На линкоре «чесма»

Линкор «Чесма» принадлежал к типу старых кораблей, мало пригодных в условиях современного морского боя. Но он оказался пригодным для изоляции «неблагонадёжных» заключённых. «Чесму» стали заполнять заключёнными из печенгской, але­ксандровской и мурманской тюрем. Охрану заключенных на «Чесме» нёс специальный отряд английской морской пехоты. Солдатам охраны строжайше запрещалось передавать что-либо заключённым и тем более вступать с ними в разговоры. За малейший проступок солдатам предписывалось стрелять в заключённых. Необычайно суровый режим, голод, цинга делали наше пребывание в плавучей тюрьме невыносимым. Некоторые солдаты охраны сочувствовали и помогали нам. Пользуясь отсутствием дежурного офицера, они передавали нам остатки своей пищи, табак, спички, бельё и пр., вступали с нами в разговоры. Мы рассказывали солдатам о Советской России, о большевиках, о задачах мировой социалистической революции.

И без того суровый режим на «Чесме» особенно усилился после побега, совершенного шестью заключенными 27 декабря. По договоренности с русскими матросами, бежавшие товарищи проникли по вентиляционной трубе в кочегарку, переоделись в матросские костюмы, получили старые пропуски, не без содействия стоявших на палубе и у трапа часовых сошли на берег и совершили удачный побег. Командование охраны произвело следствие, но виновных в содействии бежавшим не обна­ружило.

После этого побега нам запретили давать горячую пищу. Значительно сократили паёк. Теперь выдавали по две галеты с примесью костяной муки и по 200 граммов холодной воды на сутки. Охрану усилили. Вместо одного дежурного офицера ставили трёх. Перед вступлением на пост и при сдаче его солдат обыскивали. Общение заключенных с солдатами стало совершенно невозможным.

Через дежурного офицера мы предъявили командованию следующие требования: немедленное предъявление обвинений всем заключённым; ежедневно давать заключенным пятнадцатиминутную прогулку на верхней палубе; увеличить норму суточного довольствия; в случае неудовлетворения этих требований в трехдневный срок заключенные объявят голодовку.

Требования наши остались неудовлетворёнными. Тогда мы решили: отказаться от приёма пищи, не вставать на поверку и не отвечать на вопросы офицеров и охраны.

На следующее утро, как обычно, на поверку явился дежурный офицер. Заключённые лежали на своих местах. На команду – «встать, построиться» – ответили молчанием. Принесённые галеты и вода остались нетронутыми. В первый день голодовки к нам больше никто не пришёл. На следующий день повторилось то же. На третий пришла какая-то комиссия, проверила пищу, осмотрела помещение и, не получив от заключенных ответа на поставленные вопросы, удалилась. К концу четвертого дня го­лодовки некоторые и без того истощённые товарищи не могли встать с коек. На пятый день один из заключенных, убоясь го­лодной смерти, пытался покончить самоубийством. К вечеру пятого дня уже никто не мог встать на ноги. На шестой день снова явилась комиссия. Врач освидетельствовал состояние голодавших. Комиссия обещала принять меры... К вечеру нам сообщили: командование находит возможным улучшить наше положение. Мы прекратили голодовку. К большинству голодавших теперь вынуждены были применить искусственное питание.

Навсегда останется в памяти пребывание на «Чесме» рядом с тов. И. Веселовым, приговорённым к казни. На территории Кольской базы, неизвестно кем, выстрелом из револьвера был убит английский офицер-контрразведчик. В убийстве заподозрили случайно проходившего рабочего порта товарища Веселова и арестовали его. Вечером 23 декабря осуждённого, закованного в наручники Веселова привели на «Чесму» и поместили в изолированный кубрик, рядом с нами. Мы узнали о нём утром 24 декабря. Захотелось установить с ним связь, узнать, кто он, за что осуждён и т. д. Начали перестукиваться с ним. Но Веселов не понимал нас. Тогда мы взяли кусок шпагата, привязали к нему завёрнутую в тряпку записку и карандаш; через иллюминатор стали размахивать этим свёртком перед иллюминато­ром кубрика Веселова. Он заметил и поймал свёрток. Таким же путем мы получили от него ответ. На обороте нашей записки он писал: «Я Веселов И. Осуждён военнополевым судом к повешению, об. уб. англ. офиц.». К сожалению, мы ничем не могли помочь смертнику.

Вечером 24 декабря к Веселову прибыл священник с двумя офицерами и одним штатским. Несколько человек из нашего кубрика бросились к дверям – не удастся ли услышать их разговор? Веселову объявили: командующий войсками утвердил смертный приговор. Поп предложил Веселову покаяться. Но тот категорически заявил священнику, что ему не в чем и не перед кем каяться, так как вокруг него палачи и убийцы, подлые наёмники капитала, «в том числе и ты, варвар...»

Дверь кубрика захлопнулась. Мы не знали, уведён ли Веселов, или ещё нет. Постучали. Он ответил тем же стуком. Значит ещё не уведён. Узнать большего о Веселове нам не удалось. Да и стоило ли надоедать несчастному в последние тяжёлые минуты его жизни...

Около двух часов ночи по трапу, соединявшему «Чесму» с транспортным судном, послышались шаги. Заключенные бросились к иллюминаторам. Это шёл конвой английской морской пехоты во главе с офицером. Стук каблуков и ружейных прикладов нарушил тишину ночи. Дежурный щёлкнул замком и открыл дверь в кубрик смертника. Через замочную скважину до нашего слуха донеслось знакомое «Come out».¹ Не успел смертник перешагнуть порог, как двое солдат скрутили ему руки за спину и одели железные наручники. Снова «Come out», и Веселова повели.

Проходя мимо двери нашего кубрика, он крикнул:

– Прощайте, товарищи! Смерть палачам, наёмникам англо­-французского капитала!

Кто-то из заключённых ответил ободряюще:

– Не падай духом! За тебя отомстят!..

Мы не видели, как умирал Веселов. Но прибывшие на «Чесму» заключенные рассказывали, что он умер смертью героя. Казнили его недалеко от «Чесмы», на берегу Кольской бухты. Перед казнью он грубо оттолкнул палача, пытавшегося завя­зать ему глаза, и сказал:

– Мне не стыдно смотреть на своих палачей!

Когда же Веселову набросили петлю, он крикнул:

– Да здравствует Советская власть во всём мире!

Исполняя приказ офицера, – солдаты, уже по трупу повешенного, дали залп. Трудно сказать, было ли это проявлением зверской ненависти со стороны офицера к повешенному, или желание поскорее отделаться... Звук залпа донесся через открытые иллюминаторы до нас. В эту ночь никто из нас не мог заснуть.

На «Чесме» мы пробыли с декабря 1918 года до мая 1919 года, когда нас перевели в мурманскую тюрьму. За это время многие из наших товарищей преждевременно сошли в могилу от голода и цинги, а дождавшиеся освобождения от ига бело­гвардейцев и интервентов навсегда утратили своё здоровье.