Свободная мысль №5 2007

ФЕРНАНДО ТЕЗОН

Штаты и западный мир в целом, упорствуя в своем насаждении демократий? Нет ли шанса получить террористические режимы в тех странах, где сейчас идут такие эксперименты?

Ф. ТЕЗОН. Нет-нет, я хотел бы подчеркнуть, что когда говорю о демократии, то имею в виду отнюдь не просто выборность правительства. Для меня гораздо важнее приверженность той или иной страны и ее руководства либеральным ценностям и правам человека, чем абстрактная система избирательного права. Скажу даже больше: я могу согласиться с тем, что в период противостояния терроризму не следует настаивать на проведении всеобщих выборов в некоторых странах, — но не следует также относиться к подобным государствам как к полноправным членам международного сообщества. С ними можно сотрудничать, можно помогать им бороться с врагами на внутренних фронтах, но это не

значит, что от их мнения должно зависеть принятие важнейших политических решений на глобальном уровне.

Вы упомянули, к примеру, Алжир — и это хороший пример. Если провести там свободные выборы, на них и впрямь победят исламисты. Но следует ли считать демократией возможность прийти к власти тем, кто не разделяет принципов либерального общества, которое только и сделало демократию возможной? Не нужно смешивать либеральную демократию и власть большинства. Тот факт, что власть является выборной, не делает ее обязательно демократической. Не будем забывать, что Гитлер был назначен канцлером Германии после успеха нацистской партии на выборах, — но можно ли назвать его демократом?! На мой взгляд, понятие «нелиберальная демократия» — внутренне противоречиво

ипотому по сути своей вполне бессмысленно.

В.ИНОЗЕМЦЕВ. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что в ряде работ обществоведов-либералов, в том числе и в Ваших собственных, обосновывается право народа на восстание против тирании. Насколько широко трактуете Вы это право? Ведь весьма вероятно, что многие пакистанцы, будучи вовсе не либералами, а приверженцами строгих версий ислама, считают генерала Мушаррафа предателем интересов единоверцев. Так как его правительство лишь с натяжкой можно назвать демократическим, имеет ли народ Пакистана право восстать против него? Почему народ должен соглашаться с тем, что он — пусть и по религиозным, например, причинам — считает для себя неприемлемым? Или восстание может считаться оправданным только в том случае, если восставшие хотят создать общество, построенное на принципах либерализма?

Ф. ТЕЗОН. Выступление радикальных исламистов в Пакистане — это не то народное возмущение, которому я мог бы симпатизировать. Да, я тоже не в восторге от режима генерала Мушаррафа, но я убежден, тем не менее, что любое восстание против него послужит не просто утверждению воинствующего

исламизма (давайте не будем злоупотреблять штампами и ярлыками), но и подавлению прав остальных пакистанцев на религиозные и светские свобо-

60

Г У М А Н И С Т И Ч Е С К А Я У Т О П И Я Э П О Х И П О Л И Т И Ч Е С К О Г О Р Е А Л И З М А

ды. В данном случае мы вновь сталкиваемся с типичным примером насаждения определенной идеологии, обусловленной пресловутым «групповым правом», которым якобы обладает местное религиозное сообщество. Вот почему я не считаю выступление против нынешнего пакистанского режима, которое могло бы привести к его падению, сколь-либо обоснованным. Ни у кого нет права насаждать религиозные законы, принуждать женщин вести себя так, как это предписано чьей-либо священной книгой, и подавлять волю меньшинства, лишая его определенных прав. Этих прав никто никому не давал. Таково мое мнение.

В. ИНОЗЕМЦЕВ. Мы приближаемся к завершению нашего интервью, и я хочу обратиться к проблеме гуманитарных интервенций, которым Вы посвятили одну из своих основных работ. Здесь есть несколько вопросов. Например, кто способен принять на себя ответственность за проведение такой интервенции? Если либеральное государство — такое, как Великобритания или Франция, — решит вмешаться в нетерпимую ситуацию в Дарфуре, использовать там свои войска и восстановить мир в этом регионе, может ли оно сделать это без санкции ООН? Хорошо известно, что Китай имеет большие экономические интересы в Судане и наверняка наложит вето на соответствующее предложение, если оно будет вынесено на обсуждение в Совете Безопасности. Так кто же может принять такое решение, кроме ООН: любая страна по своему усмотрению, «сообщество демократий», Европейский Союз, НАТО? Или никто из них?

Ф. ТЕЗОН. Вы правы; я написал целую книгу об этом и сейчас попробую ответить возможно более лаконично. Существуют два варианта ответа на Ваш вопрос: идеалистический и реалистический.

Суть идеалистического ответа заключается в том, что правом на авторизацию такой интервенции должно обладать сообщество демократических государств. Механизм принятия такого решения подробно прописан в статье

Р.Кохейна и А. Бьюкенена в журнале «Этика и международные отношения»*. Основным утверждением (и я с ним вполне согласен) является необходимость санкционирования вторжения ассамблеей или советом, состоящим исключительно из представителей либеральных демократий. Это обеспечило бы объективность при принятии решения и гарантировало бы от использования военной силы в политических или конъюнктурных целях.

Реальные возможности выглядят менее обнадеживающими. Скажу сразу: принятие соответствующего решения в Совете Безопасности я считаю плохой идеей — Вы сами резонно указали на возможность китайского вето. Россия, я думаю, тоже могла бы присоединиться к Китаю в этом вопросе, что привело бы в конечном счете к продолжению геноцида и полному невмешательству

* Имеется в виду статья: А. Buchanan, Robert O. Keohane. The Preventive Use of Force: A Cosmopolitan Institutional Proposal. — «Ethics & International Affairs». 2004. Vol. 18. Issue 1 (Spring).

Р.1—22. — Прим. В. Иноземцева.

61

ФЕРНАНДО ТЕЗОН

вход событий. Поэтому Совет Безопасности — не то место, где могут решаться подобные вопросы. Кроме того, у большинства входящих в него стран есть собственные геополитические интересы и собственные представления об оптимальном устройстве мира. Именно это обстоятельство и обусловливает потребность в какой-то новой организации, члены которой фокусировали бы внимание прежде всего на гуманитарных вопросах и руководствовались бы этическими, а не геополитическими мотивами. Но такого органа сегодня нет — и в нынешней ситуации я приветствовал бы односторонние действия, особенно если бы они обретали определенную коллективную поддержку. Я был бы счастлив, если бы Соединенные Штаты и Россия объединили свои усилия и без всякого мандата восстановили порядок в Дарфуре.

Разумеется, возникает вопрос, какими могут быть последующие шаги. Я не думаю, что участники гуманитарной интервенции должны пытаться насаждать

встране свои порядки и правила — скорее, речь должна идти о формировании какого-то механизма функционирования демократических институтов и установлении власти закона. В этом отношении я приветствую усилия США по демократизации Ирака и не вижу в самом замысле ничего порочного. Но это уже другая тема.

Итак, в тех случаях, когда по политическим или идеологическим причинам Совет Безопасности оказывается парализован и не может принять согласованного решения, односторонние действия отдельных стран, стремящихся остановить геноцид, должны признаваться оправданными. Разумеется, необходимо иметь критерии самой кризисной ситуации: тут свою роль могут сыграть ее масштабы, количество жертв, опасность распространения на соседние регионы и т. д. Но само одностороннее вмешательство я бы считал легитимным — в таких случаях, как Дарфур, по крайней мере.

Особое внимание я обратил бы тут и на пропорциональный характер интервенции. Вмешиваясь в дела других стран с гуманитарными целями, мы не можем выходить за пределы уже установленных норм. Невозможно бороться с геноцидом одного этноса, истребляя его врагов. Нельзя нарушать конвенции о гуманном отношении к военнопленным. Нельзя применять оружие массового поражения для минимизации собственных потерь. В общем, надо четко придерживаться правил, которые приняты в цивилизованном мире, идеалы которого мы приходим защищать на чужой территории.

В.ИНОЗЕМЦЕВ. Да, мы поняли Вашу позицию — но тут возникает еще один вопрос. Насколько продолжительным может оказаться «период восстановления порядка», наступающий после завершения военной фазы операции? Сколь долгим предполагаете Вы присутствие сил страны-интервента на занятой территории? Может ли оно затягиваться на десятилетия? В связи с этим: что Вы думаете о системе международных и индивидуальных мандатов на управление теми или иными территориями, которые в свое время выдавала Лига Наций европейским державам? Возможно ли возрождение подобной прак-

62

Г У М А Н И С Т И Ч Е С К А Я У Т О П И Я Э П О Х И П О Л И Т И Ч Е С К О Г О Р Е А Л И З М А

тики или создание новых институтов, способных играть роль недействующего в рамках ООН Совета по опеке?

Ф. ТЕЗОН. Вполне. Я охотно допускаю такую возможность. Одного лишь беглого взгляда на то, что происходит сегодня в Ираке, достаточно, чтобы понять: на определенном этапе в процесс придется вмешаться ООН или более или менее широкой международной коалиции. Мне несколько раз случалось высказывать свое мнение о перспективах иракского урегулирования, и я практически уверен, что единственным вариантом является раздел страны на три государства по национально-религиозному принципу. США не будут держать там свои войска вечно…

Если вернуться к вопросу о мандатах, то само слово «мандат» имеет негативные коннотации и порождает воспоминания об эпохе колониального

владычества, однако термин и суть — это разные вещи; возможно, было бы правильнее говорить о какой-то международной администрации, наблюдающей (в иракском случае) за проведением новых границ и помогающей правительствам каждого из трех новых государств организовывать там нормальную жизнь. Можно спорить о понятиях и быть в разной мере политкорректным, но отрицать необходимость такого администрирования просто странно.

В. ИНОЗЕМЦЕВ. Еще один вопрос касается Вашего отношения к тем инструментам, с помощью которых западный мир может влиять на страны, отходящие в своей политике от соблюдения прав человека и от либеральной модели в целом. Недавно Гарри Каспаров, отвечая на вопрос французского журналиста о том, как может Запад воздействовать на Кремль в этом отношении, сказал, что наиболее действенной мерой был бы арест счетов всех российских чиновников в банках США и стран Западной Европы. Что Вы думаете об этом? Вопрос, собственно, касается не только России — ведь нарушения прав человека имеют место и в других крупных странах, в том числе являющихся членами Совета Безопасности. Какие меры могут применяться там, где силовое давление невозможно?

Ф. ТЕЗОН. Это замечательный вопрос, и мой ответ на него однозначен: да, у

Запада есть средства для такого влияния. Сейчас я заканчиваю статью о торговле и помощи, где четко формулирую вывод о том, что главной проблемой современного мира является плохое управление. На этом фоне меркнут наследие колониализма, постколониальные практики, происки Запада (да и Востока) и все остальное тоже. В такой ситуации выглядит дикой та помощь, которую Соединенные Штаты, а также многие другие страны и международные организации продолжают оказывать не просто недееспособным государствам, а тем странам, правительства которых попирают права своих граждан, ведут против них карательные операции, санкционируют и поддерживают в тлеющем состоянии межнациональные и религиозные конфликты или сквозь пальцы смотрят

на геноцид и этнические чистки. Эта политика безнравственна; помощь таким странам аморальна и должна быть немедленно прекращена.

63

ФЕРНАНДО ТЕЗОН

То же самое касается и стран, где власти не способны оказывать населению основные виды государственных услуг, но при этом потворствуют коррупции

иместничеству. Мне кажется, что отказ в помощи таким государствам со стороны Всемирного банка или Международного валютного фонда — первоочередная мера, без которой всякие рассуждения о необходимости совершенствовать локальные системы управления превращаются в досужее пустословие. Мы делаем недопустимо мало для того, чтобы воздействовать на правительства стран мировой периферии, подталкивая их к совершенствованию систем управления, — несмотря на то, что именно несовершенство таковых является источником самых опасных рисков, существующих сегодня в мировом масштабе. И это — тут я практически возвращаюсь к началу нашей беседы — связано с инкорпорированностью в международное право устаревшей и неадекватной

концепции суверенитета, которая препятствует вмешательству во «внутренние» дела даже недееспособных стран и тем самым сохраняет и даже поощряет

икоррупцию, и нарушения прав человека, и препятствия для развития свободной торговли, да и много чего еще…

Е.КУЗНЕЦОВА. Профессор, в своей книге о гуманитарной интервенции Вы противопоставляете себя тем исследователям, которые поддерживают так называемую концепцию эффективности* в международном праве. Почему? Не могли бы Вы пояснить эту свою позицию? И в чем именно состоят Ваши возражения?

Ф. ТЕЗОН. Да, конечно. Сегодня «концепция эффективности» предполагает де-факто принятие существующего положения вещей как некоей данности. Отношения строятся исходя из права силы. Если в какой-то стране у власти находится то или иное правительство, мало кто интересуется, законным ли образом оно обрело эту власть, какими методами оно управляет, какими правами наделены граждане. Скорее всего, все это не станет причиной для того, чтобы усомниться в наличии у него суверенных прав. Это безнравственный подход, который вряд ли следует воспринимать как нормальный, если смотреть не извне, а изнутри государств.

Представьте себе, что любой, кто бы ни занял Кремль, будет считаться легитимным правителем России! Даже если он придет туда силой во главе банды гангстеров! Для россиян такое понимание покажется бредовым; существуют конституция и законы страны о выборах президента и парламента, и их нарушение означает нелегитимность власти. Если нынешнее правительство будет свергнуто в ходе переворота, оно не перестанет быть легитимным.

Но так все мы думаем, когда речь заходит о собственной стране, — а если мы имеем дело с правительством какого-то далекого бедного государства, то его мы воспринимаем как данность, с которой приходится считаться. Какой стране было отказано в приеме в Организацию Объединенных Наций на том

* См. Fernando R. Tesуn. Humanitarian Intervention: An Inquiry into Law and Morality. 3rd ed. Ardsley (NY), «Transnational Publishers», 2005. Р. 180. — Прим. В. Иноземцева.

64

Г У М А Н И С Т И Ч Е С К А Я У Т О П И Я Э П О Х И П О Л И Т И Ч Е С К О Г О Р Е А Л И З М А

основании, что ее правительство пришло к власти в результате переворота? Было ли хоть одно государство исключено из ООН после того, как его законно избранного президента свергли или убили? Таким образом, следуя правилу «легитимен тот, кто имеет власть», мы потворствуем тем, кто готов пойти на антиконституционные и негуманные шаги в своих странах; мы как бы посылаем им сигнал: делайте, что вам заблагорассудится, в случае вашей победы мы с радостью примем вас в международное «сообщество».

Я уверен: это не тот принцип, которым должны руководствоваться цивилизованные страны. Попробую связать эту тему с вопросом о самоопределении. Если бы в начале 90-х годов та же Чечня, воспользовавшись слабостью России и хаосом, царившим тогда в правительстве и армии, сумела вооруженным путем добиться выхода из состава Российской Федерации и провозгласила, что

законам шариата соответствуют обезглавливание осужденных и побивание людей камнями, — следовало ли всем нам признать чеченское правительство легитимным и принять новое независимое государство в международные структуры? Я лично так не считаю. Фактически в таком случае мы скатились бы к признанию силы главным источником международного права… Если чеченцы сумеют победить русских — они правы. «Замочат» русские чеченцев — тоже беда невелика.

Втакой ситуации невозможно дать оценку войне иначе, кроме как увидев

еепоследствия. Но это призыв к анархии и хаосу в самой откровенной форме. Мы должны иметь четкие представления о том, кто имеет легитимную власть на той или иной территории, если хотим иметь возможность дать оценку участникам конфликта и в конечном счете если не хотим возвращения в состояние «войны всех против всех». В противном случае нашим принципом становится беспринципность — я называю его в своей книге «антизаконностью». Мы как бы говорим потенциальным участникам конфликта: начинайте сражаться; посмотрим, кто из вас победит, и неважно, какие потери вы понесете, сколько людей будет безвинно убито. С тем, кто выиграет, мы будем общаться как с законной властью.

В.ИНОЗЕМЦЕВ. На этой ноте мы и хотели бы завершить наше интервью. Мне кажется, что многие Ваши тезисы действительно выглядят утопическими, но не могу не признать, что предложенная Вами концепция строга и последовательна — и потому может рассчитывать на широкое признание.

В.ИНОЗЕМЦЕВ, Е. КУЗНЕЦОВА. Спасибо Вам, профессор Тезон, и всяческих Вам успехов. Надеемся увидеть Вас в России.

©Fernando Tesуn, 2007

Res publica

СЕРГЕЙ ГОЛУНОВ

Этническая миграция в Россию

Мифы и реальность

Россия занимает одно из первых мест в мире по приему иностранных мигрантов. Большинство из них прибывают из государств бывшего СССР, растет и число представителей азиатских стран дальнего зарубежья. Значительная часть мигрантов находится в РФ нелегально, еще бóльшая — в маргинальном положении по отношению к принимающему обществу. Такая среда является очагом социального неблагополучия со всеми вытекающими последствиями: ростом преступности, конкуренцией за рабочие места, возникновением «неконтролируемых этнических анклавов» и т. п. В последние годы растет напряженность в отношениях между старожильческим населением и приезжими, что находит отражение в результатах многих социологических опросов*.

Одну из главных причин возникновения подобных проблем значительная часть политиков, чиновников, экспертов, журналистов и общественности в целом видит в недостаточной защищенности «проблемных» рубежей страны, особенно границ с южными странами СНГ. Серьезной угрозой пограничной безопасности РФ нелегальную миграцию неоднократно называли президент В. Путин, директор ФСБ Н. Патрушев1, директор Федеральной миграционной службы МВД К. Ромодановский, главы приграничных регионов и

другие представители власти**. Нередко звучали предложения резко ужесточить контроль над въездом в РФ из Закавказья и Центральной Азии вплоть

ГОЛУНОВ Сергей Валерьевич — директор Центра региональных и трансграничных исследований Волгоградского государственного университета, доцент кафедры регионоведения и международных отношений, кандидат исторических наук.

* Например, в ходе проведенного Левада-центром в августе 2006 года всероссийского опроса 42 процента респондентов высказались за ограничение проживания на территории России представителей народов Кавказа, 41 — китайцев, 23 — представителей народов Центральной Азии, 11 процентов — представителей всех национальностей, кроме русской (cм. «Социально-политичес- кая ситуация в России в августе 2006 года». — Левада-центр. http://www.levada.ru/press/2006091302. html, 13.09.2006).

** Так, в 2001 году начальник Юго-Восточного регионального управления Федеральной пограничной службы Р. Муллаянов предлагал ввести визовый режим с Казахстаном (см. Пограничники предлагают ввести визовый режим с Казахстаном. — «Русская мысль». 28.06.2001. № 4370. С. 9).

66

Э Т Н И Ч Е С К А Я М И Г Р А Ц И Я В Р О С С И Ю

до введения визового режима с соответствующими странами*. Еще чаще так или иначе выражалась обеспокоенность по поводу того, что такой режим слишком либерален.

Следует учитывать, что решение вопросов пограничной политики столь обширной страны, как Россия, в современных условиях не может сводиться к предельному ужесточению пограничного контроля. Такой вариант, даже если условно считать его осуществимым, был бы чреват застоем экономического развития более чем половины регионов страны, многомиллиардной упущенной выгодой от трансграничной торговли и ослаблением российского влияния в соседних странах. Трансграничная же преступность все равно успешно приспособилась бы и к новым, более жестким условиям. Поэтому вопрос правильного определения приоритетов политики пограничной безопасности приобретает особую остроту и очень большую стоимость в материальном выражении. Неправильная оценка ситуации может привести к выработке неверных приоритетов и как следствие — к нерациональной трате огромных финансовых средств.

В какой степени идею о том, что неконтролируемая миграция является серьезной проблемой пограничной безопасности РФ, можно считать обоснованной? Чтобы ответить на этот вопрос, автор хотел бы сконцентрироваться на критическом анализе некоторых устойчивых представлений, которые в той или иной степени укоренены в сознании чиновников, экспертов, журналистов и обывателей.

Речь, в частности, пойдет о шести таких представлениях, которые в категоричной форме могут быть сформулированы как: 1) «демографическая экспансия против России»; 2) «границы РФ — проходной двор для незаконных мигрантов»; 3) «ползучая колонизация российского приграничья соседними странами»; 4) «центрально-азиатские мигранты — это наркоторговцы»; 5) «мигранты из мусульманских стран (регионов) — потенциальные террористы» и 6) «внешняя миграция — рассадник преступности в целом».

Конечно, подобные идеи нередко выражаются в менее категоричной форме. Однако за этим зачастую стоит не более чем политкорректное выражение, по сути, тех же самых тревожных оценок ситуации, в соответствии с которыми миграция воспринимается как угроза национальной безопасности РФ, а ужесточение пограничного контроля — как необходимая мера к противодействию этой угрозе. Рассмотрим упомянутые представления подробнее.

Миф первый «Демографическая экспансия против России»

В соответствии с расхожим стереотипом огромные потоки мигрантов из Закавказья, Центральной Азии, а также Китая отчасти стихийно, а отчасти и

* Идея о необходимости «наглухо отгородиться» от кавказских и центрально-азиатских стран СНГ, введя с ними жесткий визовый режим, особенно популярна среди политиков и публицистов националистического толка (см. С. С. Фомин. О русской национальной идее. — «Русский дом». 2002. № 9. http://russdom.ru/2002/200209i/20020938.html).

67

СЕРГЕЙ ГОЛУНОВ

целенаправленно «наводняют» российские территории, в результате чего русское население страны и отдельных регионов уже в скором времени может оказаться в меньшинстве по отношению к «кавказцам», представителям народов Центральной Азии и китайцам. Такая ситуация во многом объясняется прозрачностью российских границ, пользуясь которой мигранты попадают

встрану в огромном количестве. Следовательно, ужесточение пограничной политики на южных рубежах должно стать одной из главных и первоочередных мер для того, чтобы остановить неконтролируемый миграционный поток.

Такое восприятие, однако, вряд ли соответствует действительности. Граждане подавляющего большинства стран СНГ (кроме Грузии и Туркмении) имеют право на безвизовый въезд в РФ и потому, если у них в порядке необходимые документы, им нет никакой нужды рисковать, пересекая границу нелегально. Те проступки, которые они совершают впоследствии, являются проблемой уже не пограничной безопасности, а поддержания внутреннего правопорядка.

Ивсе же в глазах значительной части чиновников, политиков, журналистов и обывателей «приток чужаков» столь тесно связывается с «прозрачностью» границ, что игнорировать это обстоятельство при определении и обосновании пограничной политики на практике было бы довольно непросто. Поэтому попытаемся для начала определить количественные параметры иностранной миграции. Автор не претендует на сколько-нибудь точную оценку количества нелегальных мигрантов в РФ, его целью является лишь определение приблизительной «верхней планки» такой численности. Это позволило бы считать явно более высокие ее оценки неоправданно завышенными.

Цифры, характеризующие численность нелегальных мигрантов в РФ, на порядок различаются. С 1996-го по 2001 год соответствующие оценки в основном колебались в коридоре от 700 тысяч до 1,5 миллиона человек, в 2001— 2002 годах «ставки выросли» в пределах от 1,5 до 15 миллионов2. В дальнейшем разброс оценок отнюдь не уменьшился. Если в мае 2005 года директор ФСБ Н. Патрушев заявил, что в стране находится 2,5 миллиона нелегалов3, в январе 2006 года заместитель директора Федеральной миграционной службы В. Поставнин определил их количество в весьма широком диапазоне — от 5 до 14 миллионов4. Однако в 2006 году в оценках официальных лиц чаще называлась цифра 10 миллионов, которую, в частности, упоминал в своих интервью директор Федеральной миграционной службы РФ К. Ромодановский5. Это число стало особенно популярным после того, как его несколько раз повторил

всвоих публичных выступлениях конца 2006 года Президент России В. Путин, при этом подчеркнувший, что, по некоторым данным, число трудовых мигрантов в России достигает даже 15—20 миллионов человек6.

Как видим, разброс «авторитетных экспертных оценок» столь велик, что ссылки на них могут с одинаковым успехом использоваться для обоснования диаметрально противоположных вариантов миграционной политики! Пос-

68

Э Т Н И Ч Е С К А Я М И Г Р А Ц И Я В Р О С С И Ю

кольку в настоящее время выбор пал на «жесткий вариант» такой политики, отнюдь не удивительно, что за последние годы оценки числа находящихся в РФ нелегальных мигрантов растут как ставки на аукционе.

Не менее (а нередко и более) важным, чем сами цифры, в интересующем нас случае является контекст, в котором они преподносятся. Так, в опубликованном в 2002 году отчете ООН Россия ставилась на второе место в мире по количеству принятых ею законных и незаконных мигрантов, которое оценивалось в 13 миллионов7. По экспертным оценкам, значительное большинство из них являются русскими или представителями других «европейских» национальностей, что не помешало некоторым аналитикам и публицистам использовать эту цифру для иллюстрации опасности, которую несет «нашествие» нелегальных мигрантов из южных стран СНГ*.

Не более корректно интерпретируются и данные о количестве пересечений границ РФ. Например, по оценке К. Ромодановского (июль 2006 года), в РФ ежегодно въезжают 20 миллионов мигрантов, причем в основном из стран СНГ8. Даже если допустить, что в этом случае число въезжающих не было ошибочно приравнено к количеству пересечений российских границ (а многие люди въезжают в РФ и выезжают из нее по нескольку раз в течение года), нельзя забывать о том, что в числе посещающих Россию иностранцев не только трудовые мигранты, но и люди, посещающие родственников, туристы и другие категории.

Хотя тот контекст, в котором прозвучала приведенная К. Ромодановским цифра, неясен и допускает двусмысленные интерпретации, вовсе не удивительно, что эта информация была вскоре уже недвусмысленно использована в качестве аргумента в пользу проведения жесткой миграционной политики. Также неудивительно, что это было сделано в одной из статей сайта Движения против нелегальной миграции9, которое, кстати, широко использует прием манипуляции выхваченными из контекста числами для оправдания своих ксенофобских заявлений и акций.

Насколько вышеприведенные оценки численности нелегальных мигрантов из стран СНГ можно считать адекватными? Одним из критериев является предел демографических ресурсов, которыми располагают страны-доноры. При попытке определить этот предел становится, например, очевидной несуразность представлений о «кавказской демографической экспансии»: даже если все почти 16 миллионов жителей Закавказья поголовно переедут в Россию, доля «кавказцев» в ее населении выросла бы чуть больше чем на 10 процентов в дополнение к 5—6 процентам идентифицировавших себя в качестве представителей народов Кавказа участников Всероссийской переписи 2002 года. Не соответствует представлениям о «демографической экспансии из южных стран СНГ» и то обстоятельство, что если бы число представителей

* Так, в интерпретации директора Института нациологии Игоря Суздальцева эта цифра превратилась в 13 миллионов нелегальных мигрантов (см. И. Тофанюк. В России обнаружилось 2 миллиона «мертвых душ». — «RBC daily». http://www.rbcdaily.ru/archive/2003/04/25/40679, 25.04.2003).

69