Новый национал-популизм
"Красно-коричневые" политические смеси были техническим приемом для эксплуатации перспективного феномена национал-популизма. Хотя все проекты 90-х потерпели в этом смысле крах, нынешнее десятилетие влило в национал-популизм новую кровь.
Сперва это произошло в сугубо партстроительном, организационном смысле -- удачное конструирование блока "Родина" позволило разыграть тему национал-популизма гораздо эффективнее, чем это делала к тому времени КПРФ. Но, заметим, блоку "Родина" ни в какой момент его недолгого существования не удавалось достичь хотя бы той степени цельности, какой давно достигла КПРФ.
Вероятно, идеологически сконструироватть национал-популизм, буквально сочленяя элементы социал-популизма и этноксенофобии, что долго удавалось КПРФ, а затем принесло начальный успех "Родине", -- все же не самый эффективный способ. Цельная и понятная людям идеологическая основа все равно никак не складывается, зато в таких организациях неизбежно возникают идеологические и прочие конфликты (активно подогреваемые политтехнологами Кремля). С другой стороны, а так ли нужна для создания эффективного политического движения цельная идеология? Например, у "партии власти", да и у самой власти ее нет, но это совершенно не мешает ни им, ни избирателям.
Зато мы видим, какой успех сопутствует тоже гибридной, но основанной именно на этноксенофобии, идее "мигрантофобии". Примеры рогозинской "Родины" и особенно Движения против нелегальной иммиграции (ДПНИ) показывают, как быстро набирается общественная популярность именно на идее борьбы с "мигрантами", тем более "нелегальными". То, что "мигранты" -- это проблема, практически никем не оспаривается. Затем она интерпретируется в соответствии с общепринятыми в современной России этноцентристскими представлениями. И в результате "мигрантофобия" имеет широчайшую поддержку в самых широких слоях общества, включая чиновничество, правоохранительные органы и массмедиа. Благодаря этому консенсусу и вербальной сдержанности "борцов с миграцией", обычно избегающих грубых расистских высказываний, аргументация этих "борцов", да и они сами стали уже вполне привычной частью того дискурса, который навязывают гражданам основные массмедиа.
При этом никакой собственной идеологической активности в ДПНИ нет: оно в идеологах просто не нуждается. "Мигрантофобия" -- это не только удачный эвфемизм для расизма, смазывающий разницу между "нежелательными иностранцами" и не менее "нежелательными" соотечественниками. Это еще и естественный сплав -- а не сконструированный идеологами союз! -- этноксенофобии и социальной ксенофобии к "приезжим", хорошо известной еще с советских времен. Этот сплав стал столь естественным благодаря двум факторам: тому, что поддержка этноксенофобных представлений в российском обществе стабилизировалась на уровне выше 50%, и тому, что выросла культурная дистанция между местными жителями и новыми иммигрантами в сравнении с серединой 90-х (среди иммигрантов и даже среди переселенцев с Северного Кавказа теперь почти нет этнически русских и все меньше тех, кто хорошо знает русский язык и учился в унифицированной советской школе).
"Мигрантофобия" очевидным образом связана с чеченскими войнами, а также -- через акты террора -- с исламофобией. В этом смысле можно говорить, что "мигрантофобские" представления в России становятся все более "современными", похожими на сегодняшние западноевропейские ксенофобии. И это постоянное подчеркиваемое -- и преувеличиваемое в СМИ -- представление об "актуальности" националистических идей заметно легитимизирует "мигрантофобию" как эмоцию, а вслед за ней и современный русский национализм, почти полностью центрированный теперь именно на этой теме.
ДПНИ после распада "Родины" стало практически монополистом на поле национал-популизма в форме "мигрантофобии". События в Кондопоге невероятно увеличили популярность движения: впервые погромная агитация принесла чистый успех (чеченцы уехали из города и не вернулись), и этот успех был широко разрекламирован в СМИ.
Что мешает ДПНИ попробовать стать лидирующей силой? Отсутствие собственной организации.
Но это -- сознательный выбор лидера ДПНИ Александра Белова (Поткина). Прагматически этот выбор совершенно верен: в почти уже сложившемся мягком авторитарном режиме именно отсутствие организационной структуры и демонстрация отсутствия политических претензий в узком смысле слова (как претензий на долю власти) защищают движение от давления властей (хотя и не всегда), что, в частности, проявилось во вполне соразмерной реакции на "Русский марш -- 2006".
В сегодняшней России невозможно стать формальным и открытым лидером хоть сколько-то структурированного движения и избежать столкновения с властью. ДПНИ не пытается идти на этот риск -- и многократно расширяет поле поддержки за счет тех, кто опасается конфликтовать с властью или не считает это правильным.
Кроме того, отсутствие организации защищает и от проблемы раскола, казавшейся неизбывной в русском национализме. Многие более статусные или более "старые" лидеры националистов прямо поддержали нынешний "Русский марш", который ассоциируется именно с ДПНИ. Эта небольшая группа становится символом крайне неформального, но широкого движения. Маневры Дмитрия Рогозина, возродившего Конгресс русских общин при участии А. Белова и Н. Курьяновича (основного покровителя неонаци в Думе, исключенного из ЛДПР), показывают, что Рогозин пытается перехватить инициативу и методику у Белова. А если учитывать несомненную, пусть даже и ограниченную, подконтрольность Рогозина каким-то силам в Кремле (вспомним его "добровольную" отставку с поста лидера "Родины"), то можно предположить и возрастающий интерес части правящего круга к сегодняшнему национал-популизму.
ДПНИ удалось найти верный подход, который позволяет сфокусировать на себе действительно массовые настроения, присущие практически всем социальным группам и в массах, и в элитах, и избежать при этом ненужного идеологического конструирования.
Надо также учитывать, что при этом реальной базой ДПНИ являются наци-скинхеды. Соответственно, и самый радикальный национализм уже более не маргинален в полном смысле этого слова, хотя открытая неонацистская манифестация по-прежнему несколько рискованна.
Мощный рост скинхедского насилия (десятки убитых и сотни раненных и искалеченных в расистских нападениях ежегодно -- таковы показатели по меньшей мере с 2003 года [Подробнее об этом см.: Кожевникова Галина. Радикальный национализм и противодействие ему в 2004 году; в первой половине 2005 года // Цена ненависти. Национализм в России и противодействие расистским преступлениям. М.: Центр "СОВА", 2005. С. 11--74; Она же. Радикальный национализм в России и противодействие ему в 2005 и первой половине 2006 // Русский национализм: идеология и настроение. М.: Центр "СОВА", 2006. С. 8--93.]) -- это не только проблема общества, но и изменение сути движения. От чисто пропагандистского оно сдвигается в сторону "прямого действия". Конечно, о террористическом движении еще рано говорить, но несколько известных эпизодов показывают, что политический террор национал-радикалов вышел из области фантазий.
Пристального внимания заслуживают также казаки, показавшие в 2005 году в Новороссийске, в селе Ремонтном (Ростовская область), в Яндыках (Астраханская область), что боевая мобилизация по образцу ранних 90-х возвращается. Кстати, радикальные казаки теперь связаны и со столичными ультра: Славянским союзом, Народной национальной партией и т. д.
Боевой подготовкой скины и казаки занимаются так долго, что уже чему-то, наверное, научились. И эта подготовка часто избыточна по отношению к их практическим надобностям -- уличным нападениям. Не стоит говорить о прямой подготовке к гражданской войне (как это было когда-то в случае РНЕ), но мечта о некотором моменте, когда власть пошатнется и пора будет "выступить", явно не умерла.
Таким образом, и большинство граждан, и государственная власть мирятся с тем, что формируется очень широкая, хотя и совершенно неформальная, "вертикальная коалиция" -- от некоторых представителей правящих кругов -- через множество журналистов, экспертов, бизнесменов и активистов -- до организованных боевых формирований. Успешное и относительно бесконфликтное формирование такой неформальной коалиции возможно, повторюсь, потому, что основания коалиции разделяет весьма широкий круг людей, а сама коалиция не направлена против власти и даже не делает попыток институциализации.