Двоякий урок Венеции

Из вышесказанного можно с уверенностью сделать вывод о том, что во второй половине XVI века происходило увеличение объема сухопут­ных перевозок и даже возрождение некоторых заброшенных дорог. Остается узнать, что представляли собой в это время морские сообще­ния. По всей видимости, они не переживали никакого упадка, который должен был бы компенсироваться подъемом сухопутных перевозок. Совсем напротив, сохраняется некоторое равновесие, способствующее общему росту.

Это хорошо видно на примере Венеции. Одновременно со сплит-ской авантюрой, и даже еще раньше, происходит явное сокращение ве­нецианского флота. Это одно из тех явлений, которые заставляют с уверенностью говорить об упадке Венеции. Доменико Селла относит его примерно к 1609 году⁷⁸. Альберто Тененти различает его приметы уже в 1502 году. Они проявляют, пожалуй, избыточный пессимизм, так как на деле объем портовых перевозок сохраняется на одном и том же уровне, по меньшей мере, до 1625 года, согласно цифрам, приводимым тем же Д. Селлой: в 1607 — 1610 годах перевезено в среднем 94973 единицы товаров (из них тысяч пятнадцать прибыло из далматинских портов и доставлены по балканским дорогам); в 1625-м — 99361 едини­ца; в 1675-м — 68019; в 1680-м — 83590; в 1725-м — 109497. Из этого следует, что иностранные суда компенсировали сокращение венециан­ского флота. Дело обстояло именно таким образом, как показывает ис­следование Альберто Тененти⁷⁹. Оно основывается на данных о несча­стных случаях на море, зарегистрированных двумя венецианскими но­тариусами, Андреа Спинелли и Джован Андреа Катти, которые специа­лизировались на морских перевозках и сосредоточили в своих руках

Морские маршруты и сухопутные дороги 403

дела почти всех доступных клиентов. Когда поступало известие о несча­стном случае, заинтересованные лица заявляли о наличии у них страх |-вых договоров, чтобы получить затем причитающиеся им суммы. К 18-летнему критическому периоду (1592 — 1609 годы), приходящемуся на рубеж двух столетий, относится около тысячи таких неприятных случа­ев, из которых около 660 (т. е. почти 37 ежегодно) связано с кораблекру­шениями или нападениями корсаров, а остальные — с более или менее серьезными «происшествиями» или повреждениями.

Редкостное по своему охвату исследование свидетельствует и об из­вестном нам упадке венецианского флота, и об участившихся заходах в Венецию северных кораблей, как прибывающих с Запада или направ­ляющихся туда, так и уже вовлеченных в левантийскую торговлю. Мы можем с уверенностью говорить о закате венецианского мореплавания, но не об общем снижении грузооборота порта Венеции, которое зани­мает нас в данный момент. Любопытная деталь: в эти трудные годы такса страхования не изменяется⁸⁰, по крайней мере этого не происхо­дит до 1607 года, если речь идет о снаряжении венецианских кораблей⁸¹. Тогда одно из двух: или эти изощренные счетоводы, ге­нуэзцы, флорентийцы, которые контролируют страховое дело в Вене­ции и располагают здесь настоящим лобби, не замечают собственной выгоды и страхуют товары, суда и фрахт из чистой благотворительно­сти, или в наши расчеты вкралась ошибка. Предположим, и эта гипоте­за будет достаточно правдоподобной, что средняя такса страхования составляла 5 проц. Чтобы страховщик мог сводить концы с концами, одна полная катастрофа должна приходиться на 20 благополучных пла­ваний. В этом приблизительном расчете суда оцениваются как равно­значные по стоимости, и каждое 21-е из них оказывается безвозвратно погибшим. Ясно, что это чрезмерное упрощение: прежде всего, у стра­ховщика не бывает безвозвратных потерь, поскольку он перестраховы­вается; во-вторых, ему принадлежат товары, которые могут быть спасе­ны; если он и возмещает жертве убытки, в-третьих, обычно он получает скидку на общую сумму страховки; и, наконец, в-четвертых, если его доходы уравновешиваются с его убытками, он получает прибыль в виде процентов с полученных сумм за все время действия страхового договора. Все эти соображения усложняют проблему, но от этого она не становится, вероятно, неразрешимой... Короче говоря, и именно к этому мы и ведем, не так уж нелепо полагать, что ущерб, наносимый кораблекрушениями, вознаграждается прибылью от многочисленных

404Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

удачных плаваний: с одной стороны, ежегодно погибают 37 судов, с другой — в путь отправляются соответственно 740 (?)⁸². В конце кон­цов, в порту Венеции царило большее оживление, чем это обычно предполагают, и в конце XVI века, который считается периодом ката­строф, морские сообщения были не такими уж вялыми. В 1605 году Ве­неция располагала всего 27 большими кораблями⁸³, это верно, но если соотношение между малыми и большими судами было бы здесь таким же, как в других местах, у нее должно быть более 200 малых кораблей (соот­ношение 10 : 1). Во всяком случае, в ancorazzo (с 1 сентября 1598 года по 1 сентября 1599 года)⁸⁴ я насчитал 46 марселиан, принадлежащих, по всей вероятности, Венеции, но были и более мелкие суда, чем эти. Разу­меется, этот ancorazzo, перечень портовых сборов в 1598 — 1599 годах включает в себя только 200 платежей, но каждый из этих платежей мо­жет подразумевать несколько плаваний, и, кроме того, в список не во­шли самые мелкие суда. В таком случае одно удачное исследование, внимательное даже к небольшим деталям, могло бы положить конец спорам. Вопрос стоит следующим образом: сколько плаваний прихо­дится на один зарегистрированный платеж? Но, учитывая возросшую активность на важнейших дорогах Балкан, мы не можем теперь пред­ставлять себе воды Адриатики и Средиземного моря опустевшими, чу­ждыми движения и жизни.

Напротив, я полагаю, что средиземноморские сообщения достигли в конце столетия большой интенсивности. В противном случае за счет чего могли существовать корсары, которые тогда процветали? В Рагузе число кораблей, принадлежащих местным судовладельцам, несомнен­но, уменьшилось, но вот записи, взятые наугад из канцелярских книг маленького города: англичанин, марселец, даже каталонец, — послед­ний, бесспорно, хозяин судна⁸⁵. Их был целый список.

Не станем прерывать дискуссию о двух типах транспорта, по край­ней мере, применительно к XVI веку: процветание способствует росту и того, и другого. Предположим также, что они в целом удерживали за­хваченные позиции, по крайней мере в количественном выражении.

Проверить, насколько серьезным было соперничество морских и сухопутных трасс, мы можем отчасти на примере Венеции. Случай со­хранил для нас перечень тюков с шерстью, которые прибывали сюда с «Заката», т. е. из Испании, с 1588 по 1606 год⁸⁶. Здесь помечен груз,

Перечне портовых сборов.

Морские маршруты и сухопутные дороги 405

доставленный непосредственно по морю, и тот, который пересек Ита­лию по суше. В пользу первого маршрута говорил почти беспошлин­ный ввоз шерсти, привозимой по морю, который был введен в 1598 го J ду. Такой прямой доставкой шерсти занимались голландские кораб­ли. Тем не менее, несмотря на эти преимущества и на наличие перво­классных судов, сухопутные маршруты, которые вели через Геную и особенно через Ливорно, удерживали свои позиции и даже пользова­лись предпочтением перед морскими. Почему? Нетрудно догадаться. Прежде всего, существует такая вещь, как привычка, сложившаяся практика. Нам известно, что закупками в Испании заправляли ге­нуэзцы и флорентийцы; что существовала линия платежей (настояще­го дистанционного управления кредитом) от Медины дель Кампо до Флоренции (и в обратном направлении), о чем свидетельствует пере­писка Симона Руиса⁸⁷; что венецианские купцы покупали в долг, т. е. в кредит, у флорентийцев и что выбор лучшей шерсти оставался за Флоренцией, а Венеция работала со вторым сортом. Роль перева­лочного пункта, которую играла Флоренция, объясняет частое ис­пользование сухопутной дороги и, быть может, даже важность Вене­ции, куда в конце XVI века стекалась шерсть отовсюду, что соответст­вовало преждевременному упадку флорентийской промышленности, высвобождавшему лишнее сырье.

Итак, вот хороший пример негибких взаимоотношений двух со­перничающих категорий дорог и сложности вовлеченных в действие факторов, хотя этого примера недостаточно, чтобы положить конец дискуссии. Но здесь угадывается структурная неизменность взаимоот­ношений, которую можно принять в качестве рабочей гипотезы.

Статистика перевозок на примере Испании

Другой, более внушительный пример являет собой Кастилия, окру­женная целым рядом континентальных и морских таможен, разбросан­ных вдоль берегов или сухопутных границ, т. е. в последнем случае нахо­дящихся так или иначе на внутренних кастильских территориях. Puertos secos, сухопутные (наземные) порты — это 39 таможенных постов на гра­ницах с Наваррой, Арагоном и Валенсией, контролирующие движение по основным и второстепенным дорогам Кастилии: puertos altos, верхние порты располагаются на рубежах Наварры и Арагона; puertos bajos, ниж­ние порты надзирают за перевозками в направлении Валенсии. Puertos

406Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

de Portugal* числом 46, включая самые малозначительные, контро­лируют доступ по суше из Португалии. Вдоль обеих морских границ, Бискайского залива и участка побережья от Валенсии до Португалии, взимались, во-первых, diezmos de la mar, морская десятина, право на взимание которой перешло к королю в 1559 году⁸⁸ (до этого оно при­надлежало потомкам коннетабля Кастилии); во-вторых, многочислен­ные сборы, объединенные в сложный фискальный комплекс Almojari-fazgo Mayor Севильи, учреждение, существовавшее уже при арабских правителях и контролировавшее все доходы от морских сообщений, иногда с помощью постов, расположенных на удалении от моря, в глу­бине территории, но чаще в портовых центрах (Севилье, Кадисе, Сан-Лукар-де-Баррамеда, Пуэрто-де-Санта-Мария, Малаге...) К этим старинным налогам прибавилось Almojarifazgo de Indias, которое рас­пространялось только на товары, прибывающие из «Индий» (т. е. из Америки) и отправляющиеся туда.

Таким образом, Кастилия была покрыта сетью таможенных постов, которые представлены в Симанкасе огромной массой бумаг и цифр, не­давно нашедших отражение в новых работах Рамона Каранде⁸⁹ и Мо-десто Ульоа⁹⁰. Сможем ли мы сравнить с помощью этих данных роль двух видов сообщений — морских и сухопутных? И да, и нет. Да, по­скольку указанные сведения охватывают обширное поле за значитель­ный период времени без изъятия; ввиду наличия всего комплекса воз­можной ошибкой можно пренебречь. Нет, потому что кастильская на­логовая отчетность путает цифры, занижает их, и особенно потому, что Кастилия, выступающая здесь в качестве свидетеля, представляет скорее океан, с которым связана вся ее жизнь, чем Внутреннее море, к которому она поворачивается спиной. Как бы то ни было, мы восполь­зуемся этими документами только для определения порядка величин и для сопоставления.

Первый вывод заключается в том, что объем торговли и соответст­венно сборы значительно возросли. 1. Если доход, полученный Almo­jarifazgo de Indias в 1544 году, принять за 100, то в период между 1595 и 1604 годами он достигает в среднем 666 ежегодно: за 50 лет он уве­личился более чем в 6 раз, что подтверждается исследованиеми Югетты и Пьера Шоню. 2. Принимая за 100 доходы, полученные Almojarifazgo Mayor в 1525 году, мы устанавливаем, что в 1559 году они достигли

Португальские порты.

Морские маршруты и сухопутные дороги 407

показателя 300, в 1586—1592 годах — 1000, и, возможно, 1100 (завы­шенная цифра) в 1602—1604 годах⁹¹. 3. Что касается diezmos de la mar: 100 в 1561 году; более 300 в 1571-м; 250 в!581 году; 200 в 1585-м; чу J более 200 в 1598 году. По всей видимости, основной эффект подъема морской торговли в XVI столетии ощущается на юге Испании, впрочем, об этом было не трудно догадаться. 4. Puertos secos: 100 в 1556 — 1566 годах; 277 в 1598 году. 5. Puertos de Portugal показывают несколько более слабый прирост: 100 в 1562 году: 234 в 1598 году; но именно здесь в основном проходят пути контрабанды.

Однако если мы захотим провести сравнение между доходами морских и сухопутных таможен, то ввиду расхождения в сроках, за которые имеются данные, необходимо принять за 100 показатель 1560 го­да. В этом году налоговые сборы от сухопутной торговли составили 38 мил­лионов мараведи, а с общего объема морской торговли — 115 млн, что со­ставляет отношение 1/3. Если сопоставить данные за 1598 год, то в резуль­тате мы получим 282 млн мараведи против 97 — соотношение 1/3 сохрани­лось. В структурном плане во взаимоотношениях кастильских транспорт­ных путей за вторую половину XVI века ничего не изменилось. Сохранял­ся единый ритм процесса, все тот же наклон кривой, если изобразить его с помощью линии на графике. Все это позволяет нам с большей уверенно­стью, чем в предыдущих случаях, говорить о некотором равновесии между морскими и сухопутными дорогами: соотношение их пропускной способ­ности оставалось почти неизменным.

Проблема транспортных путей в долгосрочной перспективе

Отдельные примеры, привязанные к условиям пространства и вре­мени, не ведут к окончательным выводам и, главное, не поддаются обобщению. Чтобы прийти к определенному заключению в области, где предметом исследования является не столько точный объем каждо­го типа перевозок, сколько особенности их эволюции или предполагае­мой эволюции и взаимоотношений друг с другом, следовало бы провес­ти обширные изыскания не только за 50 лет, рассматриваемых в этой книге, но за несколько столетий, по меньшей мере с XV по XVII или XVIII век, и не ограничивающиеся лишь одним Средиземноморьем при всей его грандиозности и разнообразии. Привлекательная гипоте­за, высказанная Германом ван дер Be⁹², хорошо показывает, из-за чего стоит ломать копья. В XV веке на европейском и средиземноморском

408Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

пространстве от Венеции до Брюгге переживала подъем исключитель­но морская торговля; только в XVI веке, когда эти внешние стимулы оживили «межконтинентальную» экономику и морские и сухопутные коммуникации были вовлечены в ее рост. В XVII веке развитие эконо­мики — или того, что от нее осталось, снова ограничивалось прибреж­ной полосой, и лишь в следующем столетии оба соперника — на суше и на море — опять зашагали в ногу.

Я считаю возможным допустить существование таких макрорит­мов. Во всяком случае, они могут послужить для нас гипотетической опорой. В нашем XVI веке игра шла сразу на двух досках. Примени­тельно к этому периоду в целом мы должны заранее предположить, что, как правило, всякому расширению объема сухопутных перевозок дол­жен был так или иначе соответствовать определенный подъем море­плавания, и наоборот. Одностороннее развитие морских сообщений наблюдается только в XV веке в Италии и в XVII веке в Голландии. Если эта гипотеза верна, ее, очевидно, должны подтвердить локальные исследо­вания. Но указанные ритмические колебания не могут, разумеется, присут­ствовать повсеместно и одновременно с одинаковой правильностью. В эпоху расцвета голландского мореплавания отдельные наземные пу­ти, по-видимому, не только не отмирали, но даже и развивались. В ре­гистрах Cinque Savii ⁹³ можно прочитать такую запись, датированную 8 мая 1636 года: «ehe moite mercancie ehe venivano per via di märe habbino preso il camino di terra da Genova o Livorno» . Итак, в 1636 году исход со­перничества еще не решен. Упрощенные общие схемы можно считать справедливыми только при наличии неопровержимых доказательств.

2. мореплавание: тоннаж судов и конъюнктура

Нам известны названия, приблизительное водоизмещение и маршруты тысяч судов Средиземноморья, как и перевозимые ими гру­зы. Но разобраться в этих многообразных сведениях и увидеть в них определенный смысл не так-то просто. Читатель должен будет про­стить нам многочисленные отступления и, прежде всего, расширение

Совета Пяти.

Многие товары, доставлявшиеся морским путем, поступают теперь по суше из Генуи или из Ливорно.

Мореплавание* тоннаж судов и конъюнктура

409