Град Петров в истории русской культуры

М.Каган

«Град Петров в истории русской культуры»

Глава III

1.Время расцвета: пушкинский Петербург. «Город пышный, город бедный»…

Наступление нового этапа в истории русской культуры обусловливалось целым рядом обстоятельств – и экономическим развитием столицы, и ожиданием либеральных реформ, и ожиданием либеральных реформ, и противоречивыми дипломатическими отношениями России с Западом, в первую очередь с наполеоновской Францией, и логикой развития самого Просвещения, причудливо сплетавшегося в России с романтическими умонастроениями, и, наконец, последствиями войны 1812 года. Все эти обстоятельства породили мощный культурный подъем: начался действительный расцвет национально-самобытной и в то же время истинно европейской культуры. Он нашел свое выражение в науке и философии, в политической и юридической мысли, в образовании и журналистике, в литературе и архитектуре, в живописи и музыке… Но при всем разнообразии проявлений столичной культуры первой половины 19 века ее суть точнее всего обозначается одним понятием – «пушкинская эпоха», «пушкинский Петербург».

Немного найдется в истории мировой культуры состояний, которые называют по именам представляющих их поэтов. Это Гомер, Шекспир, Руставели, Гете и …Пушкин. Понятие «пушкинская эпоха» обозначает исторический тип русской культуры в его движении – зарождении, расцвете и постепенном вытеснении шедшим ему на смену новым состоянием культуры, также названным по имени великого русского писателя – «Петербург Достоевского».

Что же представляет собой пушкинский тип культуры? Ключом к ответу на этот вопрос является понимание того, что творчество Пушкина – первый большой итог процесса воплощения замысла Петра. Его творчество –

Последний – посмертный – бессмертный

Подарок России – Петра

(М.И.Цветаева)

Пушкинский Петербург – мечта Петра, ставшая завершенной реальностью

Важным явлением было острое столкновение двух столиц как противоположных модификаций русской культуры. Проблема «Москва-Петербург» встает в полный рост в общественном сознании России. В 18 веке противостояние сентиментализма классицизму порождалось общей духовной атмосферой, царившей в Москве. В начале 19 века Москва стала родиной романтизма в русской литературе. «Кабинет, заваленный книгами, в кабинете бесконечные споры на отвлеченные темы, идеальная любовь к женщинам, увлечение фантастическими повестями Гофмана, музыкой Шуберта, философией Шеллинга – вот характерные черты новой обстановки, совершенно чуждые петербургской военной молодежи» ( П.Милюков)

Культура же Петербурга, оставаясь просветительской, вбирает в себя духовное движение романтизма, но и продлевает его, поднимаясь к середине века на достигнутый Западом уровень развития общественного сознания – философский, научный, художественный, политический.

Только в общекультурном контексте и может быть осмыслено в полной мере главное явление духовной культуры Петербурга того времени – движение декабристов. Именно культуры, а не узко понимаемой политической идеологии и именно пушкинско-петербургской культуры.

Хорошо известна фактическая сторона связи Пушкина с декабристами, его отношение к программе и способу действий, его поведение после поражения восстания. Однако проблема «декабристы и Пушкин» гораздо шире. Она охватывает целостно то миросозерцание, личностно-свободолюбивое и граждански-ответственное , то нравственное благородство и эстетическую форму его проявления, которые характеризуют особый тип русской культуры. Он по праву именуется пушкинским, ибо сформировался в Петербурге под знаменем пушкинской поэзии. Конечно, движение декабристов складывалось и развивалось не только на берегах Невы, но здесь был его эпицентр, здесь произошло само восстание, здесь же были казнены его руководители, а сосланные в Сибирь получили послание Пушкина тоже из Петербурга.

В целом поэзия Пушкина, питавшая декабризм духовно, была по происхождению и по сути петербургской – это четко сформулировал Белинский, назвав Пушкина «гражданином Петербурга», а Гоголь писал в 1839 году известному журналисту П.Плетневу, вернувшись из Италии в Москву: «Как странно! Боже, как странно. России без Пушкина. Я приеду в Петербург и Пушкина нет… Зачем вам теперь Петербург?»

Величие и трагедия декабризма выявили с наибольшей остротой то внутреннее противоречие, которое гнездилось в недрах петербургской культуры 1 половины 19 века и образно осознавалось в посвященных городу произведениях его проницательнейших художников – в «Медном всаднике» и в «Шинели». Ибо пушкинский Петербург – это и носитель высших достижений русской культуры, и грозный оплот самодержавия. Это архитектурный шедевр, окруженный бедными окраинами, где жили бедный Евгений и Акакий Акакиевич; это место, где с особой силой и остротой сталкивались силы прогресса и реакции, свободомыслие и гнет цензуры, свет знаний и мракобесие. Петербург, некогда «окно в Европу», в николаевское время становится «жандармом Европы». Именно в этом конфликте, взорвавшемся в 1825 году, но не разрешенном, а лишь загнанном в глубины духовной жизни города и заключен драматический подтекст той формы русской культуры, которую мы называем пушкинским Петербургом. Поэтому завершение этого этапа русской культуры – не гибель Пушкина, а смерть его антагониста, императора Николая I, и 2 десятилетия, разделяющие эти события, тоже принадлежать этой эпохе (пушкинской)

В поэтическом романе «Евгений Онегин» создан – впервые в русской литературе – образ Петербурга. Он возникает в представлении читателя как среда, в которой протекает жизнь героя романа и которая формирует его сознание и поведение: вначале это Летний сад и Невский проспект («бульвар»), затем фрагменты петербургского пейзажа, которые, контрастируя друг с другом и дополняя друг друга, создают в воображении зримый образ города как смыслонесущий фон всего, что происходит с героем.

Первый такой фрагмент – аристократический центр Петербурга, улица и дом, куда в ямской карете Онегин поздним вечером приезжает на бал:

Перед померкшими домами

Вдоль сонной улицы рядами…

Можно было бы многое сказать об удивительном мастерстве, с каким написана эта картина, как будто создал ее художник-импрессионист… Спустя несколько строф следует другая картина – образ утреннего города, по которому «в постелю с бала» едет Онегин:

А Петербург неугомонный

Уж барабаном пробужден…

Эти картины контрастны. Перед нами два Петербурга, различающихся социально: Петербург аристократии, высшего света и Петербург купцов, разносчиков, извозчиков, булочников. Примечательно, что ни сюжетно, ни психологически образ этого второго – трудового, разночинного, демократического –Петербурга в романе не нужен, на жизнь, поведение, мышление Онегина он никак не влияет ( в отличие от Летнего сада, Невского проспекта, улицы с барскими хоромами, где происходит бал, театра), но все же Пушкин уделяет ему целую строфу – видимо, чрезвычайно важной казалась поэту эта двойственность, двусторонность города. В романе она еще не имела драматического смысла, лишь выявляла реальную двуликость столицы. Но пройдет еще 10 лет, и в «Медном всаднике» раскроется противостояние двух Петербургов, олицетворенных образами Петра и скромного чиновника Евгения. Их конфликт развернут поэтом на мощном по живописно-пластической лепке архитектурном фоне «пышного города»:

Громады стройные теснятся

Дворцов и башен…

…Темно-зелеными садами

Ее покрылись острова.

Этот Петербург вызывал восхищение поэта:

Люблю тебя, Петра творенье!

Люблю твой строгий, стройный вид…

Но вот перед нами другой Петербург – Коломна, «петербургское захолустье» (Б.Томашевский). Если в незадолго до этого написанной шутливой поэме «Домик в Коломне» это «захолустье» выглядело прозаично и предельно конкретно и мирно, то в «Медном всаднике» представлены плоды разрушительного наводнения:

Скривились домики, другие

Совсем обрушились, иные

Волнами сдвинуты.

Эта жуткая картина контрастирует с описанным только что новым каменным домом «на площади Петровой», с двумя мраморными сторожевыми львами, на одном из которых сидел Евгений, спасаясь от наводнения. Таков драматический поворот темы двух Петербургов. К нему Пушкин пришел в 1830-е годы, и он же стал исходным в изображении города у Гоголя, Достоевского, Некрасова, авторов «Физиологических очерков».

Следует заметить, однако, что в цикле «Петербургских повестей» Гоголь начинал с юмористически-фантасмогорического аспекта «раздвоения личности» города («Невский проспект») , но в «Шинели» раздвоение это обрело трагический смысл. Гоголевская «Шинель» - реалистическая реплика на романтический пушкинский «Медный всадник». Суть повести – не в самой истории обретения и потери новой шинели ничтожным чиновником, а в его столкновении с генералом, которое и послужило причиной смерти Акакия Акакиевича. Генерал же этот ( «Значительное лицо») выступает как безликий представитель бюрократического государства, символ самого начала государственности. Он, говорит нам автор, «был в душе добрый человек, но генеральский чин совершенно сбил его с толку». В униженном обращении Акакия Акакиевича он усмотрел лишь нарушение бюрократической субординации, воспринял её едва ли не как бунт «против начальников и высших». И этот социально-психологический конфликт разворачивается на фоне противостояния двух Петербургов – величественно-прекрасного столичного города, в котором находится безликий «один департамент», города, воспетого самим Гоголем в образе блистательного, шумного, веселого Невского проспекта, и противостоящей ему окраины глухой у Калинкина моста, где жил и был ограблен герой повести, где «печально чернели с закрытыми ставнями заснувшие низенькие лачужки» и бесконечная площадь «глядела страшною пустынею».

Суть как «Медного всадника», так и «Шинели» в том, что антагонистом «маленького человека» является не просто город, не абстрактные условия городской жизни с их социальным неравенством, а город абсолютно конкретный, единственный в своем роде в собственной стране – официально-казенный, чиновно-сановный Петербург, чуждая столица чуждого простым людям государства.

Так было положено начало двум литературным потокам. Названным пушкинским и гоголевским и распространившим свое влияние на другие области художественной культуры – сценическую, живописную, музыкальную. В разных эстетических тональностях прозвучала одна и та же тема – столкновение двух враждебных сил: Государства и Личности. Столкновение это оказывалось трагическим для личности маленького, но неотъемлемого от Петербурга человека, который представлял его в такой же мере, как и царь, и сановный генерал. Суть художественных образов, воплощавших реальное социальное бытие города, состояла, следовательно, не в простом сопоставлении двух Петербургов, а в конфликтном противоборстве неравных, но одинаково петербургских, сил. Потому-то тема эта – именно и истинно петербургская, и с такой силой, с таким драматизмом, с такой жестокостью не могла проявиться ни в одном другом городе, в том числе и в Москве.

Не удивительно, что и в предельно далекой от российской реальности по сюжету и классицистически-романтическому стилю картине К.Брюллова «Последний день Помпеи» социально острое чутье Герцена смогло уловить «вдохновение Петербурга» - ведь здесь речь шла о том же конфликте личного и безличного начал.

«Петербург 10-х и начала 20-х годов был идейным центром борьбы за свободу. И всё разом и катастрофически мгновенно рухнуло 14 декабря. Декабристский город был повержен. Петербург завоевал император Николай 1. Надо подчеркнуть, что идея свободы была здесь не узко политическим лозунгом, но категорией философии истории. Однако и центром противостояния свободе, подавления свободы тоже был Петербург. Его величие оборачивалось деспотизмом самодержавия. Из символа Просвещения, европеизма, прогресса Петербург превращался в символ реакции, деспотизма, казенщины, мракобесия. Оттого драматически противоречивым было и отношение самого Пушкина к Петербургу.