Kultura_i_lichnost / Мифы народов мира / Мифы народов мира II

Во многих отношениях сходные архаические и романтические представления об О., как рамкой, охватывают эпоху, когда демифологизирующийся образ О. превращается в элемент полумифологизированного пространства, выделяя при этом из себя многочисленные персонифицированные образы О. или моря (ср. Посейдон, Нерей, нереиды и среди них мать Ахилла Фетида, Амфитрита, Понт, Форкис, Тавмант, Тритон, Афродита Понтия и т. п. у древних греков; Мару ты у древних индийцев и т. п.). С этими персонифицированными образами моря (или О.) связано большое число сюжетов. См. также Вода, Река.

Лит.: Gaerte W., Kosmische Vorstellungen im Bilde prдhistorischer Zeit. Erdberg, Himmelsberg, Erdnabel und Weltstrцme, «Anthropos», 1914, Bd 9, S. 956—79; Kayser O., Die mythische Bedeutung des Meeres in Дgypten, Ugarit und Israel, В., 1959 (Beihefte zur Zeitschrift fьr die Alttestamentliche Wissenschaft, v. 78); Leaсh M., The beginning: creation myths around the world, N. Y., 1956; Long Ch. H., Alpha: the myths of Creation, N. Y., 1963; Schier К., Das Erdschцpfung aus dem Urmeer und die Kosmogonie der Vцlospa, в сб.: Mдrchen, Mythos, Dichtung, Mьnch., 1963; Warren W. F., The earliest cosmologies, Н. Х., 1909; Jobes G., Dictionary of mythology, folklore and symbols, pt. 2, N. Y., 1962.

В. H. Топоров.

ОКНО, важный мифопоэтический символ, реализующий такие семантические оппозиции, как внешний — внутренний и видимый — невидимый и формируемое на их основе противопоставление открытости — укрытости, соответственно опасности (риска) — безопасности (надёжности). В тех строительно-архитектурных традициях, где О. как стандартный элемент построек не получило развития, его символическую нагрузку несёт образ двери.

В большинстве культур О. имеют сравнительно позднее происхождение. В отличие от жилищ обычного типа храмовая архитектура ещё долго не знает О.; самые сакральные части храма (святилище, алтарь и т. п.) старались скрыть от света и постороннего взгляда. Мотив связанной с О. опасности известен уже в западносемитской мифологии. Согласно одной из версий мифа, противник Балу (Баала), бог смерти и подземного царства мёртвых Шуту проникает к нему во дворец именно через О., сделанное строителем дворца Кусар-и-Хусасом (ср. в Библии: «...ибо смерть входит в наши окна», Иерем. 9, 21). О. как нерегламентированный вход в дом (вместо двери), согласно мифопоэтической традиции, используется нечистой силой и смертью. Отчасти поэтому О. первоначально выходят внутрь, во двор; обращенные же наружу, они с целью усиления безопасности жилища нередко окружаются магической резьбой, орнаментом и т. п. Вместе с тем с помощью О. обманывают смерть (через О. выносят покойника) или нейтрализуют опасность (ср. влезание через О., передача в него маленьких детей в обряде переселения в новый дом).

Символика О. как глаза дома, его неусыпающего ока связана с тем, что О. обеспечивает просматриваемость примыкающей территории и заблаговременное знание об опасности. Чаще всего О. в языке и обозначается как глаз, как то, через что смотрят, как проводник света (ср. рус. «окно», «око»; болг. прозорец; хетт, lutta- из индоевроп. *luk-to- от корня *luk, «светить», «светать»; др.-англ. eagpyrel, букв, «впадина глаза»; др.-исл. uind-auga, букв, «ветровой глаз»). Отсюда символика О. как образа света, ясности, сверхвидимости, которые позволяют установить связь человека, его души с солнцем, небесными светилами, богом («...окна же в горнице его были открыты против Иерусалима, и он три раза в день преклонял колена и молился своему богу и славословил его...», Дан. 6, 10). О. связано с другим оком — с солнцем. Они соприродны и единосущны как носители света (над О. или на ставнях нередко изображается солнце или даже солнце с глазом; иногда О. имитирует своей формой глаз или солнце). О. может соотноситься и с луной (ср. франц. lunette, «круглое окошечко», «глазок», во множ. числе — «очки» при lune, «луна»). Подобно тому как субъект (в частности, мифологический персонаж) отворяет О. и видит всё — вплоть до солнца, бог открывает небесное О. для солнца и дождя (ср.: «...в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились», Быт. 7, 11; «...ибо окна с небесной высоты растворятся, и основания земли потрясутся», Ис. 24, 18). Обычай открывать О. (при восходе солнца или когда оно достаточно высоко) аналогичен божественному акту выпускания солнца из небесного О. Мотив отворения О. для солнца (ср. в детских песнях: «Солнышко, солнышко! Выгляни в окошко...»; ср. также мотив отворения солнечных врат, напр., в Древнем Египте) входит в сюжет расширенной версии «основного мифа» и в соответствующий ритуал. После того как вызван плодоносящий дождь, солнцевы дети просят, чтобы дождь прекратился и выглянуло в О. солнышко («Солнышко, ядрышко, /Посмотри в окошко!/Твои детки плачут,/По камушкам скачут...»). Не исключено, что в реконструируемом мифе дети солнца были похищены через О. противником бога грозы, о чём можно отчасти судить по мотивам русских сказок о похищении петуха — зооморфного образа солнца, нарушившего запрет открывать О. В хеттском мифе божество Инар предупреждает героя: «Если из О. выглянешь, жену свою и детей не увидишь», и герой, ослушавшись, теряет жену и детей. Похищение из О. (при том, что О. равно оку, глазу) даёт основание видеть в указанной русской сказке и инверсию мотива похищения ока, который в неинвертированном виде выступает в хеттском мифе о похищении глаз бога грозы (или его сына) и последующем их возвращении. Мотив О. воспроизводится и в такой славянской трансформации индоевропейского мифа, как сказания о князе-оборотне Всеславе и Вольге-Волхе у восточных славян и Змее Огненном Волке у южных. Основную информацию, предопределяющую развитие сюжета, получают у О. («А втапоры Волх, он догадлив был:/ Сидючи на окошке косящатом, /Он те-то де речи повыслушал»). С помощью О. осуществляются и злоумышленные планы в том же змееборческом сюжете («А молода Марина Игнатьевна, /Она высунулась по пояс в окно..., /А сама она Змея уговаривает: / Воротись, мил надёжа, воротись, друг!» — былина о поединке Добрыни со Змеем Горынычем).

О. — неизменный атрибут мифологических сюжетов с любовным свиданием. Через него девица впервые видит своего избранника (напр., Мелхола, пляшущего перед ковчегом Давида) или «показывает» себя ему («Иезавель же... нарумянила лицо своё, и украсила голову свою, и глядела в окно»; 4 Царств 9, 30). О. — тайный вход в дом любимой, последняя грань, отделяющая возлюбленных от соединения (ср. Зевса у О. Алкмены, Диониса у О. Алфеи).

Всевидящее О.-око в инвертированном виде выступает как всевидимое О. Оно — одно из типичных мест эпифании: бог, божества, цари, герои, их дальнейшие трансформации и воплощения, вплоть до театральных персонажей, в частности кукол, часто выступают именно в О. или у О. Граница, преграда между внутренним невидимым и внешним видимым с одним или многими О. (или дверьми, вратами), через которые появляется божество, жрец, священник, актёр, кукла, присутствует и в иконостасе, и в проскении, и в ряде других сакральных и десакрализованных образов. Украшение О. извне, включая колонны, столбики по бокам О., навесы, навершия, антропоморфные и зооморфные элементы (стражи О., львиные головы, маски и т. п.) тесно связывают О. с такими сакрально и мифологически отмеченными местами, как трон или царское место, епископская кафедра, эдикул, ложа и т. п.

В. Н. Топоров.

Мифопоэтическая символика О. воплотилась в европейском изобразительном искусстве. О. в форме розы (включающее 12 знаков зодиака, символы 4 элементов, изображения различных человеческих «трудов и дней») играло кардинальную роль в структуре фасадов готических соборов как образ идеального мироустройства. В миниатюрах и алтарных образах немецкой и нидерландской школ 15 — начала 16 вв. О. трактовалось как бог-отец (одно О.) или святая троица (три О.), или как намёк на грядущие страсти Христовы (О. с крестообразным переплётом в сценах благовещения или встречи Марии с Елисаветой). Богатой религиозно-мифологической метафорикой отличается мотив миниатюрного окошка, отражающегося на сферической поверхности стекла, выпуклого зеркала или даже зрачка (у А. Дюрера). Таковы, например, отражения О. на хрустальной сфере творения как символ Логоса в сценах с Христом как спасителем мира. Для романтизма (особенно немецкого — К. Д. Фридрих и др.) важен мотив О. как символа прорыва в неведомое, поэтического вдохновения, реже — смерти. В живописи символистов, «Мира искусства», а также Р. Дюфи, А. Матисса, М. Шагала О. вводится в образ как способ дополнительно подчеркнуть многомерность мира (вид из О. — «картина в картине»). Модернисты используют мотив О. для утверждения тотальной непознаваемости бытия (О., открывающие «вид в никуда», у М. Дюшана, забитые или раскрытые на глухую стену О. в живописи Р. Магрита).

M. H. Соколов.

Лит.: Зернов Б. А., «Взгляд из окна» в немецком искусстве эпохи романтизма, в кн.: Труды Государственного Эрмитажа, т. 14, Л., 1973; Фрейденберг О. М., Семантика архитектуры вертепного театра, «Декоративное искусство», 1978, № 2; Цивьян Т. В., К семантике пространственных элементов в волшебной сказке, в сб. Типологические исследования по фольклору. Сборник статей памяти В. Я. Проппа, М., 1975; Eisler R., Weltenmantel und Himmelszelt, Bd 1—2, Mьnch., 1910; Wilgus D. K., The girl in the window, «Western Folklore», 1970, v. 29, № 4; Gottlieb C, The esscape through the window: a figura for Christ's Victory over Death, «Wallraf-Richartz Jahrbuch», 1973, Jg. 35.

ОKHXA МАУ, в мон-кхмерской мифологии у народа самре (Кампучия) доброе божество. От О. М. зависит смена сезонов, рост растений. Он же посылает людям любовь. Считается, что он активен только в дневное время. По-видимому, О. М. — божество солнца и света. Он же — покровитель поселений, но обитает на лесной опушке. У него есть жена Нанг Панг, живущая на горе. Гнев О. М. выражается в грозах. Его антагонист — Окнха Меас.

Я. Ч.

ОKHXA MЕAC, в мон-кхмерской мифологии у народа самре (Кампучия) злое божество. Вызывает лихорадку и другие болезни. Часто воплощается в тигра, змею. Его супруга Нанг Вар также очень вредит людям.

Я. Ч.

ОКОПИРМС, в прусской мифологии высший бог. В латинских и немецких источниках (между 1530 и 1615) О. всегда стоит на первом месте в списках богов, тогда как второе место обычно занимают или бог света Звайгстикс, или бог моря Аутримпс. В О. смешивались две функции, отражавшие две традиции. С одной стороны, он — вседержитель и всё, что есть в мире, подвластно ему («бог неба и земли»). С другой стороны, при описании прусского пантеона в связи с вертикальной структурой мира О. — бог самой верхней из сфер («бог неба и звёзд»). Поскольку О., будучи всегда на первом месте в списках прусских богов, тем не менее никогда не фигурирует в текстах иного рода (в отличие от подавляющего большинства других божеств), можно с большой вероятностью предположить, что О. выступал в той же функции, что и Диевас-Диевс в восточнобалтийской традиции. Это предположение подтверждается и этимологией имени О. — из прус, uka- и pirms, «из всех первый». Как и Диевас-Диевс, О., видимо, представлял собой абстрактное божество и характеризовался малой актуальностью, отсутствием конкретных действий и мифологических мотивов. В одном из источников О. сопоставляется с Сатурном.

В. И., В. Т.

О-КУНИНУСИ, О-кунинуси-но ками [др.-япон. «бог — хозяин большой (великой) страны»], в японской мифологии земное божество. По мифической генеалогии «Кодзики», он считается потомком Сусаноо и Кусинада-химэ в шестом поколении. Его отцом был бог Амэ-но-фуюкину-но ками, а матерью богиня Сасикуни-вака-химэ. По генеалогии «Нихонги», он — сын Сусаноо. Ни одно из божеств японской мифологии не имеет такого количества имён, как О. — семь. Это, видимо, — следствие важности его роли в мифологическом комплексе и его популярности.

О. — главное божество провинции Идзумо. С ним связано множество сюжетов, в которых он предстаёт как добрый и гуманный бог, всегда добивающийся успеха. Первый миф об О. рассказывает о зайце-прорицателе из Инаба (см. Акахада-но усаги), об убийстве О. раскалённым камнем и о чудесном оживлении его богинями Умуги-химэ и Кисакаи-химэ. Испытания О. на этом не заканчиваются. Его братья — ясогами («множество богов») забивают в огромное дерево клин, помещают О. в образовавшуюся щель, выбивают клин, и О. раздавлен насмерть. И снова боги воскрешают его. О. спасается от стрел преследующих его братьев и по совету бога О-я-бико-но ками решает отправиться в Нэ-но катасукуни, где пребывает Сусаноо. Приблизившись к дворцу Сусаноо, О. встречает Сусэри-бимэ — дочь Сусаноо, с которой обменивается взглядами, означающими, что отныне между ними заключён брачный союз. Сусаноо не даёт согласия на этот брак и устраивает О. ряд испытаний. Сначала он посылает О. ночевать в змеиное жилище, но того выручает волшебный шарф, отгоняющий змей, который ему украдкой дала Сусэри-бимэ. На вторую ночь он должен спать в помещении, полном ос и сороконожек, и снова его защищает специальный волшебный шарф. Наконец, О. должен отыскать в горящей траве на лугу стрелу, пущенную Сусаноо. От огня его спасает в своей норе мышь. Она же выносит из огня и вручает ему стрелу. Разгневанный успехами О., Сусаноо приказывает О. вычистить из его волос ядовитых насекомых. Во время этой процедуры Сусаноо засыпает. О. берёт меч, лук и кото (лютню), принадлежащие Сусаноо, сажает на спину Сусэри-бимэ и бежит из Нэ-но катасукуни, предварительно крепко привязав Сусаноо за волосы к стропилам дворца. По дороге кото задевает за дерево, и разбуженный звоном струн Сусаноо устремляется в погоню. Он преследует беглецов до прохода из страны мрака в страну света и, не догнав, сменяет гнев на милость, благословляет новобрачных и призывает О. использовать меч и лук для усмирения враждебных земных божеств, что тот и делает. В мифах о чудесном возрождении О. и о трудных и опасных испытаниях, которым он подвергался, нашли отражение древние обряды инициации (см. Инициация и мифы).

Следующий цикл мифов повествует о том, как О. устраивает мир. В этом ему помогает божество-карлик Сукунабикона. Вместе они сажают деревья и травы, знакомят человека со способами врачевания недугов и определяют средства защиты от бедствий, причиняемых птицами, зверями и пресмыкающимися, т. е. выступают в функции культурных героев. (В «Харима-фудоки» эти два бога представлены как одно божество Онамути-сукунахиконэ-но микото, также занимающееся устройством мира.)

Некоторое время, до решения небесных богов распространить свою власть на землю, О. управляет землёй. После нескольких неудачных попыток отобрать управление у О. (небесные посланцы оставались жить на земле, не вступая в борьбу с О.) небесные боги отправляют на землю Такэмикадзути и Амэ-но-торифунэ-но ками (согласно «Кодзики»; в «Нихонги» второй бог назван Амэ-но-фуцунуси-но ками). Этих богов на земле встречает О. Узнав, кто они и причину их появления на земле, он говорит, что сам дать согласия на передачу земли не может, а что решить должен его сын Котосиронуси. Согласно «Нихонги», О. и его сын добровольно передают управление землёй небесным богам. В «Кодзики» же Котосиронуси прячется от прибывших богов, а другой сын О. — Такэминаката вступает в единоборство с Такэмикадзути. Последний одерживает верх, и земля передаётся небесным богам. В тексте «Когосюи» несколько иная трактовка событий: небесные посланцы подчинили всех, кто сопротивлялся их божественным войскам, и только после этого О. и его сын уступают бразды правления землёй. В этом мифе, видимо, нашли отражение межплеменные войны за гегемонию. Необходимо отметить, что О. — один из немногих явно персонифицированных богов японской мифологии. Именно ему посвящено первое святилище, напоминающее своей архитектурой человеческое жилище.

Лит.: Иэнага Сабур о, История японской культуры, М., 1972; Иофан З. Б., Культура древней Японии, М., 1974; Дейл Сондерс Э., Японская мифология, в кн.: Мифология древнего мира. [Сб. ст.], М., 1977.

Е. К. Симонова-Гудзенко.

ОЛИМП (Плхмрпт), в греческой мифологии гора в Фессалии, на которой обитают боги. Название О. догреческого происхождения (возможна связь с индоевропейским корнем uli<uelu, «вращать», т. е. указание на округлость вершин) и принадлежит ряду гор Греции и Малой Азии. На О. находятся дворцы Зевса и других богов, построенные и украшенные Гефестом. Ворота О. открывают и закрывают горы, когда боги выезжают на золотых колесницах. О. мыслится символом верховной власти нового поколения богов-олимпийцев, победивших титанов.

А. Т.-Г.

ОЛИМПИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ, см. в ст. Греческая мифология.

ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ, персонификация, присущее мифопоэтическому сознанию свойство перенесения на неодушевлённые вещи и явления черт живых существ: человеческих (антропоморфизм, антропопатизм) или животных (зооморфизм), а также наделение животных качествами человека.

В поэтическом языке О. как средство повышения выразительности используется при описании явлений неодушевлённого мира: «Прощай, свободная стихия!» (А. С. Пушкин); «Терек воет, дик и злобен, меж утёсистых громад, буре плач его подобен, слёзы брызгами летят» (М. Ю. Лермонтов); «О чём ты воешь, ветр ночной, о чём так сетуешь безумно?» (Ф. И. Тютчев), человеческих действий, чувств и отношений: «Как пахарь, битва отдыхает...» (А. С. Пушкин) и т. п. Однако если поэтические О. являются лишь метафорами, образными сравнениями, выступая как литературный приём, то в мифологических и религиозных представлениях О. — некие воображаемые реальности, служащие для своеобразного объяснения явлений природы или человеческой жизни. Здесь это не частный вид метафоры, а особый, и притом наиболее богатый содержанием вид символа. В таких символических О. обозначаемое, т. е. та реальность, которая, собственно, скрывается за символами, мыслится как живое и личностное начало, а обозначающее, т. е. эмпирические, данные людям в восприятии проявления этого личностного начала, условно изображается по аналогии с человеческими действиями, чувствами, мыслями и т. п., т. е. уподобляется им посредством метафористических и стилистических О. Например, Уран и Гея — личностно понимаемые стихии, отношения между которыми уподобляются человеческому бракосочетанию. Весь рассказ об их соитии и потомстве не буквален, а символичен (и благодаря этому имеет познавательный смысл). Буквально лишь «О. первого порядка» — древнее верование в их личностные свойства. Наличие О. служит определяющим признаком любого мифологического повествования.

Вопросы о соотношении поэтических и религиозно-мифологических О., равно как и проблемы их происхождения и функций, по-разному трактуются представителями различных научных направлений. Старая «мифологическая школа» (Я. Гримм, М. Мюллер, А. Н. Афанасьев и др.), не различая виды О., пыталась свести любой фольклорный персонаж к древним мифологическим представлениям, рассматривая его как деградировавший миф, как О. солнца, луны, грозы и пр. Позже стали разграничивать разновидности О. и даже противопоставлять их одно другому. Ю. П. Францев противопоставлял поэтическое (сказочное) О. природы образам религиозно-мифологической фантазии. Всё более широкое распространение получают взгляды на О. как на один из способов символического кодирования реальности, позволявший человеку объяснять себя самого и окружающий мир, персонифицируя себя в природе. Наивное очеловечивание природной среды вело через первобытные верования (фетишизм, анимизм, тотемизм, мана-оренда) к такому «метафорическому» сопоставлению природных и культурных объектов, которое выразилось в сложных тотемических классификациях и (шире) в мифологическом символизме, представлении космоса в зооантропоморфных терминах, отождествлении микро- и макрокосма (см. статьи Модель мира, Первочеловек, Животные в мифологии). Согласно этим представлениям, космологическая картина мира описывалась древними с помощью синонимических рядов, понятий, относящихся к различным срезам бытия, так что одни и те же элементы космоса (небо, земля, огонь, вода, ветер и т. д.) могли быть олицетворёнными участниками космогонической драмы (ср. Уран, Гея, Агни, Ваю, Варуна и т. д.), а могли выступать и как деперсонифицированные и даже абстрактные классификаторы. Отсюда часто встречающийся в мифах обратный О. процесс «овеществления» живого. Характерным примером здесь может служить сюжет происхождения частей мира и вещей из тела первочеловека (Пуруша, Имир и т. п., см. Космогонические мифы). Первоначальным источником О. был «синкретизм древнейшей поэзии» (выражение А. Н. Веселовского), который вмещал в себя и архаические обряды, и простейшие мифы, и элементарные верования, и начальные формы поэтического творчества, так что различение религиозно-мифологических и поэтических О. стало актуальным лишь с появлением литературы (см. Литература и мифы). О. органически входили в самый сюжет сказки и мифа, поскольку на всём мироощущении первобытного человека лежала печать его близости к природе, невыделенности из окружающей среды — природной и социальной.

Склонность человеческого сознания к О. окружающей действительности, несомненно, была психологической предпосылкой к возникновению религиозных верований. При этом собственно религиозный элемент может быть слабо выражен или даже совсем отсутствовать в том или ином О.: критерием чаще всего служит здесь наличие или отсутствие культа — поклонения данному мифологическому образу. Например, в мифологических представлениях некоторых австралийских и африканских племён определённое место занимает О. неба, но это в большинстве случаев бледный и тусклый образ, ему не приписывают вмешательство в жизнь людей, а потому ему и не поклоняются. Напротив, другие природные явления, особенно бурные, угрожающие жизни человека: гроза, наводнение, разрушительный циклон и пр. — олицетворяются в образах, служащих предметом религиозного поклонения. Отсюда образы грозных богов природы в разных религиях.

Различаются и степени О.: в одних случаях можно лишь догадываться о наличии олицетворённого образа того или иного явления природы. Таковы «хозяева» тайги, горы, моря, промысловых животных в верованиях народов Сибири. Здесь трудно бывает установить, поклоняются ли, например, антропоморфному образу «хозяина» моря или самому морю? Такого рода «непроявленность», символичность характерна для наиболее чистых форм мифопоэтического сознания. В других случаях, например в античной греческой мифологии, налицо яркие и пластичные, чисто человеческие образы богов. Это бытовое человекоподобие олимпийского пантеона, его детальная антропоморфизация и ослабление символического начала свидетельствуют об упадке мифологического мышления, его перерождении в систему философских аллегорий и условно-поэтических приёмов.

Типовым примером мифопоэтического восприятия окружающего мира могут служить О., связанные с земледельческим хозяйством разных народов: зреющее или созревшее на полях зерно олицетворялось то в человеческом, то в животном образе (эти поверья детально исследовали немецкий этнограф В. Манхардт и Дж. Фрейзер). Индейцы Северной Америки называли кукурузу — их главную пищу — «маисовой матерью», «старой женщиной» и т. п., и устраивали в честь неё праздники с жертвоприношениями. Народы Юго-Восточной Азии, питавшиеся главным образом рисом, верили в «рисовую мать» или в «духа риса». У европейских крестьян, особенно в Центральной и Северной Европе, были поверья о «хлебной матушке», «ржаной девушке», «старике» и пр., живущих в хлебном поле. Но ещё чаще хлебное поле олицетворялось в животных образах, притом самых разнообразных (волк, собака, заяц, лисица, петух, гусь, кот, бык, козёл, свинья, лошадь и др.). Эти О. выражались в особых поговорках, прибаутках, детских стращалках: «Вот хлебный кот придёт и заберёт тебя», «Ржаной волк придёт, съест тебя», «Там, в хлебном поле, сидит большая собака», «Козёл сидит в снопе» и т. п. Если ветер колышет ниву, говорят: «Волк бежит по полю» и пр. Верили, что животное — дух поля, дух хлеба, когда хлеб жнут, отступает постепенно в несжатую часть поля и под конец остаётся в последнем снопе. Когда последний жнец его срезал, говорили: «Он поймал волка», «Он убил зайца», «Берегись волка» и т. п. Последний сноп мог выступать и в антропоморфном оформлении («дед», «баба», «именинник»). Он был предметом различных магических обрядов, его хранили до будущего посева.

Но есть очень много мифологических образов, которые не могут быть сведены к простейшим и непосредственным О. одного какого-то явления действительности: в них сплелись и слились черты разнообразного происхождения, и трудно выделить в них первичные О. Таковы, например, Зевс, Аполлон, Афина, Гера, Артемида, Гермес, Посейдон. Почти невозможно составить представление и о том, в какой исторической последовательности сменяли одно другое О. разных явлений природы и общественной жизни. Поэтому приходится ограничиться лишь примерным, далеко не полным перечнем вещей, явлений, понятий, которые подвергались О. Олицетворялись небесные явления : солнце, луна (эти два светила олицетворялись как два взаимосвязанных человеческих существа, непременно разного пола: если солнце мужчина, то луна женщина, и наоборот); созвездия и отдельные звёзды, Млечный путь, полярное сияние; небо и земля (опять-таки как существа разного пола, чаще небо — мужского, земля — женского); атмосферные явления — ветер, тучи, гроза, дождь, радуга и пр.; элементы ландшафта — гора, река, озеро, лес (дерево), пустыня, степь, море и пр.; вся видимая природа (образ бога-творца, демиурга, мироустроителя); предметы человеческой культуры и социального порядка (образ культурного героя); человеческое хозяйство, промыслы (духи — покровители охоты и других промыслов), земледельческое хозяйство (духи — покровители земледелия, демоны плодородия, зооморфные и антропоморфные О. урожая), скотоводство (святые — покровители скота); огонь, вода; семейный и домашний быт (покровители семьи, пенаты, лары, домовой и др.); брачно-семейные и кровно-родственные отношения (боги — покровители семьи и брака, любви, деторождения); болезни (лихорадки, трясцы, оспа и др.); смерть (божество смерти, дух умершего, хозяин загробного мира); благополучие и неудачи (доля — недоля, мойры, норны, злыдни); войны (божества войны и победы); социальный мир и порядок (боги — учредители и покровители порядка, правосудия, справедливости, хранители обычаев и пр.). Особняком стоит чрезвычайно интересная категория мифологических О., особенно тесно слитая с обрядностью: О. праздников и обрядов. Таковы Коляда, Карнавал, Куарезима (великий пост, от лат. quadragesimus, «сороковой»), Пэр-Ноэль («отец-рождество»), фея Бефана, Карачун, дед-мороз, русалка.

Лит.: Афанасьев А. Н., Поэтические воззрения славян на природу, т. 1 — 3, М., 1865—69; Тэйлор Э., Первобытная культура, пер. с англ., М., 1939; Вундт В., Миф и религия, СПБ, [1913); Фрэзер Д ж., Золотая ветвь, М., 1980; Лосев А. Ф., Античная мифология в её историческом развитии. М., 1957; Неклюдов С. Ю., Особенности изобразительной системы в долитературном повествовательном искусстве, в сб.: Ранние формы искусства, М., 1972; Штернберг Л. Я., Первобытная религия в свете этнографии, Л., 1936; Попов Б. Б., Пережитки древних дорелигиозных представлений долганов на природу, «Советская Этнография», 1958, № 2; Францев Ю. П., У истоков религии и свободомыслия, М.—Л., 1959; Роднянская И. В., Олицетворение, в кн.: Краткая литературная энциклопедия, т. 5, М., 1968; Mannhardt W., Die Korndдmonen, В., 1868; его же, Wald- und Feldkulte, 2 Aufl., Bd 1 — 2, В., 1904—1905; Use пег Н., Gцtternamen, 3 Aufl., Fr./M., 1948.

С. А. Токарев.

ОЛОКУН, в мифологии йоруба бог моря. Иногда выступает как женское божество. О. порождён Орунганом, его жена — Олоса, богиня лагуны Оса. О. живёт в огромном дворце в море, морские духи — его слуги. Однажды О., разгневавшись на людей, решил уничтожить их, затопив землю. И многие погибли, но вмешался Обатала и спас остальных людей. Он связал О. семью железными цепями и вернул его во дворец. О. особенно почитали рыбаки и жители побережья.

Е. К.

Олокун. Культовая скульптура йоруба. Нигерия, Музей Ифе.

ОЛОРУН («хозяин неба»), в мифологии йоруба глава пантеона богов (ориша). О. передал управление небесным сводом и миром созданному им Обатале. Как божество, не вмешивающееся в дела людей (deus otiosus), О. сходен с главами пантеонов других африканских народов (см., напр., Маву-Лиза).