IIDSU_seminar_4 / Сальников К.В. Хорезмийская тамга в Зауралье / В.С. Стоколос о К.В. Сальникове, Н.П. Кипарисовой и В.П. Бирюкове

«Спускается солнце за степи

Вдали серебрится ковыль

Колодников звонкие цепи

Взметают дорожную пыль…»

Почему-то вдруг эта старая песня вспомнилась нашему Старику.

«Поют про широкие степи

Про Волги раздолье поют

День меркнет все боле, а цепи

 Дорогу метут, да метут…»

А ведь Старик волгарь. Оттуда, с берегов Волги-реки начиналась его кандальная дорога. Где-то в 20-е годы молодой Сальников в экспедиции В. Гольмстен (как он сам лапидарно сообщает), оседлав лошадку, с куском хлеба и соленым огурцом (дневной паек) в полевой сумке, мотался по Заволжью в поисках открытий. Да и «Бурлаки на Волге»  тоже «лыко в строку». Пеструю упряжку из мужиков возглавляет самый бывалый, самый трехжильный, срисованный с натуры. Над упряжкой высится тощая нескладная фигура молодого бурлака с поднятой рукой, пытающегося поправить лямку, натершую костлявую грудь, или вообще сбросить ее. Вожак в этот момент мощно тянет за двоих, нет, за троих, добродушно едва заметно ухмыляясь: «… ничего, пройдет, если вытерпишь, коль взялся за гуж … «. Что тут говорить, и так ясно без комментариев. Сюжет картины знаменитого мастера живет и ненавязчиво напоминает.

Среди всех нас  поющих, выделяется, конечно же, Наташа К. своим серебристым сопрано и аспидно темными глазами. Высокая, стройная, сидя на зеленой траве у костра, она тихо начинает:

«Отчего, скажи, мой любимый серп

Почернел ты весь, что коса моя?…»

Слушать?  да, а смотреть долго на певунью в этот момент нельзя. «Эти глаза напротив» погребают смотрящего беззвучно и безнадежно.

Собственную «песню», как дает понять Старик молодым, предстоит создать из собственных добытых материалов, со своей идеей, своим взглядом (терзанием источников, как у профессора Виноградова). Никто с этим не спорит, отрабатывая день за днем, экспедиция за экспедицией методику исследований и мечтая о собственном поле.

* * *

Следующая встреча с Ниной Павловной Кипарисовой, сочинившей тогда, в 49-м, вдохновенные строки о трех Володях и одном Лене, состоялась летом 1953 г. в экспедиции на прекрасном озере Иткуль, где ее отряд в составе Южно-Уральской экспедиции (начальник К.В.Сальников) ведет стационарные исследования. На берегу речки Буркалки, впадающей в озеро, разбит раскоп, идет работа. Погода солнечная, радостная. Нина Павловна в домашнем фланелевом платье с мелкими цветочками, голыми ногами, в тапочках, которыми (ногами) она периодически дрыгает, реагируя на укусы комаров. Все обуты в тапочки, гарантирующие минимум следов от наших ног на расчищаемой поверхности раскопа. Нина Павловна тщательно, послойно заносит находки на план, ведет дневник, быстро и отлично зарисовывает в нем приглянувшиеся находки. Все это  залог хорошего отчета и основательной публикации. Внешне она мало изменилась. Все та же буйная, на зависть, копна волос, небрежно заколотых позади. Только курит больше, чем раньше, не расставаясь с пачкой «Беломора» хрипловатым низким голосом подает команду «Курить!», откидываясь по-петушиному назад, явно подражая Сальникову. Но качество сигнала не то, нет не то. Но, тем не менее, труженики его хорошо слышат и соглашаются.

Экспедиция базируется в жилом доме. Все мужчины спят на сеновале, женщины (Н.П. Кипарисова)  в комнате. Вечером, после ужина, в комнате культурно отдыхают. Затевается игра «в подкидного». Нина Павловна  азартный игрок, но расчетливо ведет игру и, как правило, выигрывает. Я не любитель карт. Сажусь в сторонке, достаю альбом, пытаясь запечатлеть игроков. Удается плохо, да и освещение скудное  керосиновая лампа. Нина Павловна в курсе о моем распределении в музей и (наедине) затевает со мной разговор о безотлагательности моих собственных исследований, благо место работы позволяет это сделать. Однако, забегая вперед, «свое дело» пришлось разворачивать в другом месте и на другой работе, при постоянной поддержке и хлопотах по организации первых моих полевых работ, по добыванию денег на эти цели. Ее бескорыстная участливость (зачем человеку все это надо?) была сродни материнской, которая до сих пор волнует и греет. На дарственном оттиске своей статьи она вдруг напишет: «Дорогому Володе» и т.д., через «а», как в свое время звала меня моя родительница, о чем Нина Павловна знала.

Умерла Нина Павловна (не выдержало сердце) весной 1958 года. Ее сестра, Наталья Павловна  сообщила мне об этом позднее, предложив приехать и взять нужные мне книги из библиотеки Нины Павловны; так она распорядилась.

* * *

Василий Андреевич Соловьев напомнил о себе в разгаре студенческих лет. Как-то раз, можно сказать, совершенно случайно, привелось услышать голос незнакомого певца, доносившийся из недр старого патефона. Сдержанная, органная мощь и какая-то хрустальная чистота этого голоса ошеломили меня тогда, вознесли и повергли… «Кто это?»  спрашиваю, глупея от восторга. «Шаляпин»  отвечают, считывая текст с красной наклейки на черной большой пластинке.

«Василий Андреевич,  Вы правы. История и искусство (высокое искусство)  «близнецы-братья». И этот, с позиции логики необъяснимый союз, высказанный Вами, и послужил мне первотолчком для вхождения в океан «Истории», позволив затем найти в нем свое море и впадающие в него реки».

А о Федоре Шаляпине вспомнилось (с восторгом вспомнилось), услышав молодого, в расцвете, Бориса Штоколова. Конферансье выходит к бушующей публике в зале, скандирующей «Браво! Бис!», и сам, волнуясь, произносит рефрен из прекрасного романса Рубинштейна из шаляпинского репертуара: «О, если б навеки так было».

Осенью 1965 года на перроне вокзала в Свердловске, после очередного спора  разговора с Сальниковым на интересующую обе стороны тему (я был уже аспирантом, как и требовалось, с собственной идеей и багажом), Старик неожиданно неуклюже обнял меня и поцеловал, вымолвив при этом: «Эх знать бы что-то после чего-то». После этого повернулся и направился к двери вагона. Озадаченный, я молча стоял, тупо наблюдая, как Старик тяжело, по бурлацки, двигается по ступенькам подножки. Поезд ушел, а я так и не помахал вслед, как положено. Старик говаривал нередко: «Хорошая мысля приходит опосля», сродни той поговорке на перроне. Какая «мысля»? Так и не пришлось выяснить.

Дорогие мои Старики! Низкий поклон Вам и спасибо. Вы в моем сердце до конца дней моих.

Наконец, не по степени значимости, а естественному раскладу событий и явлений; моя глубокая признательность (не сочтите за фамильярность) «товарищам по оружию»:

Николаю Яковлевичу Мерперту,

Евгению Игнатьевичу Крупнову.

Решительно поддержавшим меня на моем пути, при овладении первой (самой трудной) «высоты» под яростным обстрелом несогласных.

Вот и все.

«Я не так еще сказал бы, жаль, что лучше не могу»

(А.Твардовский «Василий Теркин»).

30.03.2005 г.

В.С.Стоколос.