Русская семантическая поэтика

Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти, стучало в окно… В Ташкенте я впервые узнала, что такое в палящий зной древесная тень и звук воды.

Он [Блок] — с упреком — в ответ: “Анна Андреевна, мы не тенора”.

Оттого, что по всем дорогам, Оттого, что ко всем порогам Приближалась медленно тень… Но не забуду я никогда До часа смерти, Как был отраден мне звук воды В тени древесной… Тебе улыбнется презрительно Блок, Трагический тенор эпохи и т. д. [↩]

17. Ср. начала и концы в прозе Ахматовой с соответствующими стихотворными,о которых уже говорилось: … И смерть Лозинского … а вокруг бушевалнедавно победивший кубизм …; А далеко на севере … в России Но … я замечаю,что письмо мое длиннее, чем ему следует быть, а мне еще надо А я услышала о нем очень много… и т. д. [↩]

18. В широком плане граница проза/стихи является едва ли не основным жанровым различием в творчестве Ахматовой и Мандельштама. В каком-то смысле размеры и метрическая организация текста определяются некоторыми внутренними, глубинными требованиями, в зависимости от которых ‘получаются’ либо стихи, либо проза; внутри каждого из этих жанров классификация уже необязательна (ср. хотя бы “самостийное”, по ощущениями самого Мандель­штама, появление восьмистиший или стихов-двойчаток и в связи с этим “Вереницу четверостиший” у Ахматовой и под.). С другой стороны, разно­образные названия ахматовской прозы — скорее, обнажение приема и авто­описание, чем разнесение по жанрам (”Воспоминания”, “Листки из дневника”, “Из письма”, “Примечания”, “Вместо предисловия” и т.д.). Аналогично и в стихотворениях обоих поэтов можно видеть не столько соответствие канони­ческим формам (ода, баллада, элегия и т.д.), сколько называние, продиктованное особыми, не формальными задачами (ср. изофункциональное перечисленным название “Петербургские строфы” у Мандельштама, “Тринадцать строчек” у Ахматовой и др.). [↩]

19. ”Представьте себе все это в стихах и в драматической форме, и вам не придет в голову ждать продолжения. Его просто не может быть … головокружительный лаконизм здесь был доведен до того, что совершенно завершенную трагедию более ста лет считали не то рамочкой, не то черновичком, не то обрывком чего-то … Повторяю, если бы это было сказано в стихах, никто бы не усомнился в законченности этого произведения”. [↩]

20. Ср.: “Онегин” обрывается как натянутая струна, когда читатель и не помышляет, что читает последнюю строфу. [↩]

21. Стоит указать, что и сам поэт несколько раз до написания “Египетской марки” заступался за преследуемых и спасал их (1918, 1923), замечательно и то, что и после написания этого произведения (весной 1928 года) он также вступился за ‘приговоренных’ (ср. и здесь роль “двойника” — однофамильца, переводчика И. Б. Мандельштама). Таким образом в этом сюжетном моменте и в самом герое с его “малостью”, привязанностью к миру вещей и т.п., оказывающемся одновременно единственным заступником за невинных, вырисовывается основа нравственного и смыслового воздействия и прозы и стихов. [↩]