Мельников

ЖИЗНЕННЫЙ И ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ

Зайдя по надобности туда, я увидел нечто, меня необычайно поразившее: настолчак был обложен листами с картинками. Осторожно,

картинки, но еще не потонувшие, и они были тоже выловлены и как есть едко пахучими сунуты под кровать в надежде, что завтра все будет очищено для общей пользы искусства. До завтра. Проснувшись поутру, произведений под кроватью не оказалось, так и не рассмотренные, они пропали, и до сих пор они грезятся мне чудесным сном прекрасных творений».

«Для ухода за нами маленькими в помощь матери приехала ее сестра, нам тетя, девушка тетя Люба. Ей купили красивую шерстяную шаль с кистями, и в один прекрасный день эти кисти оказались у меня в коробочке с плотной

крышкой скрученными, и я в азарте всем показывал, как при открывании коробочки они шевелились там как живые черви».

Отец Мельникова тяготился службой, его тянуло к привычному крестьянскому труду. Уже на казенной квартире он завел двух коров, построил во дворе коровник. Но он мечтал иметь свое хозяйство, свой дом.

Когда Косте было семь лет, семья переехала

лесной опушке.

«Только что отстроенный домик наш выглядел щеголем,— вспоминал Мельников.— Домик малюсенький 7X7 аршин (5X5 м) и был поделен на три симпатичные комнатки с русской печью. Четыре окна обрамлены резными красивыми наличниками. Рубленые стены наполняли воздух комнат свежим ароматом сосны. Чисто строганные тесовые перегородки с обрезами коричневокрасных смоляных суков, выкорчевывать их из своих гнезд доставляло мне эстетическое наслаждение, а за хитрость эту от матери мне попало, так как перегородки оказались в дырках».

Мальчик жил в окружении природы. Деревья росли и на их участке, как бы переходившем в лес. За лесом речка Лихоборка, вблизи которой в играх с ровесниками много времени проводил Костя, впитывая в себя впечатления от природы. И через многие годы Мельников сохранил эти поэтические впечатления от окружающей его в детстве природы. Ему вспоминаются на участке дома «прекрасные девственные березы из белого шелка стволами, кудрявая с узор-

чатыми листьями и толстым стволом и крупными ягодами рябина, а сзади домика нетронутый кусочек лесной чащи с прямыми зелеными осинами и зарослями благовонного можжевельника». «Чудный лихоборский лес... Сколько бубенчиков, ландышей, фиалок, а грибов — они росли у ворот нашего дома, а то и на самом участке. Синички, снегири и другие певчие, их огромный хор возбуждал неизъяснимые чувства вольной красоты... лес — сказка, в самой глуши его барсучьи ямы с черной водой, сколько в нем чувствовалось пространства: осинки, березы, сосны, дубы, ореш-

30

ник, калина, волчьи ягоды; его районы, как страны света, отличались друг от друга породою, цветами, грибами, лаской или жутью». «Милая речка Лихоборка... какие плотины серебрились в твоей как утренняя роса, веселой, прозрачной водице. Юркие щурята, колючие окуни — стадами прогуливались под тенью зарослей шиповника, сочной травы с морем полевых цветов».

Отец Мельникова развил молочное хозяйство.

вырыт глубокий колодец. Хозяйство требовало участия всех членов семьи, в том числе и детей. В обязанности Кости входило летом вставать с восходом солнца, выгонять коров, передавая их в стадо пастуху, затем он разносил по дачам

молоко. На своей лошади в полдень ехали к стаду доить коров. Отец оставлял лошадь у железной дороги на сына, а сам переходил с кувшинами линию и шел к стаду. В послеобеденное время

спутанными лошадьми, которых выпускали пастись в лес. И так каждый день. Но не участие в хозяйственных заботах семьи составляло основное содержание жизни маленького Кости. Он и эти заботы воспринимал как часть счастливого детства среди природы. Природа была и тем им-

пульсом, и той средой, где зарождались первые, еще не осознанные стремления мальчика к созиданию, причем уже в раннем возрасте в этих характерных для всех детей «строительных»

Когда Костя «построил» во дворе водяную мельницу, врыв в землю два ящика на разных уровнях и заливая воду из колодца в верхний ящик, чтобы вращалось колесо, то это свидетельствовало лишь о мальчишеской изобретательности.

Но другая детская затея мальчика характерна уже именно для Мельникова, так как целью был необычный зрелищный эффект. «Я под секретом от других мальчишек,— вспоминает Мельников,— закапывал на луговине с ровной короткой травкой стеклянную банку, от нее был вырыт тоннель с постепенным выходом наружу в сторону солнца. На дно банки я укладывал

раскрашенную открытку с пейзажем. Банку сверху накрывал осколком стекла и задекорировал его и всю подземную работу свежей травкой — дерном, оставив на стеклышке круглое окошко для глаз. И все мои сверстники ложились по очереди смотреть подземное царство».

Еще одно (небезынтересное для понимания ранних творческих устремлений Мельникова) признание: «Я любил глину, это бывало ранней весной, когда солнцем она отогревалась у завалинки, и я лепил из нее цилиндрики, кружочки и другие геометрические формы, но никогда не тянуло меня лепить предметы». Речь идет о том,

что он не любил изображать что-то в глине. Но лепить, вернее создавать, так сказать, «архитектурные объекты» он пристрастился уже с малых лет.

ДЕТСТВО

Каждый год родители покупали детям легкие деревянные саночки. Костя строил из снега горку, причем строил с упоением, как художественное произведение. «Всю из снега, лепил ее как архитектурное сооружение, как скульптуру со строго отвесными стенами, тщательно выхаживал прямые углы, а скат сложной вогнутой кривой,— пишет Мельников,— лесенка тоже из снега с выточенными ступеньками, и чтобы забежать быстрее на гору лесенка шла рядом со скатом... В одну из зим можно было видеть на нашей улице не одну, а три горы,

Родители К. С. Мельникова — Степан

Илларионович и Елена Григорьевна

в центре главная, а по бокам ее точно на одинаковом расстоянии две маленькие горки».

С малых лет Костя любил рисовать. «Рисовали мы всегда зимой всей детворой и зачинщиком был я,— вспоминал Мельников.— Чаще всего такие занятия происходили по праздникам.

Унас были синий и красный карандаши и рисунок

увсех одинаковый: аллея из деревьев в кадушках, а внизу рисунок заканчивался домом».

Основу материального семейного благополу-

Выезжали еще засветло. Иногда родители брали с собой и сына. Путь был долгим. Изредка Костю посылали одного в поездку на пивоваренный или дрожжевой завод за кормом для коров. Маршрут проходил через весь город, мимо Кремля, и подросток с жадностью впитывал в себя впечатление от памятников московской архитектуры. Он уже с ранних лет любил Москву.

Учился Мельников в церковно-приходской

31

школе. Особым прилежанием в учебе не отличался. Любил чистописание — за этот предмет часто получал пятерку.

Костю все больше тянуло к рисованию. Сначала он рисовал, используя детские акварельные краски на картонной палитре. «Вид этих кругленьких красочек волновал меня, но при раскрашивании их цвета принимали белильный оттенок

именя огорчало. О моей страсти к краскам

ирисованию сообщили одному художнику, и он прислал мне целый ридикюль тюбиков масляных красок и несколько баночек с яркими эма-

левыми красками. Позже я узнал Панкратовскую лавочку на рынке, где мы и торговали молоком, и покупал в ней краски уже в новых тюбиках».

Встреча с В. М. Чаплиным

В 1903 году Костя закончил церковно-при- ходскую школу, т. е. получил начальное образование, и родители стали подумывать о его дальнейшей судьбе, подбирали ему профессию. О дальнейшей учебе не могло быть и речи. Любящие и заботливые родители не имели возможности дать своим детям образование сверх начального. Как-то в гостях у крестного Кости (И. Репкина) родители завели разговор о том, что надо бы как-то пристраивать к ремеслу сына. Присутствовал владелец иконописной мастерской Прохоров. Чтобы испытать способности подростка, ему дали срисовать серебряную спичечни-

ЖИЗНЕННЫЙ И ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ

цу с рельефным изображением скачущей тройки лошадей. Мальчик быстро все перерисовал, и Прохоров взял его к себе учеником в мастер-

скую в Марьиной Роще. Через неделю родители приехали навестить сына. Он очень скучал по семье и вольготной жизни, поехал с родителя-

ми домой и больше в мастерскую не вернулся. Так и не получился из него иконописец.

Вскоре жизнь подростка изменилась коренным образом. Помог случай. На рынке, где родители Кости торговали молоком, они познакомились с молочницей, которая носила молоко на дом,

(он создал первую в России систему водяного отопления с побудительной циркуляцией, занимался вопросами вентиляции промышленных

предприятий), совладельцу фирмы «В. Залесский и В. Чаплин». По протекции молочницы Авдотьи Ивановны, действовавшей через швейцара Михаилу, В. Чаплин заинтересовался талант-

32

ливым мальчиком. Первого сентября 1903 года Авдотья Ивановна привела Костю в контору фирмы, швейцар Михаила представил его Владимиру Михайловичу Чаплину, и с этого момента судьбы этих двух людей оказались так тесно связанными, что Константин Степанович считал В. Чаплина своим вторым отцом, воспитателем. Он был зачислен в фирму мальчиком, но уже в первый день знакомства Чаплин, введя оробевшего Костю в огромный светлый зал

с блестящим паркетом и лакированными столами, попросил его что-нибудь нарисовать. Мальчик почти весь день рисовал рельефный рисунок чугунной дверцы печки. Ознакомившись с рисунком, Чаплин спросил, хочет ли он учиться? «Я не в состоянии был что-либо ответить,— вспоминает Мельников,— стоял как столб, упершись глазами в пол. День был золотым в моей жизни». За него все решил Чаплин. Костя служил в фирме, и совладелец фирмы нанял для него учителя-художника, чтобы подготовить мальчика к вступительным экзаменам в художественное учебное заведение. Ученик оказался

способным и в 1 904 году выдержал экзамен по художественным дисциплинам в Московское Училище живописи, ваяния и зодчества, но провалился по русскому языку. Уровень подготовки в церковно-приходской школе оказался недостаточным, чтобы выдержать конкурсный экзамен.

Не учел этого и Чаплин, позаботившийся лишь о художественной подготовке своего воспитанника.

Чаплин вводит Костю в свою семью, где он занимается с домашней учительницей его детей. Летом, когда семья Чаплина выехала на дачу, Костю взяли с собой, отвели ему отдельную комнату, относились к нему, как к члену семьи (жена Чаплина помогала ему освоить элементарные манеры поведения, например за столом), и он продолжал готовиться к экзаменам.

Осенью 1905 года Мельников блестяще сдал вступительные экзамены и был зачислен на общеобразовательное отделение Училища живописи, ваяния и зодчества. Учился он в этом училище 12 лет, закончив сначала общеобразовательное

отделение — в 1910 году, а затем два специальных: живописное — в 1914 и архитектурное — в 1917 году. Все эти годы В. Чаплин отечески под-

держивал его, не торопил с завершением образования.

Уже в 1925 году, когда по проекту Мельникова возводился советский павильон на Международной выставке в Париже, Чаплин в письме Мельникову в Париж писал: «Я очень рад, что мне посчастливилось в этом худеньком мальчике угадать искру Божию».

Мельников всю жизнь с глубоким уважением относился к Чаплину и его памяти. Вместе с тем он возражал, когда Чаплина рассматривали как богатого благодетеля или же пытались

оценить его помощь молодому Мельникову как благотворительность. Он видел в отношении к нему Чаплина иные, более глубокие человече-

ские мотивы. В 1969 году Мельников писал Ф. Старру: «В Вашей большой статье о моем творчестве вы неправы к моему воспитателю. Вам,

ВСТРЕЧА С В. М. ЧАПЛИНЫМ

американцу, трудно представить, что в России были и есть натуры, способные к безрассудным порывам во имя Красоты. Вот этим и сияла прекрасная душа дорогого Владимира Михайловича Чаплина».

33

В Училище живописи, ваяния и зодчества

Двенадцать лет жизни Константина Степановича связаны с Училищем живописи, ваяния и зодчества. Он поступил в него пятнадцатилетним подростком, а окончил зрелым двадцатисемилетним человеком. Из малограмотного деревенского паренька он превратился за эти годы

в высокообразованного интеллигентного художника и архитектора.

К. С. Мельников в 1905 году (при поступлении в Московское училище живописи, ваяния и зодчества)

К. С. Мельников (второй справа) с семьей инженера В. М. Чаплина

Московское Училище живописи, ваяния и зодчества было важнейшим центром подготовки деятелей художественной культуры, вторым по значению после Петербургской Академии художеств. И если по уровню преподавания архитектуры Училище все же уступало Академии, то в области рисунка и живописи уровень обучения здесь был высоким.

Общеобразовательное отделение было своеобразной подготовительной школой для тех.

и архитектуры). Но именно на общеобразовательное отделение был очень большой конкурс, сюда стремились поступить люди самого различного возраста, из различных социальных слоев, те, у кого имелись художественные наклонности, но не хватало общего образования. Отбор претендентов был очень жесткий. В 1905 году Мельников был принят в числе одиннадцати из 270 сдававших конкурсные экзамены.

К. С. Мельников — студент Московского училища живописи, ваяния и зодчества, середина 1910-х годов

34

После первой неудачной попытки поступить в Училище Мельников еще сильнее желал стать его учеником. И вот его мечта сбылась. «Рисовать!—скромный лист бумаги, в руках уголь и какая беспредельность в выразительности! В музыке другое — слух, нужно иметь уши, а здесь нужно иметь глаза. ГЛАЗА! — что может быть красивее зрительной красоты! Рисуя, я брал уголь не за хвост, а поперек и нежно, почти воздухом, касался девственной поверхности бумаги. Чистые мои пальцы, мытые мылом через каждые 1 /4 часа, работали по бумаге, как по клавишам пианист, извлекая в ней те же звуки. Учебная жизнь степенная с теплотой русской школы, создавшей «Мир искусства», «Союз рус-

За пять лет обучения на общеобразовательном отделении учащиеся усваивали многие действительно общеобразовательные дисциплины (история, математика, естествознание и т. д.), но одновременно с этим большое внимание уделялось художественным дисциплинам. Основной был рисунок (гипсовые модели), который рас-

сматривался как общая художественная дисциплина, необходимая и живописцу, и скульптору, и архитектору.

Как вспоминает Мельников, «рисовали мы обязательно по три часа четыре первых дня недели... Рисовали углем вольной графикой на слоновой бумаге или французской, а я полюбил старый английский ватман». Руководили художественным воспитанием учащихся общеобразовательного отделения такие известные художники, как В. Бакшеев, С. Малютин, С. Иванов, Н. Клодт и др. Мельников делал большие успехи. Его рисунки («головки Мельникова») отмечались в 1910 году в одной из статей, посвященных обзору выставки работ Училища (газета «Русское слово»).

В. Чаплин советовал своему воспитаннику после окончания общеобразовательного отделения продолжать учебу на архитектурном отделении. Сам работавший в сфере строительства, он очень хотел, чтобы Мельников стал архитектором, считая, кроме всего прочего, что из художественных профессий эта наиболее надежно обеспечит его воспитаннику жизненный комфорт. Отечески он говорил Мельникову, что не живопись, а архитектура даст ему материальный достаток, и добавлял, что не хочет, чтобы его любимый воспитанник «ходил в рваных штанах». Было решено, что Мельников после окончания общеобразовательного отделения пойдет на архитектурное отделение. Мельников так и сделал и почти месяц занимался на архитектурном отделении. Однако вскоре он обнаружил, что из тех,

кто учился с ним на общеобразовательном отделении, на архитектурное перешли те, кто плохо рисовал, а наиболее одаренные в художественном отношении предпочитали идти на живописное отделение. Такие же советы слышали они и от своих преподавателей-художников. Мельников считался одним из наиболее способных на своем

ЖИЗНЕННЫЙ И ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ

Думаю, что все это сыграло немаловажную роль в дальнейшей творческой деятельности Мельникова в архитектуре. Как творческая личность он созревал тогда, когда приобретал навыки рисовальщика и живописца, присматриваясь к архитектуре как бы со стороны, не осваивая в этот очень важный для себя этап творческого возмужания академических штампов, которыми изобиловала тогда методика преподавания на архитектурном отделении Училища.

Когда же он приступил к непосредственной учебе на архитектурном отделении, он уже сло-

38

жился как художник, ему уже не страшны были академические штампы. Он осваивал лишь чисто профессиональные приемы и навыки профессии архитектора, пропуская их через свое художническое видение пластики объема, особенности которого проявились уже в его ученических рисунках.

Показательно, что архитектор Мельников во всех вариантах автобиографических записок вспоминает прежде всего своих преподавателей по общеобразовательному и особенно по живописному отделению и практически ничего не пишет

В УЧИЛИЩЕ ЖИВОПИСИ, ВАЯНИЯ И ЗОДЧЕСТВА

об учебе на архитектурном отделении. Это нельзя считать случайностью. Мельников действительно считал, что для формирования его как творческой личности годы учебы на живопис-

ном отделении были решающими. Здесь он пишет этюды в фигурном классе, переходит в натурный класс, где занимается у известного художника А. Архипова. Наконец, для него открываются двери мастерских, где преподавал уважаемый все-

ми С. Малютин, но где самым любимым учителем был Константин Коровин, «гений живых красок»,— как напишет о нем Мельников. «Чарую-

39

щее обаяние. Мы еще ученики, а с ним возносились в высшую сферу творчества. Щеголь, красавец мужчина, золотая пора возраста, без прически, парижские жилеты, опьяненные глаза, золотой портсигар в наше распоряжение. Приходил редко и то к концу урока, и эта малость была великой. Перстнем резкий стук, и Никанор

сходит с подмосток, веером окружаем его, он садится на запачканный табурет. Задымили и слушаем про Париж,.. Однажды глаза его остано-