Учебные материалы по лекции 1 «Научные основы этики».

1.1. Философия как методологическая основа профессиональной этики. Этика и мораль.

Любой человек располагает определенными знаниями об этике и морали на уровне, так сказать, обыденных представлений. Нам же предстоит познакомиться с этикой как с научной теорией. Начнем с основных определений. Этика (от греч. еthos, лат. еthiса — обычай, характер) — область философской науки, приобретшая статус самостоятельной науки, предметом которой является мораль во всех формах ее проявления.

Мораль (от лат. mогеs - характер, нрав, проявляющийся в общении) — форма общественного сознания и его реализации на практике, утверждающая общественно необходимый тип поведения людей и служащая общесоциальной основой его регулирования. В отличие от права мораль носит в основном неписаный характер, предоставляет личности широкую возможность выбора и санкционируется воздействием общественного мнения. Требования морали фиксируются в общественном сознании в виде обычаев, традиций и общепринятых представлений.

Правственность — практическая воплощенность моральных идеа- лов, целей и установок в различных формах социальной жизнедеятельности, в культуре поведения людей и отношениях между ними¹. Поскольку этика относится к области философских наук, то здесь зачастую приходится прибегать к языку философских категорий, не говоря уже о том, что ее сущность и все основные принципы базируются на философской методологии.

Главной составляющей философской основы этики является диалектический метод познания. Поэтому нам прежде всего следует вспомнить, в чем заключается сущность этого метода и некоторые его принципы, которые имеют к этике непосредственное отношение. Диалектический метод отличается от так называемого «обыденного» познания (и знания) тем, что он рассматривает каждый объект познания, во-первых, в процессе движения и развития, а во- вторых, во взаимосвязях с другими объектами и учитывает их взаимовоздействие. Это главное. Кроме того, необходимо принять во внимание следующие положения диалектики, сформулированные еще Г. Гегелем:

• абстрактной истины нет, истина конкретна; и процесс познания есть прежде всего процесс движения «от абстрактного — к конкретному»;

• одноплановых явлений не существует, всякое явление представляет собой единство противоположностей (и их борьбу), причем иногда может осуществиться их взаимопереход; применительно к этике в ряде ситуаций то, что воспринималось как зло, начинает рассматриваться как добро, и наоборот;

• всякое количественное изменение, перейдя определенную границу, называемую мерой, придает явлению новое качество².

Как известно, процесс познания, так же как и его результат — знание, состоит из двух основных компонентов. Одним из них является пост ижение и усвоение свойств и характеристик (в конечном счете сущности) объектов; т.е. предметов и явлений, а также связей между ними,другим — их оценка, т.е. определение их важности, значимости с точки зрения познающего субъекта. Поэтому объект познания предстает для познающего субъекта, с одной стороны, как понятие, а с другой — как ценность. Совокупность понятий и связей между ними являет собой содержание знания, а совокупность оценок — систему ценностей. Коренное отличие этики от других сфер философской науки заключается в том, что ее принципы, категории, нормы и т.д. носят по преимуществу не понятийный, а ценностный, т.е. аксиологический характер (аксиология — наука о ценностях).

Это не значит, что она не содержит позитивных знаний, но знания вырабатываются на основе оценки человеческих отношений и явлений социальной действительности. Главными критериями оценки являются представления людей о том, что есть добро и что есть зло — его антипод. Это основные категории этики и вместе с тем основные критерии морального и аморального, нравственного и безнравственного. Такая оценка формируется как обществом, социальным слоем, профессиональным коллективом, и тогла она принимает для познающего индивида объективный характер, так и в определенной степени каждым индивидом, придаюшим оценке своеобразную индивидуальную окрашенность, которая в философии определяется как субъективный аспект познания.

Таким образом создается общественная и индивидуальная системы нравственных ценностей. Они тесно взаимосвязаны и вместе с тем у каждого человека носят своеобразный, только ему присущий характер, являя собой диалектику объективного и субъективного. В том случае, когда индивид признает приоритет общественной системы ценностей, он легко адаптируется к общественной системе, активно участвует в общественной жизни и одним из его главных мировоззренческих устоев становится принцип коллективизма. В противном случае человек сосредоточивается на своих личных интересах и его главной мировоззренческой установкой становится принцип индивидуализма. Когда «противостояние» общественного и личного, коллективного и индивидуального приобретает ярко выраженный, более того, непримиримый, антагонистический характер, человек «выламывается» из общества, становится диссидентом.

Но в отличие от конкретного индивида общество не представляет собой некоей целостности. Точнее сказать, и представляет и не представляет. С одной стороны, всякое общество существует как целостное образование с едиными принципами общественной организации и управления, с определенными правовыми и иными государственными институгами, с едиными общественными интересами и целями. С другой стороны, общество - это сложный коигломерат людей, занимающих различное общественное положение и соответственно объединенных самыми различными интересами, целями и в силу этого формирующих различные системы ценностей. То есть можно говорить о различных нациях, классах, религиозных конфессиях, социальных слоях, типах культур и, наконец, профессиональных группах. Поэтому наиболее уместно использовать диалектическое соотношение категорий «общее», «особенное» и «отдельное, единичное», где общее — это общесоциальная, общечеловеческая мораль, особенное — моральные принципы и нормы, диктуемые спецификой (если говорить о профессиональной эгике) той или иной профессиональной среды (в нашем случае — спецификой служебной деятельности правоохранительных органов вообще), и, наконец, единичное — действующее исключительно в сфере определенной службы, В последнем случае некоторые моральные нормы могут иметь парадоксальньтй характер — вплотъ до противостояния общечеловеческим нормам морали (например, в оперативно-розыскных службах).

Проиллюстрируем это конкретным примером. Во все времена и во всех странах кража квалифицируется как преступление. Таким образом, на этом — предельно абстрактном — уровне кража выступает как «общее». Двигаясь от абстрактного — к конкретному. мы уясняем, что в различных странах и в разные времена санкции, те. формы и степени наказания за виды кражи довольно существенно различались. И если в прежние времена где-то вору отрубали руку или же выжигали на лбу позорное клеймо, то сегодня санкции ощутимо гуманизировались и приняли сравнительно более цивилизованные формы. Этот «разброс» санкций с полным основанием можно обозначить как «особенное». И наконец, квалификация всякой кражи, рассматриваемой на конкретном уровне, т.е. в процессе конкретного судопроизводства, даже в пределах одного и того же законодательства и в один и тот же временной период, в разных судах может получить различную оценку. В данном случае мы имеем дело с »единичным» (или же «отдельным»). Кстати, на этом — предельно конкретном — уровне при вынесении приговора огромную роль играет нравственный фактор, и прежде всего при уяснении мотивации совершения кражи.

Диалектика общего, особенного и отдельного в правоохранительных органах заключается в том, что в конкретных службах, как правило, действуют все три вида моральных принципов и норм. Так, основное содержание профессиональной морали во всех службах правоохранительных органов составляют общечеловеческие моральные нормы. Однако некоторые из них «окрашиваются» своеобразной спецификой. Например, такие моральные качества, как мужество, верность долгу, способность к самопожертнованию, чувство справедливости, здесь выходят на передний план, тогда как в других профессиях на первый план выходят иные моральные качества (скажем, в фармацевтике главным моральным качеством являются точность и аккуратность, ибо именно они играют решающую роль при изготовлении лекарства). Кроме того, здесь действуют, так сказать, «свои» моральные нормы, например обязательность неразглашения информации, имеющей конфиденциальный характер и полученной исключительно в силу возможностей той или иной службы. В своей совокупности такие специфически преломленные общечеловеческие нормы и принципы, присущие только правоохранительной деятельности, относятся к категории особенного. Третья же группа норм, относящихся к категории отдельного, единичного, характерна только для той или иной службы. Как правило, такие «отдельные» нормы формируются в службах, работающих в условиях риска. По своей форме они могут существенно отличаться от общечеловеческих норм морали (например, при реализации оперативных комбинаций, в работе с гражданами, оказывающими сотрудникам органов конфиденциальное содействие и пр.), однако при этом они продолжают сохранять свое моральное содержание. Меняются критерии моральности и аморальности, изменяется система ценностей, но неизменной остается ориентация на социально-нравственный идеал, служение добру, борьбу против зла.

Для того чтобы все это не показалось софистикой, нужно сказать несколько слов о возникновении и эволюции морали. Моральные идеалы, принципь и нормы возникли из представлений людей о справедливости, гуманности, добре, общественном благе и т.п. То поведение людей, которое соответствовало этим представлениям, объявлялось моральным, противоположное — аморальным. Иными словами, морально то, что, по мнению людей, отвечает интересам общества и индивидов, что приносит наибольшую пользу. Естественно, эти представления менялись от эпохи к эпохе, и, кроме того, они, как уже отмечалось выше, были различны у представителей разных классов и социальных групп. Отсюда же проистекает специфичность морали у представителей различных профессий.

Все это дает нам основание говорить, что мораль имеет исторический, социально-классовый и профессиональный характер. Но в конечном счете в ее основе всегда лежит социалъная целесообразность.

Таким образом, этика «заимствовала» у философии принцип социально-классового подхода и принцип историзма. На последнем стоит остановиться поподробнее, поскольку ХХ век, в частности последнее десятилетиё, особенно в нашей стране, знаменуются столь бурной моральной «сменой вех», что это многими воспринимается как крушение моральности вообще.

Например, спекуляция всегда рассматривалась как постыдное и недостойное порядочного человека занятие, но та же спекуляция, переименованная в «свободное предпринимательство», стала одной из наиболее престижных профессий (вот яркий пример перехода зла в добро — он, кстати, характерен как для правовой, так и для моральной точки зрения). Рейтинг профессий, вызывавших когдато наибольшее уважение в обществе, — инженер, учитель, военнослужащий и др. — сегодня набирает минимальное число баллов, а профессии, считавшиеся в прежние времена «незначительными», такие как бухгалтер, юрист, экономист, работник торговли, стали предметом вожделения «юношей, обдумывающих житье».

Изменились и требования, предъявляемые к сотрудникам правоохранительных органов, причем не только в нашей стране, но и в других наиболее цивилизованных странах. Расширяющаяся демократия, соединенная с растущим всевластием рыночных отношений, постепенно превращает полицию в своеобразную службу сервиса, где результативность служебной деятельности начинает определяться экономическими категориями, и в первую очередь соотношением «цена — эффекта. И если прежде главным достоинством сотрудника считалось четкое и точное исполнение приказов вышестоящего руководства, то в настоящее время делается упор на наибольшую эффективность, на результат служебной деятельности, на получение наивысшего качества при наименьших затратах. Следствием этого подхода стало вытеснение «исправного служаки» специалистом с развитым творческим началом, умеющим в необходимых случаях ломать устаревшие служебные стереотипы, способным к деловой, целесообразной самоорганизапии своего труда. Поэтому совершенно не случайно такие прежде сравнительно <малозначительные» качества, как культура и нравственная воспитанность, т.е. умение самостоятельно решать служебные задачи и способность «брать на себя>, вышли на одно из первых мест и получили статус «важнейших профессиональных качеств>’ сотрудника правоохранительных органов.

Принцип историзма подводит нас к вышеупомянутому положению диалектики о конкретности истины. Соответственно, отражая конкретное бытие, которое постоянно находится в процессе движения и изменения, сама истина начинает рассматриваться как процесс. Отсюда приходится признать, что на конкретном уровне не существует «вечных» норм этики. Они, во-первых, как уже указывалось, меняются от эпохи к эпохе, а во-вторых, всегда представляют собой диалектическое сочетание истины абсолютной и истины относительной, где абсолютное — абстрактный принцип, а относительное — его понимание людьми определенной исторической эпохи. При этом абсолютное определяет (или, как говорят философы, детерминирует) собой относительное, а относительное обогащает абсолютное.

Попробуем рассмотреть это положение на конкретном примере. Как гласит Библия, Бог призвал пророка Моисея на гору Синай и поведал ему десять заповедей, по которым должен жить народ Израиля и которые вот уже сотни лет почитаются людьми — веруюшими и неверующими — как непреложно истинные, как основные устои подлинной нравственности. Проанализируем седьмую заповедь. Она предельно кратка: «Не прелюбодействуй> (Библия, Веiхий завет, Вторая книга Моисеева, гл. 20, п. 14). В том, что прелюбодеяние — грех, что оно безнравственно, согласны все, и верующие и неверующие, причем такое отношение к прелюбодеянию не меняется уже много сотен лет, и на первый взгляд, может показаться, что оно относится к чисду «вечных» норм морали. Но стоит перейти от этого абстрактного принципа к конкретному вопросу: «Что понимается под прелюбодеянием?», как мы увидим изменчивость его содержания в условиях различных исторических эпох. Заглянем в историю, и вот тут нас ожидают интересные открытия.

В той же Библии (но уже в Новом завете) мы находим определение прелюбодеяния людьми, жившими в начале новой эры: «Кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует» (Библия, Новый завет, от Матфея, гл. 5, п. 32). Библия утверждает, что эта заповедь принадлежит Иисусу Христу, но даже если это и так, то, несомненно, здесь отражены взгляды людей той эпохи. В том же виде эта заповедь повторена и далее: «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает> (там же, от Марка, гл. 10, п. 9); «Кто разведется с женою своей и женится на другой, тот прелюбодействует от нее» (там же, п. 11); «и если жена разведется с мужем своим и выйдет за другого, прелюбодействует» (там же, п. 12). Похожие утверждения мы находим и у других евангелистов.

Подобный взгляд на развод существовал незыблемо в течение многих столетий: развод — это прелюбодеяние, он безнравствен, богопротивен, он осуждается обществом, ибо разводиться — это величайший грех.

Обратимся к России: быт и нравы русского общества получили прекрасное отражение в живописи (картина В.В. Пукирева «Неравный брак», 1863) и в литературе. В романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» Онегин и Татьяна любят друг друга. Но!.. «Я другому отдана; я буду век ему верна». Однако, может быть, в Татьяне говорит просто внутреннее благородство? Возьмем другое произведение Пушкина — повесть «Дубровский». Владимир опаздывает на каких-то полчаса: обряд венчания свершился. Когда Дубровский открывает дверцу кареты со словами: «Вы свободны», Маша отвечает ему: «Поздно, я замужем». И оба понимают, что все кончено, что между ними непроходимая пропасть: брак свяшенен. Однако уже во второй половине ХIХ в. в России (как и во многих странах, идущих по пути прогрессивного развития) происходят огромные изменения в социальных, а отсюда и в бытовых отношениях. Общество не желает дальше мириться с диктатом церкви, с теми брачными цепями, которые она навечно накладывает на семью. Великий гений Льва Толстого позволяет ему открыть новые тенденции в брачных отношениях. Появляется роман «Анна Каренина», где впервые в русской литературе рассматривается тема развода. В романе инициатор развода — Анна выступает как человек высоконравственный: она любит и не желает дальше «жить во лжи», а противник развода — Каренин, наоборот, представлен как человек безнравственный, ибо не чувство, но лишь боязнь потери общественного престижа руководит его действиями. И Толстой не останавливается на этом! Он пишет пьесу «Живой труп», где нравственны все участники развода. И вместе с тем главный герой Федор Протасов вынужден окончить жизнь самоубийством. Кто виноват? Виноват закон, препятствуюший разводу. Он — безнравствен, он — главное зло.

Произведения Толстого вызвали бурную реакцию в русском обществе и немало способствовали тому, что «греховность» развода была поставлена под сомнение. А дальше пришла революция, и «святость» брака вместе с другими «буржуазными предрассудками» оказалась выброшенной на свалку истории. Брак был объявлен «частным делом». Он, правда, регистрировался, но государство перестало вмешиваться в дела брачного института, в результате - чего он превратился в пустую формальность: развестись можно было когда угодно, стоило это три рубля, и другую сторону извещали простой открыткой, что она «уже больше не супруг». Естественно, в этих условиях проблема нравственности или безиравственности развода больше никого не волновала.

Однако после Великой Отечественной войны, на которой погибло много мужчин, резко возросла детская беспризорность и безнадзорность. Вопрос о прочности брачных отношений со всей остротой встал на повестку дня. В 1944 г. принимается новый Кодекс о браке, семье и опеке, который узаконил для пресечения разводов поистине «драконовские меры». Развод стал невероятно сложной процедурой: для его осуществления требовалось выполнить массу формальностей, пройти две судебные инстанции, дать объявление в газете, заплатить порядочную сумму денег, и все равно суд имел полное право (и охотно этим правом пользовался) отказать истцу. Соответственно, изменилось отношение к разводу и со стороны общественного мнения: развод снова был объявлен одним из наиболее безиравственных деяний. Его причины подлежали обязательному разбору на общем собрании служебного коллектива, более того, он вызывал ряд партийно-административных санкций — мог повлечь исключение из партии (или, по крайней мере, строгий выговор), разведенный лишался права на выезд за границу, развод обязательно сказывался на продвижении по службе и тд, И только в последние годы развод перестал рассматриваться как «прелюбодеяние» и вызывает осуждение общественного мнения лишь тогда, когда он связан с действительно безнравственными обстоятельствами (например, оставление отцом многодетной семьи, расторжение брака с супругом-калекой, нуждаюшимся в помощи, и т.п.), а само понятие «прелюбодеяние» стало относиться только к супружеской измене. Причем в отличие от прежних времен, когда измена мужа прелюбодеянием не считалась, сегодня это понятие распространено на всех участников брачного союза.

Все вышесказанное позволяет достаточно отчетливо осознать диалектику абсолютного и относительного в морали: само понятие, принцип, норма и пр. в абстрактном виде может осознаваться как нечто «вечное», «абсолютное», но их конкретное содержание изменяется соотносительно с воззрениями исторической эпохи (а также в различных социальных условиях) и при этом может принимать характер, совершенно противоположный изначальному.