самопонимания в зарубежной психологии // Психол. журн. 2001. N 1. С. 102-112.

14. Столин В.В., Пантилеев С.Р.Опросник самоотношения // Практикум по психодиагностике: Психодиагностические материалы. М.: МГУ, 1988. С. 123-130.

стр. 40

15. Чеснокова И.И.Проблема самосознания в психологии. М.: Наука, 1977.

16. Braun В. Development of self-knowledge and the process of individuation // Polish Psychological Bulletin. 1988. V. 19. N 3-4 . Р. 249-256.

17. Franzoi S.L., Davis M.H., Markwiese B. A Motivational Explanation for the Existence of Private Self-Consciousness Differences // J. of Personality. 1990. V. 58. N 8. P. 641-659.

18. Schoeneman T.J. Reports of the Sources of Self- knowledge //J. of Personality. 1981. V. 49. N 3. P. 284-293.

19. Sedikides С., Skowronski J. On the Sources of Self- knowledge: The Perceived Primacy Self-reflection // J. of Social and Clinical Psychology. V. 14. N 3. 1995. P. 244-270.

20. Swann W.B.Identity Negotiation: Where Two Roads Meet // J. of Personal and Social Psychology.1987. V. 53. N 5. Р. 1038-1051.

SELF-KNOWLEDGE OF THE SUBJECT

V. V. Znakov ^* , E. A. Pavlyuchenko ^**

^* Dr. sci. (psychology), professor, deputy chief of IP RAS, Moscow

^** Undergraduate student, State University of Humanitarian Sciences, Moscow

There are presented the results of theoretical and empirical research of psychological phenomenon of self-knowledge within the framework of psychology of a man being in the world. The relation of cognitive and existential aspects of the problem is analyzed. Three main sources of self-knowledge are described; personal traits and psychological peculiarities of thinking comprising the structure of self-knowledge are elicited. Two hypotheses were verified on the sample of 77 Ss: 1) the strcuture of self-knowledge consists of three main components: personal, reflexive and communicative ones; 2) when growing up (from youth up to oldster) motivational and value significance of self- knowledge is increasing. Both hypotheses were confirmed.

Key words: psychology of human being, actor, self- knowledge, self-understanding, reflection, personal traits.

стр. 41

РАЦИОНАЛЬНОЕ ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЙ В ДЕЛОВЫХ ОРГАНИЗАЦИЯХ. НОБЕЛЕВСКАЯ МЕМОРИАЛЬНАЯ ЛЕКЦИЯ, ПРОЧИТАННАЯ 8 декабря 1977 г.

Автор: Г. А. Саймон

РАЦИОНАЛЬНОЕ ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЙ В ДЕЛОВЫХ ОРГАНИЗАЦИЯХ^*

Университет Карнеги-Меллон, Питтсбург, Пенсильвания, США

НЕОКЛАССИЧЕСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ

Всматриваясь с конца 1950-х гг. в будущее, трудно было удержаться от предположения, что теории ограниченной рациональности вскоре займут почетное место в основном направлении экономической мысли. Существенный прогресс призваны были обеспечить этим теориям некоторые формализованные структуры и увеличивающееся число эмпирических сведений, позволяющих давать более надежную картину принятия решений в организациях - по сравнению с классическими теориями полной рациональности.

Но история не пошла по данному пути, даже при том, что многие аспекты духа времени (Zeitgeist) благоприятствовали этому. Во время и после второй мировой войны значительное число академических экономистов прямо втянулись в деловую жизнь и получили те или иные возможности наблюдать как действительно принимаются решения в деловых организациях. Более того, те из них, кто проявил активность в новой науке о менеджменте, встречались с необходимостью развивать процедуры принятия решений, которые реально наблюдались в практических ситуациях. Конечно же, эти побуждения могли бы способствовать продвижению основных положений экономической рациональности в направлении большего реализма.

Но в экономике послевоенного периода происходило не только это. Во-первых, шла энергичная реакция в защиту классической теории от установок поведенчества (behavioralism) на методологических основаниях. В первой части выступления я уже говорил о соответствующих аргументах подобного рода. Однако даже если категорически не соглашаться с ними, это не отменяет их прочного статуса указанной теории и все еще твердых ее позиций среди академических экономистов.

Во-вторых, быстрое распространение математических знаний и повышение компетентности в экономических профессиях позволило классической теории развиться - особенно когда она, благодаря Нейману и Моргенштерну, соединилась со статистической теорией решений и теорией игр -до новых вершин изощренности и элегантности, а также раскрыть объятия, хотя и сверхосторожно, для принятия некоторых феноменов, характеризующихся неопределенностью. Расцвет математической экономики и эконометрики взрастил два поколения экономистов, увлеченных разработкой формальных и технических проблем, обращение с которыми отнимало у них энергию и отодвигало момент встречи с неурядицами реального мира.

Если я мягко критикую данные тенденции, то, должен признаться, делаю это по следующим причинам: я сам поддерживал часть таких разработок и решительно выступал против поворота к доматематическому миру, который они сменили. Я полагал, что профессия экономиста выявляет некий серийный и злободневный (one-thing-at-a-time) характер человеческой рациональности, и мне тогда казалось, что распределить взвешенно свое внимание между неоклассической теорией, макроэконометрикой и дескриптивной теорией решений нельзя. В итоге не столь много профессиональных усилий удалось посвятить последним двум и особенно третьей, как того хотелось и ожидалось. Метрополия оказалась перенаселенной больше, чем прежде, в то время как до богатых земель в других частях империи не доходили руки.

Поиск и передача информации

Позвольте указать всего три способа, с помощью которых классическая теория стремится справиться со своими традиционными ограничениями, при этом не пытаясь прибегнуть к поведенческой теории и включению в себя психологических положений. Первый - побуждение к поиску информации и переносу ее напрямую в экономическую деятельность с подсчетом соответствующих затрат и выпуска, как это предусматривается классической производственной функцией. Я уже

^* Окончание, начало см. N 6, 2001 г.

Перевод статьи сделан канд. философ, наук И.Е. Задорожнюком при участии Е.И. Задорожнюк.

стр. 42

упоминал статью Стиглера 1961 г. об информационной экономике и мои собственные попытки в данном направлении в эссе 1956 г., цитируемом ранее.

Принимающий решение в рамках теории подобного рода все еще является индивидуалистом. Поэтому очень важным оказалось новое направление, где предполагалось, что решения принимаются группой индивидов (в команде или организации) - экономическая теория команды, разработанная Д. Маршаком и Р. Раднером (Marschak and Radner, 1972). Здесь можно обнаружить подлинно организационные феномены, образовавшиеся вследствие рационального расчета - специализацию в принятии решений как следствие затрат на перемещение информации. Поскольку математические трудности оказались сверхбольшими, теория приняла в основном иллюстративный характер и ограничилась весьма простыми ситуациями в миниатюрных организациях. Тем не менее она кардинально расширила наше понимание экономики информации.

Ни в одной из перечисленных теорий положения полной максимизации забыты не были, причем они учитывались даже в большей степени, чем, например, в статистической теории решений и теории игр. Вводились параметры цен и лимитов информации, - но не в качестве психологических характеристик принимающего решения, а как части технологической среды. Таким образом, новые теории ничего не сделали для снятия бремени вычислений, с которыми встречался принимающий решения, - не облегчая дело путем смелого приближения, упрощения или приемлемости, а просто усложняя и умножая трудности. Теперь он был вынужден не просто определять очертания кривых спроса и предложения, но с большей аккуратностью принимать к сведению также затраты и выгоды от увеличения точности таких вычислений. Следовательно, впечатление, что данные новые теории в какой-то мере касаются до сей поры игнорируемой неопределенности и фактора перемещения информации, до некоторой степени иллюзорно. Однако для многих экономистов такая иллюзия все еще убедительна.

Теория рациональных ожиданий

Второе направление развития неоклассической теории, на котором я хочу остановиться, - так называемая теория "рациональных ожиданий". Ее появление не обошлось без некоторой иронии истории. Я уже упоминал исследования в науке о менеджменте, проведенные Холтом, Модильяни, Мутом и мною, в которых разрабатывался алгоритм линейного программирования для специального (легко поддающегося подсчету) случая квадратичных функций затрат. При этом правила решения носили линейный характер, а вероятность распределения будущих событий могла быть заменена их ожидаемой полезностью, которая служит эквивалентом определенности (Simon, 1956; Theil, 1957).

Джон Ф. Мут провидчески обнаружил в этом специальном случае парадигму для рационального поведения в условиях неопределенности. То, что для некоторых авторов из нашей команды исследователей (HMMS), было приближением, допущением и упрощением, для него послужило главным линией защиты полной рациональности. Он написал в своей плодотворной статье в 1961 г. в журнале "Эконометрика" ("Econometica". Muth, 1961. Р. 316): "Иногда доказывают, что утверждения рациональности в экономике ведут к теориям, несопоставимым с наблюдаемыми феноменами, или не дают им адекватного объяснения, особенно если они со временем меняются. Наши гипотезы основываются на прямо противоположной точке зрения: динамические экономические модели не содержат в должной мере рациональности".

Новое приращение рациональности, которое предложил Мут, таково: "Ожидания, хотя они содержат предсказания о будущих событиях, столь же значимы, как и прогнозы релевантной экономической теории". Он намеревался разрубить гордиев узел. Вместо оперирования с неопределенностью путем выработки модели принятия решения он раз и навсегда - в случае правильности его гипотез - представил этот процесс как не относящийся к сути дела. Дальнейшее энергичное развитие теории рациональных ожиданий Сарджентом, Лукасом, Прескоттом и другими хорошо известно большинству (см., например, Lucas, 1975).

Еще рано выносить окончательный вердикт теории рациональных ожиданий. Вопрос будет решен окончательно, как это происходило со всеми научными дискуссиями, посредством постепенного отбора эмпирических данных - уже начавшегося процесса. По крайней мере, определенные серьезные теоретические трудности можно заметить и теперь. Как отметил сам Мут, рациональное (т.е. максимизирующее прибыль) использование "рациональных ожиданий" в правилах решения возможно только тогда, когда релевантные уравнения для затрат будут фактически квадратичными. Я уже утверждал (Simon, 1978а), что менее ошибочно было бы назвать это правило правилом неких "постоянных ожиданий".

Однако даже более важно то, что показали Андо (Ando, 1979) и Б. Фридман (В. Friedman, 1978, 1979): влияние на линию поведения рациональных ожиданий в большей мере благотворно в условиях, когда новая информация принимается системой постоянно, когда происходят структурные изменения, а принимающий решения научается - по сравнению с условиями постоянной устой-

стр. 43

чивости. Например, в более динамичных условиях нейтральность монетарной политики, которая в основном удерживается с опорой на модели статически постоянного ожидания, не может быть гарантирована для какого-то конечного отрезка времени.

Однако в последних "ревизионистских" версиях теории постоянных ожиданий, когда принимается к сведению изменяющаяся информационная среда, вновь появляются различные поведенческие утверждения для объяснения процесса формирования ожиданий: что принимающий информационные решения будет рассматривать, а что игнорировать. Но хотя эти утверждения делаются в полной мере для отдельных ситуаций (ad hoc)и на произвольной основе, с опорой на них снова выявляется потребность в развернутой и валидной теориипроцессапринятия решения (Simon, 1958а; В. Friedman, 1979).

Статистическая теория решения и теория игр

Два других важных компонента неоклассического возрождения - статистическая теория решения и теория игр. Первая соотносит себя с проблемой подключения неопределенности (или в более узком смысле - риска) в моделях принятия решений. Это требует от принимающего решение смелых обобщений о характере информации, касающейся вероятностных распределений релевантных переменных, и просто увеличивает на порядки объем вычислительных задач, с которыми он встречается.

Теория игр соотносится с проблемой "разгадывания" (outguessing), возникающего, как только экономически активный человек принимает во внимание возможные реакции на свои решения со стороны других столь таких же активных людей. По моему мнению, основной продукт весьма элегантного аппарата теории игр призван продемонстрировать со всей ясностью, что по сути невозможно определить недвусмысленный критерий рациональности для некоторого класса ситуаций (или, что равносильно, дать четкое определение (a definitive definition) "решения" игры). Тем самым теория игр не избавляет от противоречий и сложностей теорий олигополии и несовершенной конкуренции, на что первоначально рассчитывалось. Скорее она показывает, что эти трудности неискоренимы. Мы действительно можем достигнуть согласия, что некоторый критерий рациональности присущ отдельным играм, но если почему-то меняется консенсус и предпочитаются иные критерии, то у нас нет логических оснований для убеждения носителя первого критерия в том, что он неправ.

Заключение

Наверное, я сказал достаточно о неоклассическом возрождении, чтобы утверждать, почему оно столь привлекательно в состязании с поведенческими теориями. По крайней мере для некоторых экономистов оно открывает возможности и надежды, что важные и вызывающие тревогу проблемы классической экономики могут быть решены без принесения в жертву центрального положения о полной рациональности; при этом соблюдаются условия максимума априорныхпредположений и минимума утомительной возни с эмпирическими данными. Возможно, я смог показать, оглядываясь при этом и на ограниченность этих новых конструктов, почему я не верю в пути решения проблем, предлагаемых соответствующими направлениями.

ПРОГРЕСС ПОВЕДЕНЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

Теории ограниченной рациональности и поведенческая теория фирмы, хотя и не играют ведущей роли в ходе общей исследовательской активности, но продолжают постоянно развиваться в течение последних двух десятилетий в рамках экономической теории. Так как представить весь объем достигнутого в них - объемная задача, я вынужден ограничиться лишь общими представлениями, приведя ряд разнородных образцов, иллюстрирующих важные исследовательские результаты в данной области. Поскольку обзоры по основным темам уже опубликованы, буду ограничиваться ссылками на них.

Во-первых, эта работа в психологических лабораториях и в полевых условиях, проверяющая, ведут ли себя люди в относительно простых ситуациях выбора так, как то утверждает статистическая теория решения (максимизируя ожидаемую полезность). Во-вторых, это обширное психологическое исследование, интенсивно проводимое мною и Алленом Ньюэллом и открывающее реально микропроцессы как принятия решений, так и разрешения проблем (problem solving) человеком. В-третьих, это многочисленные эмпирические наблюдения - большинство из которых осуществлено в форме "изучения конкретных ситуаций (case studies)" - реального процесса принятия решения в организационных и деловых контекстах. В-четвертых, это уточнение формулировок и расширение возможностей теории фирмы, меняющей посылку классической максимизации на постулаты поведенческого решения.

Теория полезности и выбор человека

Аксиоматизация полезности и вероятности после второй мировой войны и возрождение статистики Байеса открыло путь эмпирической проверке утверждения: ведут ли себя люди в ситуа-

стр. 44

ции выбора так, чтобы максимизировать субъективно ожидаемую полезность (SEU-subjective expected utility). В ранних исследованиях с использованием крайне простых ситуаций выбора создавалось впечатление, что, пожалуй, ведут. Но когда в них были введены даже небольшие усложнения, сразу стало явным широкое расхождение поведенческих актов и предсказаний теории SEU. Некоторые из наиболее драматичных и впечатляющих эмпирических опровержений теории привели Канеман и Тверски (Kahneman and Tversky, 1972), показавшие следующее: при одном наборе обстоятельств принимающие решения придают весьма незначительный вес предшествующему знанию и основывают свои выборы почти исключительно на новых данных, в то время как при других новые сведения оказывают незначительное влияние на уже сложившиеся мнения. Столь же большой и впечатляющий разрыв теории SEU с поведенческими прогнозами был обнаружен Кунрейтером и его коллегами (Kunreuther, 1978) в их исследовании индивидуальных решений относительно того, покупать страховку от наводнения или нет. На основе этих и других массивов данных представляется неопровержимым заключение, что теория SEU не обеспечивает надежных прогнозов реального поведения - даже при условии надежного приближения.

Замечу, что опровержение теории должно касаться субстанциирешения, а не только процессуальных характеристик, при которых оно осуществляется. Люди действительно не избегают расчетов, которые могут обеспечивать решение на основе SEU, да неоклассическая мысль никогда и не утверждала, что они это делают. Важнее показать, что они и не ведут себя в соответствии с такими расчетами,даже если бы (as if)предписывалось на них опираться; именно такой результат - наилучшее опровержение неоклассических утверждений.

Психология разрешения проблем

Данные относительно рационального принятия решения носят в основном отрицательный характер: это свидетельства того, чего люди действительно неделают. В последние двадцать лет образовался большой массив положительных данных также и относительно процессов, используемых людьми для принятия трудных решений и разрешения сложных проблем. Ядро теории, концентрирующейся вокруг такого рода данных, получило название "психология информационных процессов"; указанные процессы обычно находят формализированное выражение в языках компьютерного программирования. Аллен Ньюэлл и я изложили свою версию данной теории в книге"Разрешение проблем человеком"( "Human Problem Solving",1972); это лишь одна работа из быстро растущей литературы, рассматривающей основы информационных процессов и описывающей применение компьютеров как ключевого орудия в плане изложения и проверки теорий.

Теории информационного процесса рассматривают проблему разрешения в качестве способа привлечения средств избирательного поиска в проблемном поле, которое часто представляется необъятным. Избирательно, основываясь на методе "тыка" или правилах "эвристик", направления поиска ориентируются на подходящие участки данного поля, так что решение может в основном отыскаться после обследования весьма узкой части общего пространства. Критерий достаточности (satisficing criteria) ставит предел поиску, когда достигнуто разрешение проблемы. Таким образом, указанные теории явно сочетаются с основоположениями ограниченной рациональности, которую я изложил здесь.

К настоящему времени эмпирических свидетельств для подтверждения общей картины процесса разрешения проблем весьма достаточно. Большинство данных получено из относительно простых, похожих на игрушечные головоломки ситуаций такого сорта, что они могут воспроизводиться в психологических лабораториях в ходе контролируемого исследования. Но какую-то их часть надо также изучать на профессиональном уровне; это такие задачи, как постановка медицинского диагноза человеку, составление инвестиционного портфеля акций и облигаций, игра в шахматы. В задачах подобного рода механизмы генерализирующего поиска действуют в богатом контексте информации, сохраняющейся в долговременной памяти человека, но общая организация этого процесса по своей природе та же, как и при решении более простых и специфических задач.

К настоящему времени исследования в психологии информационных процессов осуществляются в нескольких направлениях. Продолжается разработка профессионально важных качеств (professional level skills). Много усилий направлено также на изучение детерминации решения новых проблем на основе первоначальных представлений. Даже в простых предметных областях у разрешающего проблему есть большой разброс приемов, с помощью которых он формулирует пространство будущего поиска, есть добытые сведения, которые по-новому оттеняют, насколько далек реальный процесс поиска от уникально детерминируемого оптимума (Hayes and Simon, 1974).

Основной вклад психологических исследований информационных процессов в экономическую теорию - представление достаточно убедительных эмпирических свидетельств относительно того, что процесс принятия решений в проблемных си-

стр. 45

туациях тесно соотносится с моделями ограниченной рациональности, описанными ранее. Этот результат в свою очередь выявляет, что выбор детерминируется не исключительно лишь объективными характеристиками проблемной ситуации, но зависит также от особых эвристических процессов, задействованных при достижении решения. Поэтому ясно, что модель процесса - существенный компонент любой позитивной теории принятия решения, подразумевающей описание реального мира, а претензии неоклассиков избегать такой модели нереалистичны (Simon, 1978а).

Принятие решений в организации

Желательно добавить к уже описанным данным психологических исследований результаты эмпирического изучения процесса принятия решений в организационных контекстах. Исследование разрешения проблем и принятия решений на индивидуальном уровне не затрагивают многих социально-психологических факторов, наличествующих в соответствующих процессах в рамках организации. Значительное число исследований по данной проблеме проведено за последние двадцать лет, но обобщить их результаты нелегко. Трудность заключается в том, что большинство их носит форму изучения случаев - специфических решений или отдельных классов решений в индивидуальных организациях. Насколько я знаю, не опубликовано ни одного добротного обзора соответствующей литературы, так что весьма трудно локализовать и идентифицировать уже проведенные исследования ¹. Пока не разработаны и не апробированы какие-либо систематизированные методы для извлечения из этих исследований индивидуальных случаев тех обобщенных следствий, который нужны для теории процесса принятия решения в целом.

Исследование случаев принятия решения в организациях поэтому представляет нормальную историческую стадию научной разработки. Указанные исследования обеспечивают нас множеством фактов о процессе принятия решения - фактов, практически постоянно совпадающих с той разновидностью поведенческой модели, которая изложена здесь. Но мы еще не знаем, как использовать эти факты для проверки модели каким-либо формальным образом. Недостаточно мы представляем, что надо делать и со сведениями относительно специфических процедур принятия решении в одних организациях, в отличие от других, а также внутри каждой организации, но в различных ситуациях. Однако мы не должны ожидать от этих обобщенных данных той чистоты и точности, какие признаются в неоклассической теории.

Пожалуй, наиболее четко метод извлечения теоретически релевантной информации из изучения случаев - компьютерное моделирование. Введение эмпирических сведений относительно процесса принятия решения в компьютерную программу открывает способы проверки адекватности программных механизмов для объяснения данных, выявляет ключевые особенности программы, на качественном уровне характеризующие интересные и значимые аспекты ее поведения. Примеры использования подобной техники - моделирование принятия решения сотрудником инвестиционной компании, осуществленное Кларксоном (Clarkson, 1963); моделирование условий появления дуополии Сиертом, Фейгенбаумом и Марчем (Cyert, Feigenbaum, March, 1959); модель Бонини формирования мотиваций сотрудников фирмы под воздействием бухгалтерского учета и давления со стороны контролирующих органов (Bonini, 1963). Методология моделирования обсуждалась с разных точек зрения Даттоном и Старбеком (Dutton and Starbuck, 1971) ².

Теории бизнес-организации

Общие характеристики ограниченной рациональности - селективный поиск, удовлетворенность и так далее - могут послужить отправным пунктом для ряда попыток обосновать такие теории организаций, которым присущи поведенческие аргументы. К ним можно отнести уже упоминавшуюся теорию Сиерта и Марча (Cyert and Marhc, 1963); теорию Баумоля (Baumol, 1959) о максимизации продаж с минимумом ограничений на прибыль; модели фирм Марриса (Marris, 1964), когда их целями являются темпы роста; теорию "Х- неэффективности" Лейбенстайна (Leibenstein, 1976), которая объясняет снижение производства за черту теоретически достижимого уровня; дихотомию Корнай (Kornai, 1971) между менеджментом, ориентированным на спрос, и нацеленным на предложение; теорию Уильямсона (Williamson, 1975) о трансакционных затратах; эволюционные модели Нельсона и Уинтера (Nelson and Winter, 1973); модели применения адаптивного научения Сиерта и ДеГроота (Cyert and DeGroot, 1974); эксплицитные модели удовлетворенности Раднера (Radner, 1975a, 1975b) и др.

¹ Литература приводится в: March and Simon, 1958; March, 1965; Johnsen, 1968; Dutton and Starbuck, 1971. Однако есть большое число специфических исследованных случаев, одна часть из которых представлена как тезисы проектов, другая - особых областей применения в бизнесе, никогда не упоминавшихся в ссылках на источники (например, Eliasson, 1976).

² Помимо моделирования фирм есть очень интересные и потенциально значимые попытки использовать этот метод, чтобы перекинуть мост от серии решения к политической экономии. См.: Orcutt and Caldwells-Wertheimer (1976) and Eliasson (1978).

стр. 46

В целом они не создают впечатления общности - помимо того, что все эти теории и модели так или иначе расходятся с классическими утверждениями полной рациональности при принятии решений в организации. Однако при ближайшем рассмотрении в сочетании с достаточно абстрактным описанием их положений оказывается, что им все же присущи некоторые общие характеристики. Большинство данных теорий не признают положения о максимизации прибыли в краткосрочной перспективе, заменяя его положением о целях, определяемых в терминах заданий; поэтому-то они в той или иной мере предстают как теории удовлетворенности. Если бы им пришлось сохранить положения о максимизации, то они включали бы в себя некоторого рода механизм, предостерегающий от достижения максимума, по крайней мере, в краткосрочном периоде. В теории Сиерта-Марча, равно как в теории Лейбенстайна, этот механизм можно обнаружить при выявлении "организационного бездействия" ("organizational slack"), значительная доля которого сама по себе является функцией мотивационных и средовых переменных.

Наконец, ряд этих теорий фиксирует наличие организационного научения, так что если в течение некоторого отрезка времени средовые факторы остаются постоянными, то равновесие системы признается все сильнее приближающимся к классическим условиям равновесия, в которых обеспечивается максимизация прибыли. И конечно же эти теории в основном подтверждают, что средовых нарушений в целом может оказаться столь много, что классическое решение не сможет обеспечить адекватного приближения к действительному поведению.

Присутствие чего-то подобного "организационному бездействию" в модели бизнес-организации вводит фактор сложности в анализ ее поведения в коротком периоде. Так как фирма может функционировать на весьма заметном расстоянии от какого-либо оптимума, подобное бездействие играет роль буфера между ее решениями и средой. Поэтому ответы на воздействия среды больше нельзя предсказывать путем простого анализа "требований ситуации"; нужно учитывать и специфические процессы решения, принимаемые фирмой. Однако несмотря на то, что данная характеристика модели фирмы хорошо соотносится с реальностью, это как раз снижает ее привлекательность для многих экономистов, которые неохотно отказываются от прогнозов классической теории, не зависящих от процессов принятия решений; они ощущают себя неуютно, встречаясь с определенного рода эмпирическими исследованиями, так как при этом требуется раскрытие действительных процессов принятия решений в реальном мире.

Но это иная сторона дела. Если в идентичных условиях среды разные механизмы решения приводят к различным способам поведения фирм, то достигаемые ими результаты могут представлять большой интерес для анализа на уровне рынков и в контексте экономической жизни в целом. Политическая экономия - будь она дескриптивной или нормативной - в свою очередь не может оставаться безразличной к источнику изменчивости подобного рода. По меньшей мере требуется провести тонкий анализ случаев, когда мы выводим практические заключения из наших теорий и, особенно, когда мы действуем в соответствии с выводимым из данных заключений курсом - анализ того, насколько могут изменяться наши заключения, если будут введены другие предположения о механизмах принятия решений на микроуровне.

Если наши заключения верны, если они не изменяются в явной форме при замене того или иного варианта поведенческой модели моделью классической - мы можем опереться на их прогнозы и рекомендации; если же эти заключения достаточно чутко реагируют на подобного рода замены - мы будем использовать их осторожно, пока не определим, какая микротеория является правильной.

Как следует из цитируемой ранее в этом разделе литературы, наши прогнозы, касающиеся действий на отдельных рынках и экономики в целом, чувствительны к предположениям, касающимся механизмов на уровне процессов принятия решений. Более того, положения поведенческих теорий явно ближе к реальности, чем положения теории классической. Эти два факта в их сочетании прямо опровергают аргумент, что нереалистичность утверждений классической теории безвредна. Мы не сможем употреблять версию закона падающих тел в вакууме, чтобы предсказать снижение тяжелого тела в воздушном потоке. Поэтому и предсказания классических и неоклассических теорий, а также основывающиеся на них рекомендации надо использовать с крайней осторожностью.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В политике говорят: "нельзя победить что-то без ничего". Вы не можете отвергнуть какую-либо меру или кандидата, просто указывая на их дефекты и непригодность. Вы должны предложить альтернативу.

Тот же принцип применим и к научной теории. Раз теория хорошо обоснована, она будет отражать многие нападения со стороны эмпирических данных, которые ориентированы на ее опровержение, пока альтернативная теория, опираясь на дополнительные данные, не усилится до такой

стр. 47

степени, чтобы сменить первую. Действительно, подобная консервативная поддержка установившихся убеждений не столь уже бессмысленна. Во-первых, в эмпирической науке мы стремимся лишь к относительной истине; у нас нет иллюзии, что можно достичь единой простой формулы или даже формулы умеренно сложной, которая содержала бы всю истину - и ничего более. Мы придерживаемся стратегии постепенных приближений, и наше первое побуждение - скорее подкреплять основы, чем перестраивать их.

Во-вторых, когда появляются разногласия, становится сразу же ясно, где находится их источник. Он может помещаться в фундаментальных положениях теории, но равным образом обнаруживаться просто как дефект вспомогательных гипотез и постулатов измерения, которые мы принимаем, чтобы связать теорию с наблюдениями. Пересмотра этих последних частей в общей структуре теории может хватить, чтобы спасти оставшуюся ее часть.

Каков в этой связи современный статус теории фирмы? Не может быть никаких сомнений, что ее микроутверждения, а именно, положения о полной рациональности - противоречат фактам. И проблема не в степени приближения; эти положения даже отдаленно не отражают процессы, которые люди осуществляют при принятии решений в сложных ситуациях.

В то же время существует и некая альтернатива. Пожалуй, даже излишнее разнообразие альтернатив. Сегодня у нас имеется большой массив данных, полученных и в лаборатории, и в полевых условиях, которые демонстрируют как человек разрешает проблемы и принимает решения, реально существующие в широком спектре ситуаций. Часть теорий создавалась для подсчета указанных фактов, и хотя данные теории, конечно же, пока не составляют единой и согласованной целостности, между ними достаточно много общего. Тем или другим образом они включают в себя следующие понятия ограниченной рациональности: необходимость поиска альтернатив в ходе решения, замещение оптимизации подходящими заданиями и удовлетворяющими целями, механизмы научения и адаптации. Если наш интерес распространяется на дескриптивную теорию решения "или даже нормативную), то наконец-то становится ясно: классические и неоклассические теории должны быть заменены превосходящими их альтернативами, которые обеспечивают нам более тесное приближение к тому, что действительно происходит.

Но что если нашинтерес в основном сосредоточивается скорее на нормативной политической экономии, чем на более отдаленных областях экономических наук? Есть ли некий смысл в том, что мы должны отбросить привычные теории? Могут ли новейшие концепты принятия решений и фирмы продемонстрировать свое превосходство "в целях экономического анализа"?

Если классические и неоклассические теории останутся, как об этом иногда говорят, просто мощным средством для обоснования агрегированных результатов, приемлемых в рамках и полной, и ограниченной рациональности, то у нас есть все основания оставить их для этой цели. Но мы, напротив, видим, что неоклассическая теория уже не всегда ведет к подобным заключениям на уровне макрофеноменов и соответствующей политики, они достигаются скорее на основе постулата ограниченной рациональности - в любом из его вариантов. Тем самым мы не можем защитить от критики использование положений, противоречащих фактам, прибегая к аргументам обязательного их подтверждения. Фактически во многих случаях это подтверждение может быть ключевым для выдвижения правильных заключений относительно центральных проблем политической экономии. Только сопоставление прогнозов должно подсказать, является ля для нас некое заключение правильным.

Социальные науки обычно ищут подходящие образцы для подражания в наиболее ярких успехах наук естественных. Это не зазорно, если не делается в духе рабского подражания. Хорошо известно, что экономическая теория выражала восхищение механикой Ньютона (или, как мы видели, законом падающих тел) и применяла для поиска экономических эквивалентов законы движения. Но это не единственные модели в науке, и даже создается впечатление, что это не совсем то, что нам нужно.

Поведение человека, даже рациональное, не должно сводиться к набору инвариантов. Конечно же, оно не сводится и к предполагаемому полному приспособлению к среде. Его базовые механизмы могут быть относительно простыми, в чем я убежден. Но эта простота проявляется во взаимодействии с крайне сложными ограничивающими условиями, накладываемыми окружающей средой, а также с самим фактом долговременной памяти и способностью человеческих существ к обучению в индивидуальном порядке или в коллективе.

И если бы мне пришлось прибегнуть к естественнонаучной метафоре, я бы взял ее скорее из биологии, чем из физики (Newell and Simon, 1976). Наглядные уроки нужно получить от эволюционной биологии, а менее наглядные - от молекулярной биологии. Из нее, в частности, мы можем получить некоторое представление о том, как ряд основных механизмов применяются для объяснения сложных феноменов; в числе первых, напри-

стр. 48

мер, двойная спираль ДНК или же механизмы переноса [биологической] энергии, столь элегантно объясненные профессором Митчеллом ³.

Мы должны уяснить в науке роль законов качественных структур, потенциала как количественного, так и качественного объяснения.

Я всегда сдержанно заканчиваю разговоры относительно наук о человеке в будущем. Такие разговоры часто порождают впечатление, что это - потенциальные науки, которые лишь когда-то актуализируются, но реально, в настоящее время этого не происходит. Конечно, дело вовсе не в этом. Возможно, многие из наших знаний о человеческом поведении недостаточно удовлетворяют нашу потребность в них, все еще огромную. Иногда мы стремимся не принимать их в расчет, потому что в ходе жизнедеятельности человека среди других людей некоторые феномены предстают для него столь привычными, что считаются неким общим местом. Более того, эти науки не всегда отвечают на вопросы, которые нельзя замалчивать. Мы не можем достаточно точно ни прогнозировать ход делового цикла, ни управлять уровнем занятости. (Надо добавить, что мы не можем достаточно точно предсказать и время грозы в Стокгольме или управлять климатом Земли.)

Все же со всеми этими ограничениями и оговорками мы многое понимаем сегодня в механизмах рационального выбора человека. Мы знаем, как система переработки информации, именуемая Человеком, встречается со сложностями вне круга своего понимания; какие способности к переработке информации используются им для поиска альтернатив и исчисления последствий в ходе разрешения неопределенностей; а с опорой на это - иногда, но не всегда - как отыскиваются способы действия, которые достаточно соответствуют задаче дня.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Alchian A.A. Uncertainty, evolution and economic theory // J. of Political Economy. 1950. N 58. P. 211-212.

2. Ando A. On a theoretical and empirical basis of macro- econometric models // Paper presented to the NSF C-NBER Conference on Macroeconomic Modeling. Ann Arbor, October 1978.

3. Barnard С.I. The Functions of the Executive. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1938.

4. Baumol W. Business Behavior, Value and Growth. New York: Macmillan, 1959.

5. Becker G.S. Irrational behavior and economic theory // J. of Political Economy. 1962. N 70. P. 1-13.

6. Bonini C.P. Simulation of Information and Decision Systems in the Firm. Englewood Cliffs, N.J.; Prentice-Hall, 1963.

7. Chandler A. Strategy and Structure. Cambridge, Mass.: M.I.T. Press, 1962.

8. Churchill N.C., Cooper W.W., Sainsbury T. Laboratory and field studies of the behavioral effects of audits // Management Controls / Eds. Bonini C.P. et al. New York: McGraw-Hill, 1964.

9. Clarkson G.P.F. A model of the trust investment process / Eds. Feigenbaum E.A. and Feldman J. // Computers and Thought / N.Y.: McGraw-Hill, 1963.

10. Commons J.R. Institutional Economics. Madison: University of Wisconsin Press, 1934.

11. Cyert R.M., Feigenbaum E.A., March J.G. Models in a behavioral theory of the firm // Behavioral Sciecne. 1959. N 4. P. 81-95.

12. Cyert P.M., DeGroot M.H. Rational expectations and Bayesian analysis // J. of Political Economy. 1974. N 82. P. 521- 536.

13. Cyert R.M., DeGroot M.H. Adaptive utility // Eds. Day R.H. and Groves Т. // Adaptive Economic Models. N.Y.: Academic Press, 1975. P. 223-246.

14. Cyert R.M., March J.G. A Behavioral Theory of the Firm. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1963.

15. Cyert R.M., Simon H.A. Theory of the firm: Behavioral- ism and marginalism. Unpublished working paper, Carnegie- Mellon University, 1971.

16. Cyert R.M., Simon H.A., Trow D.B. Observation of a business decision // J. of Business. 1956. N 29. P. 237-248.

17. Dearborn D.C., Simon H.A. Selective perception: the identifications of executives // Sociometry. 1958. N 21. P. 140-144. (Reprinted in Administrative Behavior, 3 ^rd Edition, Chapter 15.)

18. Dutton J.M., Starbuck W.H. // Computer Simulation of Human Behavior. N.Y.: Wiley, 1971.

19. Eliasson G. Business Economic Planning. New York: Wiley, 1976.

20. Eliasson G. (ed.). A Micro-to-Macro Model of the Swedish // Economy. Stockholm: Almqvist & Wicksell, 1978.

21. Friedman B.M. Optimal expectations and the extreme information assumptions of "rational expectations" macromodels // J. of Monetary Economics. 1979. N 5. P. 23-41.

22. Friedman B.M. A discussion of the methodological premises of Professors Lucas and Sargent // After the Philliis Curve: The Persistence of High Inflation and High Unemployment. Boston: Federal Reserve Bank of Boston, 1978.

23. Friedman M. Essays in Positive // Economics. Chicago: University of Chicago Press, 1953.

24. Hayes J.R., Simon H.A. Understanding written problem instructions // Knowledge and Cognition / Ed.

³ П. Митчелл получил в 1978 г. Нобелевскую премию по химии "за понимание процесса переноса биологической энергии благодаря хемиосмотической теории". - Прим. переводчика.

стр. 49

Gregg W. Potomac, Md.: Lawrence Eribaum Assoc., 1974. P. 167- 200.

25. Hirscham A.O. Exil Voice and Loyalty. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1970.

26. Holt С.С., Modigliani F., Muth J.F., Simon H.A. Planning Production / Inventories and Work Force. Engle-wood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1960.

27. Ijiri Y., Simon H.A. Skew Distributions and the Sizes of Business Firms. Amsterdam: North-Holland, 1977.

28. Johnsen E. Studies in Multiobjective Decision Models. Lund, Sweden: Studentlitteratur, 1968.

29. Jorgenson D.W., Siebert C.D. A comparison of alternative theories of corporate investment behavior // American Economic Review. 1968. N 58. P. 681-713.

30. Kahneman D., Tversky A. On the psychology of prediction // Psychological Review. 1973. N 80. P. 237-251.

31. Kornai J. Anti-Equilibirum. Amsterdam: North-Holland, 1971.

32. Kunreuther H. et al. Disaster Insurance Protections: Public Policy Lessons. New York: Wiley, 1978.

33. Leibenstein H. Beyond Economic Man. Cambridge, Mass: Harvard University Press, 1976.

34. Lesourne H. A Theory of the Individual for Economic Analysis. Amsterdam: North-Holland, 1977. V. 1.

35. Lucas R.E. Jr., An equilibrium model of the business cycle // J. of Political Economy. 1975. N 83. P. 1113-1144.

36. Lucas R.E. Jr., On the size distribution of business firms // Bell J. of Economics. 1978. N 9. P. 508-523.

37. March James G. (ed.). Handbook of Organizations. Chicago: Rand McNally, 1965.

38. March J.G., Simon H.A. Organizations. New York: Wiley, 1958.

39. Marris R. The Econonnic Theory of "Managerial" Capitalism. London: Macmillan, 1964.

40. Matschak J. Role of liquidity under complete and incomplete information // American Economic Review. 1949. N 39. (Part 2). P. 182-195.

41. Marschak J., Randner R. Economic Theory of Teams. New Haven. Yale University Press, 1972.

42. Marshall A. Principles of Economics. New York: Macmillan (8th edition, 1920).

43. Mason E.S. Comment // A Survey of Contemporary Economics / Eds. Haley B.T. V. II, Homewood, III.: Irwin, 1952. P. 221-222.

44. Montias J.M. The Structure of Economic Systems. New Haven: Yale University Press, 1976.

45. Muth J.F. Rational expectations and the theory of price movements //Econometrica. 1961. N 29. P. 315-353.

46. Muth J.F. Optimal properties of exponentially weighted forecasts // J. of the American Statistical Association. 1960. N 55. P. 399-306.

47. Nelson R.R., Winter S. Toward an evolutionary theory of economic capabilities // American Economic Review. 1973. N 63. P. 440-449.

48. Nelson R.R., Winter S. Neoclassical vs. evolutionary theories of economic growth // Economic. J. 1974. N 84. P. 886- 905.

49. Newell A., Simon H.A. Human Problem Solving. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1972.

50. Hewell A., Simon H.A. Computer science as empirical inquiry: symbols and search // Communications of the ACM. 1976. N 19. P. 113-126.

51. Orcutt G., Caldwells-Wertheimer R. Policy Exploration through Microanalytic Simulation. Washington, D.C.: The Urban Institute, 1976.

52. Papandrcou A. Some basic problems in the theory of the firm. A Survey of Contemporary Economics / Ed. Haley B.F. Homewood, Irwin, 1952. V. 2.

53. Phelps-Brown E.H. The meaning of the fitted Cobb- Douglas function // Quarterly J. of Economics. 1957. N 71. P. 546- 560.

54. Radner R. A behavioral model of cost reduction // Bell J. of Economics. 1975a. N 6. P. 196-215.

55. Radner R. Satisficing // J. of Mathematical Economics. 1975b. N 2. P. 253-262.

56. Roberts D.R. Executive Compensation. Glencoe: The Free Press, 1959.

57. Samuelson P.A. Discussion: Problems of methodology // American Economic Review. 1962. N 53 (Part 2). P. 231-236.

58. Schultz H. The Theory and Measurement of Demand. Chicago: University of Chicago Press. 1938.

59. Simon Н.А. Administrative Behavior. New York: Macmillan, 1947 (3-rd edition, 1976).

60. Simon Н.А. A formal theory of the employment relation // Econometrica. 1951. N 19. P. 293-305.

61. Simon Н.А. A comparison of organization theories // Review of Economic Studies. 1952-1953. N 20. P. 40-48.

62. Simon Н.А. A behavioral model of rational choice // Quarterly J. of Economics. 1955. N 69. P. 99-118.

63. Simon Н.А. Rational choice and the structure of the environment // Psychological Review. 1956. N 63. P. 129-138.

64. Simon Н.А. Dynamic programming under uncertainty with a quadratic criterion function // Econometrica. 1956. N 24. P. 74-81.

65. Simon Н.А. Models of Man. New York: Wiley, 1957.

66. Simon Н.А. The compensation of executives // Sociometry. 1957. N 20. P. 32-35.

67. Simon Н.А. Theories of decision making in economics // American Economic Review. 1954. N 49. P. 223-283.

68. Simon Н.А. Discussion: Problems of methodology // American Economic Review. 1962. N 53 (Part 2). P. 229-231.

69. Simon Н.А. From substantive to procedural rationality // Methodological Appraisal in Economics / Eds. Latsis S.J. Cambridge: Cabridge University Press, 1976.

70. Simon Н.А. Rationality as process and as product of thought// American Economic Review. 1978a. N 68. P. 1-16.

стр. 50

71. Simon H.A. On how to decide what to decide // Bell J. of Economics. 1978b. N 9. P. 494-507.

72. Simon Н.А., Kozmetsky G., Guetzkow H., Tyndall G. Centralization vs. Decentralization in Organizing the Controller's Department. New York: The Controllership Foundation, 1954 (reprinted 1978, by Scholars Book Company, Houston, Texas).

73. Simon H.A., Levy F.K. A note on the Cobb-Douglas function // Review of Economic Studies. 1963. N 30. P. 93-94.

74. Stigler G.J. The economics of information // J. of Political Economy. 1961. N 69. P. 213-215.

75. Theil H. A note on certainty equivalence in dynamic planning // Econometrica. 1957. N 25. P. 346-349.

76. Von Neuman J., Morgenstern O. Theory of Games and Economic Behavior. Princeton: Princeton University Press, 1944.

77. Walters A.A. Production and cost functions; an econometric survey //Econometrica. 1963. N 31. P. 1-66.

78. Williamson O. Markets and Hierarchies Analysis and Antitrust Implications. New York: The Free Press, 1975.

79. Winter S. Satisficing selection and the innovating remnant // Quarterly J. of Economic. 1971. N 1. V. 85. P. 237-261.

стр. 51

ПРОБЛЕМА УВЕРЕННОСТИ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ

Автор: И. Г. Скотникова

(c) 2002 г.

Канд. психол. наук, ст. научный сотр. ИП РАН, Москва

ПРОБЛЕМА УВЕРЕННОСТИ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ^*

Анализируются современные представления о психологическом содержании понятия "уверенность". Рассматриваются направления исследований уверенности в суждениях, развивающиеся в зарубежной и отечественной науке. Специальное внимание уделяется изучению калибровки (реализма) уверенности - характеристике парадигмы, наиболее распространенной в настоящее время на Западе.

Ключевые слова:уверенность в суждениях, оценка вероятности, принятие решения, калибровка (реализм) уверенности, ситуации с неопределенностью, задачи порогового типа, сенсорное различение.

Понятие уверенности ( Ув) затрагивалось многими отечественными психологами, но его специальные систематические исследования развивались до недавнего времени преимущественно на материале педагогической психологии. Это - изучениеУвшкольников и студентов в себе и своих знаниях в соотношении с успеваемостью. Результаты получены неоднозначные, что, с одной стороны, характерно вообще для исследований соотношений междуУви правильностью исполнения в мировой науке (см. ниже), а с другой, видимо, связано с тем, что упомянутые разрозненные и сравнительно редкие работы не были объединены общей строгой количественной методологией, поскольку в них преобладала феноменологическая, описательная фактология (см. обзоры [4, 5]). Можно констатировать, что развитых традиций, выраженного подхода, определенной школы в изученииУвв российской науке не сложилось.

Заметная активизация отечественных исследований Увпроизошла в последнее десятилетие (см. [4, 5, 8, 9, 11-14, 37- 39]) прежде всего под влиянием бурного развития зарубежных работ в этой области. ИсследованияУви субъективной вероятности стали междисциплинарными, распространяясь на экономику, политику и другие сферы жизни человека, где важнейшую роль играет вероятностное прогнозирование. На Западе интерес к этим проблемам резко возрос начиная с середины XX в. и устойчиво удерживается поныне, так как высока их значимость для понимания механизмов принятия решения. Изучение этих механизмов находится в центре внимания зарубежной науки, поскольку в современном мире чрезвычайно возросли психологические нагрузки на человека: стала типичной необходимость для его жизни и деятельности принимать ответственные решения в ситуациях с неопределенностью, вызванных дефицитом или избытком входной информации. Это характерно для большинства видов сложной профессиональной деятельности (руководителей, предпринимателей, юристов, военачальников, врачей, педагогов и др.). Практическое значение исследованийУвчеловека определяется степенью его переживания уверенности-сомнительности, в значительной мере влияющего на то, какое решение будет вынесено: правильное или ошибочное, и насколько быстро. Кроме того, во многих жизненных ситуациях с неопределенностью важна не только правильность суждений, но и степеньУвв них субъекта. Так, репутация врача пострадает, если он будет часто ставить уверенные диагнозы, которые не всегда оказывается возможным подтвердить (даже если в среднем они подтверждаются, весьма сомнительнаУвбез достаточных оснований). Или: ценность прогнозов экономиста растет для менеджера, если уверенные предсказания оправдываются чаще.

Несмотря на многообразие психологических дефиниций Ув(см. [5, 8]), можно выделить два основных положения в понимании этого конструкта, сложившиеся как в российской, так и в зарубежной науке, и соответственно два ведущих направления исследований.

1. Уверенность в себе (self confidence) - исследуется с помощью ряда опросников Ув(в психотерапии, социально-психологических ситуациях).

2. Уверенность в правильности своих суждений (confidence) - обычно изучается на материале выполнения когнитивных заданий разного уровня, предполагающих вероятностный прогноз события либо выбор из ряда альтернатив: при оцен-

^* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (код проекта N 00-06-00211a).

стр. 52

ке общей осведомленности (general knowledge), решении сенсорно-перцептивных задач порогового типа.

Такое разграничение близко к положению о разведении личностной и ситуативной Ув,введенному в отечественной психологии по аналогии с личностной и ситуативной тревожностью (Е.А. Серебрякова [10]; см. также И.В. Вайнер [4]; В.Б. Высоцкий [5]). Согласно И.В. Вайнеру [4], возможны сочетания высокой личностнойУвкак с высокой, так и с низкой ситуативной, причем исполнение в пороговой задаче оптимально при сочетании высокой личностнойУвс низкой ситуативной. Представляется справедливой критика этого положения В.Б. Высоцким [5], который указывает, что понимание ситуативнойУву И.В. Вайнера смещается от Ув в своих результатах кУвв поступающей информации, а понимание эффективности в решении задачи - от степени точности решения к устойчивости следования определенной стратегии. Думается, что более логична и непротиворечива позиция В.Б. Высоцкого: личностнаяУв- это производное от ситуативной, но обобщенная на всем опыте субъекта. Полученные им данные указывают на то, чтоУвв правильности решения мыслительных задач зависит не от реальных результатов решения, а отУвв себе как личностной характеристики. Обзорные и экспериментальные материалы о личностнойУвпредставлены в работах [8,9], о личностнойУвиУвв суждениях - в [4, 5].

Автор этой статьи уже около 10 лет проводит систематические экспериментальные исследования Увпри принятии решения в неопределенных ситуациях на материале задач базового уровня когнитивной сферы - сенсорно- перцептивного. Примером таких ситуаций являются сенсорно- перцептивные задачи порогового типа, широко распространенные в деятельности операторов технических систем, работающих в режиме обнаружения слабых сигналов среди помех, различения сходных сигналов или объектов, а также их идентификации.

В процессе решения таких задач для человека характерны переживания неуверенности, сомнений, вызванных дефицитом сенсорной информации, что в свою очередь влияет на результаты решения, их правильность- ошибочность. Поэтому проводимое автором исследование Увнаправлено на выяснение психологической природы ошибок в неопределенных ситуациях. В связи с этим далее мы будем рассматривать проблемы, касающиеся второго направления в исследованияхУв,а именно -Увв суждениях.

Обычно Увв суждениях понимается как характеристика принятия решения - одна из психологических переменных, включенных в процесс решения. Наиболее четко это формулируется в психофизических работах, в которых с появлением в середине XX в. теории обнаружения сигнала ответ наблюдателя в задачах обнаружения, различения и идентификации сигналов стал рассматриваться как результирующая действия двух основных факторов: сенсорной чувствительности и процессов принятия решения (в частности, с определенной степеньюУв) о полученном сенсорном впечатлении. Поэтому за рубежом наиболее разветвленный анализ порождения и внутренних механизмов Ув дается в психофизике. Он выходит на построение теоретических и математических моделей принятия решения, где одним из аспектов решения является степеньУв(см. ниже). Процесс решения представляется вслед за А. Тверски (1972 - см. [41]) как выбор одной из конкурирующих альтернатив. Соответствующие альтернативам степениУвопределяются числом колебаний этих альтернатив: чем больше колебаний, тем меньшеУв(Р. Одли, 1960; М. Ушер, Д. Закаи, 1993 [41]). Вместе с тем помимо представления об участииУвв операциях, традиционно выделяемых в структуре процесса решения: сравнении и выборе гипотез, - характерны указания и на другие функцииУв.А именно - на когнитивные функции, относящиеся к блоку переработки информации в традиционной схеме когнитивной психологии:Увв суждениях трактуется не только как параметр решения, но и как метакогнитивный процесс - переживание по поводу своих впечатлений, решений, знаний [20, 21], как один из источников когнитивного контроля над суждением, повышающий его точность, но ограничивающий возможности субъекта обнаруживать свои ошибки [42]. Таким образом, в западной психофизической литературе присутствует пониманиеУвв суждениях как сложного, комплексного, полифункционального конструкта.

В задачах на вероятностное прогнозирование и общую осведомленность оценка человеком своей Увв правильности суждения чаще всего отождествляется с оценкой вероятности полученного правильного ответа [28, 31], что можно рассматривать вслед за И.В. Вайнером [4] как более когнитивистскую трактовкуУв.

Ряд российских исследователей сенсорных и сенсомоторных феноменов интерпретирует Увкак регулятивный процесс в терминах концепции Б.Ф. Ломова о системном строении психики, включающем когнитивную, регулятивную и коммуникативную подсистемы [7]. О.А. Конопкин (1973), а также Ю.М. Забродин (1976) определяютУвкак внутреннюю обратную связь, определяющую готовность человека к взаимодействию с внешней средой (см. [4]). И.В. Вайнер [4] прямо характеризует оценкуУвкак процесс, скорее, регулятивный - оценочную психическую функцию (видимо, точнее - оценочное психическое переживание, состояние. -И.С.), детерминированную

стр. 53

в значительной степени индивидуально-личностными факторами, в отличие от оценки вероятности как преимущественно когнитивном процессе, определяемом прежде всего входной информацией. С позиций концепции Ломова, трактовка Увкак регулятивного процесса соответствует доминирующему в западных психофизических исследованиях представлениям обУвкак о переменной решения, поскольку процессы решения, по Б.Ф. Ломову, входят в регулятивную подсистему.

В. Б. Высоцкий [5] отмечает, что проводимое Вайнером разведение оценок вероятности и Увможет быть адекватным для русскоязычной психологической литературы, где термину "вероятность" придается объективное значение, а термину "уверенность" - субъективное. В отличие от этого в англоязычной литературе оценка вероятности события действительно понимается как оценка степениУвв том, что оно произойдет. Поэтому обе категории трактуются как субъективные и тем самым сближаются. Вместе с тем еще Р. Прайс (1767) впервые развел категории субъективной вероятности иУв(см. [25]). С 80-х гг. XX столетия публикуются экспериментально-теоретические материалы, позволившие высказать предположение о различии оценокУвв когнитивных задачах (таковыми принято называть семантические задачи, в частности - на общую осведомленность) и сенсорно-перцептивных [22, 29]. Д. Канеман с соавт. [28] разграничили два вида неопределенности: в когнитивных сужденияхвыведенная(reasoned) из знаний субъекта (например: "Я не сомневаюсь, что уровень жизни в Финляндии выше, чем в Кении"), а в перцептивных -непосредственная(direct): "Мне кажется, что я видел этого человека раньше, но я не уверен". Эту точку зрения в настоящее время наиболее последовательно развивают и отстаивают шведские авторы. В первом случае оценкаУвотражает когнитивные "подсказки" (cues), формируемые в индивидуальном опыте субъекта, и выводится из них в тесной связи с оценками вероятности, а во втором переживается непосредственно в самом сенсорном впечатлении (М. Бьоркман и др. [19, 20]). Это же различие подчеркивает Р. Грегсон [25]:Увв сенсорных задачах не обязательно связана с категориальным суждением - она может ассоциироваться с интенсивностью ощущения без использования вероятностной метрики;Ув -это не вероятность и не метакогнитивное суждение, она, скорее, приближается к перцептивной переменной.

Безотносительно к продолжению дискуссии о том, различаются ли оценки Увв когнитивных и сенсорных задачах (см. [17, 32]), представляется, что во втором случаеУвдействительно определяется прежде всего величиной сенсорного впечатления и не обязательно выражается вероятностной оценкой. Вместе с темУвпоявляется, когда необходимо оценить появившееся впечатление. Если же этого не требуется, то само оно нейтрально - в нем нет уверенности-сомнительности. То естьУвпри всей своей неразрывной взаимосвязи с величиной ощущения все же функционально включена в процесс решения, и потому не упоминать об этом, сводяУвк перцептивной переменной, неадекватно.

Процессы оценки вероятности и оценки Увблизки по психологическому содержанию, с чем нельзя не согласиться, но тем более продуктивно выделение их специфики относительно друг друга - ведь смешение понятий затуманивает и без того не слишком ясное психологическое знание. При этом представляется, что репрезентации концепта "уверенность в суждении" как преимущественно когнитивного (а также сенсорно-перцептивного) либо регулятивного подчеркивают в нем лишь один из аспектов. По- видимому,Увв суждениях - системное психическое образование, выполняющее и когнитивную функцию - рефлексия субъекта о полученной информации, своих знаниях, вероятностный прогноз правильности решений, и регулятивную - переживание и состояние, связанное с этими процессами и влияющее на латентность и результат решения: принятие той или иной гипотезы в зависимости от прогноза их правильности, и когнитивно-регулятивную - оценка правильности решения. Таким образом, в силу обеих этих функцийУвявляется существенной детерминантной как приема и переработки информации, так и принятия решения.

Методически зарубежные исследования Увв когнитивных и сенсорно-перцептивных задачах представляют собой последовательное вынесение субъектом двух суждений: первичного - ответ на предложенный вопрос или квалификация полученного сенсорного впечатления (есть или нет сигнал либо различие двух сигналов; больше один сигнал, чем другой, меньше либо равен ему); вторичного - оценка своейУвв правильности первичного суждения. Такая процедура не предполагает анализ протекания самого процесса решения, а лишь регистрирует конечный результат решения и последующую оценкуУв.Поэтому в большинстве работУврассматривается как появляющаяся после исходного суждения: " Увпосле решения" (postdecisional confidence). В этом смыслеУввыступает как компонент внешнего по отношению к решению и действительно вторичного процесса оценивания, от которого таким образом оказывается независимым результат решения (Р. Одли, 1960; С. Лихтенштейн и др., 1977, 1982; Д. Викерс с соавт., 1982, 1985, и др. - см. [16]).

Автору настоящей статьи представляется, что при анализе только результатов, а не процесса решения, не разводятся конечная осознанная

стр. 54

оценка Уви исходное бессознательное переживаниеУв,которое может исходно непосредственно включаться в "психологическую ткань" процесса решения (продуцирование гипотез, их сравнение и выбор какой-либо одной для вынесения суждения) и в его структуре выполнять свою регулирующую функцию: время решения и его результат (какая гипотеза будет принята) могут в значительной мере зависеть от степенейУвдля разных гипотез.

Некоторые исследователи полагают, что Уввозникает непосредственно после первичного впечатления в ходе вынесения суждения о нем. Такую " Ув,появляющуюся в ходе решения" (decisional confidence), чаще относят лишь к сенсорным задачам [19, 25, 34]) и реже - к когнитивным (см. [16]).

Дж. Барански и У. Петрусик [16, 34] установили, что оба "локуса" переживаний Уввозможны. Регистрируя время суждений обУв,они обнаружили в ряде экспериментальных условий увеличение ВР с введением оценокУв,указывающее на то, что переживание степениУввлияет на первичное решение, поэтому в данных случаях точка зрения о возникновенииУвпосле решения неверна. А именно: переживание степениУввозникает после решения, во-первых, в трудных задачах (на сенсорное различение) и, во-вторых, при ограничении времени наблюдения и заданной в инструкции установке на скорость ответов, а также при неограниченном времени наблюдения и установке на точность ответов - в начале эксперимента, тогда как в легких задачах и в процессе эксперимента переживаниеУвначинает появляться уже в самом ходе решения. Авторы полагают, что, поскольку в трудных задачах ВР велико, введение оценокУвзамедляет решение в меньшей степени, чем в легких задачах, где ВР мало. При установке на скорость субъект не успевает одновременно и принять решение, и почувствовать и оценитьУв,поэтому оба процесса происходят последовательно. При установке на точность то же самое происходит вначале, до автоматизации процессов вынесения обоих суждений, тогда как по мере их автоматизации переживаниеУвначинает включаться в процесс решения. При этом внимание субъекта делится между необходимостью вынести основное решение и оценить степеньУв.

За рубежом теоретические модели внутренних механизмов Увв когнитивных суждениях появились лишь в последнее десятилетие (Дж. Гигерензер и др., 1991; М. Бьоркман, 1994; И. Эрев и др., 1994; П. Джуслин и др., 1994,1997 - см. [20,26, 27]). Применительно к сенсорным задачам (обычно на различение сигналов по типу "больше- меньше-равно") уже около полувека проводится процессуальный теоретико-экспериментальный анализ принятия решения, включающий рассмотрение роли и местаУвв его структуре и динамике и разработку ряда математических моделей, позволяющих не только проверять соответствие концептуальных идей эмпирическим данным, но и предсказывать характеристики процессов решения, включающих степеньУв.Поскольку автор данной статьи изучаетУвв сенсорных суждениях, представим кратко основные классы таких моделей. При изложении моделей, отнесенных к первым двум классам (основанных на теории обнаружения сигнала и стохастическом накоплении очевидности), цитирование работ, на которые не указаны ссылки, дано на основе обзоров [13,16,42], а моделей, отнесенных к третьему классу, - по обзору [36].

Согласно моделям, разработанным в русле теории обнаружения сигнала, в каждом наблюдении степень Увопределяется расстоянием на оси сенсорных впечатлений от величины полученного сенсорного эффекта до величины сенсорного эффекта, соответствующего критерию принятия решения. Процесс оценки наблюдателем степени своейУвс помощью нескольких градацийУврепрезентируется как использование им нескольких критериев решения, разделяющих нормальное либо отклоняющееся от нормального распределение сенсорных эффектов от стимулов или их различий (по типу процедуры "оценки" -"rating"). Если конкретное наблюдение попало в определенный сегмент распределения, то в ответе сообщается данная категорияУв(Ф. Кларк, 1960; Д. Норман, У. Уикелгрен, 1969; Р. Кинчла, К.Коллиер, 1974; У. Феррел, 1980, 1995 [23]; М. Трейсман, А. Фолкнер, 1984; М. Бьоркман с соавт., 1993 [19]; Дж. Баланкришнан и Ратклифф, 1996, и др.). Недостаток приведенных моделей (как следствие теории обнаружения) в том, что они описывают лишьУви правильность ответов, но не время ответа и его взаимосвязи с двумя этими переменными.

Весьма многочисленный класс представляют также модели, описывающие Увкак стохастический процесс накопления очевидности в пользу каждой из конкурирующих гипотез (Р. О дли, 1960). Это различные варианты "модели случайных блужданий" ("Random Walk Model" - С. Линк, Р. Хес, 1974; Р. Хес и др. 1988) и "аккумуляторной модели" ("Accumulator Model" - Д. Викерс и др., 1979, 1988, 1998 - см. [42]; Дж. Барански, У. Петрусик, 1998 [16]). Они описывают процесс решения как стохастический путь, состоящий из последовательных малых шагов, в ходе которых накапливается информация в пользу каждой из двух (>, <) или трех (>, <, =) гипотез на раздельных счетчиках либо общем счетчике-накопителе. Принимается та гипотеза, информационный порог которой достигается первым.Увинтерпретируется как функция разности величин информа-

стр. 55

ции, накопленных в пользу этих гипотез. Модели данного класса описывают помимо Уви правильности ответов не только время первичного ответа и его соотношение с двумя названными переменными, но и время вторичного суждения обУв.

Представления как теории обнаружения сигнала, так и стохастического накопления очевидности использованы С. Линком [6] в предложенной им модели Увна основе разработанной этим автором волновой теории сходства и различия.Увописывается как функция двух переменных: критерия решения, величины стимуляции (и соответственно - различимости) - и результат работы механизма случайных блужданий. Здесь в анализ включено время первичного ответа, но не рассматривается время суждения обУв.

Модели, которые можно отнести к третьему классу, строятся на основе алгебры нелинейной психофизической динамики (Р. Грегсон, 1988, 1992, 1995, 1999 - см. [25]) и нейросетевой парадигмы (М. Ушер, Д. Закаи, 1993 [41]; В.М. Шендяпин, 2001 [36]). В соответствии с моделью Р. Грегсона, Увпредставляется как нелинейно-динамический двухфазный каскадный процесс: она немедленно следует за сенсорным впечатлением, а не за суждением о нем. Математический аппарат, используемый в этой модели и включающий дифференциальные уравнения, гораздо сложнее, чем в моделях, приведенных выше.

М. Ушер и Д. Закаи [41], базируясь на концепции А. Тверски (1972) о процессе решения как элиминировании конкурирующих альтернатив до принятия одной из них и раннем варианте модели стохастического накопления очевидности (Р. Одли, 1960), построили нейросетевую многоаспектную модель принятия решения, одним из аспектов которой является степень Ув.Неуверенность рассматривается как результат неустойчивых стратегий решения, что перекликается с представлениями И.В. Вайнера [4]. В.М. Шендяпин [36] модифицировал наиболее авторитетные версии принципиальной схемы стохастического накопления очевидности, а также современного нейросетевого аппарата (Хес, Фулхем, 1988; Д. Викерс и др., 1979, 1988, 1998 - см. [36, 41]). При этом он развивает brainlike-подход в математическом моделировании в отличие от аксиоматики логического подхода (что означает принципиальную направленность на воспроизведение работы реального мозга, а не логического автомата) в сочетании с ключевыми идеями синергетики, которые в психологии наиболее теоретически близки концепции функциональных систем П.К. Анохина (1978).

В отечественной науке специальное развернутое экспериментальное исследование динамики степени Увна разных стадиях процесса решения (мыслительных задач) выполнено В.Б. Высоцким [5]. Установлено, что на протяжении процесса решенияУвменяется незначительно, она слабо связана с реальными результатами процесса решения, но, напротив, обнаруживает значительную индивидуальную устойчивость и определяется преимущественно личностными факторами (см. ниже). В этой работе реализован принципиально процессуальный подход к изучению психических явлений, в частности - принятия решения, уверенности (А.В. Брушлинский, В.А. Поликарпов [3]).

Среди современных дефиниций психологического содержания понятия "уверенность в себе" (личностная Ув), представленных в отечественной литературе, можно выделить определения, наиболее проработанные теоретически и экспериментально В.Г. Ромеком [8, 9] и В.Б. Высоцким [5]. Знаменательно, что оба определения практически совпали, несмотря на независимость исследований: уверенность в себе - это принятие своих действий, решений, навыков как правильных, уместных (т.е. принятие себя). При этом в качестве ведущих личностных детерминант Уввыявлены такие базовые структуры, как мотивация достижений [4], кроме того, волевой самоконтроль и тревожность [5], а социально-психологическими детерминантами выступили принятие себя (в узком смысле диагностируемое специальными методиками), инициатива и смелость в социальных контактах [8, 9].

Следует отметить, что, с одной стороны, экспериментальные исследования Уввпервые появились в области психофизики, с которой вообще началась история психологии как самостоятельной экспериментальной науки. С другой стороны, пожалуй, первыми среди "переменных субъекта", продолжающихся изучаться на протяжении всей истории психофизики (пусть с заметными перерывами), стали исследования его уверенности-сомнительности в суждениях о своих сенсорных впечатлениях. Ведь при решении пороговых задач, где всегда приходится отвечать, несмотря на высокий дефицит сенсорной информации, состояние сомнения типично для человека. Г.Т. Фехнер (1860) выделил интервал неопределенности в задаче различения (диапазон стимулов, различие между которыми почти не воспринимается), а С. Персе (1894) нашел эмпирическую меру неопределенности ощущений - степень уверенности в ответе, с которой он считал тесно связанной вероятность ответов "да (был предъявлен стимул)" (см. [6]). На рубеже XIX и XX вв.Уввесьма интенсивно изучалась в психофизике - в связи с правильностью ответов и их скоростью - ВР - в задаче "больше-меньше" - различения (по методу констант) с использованием трех и более градацийУв.

Было установлено следующее (см. [4, 6, 19]):

стр. 56

а. Увповышается монотонно с ростом точности, но "отстает" от нее (феномен "недостаточной уверенности" (НДУ) - underconfidence). При этом наблюдается внутрииндивидуальная взаимосвязьУви точности, но не межиндивидуальная.

б. С ростом точности и Увответов скорость их растет (ВР падает).

Впоследствии было обнаружено, что взаимные соотношения между тремя основными параметрами решения изменяются с изменением условий наблюдений. В частности, точность и Увответов растут с ростом длительности стимулов, задаваемых экспериментатором, и падают, когда они регулируются самим испытуемым [42]. Обратная взаимосвязьУви ВР наблюдается лишь в тех случаях, когда время на ответ не ограничивается; при его же ограничении эта взаимосвязь прямая [33]. Вовсе не однозначным оказался также феномен НДУ. Уже на рубеже XIX и XX вв. началась дискуссия о том, насколько он типичен. Так, НДУ обнаружена в основном для низких и средних категорий уверенности, тогда как для высоких она исчезала и даже изменялась на "сверхуверенность" (СВУ - overconfidence, см. [4, 6, 19]).

Начиная с работ Д. и П. Адамсов (1957) (см. [4, 13]) за рубежом активно развернулось новое направление в изучении ключевой проблемы Ув- степени адекватности уровняУвправильности исполнения (точности - accuracy) - исследования "реализма", или "калибровки"Ув.Предложена удобная процедура и однородные меры для сопоставленияУви точности: испытуемые оценивалиУвв процентах, что сравнивалось с процентом их правильных ответов. Чаще всего подтверждался классический феномен "недостаточной уверенности" в сенсорном различении по типу "больше-меньше" (меньшая в процентахУв,чем процент правильности, в противоположность "сверхуверенности" в задачах на общую осведомленность (general knowledge) - [19, 31]). Разработана "теория субъективных сенсорных расстояний" [19], обосновывающая сенсорную НДУ на основе тер-стоуновского нормального сенсорного рассеяния и равноделения интервала сомнения между верными и ошибочными ответами, в результате чего среди сомнительных ответов больше оказывается верных, чем ошибочных. Вместе с тем в ряде условий различения, обнаружения и идентификации НДУ не проявлялась, но обнаруживалась сверхуверенность (Дж. Светс и др., 1961; Б. Мюрдок и др., 1966; Р. Дэйвс, 1980; Дж. Керен, 1988; Дж. Гигерензер и др., 1991; см. [37]) (см. рисунок). Более того, в задачах на общую осведомленность был выявлен парадоксальный "эффект трудности-легкости", ЭТЛ (Hard-Easy Effect): СВУ лишь в трудных задачах, а в легких, напротив, НДУ. Критики считают ЭТЛ артефактом невалидного для испытуемых отбора вопросов на оценку знаний, устраняют его с помощью валидных вопросов и не распространяют на сенсорно-перцептивные задачи, при решении которых, по их мнению, возможна только НДУ [20, 26, 27]. Однако при детальном анализе различных уровней трудности в таких задачах был выявлен и теоретически обоснован ЭТЛ - СВУ при трудном различении - пороговом и подпороговом, где пропорция правильных ответов (PC) не превышала 0.8, и НДУ при легком различении - надпороговом, гдеPCпревышала 0.8 [15, 17, 23, 40]. В литературе ведется острая дискуссия преимущественно между шведскими и канадскими авторами. Несмотря на взаимную проверку экспериментальных данных, в работах шведских специалистов по-прежнему регистрируется НДУ [27, 32], а у канадских исследователей также СВУ и ЭТЛ [17].

При более подробном сопоставлении данных шведских исследований, авторы которых делают вывод о типичности НДУ в сенсорном различении, и работ, где в нем выявлен ЭТЛ, обнаруживается не только различие этих данных, но даже их противоположность. Действительно, в первой группе работ НДУ установлена для большинства, но все же не для всех категорий Ув,а лишь для нижних и средних (соответствующих невысоким значениям пропорции верных ответов), тогда как для верхних категорий знак эффекта меняется:

НДУ переходит в СВУ. Это происходит при зна-

График калибровки (реализма) уверенности, отражающий зависимость правильности решения (пропорции верных ответов в долях единицы) от уровня Ув(используемых категорийУвв долях единицы). Диагональ координатной плоскости отображает идеальную калибровку, кривые1, 2 -недостаточнуюУв(переходящую в сверхуверенность для верхних категорий Ув), кривая3 -сверхуверенность. Данные взяты из работы [33].

стр. 57

чениях пропорции верных ответов, больших, чем 0.8 [19, 21, 32].

Таким образом, рассмотренные исследования описывают инвертированный ЭТЛ: НДУ при трудных (пороговых) условиях различения и СВУ - при легких (надпороговых), в отличие от факторов, демонстрирующих прямой ЭТЛ в сенсорном различении [15, 17]. Если представить те и другие данные отображенными на психометрической функции, то окажется, что при передвижении снизу вверх по кривой в первом случае НДУ переходит в СВУ, а во втором - наоборот. Как видно, данные литературы по проблемам СВУ-НДУ и ЭТЛ в сенсорном различении крайне противоречивы.

Сравнительный анализ показал, что шведские испытуемые практически никогда не давали ответы "полностью уверен" [27, 32], тогда как канадские и американские - в 20-40% случаев [17], а российские - в 90% случаев! [37, 38]. Кроме того, 46.3% американских и только 15.5% шведских автомобилистов оценивали себя как входящих в 20% лучших водителей (О. Свенсон, 1981 - см. [17]).

В ряде исследований описаны кросскультур-ные и кросснациональные различия в вероятностных суждениях. Обнаружено устойчивое превышение СВУ у представителей стран Юго-Восточной Азии (особенно у китайцев) в сравнении с американцами (Дж. Яте и др., 1996, 1997; С. Йео, Н. Харвей, 1997 - см. [17]). На основании перечисленных материалов Дж. Барански и У. Петрусик [17] предположили, что в оценках Увпри решении сенсорно-перцептивных задач также могут проявиться кросскультурные и кросснациональные различия.

В рамках парадигмы калибровки разработан ряд показателей Ув.Прежде чем охарактеризовать проблему соотношения между ними, представим основные индексы [15, 19, 35, 43].

PC = n _cor/N (proportion of correct responses) - пропорция всех правильных ответов, полученных в эксперименте;

- средняя взвешенная исполь зуемая категорияУв;

В = М(х) - PC (bias) - величина смещения средней категории Увотносительно пропорции правильных ответов: отрицательная величина В указывает на недостаточнуюУв,положительная -на чрезмерную, нулевая - на адекватность оценокУв;

(calibration) - "калибровка": показатель соответствия между используемыми категориямиУви пропорциями правильных ответов, полученными для каждой категории. Чем меньше величина С, тем больше это соответствие, т.е. тем лучше субъект "отслеживает" используемыми категориямиУвпропорции правильных ответов, даваемые им для каждой категории;

(resolution) - "разрешение": показатель отклонения пропорций правильных ответов, полученных для каждой категорииУв,от общей их пропорции по всему эксперименту; характеризует распределение правильных и ошибочных ответов между категориямиУв.Чем больше величина R, тем лучше субъект различает свои правильные и ошибочные ответы;

SI = М(Х) _cor- M(X) _err(slope) - показатель различия средних категорийУв,полученных для правильных и ошибочных ответов, где: М(Х) _cor- средняя взвешенная используемая категорияУвдля правильных ответов; М(Х) _еrr- средняя взвешенная используемая категорияУвдля ошибочных ответов. Чем больше величина SI, тем лучше субъект различает свои правильные и ошибочные ответы.

Обозначения: n _сог- общее число всех правильных ответов, полученных в эксперименте; N - общее число измерений; х _i- численные значения используемых категорийУв(в долях единицы или процентах); n _i- число случаев использования 1-й категорииУв;С; - пропорция правильных ответов, полученных при использовании 1-й категорииУв.

Проблема соотношений между показателями Увявляется сложной и дискуссионной. В литературе, посвященной описанию калибровкиУв,представлены противоречивые точки зрения. Индекс R ("разрешение") интерпретируется как отражающий наклон кривой калибровки - функции зависимости частоты правильных суждений от категорийУв[30], так и не связанный с этим наклоном [43]; как лучший в задачах на сенсорное различение (отражающий более дифференцированное распределение категорийУвмежду верными и ошибочными ответами), чем в задачах на общую осведомленность [21, 22, 29], так и наоборот [18]; как связанный с величиной С ("калибровки") - соотношения между используемыми категориямиУви соответствующими частотами верных ответов [43] и вносящий в нее больший вклад, чем значение В ("смещение оценок Ув") [20], так и не коррелирующий с величинами С и В (обнаруживающими корреляции между собой), но коррелирующий с величиной S ("разностьУвдля верных и ошибочных ответов") [21]. Таким образом, в целом нельзя не согласиться с мнением о том, что принятые индексыУв,возможно, не являются взаимонезависимыми, но отношения между ними весьма сложные, и поэтому все их следует использовать в анализе экспериментальных данных, чтобы получить максимально информативные результаты [35]. Именно такой многосторонний анализ показателейУви различных функциональных зависимостей между ними

стр. 58

и характеристиками исполнения предпринят автором этой статьи.

Используется парадигма калибровки уверенности, которая является наиболее развитой и продуктивной при изучении Увв суждениях. Наше исследованиеУв -второе в отечественной науке (после работы И.В. Вайнера [4]): а) с позиций калибровочного подхода и б) в психофизических задачах.Уввыступает как одна из тех "переменных субъекта", которые существенно влияют на сенсорное исполнение, в связи с чем их изучение (в частности, роли Ув) стало содержанием субъектно-ориентированного подхода в психофизике [1,2,13].

Исследуется малоизученная в психофизике задача с ответами "одинаковые-разные" ("same-different), которая тем не менее широко распространена во многих областях практики, поскольку допускает не только количественное, но и качественное сравнение между собой любых объектов, субъектов и событий ("такой - не такой" [24]).

На материале порогового зрительного различения временных интервалов изучаются соотношения трех принципиальных переменных между собой (точности ответов, их уверенности и скорости - по 19 индексам) и их соотношение с интериндивидуальными различиями наблюдателей по рефлективности-импульсивности, поскольку именно этот когнитивный стиль более других характеризует принятие решений в ситуациях с неопределенностью, для которых типичны состояния сомнения. Также исследуются кросскуль- турные различия в оценках Увв неопределенных ситуациях изучаемого типа (сенсорных пороговых) при сравнении российской и немецкой выборок испытуемых. Часть полученных результатов опубликована в развернутом виде за рубежом [37-39] и более сжато - в отечественных изданиях [11-14]. Сводное представление основных экспериментальных результатов, включающее табличный материал, не представленный ранее в российской научной печати, а также новые данные, публикующиеся впервые, будут даны в следующей статье автора.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бардин К.В., Индлин Ю.А.Начала субъектной психофизики. М.: ИП РАН, 1993.

2. Бардин К.В., Скотникова И.Г., Фришман Е.З.Субъективный подход в психофизике // Проблемы дифференциальной психофизики / Отв. ред. К.В. Бардин. М.: ИП АН СССР, 1991. С. 4-17.

3. Брушлинский А.В., Поликарпов В.А.Мышление и общение. 2-е изд., дораб. Самара, 1996.

4. Вайнер И.В.Субъективная уверенность при решении психофизической задачи: Дис. ... канд. психол. наук. М.: ИП АН СССР, 1990.

5. Высоцкий В.Б.Личностные и процессуальные условия формирования уверенности в правильности решения задачи: Дис. ... канд. психол. наук. М.: ИП РАН, 2001.

6. Линк С.Волновая теория сходства и различия. Днепропетровск: ДГУ, 1995.

7. Ломов Б.Ф.Методологические и теоретические проблемы психологии. 2-е изд. М.: Наука, 1999.

8. Ромек В.Г.Понятие уверенности в себе в современной социальной психологии // Психологический вестник. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1996. Вып. 1. Ч. 2. С. 132-146.

9. Ромек В.Г.Уверенность в себе как социально- психологическая характеристика личности: Дис. ... канд. психол. наук. Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1997.

10. Серебрякова Е.А.Уверенность в себе и условия ее формирования у школьников. М., 1955.

11. Скотникова И.Г.Ошибки наблюдателя в задачах порогового типа в соотношении с временными характеристиками и уверенностью - сомнительностью сенсорного образа // Психический образ: строение, механизмы, функционирование и развитие: II Международные научные Ломовские чтения. Тезисы докладов. М.: ИП РАН, 1994. Т. 2. С. 82-84.

12. Скотникова И.Г.Исследования уверенности- сомнительности в сенсорном различении // Ежегодник Российского психологического общества. Психология сегодня. М.: РПО, 1996. Т. 2. Вып. 3. С. 34-36.

13. Скотникова И.Г.Психология сенсорных процессов. Психофизика // Современная психология / Ред. В.Н. Дружинин. М.: ИНФРА-М, 1999. С. 97-136.

14. Скотникова И.Г.Оценка уверенности в разных видах задач // Ежегодник РПО "Психология созидания". Казань: КАИ, 2000. С. 27-29.

15. Baranski J.V., Petrusic W.M. The calibration and resolution of confidence in perceptual judgments // Perception and Psychophysics. 1994. V. 55. P. 412-428.

16. Baranski J.V., Petrusic W.M. Probing the locus of confidence judgments: experiments on the time to determine confidence // J. of Experimental Psychology: Human Perception and Performace. 1998. V. 24. P. 929-945.

17. Baranski J.V., Petrusic W.M. Realism of confidence in sensory discrimination // Perception and Psychophysics. 1999. V. 61. P. 1369-1383.

18. Bjorkman M. Knowledge, calibration and resolution: a linear model // Organizational Behaviour and Human Decision Processes. 1992. V. 39. P. 365-383.

19. Bjorkman M., Justin P., Winman A. Realism of confidence in sensory discrimination: The underconfidence phenomenon // Perception and Psychophysics. 1993. V. 54. P. 75- 81.

20. Bjorkman M. Internal cue theory: calibration and resolution of confidence in general knowledge // Organizational Behaviour and Human Decision Processes. 1994. V. 58. P. 368^05.

21. Crawford J., Stankov L. Age differences in the realism of confidence judjments: A calibration study using tests of fluid and crystallized intelligence // Learning and individual differences. 1996. V. 6. P. 84-103.

22. Dawes R. Confidence in intellectual judgments vs. confidence in perceptual judments // Simularity and choice:

стр. 59

papers in honour of Clyde Coombs / Eds. E. Lanterman, H. Feger. Bern: Huber, 1980. P. 327-345.

23. Ferrel W.R. A model for realism of confidence judgments: implications of underconfidence in sensory discrimination // Perception and Psychophysics. 1995. V. 57. P. 246-254.

24. Galanter E. An axiomatic and experimental study of sensory order and measure // Psychological Review. 1956. V. 63. P. 16-28.

25. Gregson R.A.M. Confidence judgments for discrimination in nonlinear psychophysics // Nonlinear Dynamics, Psychology and Life Sciences. 1999. V. 3. P. 31-48.

26. Juslin P. The overconfidence phenomenon as a consequence of informal experimenter-guided selection of al- manic items // Organizational Behaviour and Human Decision Processes. 1994. V. 39. P. 226-246.

27. Juslin P., Ollson H. Thurstonian and Brunswikian origins of uncertainty in judgment: a sampling model of confidence in sensory discrimination // Psychological Review. 1997. V. 104. P. 344-366.

28. Kahneman D., Slavic A., Tversky A. Judgment under uncertanty: heuristics and biases. Cambridge: Cambridge University Press, 1982.

29. Keren G. On the ability of monitoring non-veridical perceptions and uncertain knowledge: Some calibrations studies // Acta Psychologica. 1988. V. 67. P. 95-119.

30. Lichtenstein S., Fishoff B. Do those who know more also know more about how much they know? The calibration of probability judgments // Organizational Behaviour and Human Decision Processes. 1977. V. 20. P. 159-183.

31. Lichtenstein S., Fishoff В., Phillips L. Calibration of probabilities: The state of the art to 1980 // Judgments under uncertanty: Heuristics and biases / Eds. D. Kahneman, P. Slovic, A. Tversky. Cambridge: Cambridge University Press, 1982. P. 306-334.

32. Olsson H., Winman A. Underconfidence in sensory discrimination: The interaction between experimental setting and response strategies // Perception and Psycho-physics. 1996. V. 58. P. 374-382.

33. Petrusuc W.M., Baranski J.V. Context, feedback and the calibration and resolution of confidence in perceptual judgments // American J. of Psychology. 1997. V. 110. P. 543-572.

34. Petrusic W.M., Baranski J.V. Effects of expressing confidence in decision processing: implication for theories of RT and confidence // Proceedings of the 16th Annual Meeting of the International Society for Psychophysics / Ed. C. Bonnet. Strasbourg, 2000. P. 103-108.

35. Ronis D.L., Yates J.F. Components of the probability judgment accuracy: individual consistency and effects of subject matter and assessment method // Organizational Behaviour and Human Decision Processes. 1987. V. 40. P. 193-218.

36. Shendyapin V.M. Neural network model as a possible instrument for confidence simulation in sensory judgments // Proceedings of the 17 ^th Annual Meeting of the International Society for Psychophysics. Leipzing, 2001.

37. Skotnikova I.G. I. Accuracy, confidence-unconfidence and response times in unordered discrimination: subject-oriented research. II. Confidence judgments specificity in same-different procedure (visual duration discrimination) //Proceedings of the 10th Annual Meeting of International Society for Psychophysics / Ed. L. Ward. Vancouver, 1994. P. 208-219.

38. Skotnikova I.G. Calibration of confidence in different sensory tasks // Proceedings of the 16th Annual Meeting of the International Society for Psychophysics / Ed. C. Bonnet. Strasbourg, 2000. P. 327-332.

39. Skotnikova I.G., Rammsayer Т., Brandler S. Confidence judgments in visual temporal discrimination: cross-cultural study // Proceedings of the 17th Annual Meeting of the International Society for Psychophysics. Leipzig, 2001.

40. Stankov L. Calibraton curves, scatterplotts and the distinction between general knowledge and perceptual tasks // Learning and Individual Differences. 1998. V. 10. P. 29-50.

41. Usher M., Zakai D. A neural network model for attribute- based decision processes // Cognitive science. 1993. V. 17. P. 349-396.

42. Vickers D., Lee M.D. Dynamic models of simple judgments: I. Properties of a self-regulating accumulator model // Nonlinear dynamics, psychology and life sciences. 1998. V. 2. P. 169-194.

43. Yates J. External correspondence: Decompositions of the mean probability score // Organizational Behaviour and Human Performance. 1982. V. 30. P. 132-156.

PROBLEM OF CONFIDENCE: HISTORY AND CONTEMPORARY STATE

I. G. Skotnikova

Cand. sci. (psychology), sen. res. ass., IP RAS, Moscow

Contemporary psychological conceptions of confidence are analyzed. Foreign and Russian approaches studying confidence in judgments are discussed. The characteristics of paradigm of calibration (realism) of confidence that is prevalent on the West are emphasized.

Key words: confidence in judgments, estimation of probability, decision making, calibration (realism) of confidence, situations of uncertainty, threshold tasks, sensory discrimination.

стр. 60

СПЕЦИФИЧНОСТЬ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ КАТЕГОРИЗАЦИИ ХРОМАТИЧЕСКИХ И ГЕОМЕТРИЧЕСКИХ ПРИЗНАКОВ У ДЕТЕЙ ДОШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА

Автор: П. В. Яньшин, Ю. В. Фомина

(c) 2002 г.

П. В. Яньшин^*, Ю. В. Фомина^**

^*Доктор психол. наук, доцент, зав. кафедрой общей психологии ф-та психологии Самарского государственного педагогического университета, Самара

^**Психолог областного психолого-медицинско- педагогического центра диагностики, коррекции, развития детей дошкольного и школьного возрастов, Самара

Излагаются результаты исследований по изучению специфичности эмоциональной категоризации для цветовых признаков объектов. Помимо доказательства правомерности выделения таковой категоризации, рассматриваются гипотезы врожденности физиологических механизмов цвето- эмоциональной категоризации и проблемы, связанные с возрастной динамикой ее освоения детьми. Описываются обнаруженные в ходе исследования эффекты "сенсибилизации-десенсибилизации" к форме и цвету. Ставится проблема дальнейшего изучения обнаруженного типологизирующего признака использования формы или цвета в раннем детском возрасте и диагностических возможностей предложенной экспериментальной модели.

Ключевые слова:цвет как предметная характеристика, цвето-эмоциональная категоризация, специфические категориальные структуры, возрастная динамика.

Постановка проблемы.Цвет и форма участвуют в создании любого образа воспринимаемых или представляемых человеком объектов, причем восприятие цвета принято относить к наиболее элементарным процессам, управляемым врожденными механизмами, а восприятие формы - к наиболее сложным, формирующимся в онтогенезе [25]. Известное положение о предметности психического образа делает, на первый взгляд, риторическим следующий вопрос: является ли геометрическая форма объекта более важным признаком ориентации в предметной среде, чем цвет? Однако ответ на него вовсе не однозначен: выделение значимых аспектов воспринимаемого образа прямо зависит от характера перцептивной задачи [6], а не от сложности психологических механизмов, "обслуживающих" перцептивную деятельность.

В экспериментах с детьми З.М. Богуславской [4] было показано, что ориентировка на цвет или форму предмета полностью определяется характером той практической задачи, которая возникает перед ребенком. Сходный вывод при исследовании взрослых испытуемых делает Е.А. Лупенко [20]: взаимодействие цвета и формы в структуре зрительного образа носит сложный, неоднозначный характер, и на включение признаков цвета либо формы при классификации влияет тип когнитивной задачи и условия экспериментальной ситуации. Сказанное свидетельствует о том, что цвет правомерно рассматривать как предметную характеристику объектов, равнозначную в этом смысле признакам геометрической формы, а не только как элементарную составляющую чувственной ткани образа.

Анализ публикаций последних лет свидетельствует, что проблеме восприятия цвета в отечественной периодике уделяется непропорционально мало внимания. Наши знания в этой области основываются, главным образом, на данных психофизиологии [16, 26, 28], а не психологиивосприятия, поэтому понятийный аппарат современных концепций восприятия и мышления недостаточно освоен применительно к проблемам восприятия цвета. Психический образ - результат сложно организованной деятельности, опосредованной категориальными структурами различного типа и происхождения. Изучение специфики и генезиса этих категориальных структур составляет специальную психологическую проблему. Эту проблему мы переформулируем в термины, характерные для психосемантического подхода к восприятию [2, 3, 23, 24, 27, 29]:существуют ли специфические категориальные структуры сознания, соотносимые с цветовыми признаками объектов?

Вслед за Дж. Брунером определим категориюкак "правило, в соответствии с которым мы относим объекты к одному классу как эквивалентные друг другу, или совокупность признаков, в зависимости от которых объекты группируются как эквивалентные" [6, с. 27-30].Специфичность признакаопределим как его избирательное вхождение в определенную категорию, образующее устойчивые

стр. 61

связи с другими признаками данной категории. Зависимость выбора опорного признака классификации от контекста задачи означает, что одни и те же признаки (форма либо цвет) могут образовывать различные сочетания в различных когнитивных ситуациях. Если психологический смысл всякого процесса категоризации заключается в подготовке решения [29], следует полагать, что категориальные структуры - это не "предмет одноразового использования", а относительно стационарные когнитивные образования, заблаговременно сформированные и актуализирующиеся в определенных контекстах. Специфичность признака есть оборотная сторона закономерной связи категории с определенным контекстом. Специфичность признаков цвета или геометрической формы должна проявляться в закономерной избирательной актуализации их в специфических контекстах. "Специфический контекст" - термин, который мы феноменологически определяем как совокупную характеристику ситуации, закономерно влияющую на характер интерпретации.

Остановимся кратко на возможных контекстах, специфичных для цветовой категоризации, в которых цвет конкурирует с признаками формы или обеспечивает преимущество в решении задачи.

Распознавание и классификация геометрических фигур в ситуации дефицита времени производится быстрее по признаку цвета, чем формы [19]. В эксперименте на минимальных временных экспозициях испытуемые были склонны распознавать тахистоскопически предъявляемые объекты либо по эмоционально-образным (семантическим), либо цветовым характеристикам [1, 2]. При принятии решения о сходстве/различии объектов в экстремальных условиях и при дефиците времени (ситуация пилотирования летательного аппарата) преимущество отдается признакам цвета, хотя в обычных ситуациях их принято считать скорее избыточными [5]. Введение в стимульный материал отвлекающего признака цвета затрудняло задачу классификации, поскольку испытуемые непроизвольно переходили на классификацию по цвету в ущерб форме [14]. Из приведенных фактов следует вывод: в качестве опорного признака классификации в ситуация дефицита времени цвет имеет преимущество перед признаком формы. В "обычных" же, не связанных с дефицитом времени ситуациях, цвет скорее является избыточным, или конкурирующимпризнаком, способным отвлечь внимание. Правомерно предположить неслучайную связь признаков цвета с экстремальными ситуациями, требующими непосредственных форм поведения, и экстремальными, эмоционально насыщенными психологическими состояниями.

По мнению художников, цвет на картине, ее колорит в первую очередь соотносится с настроением, эмоциональным воздействием изображения [10, 18, 21, 33, 34] и др., что вполне совпадает с представлениями житейской психологии. Еще большее количество свидетельств в пользу тесной связи цвета с эмоциями принадлежит психологам. Можно считать доказанным положение о том, что эмоциональные реакции играют важную роль в процессах цветового восприятия [15, 17, 27, 30, 31, 32] и др.

Таким образом, предложенный небольшой обзор позволяет обосновать положение о специфичности и относительной независимости категориальных структур, связанных с цветовой классификацией. Эти структуры актуализируются преимущественно в эмоционально насыщенных ситуациях экстремального (мобилизационного) характера, облегчая ориентировку в ситуации.

Теоретическая гипотезаизлагаемого в статье исследования состоит в том, что в качестве структур сознания, избирательно связанных с хроматическими признаками объектов, выступают категориальные структуры эмоциональных реакций.

Эта гипотеза не нова. В ее пользу, как показано выше, говорит большое количество фактов и авторитетных свидетельств. Однако большинство их можно принять лишь как необходимое,но не достаточное доказательство специфичности эмоциональной категоризации для цветовых признаков. Достаточное условие здесь состоит в доказательственеспецифичностиэмоциональной категоризации для признаков формы. Этому, однако, препятствует ряд очевидных фактов и не менее авторитетных свидетельств.

Еще В. Вундт [9] относил "простые чувства" к любым формам восприятия. В этой связи Л.М. Веккер [7] приводит множество экспериментальных доказательств существования "когнитивного компонента эмоций", связанного не только с цветом, но - с временной (ритмической) и графической составляющими образа (исследованиях X. Лундхольма, М.В. Осориной, A.M. Эткинда, Ф.Н. Вексмельман и А.И. Берзинскаса). Так, положительному чувственному тону соответствует плавность линий, а отрицательному - выраженная угловатость. Это созвучно выводам Е.Ю. Артемьевой "Можно с определенной долей упрощения сказать, что "холодность" и "чистота" - это вытянутый крест, а "доброта" - округлость" [1, с. 43-44]. Сказанное подтверждается практикой использования формы в изобразительном искусстве (графика и офорт). Указанные факты, как минимум, ставят под сомнение

стр. 62

правомерность исключительности связи между цветом и эмоциями.

В качестве объектаисследования выступает процесс классификации геометрических фигур детьми дошкольного возраста от трех до семи лет.

Экспериментальная гипотезаисследования состоит в том, что введение эмоционального контекста должно закономерно провоцировать детей на использование цветовых признаков классификации, а динамика показателей в сериях эксперимента и возрастных группах позволит установить содержательную специфику и динамику формирования цвето-эмоциональной категоризации.

Главная цельпредлагаемого исследования - ответить на вопрос: в какой мере можно говорить о том, что именно признакцвета,а не геометрической формы специфичен для эмоциональной категоризации.

Признание относительной независимости и специфичности категоризации по признакам цвета, в свою очередь, позволяет поставить ряд следующих вопросов: 1) Какие цвета и какие формы связаны с позитивными либо негативными эмоциями? 2) Какова природа цвето-эмоциональной категоризации? 3) Каковы закономерности ее формирования?

МЕТОДИКА

Методикаисследования вытекает из сформулированного выше определения специфичности категории и когнитивного признака. Она состоит в выяснении закономерностей выделения опорных признаков цвета либо формы детьми дошкольного возраста при классификации геометрических фигур в нейтральном и эмоциональном ее контекстах.

Характеристика испытуемых.В эксперименте участвовало 128 детей (34 ребенка в возрасте от трех до четырех лет, 27 детей от четырех до пяти лет, 34 ребенка от пяти до шести лет и 33 в возрасте от шести до семи лет) детских садов г. Самары.

Согласно свидетельству многих исследователей (Д. и И. Тринкер, А. Пейпер, Е. А. Аркин и др. - см.: [8]), цветовое ощущение у детей обследованной возрастной группы практически идентично цветовому ощущению взрослого человека, хотя восприятие цвета с возрастом совершенствуется. После четырех лет обнаруживается существенный сдвиг в восприятии цвета, поскольку эффективность ориентировки на цветовые свойства объектов повышается благодаря овладению устойчивыми представлениями об этих свойствах - сенсорными эталонами [8, 12]. Подчеркнем, что в период дошкольного развития речь может идти преимущественно о перцептивных,а не когнитивных эталонах восприятия цвета, поскольку, как справедливо замечено, овладение названиями цветов в целом существенно отстает от других видов ориентировки в цветовых свойствах объектов [8, 55]. В отличие от сенсорных, перцептивные эталоны, унифицируя процесс опознания, порождают "слепоту к миру" [13, с. 358]. Они в большой степени связаны со словесными или иного рода предметными значениями. Восприятие же, опосредованное преимущественно сенсорными эталонами, обладает "свойствами открытости, действительно обогащается, что обеспечивает и духовное развитие, и рост человека" (там же). Сказанное означает, что у наших маленьких испытуемых восприятие цвета объектов сопоставимо с восприятием взрослых, но еще достаточно свободно и не столь шаблонно и стереотипизировано. Это и предопределило проведение исследования на детях, а не на взрослых испытуемых.

Структура исследования.Констатирующий эксперимент состоял из четырех серий. ¹

Эксперимент проводился индивидуально, в игровой форме, с интервалами между первыми тремя сериями в один день, между третьей и четвертой - в одну неделю.

Рабочий материал, набор геометрических фигур разного цвета (шесть форм ²шести цветов ³, всего 36 фигурок), был изготовлен из цветной бумаги, наклеенной на плотный картон; размер деталей 3x3 см, что соответствует раздаточному материалу, используемому в дошкольном учреждении на занятии.

Все четыре серии проводились на одних и тех же испытуемых. Инструкции трех первых серий предоставляли ребенку полную свободу выбора; последняя формировала эмоциональный контекст классификации.

Первая серия.Стимульный материал раскладывался перед ребенком в хаотичном порядке, после чего предъявлялась эталонная фигурка. Инструкция: "Кукла Маша напекла много печенья. Посмотри на это печенье. Теперь найди похожее на него" ⁴.

Вторая серия.Стимульный материал раскладывался упорядоченно в ряд по цвету, в столбик по форме, после чего предъявлялась эталонная фигурка. Инструкция: "Кукла Маша напекла много печенья. Посмотри на это печенье. Теперь найди похожее на него".

Третья серия.Ребенку предъявлялись две геометрические фигуры, различающиеся как по цвету, так и по форме (зеленый круг и красный треугольник), и предлагалась для сравнения третья, сходная с одной из фигур по цвету, а с другой - по форме. Ребенок должен был сказать, какой из первых двух соответствует третья фигура ⁵.

Четвертая серия.Предварительно ребенку показывали два схематичных изображения человеческого лица, которые выражали отрицательные и положительные эмоции, с инструкцией: "Посмотри внимательно на этих двух человечков и скажи, какой у каждого из них характер". Этим выявлялся привычный для ребенка эмоциональный словарь. Для одних детей это были "веселый" и "грустный", для других - "добрый" и "злой" человечки. В последующем общении с данным ребенком экспериментатор использовал его терминологию.

Набор геометрических фигур предъявляется в хаотическом порядке, аналогично первой серии. Основная инструкция: "Эти человечки пекли печенье, но рассыпали его. Добрый (веселый) человечек напек добрые (веселые) печенья, а злой (грустный) человечек напек злые (грустные) печенья. Выбери все добрые и злые печенья. Все добрые печенья похожи друг на друга и все злые печенья похожи друг на друга".

В четвертой серии мы не принуждали детей делить все36 карточек на две группы. Критериями констатации выбора детьми в качестве опорных признаков цвета либо формы служили:

¹ Серии исследования проведены Ю.В. Фоминой.

² Круг, квадрат, ромб, треугольник, полукруг, звезда.

³ Красный, оранжевый, желтый, зеленый, синий, коричневый.

⁴ Если возникало затруднение, добавляли: "Точно такого печенья нет, но есть похожее".

⁵ Процедура аналогична эксперименту X. Вернера (см. [5]).

стр. 63

Таблица 1.Абсолютная величина и процент использования опорных признаков "цвет/форма" при неэмоциональном и эмоциональном контекстах вне зависимости от возраста

Контекст	Форма	Цвет	Отличие от равномерного распределения (X 2 )
Нейтральный	257	127	44.01, р<.0000
	(66.6%)	(33.3)
Эмоциональный	19	89	45.37, р <.0000
	(17.6%)	(82.4)

1) относительная константность опорного признака. Например, когда ребенок выбирал все (или почти все) фигурки одного цвета либо одной формы. Этим же критерием мы пользовались и в случаях, когда дети использовали не один, а два и более цвета (формы), или когда одна или две фигурки опорного цвета (формы) оставались лежать в общей куче из- за невнимательности. В последнем случае ребенка просили еще раз внимательно посмотреть, не пропустил ли он нужную фигурку;

2) первый устойчивый признак, использованный при выборе фигурок. Например, в силу известных возрастных закономерностей формирования процессов обобщения, дети (особенно младшего возраста) были склонны менять опорный признак классификации. Если сначала ребенок использовал признак цвета, а затем добавлял к выбранной группе одну-две фигурки по признаку формы, мы рассматривали признак цвета как главный;

3) целенаправленность при выборе фигурок. В большинстве случаев дети действовали целенаправленно, используя признак, который легко устанавливался по первым двум критериям.

РЕЗУЛЬТАТЫ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫХ СЕРИЙ

В табл. 1 представлены усредненный по первым трем сериям процент использования признаков цвета и формы при классификации геометрических фигур (неэмоциональный контекст) и данные по четвертой серии (эмоциональный контекст) вне зависимости от возраста. ⁶

В среднем по трем первым сериям на форму опирались 66% детей, а на цвет - 33%. Введение эмоционального контекста в корне изменило соотношение опорных признаков классификации объектов. Теперь форму использовало лишь 18% детей, а цвет - 82%. Выявленные закономерности графически иллюстрирует рис. 1.

В младшей группе с "эмоциональной" инструкцией смогли справиться лишь 14 из 34 детей (41%) ⁷, новсев качестве опорного признака предпочли цвет.

Детальный анализ показал, что из тех, кто не справился с "эмоциональной" инструкцией, в предыдущих трех сериях 50% опирались только на форму, либо использовали ее в двух из трех серий (45%). Только 1 (5%) ребенок использовал цвет в двух из трех первых серий, и ни один не использовал цвет во всех трех. Из тех же детей, кто справился с "эмоциональной" инструкцией, 57% либо использовали в предыдущих сериях исключительно цвет, либо опирались на этот признак в двух из трех серий (43%).

В возрастной группе 4-5-и лет с "эмоциональной" инструкцией справились уже все дети. Замечательно то, что все 100% детей, использовавших в "эмоциональной" серии форму, в предыдущих трех сериях тоже пользовались только ею как опорным признаком. Из тех же, кто в четвертой серии опирался на цвет, во всех предыдущих сериях опирались на форму 14%, преимущественно на форму - 24%, и только на цвет - 62% детей.

В группах 3-4-х и 5-6-летних наблюдалась тенденция повышения опоры на цвет от первой к третьей серии эксперимента, но только в самой младшей группе эта тенденция статистически достоверна (см. табл. 2).

Рассмотрим возрастную динамику показателей по экспериментальным сериям; она представлена в табл. 3.

Из табл. 3 видно, что по результатам третьейичетвертойсерий наблюдалась отчетливая возрастная динамика, но тенденции противоположны (см. рис. 2). В третьей серии опора на цвет с возрастом убывала с 51 до 24%; в четвертой - возрастала с 41 до 81%. Обе тенденции статистически достоверно отличаются от равномерного распределения. Хотя в первой серии отличие тоже статистически значимо, здесь какая-либо тенденция отсутствовала.

Рис. 1. Динамика изменения (в %) предпочтения опорных признаков "цвет/форма" при введении эмоционального контекста классификации.

⁶ Для трех первых инструкций n = 128 в каждой серии; для четвертой n = 108, так как 20 детей в возрасте 3-4-х лет не справились с инструкцией четвертой серии; процент рассчитывался к 108, а не к 128 детям.

⁷ Остальные дети просто не понимали, что от них требует экспериментатор.

стр. 64

Таблица 2. Сводная таблица результатов по трем возрастным группам в трех первых сериях (в %)

Возрастная группа	Опорный признак	Серия исследования			Отличие от равномерного распределения (X 2)
		1	2	3
3-4 г.	Форма	90.90	69.69	48.48	13.34
	Цвет	9.09	30.30	51.51	р< .0004
4-5 л.	Форма	55.55	51.85	37.04	4.154
	Цвет	44.45	48.14	62.96	р<.125
5-6 л.	Форма	69.69	75.75	69.69	.333
	Цвет	30.30	24.24	30.30	р< .846
6-7 л.	Форма	84.84	69.69	75.75	1.48
	Цвет	15.15	30.30	24.24	р< .476
Среднее	Форма	76	67	58	2.417
	Цвет	24	33	42	р< .298

Помимо факта предпочтения формы или цвета нами фиксировались цвета и формы, используемые детьми в эмоциональном контексте (четвертая серия), а также спонтанные высказывания детей в ходе выполнения инструкции. Поскольку дети могли свободно выбирать количество "положительных" и "отрицательных" цветов, все количество выборов приравнивалось к 100%, после чего был высчитан процент употребления каждого цвета с позитивной и негативной коннотацией. Проценты использования разных цветов в качестве опорных признаков приведены в табл. 4.

Из табл. 4 легко увидеть, что положительной коннотацией для детей обладают светлые цвета "теплой" части спектра. Тенденция уменьшения положительной коннотации от теплого к холодному полюсу спектра (или от светлых цветов к темным) статистически достоверна (X ²= 13.84;р< 0.16). Еще более достоверно усиление отрицательной коннотации в обратном направлении (X ²= 90.88;р< .00000). Иногда дети просто делили цвета на светлые и темные: "Темные злые, а светлые добрые". Выражая позитивные эмоциональные характеристики, красный, желтый и оранжевый цвета часто объединялись попарно или даже все вместе.

Выражение негативно коннотировался коричневый цвет, причем он часто противопоставлялся всем остальным цветам как положительным. Зеленый и синий цвета амбивалентны, с большей тенденцией к негативному полюсу у синего цвета. Синий и зеленый относительно часто объединялись друг с другом и с коричневым цветом, выражая отрицательные эмоциональные характеристики.

Для объединения синего и коричневого цветов характерен следующий спонтанный комментарий: "Злой ест коричневые, а добрый ест желтые, а грустный ест синие печенья", или "Если человек злой, он коричневые печенья ест, а если грустный, то синие и зеленые, а веселый ест желтые и оранжевые, если он добрый - то красные". Правда, столь дифференцированная эмоциональная интерпретация цветов встречалась сравнительно редко и только в группах более старшего возраста. Следует подчеркнуть общую тенденцию: синий цвет расценивался детьми чаще как "грустный", без подчеркивания отрицательного отношения, а коричневый - как "злой", "плохой".

Изредка встречались и парадоксальные, с точки зрения основной тенденции, интерпретации эмоциональных значений цветов: зеленый несколько раз противопоставлялся в качестве положительного цвета красному и оранжевому ("зеле-

Таблица 3. Сводная таблица результатов по четырем сериям исследования в четырех возрастных группах (в %)

Серия	Возраст	Процент формы	Процент цвета	Отличие от равномерного распределения для цвета ( Х 2 )
1	от 3-х до 4- х	90.90	9.09	13.129
	от 4-х до 5 -и	55.55	44.45	р <.004
	от 5 -и до 6-и	69.69	30.30
	от 6-и до 7- и	84.84	15.15
2	от 3-х до 4- х	69.69	30.31	1.461
	от 4-х до 5 -и	51.85	48.15	p<.691
	от 5-и до 6- и	75.75	24.25
	от 6-и до 7- и	69.69	30.30
3	от 3-х до 4- х	48.48	51.51	12.64
	от 4-х до 5- и	37.04	62.96	р <.005
	от 5-и до 6- и	69.70	30.30
	от 6-и до 7- и	75.75	24.25
4	от 3-х до 4- х	0.00	41.17	15.44
	от 4-х до 5 -и	30.47	69.53	р<.0015
	от 5-и до 6- и	21.22	78.78
	от 6-и до 7- и	18.18	81.82

стр. 65

ный - веселый, оранжевый - грустный"); синий в качестве "хорошего" противопоставлялся "плохому" оранжевому либо коричневому. Спонтанные комментарии детей также свидетельствовали, что в ряде случаев они были склонны использовать комбинацию признаков цвета и формы: "Добрые желтые и без углов".

Рис. 2. Возрастная динамика опоры на цвет при классификации в третьей и четвертой сериях. (3-я серия - десенсибилизация к форме; 4-я - сенсибилизация к цвету).

ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ

Несмотря на известную эмоциональность маленьких детей и многочисленные факты, доказывающие существование универсальных эмоциональных значений цветов [27, 30, 31], наш эксперимент не выявил устойчивого доминирования цвета как опорного признака классификации в трех первых сериях ни в одной возрастной группе.

На первый взгляд, эти результаты либо опровергают существование цвето-эмоциональной категоризации, либо свидетельствуют о необычной "рациональности" наших маленьких испытуемых. Но им можно дать и другое объяснение. Оно опирается на положение об избирательной актуализации потенциальных семантических признаков объекта в зависимости от контекста решаемой задачи. Дж. Брунер [6] формулировал это как избирательную актуализацию категории в зависимости от контекста когнитивной задачи. У А.Г. Шмелева сходное положение обозначено термином "категориальная установка" [29].

Формирование категоризации предметов по форме достаточно хорошо изучено. Обобщение предметов по их функции первоначально возникает в действии, а затем закрепляется в слове [22, с. 103]. Зрительные действия, при помощи которых маленький ребенок воспринимает предметы, складываются в процессе хватания и манипулирования. Эти действия прежде всего направлены на такие свойства предметов, как форма и величина [22, с. 96]. Абстрактные геометрические формы и первые три инструкции не содержат однозначных "наводящих" признаков классификации. В подобной когнитивной ситуации ориентировка на цвет либо форму обычно диктуется прошлым опытом деятельности ребенка с подобным объектом в подобных условиях [4]. Сказанное означает, что предпочтение формы цвету как опорного признака классификации большинством детей в трех первых сериях было обусловлено прошлым опытом взаимодействия со взрослым в привычной для ребенка предметной среде.

В процессе научения и адаптации к ситуации эксперимента от первой к третьей серии статистически значимо возрастает склонность использовать признак цвета (табл. 2), что можно обозначить как десенсибилизацию к форме вследствие ослабления соответствующей категориальной установки. Наиболее рельефно это проявилось в младших возрастных группах (от 3-х до 5-и лет), что можно объяснить слабостью, недостаточной сформированностью предметно- манипулятивной установки. С другой стороны, именно в третьей серии наблюдается и наиболее явная обратная возрастная динамика: эффект десенсибилизации к форме заметно убывает с возрастом (рис. 2). Указанную закономерность можно интерпретировать как усиление в ходе онтогенеза "установки на форму" в ходе постоянной манипуляции с предметами.

На наш взгляд, цвет предмета, в отличие от формы, навряд ли обладает устойчивым функциональным значением для ребенка, поскольку в окружающей его современной предметной среде окраска предметов (в первую очередь игрушек), на первый взгляд, произвольна, если не сказать - хаотична. Здесь легко встретить зеленую собаку, оранжевую лягушку или красного носорога. B.C. Мухина [22] даже считает, что цвет в период раннего дошкольного возраста не имеет для узнавания предметов вообще никакого значения, поскольку не стал еще признаком, характеризующим предмет. Рисуя, маленькие дети не учитывают цвет изображаемых предметов или

Таблица 4. Соотнесение цветов геометрических фигур с коннотацией в четвертой (эмоциональной) серии вне зависимости от возраста (в %)

	Желтый	Оранжевый	Красный	Зеленый	Синий	Коричневый
"Добрый" ("Веселый")	15	11	10	7	6	1
"Злой" ("Грустный")	0.5	1	2.5	6	9	29

стр. 66

предлагаемых им образцов, а пользуются карандашами, цвет которых больше нравится.

Однако восприятие ребенка опосредовано не только функциональными значениями. Факт "произвольности" выбора карандаша можно интерпретировать и иначе. В ряде неформальных ситуаций, к которым относится и рисование, ребенок включает свое отношение к объекту в перечень его предметных свойств. Это предположение подкреплено и тезисом цитируемого автора: "Характерная особенность детских рисунков та, что в них дети выражают свое отношение к своему рисунку. Все "красивое" дети изображают яркими красками... "Некрасивое" рисуют темными красками... Таким образом, цвет и тщательность прорисовки выражают отношение ребенка к содержанию рисунка" [22, 135] (курсив автора). Сказанное означает, что характерная цветовая экспрессия, спонтанно проявляемая детьми, может основываться на естественных цвето- эмоциональных соответствиях ⁸ .

Эта связка: "цвет - эмоциональное отношение (настроение) - предметное свойство объекта" ярко проявилась в результатах четвертой (эмоциональной) серии. Для большинства детей, принявших участие в эксперименте (82 против 18%), эмоциональный контекст в качестве опорного признака классификации фигур актуализировал цвет. Причем "веселые", "хорошие" фигурки были ярких теплых оттенков (желтый, оранжевый и красный цвета), а "грустные" или "злые" - темными: коричневыми и, реже, синими или зелеными. Подчеркнем мифологичность предложенной детям когнитивной ситуации: они (за малым, но характерным исключением в младшей группе) согласились поверить в то, что моральные либо эмоциональные качества персонажей "перешли" на выпеченные ими печенья, отразившись во внешнем виде последних. И это закономерно: именно так спонтанно и поступают дети, выбирая приятный цвет для рисования "хороших" предметов. Но не только это в данном случае привлекает внимание.

Критический факт состоит в том, что именно цвет, а не форма естественным образом ассоциировалась детьми с эмоциональными характеристиками объектов. Этот экспериментальный факт позволяет, на наш взгляд, поставить точку в дискуссии о том, какие признаки - цвет или форма - более специфичны для эмоциональной категоризации. В соответствии с экспериментальной гипотезой, характер инструкции (эмоциональный контекст) закономерно изменил привычную установку испытуемых, позволив проявиться цвето-эмоциональной категоризации, в то время как нейтральный контекст первых трех серий актуализировал признаки геометрической формы. Склонность использовать цветовые признаки в эмоциональном контексте мы обозначим термином "сенсибилизация к цвету".

Вместе с тем нет сомнения в том, что признаки формы тоже имеют связь с эмоциональными характеристиками. Часть наших маленьких испытуемых использовала форму в эмоциональном контексте ⁹ .

В связи с этим несправедливо принимать пропорцию использования цвета и формы в данном контексте (табл. 1) в качестве индикатора силы связи (специфичности!) этих характеристик с эмоциональными значениями как 1 к 4.5. Цвет более, чем в четыре раза сильнее связан с эмоциональными характеристиками, нежели геометрическая форма. Этим подтверждается правомерность тезиса о существовании и специфичности цвето-эмоциональной категоризации.

Следующий вопрос касается психологической природы цвето- эмоциональной категоризации: откуда взялась категория, не имеющая значения для манипуляции с предметами? Каковы закономерности ее формирования?

В основу дальнейшего обсуждения естественно положить тезис Дж. Брунера о тесной связи процессов восприятия и категоризации: "Всякий перцептивный опыт есть конечный продукт процесса категоризации" [6, с. 15]. Под актом категоризации Дж. Брунер понимал акт отнесения объекта к определенному классу, в результате чего воспринимаемое приобретает свое значение: "Под категорией мы понимаем некоторое правило, в соответствии с которым мы относим объекты к одному классу как эквивалентные друг другу" [6, с. 27]. Категорию можно рассматривать и как совокупность признаков, в зависимости от которых объекты группируются как эквивалентные [6, с. 30]. Наличие категории определяет "готовность к восприятию". Однако эта готовность определяется не только существованием соответствующей категории, но и тем, что Дж. Брунер назвал "доступностью категории", отражающей вероятность событий в окружающей среде.

Сопоставим наши результаты с приведенными положениями брунеровской теории. Наблюдавшийся эффект десенсибилизации к форме в последовательности первых трех серий следует интерпретировать как уменьшение доступности соответствующих категориальных структур и понижение субъективной вероятности событий, связанных с необходимостью различения геометрической формы объектов. С возрастом этот эффект уменьша-

⁸ Заметим, что и упомянутая хаотичность окраски детских игрушек вызвана тем, что их окрашивают не в "объектные" (характерные для естественных объектов), а в приятные для ребенка, эмоционально привлекательные цвета.

⁹ Наименее привлекательными были квадрат и треугольник, приятным - круг.

стр. 67

ется, т.е. категориальные структуры, связанные с геометрическими признаками объектов, становятся более доступными, а субъективная вероятность событий, связанных с их использованием, возрастает. Как было сказано выше, это тоже объяснимо поступательным формированием и закреплением соответствующих категориальных структур (когнитивных эталонов) в процессе накопления опыта и обучения. Можно также говорить о формировании и закреплении соответствующей категориальной установки на использование геометрических признаков от младшего к старшему дошкольному возрасту.

В четвертой (эмоциональной) серии наблюдался обратный эффект. Эмоциональный контекст резко повышает вероятность использования цвета как опорного признака классификации объектов (сенсибилизация к цвету), из чего следует, что эмоциональный контекст повышает субъективную вероятность появления цветовых признаков в окружающей среде (!). При этом эмоциональные характеристики были эквивалентны по цветовым признакам: добрый = желто-красно-оранжевый; злой = коричневый; грустный = синий, а цвета были симметрично эквивалентны по эмоциональным признакам. Это означает, что мы имеем дело со сформированной категорией, объединяющей цветовые и эмоциональные характеристики или цвето- эмоциональной категоризацией.

Но когда успевает сформироваться цвето-эмоциональная категоризация? И являются ли цвето-эмоциональные категориальные структуры только продуктом формирования?

Ответить на эти вопросы поможет сопоставление описанной выше феноменологии с результатами исследований по соотношению порогов восприятия основных цветов с психологическим состоянием [30, 31]. Подравнивание смеси красного и зеленого цветов к желтому эталону, измерение критической частоты слияния мельканий (КЧМ) цветовых стимулов, измерение широты периферического цветового зрения вполне однозначно свидетельствовали о повышении чувствительности к желтому, красному, фиолетовому и зеленому цветам при повышенной общей активированности испытуемых и преобладании позитивного эмоционального фона. Напротив, общее повышение порогов, т.е. восприятие цветовых стимулов как "темных", связано с состоянием эмоциональной подавленности и пассивности ("синий понедельник") как в случае с синим и голубым цветами. Помимо общего изменения чувствительности наблюдались и специфические закономерности для отдельных оттенков. Сходные данные приводятся Е.Т. Дорофеевой [11]. В частности, при максимальной чувствительности к синему цвету у ее испытуемых доминировал отрицательный знак эмоций (тоска, душевный дискомфорт), а при минимальной - положительный (радость, благодушие). Для красного цвета закономерности противоположны синему; для зеленого - амбивалентны.

На наш взгляд, факты, выявленные в четвертой серии, по существу повторяют описанную выше психофизиологическую феноменологию. Позитивные эмоциональные характеристики и комфортное психологическое состояние соотносятся как с предпочтением в качестве опорных признаков теплых светлых оттенков, так и с понижением порогов чувствительности к ним; соответственно обратное наблюдается относительно синего и темных цветов (коричневого). Это означает, что на физиологическом "уровне" реагирования (высота порогов) эмоции избирательно "настраивают" на восприятие соответствующих оттенков, а на "уровне" мышления - актуализируют соответствующие цвета как опорные признаки классификации объектов. Замечательно и то, что в онтогенезе сенсибилизация к цвету в эмоциональном контексте (связь "цвет - эмоция") появляется раньше, чем связь "форма - эмоция".

Брунер считал "условно доказанным" существование врожденных первичных категорий, относя к ним движение, причинность, намерение, тождество и т.п. Столь явная симметричность психофизиологической и собственно психологической экспериментальной феноменологии, и то, что обсуждаемая цвето-эмоциональная категоризация не является результатом прямого научения ¹⁰ , обосновывает и следующий вывод: регулярную связь цвета с эмоциями следует отнести в разряд врожденной ("первичной" - по терминологии Дж. Брунера) категоризации, основанной на естественной связи определенных оттенков цвета с физиологическими и эмоциональными реакциями.

Но это не означает, что все дети, независимо от возраста, одинаково хорошо владеют ею. Налицо явная возрастная динамика сенсибилизации к цвету в эмоциональном контексте.

Еще один факт: результаты по двум младшим группам (3-5 лет) указывают на предпочтение цвета либо формы для классификации, как на типологизирующий признак. У одних детей выявлена "установка на форму", у других - "установка на цвет", персиверирующая в сериях эксперимента. В группе 4-х-5-ти лет дети, использовавшие в четвертой серии цвет, предпочитали его и в нейтральном контексте, и наоборот, - 100% детей, использовавших форму в эмоциональном контексте, предпочитали исключительно ее в нейтральном контексте. В эмоционально нейтральной ситуации сенсибилизация к форме явля-

¹⁰ С уверенностью это можно утверждать только для самой младшей группы испытуемых.

стр. 68

ется статистически нормальной. Но если это результат ригидной установки, маленький ребенок либо не способен соотнести эмоциональные и перцептивные характеристики при "эмоциональной" инструкции, либо, если он старше четырех лет, использует эмоциональные характеристики геометрической формы, а не цветов. Последнее является статистически ненормальным для исследованной выборки. С чем связана указанная типичность поведения мы не знаем. С возрастом указанная типологизация исчезает, поскольку, предположительно, ригидность "установки на форму" перестает влиять на актуализацию цвето-эмоциональной категоризации.

На наш взгляд, выявленные закономерности свидетельствует о том, что дети постепенно овладевают цвето- эмоциональными значениями с возрастом. Если считать доказанным тезис о связи цвето-эмоциональной категоризации с врожденными физиологическими реакциями, перечисленные факты могут свидетельствовать о существовании процесса освоения ребенком этой естественной категоризации в ходе онтогенеза. Вероятно, в основе этого освоения либо лежат известные механизмы опосредования, отличающие высшие психические функции, к которым, безусловно, относится способность классификации объектов, либо здесь задействован процесс формирования перцептивных эталонов цветов, в которые с возрастом включаются их естественные эмоциональные значения.

Помимо формирования соответствующих категорий, в онтогенезе происходит дифференциация контекстов их использования. С возрастом признаки формы и цвета реже конкурируют: первые привычно актуализируются в стандартных ситуациях, вторые "резервируются" для экстремальных ситуаций и эмоционально-насыщенных контекстов.

ВЫВОДЫ

1. Существуют категориальные структуры, преимущественно связанные с цветовой классификацией, и это категориальные структуры эмоциональных реакций. Цвет в 4.5 раза теснее связан с эмоциональными состояниями, чем признаки геометрической формы. В этом смысле о цветах и эмоциях правомерно говорить, как о единой цвето-эмоциональной категориальной системе.

2. Специфика цвето-эмоциональной категоризации состоит в том, что она актуализируется преимущественно в ситуациях экстремального (мобилизационного) характера, облегчая ориентировку в ситуации, что происходит параллельно с "настройкой" цветового восприятия.

3. Основания цвето-эмоциональной категоризации носят врожденный характер, но проходят этап освоения ребенком в ходе онтогенеза.

4. Помимо формирования соответствующих категорий, в онтогенезе происходит дифференциация контекстов их использования. Опора на геометрическую форму в эмоциональном контексте уменьшается, а на цвет - возрастает. В нейтральном контексте закономерность обратная: усиливается опора на форму в ущерб цвету.

Если верно утверждение, что "процесс категоризации можно рассматривать как включение стимула во внутренний контекст" [3], то предпочтение ребенком цвета как опорного признака классификации в эмоционально нейтральной ситуации свидетельствует о его субъективном восприятии этой ситуации как эмоционально насыщенной либо экстремальной. Это создает теоретическую базу для принципиально нового подхода к психодиагностике эмоциональных состояний в дошкольном возрасте. С другой стороны, необходимо более детальное исследование феномена "ригидности формы" как замедляющего освоение детьми цвето-эмоциональной категоризации в онтогенезе, а также анализ факторов, облегчающих процесс освоения эмоциональных значений цветов и геометрических форм.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Артемьева Е.Ю. Психология субъективной семантики. М.: МГУ, 1980.

2. Артемьева Е.Ю. Основы психологии субъективной семантики. М.: Смысл, 1999.

3. Блинникова И.В., Сафуанова О.В. Психосемантика и процессы семантической обработки // Современная психология: справочное руководство / Отв. ред. В.Н. Дружинин. М.: Инфра-М, 1999. С. 218-241.

4. Богуславская З.М. Выделение цвета и формы детьми дошкольниками в зависимости от характера их деятельности // Доклады АПН РСФСР. 1958. N 1.С. 55-58.

5. Боярский А.Н., Лапа В.В., Обозов А.А. Психологическое обоснование использования цветового кодирования на многофункциональных дисплеях // Психол. журн. 1999. N 5. С. 75-80.

6. Брунер Дж. Психология познания. За пределами непосредственной информации. М.: Прогресс, 1977.

7. Веккер Л.М. Психические процессы. Л.: Изд-во Лен. ун-та, 1981. Т. 3.

8. Венгер Л.А., Венеев И.Д. Развитие восприятия цвета в дошкольном возрасте // Формирование восприятия у дошкольника / Под ред. А.В. Запорожца и Л.А. Венгера. М.: Просвещение, 1968. С. 34-81.

9. Вундт В. Очерки психологии. М.: Московское книгоиздательство, 1912.

10. Гете И.В. Учение о цветах // Лихтенштадт В.О. Гете. Петербург: Гос. изд-во, 1920. С. 201-286.

стр. 69

11. Дорофеева Е. Т. Сдвиг цветовой чувствительности как индикатор эмоциональных состояний // Психические заболевания / Под ред. Ф.Н. Случевского и др. Л., 1970. С. 319-327.

12. Запорожец А.В., Венгер Л.А., Зинченко В.П., Рузская А.Г. Восприятие и действие. М., 1967.

13. Зинченко В.П. Развитие зрения в контексте перспектив общего духовного развития человека // Образ и деятельность. М.-Воронеж, 1997. С. 341-366.

14. Зинченко Т.П. Опознание и кодирование. Л.: Изд-во ЛГУ, 1981.

15. Измайлов Ч.А., Волков Н.Н. Взаимосвязь между эмоциями и цветом // Труды НИИ Гражданской авиации: Авиационная эргономика и подготовка летного состава. М., 1983. Вып. 220. С. 50-55.

16. Измайлов Ч.А., Соколов Е.Н., Черноризов A.M. Психофизиология цветового зрения. М.: МГУ, 1989.

17. Измайлов Ч.А. Цветовая характеристика эмоций // Вестник МГУ. Сер. 14. "Психология". 1995. N 4. С. 27-35.

18. Кандинский В. О духовном в искусстве (Живопись). Л.: Фонд "Ленинградская галерея", 1990.

19. Коган В.М. Принципы и методы психологического обследвоания в практике врачебно-трудовой экспертизы. Методическое письмо. М.: ЦИЭТИМ, 1967.

20. Лупенко Е.А. Взаимодействие цвета и формы в структуре зрительного образа при восприятии и запоминании компьютерных изображений // Ментальная репрезентация: динамика и структура / М.: Ин-т психологии РАН, 1998. С. 90- 100.

21. Мелик-Пашаев А.А. Развитие у детей способности пользоваться цветами как выразительным средством. М., 1982.

22. Мухина B.C. Детская психология / Под ред. Венгера Л.А. М.: Просвещение, 1985.

23. Петренко В.Ф. Введение в экспериментальную психосемантику. Исследование форм репрезентации в обыденном сознании. М.: МГУ, 1983.

24. Петренко В.Ф. Психосемантика сознания. М.: МГУ, 1987.

25. Психологический словарь / Ред. В.П. Зинченко, Б.Г. Мещерякова. М.: Педагогика-Пресс, 1996.

26. Пэдхем Ч., Сондерс Ж. Восприятие Света и Цвета. М.: Мир, 1978.

27. Сафуанова О.В. Формы репрезентации цвета в субъективном опыте: Дис. ... канд. психол. наук. М., 1994.

28. Соколов Е.Н., Измайлов Ч.А. Цветовое зрение. М.: МГУ, 1984.

29. Шмелев А.Г. Введение в экспериментальную психосемантику. М.: МГУ, 1983.

30. Яньшин П.В. Индивидуальные различия и характеристика цветового восприятия // Нейропсихология и психофизиология индивидуальных различий/ Коллективная монография под ред. Е.Д. Хомской и В.А. Москвина. М.- Оренбург: ООИПКРО, 2000. С. 76-94.

31. Янъшин П.В. Введение в психосемантику цвета. Самара: Изд-во СамГПУ, Пиквик-club, 2000.

32. Birren F. Color psychology and color therapy: A factual study of the influence of color on human life. N.Y., cop. 1961.

33. Collot d'Herbois L. Colour (Part One). A Textbook for the Painting Group "Magenta". Iowa, 1979.

34. Itten J. The elements of color. N.Y., 1970.

SPECIFICITY OF EMOTIONAL CATEGORIZATION OF CHROMATIC AND GEOMETRIC FEATURES IN PRESCHOOL CHILDREN

P. V. Yanshin ^* , Yu. V. Fomina ^**

^* Cand. sci. (psychology), decent, head of the chair of general psychology, Dept. of psychology, Samara State Pedagogic University, Samara

^** Psychologist, regional center of psychological, medical and pedagogic diagnostics and correction for preschool and school children, Samara

There are presented the results of empirical research on specificity of emotional categorization of objects chromatic features. The appropriateness of such categorization is proved, hypotheses of innate physiological mechanisms of chromatic-emotional categorization and age-related dynamics of its further development are advanced. Detected effects of "sensitization - desentization" to form and colour are described. The problems of further study of revealed typological feature related to form and colour in early childhood and diagnostic opportunities of the research model are discussed.

Key -words: colour as an object characteristic, chromatic- emotional categorization, specific categorial structures, age-related dynamics.

стр. 70

ПСИХОЛОГИЯ СУБЪЕКТА: ИНДИВИДА И ГРУППЫ (ЧАСТЬ I)

Автор: А. В. Брушлинский

(c) 2002 г.

Член-корреспондент РАН, директор ИП РАН, Москва

30 лет назад Б.Ф. Ломов организовал Институт психологии в системе Академии наук СССР (ныне РАН). Проанализированы некоторые основные результаты научных исследований, проведенных за последние годы в Институте прежде всего с позиций психологии субъекта (the Self, the Actor etc.). Субъект - это человек, люди на высшем (индивидуализированно для каждого) уровне активности, целостности, автономности и т.д. Поэтому субъект - это наиболее широкое и общее определение человека. Личность - менее широкая характеристика человека, раскрывающая глубокую взаимосвязь лишь некоторых, хотя и очень существенных его черт: экстраверсии-интроверсии, тревожности, ригидности и т.д.

Ключевые слова:Институт психологии РАН, субъект, личность, индивидуальность, индивид, группа.

16 декабря 1971 г. нашему Институту психологии РАН исполнилось 30 лет. Главная заслуга в его создании, бесспорно, принадлежит Борису Федоровичу Ломову (1927- 1989) - известному психологу и крупному организатору науки. Уже в 1960-е годы он заслуженно завоевал большой авторитет своей научно-исследовательской, педагогической и руководящей деятельностью в Ленинградском государственном университете, в Министерстве просвещения СССР, в Академии педагогических наук и т.д. Весь свой огромный опыт научной и организационной работы он умело применил и развил в длительном и сложном процессе рождения академического Института психологии. Ради этого великого дела он использовал также свои довольно прочные "связи" в ЦК КПСС.

У истоков нашего Института стояли также и другие выдающиеся психологи: А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, В.Д. Небылицын, В.А. Пономаренко, Б.Ф. Поршнев, Е.В. Шорохова и др. Очень сильную поддержку в создании Института им оказали академики П.К. Анохин, А.И. Берг, В.В. Парин, Б.Н. Петров, вице-президент АН СССР П.Н. Федосеев, некоторые космонавты и др. И, конечно, решающую роль сыграл в этом деле Президент АН СССР академик М.В. Келдыш. Он вел переписку с Б.Ф. Ломовым по многим проблемам тео- ретизации и особенно экспериментатики в психологии, получая от него развернутые ответы на все задаваемые вопросы.

В нашей стране это был четвертый психологический институт: первый организовал (на частные пожертвования) еще Г.И. Челпанов в Москве в 1912-1914 гг., второй - Д.Н. Узнадзе в Тбилиси в 1941 г., третий - Г.С. Костюк в Киеве в 1945 г. В большой Академии психологическая наука впервые получила официальное представительство только в начале 1940-х годов: в 1943 г. выдающийся советский психолог С.Л. Рубинштейн (1889-1960) был избран членом-корреспондентом АН СССР.

В 1945 г. он организовал и возглавил первую в нашей Академии психологическую лабораторию - Сектор психологии в Институте философии. Это был принципиально новый в СССР центр психологической науки, призванный теоретически и экспериментально разрабатывать основные фундаментальные проблемы психологии [3].

Однако 11 января 1960 г. в самом расцвете своих творческих сил и новых замыслов скоропостижно скончался основатель и руководитель Сектора психологии С.Л. Рубинштейн. Заведовать Сектором стала Е.В. Шорохова. Под ее руководством продолжались прежние и осуществлялись новые методологические, теоретические и экспериментальные психологические исследования личности, группы, деятельности, сознания и самосознания, мышления (в соотношении психологии с кибернетикой и математикой), взаимосвязей между природным и социальным в психике человека и т.д.

Совершенно естественно, что уже в 1972 г. Сектор психологии был переведен в состав только что созданного Института психологии АН СССР и Е.В. Шорохова стала одним из заместителей его первого директора Б.Ф. Ломова.

Б.Ф. Ломов заложил исходные методологические основы всей научно-исследовательской деятельности Института психологии: определяемая системнымподходом комплексность проводимых исследований, гармоничное сочетание фундаментальных и прикладных работ, многовариантность конкретно-научных подходов к разработке акту-

стр. 71

альных проблем и т.д. Все эти методологические принципы и по сей день сохраняют свою эврис-тичность.

Общепризнанные результаты огромной научной и организационной деятельности Б.Ф. Ломова давно и хорошо известны прежде всего по его книгам [8, 9] и обобщающим статьям, опубликованным в общеакадемических и других журналах.

К тому же в связи с прежними юбилеями Института и самого Б.Ф. Ломова в "Психологическом журнале" и других изданиях публиковались многочисленные обобщающие статьи, в которых подведены итоги основных исследований, проводимых в Институте (см., например, "Психологический журнал" 1982, 1991-1993; 1996, N 6; 1997, N 2, и др.). Более того, в 2001 и 2002 гг. мы представляем читателям цикл статей, в которых заведующие лабораториями и группами ИП РАН подводят итоги научно-исследовательских работ, осуществленных за последние 5-6 лет (т.е. после нашего 25- летнего юбилея). Поэтому в данной статье я попытаюсь кратко проанализировать лишь некоторые из наших результатов последнего пятилетия и в какой-то степени обобщить их.

Любой системный подход (в частности, разработанный Б.Ф. Ломовым в психологии) реально "работает" в единстве с другими, менее общими методологическими принципами. Это объясняется тем, что сам по себе он не может определить, что именно в данной конкретной области исследований является системой, ее элементами, их структурными и функциональными взаимосвязями, субсистемами и т.д. В психологии такими принципами, "дополняющими" и конкретизирующими системный подход, являются прежде всего две "парадигмы": 1) субъектно-деятельностная и 2) знаково-речевая.

Первая из них впервые в психологии разработана С.Л. Рубинштейном, его учениками и последователями. Ее основная идея, идущая отчасти от Гегеля и раннего Маркса, состоит в том, что люди и их психика (в отличие от животных) формируются и развиваются прежде всего на основе своей деятельности (изначально практической, затем также и теоретической, но в принципе единой). А потому их психика объективно изучается именно через ее проявления в деятельности. У детей, подростков и взрослых это главным образом игровая, учебная, трудовая, предпринимательская и т.д. деятельность. В ее состав входят мотивы, цели, действия, средства-орудия и т.д. Данный принцип деятельности вслед за С.Л. Рубинштейном разрабатывали также А.Н. Леонтьев, Б.М. Теп-лов и многие другие отечественные, а затем и некоторые зарубежные психологи. По сути своей он конкретизирует известную очень общую идею Гете "Вначале было дело (die Tat)", противопоставленную им другому, тоже весьма общему положению, идущему от Библии: "Вначале было слово".

В XX в. данное положение систематически разработали очень многие гуманитарии и прежде всего немецкий философ Э. Кассирер (Е. Cassirer), М.М. Бахтин, Л.С. Выготский и др. Их исходная идея заключается в том, что люди и их психика (в отличие от животных) развиваются на основе языка и речи (как системы знаков). Такова суть знаково-речевого подхода, который в психологии распространен в большей степени, чем альтернативный ему субъектно-деятельностный.

Казалось бы, оба этих подхода могут и должны дополнять друг друга, поскольку исследуемые ими (соответственно) речь и деятельность, бесспорно, лежат в основе всего развития людей и их психики. Так оно и было бы, если бы проблема речи разрабатывалась только с позиций знаково-речевого принципа. Однако субъектно-деятельностная концепция тоже раскрывает фундаментальную роль общения (значит, языка и речи), но она делает это существенно иначе: обязательно в соотношении с исходными сенсорикой,изначально практическойдеятельностьюи другими видами активности людей. Это значит, что новорожденные младенцы взаимодействуют с эмоционально значимыми для них людьми, предметами, событиями первоначально только на уровне ощущений, восприятий, простейших действий, способов общения и т.д. и лишь потом, через 1-2 года после рождения, они начинают обозначать такие "фрагменты" окружающей действительности соответствующими элементарными словами.

Именно так формирующаяся речь играет затем все более фундаментальную роль в жизни каждого человека, однако это происходит по-прежнему не только в условиях общения (т.е. субъект-субъектного взаимодействия), но и на изначально сенсорно-практической основе деятельности (т.е. субъект- объектного взаимодействия), благодаря чему обеспечивается столь существенная исходная чувственно-действенная, вообще деятель-ностная обусловленность речи (подробнее см., например, [11]). Таким образом, проблема языка и речивесьма актуальна и для знаково-речевого, и для субъектно-деятельностного подходов (в этом - их общность), но проблематикасубъектаи его изначально практическойдеятельностинаиболее значима только для второго из них.

Психология субъекта (его деятельности, общения и т.д.) теперь определяет общее направление научно- исследовательских работ нашего Института. Она составляет основной пункт программы его нового директора, избранного тайным голосованием на альтернативной основе в декабре 1989 г. и переизбранного в 1995 г. и 2000 г. В таком качестве она утверждена и Ученым советом Института.

стр. 72

Это, разумеется, не отрицает, а, наоборот, предполагает, что у нас есть довольно разные точки зрения на психологию субъекта и его основные критерии (особенно на соотношение субъекта и личности). Некоторые коллеги вообще предлагают использовать в качестве наиболее обобщающей психологической характеристики человека понятие индивидуальности, но не субъекта (подробнее см. дальше).

Наш Институт особенно энергично инициировал и активизировал за последние 10-15 лет психологическую проблематику субъекта (К.А. Абульханова, Л.И. Анцыферова, К.В. Бардин, А.В. Брушлинский, Ю.Я. Голиков, Л.Г. Дикая, А.Л. Журавлев, В.В. Знаков, А.Н. Костин, В.Е. Лепский, В.П. Позняков, Е.А. Сергиенко и др.). Вместе с тем и многие психологи из других учреждений тоже все более настойчиво разрабатывали или разрабатывают ту же тематику (например, Е.Д. Божович, Л.М. Веккер, В.В. Давыдов, В.И. Исаев, В.Т. Кудрявцев, Н.Н. Обозов, В.А. Петровский, В.В. Селиванов, В.И. Слободчиков, А.С. Чернышев и др.).

Подводя пока еще самый общий итог нашим исследованиям, можно раскрыть исходное психологическое понятия субъекта следующим образом:

На различных этапах онтогенеза человек, формируясь в качестве субъекта, взаимодействует с окружающей действительностью на очень разных, но взаимосвязанных уровнях: сначала как с 1) системой раздражителей, затем как с 2) системой сигнальных раздражителей, наконец, и как с 3) объектом, а с людьми - как с 4) субъектами. На первом уровне это взаимодействие развивается в виде реакцийна раздражители, на втором - в виде реакций и простейшихдействий,на третьем - в виде все более сложных действий с объектами и простейшихпоступковв отношении людей, на четвертом - в виде все более нравственных поступков [10, 11, 14]. Ясно, что каждый предыдущий уровень необходимо входит в состав последующих уровней и тем самым продолжает развиваться в целостной системе - в субъекте. Такая целостность (системность) обеспечивается развитием субъекта даже в условиях противоречивости его целей, мотивов, устремлений и т.д.

Субъект - это человек, люди на высшем(индивидуализирование для каждого) уровне деятельности, общения, целостности, автономности и т.д. Любой человек не рождается субъектом, а становится им начиная примерно с 7-10 лет, когда постепенно овладевает хотя бы простейшимипонятиями(арифметическими, грамматическими и т.д.), в которых он все более полно раскрывает существенные свойстваобъекта,инвариантного по отношению к наглядно-чувственным признакам последнего. Субъектом может стать и группа людей по мере формирования у них общих интересов, целей и т.д. (подробнее см. дальше). Высший уровень деятельности субъекта является таковым по отношению 1) кпредшествующим(т.е. до-субъектным, детским) стадиям развития, а также по сравнению со всеми 2) остальными определениями человека (как личности, индивидуальности и т.д.).

В таком смысле the Subject(в англо-американской литературе) - это не обязательно участник психологического эксперимента, не испытуемый, athe Self(самость) как целостность, какthe Actor(деятель) и т.д.

Итак, субъект - это всеохватывающее, наиболееширокое понятие человека, обобщенно раскрывающее неразрывно развивающееся единство, целостность, системность всех его качеств: природных, социальных, общественных, индивидуальных и т.д. Личность, напротив, менее широкое определение человеческого индивида. Оно обычно раскрывает глубокую взаимосвязь лишь некоторых, хотя и очень существенных черт человека: экстраверсии- интроверсии, тревожности, регидности, импульсивности и т.д.

Субъективное - это 1) принадлежащее субъекту, субъектноеи 2) неадекватное,субъективистское(когда люди односторонне выявляют лишь некоторые свойства и отношения познаваемого объекта). У человека психическое объективно существует только как субъективное (всегда в первом смысле слова и, к сожалению, слишком часто также и во втором смысле). Психология изучаетобъективныезакономерности субъективного (в обоих смыслах). Однако многие специалисты - особенно в области естествознания - нередко не различают эти два смысла и потому считают, что все субъективное должно быть изгнано из науки (в итоге психологию заменяют физиологией, логикой, кибернетикой, математикой и т.д., поскольку якобы только они раскрывают объективные закономерности). Ясно, что нежелательны обе противоположные друг другу крайности - субъективизм и псевдообъективизм. Примером последнего может служить бессубъектный "третий мир" английского философа К. Поппера (К. Popper, 1902-1994), весьма популярный среди некоторых психологов.

Человек как субъект - творец собственной истории, вершитель своего жизненного пути в определенных социально- экономических условиях. Он инициирует и осуществляет специфически человеческие виды активности: творческой, нравственной, свободной, ответственной и т.д. В таком смысле деятельность субъекта всегда является творческой(хотя бы в минимальной степени), что убедительно начал раскрывать С.Л. Рубинштейн еще в своих работах 1910-1920-х годов [14, 15]. Именно эта специфика людей и их психики все более глубоко изучалась и изучается в наших теоретических и экспериментальных исследова-

стр. 73

ниях, проводимых в Секторе психологии Института философии, а теперь и в Институте психологии.

В данном отношении есть много существенно общего между субъектно-деятельностной теорией и гуманистической психологией (Humanistic psychology), которая в США с 1960- 1970-х годов начала систематически изучать творческийпотенциал личности какцелостнойсистемы и провозгласила себя третьей силой, альтернативной по отношению к фрейдизму и бихевиоризму. Например, один из основоположников этой психологии - А. Маслоу (A. Maslow) рассматривал творчество как специфическое свойство, потенциально присущее каждому человеку уже от рождения. В качестве главной особенности людей он постулировал самоактуализацию(Self-actualization),т.е. такой процесс развития их способностей, в ходе которого они действительно в состоянии стать теми, кем потенциально могут стать. Для нашей субъектно-деятельностной теории важнейшейосновойтакого психического развития является, как уже говорилось, именнодеятельностьсубъекта, осуществляемая на разных уровнях общения и недооцениваемая гуманистической психологией.

В самом полном и широком смысле слова субъект - это все человечество в целом, представляющее собой противоречивое системное единство субъектов иного масштаба: государств, наций, этносов, общественных классов и групп, индивидов, взаимодействующих друг с другом. Поскольку любой человеческий индивид всегда находится внутри человечества, различных общественных групп и т.д., то он и его психика уже изначально являются социальными (социальное всегда неразрывно связано с природным даже в наиболее сложных психических - духовных - качествах людей). Более того, в нашем Институте с начала 1970-х годов разработана теория, согласно которой психика человеческого младенца возникает еще до его рождения - в конце внутриутробного развития [20]. И даже в этом случае она уже представляет собой простейшее неразрывное единство природного и социального.

Социальность не означает, что индивид как субъект, находясь внутри человечества, лишь воспроизводитусваиваемую им культуру и потому якобы вообще не выходит за пределы уже достигнутого обществом. Каждый человек в силу своей уникальности, неповторимости, незаменимости участвует (хотя бы в минимальной степени) в развитии культуры и всего общества. Развивая ее дальше, он делает это во взаимодействии с ней, опираясь на нее даже в процессе преодоления ее ограниченности на тех или иных направлениях общественного прогресса. Качественно новый вклад в развитие всей культуры человечества вносят прежде всего выдающиеся деятели науки, искусства, политики, религии и т.д.

Любой человеческий индивид не менее социален, чем группа или коллектив, хотя конкретные общественные отношения между данным человеком и другими людьми могут существенно различаться (в условиях того или иного общественного строя, в определенной стране и т.д.). В итоге каждый индивид - это всегда неразрывное развивающееся единство социального, общественного и индивидуального как (соответственно) всеобщего, особенного и единичного [1, 2, 4, 10, 11].

Одним из эмпирических подтверждений этого вывода являются, в частности, результаты проводимых в нашем Институте систематических исследований динамики личных и общественных интересов в процессе предпринимательской и трудовой деятельности (А.Л. Журавлев и его сотрудники). Показано, что в условиях изменяющихся форм собственности группа людей может стать субъектом не только совместной трудовой деятельности, но и совместной собственности. Возникновение такого группового субъекта зависит прежде всего от формирования у людей, составляющих эту группу, общихдля них интересов, мотивов, отчасти целей и т.д. [19]. Это значит, что личные интересы не подчиняются общественным (вопреки широко распространенной у нас в стране в течение нескольких десятилетий тоталитаристской догме), существующим как таковые только в том случае, если они одновременно являются также и личными, а не надличностными и внеличностными. Разумеется, не каждый личный интерес становится общественным и общественные интересы не есть сумма личных. И тогда на первый план выходят согласование и единство интересов разных субъектов (общества, групп, индивидов и т.д.). А при тоталитаризме правящая верхушка стремилась свои корыстные корпоративные мотивы и интересы выдать за всеобщие и тем самым всех (кроме себя) лишить статуса субъектов, превратить в объекты угнетения, манипулирования, запугивания и т.д.

Сейчас в процессе реформирования России происходит сложнейший и затянувшийся переход к рыночной экономике и демократии. Вся наша страна - это как бы "лаборатория" социальной, экономической, этнической психологии и психологии личности. Экономисты, социологи, философы и иные специалисты - Д.С. Львов, Г.В. Осипов, B.C. Степин и многие другие (см., например, [5]) - убедительно анализируют не только достижения, но и существенные недостатки проводимых реформ.

С этих общих позиций у нас в Институте разрабатывается социальная и экономическая психология группового субъекта. Например, выявлена типология предпринимателей (малый и средний

стр. 74

бизнес). Первый тип субъектности нацелен прежде всего на собственные возможности, мотивацию самореализации и т.д.; второй (партнерский) - на успех вместе с ближайшим окружением; третий - на государственную поддержку. Все они низко оценивают правовую защищенность бизнеса, хотя у третьего типа мотивация безопасности является доминирующей.

Эти и многие другие исследования группового субъекта неразрывно связаны с изучением индивидуального субъекта: личности, индивидуальности и т.д. Например, раскрыт мотивационный феномен предпочтения работать с другими людьми в условиях тех или иных форм и отношений собственности. Он выявлен как у работников госпредприятий, так и у предпринимателей, у людей, занимающихся индивидуальной трудовой деятельностью, и т.д. С одной стороны, феномен предпочтения связан с возрастно- половыми характеристиками работников, но с другой - он зависит от таких социально-психологических факторов, как "консерватизм-радикализм" личности, ее отношение к риску, к конкуренции с другими людьми, к совместному труду и т.д. Значит, реальный выбор социально-экономических условий трудовой деятельности во многом детерминируется психологическим феноменом предпочтения. Иначе говоря, любое психическое свойство, формируясь в ходе предшествующей деятельности, затем при определенных условиях влияет на последующую деятельность людей и развивается в ней.

Сравнение индивидуально-психологических характеристик работников государственных и частных предприятий одного и того же профиля трудовой деятельности показало, что различия между ними связаны, в частности, с локусом контроля: для работников госпредприятий более характерна экстернальность, а для частных - интернальность, т.е. склонность приписывать ответственность за результаты своей деятельности (соответственно) внешним силам или, напротив, собственным действиям. В итоге психологический тип локуса контроля может оказывать влияние на выбор субъектом экономических условий (формы собственности и т.д.), в которых он предпочитает работать.

В общем и целом социально-психологические феномены выполняют функции оптимизации взаимодействия личности и группы с новой социально-экономической обстановкой. С одной стороны, порождаясь социально-экономическими изменениями, социально-психологические феномены становятся как бы первичными сигналами, позволяющими оценивать состояние социально-экономических условий жизнедеятельности разных субъектов. С другой стороны, являясь первичными референтами того, насколько социально- экономические изменения устраивают или не устраивают личность и группу, насколько социально-экономические условия необходимо изменять или, наоборот, закреплять, эти социально-психологические феномены тем самым реально воздействуют на социально-экономические изменения - особенно в ближайшей социальной обстановке [19].

Поэтому важны наши исследования возможностей субъекта преодолевать социально-психологические условия, деформирующие развитие личности (К.А. Абульханова и ее сотрудники). Господство рыночный экономики, жесткой конкуренции и т.д. может отрицательно сказаться на судьбе определенных групп людей и породить у них неадекватные интерпретации различных тенденций в жизни общества. Например, формирующиеся мотивы (преуспеяние любым путем, жажда власти и др.) могут создать у человека идеализированный образ своего "Я". Рассогласование между таким образом "Я" и скромными достижениями в реальной деятельности порождает скрытую ненависть и презрение к себе. Эмпирически показано, что у субъектов существуют (уже с детства) здоровые, конструктивные силы, они способны преодолевать деформирующие общественные условия и добиваться позитивных успехов. Формирующиеся в деятельности умения справляться с трудностями образуют фундамент стойкости субъекта, понимания себя самого (это конкретно выявлено у разных групп взрослых и пожилых людей).

В частности, в одном из эмпирических исследований раскрыта типология представлений о счастье на уровне обыденного сознания современного российского общества. Счастье как ценностная структура сознания выступает не только в форме идеальных представлений, но и в виде прототипов, реализующихся в образах конкретных людей - счастливых и несчастливых. Эти представления имеют четко выраженную направленность на такие ценности, как радости жизни, любовь, семья. Они неразрывно связаны с фундаментальными потребностями самореализации и смысла жизни. Образ счастливого человека представлен в обыденном сознании ярче, определеннее, чем несчастливого. Однако характеристика несчастливых в целом доброжелательна и сочувственна. В ней нет негативизма и остракизма (неприятия), которые нередко отмечаются западными исследователями в отношении определенных групп людей в своих странах.

Такое кросскультурное сопоставление российской и западной ментальности мы стремимся осуществлять и во многих других исследованиях, в ряде случаев проводимых совместно с западными коллегами. Например, показано, что моральные представления у россиян преобладают над правовыми [13]. Отсюда не следует, конечно, что наши

стр. 75

люди более нравственны, чем граждане западных стран. Просто у нас пока нет правового государства. В нашем менталитете еще отчасти сохраняется коллективистический способ мышления (особенно в сельской местности), хотя наблюдается резкое возрастание индивидуалистических настроений. Повышается значимость таких целевых ценностей, как свобода, демократия (но при жестком стиле управления), самостоятельность, частная собственность, права личности и т.д. Систематически исследованы разные типы понимания правды и лжи [7]; это одно из новых и перспективных направлений в нашей науке.

Вслед за западными психологами мы начали изучать макиавеллизм, под которым они понимают склонность человека манипулировать другими людьми в межличностных отношениях (В.В. Знаков и его сотрудники). Имеются в виду такие способы поведения, когда субъект скрывает свои подлинные намерения и с помощью ложных отвлекающих маневров (лесть, обман и т.д.) добивается от партнера, чтобы он, сам того не сознавая, изменил собственные первоначальные цели. Получены во многом сходные с западными результаты: например, выявлена связь макиавеллизма с такими личностными характеристиками, как враждебность, подозрительность, отрицательная самооценка нравственных качеств; у молодежи уровень макиавеллизма выше, чем у взрослых и т.д.

Не все, но некоторые виды рекламы частично связаны с таким макиавеллистским подходом к влияниям на людей (психологию рекламы у нас в Институте изучают Ал.Н. Лебедев и его сотрудники).

Эти и многие другие психологические особенности индивидуальных и групповых субъектов обобщенно представлены в типичных образах советского и русского человека, стихийно сформировавшихся у россиян к настоящему времени. Если интегрировать данные, полученные от разных респондентов, то психологический портрет русских включает 31 характерное свойство. Все они присущи, по мнению опрошенных, также и советскому человеку, но, кроме того, для него специфичны еще пять качеств, которые отличают его от русских: холодный, застенчивый, подозрительный, легковерный, обидчивый. Вместе с тем, характеризуя русского человека, респонденты отдают приоритет иным качествам, чем при описании советских людей. Например, первые10 позиций эталонного портрета русских включают следующие свойства: жизнерадостность, нежность, сострадание, обаяние, радушие, решительность, аккуратность, заботливость, сдержанность и настойчивость. А советскому человеку респонденты приписывают впервуюочередь такие качества, как осторожность, самозабвение, стыдливость, гордость, мечтательность, педантичность, поэтичность, изысканность, упорство и энтузиазм. В итоге можно сказать, что в политическом сознании российских граждан советский человек - более закрытый, осторожный и т.д. Впрочем, настойчивость (у русских) и упорство (у советских) - это по существу одно и то же свойство, которое к тому же в обеих верхних "десятках" занимает почти одинаковое место. В общем и целом в данном случае, как и во многих других, подтверждается главный вывод: история и современность свидетельствуют о том, что для российской и прежде всего русской ментальности особенно характерна духовность, т.е. специфические цели, устремления и смыслы человеческой жизни (например, идея социальной справедливости). Человек не может жить без целей, идей, идеалов, надежды и т.д. Духовность - не только индикатор целостного состояния общества, но и одно из оснований его развития. Она характеризует определенную иерархию ценностей, целей и смыслов, высший уровень освоения человеком мира, а потому является важнейшим психическим свойством субъекта. Данная тематика разрабатывается у нас также и с позиций истории психологии и исторической психологии (В.А. Кольцова и ее сотрудники).

Как уже отмечалось выше, люди осваивают и изменяют мир в ходе своей деятельности, причем деятельность субъекта (в частности, мышление) всегда является хотя бы в минимальной степени творческой [4, 14]. Поэтому в нашем Институте очень большое внимание уделяется проблемам интеллекта, креативности (творчества), вообще способностей (А.Я. Пономарев, В.Н. Дружинин, М.А. Холодная и их сотрудники). Создана модель интеллектуального диапазона и диапазона креативности субъекта. Например, показано, что данная модель зависит от уровня развития личностных особенностей участников учебного, профессионального и т.д. взаимодействия и соответствия этих особенностей друг другу. Так, в ситуации тренинга более адекватную позицию сначала занимают интроверты, но по ходу тренинга им необходимо все в большей степени демонстрировать не свойственные им психические качества, осознание которых обусловлено уровнем развития общего интеллекта. Экстраверты в данной ситуации сталкиваются с проблемой контроля за проявлением своих эмоций. С увеличением степени социального контроля различия между интро- и экстравертами исчезают. У тех и других по-разному связаны интеллект и креативность. В условиях межгруппового взаимодействия экстраверты действуют более адекватно. На основе этих и многих других экспериментальных исследований создана общая теория способностей [6], в которой выявлены сложные взаимосвязи между интеллектом, креативностью и различными типами

стр. 76

субъектных свойств людей. Она используется как основа для психометрического анализа русской версии некоторых зарубежных тестов и для выявления сильных и слабых сторон любого тестирования людей. Все это обобщено и в разработанной в нашем Институте теории одаренности.

С учетом непрерывных взаимосвязей интеллекта и восприятия (перцепции) создана теория перцептогенеза (В.А. Барабанщиков и его сотрудники). Перцептивный процесс раскрыт как акт психического развития субъекта в трех основных планах: а) активность субъекта в соответствующей ситуации (например, решение перцептивной задачи); б) развитие системы внутренних условий восприятия (мотивационно-оценочные и другие компоненты); в) динамика формы и содержания многомерного чувственного образа.

Самые ранние стадии перцептогенеза изучены у новорожденных детей, в частности у моно- и дизиготных близнецов, в сравнении с младенцами, имеющими врожденную катаракту (Е.А. Сергиенко и ее сотрудники). По- новому раскрыто соотношение восприятия и простейших практических действий (в отличие от классической теории Ж. Пиаже). Тем самым выявлены начальные условия, необходимые для последующего развития ребенка как субъекта [10, 18].

Создано принципиально новое направление в изучении ощущений и восприятий - субъектная психофизика (К.В. Бардин, И.Г. Скотникова и их сотрудники). Для нас главное - это изучение индивидуально-психологической детерминации результатов сенсорных измерений собственной активностью субъекта, выступающего в качестве испытуемого в психофизических экспериментах. При альтернативном, прежнем подходе к той же проблеме традиционная "объектная парадигма" минимизировала деятельность испытуемого, описывая ее математическими моделями аналогично работе технических систем, что совершенно недостаточно учитывало специфику человека как субъекта [18]. Та же проблема разработана и в ходе экспериментального изучения у людей мышления как непрерывного процесса: выявлена специфика этой непрерывности, отличающая ее от функционирования технических систем и от теоретико-множественных структур [4]. На этой основе сопоставлены "искусственный" и естественный интеллекты.

Восприятие, мышление и все другие виды познавательной деятельности субъекта невозможны вне речи и других способов коммуникации (в том числе и Интернета). В нашем Институте эта актуальная проблематика также исследуется очень активно (Т.Н. Ушакова, Н.Д. Павлова и их сотрудники). Раскрыта интенциональная природа речи (и мышления) в ходе политических дискуссий и кампаний, в частности президентских выборов в нашей стране. Разработан общий метод интент-анализа соответствующих текстов - их направленности (интенциональности), конфликтности и т.д. [17]. В частности, с этих позиций проведены экспертизы, заказанные нашему Институту государственными и другими учреждениями в целях оценки текстов по тематике терроризма, национализма и т.д. Предложены методики для изучения процесса аргументации, основанные на применении компьютерных комплексов и реализующие имитационную модель диалога. Разработана классификация разных видов невербальной коммуникации (индивидуальные свойства голоса у разных людей и т.д.), что позволило дать научное обоснование построения психологического портрета человека по невербальным особенностям его речи (В.П. Морозов и его сотрудники). Изучены некоторые специфические качества людей (прежде всего ученых), общающихся в условиях современных коммуникативных технологий; особое внимание теперь уделяется использованию Интернета и других сетей компьютерной связи (А.В. Беляева и ее сотрудники).

Поставлена и начала разрабатываться новая научная проблема обеспечения информационно-психологической безопасности РФ (В.Е. Лепский и его сотрудники). Создана система основных понятий, выявлены главные объекты ("мишени") воздействия информационной сферы на психику граждан и т.д. Результаты работы использовались Советом Безопасности РФ, Госдумой и рядом ведомств. Исследованы рефлексивные процессы в условиях компьютеризации управленческой деятельности.

Проблема компьютеризации очень детально представлена в исследованиях субъекта труда, в частности операторской деятельности в особых и экстремальных условиях (В.П. Бодров, Л.Г. Дикая и их сотрудники). Разработан метод структурно-динамического моделирования такой деятельности по пяти уровням ее саморегуляции (сенсорно-перцептивный, интуитивный и т.д.). Раскрыты типы и уровни проблемности профессиональной деятельности. Создана и апробирована отечественная компьютерная методика анализа движения глаз для оценки способностей к новому виду операторской деятельности космонавтов по управлению роботом- манипулятором на Международной космической станции, который сконструирован Канадским космическим агентством (ККА) для переноса различных грузов. Эксперименты проведены на тренажере по управлению роботом на базе ККА в Монреале. Раскрыты новые особенности комплекса тех психических свойств человека, которые наиболее существенны для адекватного профессионального отбора летчиков и некоторых других специалистов. Изучен психический и, в частности, информационный стресс, возникающий у оператора в условиях де-

стр. 77

фицита, избыточности, неопределенности, противоречивости и т.д. получаемой информации. Намечены пути преодоления такого стресса [18].

Особенно актуальна в настоящее время проблема посттравматического стресса, исследуемая в нашем Институте Н.В. Тарабриной и ее сотрудниками. Это прежде всего посттравматическое стрессовое расстройство, которое проявляется в виде эмоциональных реакций, отсроченных во времени от пребывания в травматической ситуации (например, после войны, Чернобыльской аварии и т.д.). Раскрыты симптомы и способы лечения таких сложных психических переживаний [18].

В данной связи и в связи со многими другими проблемами все более значимой становится экологическая психология, которую у нас разрабатывают В.Н. Носуленко и его сотрудники. Они изучали важные особенности взаимодействия человека и физической среды: активное отражение людьми окружающей среды и роль в ее формировании субъекта, а также созданной им техники. Это прежде всего акустическая среда, конкретные ситуации в космических полетах и т.д. Создан специальный метод анализа эмпирических данных, полученных с использованием процедур свободной вербализации. Он позволяет количественно интерпретировать результаты оценок этих данных.

Во всех наших исследованиях мы в той или иной степени раскрываем и учитываем индивидуальные различия между людьми, определяющие индивидуальный стиль деятельности и многие другие подобные особенности субъектов. Одним из важнейших свойств индивидуальности является темперамент. Разработан психометрически надежный и валидный метод оценки темперамента: опросник структуры темперамента и опросник формально-динамических свойств индивидуальности (В.М. Русалов и его сотрудники). Выделены основные компоненты психической активности: выносливость, пластичность и скорость. Раскрыты взаимосвязи между темпераментом и интеллектом. Эти свойства темперамента соотнесены с общими свойствами нервной системы человека. Так психология закономерно продолжается в психофизиологии [18].

В нашем Институте развивается прежде всего системная психофизиология (В.Б. Швырков, Ю.И. Александров и их сотрудники), базирующаяся на некоторых идеях теории функциональных систем П.К. Анохина. На этой основе разработаны строгие методы диагностики существенных свойств личности и индивидуальности, например, в процессе изучения соотношения генетических и средовых факторов в детерминации ответов на тестовые задания шкалы нейротизма в разных возрастных группах. Созданы компьютеризированные версии некоторых тестовых методик. Раскрыто влияние предшествующего жизненного опыта на нейрональную активность: хроническая алкоголизация избирательно подавляет функционирование нейронов новых систем, оказывая при этом более выраженный эффект на верхние слои коры головного мозга. Например, алкоголь по- разному влияет на мозговую активность, связанную с использованием родного языка и языка, усвоенного на поздних этапах индивидуального развития (наиболее сильное влияние во втором случае) [18].

Изучаются актуальные проблемы когнитивной психофизиологии (Ар.Н. Лебедев и его сотрудники) - прежде всего на основе работ М.Н. Ливанова, раскрывшего решающую роль согласованных регулярных колебаний активности многих нейронов в простых и сложных психических явлениях. С этих позиций выявлены строгие количественные характеристики памяти (ее объем, быстродействие и т.д.), а исключительно по особенностям электроэнцефалограммы удалось обнаружить некоторые индивидуальные личностные качества конкретных людей.

Психофизиология (а теперь еще и психогенетика) издавна и до сих пор закономерно занимает весьма существенное место в структуре психологической науки, все более глубоко изучая нейрофизиологические основы психики людей и животных. Но это, конечно, не означает, что психология человека целиком входит в систему только естественных (прежде всего биологических) наук. Она одновременно относится и к гуманитарным, и к естественным наукам, оставаясь при этом единой.Ее единство объективно заключается в следующем. Более общие законы лежащих "ниже", менее сложных сфер бытия сохраняют свою силу для всех лежащих "выше", более сложных областей; вместе с тем распространение общих закономерностей лежащих "ниже" областей на области более специальные не исключает, а, напротив, предполагает существованиеспецифическихзаконов у этих последних [14, с. 12]. В каждой сфере взаимодействия есть и общие, и специфические законы. Например, психическое подчиняется специфическим закономерностям (раскрываемым психологией) и в то же время на него целиком и полностью распространяются - вопреки дуализму - все закономерности "ниже" лежащих областей: физиологические, физико-химические и т.д. На основе такого монизма объективно определяется гуманистический статус психологии (по отношению к физиологии, биохимии, биофизике и т.д.) и ее участие в построении общей картины мира. И тогда ясно, что всегда взаимосвязанные в жизни человека психическое и физиологическое не рядоположны, поскольку между ними существует вышеуказанная иерархия, которая соответственно определяет и соот-

стр. 78

ношение между гуманитарным и естественнонаучным в психологической науке. Тем самым создается исходное методологическое основание для решения психофизиологической проблемы.

Это единство психологии человека наиболее систематически как раз и раскрывается психологией субъекта (см. выше о неразрывности, целостности в психике людей природного, социального, общественного, индивидуального и т.д.). Во всех случаях при этом в процессе анализа экспериментальных и других эмпирических данных используются строгие математические методы. Изучаются успехи и трудности математизации психологии (В.Ю. Крылов, Т.Н. Савченко и их сотрудники).

Наши исследования, очень кратко представленные в данной статье, в той или иной степени идут в русле общеинститутской тематики. Они характеризуются признанной новизной и фундаментальностью. На протяжении последних лет некоторые из их авторов удостоены Премии Президента РФ (3 чел.), Золотой медалью им. В.М. Бехтерева (1 чел.), Премии им. С.Л. Рубинштейна, присуждаемой Президиумом РАН (4 чел.), и т.д. Многие из названных работ проведены и проводятся совместно с зарубежными психологами (из Англии, Белоруссии, Болгарии, Вьетнама, Германии, Канады, Китая, Польши, Румынии, США, Украины, Финляндии, Франции, Швеции, Японии и др.). Большинство наших исследований осуществляется при финансовой поддержке отечественных (РГНФ, РФФИ) и зарубежных фондов.

* * *

Все вышесказанное можно обобщить в уточненной формуле детерминизма, преодолевающей противоположные друг другу, крайние точки зрения на движущие силы исторического процесса и, в частности, психического развития людей: а) (общественное) бытие определяет (общественное) сознание (материализм); б) сознание, вообще психическое определяет бытие (идеализм). При новом подходе к проблеме детерминации не бытие и не психическое сами по себе формируют поведение человека и определяют ход истории. Историю творят люди, находящиеся внутри бытия и обладающие психикой. В процессе своей деятельности (трудовой и другой) люди все глубже познают, переживают, преобразуют, развивают реальную действительность (природу, общество, самих себя), полнее и адекватнее раскрывая и используя ее объективные закономерности, стремясь выявить и преодолеть свои ошибки и заблуждения. Они сознательно и бессознательно, рационально и интуитивно прокладывают свой жизненный путь. Решающую роль играет творчество, осуществляемое учеными, политиками, поскольку в истории объективные закономерности формируются и действуют "через" людей, в их политической воле, поступках, делах. Раскрепощение и дальнейшее развитие такой политической воли - одно из важнейших условий реформирования России.

Конец и царской, и советской власти стал неизбежным из-за неспособности к самореформированию (духовному, идейному, политическому, экономическому и т.д.). Новейшая российская власть еще имеет шанс осуществить такое реформирование. Для этого необходимо, в частности, изучать и активизировать формирование и самоформирование общественного сознания и бессознательного, настроений, вообще духовности разных слоев населения (духовность не сводится к религиозности). Любые реформы в принципе невозможны, если они не учитывают психологию масс.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абульханова К.А.Психология и сознание личности. М. - Воронеж, 1999.

2. Брушлинский А.В.Проблемы психологии субъекта. М., 1994.

3. Брушлинский А.В.Первая психологическая лаборатория в системе Академии наук СССР // Психол. журн. 1995. Т. 16. N 3.

4. Брушлинский А.В.Субъект: мышление, учение, воображение. М. - Воронеж, 1996.

5. Вторая всероссийская научная конференция "Россия - XXI век". М., 2000.

6. Дружинин В.Н.Когнитивные способности. М. -СПб., 2001.

7. Знаков В.В.Психология понимания правды. СПб., 1998.

8. Ломов Б.Ф.Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1999.

9. Ломов Б.Ф.Проблемы и стратегия психологического исследования. М., 1999.

10. Проблема субъекта в психологической науке. М., 2000.

11. Психологическая наука в России XX столетия. М., 1997.

12. Психология и психотерапия в России-2000. Справочное издание. СПб., 2000.

13. Российский менталитет. М., 1997.

14. Рубинштейн С.Л.Избранные философско- психологические труды. М., 1997.

15. Рубинштейн С.Л.Человек и мир. М., 1997.

16. Сергей Леонидович Рубинштейн: очерки, воспоминания, материалы (серия "Ученые СССР"). М., 1989.

17. Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса. СПб., 2000.

18. Современная психология. СПб., 1999.

19. Социальная психология экономического поведения. М., 1999.

20. Теоретические проблемы психологии личности. М., 1974.

стр. 79

PSYCHOLOGY OF INDIVIDUAL AND GROUP SUBJECT OF ACTIVITY

(1st PART)

A. V. Brushlinsky

Corresponding member of RAS, director of IP RAS, Moscow

Thirty years ago B.F. Lomov organized Insitute of psychology in the system of Soviet Academy of Sciences (nowadays RAS). There were analyzed some main results of scientific researches held up in Institute for the last time within the framework of psychology of the subject of activity. The subject of activity means a man and people on the highest level (individual level for each man) of activity, integrity, autonomy, etc. That's why the subject of activity is the most general definition of a man. Personality is the less general characteristic of a man which reveals interrelation of only some but very important traits like extraversion - introversion, anxiety, rigidity, etc.

Key words: Institute of psychology RAS, the subject of activity, personality, individuality, individuum, group.

стр. 80

СПИСОК ТРУДОВ СОТРУДНИКОВ ИП РАН 1996-2001 гг.

Автор:

СПИСОК ТРУДОВ СОТРУДНИКОВ ИП РАН 1996-2001 гг.^*

Раздел I.

ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ И КОЛЛЕКТИВНЫЕ МОНОГРАФИИ

1. Абульханова К.А.Психология и сознание личности. Москва-Воронеж, 1999.

2. Базылевич Т.Ф.Введение в психологию целостной индивидуальности. М., 1998.

3. Барабанщиков В.А.К определению понятия когнитивной сферы личности и индивидуальность в современном мире. Смоленск, 1999.

4. Барабанщиков В.А.Окуломоторные структуры восприятия. М., 1997.

5. Барабанщиков В.А.Психология зрительного восприятия (системно-генетический анализ) М., 2001.

6. Барабанщиков В.А.Системогенез чувственного восприятия. Москва-Воронеж, 2001.

7. Бодров В.А.Информационный стресс. М., 2000.

8. Бодров В.А., Орлов В.Я.Психология и надежность в системах управления техникой. М., 1998.

9. Бодров В.А.Психология профессиональной деятельности. М., 2001.

10. Брушлинский А.В.Субъект: мышление, учение, воображение. Москва-Воронеж, 1996.

11. Брушлинский А.В., Поликарпов В.А.Мышление и общение. Самара, 1999.

12. Бубнова С.С.Ценностные ориентации как нелинейная система: принципы, методы, процедура. М., 1998.

13. Голиков Ю.Я., Костин А.Н.Психология автоматизации управления техникой. М., 1996.

14. Гостев А.А.Дорога из Зазеркалья: психология развития образной сферы человека. М., 1998.

15. Gostev A.A., Tucker J.C., Gilliland M. Zemlyanin: The Emegging Global Citizen? Essays on the evolution of human consiousness. Moscow-San-Fransicko: IPRAN, 1998.

16. Джидарьян И.А.Представление о счастье в российском менталитете. СПб., 2001.

17. Дмитриев А.В., Латынов В.В.Политическая коммуникация. Ростов-на-Дону, 1998.

18. Дмитриев А.В., Латынов В.В.Массовая политическая коммуникация: пределы влияния. М., 1999.

19. Дмитриев А.В., Латынов В.В., Хлопьев А.Т.Неформальная политическая коммуникация. М., 1997.

20. Дружинин В.Н.Варианты жизни. М., 2000.

21. Дружинин В.Н.Когнитивные способности. М., 2001.

22. Дружинин В.Н.Психодиагностика общих способностей. М., 1996.

23. Дружинин В.Н.Психология общих способностей. (Изд. 2-е, дополненное). СПб., 2000.

24. Дружинин В.Н.Психология семьи. 2-е изд., доп. М., 2001.

25. Дружинин В.Н.Психология семьи. М., 1996.

26. Дружинин В.Н.Экспериментальная психология. (Изд. 2-е, дополненное). СПб., 2000.

27. Дружинин В.Н.Экспериментальная психология. М., 1997.

28. Ермолаева Е.А.Предпринимательство: самодиагностика и преодоление психологических барьеров. М., 1996.

^* Список трудов составлен Т.И. Артемьевой, Е.В. Курятовой.

стр. 80

29. Знаков В.В.Понимание в познании и общении. Самара, 1998.

30. Знаков В.В.Психология понимания правды. СПб., 1999.

31. Крылов В.Ю.Методологические и теоретические проблемы математической психологии / Под ред. А.В. Брушлинского, С.С. Бубновой. М., 2000.

32. Лебедев А.Н., Боковиков А.К.Экспериментальная психология в российской рекламе. 2-е изд. М., 1996.

33. Лепский В.Е.Концепция субъективно- ориентированной компьютеризации управленческой деятельности. М., 1998.

34. Лепский В.Е., Рапуто А.Г.Моделирование и поддержка сообществ в Интернет. М., 1999.

35. Ментальная репрезентация: динамика и структура/ Под ред. А.В. Брушлинского, Е.А. Сергиенко, М., 1998.

36. Морозов В.П.Искусство и наука общения: невербальная коммуникация. М., 1998.

37. Морозов В.П.Невербальная коммуникация в системе речевого общения. Психофизиологические и психоакустические основы. М., 1998.

38. Небылицын В.Д.Проблемы психологии индивидуальности / Под ред. А.В. Брушлинского и Т.Н. Ушаковой. Москва-Воронеж, 2000.

39. В.Д. Небылицын - жизнь и научное творчество / Под ред. А.В. Брушлинского и Т.Н. Ушаковой. М., 1996.

40. Никитин Е.П., Харламенкова Н.Е.Феномен человеческого самоутверждения. СПб., 2000.

41. Позняков В.П.Психологические отношения субъектов в экономической деятельности. М., 2000.

42. Пономарев Я.А.Психология творения. Москва- Воронеж, 1999.

43. Проблема субъекта в психологической науке / Под ред. А.В. Брушлинского, М.И. Воловиковой, В.Н. Дружинина. М., 2000.

44. Психологическая мысль России. Век Просвещения / Под ред. В.А. Кольцовой. СПб., 2001.

45. Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории / Под ред. А.В. Брушлинского и др. М., 1997.

46. Психология личности: новые исследования / Под ред. К.А. Абульхановой; А.В. Брушлинского, М.И. Воловиковой М., 1998.

47. Психология одаренности: от теории к практике / Под ред. Д.В. Ушакова. М., 2000.

48. Психология субъекта / Под ред. А.В. Брушлинского, М.И. Воловиковой. М., 2001.

49. Российский менталитет: вопросы психологической теории и практики / Под ред. К.А. Абульхановой, А.В. Брушлинского, М.И. Воловиковой. М., 1997.

50. Российский менталитет: психология личности, сознание, социальные представления / Под ред. К.А. Абульхановой, А.В. Брушлинского, М.И. Воловиковой. М., 1996.

51. Савченко Т.Н., Головина Г.М.Экология человека: теоретическое и экспериментальное исследование качества жизни. М., 1996.

52. Сергиенко Е.А., Рязанова Т.Е., Виленская Г.А., Дозорцева А.В.Развитие близнецов и особенности их воспитания. М., 1996.

53. Системные аспекты психической деятельности / Под ред. Ю.И. Александрова, А.В. Брушлинского, К.В. Судакова, Е.А. Умрюхина. М., 1999.

54. Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса / Под ред. Т.Н. Ушаковой, Н.Д. Павловой. СПб., 2000.

55. Современная личность: социальные представления, мышление, развитие в норме и патологии / Под ред. К.А. Абульхановой, А.В. Брушлинского, М.И. Воловиковой. М., 1998.

56. Современная психология. Справочное руководство / Отв. ред. В.Н. Дружинин. М., 1999.

57. Соснин В.А., Лунев П.А.Как стать хозяином положения. Анатомия эффективного общения. М., 1996.

58. Харламенкова Н.Е.Тематический апперцептивный тест: диагностика и применение. М., 2000.

59. Холодная М.А.Психология интеллекта: парадоксы исследования. 2-е изд., доп. СПб., 2001.

60. Холодная М.А.Психология интеллекта: парадоксы исследования. Москва-Томск, 1997.

61. Цепцов В.А.Деловые переговоры: советы практика, находки психолога. М., 1996.

62. Цепцов В.А.Психология общения для менеджеров. М., 2001.

63. Шихирев П.Н.Социальная психология XX столетия. М., 1998.

64. Gilgen A.R., Gilgen С.К., Koltsova V.A., Oleinik Y.N. Soviet and American Psychology During World War II. Westport-London, 1997.