Лекции-История и методология языкознания

Новый этап развития сравнительно-историче­ского метода связан с именем крупнейшего не­мецкого учёного Августа Шлейхера (1821—1868). В юности Шлейхер долго колебался в выборе профессии: занимался ботаникой, потом бого­словием, но параллельно учил много самых раз­ных языков от санскрита до китайского и араб­ского. Любовь к языкам в конце концов победила, но всю жизнь Шлейхер не бросал и ботанику. Его увлечением было готовить препараты из рас­тений для изучения их под микроскопом.

За два десятилетия лингвистической деятель­ности учёный сделал многое разработал срав­нительную грамматику индоевропейских язы­ков, написал «Индоевропейскую хрестоматию», труды по отдельным ветвям индоевропейской семьи языков, прежде всего по германским и сла­вянским. Шлейхер работал несколько лет в Пра­ге и стал лучшим в Германии знатоком славян­ских языков. За их изучение он был избран иностранным членом Российской академии наук. Учёный первым начал систематически изу­чать литовский язык, показав, что этот язык очень важен для индоевропеистики, поскольку сохра­нил много древних явлений. Писал он и труды теоретического характера, в которых чувствует­ся влияние Вильгельма фон Гумбольдта. Ко все­му немецкий учёный подходил как эксперимен­татор, что в конце концов стоило ему жизни. Закаляя зимой своё здоровье, он простудился, ре­шил испытать на себе новый метод лечения и умер от этого на 47-м году жизни, не закончив «Сравнительную грамматику славянских языков».

Шлейхер интересовался и конкретными фак­тами, и общими законами развития языков. В его время самой активно развивавшейся наукой была биология, особенно большую популяр­ность получила появившаяся в 50-х гг. XIX в. теория эволюции Чарлза Дарвина. Шлейхер стал своего рода «дарвинистом» в языкознании, ему представлялось, что языки — это те же ор­ганизмы (возможно, здесь сказалось его увле­чение ботаникой). Они рождаются, растут, ста­реют и умирают, ведут между собой борьбу за существование и подчиняются законам есте­ственного отбора. Такой подход, конечно, был слишком упрощённым и прямолинейным, но на его основе удалось выяснить многие законо­мерности развития языков.

Некоторые утверждения Шлейхера были оп­ровергнуты последующей наукой. Так, он со­хранял романтические представления о древ­них индоевропейских языках (санскрите, древнегреческом, латинском) как самых совер­шенных и связанных с «мудростью древних». Доказательством совершенства служила слож­ность морфологии этих языков. Вслед за Гум­больдтом он выделял два этапа в развитии языков; доисторический этап он тоже понимал как развитие языков от простого к сложному. Но последующий исторический этап языка Шлейхер считал регрессом, «распадом языка в отношении звуков и форм». Так, английский и французский языки, морфология которых упростилась, рарессировали, согласно его взгля­дам, очень сильно, немецкий несколько мень­ше. Современная наука отказалась от такого ро­да оценок. Выяснилось, что путь развития от сложной морфологии к более простой не яв­ляется обязательным для эволюции языков в ис­торический период и многие языки развивают­ся совершенно не так, как индоевропейские. Поэтому от понятий «зрелости» или «старости» языков современные лингвисты отказались.

В то же время выдвинутая Августом Шлейхером схема развития языковых семей выдержа­ла проверку временем и сохранилась до сих пор. Эта схема иногда называется концепцией родословного древа языков. Согласно ей язы­ковая семья образуется в результате распада не­когда единого праязыка. В силу исторических условий (одни народы мигрируют, другие оста­ются на месте и т. д.) праязык распадается на ча­сти. Постепенно его ветви, развиваясь незави­симо друг от друга, превращаются в отдельные языки. Такой процесс дробления языков может происходить многократно, но обратный про­цесс сближения невозможен. Если языки ведут «борьбу за существование», то один в конеч­ном итоге побеждает, а побеждённый язык по­гибает (часто обогащая при этом «победителя» своей лексикой). Однако какой-то третий язык на основе «скрещивания» двух родственных или неродственных языков появиться не может. Если изобразить такую схему развития графически, то она действительно напоминает генеалогиче­ское древо какого-нибудь рода, происходяще­го от общего прародителя, либо схему развития животного или растительного мира в биологи­ческой систематике. Шлейхер первым разра­ботал и родословное древо индоевропейских языков, предложив гипотезу о том, что индоев­ропейский праязык постепенно распадался на более мелкие группы.

Конкретные схемы А. Шлейхера быстро ус­тарели и сейчас имеют лишь исторический интерес. Однако общая концепция развития се­мей, неоднократно подвергаясь суровой кри­тике, с некоторыми уточнениями дожила до на­ших дней. Предложенная им лингвистическая систематика стала одновременно и способом удобной, научно обоснованной классифика­ции языков по семьям, и средством объясне­ния процессов их исторического развития.

Август Шлейхер первым показал, что санскрит — не индоевропейский праязык: он сформировал­ся уже после того, как восточные индоевропей­ские языки (индийские и иранские) отделились от остальных. Имея достаточное количество дан­ных по нескольким ветвям индоевропейской се­мьи (впрочем, как позже выяснилось, не по всем), учёный впервые взялся за реконструкцию индо­европейского языка. Он сопоставлял санскрит, древнегреческий, латинский языки, которые можно было рассматривать как праязыки про­межуточного уровня, а также находящиеся на том же уровне реконструированные праязыки вроде праславянского или прагерманского.

Как часто бывает, первые успехи на пути ре­шения некоторой проблемы приводят к иллю­зорным представлениям о том, что проблема решена полностью. В статье о теории Дарвина Шлейхер назвал индоевропейский праязык «нам совершенно известным», а вскоре в печати по­явилась знаменитая басня «Овца и кони» — уни­кальный опыт сочинения на этом языке.

Но, во-первых, Август Шлейхер владел ещё не всем материалом. Например, спустя почти пол­века после его смерти учёный из Чехии Бедр-жих Грозный (1879—1952) расшифровал тек­сты II тысячелетия до н. э., написанные в Малой Азии на хеттском языке. Оказалось, что этот язык тоже индоевропейский, принадлежавший к особой, сейчас уже полностью вымершей вет­ви. Позднее расшифровали тексты и на других языках той же ветви. Материал этих языков за­ставил пересмотреть многие представления ин­доевропеистов.

Во-вторых, праиндоевропейский язык не был абсолютно един; он состоял из диалектов. Не­которые реконструкции дают информацию об одном диалекте, другие — о другом. Свести всё воедино очень трудно.

В-третьих, не всегда ясно, какую времен­ную глубину имеют те или иные реконструк­ции. Индоевропейский праязык существовал длительное время, затем также не одно столе­тие шёл процесс его распада. В тех же самых словах можно восстановить корни такими, какими они выглядели в период единого пра­языка, в других случаях — корни времён, когда праязык уже начал распадаться, в третьих — кор­ни ещё более позднего времени. Иногда даже в одном корне реконструированные звуки (фо­немы) могут относиться к разным временным пластам. Поэтому в шлейхеровской басне мог­ли сосуществовать элементы, относившиеся к разному времени и различным диалектам.

В-четвёртых, и это, пожалуй, самое главное: даже использовав весь существующий материал и разделив разные диалекты и временные пла­сты, всё равно не удалось бы восстановить пра­язык целиком. Восстановить можно лишь то, что оставило след в реально известных языках. Но многое исчезло бесследно. Современные индоевропеисты не сомне­ваются в том, что индоевропейский праязык существовал. Сейчас о нём известно намного больше, чем во времена Августа Шлейхера. Но текстов на праязыке никто не пишет. Восста­новить этот язык до такого уровня, чтобы на нём можно было писать тексты, как на латы­ни и древнегреческом, невозможно.

3

Мы убедились, что основным приёмом в исто­рическом языкознании является сравнение. Но сравнивать можно не только факты, относящие­ся к одному языку. Выйдя за пределы одного языка, исследователи прежде всего сопоставля­ют факты языков, состоящих в близком родст­ве. На внешнем сравнении основан созданный в ХIX в. сравнительно-исторический, или компаративный, метод (от лат. comparatio — «сравнение», «сопоставление»).

В школе изучают иностранные языки: чаще всего английский, реже немецкий, французский, иногда латынь или древнегреческий. Каждый за­мечал, что некоторые слова этих языков очень похожи на русские. Английское mother, немец­кое Mutter, латинское mater, греческое meter, несколько меньше французское mere напоми­нают русское слово мать, а ещё больше фор­мы косвенных падежей — матери, матерью. Сходство этих слов не случайно — язы­ки состоят в родстве друг с другом.

Бывают, конечно, и совпадения. Например, бирманское слово нами 'имя' очень похоже на немецкое Name, означающее то же самое. Ки­тайское эр 'два' напоминает армянское эрку — тоже 'два'. В III—II тысячелетиях до н. э. южнее Армянского нагорья жили хурриты — народ, го­воривший на языке с невыясненными родствен­ными связями. По-хурритски царь — zarra. He правда ли, почти совсем как в русском? Если мы будем настойчивы и продолжим поиск по сло­варям, то, может быть, найдём ещё одно-два сов­падения между немецкими и бирманскими, армянскими и китайскими, хурритскими и рус­скими словами. Однако скорее всего этим дело и ограничится: сходство слов здесь случайное.

Вот другая группа похожих слов. Русские, вы­ражая досаду, говорят: тьфу, таджики — туфу, якуты — тпу, арабы — туф-фа. Греческое слово chachazo 'хохотать' татарин переведёт глаголом хахылдарга. Слова эти звукоподражательные, и поскольку плюются и хохочут все люди оди­наково (по крайней мере очень похоже), то и обозначения этих действий также оказывают­ся сходными.

Ещё одной причиной подобия между слова­ми разных языков может быть заимствование. Английское, венгерское и гавайское radio, рус­ское и монгольское радио, литовское radijas, ту­рецкое radyo — все эти слова распространились в конечном счёте из одного источника путём заимствования. В результате межъязыковых контактов могут заим­ствоваться не только слова, но и отдельные мор­фемы (в русском языке, например, суффиксы: -изм-, -(о)метр-; префиксы: анти-, ультра-), даже фонемы (например, фонема <ф> не явля­ется исконной для русского языка, она появилась вместе со множеством заимствованных из гре­ческого слов: фарисей, февраль, финифть..).

Наконец, последняя и самая интересная при­чина: общее происхождение самих языков. Что это значит? В IX в. норвежские викинги начали колонизацию Исландии. Язык на разных бере­гах Норвежского моря стал развиваться в раз­личных условиях. Несколько столетий незави­симой языковой эволюции привели к тому, что исландцы перестали понимать норвежцев. Об­разовались два разных языка.

Ещё в XIII в. предки современных восточных славян — белорусов, украинцев и русских — го­ворили на едином древнерусском языке. Пись­менные памятники, относящиеся к древнерус­скому периоду, считаются общими для всех трёх восточнославянских народов. Исторические со­бытия разделяли древнерусские племена; диа­лекты, на которых они говорили, превращались в самостоятельные языки.

Ещё недавно, до второй половины XIX в., бол­гарский язык считался единым. Сейчас многие учёные говорят о двух языках — собственно бол­гарском и македонском. Они очень похожи друг на друга, но стали государственными языками разных стран. Со временем их различия скорее всего усилятся.

Родственными называются языки, ко­торые имеют общего предка, или, как говорят лингвисты, восходят к общему праязыку. Как пра­вило, чем больше прошло времени с момента обособления родственных языков, тем значи­тельнее расхождения между ними, тем труднее установить родство между языками. Самый на­дёжный путь — выявить сходство в образовании грамматических форм. Дело в том, что слово­изменительные элементы не заимствуются из других языков (в отличие от лексики и слово­образовательных элементов), и если языки об­наруживают закономерное сходство в оконча­ниях, то это важный довод в пользу того, что они родственники.

Русское слово брат по-древнегречески (или по-гречески) —phrater, на санскрите — bhrata. Слова сходны, но у них различаются начальные согласные. Может быть, это сходство случай­но? Вряд ли. Слишком много языков, в которых слово брат звучит похоже: английское broth­er, немецкое Bruder, латинское frater, ирланд­ское brdthir, литовское broterelis 'братец' и да­же французское frere (вспомните: mere). Ограничимся только тремя языками — рус­ским, греческим и санскритом — и поищем дру­гие совпадения. На русское слово небо похо­же древнеиндийское nabhas, в греческом есть близкое по звуковому составу слово, но с не­сколько иным значением: nephos 'облако'. Со­отношение русское б — древнеиндийское bh — греческое ph повторилось. Это очень важное обстоятельство.

Пойдём дальше. В санскрите глагол bhardmi означает 'несу’. С тем же значением в греческом есть форма phero. Что же в русском? Может быть, беру? На этот раз по смыслу точно совпали гре­ческое и санскритское слова, а русское немно­го отличается. Однако значения беру и несу всё же близкие, смежные. По-видимому, в таких по­исках мы не всегда столкнёмся с полным смы­словым тождеством фонетически сходных слов. Но замечательно то, что соотношение звуков [б] — [bh] — [ph] вновь повторилось! Неужели и это случайность? Ищем дальше. Возьмём слово зуб. После тщательных поисков в санскритском словаре обнаружим слово jarnbha-h 'зуб', 'пасть', во множественном числе 'челюсти'). В греческом найти нужное слово не так легко, но вот встре­чается слово gompbos 'колышек', 'гвоздь'. Снова повторение: [б] — [bh] — [ph]!

Проверим, правильно ли подобраны слова в последней тройке (3y6, jambhas, gompbos), т. е. один ли перед нами корень. Для этого нужно убедиться, что ряды русское з — греческое g — древнеиндийское j и русское у — гречес­кое om — древнеиндийское am тоже не случай­ны и встречаются регулярно. Возьмём глагол зна(ть). В санскрите есть слово jna 'знать', а в греческом gno(sis) 'знание'. Чтобы исключить случайность, мало одного примера, поэтому со­поставление нужно продолжить. Греческому слову gers 'старость' на древнеиндийском язы­ке соответствует jar 'дряхлость'. С ходу трудно подыскать пример для русского языка. Однако мы уже установили: значения не всегда должны совпадать. Если предположить, что корни в най­денных словах ger и jar, то русское зрелость вполне годится в качестве соответствия.

Итак, родственные слова в разных (но род­ственных) языках могут иметь фонетические расхождения, но эти расхождения повторяют­ся и носят закономерный характер. Случаи, по­добные рассмотренным только что (русское [б] — древнеиндийское [bh] — греческое [ph]; русское [з] — древнеиндийское [J] — греческое [g]), называются регулярными фонетическими соответствиями.

Звук, однако, может находиться в разных условиях: в середине слова или на его «окраи­нах», по соседству с различными звуками, а глас­ные — в ударном или безударном слоге. Соот­ветствия для одного и того же звука могут быть разными в зависимости от условий. Формули­руя фонетическое соответствие, необходимо указывать, в каких позициях оно выявляется.

Кроме того, языки изменяются во времени. Так, уже упоминалось соответствие русского [у] и древнеиндийского [am]. Однако в праславянском языке, потомком которого является русский язык, на месте [у] был носовой гласный *о [*оп]. Следовательно, это же соответствие для материала древнеиндийского и праславянского языков будет выглядеть по-другому. Поэтому лингвис­ты стараются сравнивать между собой языки близких эпох, лучше древние: они ещё не разо­шлись слишком далеко. Удобнее сравнивать ста­рославянский (или древнерусский) с латынью, санскрит с готским, чем украинский с француз­ским, а бенгальский со шведским.

Сравнивая известные языковые формы, мож­но реконструировать их более древнее состоя­ние. Вот простой пример: в латинском языке звук [f] в начале слова может происходить в од­них случаях из древнего **bh (вспомним слово frater 'брат' и его древнеиндийское соответст­вие bhrata), в других — из *dh. Каково его происхождение в слове fumus 'дым? Латинско­му слову соответствует русское дым или древ­неиндийское dhuma-h 'дым'. Значит, латинское [f] в слове fumus происходит из *dh.

Благодаря применению метода вншней реконструкции путем сопоставления языков возможно решить и проблему исконных и заимствованных явлений даже на таких уровнях языка, как, например, фонетика. Чтобы понять это, обратимся, например, к следующему факту славянской языковой истории. В современных славянских языках и в древнеславянской письменности отражено древнеславянское изменение заднеязычных согласных г, к, х соответственно в £ > з, ц и с в положении после и, ь, носового е^п и ьр' осуществившееся однако не во всех возможных случаях, так что возникла вариативность г—з или г—£, к—ц и х—с в составе одних и тех же морфем в таких, например, случаях: ст. слав, въздвигни — дви^ати, възникни — ниць и др.; др. рус. кънягыни — кънязь, отвьрго-ша — отвьрзати, мьркнути — мьрцати, льгота — польза, зьрка-ло — съзьрцати, вьха — вься и др.; совр. рус. посягать —осязать, подвигаться — подвизаться, проникать — проницать, брякать— бряцать, кликать — восклицать и др. Обычно в славянской речи предшествующие звуки приспосабливаются к последующим (регрессивная аккомодация), а не наоборот (прогрессивная аккомодация). Таково, в частности, русское произношение к вместо г перед к в слове легко или ж вместо с перед ж в слоне сжать. Поэтому в указанном изменении заднеязычных в свистящие после некоторых звуков приходится предполагать неславянское воздействие на древнеславянское произношение и особенно подозревать тюркское влияние, так как сходные факты имеют место в тюркских языках.

Факты и процессы древней языковой истории славян не достаточно выяснить сами по себе. Важно еще понять, что в этой истории происходило и существовало раньше, что — позже и когда именно. Тут ученым на помощь приходят методы относительной и абсолютной хронологизации лингвистических событий. Суть этих методов такова:

а) Если известны процессы и их результаты, то нередко возникает возможность определить, как они друг с другом связаны во времени. Так, в истории древнерусского и русского языков отвердение шипящих ж и ш завершилось позднее, чем е перед твердым согласным перешел в о (н'ос из неслъ и т. п.), потому что переход е в о перед ж и ш не был вполне регулярным (граб'ож, но скрежет, т'ос, но тешет и т .п.), то есть е реагировал на последующие ж и ш то как на твердые, т как на мягкие звуки.

б) Если ясно, что некоторый процесс не мог начаться раньше завершения другого, то между возникновением того и другого или концом того и другого должно быть не менее 300—500 лет, потому что любой процесс в языке возникает не вдруг и распространяется в соответствующем этническом регионе не мгновенно, а постепенно — передаваясь от поколения к поколению, от диалекта к диалекту. Так, судя по письменным памятникам, древнерусский процесс превращения сверхкратких гласных ъ и ь в беглые o и e (сон — сна, пень— пня и т. п.) начался до XI в., а завершился лишь к XIV в., то есть длился не менее 400 лет, а русское отвердение ж и ш, начавшееся, судя по письменным же памятникам, не позднее XIV в., продолжалось не менее 500 лет, так как не завершилось перед гласными переднего ряда и в XVIII в., о чем свидетельствует восходящая к этому времени русская орфография гласных после ж и ш (суша вместо сушя, но суши,а не сушы и т. п.), а также остаточная мягкость, ж и ш, особенно перед гласными переднего ряда, в некоторых иванов-ских, кировских, ярославских и др. современных русских говорах.

в) Когда есть возможность время какого-либо процесса определить не только по отношению к другим процессам, а и абсолютно (как для превращения ъ и ь в беглые о и е и отвердения ж и ш), то конкретизируется и относительное время тех событий, которые были синхронны получившему абсолютную датировку или же предшествовали ему или совершались после него. Так, если в древнерусском языке превращение гласного переднего ряда ь в беглый гласный с относится к X—XIII вв., то смягчение в этом языке согласных перед гласными переднего ряда завершилось до X в. или в X в., так как, например, мягкость т в слове тьма [т'ма] или в слове пять [п'ат'] объяснима лишь тем, что возникла перед ъ, то есть до его исчезновения.

ЛЕКЦИЯ 12. ДРУГИЕ МЕТОДЫ СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ИСЛЕДОВАНИЯ

ПЛАН:

1. Метод внутренней реконструкции

2. Глоттохронология

3. Изоглоссный метод в в ареальной лингвистике

4. Количественные методы в диахронических исследованиях

1

Основой современного метода внутренней реконструкции являются понятия оппозиции форм слова и понятия позиции, т.е. аналитической записи формы слова, соотнесенные с указаниями о последовательности производства, или порождения, этих форм. В тех грамматических учениях прошлого, где есть эти три элемента, есть и зачатки внутренней реконструкции.

Четкий прообраз современного метода содержится в граммати­ческой системе Панини (Индия, V в., по другим данным III, IV или VIII в. до н. э.). Согласно легенде, четырнадцать так назы­ваемых «Шива-сутр» (именуемых также «пратьяхара-сутры»), ос­нова всей грамматической системы Панини, ниспосланы ему в ответ на молитвы богом Шивой. В том виде, в котором «Восьмикнижие» Панини дошло до нас, оно неизменно помещает «Шива-сутры» в самом начале, перед первой книгой.

Внутренняя реконструкция и внешняя реконструкция — две части сравнительно-исторического изучения языков. Они отлича­ются друг от друга материалом, приемами и целями. Слова «вну­тренняя» и «внешняя» в этих названиях означают соответственно «внутренняя» или «внешняя» по отношению к одному какому-либо языку. Внешняя реконструкция имеет целью осветить про­шлое какого-либо языка путем его сопоставления с другими родст­венными языками, т. е. путем внешнего сравнения. Приемы последнего были разработаны во всем основном уже к 20-м годам ХХ века и составляют наследие классического периода срав­нительного языкознания.

В силу того, что внешнее сравнение использует данные родственных языков, основные выводы из него, т. е. сам результат реконструкции, всегда характеризует период общности сравнивае­мых языков, а периоды, более поздние, раздельного существования родственных языков не могут быть освещены этим методом вполне последовательно и надежно. Внутренняя реконструкция, напротив, освещает эпохи раздельного существования каждого языка и применяется особенно (хотя и не исключительно) к тем периодам, от которых не имеется письменных источников. Таким образом, внутренняя и внешняя реконструкция являются взаимодополнительными методами.

Внутренняя реконструкция имеет целью восстановить прошлую систему какого-либо языка путем логических выводов из описания существующей системы этого же самого языка. Так, восстановить историю языка хотя бы в отдель­ных фрагментах можно, сравнивая между со­бой факты современного языка. Это метод внутренней реконструкции (называ­ется он так, поскольку не выходит за пределы одного языка). Внутренняя реконструкция воз­можна благодаря тому, что в языке застывают результаты исторических процессов, происхо­дивших в разное время; старое и новое в нём сосуществуют.

Вот простейший пример из области фоне­тики. В современном русском языке существу­ет закономерность — звонкие и глухие соглас­ные в определённых позициях чередуются: пло[т] — пло[д]ов, ро[ш]ъ — ро[ж]ью, ла[ф]ка — ла[в]очка, тру[п] — тру[б]ы.

В каждой из перечисленных пар слов один и тот же корень. Он выступает в двух вариантах, но какой из них — с глухим или со звонким согласным на конце корня — старше? Какой ис­торический процесс отражён в этом чередо­вании — оглушение звонкого или озвончение глухого? Предположим, что старше был вари­ант с глухим согласным, а перед гласным, как видно из примеров, он озвончался. Но тогда в языке вообще не было бы глухих согласных пе­ред гласными. А они есть: пло[т] — пло[т]ы, ла[п] —ла[п]ы, спгро[к] — стро[к]и, тру[п] — тру[п]ы. Значит, происходил обратный процесс: звон­кие согласные оглушались в конце слова или

Прибегая к внутреннему сравнению, мож­но показать, что один и тот же звук в разных словах может восходить к разным звукам древ­него языка. Корневой гласный [6] в словах по-посол1 (чрезвычайный и полномочный) и посол2 (пряный) имеет разное происхождение. Ряды чередующихся звуков для этих кор­ней различны и совпадают лишь в единствен­ном случае: 1) [о] — [ы] — [ы] — [0] (в последнем случае звук нулевой); 2) [б] – [а] – [а] – [ъ].

Очень существенно, что подобные расхож­дения не единичны. Точно такие же ряды чере­дований обнаруживаются, например, и у корней MOK-1 и –МОК-2: 1) замок — смычка — замыкать — замкнуть; 2) мокрый — обмакивать — непромокае­мый — вымокнуть.

Подобные несовпадения можно объяснить толь­ко различным происхождением корневых глас­ных. И действительно, корневой звук [о] в сло­вах мокрый и посол2 восходит к праславянскому *о, а в словах замок и посол 1 — к праславянско­му *ъ. Однако, чтобы установить это, метода вну­тренней реконструкции недостаточно, ис­пользуются иные методы, о которых речь пойдет дальше.

На многих языковых единицах родимыми пятнами лежат следы их происхождения. Эти приметы прежнего состояния языка «отменены» языковой эволюцией, они не играют ни­какой роли для современной «работы» данной единицы. Тем не менее, нарушая стройность языковых форм, они дают о себе знать и позво­ляют историку языка предположить, какими бы­ли соотношения между формами в прошлом. Метод внутренней реконструкции исключи­тельно важен при исследовании истории ге­нетически изолированных языков, т. е. языков, у которых нет выявленных родственников (на­пример, баскского, носители которого живут в Испании и Франции, или айнского, распростра­нённого на севере Японии), когда использовать другие методы невозможно.

Метод внутренних реконструкций применяется, например, тогда, когда по сопоставлению русских форм страдательных причастий настоящего времени с русскими же глагольными формами 1-го лица единственного числа ведомый — веду, влекомый— влеку, зовомый — зову и т. п. восстанавливают утраченные глагольные формы 1-го лица единственного числа jъskoⁿ—для искомый, vesoⁿ—для весомый, znakoⁿ —для знакомый, lakoⁿ — для лакомый (окончания о^п и корневые ё и этих случаях восстанавливаются тоже путем сравнений, но иных). Ср.: для ищу страдательным причастием настоящего времени нормально должно бы быть ищемый, для вешаю — вешаемый, для знаю — знаемый, для локаю — лакаемый.