Неизбежность иммиграции

Другая особенность городов заключалась в том, что необходимый уровень численности наемных рабочих мог в них поддерживаться, а тем более увеличиваться за счет притока рабочей силы со стороны. Преимуществом и обязанностью города, наряду с поглощением потока вечных иммигрантов с гор, берущихся за любую работу, было при­влечение для своих нужд множества оборванцев и авантюристов со всех сторон. Рагуза черпала рабочую силу в соседних горах. В регистрах Diversa de Foris можно обнаружить бесчисленные копии договоров с подмастерьями, нанимавшимися для работы на дому на один, два, три года, на семь лет и в 1550 году получавших в среднем ежегодное жало­вание в три золотых дуката, часто выплачивавшееся по истечении сро­ка контракта. Такой famulus** обязуется служить своему хозяину in par-tibus Turcicorum***; тот в свою очередь обещает обеспечить его едой и одеждой, а также обучить своему ремеслу²⁹⁷ или выплатить вознаграж­дение золотом по истечении пяти, восьми или десяти лет с момента за­ключения контракта²⁹⁸... Хотя в текстах об этом не говорится, сколько же было среди них, наряду с местными жителями, крестьянских детей с принадлежащих Рагузе территорий и даже морлахов, находившихся в зависимости от турок?

В Марселе наиболее распространенным типом переселенцев был корсиканец, особенно Capocorsino . В Севилье армию наемных ра­бочих (если не считать желающих отправиться «в Индию», прибы­вающих отовсюду) постоянно пополняли мориски. Они прибывали из Андалусии и рассеивались по большому городу, так что в конце столе­тия власти стали опасаться волнений уже не в горах, а в самой Севилье,

Канцелярии торговли. Прислужник.

В краях турок, т. е. за границей. Выходец с мыса Корсо.

Города как свидетели своего времени 457

особенно в связи с высадкой англичан²⁹⁹. 3 Алжире вновь прибывв ели были христиане, пополнявшие ряды корсаров и пленных; это беженцы из Андалусии или Арагона (перебравшиеся сюда в конце XV — начале XVI века), ремесленники и лавочники, имя которых сохранилось в на­звании современного квартала Тагаренов³⁰⁰; и кроме того, многочис­ленные берберы с соседних гор Кабилии, которые в свое время уже со­ставили основную часть населения. В описании Аэдо это жалкие бедня­ки, возделывающие сады для богачей и мечтающие получить место сол­дата в ополчении: только в этом случае они смогут утолить свой голод... Несмотря на предупредительные меры, принимаемые государством, и цеховую подозрительность, во всей Османской империи не было горо­да, куда не устремлялся бы нескончаемый поток иммигрантов из обни­щавших или перенаселенных деревень. «Эта нелегальное и доведенная до крайности рабочая сила представляет собой источник дополнитель­ных доходов для богачей, которые задешево приобретают работников для своих домов, садов и конюшен...» Эти несчастные составляют кон­куренцию даже рабскому труду³⁰¹. В Лиссабоне, куда стекается множест­во людей, хуже всего положение черных рабов. В 1633 году при общей чис­ленности населения около 100 тыс. их насчитывалось более 15 тыс.; на праздник Nuestra Senora de las Nieves, Богоматери Снежной, все они выходили на улицы города в набедренных повязках и цветастых одеж­дах. «Они очень стройны и имеют более красивое тело, чем белые, за­мечает один капуцин³⁰², — так что голый негр выглядит лучше, чем одетый белый...»

В Венецию иммигранты прибывали из соседних городов (немного затянутый рассказ Корнелио Франджипане, писателя середины XVI века³⁰³, посвящен тому, как горько чувствовать себя здесь чужаком, прозябать в безвестности) и с ближних полей и гор (Тициан был родом из Ка-доре). Если жители Фриули — Furlani — пригодны для дома и для тя­желой работы, а также для сельского труда за городом, то беспутный люд, который тоже попадался, целиком или почти целиком стягивается сюда из Романьи или из Марке, как говорится в одном донесении в мае 1587 года³⁰⁴: Tutti li homeni di mala qualita, о la maggior parte di loro ehe capita in questa città sono Romagnoli e Marchiani. Эти нежеланные и, как правило, нелегальные пришельцы проникали в город ночью, преодо­левая обычные препятствия с помощью какого-нибудь barcaruol ,

Лодочника.

458Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

который не мог преградить путь в свою лодку людям, часто вооружен­ным колесной* аркебузой, и волей-неволей должен был везти их в Джу-декку, Мурано или на какой-то другой остров. Пресекая эти посеще­ния, можно было бы сократить преступность, но для этого требовалось организовать постоянную слежку и держать соглядатаев на месте.

Венеция собирала свою дань и на подвластных ей территориях, и в соседних регионах: они поставляли скорых на расправу албанцев, из­вестных своей лютой ревностью; греков, достойных купцов «греческой нации»³⁰⁵, или бедолаг, которые выставляют на продажу своих жен и дочерей, чтобы преодолеть первые трудности, сопряженные с переез­дом, а затем привыкают к этой легкой жизни³⁰⁶; морлахов из динарий-ских Альп: Славонская набережная была не только пунктом отправле­ния... В конце столетия Венеция, как никогда раньше, проникается вос­точным колоритом благодаря притоку сюда персов, армян³⁰⁷ и турок, которые во второй половине XVI века находили себе пристанище во флигеле дворца Маркантонио Барбаро³⁰⁸, пока в XVII веке не было учреждено fontico dei Turchi**. В Венеции останавливались также на более или менее длительное время еврейские семьи португальского происхождения, которые отправлялись из Северной Европы (из Флан­дрии или из Гамбурга) на Восток³⁰⁹. К тому же Венеция давала приют изгнанникам, а впоследствии и их потомкам. Так, в 1574 году здесь еще жили наследники великого Скандербега: «Их род продолжает свое су­ществование... в пристойных условиях»³¹⁰.

Эти необходимые для города иммигранты не обязательно являют­ся представителями тяжелого или неквалифицированного труда. Часто они приносили с собой новые технические приемы, не менее важные для развития города, чем их собственные персоны. Евреи, которые ста­новились беженцами по религиозным соображениям, а не из бедности, сыграли исключительную роль в распространении этих технических новшеств. Занимаясь после изгнания из Испании торговлей вразнос в Салониках и в Константинополе, они постепенно довели ее обороты до такого уровня, что смогли успешно конкурировать с рагузанцами, армянами и венецианцами. Они внедрили в двух великих метрополиях Востока книгопечатание, промышленное производство шерстяных и шелковых тканей³¹¹ и даже, если поверить некоторым слухам, секрет

De roda.

Турецкое подворье.

Города как свидетели своего времени 459

изготовления лафетов для полевых пушек³ — это были ценные дары! Несколько евреев, изгнанных из Анконы по приказу Павла IV, достиг­ли относительного благосостояния в турецком порту Валона³¹³.

Были и другие иммигранты высокого ранга, например, странст­вующие художники, которых привлекали растущие города, зате­вающие новое строительство. Или купцы, особенно итальянские купцы и банкиры, которые вдохнули жизнь и даже создали Лиссабон, Севи­лью, Медину дель Кампо, Лион и Антверпен... Для строительства городского мира требуется самый разный человеческий материал, в том числе и богачи. Город привлекает их, так же как и неимущих, хотя и по другим причинам. При обсуждении сложнейшей проблемы inurbamento ³¹⁴, вызывающей у историков столько споров, нужно учи­тывать, что в близлежащий город переселялись не только бедные соп-tadini , но и феодалы, богатые земельные собственники. Масса ма­териала для сравнения содержится в замечательных работах бразиль­ского историка и социолога Жилберту Фрейри. Первые города Бразилии в конце концов стали притягивать к себе фазендерос и их резиденции. Началось всеобщее переселение в город. То же самое в Средиземно­морье: казалось, что город поглощает и аристократов, и их замки. Бан-делло рассказывает нам об одном сиенском синьоре, у которого был за­мок в Маремме и дворец в Сиене с полупустым первым этажом и парад­ными комнатами, где шелк начинает свое триумфальное шествие.

Эти дворцы — великие свидетели той главы истории, которая предшествовала новому исходу богачей из городов, их возвращению в поля, сады и виноградники, этого стремления «буржуа» к природе, столь заметного в Венеции³¹⁵, Рагузе³¹⁶, Флоренции³¹⁷, Севилье³¹⁸ и до­вольно распространенного в XVI веке. Это иммиграция сезонная: сень­ор, который построил в городе дворец, отныне является горожанином, даже если он часто навещает свой загородный дом. Последний являет­ся лишь предметом роскоши и зачастую данью моде. «Флорентийцы, — пишет в 1530 году венецианкий посол Фоскари, — ездят по всему све­ту; заработав 20 тыс. дукатов, они тратят половину из них на строитель­ство palazzo за пределами города. Следуя этой моде, каждый подра­жает своему соседу... и они настроили столько загородных роскошных

Перетекание населения в города.

Крестьяне.

Дворца.

460Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

дворцов, что из них можно было бы составить вторую Флоренцию»³¹⁹. Говоря о Севилье, novelas XVI и XVII веков часто упоминают за­городные виллы и устраиваемые на них пышные праздники. На них похожи и quintas * вокруг Лиссабона, с парками и ручьями³²⁰. Разуме­ется, эти увлечения и капризы моды могут уступать место более веским мотивам и решениям, имеющим далеко идущие последствия. Приме­нительно к Венеции XVII и еще больше XVIII веков нужно говорить о возрождении интереса богатых горожан к земельной собственности. Прекраснейшие дворцы Венеции во времена Гольдони пребывают в запустении, и вся ее роскошь сосредоточивается в виллах по берегам Бренты. Летом в городе остаются только бедняки, а богачи отправ­ляются в свои владения. Всякий раз когда речь заходит о богачах, не стоит сводить все к моде и капризам. Виллы, загородные дома, где собственник живет бок о бок со своими батраками, бастиды, как их на­зывают в Провансе, были приметами социального наступления город­ского капитала на землю. Жертвой этого могучего движения станови­лись плодородные крестьянские поля. Мы находим бесспорное под­тверждение этому в Рагузе, канцелярские реестры которой сохранили для нас массу договоров с мелкими землевладельцами, а также в Ланге­доке, Провансе. В этом можно убедиться воочию с помощью прилагае­мой к диссертации Робера Ливе карты провансальской коммуны, рас­положенной на берегу реки Дюранс. Территория деревни Ронье уже в XV веке и тем более позднее была усеяна бастидами, окруженными земельными участками внушительных размеров; в XVI веке они при­надлежали forains*** , т. е. их хозяева не жили постоянно в Бронье. В большинстве своем это экцы, т. е. богатые жители Экса³²¹.

Таким образом, во взаимоотношениях между городом и деревней были свои приливы и отливы. В XVI и XVII веках еще продолжается приток сельского населения в города, причем в этот процесс вовлечены и богатые. Милан в это время становится городом господ и меняет свой облик. В этот же период собственники'чифтликов в Турции покидают

Q99

свои села и своих крепостных и переселяются в соседние город а . Множество испанских сеньоров в конце XVI века также оставляют свои

Повести.

Загородные дома. Rognes. Приезжим.

Города как свидетели своего времени 461

деревенские владения, чтобы обосноваться а кастильских городах, особен­но в Мадриде³²³. Изменению климата царствования Филиппа III по срав­нению с эпохой Филиппа II, наряду со многими другими причинами, спо­собствовало это переселение испанской знати в города, где до тех пор она была только гостьей. Не в этом ли заключено объяснение так называемой реакции, наступившей во времена преемника Мудрого Монарха?