СОДЕРЖАНИЕ

К 35-ЛЕТИЮ ИНСТИТУТА ПСИХОЛОГИИ РАН И 80-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ Б. Ф. ЛОМОВА
Актуальные проблемы методологии современной отечественной психологической науки	В. А. Кольцова	5
Новые направления исследований в психологии речи и психолингвистике	Н. Д. Павлова	19
ПСИХОЛОГИЯ И ОБЩЕСТВО
Образ науки в средствах массовой информации	Е. А. Володарская	31
СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
"Социально-психологическая зрелость": обоснование понятия	А. Л. Журавлев	44
Критерии доверия и недоверия личности другим людям	А. Б. Купрейченко, С. П. Табхарова	55
Индивидуальные особенности членов группы как причина межгрупповых конфликтов	О. А. Гулевич	68
ЮРИДИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ
Нравственная сфера сознания ограниченно вменяемых правонарушителей. Часть I	И. А. Кудрявцев	78
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
Исследование различительной хемочувствительности рыб	Л. А. Селиванова, И. Г. Скотникова	95
МЕТОДЫ И МЕТОДИКИ
"Погружение в среду" как альтернатива предъявлению стимулов: модельное исследование	А. К. Крылов, Ю. И. Александров	106
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
XVI Международный конгресс Международного общества по предотвращению насилия и жестокого обращения с детьми	Е. Н. Волкова	114
Вторая международная конференция по когнитивной науке	М. Г. Колбенева, А. К. Крылов, А. А. Медынцев, А. А. Созинов, О. А. Соловьева, С. А. Татарко	116
Научные конференции, посвященные памяти А. А. Леонтьева	А. А. Леонтьева	120

стр. 1

НАШИ ЮБИЛЯРЫ
Н. А. Батурину - 60 лет		124
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Рецензия на книгу В. Д. Шадрикова "Мир внутренней жизни человека". М.: Университетская книга - Логос, 2006. 392 с.	К. А. Абульханова	125
Хроника		128
Правила подготовки рукописей для публикации в "Психологическом журнале"		129

стр. 2

АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ СОВРЕМЕННОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКИ

Автор: В. А. Кольцова

Доктор психологических наук, первый зам. директора Института психологии РАН, Москва

Обосновывается важность методологических исследований, их роль в развитии психологического знания. Раскрываются актуальные методологические проблемы современной психологии, обусловленные как внутренней логикой развития, так и особенностями ее функционирования в новых исторических условиях. Дается оценка современного состояния российской психологии и в этом контексте обсуждается проблема "кризиса психологии". Ставится задача объективного, всестороннего и взвешенного рассмотрения познавательных ресурсов марксистской диалектико-материалистической методологии как философского базиса современной психологической науки.

Ключевые слова: методология, кризис психологии, внешние и внутренние факторы развития психологической науки, ценностные аспекты развития науки, моно- и полиметодологизм, диалектико-материалистическая методология психологии.

История психологической науки и ее современное состояние показывают, что развитие психологии определяется уровнем проработанности ее методологического базиса. Методологический анализ создает те опорные точки, без которых систематическое и целенаправленное движение психологического знания невозможно. Он помогает правильно оценить достигнутый психологической наукой уровень теоретического обобщения, наметить перспективные линии ее развития, обеспечивает исследователя надежными ориентирами разработки, использования и оценки результативности научных методов, их адекватности изучаемым явлениям, способствуя тем самым повышению качества и достоверности полученных научных результатов.

Убедительным подтверждением продуктивности методолого-теоретических исследований и их роли в развитии психологического знания является деятельность основоположников отечественной психологии - Б. Г. Ананьева, Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева, В. Н. Мясищева, С. Л. Рубинштейна, А. А. Смирнова, Б. М. Теплова, - а также представителей неоклассического поколения психологов - К. А. Абульхановой-Славской, Г. М. Андреевой, Л. И. Анцыферовой, А. В. Брушлинского, Б. Ф. Ломова, Я. А. Пономарева, В. Д. Шадрикова, Е. В. Шороховой, М. Г. Ярошевского и многих других, заложивших фундамент построения системы отечественной психологической науки XX столетия, разработавших основополагающие подходы и принципы познания психической реальности.

РОЛЬ И ФУНКЦИИ МЕТОДОЛОГИИ В РАЗВИТИИ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКИ

Важность методологического анализа как условия создания научной психологии глубоко раскрыта выдающимся методологом психологической науки С. Л. Рубинштейном, обосновавшим онтологическую функцию методологии, состоящую в выявлении специфического для конкретной науки объекта изучения. ""Бытие", - пишет он, - как непосредственный результат познавательной деятельности подвергается в процессе последующего научного познания дальнейшей обработке... сырой эмпирический материал превращается в объективную действительность. В этом процессе обработки и заключается научная деятельность". Отсюда делается вывод, что "основной вопрос методологии науки, характер логической структуры ее есть вопрос об отношении - в самой общей, абстрактной форме - "мышления" к "бытию", "опыта" к познавательной функции... к научной обработке" [29, с. 335]. Рубинштейн критически оценивает мысль Г. Риккерта о том, что познание рационализирует иррациональное бытие посредством формирования мира понятий, которые, развиваясь, все далее отстраняются от действительности, и доказывает, что, осваивая действительность, познание отталкивается от нее и воссоздает ее на новом, доступном ему уровне. Познание - это не некоторая идеальная деятельность, абстрагированная от реальности; оно органически вплетено в жизнедеятельность человека, является результатом его взаимодействия, постижения и преобразования мира.

стр. 5

Онтологический подход к разработке проблем методологии означает, по словам К. А. Абульхановой-Славской, обращение "к исходной объективности, в которой берут начало абстракции разных наук", к тому объективному основанию, которое позволяет выяснить, "каким образом, посредством какого способа они были получены", насколько адекватным является выявленное в ходе исследования теоретическое содержание знания, "какие связи в них оказались установленными уже на уровне сложившихся абстракций, так сказать, задним числом, а какие были выявлены при анализе самой действительности" [1, с. 7].

Развивая указанные положения, К. А. Абульханова-Славская в основу понимания методологии психологии кладет деятельностный аспект ее анализа. Наука характеризуется ею не с точки зрения ее содержательного определения как сумма знаний о той или иной области действительности, а как особый вид познавательной деятельности, приводящий к получению знания. "Характеристика тех или иных положений как методологических для науки есть, прежде всего, их определение в плане операционального анализа, т.е, как способов познавательной деятельности. Деятельностное определение науки характерно тем, что в нем вскрывается отношение знания к своему объекту, сопоставляется содержание знания со способом его получения и с самой действительностью. Речь идет о создании "идеальных объектов" и деятельности с этими объектами, о специфической деятельности абстрагирования и обобщения, которая, прежде чем выступить в форме готового логического результата, знания, понятия и т.д., выступает как деятельность, имеющая исходным пунктом объект действительности, а конечным - "идеальный объект". Методологическое исследование обращается к самой действительности и задается вопросом о способе ее преобразования, о способе абстрагирования" [там же, с. 15].

О важности разработки проблем методологии писал Л. С. Выготский: "Какая будет эта методология и скоро ли она будет, мы не знаем, но что психология не двинется дальше, пока не создаст методологии, что первым шагом вперед будет методология, это несомненно" [8, с. 422 - 423].

Применительно к психологии 80-х гг. необходимость углубления разработки ее методологических основ подчеркивал Б. Ф. Ломов: "Многообразие проблем, огромный фактический материал, накопленный в психологической науке, задачи, которые ставятся перед ней общественной практикой, настоятельно требуют дальнейшей разработки ее методологических основ". Он отмечал, что "основные методологические, прежде всего о путях познания психического, вопросы, которые в психологии никогда не сходили со сцены, сейчас приобрели особую остроту. Дальнейшая судьба психологии как науки существенно зависит от их решения" [21, с. 3, 4].

Перспективы развития методологии современной психологии связаны с дальнейшим осмыслением ее соотношения с теорией познания, социологией науки, культурологией и науковедением; раскрытием связи общеметодологических и конкретно-научных принципов и методов исследования; разработкой способов научного исследования; ассимиляции достижений других наук и обыденного психологического знания; поиском новых эффективных форм взаимодействия и взаимовлияния психологии и практики.

Основанием углубления методологической рефлексии выступают как внутренние, интернальные (потребности логики развития психологического знания), так и внешние, экстернальные (запросы практики, изменение социальных условий функционирования науки) факторы.

К числу внутренних факторов, стимулирующих углубление методологической рефлексии, в частности, относится интенсивное развитие психологического знания, сопровождающееся процессами его дифференциации и интеграции, и как следствие - появлением новых отраслей психологии, ростом их методологического самосознания; усложнение стоящих перед психологией задач, требующих совершенствования способов и методов исследования. Так, в последние десятилетия в структуре психологического знания оформились и получили развитие новые "пограничные" области - политическая психология, экономическая психология, историческая психология, психология безопасности и экстремальных состояний и т.д., разработка которых требует организации, а, значит, и методологического обеспечения, широких комплексных междисциплинарных исследований, справедливо оцениваемых Б. Г. Ананьевым как наиболее перспективная и эффективная форма научной деятельности [4]. Это, в свою очередь, ставит перед методологией задачи синтеза принципов и методов различных наук.

Внешние факторы состоят, прежде всего, в расширении сферы взаимодействия психологии с практикой, ставящей перед наукой новые задачи и требующей совершенствования исследовательского инструментария. Так, реалии современной жизни сформулировали перед психологией задачи исследования психологии человека в изменяющемся глобализующемся мире, разработки методов изучения менталитета, психологических аспектов макросоциальных процессов, проблем безопасности жизнедеятельности человека и общества, психического здоровья индивида и т.д.

Не требует также аргументации очевидный факт обострения внимания к проблемам методологии психологии в кризисные периоды, связанные с изменением ее философских основ, карди-

стр. 6

нальным преобразованием условий развития и функционирования науки. Именно такой переломный момент переживает в настоящее время отечественная психологическая наука, что объясняет развертывание в научном сообществе широкого методологического дискурса. Наглядным подтверждением этого является расширение системы понятий и принципов - принцип субъекта (К. А. Абульханова-Славская, А. В. Брушлинский, Е. А. Сергиенко, В. В. Знаков, Н. В. Богданович), принцип коммуникативной методологии (В. А. Мазилов) - формирование новых методологических подходов - психосоциальный подход (А. Л. Журавлев), историко-психологический подход (В. А. Шкуратов, Г. В. Акопов, В. А. Кольцова, Е. Б. Старовойтенко и др.), духовно ориентированный подход (А. А. Гостев, В. А. Елисеев, В. Е. Семенов, В. И. Слободчиков, В. А. Соснин, В. Д. Шадриков и др.) - появление новых способов конструирования экспериментального исследования (В. Ф. Петренко), дальнейшее развитие методологии системного подхода (В. А. Барабанщиков, А. В. Карпов, Б. Н. Рыжов и др.).

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ТЕНДЕНЦИЙ РАЗВИТИЯ СОВРЕМЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ

Происходящее в последние десятилетия активное включение отечественной науки в контекст мировой научной мысли со всеми ее позитивными достижениями и противоречивыми тенденциями также определяет возникновение новых направлений методологического поиска.

Серьезного методологического анализа требует, в частности, рассмотрение проблемы интегрирования научных фактов с социальными ценностями, активно обсуждаемой в зарубежной науке. Доминирующей в понимании этого вопроса выступает идея ценностной нейтральности науки, отвергающая возможность существования в ней каких-либо иных ценностей, кроме научной истины, и каких-либо целей, кроме познавательных. Более того, попытка привнесения в процесс познания других ценностей оценивается как попрание идеалов научности. Проблема связи науки и ценностей обсуждается главным образом в контексте обеспечения достоверности и свободы научной мысли. Утверждается, что внедрение моральных ценностных критериев в процесс научного исследования может деформировать цели научного познания. Моральные нормы рассматриваются как вид негативных субъективных влияний на развитие науки и относятся к сфере идеологии. В связи с этим ставится вопрос о необходимости создания в науке атмосферы самоконтроля, непредвзятой, открытой и объективной научной критики как условия противодействия влиянию "практических требований или моральных убеждений", отделения научных фактов от соображений идеологического характера [42, с. 26]. Предельно четко идея этической нейтральности науки была высказана известным математиком А. Пуанкаре: "Не может быть научной морали... наука в равной степени не является ни безнравственной, ни нравственной" [27, с. 506]. С такой позицией трудно согласиться, ибо, как справедливо отмечает П. Рихте, она освобождает науку от ответственности за то, кто и в каких целях использует ее достижения [47, с. 8]. Следствием данного похода выступает игнорирование тех сторон социально-культурной и духовной жизни, которые не поддаются научной рационализации, абсолютизирование идеи "честной истины", утрата целостности человеческого знания, его фрагментация. В русле данного сциентистского подхода наука рассматривается не как часть прогресса цивилизации, а как самоцель, по сути, отвергающая человека с его интересами и культурными потребностями. "Если первобытный человек погибал из-за недостатка научных знаний и технических средств, то ныне люди гибнут так же и от избытка научных знаний", - пишет Пелперемпил [46, с. 14]. В условиях растущей террористической угрозы, с которой столкнулось человечество, а также учитывая возможность использования в террористических актах самых новейших достижений научной и технической мысли (что, в частности, подтвердили события 11 сентября 2003 года в Америке), эта проблема приобретает особую актуальность.

Острота проблемы ценностной нейтральности науки обусловлена также ее кардинальным противоречием традициям и идеалам отечественной науки, постулирующим направленность научной мысли на служение обществу, прогрессу, формирование новых потребностей, общественных целей и ценностей человеческой жизни.

Второй тенденцией, отчетливо проявляющейся в современной мировой науке, является растущий нигилизм в оценке интеллектуальных возможностей знания, определяемый А. В. Юревичем как "кризис рационалистической методологии". Утверждается, что научное знание лишено "подлинной объективности" и истинности, обосновываются релятивистские представления о зыбкости, ненадежности, текучести научных построений; само понятие "научная истина" либо устраняется (К. Поппер), либо переводится из сферы ее взаимосвязи с объективной реальностью в область интерсубъективных отношений познающих субъектов и трактуется как установление согласия между учеными (Т. Кун, Б. Барнс). Так, Б. Барнс определяет науку как чисто общественный институт, не имеющий оснований в объективной реальности. Ее субъекты действуют в особом мире, где господствует механизм "временных соглашений", консенсуса. Соответ-

стр. 7

ственно разум рассматривается не как инструмент познания мира, а как средство объединения представителей научной дисциплины. М. Роче характеризует данную тенденцию как "эпидемию антирационализма" в мировой науке [48, с. 74]. Следует отметить, что, несмотря на обоснованность критики узкосциентистских подходов и осознаваемую научным сообществом потребность расширения поля научных исследований за счет включения в него обыденного знания, наука с момента своего возникновения была и всегда будет оставаться сферой рационального знания, устремленной в идеале на получение истинного¹, достоверного знания, в противном случае она утрачивает главный критерий своего отличия и идентификации как особой формы познания.

В современной науке также возрастает вес дезинтеграционных моделей ее развития, ярким образцом которых выступает концепция "методологического анархизма" П. Фейерабенда, абсолютизирующая плюрализм подходов и методов, выдвигающая принцип безграничной свободы в выборе критериев науки, что чревато утратой специфики научной деятельности. Отношение к постмодернизму как новому течению философской смысли, оказывающему большое влияние на развитие современной психологии, неоднозначно. Наряду с выделением позитивных идей и положений, касающихся исследования проблемы научного дискурса, расширения поля научных исследований, обоснования необходимости признания разного рода "инаковостей" и т.д., высказываются и критические оценки постмоденизма. Так, по мнению В. А. Канке, в русле постмодернизма возникают "декадентско-нигилистические идеи и взгляды, черпающие вдохновение из нисходящих, разрушительных процессов социокультурной жизни... В своих крайних, предельных формах, демонстрируемых отдельными представителями постмодернизма, нигилистическая критика высших ценностей цивилизации и культуры оказалась возведена в ранг своего рода "философии антифилософии"" [11, с. 6]. Очевидно, что эти и другие процессы, происходящие в мировой науке, требуют серьезного методологического осмысления.

К ВОПРОСУ О КРИЗИСЕ ПСИХОЛОГИИ

Важной методологической проблемой является оценка современного состояния психологической науки. Правомерно ли его определение как кризисного? И если да, то каковы причины, характер и проявления кризиса психологии!

Ответы на эти вопросы опираются на анализ состояния кризиса мировой психологии конца XIX - начала XX в. в работах К. Бюлера, Н. Н. Ланге, С. Л. Рубинштейна, Л. С. Выготского, П. Я. Гальперина, А. Н. Леонтьева, Л. И. Анцыферовой, А. Н. Ждан, М. Г. Ярошевского и других отечественных и зарубежных ученых. Большинство исследователей усматривают проявления кризиса в отсутствии целостности психологии, ее "атомизации", разделении на ряд противостоящих, конфронтирующих друг с другом течений и научных школ. Наряду с этой внешней стороной кризисного состояния выделяются и его сущностные внутренние причины - недостаточность глубины теоретико-методологического рассмотрения природы психического и способов его объективного изучения. Так, характеризуя состояние психологии конца XIX - начала XX в., Н. Н. Ланге отмечал отсутствие "общепризнанной системы", теоретическую разобщенность и неопределенность в трактовке психологических категорий, понятий и терминов [20, с. 110].

Методологическая природа кризиса глубоко раскрыта С. Л. Рубинштейном. Согласно его мнению, сущность кризиса состоит в отсутствии целостного онтологического понимания объекта и предмета психологического исследования, расчленении "реального сознания и реальной деятельности живого человека как конкретной исторической личности" [28, с. 23]. Психический мир человека оказался "разорванным" и фрагментарно исследуемым различными направлениями психологии: интроспективная психология ограничивается изучением психики в ее непосредственной данности сознанию, игнорируя все объективные опосредствования психического; поведенческая психология рассматривает деятельность, поведение в их отрыве от сознания; "психология духа" выдвигает в качестве предмета психологии явления субъективного духа. Соответственно выход из кризиса Рубинштейн видит в преодолении ограниченности атомистических подходов в психологии - не путем их механического слияния, а посредством качественного преобразования понимания и сознания и деятельности. "Путь для разрешения кризиса, выражающегося в борьбе этих направлений, может быть только один: только радикальная перестройка самого понимания и сознания и деятельности человека, неразрывно связанная с новым пониманием их взаимоотношений, может привести к правильному раскрытию предмета психологии" [там же, с. 24].

На методологическую природу кризиса психологии указывал Л. С. Выготский, отмечая, что "психология в своем фактическом продвижении вперед, в свете требований, предъявляемых ей практикой, переросла возможности, допускавшиеся теми методологическими основаниями, на которых начинала строиться психология в конце XVIII и начале XIX в." [7, с. 474]. Прослеживая развитие новых направлений психологии, выдви-

¹ Понятие истины трактовалось различным образом на разных этапах развития психологической науки и в разных направлениях философской мысли.

стр. 8

нувших собственные программы, альтернативные тем или иным положениям концепции В. Вундта, Выготский доказывает бесперспективность предпринимаемых ими попыток разработки универсального подхода, создания общепсихологической теории, "их внутреннюю ограниченность и невозможность выйти за пределы кризиса". Он делает вывод, что "круг этого кризиса очерчен таким образом, что он вытекает их самой природы того методологического основания, на котором развивается психология на Западе; поэтому внутри себя он не имеет разрешения... построение единой психологии на почве старых психологических дисциплин невозможно. Самый фундамент психологии должен быть перестроен" [там же, с. 480, 481].

Согласно П. Я. Гальперину, "подлинным источником кризиса буржуазной психологии был и остается онтологический дуализм - признание материи и психики двумя мирами, абсолютно отличными друг от друга" [9, с. 3].

Таким образом, основная причина кризиса психологии, согласно рассмотренным воззрениям, состоит в недостаточной разработанности теоретико-методологических основ психологии, а также в несоответствии существующих подходов потребностям развития науки и практики.

Осуществляя системный анализ проблемы кризиса психологии, А. Н. Ждан выделяет совокупность условий, предопределивших возникновение и развитие кризиса психологии 10 - 30-х гг. XX в.: (1) общественно-исторические условия, связанные с обострением социальных противоречий в буржуазном обществе; (2) распространение антирационалистических и мистических течений в культуре, идеологии, философии и науке, развитие позитивизма и волюнтаристических идей; (3) внутренние противоречия в самой психологической науке. Последние состояли в том, что "в обстановке бурного развития экспериментальной психологии, накопления богатого фактического материала, не соответствующего старым догмам о сознании и психофизическом параллелизме, психология подошла к кризису своих исходных позиций, и прежде всего концепции сознания. Надо было менять эти исходные позиции, эти исходные представления" [10, с. 11].

Обобщая различные точки зрения на определение кризиса психологии, А. В. Юревич выделяет следующие его "симптомы": "отсутствие единой, общеразделяемой теории; разобщенность на психологические "империи", такие, как когнитивизм, психоанализ, бихевиоризм и т.п., каждая из которых живет по своим собственным законам; отсутствие универсальных критериев добывания, верификации и адекватности знания; его некумулятивность, объявление каждым новым психологическим направлением всей предшествующей ему психологии набором заблуждений и артефактов; раскол между исследовательской и практической психологией; расчлененность целостной личности на ведущие какое-то странное самостоятельное существование память, мышление, восприятие, внимание и другие психические функции; различные "параллелизмы" - психофизический, психофизиологический, психобиологический, психосоциальный, которые психология осознает как неразрешимые для нее, говоря словами Т. Куна, "головоломки"" [37, с. 349]. В последние годы, по мнению автора, особенно остро проявляется "кризис рационалистической психологии", состоящий в "легализации и институционализации парапсихологии, в появлении откровенно мистических школ и направлений". Причину этого явления он видит в общем кризисе рационализма в современном мире, а также в "позитивистском перенапряжении" психологии, выражающемся в "неспособности следовать позитивистским стандартам, оформившимся в результате неадекватного обобщения опыта естественных наук" [там же, с. 350]. А. В. Юревич делает вывод, что в основе трактовки состояния психологии как кризисного лежат, в первую очередь, не когнитивные, а психологические предпосылки - неадекватность "самовосприятия" психологической науки как якобы принципиально отличной от естественных наук, допарадигмальной, а потому незрелой и ошибочной. Соответственно путь преодоления "перманентного кризиса психологии" он видит в ее "рациональной методологической терапии", ориентированной на избавление психологии от ее методологических комплексов.

В науковедческой литературе под кризисом обычно понимается сбой в какой-либо системе с положительным или отрицательным исходом. Соответственно кризис науки можно охарактеризовать как прекращение нормального функционирования сложившейся на определенном историческом этапе системы той или иной области знания. Именно так определяется кризис науки в концепции научных революций Т. Куна, в которой данная проблема разработана наиболее полно. Кун отвергает кумулятивистскую модель развития науки, представляющую научный прогресс как постепенный прирост знания и накопление научных открытий. В его трудах обосновывается новый образ науки как системы, развивающейся посредством коренного преобразования своих базовых основ и последовательного перехода от одной парадигмы к другой в ходе научных революций. Центральным в концепции Куна, таким образом, является понятие "парадигма", определяемая как общепринятый образец научной деятельности, "признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений" [19, с. 11]. Именно наличие парадиг-

стр. 9

мы, согласно автору, является признаком зрелости любой науки и конституирует ее наиболее эффективное, "рабочее состояние", именуемое им как "нормальная наука". Следствием "нормального развития науки" выступает создание гомогенного профессионального сообщества, объединение исследователей вокруг научных достижений, признанных преобладающими большинством его членов. "Ученые, научная деятельность которых строится на основе одинаковых парадигм, опираются на одни и те же правила и стандарты научной практики. Эта общность установок и видимая согласованность, которую они обеспечивают, представляют собой предпосылки для нормальной науки, т.е. для генезиса и преемственности в традиции того или иного направления исследования" [там же, с. 29]. Эффективно функционирующая парадигмальная научная система, согласно Куну, отличается углубленным и детальным изучением рассматриваемых явлений. Она представляет собой "единый монолит", "в высшей степени кумулятивное предприятие, необычайно успешное в достижении своей цели, т.е. в постоянном расширении пределов научного знания и в его уточнении" [там же, с. 76, 79].

Кризис науки оценивается Куном как переломный момент в ее развитии, подготовленный "деструктивно-конструктивными" изменениями в парадигме и обнажающий ее неспособность справиться с возникающими "техническими задачами", успешно решать новые проблемы, выдвигаемые наукой и практикой. Кризисное состояние характеризуется определенной динамикой и может иметь различные исходы. Наиболее радикальный результат научного кризиса - смена парадигм. Рассматривая кризис как естественный момент в развитии науки, своеобразную "прелюдию к возникновению новых теорий", Кун, таким образом, подчеркивает его продуктивный смысл: "Значение кризисов заключается именно в том, что они говорят о своевременности смены инструментов" [там же, с. 109, 121].

Представляет интерес также предпринимаемая Куном попытка объяснения причин кризисов и смены старых теорий не только внутренними законами развития науки, но также социальными и психологическими (уровнем осознания учеными научной состоятельности парадигмы и их реакцией на ее кризис) факторами².

Следует отметить, что в психологии сложились разные представления относительно применимости к ней выдвинутых Куном положений. Наиболее сопоставимыми с идеями Куна являются взгляды американских психологов М. Маркса и В. Хиликса, считающих, что главным внутринаучным фактором, определяющим развитие психологии, диктующим выбор объектов и методов ее исследования, объединяющим разрозненные направления и подходы в психологические системы, выступают "супертеории" [44]. С этой точки зрения возникает возможность рассмотрения "супертеорий" как своеобразных парадигм, задающих нормативные требования и правила осуществления научной деятельности³. В то же время очевидно, что речь идет о той или иной совокупности "супертеорий", противостоящих друг другу и не образующих единой системы психологической науки, что противоречит исходному постулату концепции Куна.

Нежелание признать психологию "незрелой наукой" и обосновывая ее парадигмальный статус, Д. Палермо выделяет две основные парадигмы, лежавшие в ее основе и предопределявшие ее развитие в исторической ретроспективе: интроспекционистскую и бихевиористскую. Как считает Палермо, современный бихевиоризм переживает состояние кризиса и в перспективе должен быть заменен новой парадигмой [45].

Иное мнение высказывает Л. Брискман, отмечая неправомерность определения интроспекционизма и бихевиоризма в качестве универсальных нормативных моделей психологического исследования [40]. Плюралистический характер психологии, ее дисциплинарную раздробленность подчеркивает американский ученый З. Кох, делающий на этой основе вывод, что она принципиально не может быть когерентной наукой [43].

Такую же точку зрения разделяет Б. Ф. Ломов, указывая, что разнообразие научных дисциплин, направлений и ветвей психологии, разнонаправленность их развития, обусловлены широтой решаемых ею практических задач, а также внутренними потребностями развития науки. Это, в свою очередь, определяется сложностью и многогранностью объекта психологического исследования. "По-видимому возможность многообразия проблем и задач, с которыми сталкивается психология, вытекает из самой природы психических явлений. Трудно назвать другую систему - объект научного исследования, - сопоставимую по уровню сложности с человеком" [21, с. 59].

В последние годы в науковедении утверждаются подходы, обосновывающие принципиально отличные от модели Куна положения о продуктивности дезинтеграционных процессов в науке: принцип конкурентности идей (П. Фейерабенд), стимулирования научного дискурса (М. Фуко),

² Это положение концепции Т. Куна подвергается критике со стороны сторонников имманентного подхода, прежде всего И. Лакатоса, упрекающего Куна в иррациональной реконструкции истории науки. ³ Оценивая этот подход, М. Г. Ярошевский пишет, что "сама по себе характеристика систем как "супертеорий" является сугубо описательной и не раскрывает ни их происхождения, ни их роли в прогрессе научно-психологического познания" [38, с. 9].

стр. 10

признания права на существование различных научных подходов (Ж. Деррида). Все более популярными в науковедении становятся идеи научного плюрализма и методологического либерализма. По мнению А. В. Юревича, именно в множественности различных подходов и теоретических интерпретаций психической реальности состоит преимущество психологии, ибо наиболее ценное знание возникает в "зазорах" между конкурирующими теориями. Поступательному развитию науки считает Юревич соответствует стратегия "методологического либерализма", открывающего возможности для сосуществования "различных уровней детерминации" психического (феноменологического, физического, биологического, социального), их интегрирования в построении системы психологического знания. Это, в свою очередь, определяет перспективность комплексных межуровневых объяснений, "в которых нашлось бы место и для смысла жизни, и для нейронов, и социума, и для эволюционной целесообразности" [37, с. 356]. С этой точки зрения по-новому трактуется само понятие кризиса - как состояние стагнации, научного застоя, отсутствия борьбы мнений. Соответственно отказ от гносеологического монизма и выход в пространство широкого и свободного научного дискурса, возникновение различающихся по своим методолого-теоретическим основам подходов и течений рассматриваются как предпосылки преодоления кризиса науки, условие ее эффективного развития.

Рассмотренные определения научного кризиса приводят к выводу о необходимости его понимания как сложного и многоаспектного явления, которое требует системного рассмотрения и может быть понято и раскрыто на основе многомерного анализа - выделения разных его форм и уровней, совокупности показателей и факторов возникновения [17].

Формы проявления кризиса науки многообразны: кризис может быть организационным, методологическим, структурным, а также охватывающим разные стороны функционирования науки - системным.

Психологическая наука неоднократно испытывала организационные трудности, а в отдельные периоды истории переживала и глубокие организационные потрясения (период дискуссий 20 - 30-х годов, военные годы, период "Павловских сессий"). В настоявшее время наука вновь столкнулась с серьезными проблемами организационного характера, связанными с качественным изменением характера государственной научной политики. В условиях монетаризации общественной жизни возрастают тенденции коммерциализации науки. Утверждается представление о ней в первую очередь как о потенциальной статье дохода и средстве получения материальной прибыли. Умаляется взгляд на науку как на важнейшее условие формирования духовной культуры общества, повышения его образовательного уровня. Следствием этого является крайне неудовлетворительное состояние ее финансирования и государственной поддержки. Естественно, это не может не отразиться на структурном строении психологии: уменьшается объем фундаментальных исследований, сокращается численность научных кадров, разрушены связи с рядом крупных психологических региональных центров (грузинских, прибалтийских, украинских и т.д.), входивших ранее в состав единой советской психологической науки. Но даже все это еще не дает основания констатировать состояние глубокого организационного кризиса современной психологии, так как одновременно высокими темпами развивается сфера психологической практики, многократно в последние годы увеличилось число психологических центров в области прикладной психологии (главным образом консультационных, психотерапевтических), расширяется система подготовки психологических кадров, возрастает численность психологического сообщества, усиливается интерес к психологии в обществе, происходит активное освоение ею различных сфер жизни человека и социума. Преодолевая серьезные организационные трудности, продолжают развиваться фундаментальные исследования, регулярно проводятся научные съезды и конференции (всероссийские и международные), углубляется взаимодействие отечественной психологии с мировой психологической наукой, увеличивается число периодических изданий (журналов и газет), а также массив научной и популярной литературы по психологии.

Глубина кризиса и степень его влияния на систему науки могут варьировать в широких пределах - от "неадекватности "самовосприятия" психологической науки" (А. В. Юревич), ощущения теоретической неопределенности или недостаточной разработанности методического инструментария исследований до полного преобразования ее методолого-теоретических основ в силу исчерпанности их ресурсов. С этой точки зрения вряд ли правомерно утверждать о глобальной теоретико-методологической перестройке современной психологии. Открывшиеся в последние годы возможности для более широкого научного поиска и свободного обсуждения ключевых проблем теории и методологии психологии не привели к кардинальному пересмотру системы основополагающих принципов и подходов, сложившихся в отечественной научной школе. Даже наиболее радикальная критика ограничивается лишь их уточнением и дополнением, что является нормальным и естественным процессом в развитии научного познания. Согласно К. Попперу, наука - динамично развивающийся процесс, ориентиро-

стр. 11

ванный на перманентное опровержение, фальсификацию полученных знаний, переход от менее достоверного знания к более достоверному. В основе этого движения лежит научная критика, прекращение которой оценивается им как остановка в развитии науки [25]. Следует отметить также, что не предложены и какие-либо серьезные альтернативы существующим методологическим подходам. В связи с этим правомерно говорить скорее о стремлении к обновлению методологии, расширению и углублению теоретического каркаса психологической науки, нежели об их коренном преобразовании.

Что касается причин кризиса науки, то они могут быть как внутренними, определяемыми логикой ее развития (достижение научной системой пределов, дальше которых ее движение невозможно), так и задаваемыми извне. Трудности, переживаемые современной российской психологией, вызваны, как представляется, в первую очередь общественно-историческими факторами: преобразованиями в области экономической и социально-политической жизни, сменой системы общественных ценностей, изменением научной политики государства, кризисом марксистской философии, состоящим в отказе от гносеологического монизма и утверждении принципа научного плюрализма, недостаточностью социальной, идеологической и материальной поддержки науки.

Принято также различать кризисы по природе и источникам возникновения на "генетические", заложенные в системе в момент ее образования, и "функциональные", спровоцированные ходом ее развития. В свою очередь, функциональные кризисы дифференцируются на "физиологические", состоящие в приспособлении системы к новым внешним и внутренним условиям, и "патологические", охватывающие глубинные структуры системы и качественно ее преобразующие [24, с. 148].

Генетически в советскую психологическую науку были заложены определенные противоречия, обусловленные ее развитием в рамках единой философской парадигмы, жестких административно-командных форм руководства и идеологического контроля (отрыв от мировой психологии, отказ от разработки "идеологически неприемлемых" проблем и т.д.). Несмотря на эти объективные трудности, творческими усилиями отечественных психологов в рамках существующей философской парадигмы была создана оригинальная научная школа и получены значительные результаты в познании психической реальности, снискавшие мировое признание. В условиях демократизации общества и деидеологизации науки латентно существующие и назревающие противоречия обнажились, и последствия "генетического кризиса" успешно преодолеваются. Психологическая наука обрела возможность развиваться свободно, существенно расширила свое научное пространство, успешно интегрировалась в мировую психологию. Однако непреодоленным остается "функциональный кризис" психологии, обусловленный спецификой исторических условий ее развития в современном российском обществе. По-видимому правомерно определять состояние современной психологии как состояние функциональной неравновесности, вызванное изменением соотношения науки с макросистемными процессами и возникающей в связи с этим необходимостью активного приспособления психологии к новым общественно-историческим реалиям.

К числу последствий кризисных состояний относится нарушение сложившихся форм функционирования научной системы, ее дестабилизация, деформация структурного строения. Но в слабости одновременно заложена и сила. Как утверждает И. Р. Пригожий, неравновесное состояние представляет собой форму активного деятельностного состояния, выступает источником появления нового [26]. Таким образом, идеологическое раскрепощение психологии, расширение ее теоретико-методологического базиса и проблемного поля исследований, опора на конструктивные достижения познания психической реальности, полученные на предшествующих этапах развития психологической науки, создают предпосылки для позитивных преобразований в системе психологического знания. В этих условиях особую актуальность приобретают задачи методологической рефлексии, включающие анализ и конструктивное переосмысление достижений предшествующих этапов развития психологии, ее современного состояния, а также перспектив дальнейшего развития.

В ряде работ отечественных психологов намечаются пути дальнейшего развития методологических исследований. Так, И. П. Волков считает, что "новая методология в русской психологии, если такая нужна, должна учитывать достижения новой физики с ее голографической парадигмой устройства мира, а также новую роль религии и феномена веры в структуре научного психологического знания"; она должна включить в сферу своего анализа "проблемы исследования паранормальных психофизических феноменов", попытаться интегрировать представления о психике как о "космо-планетарном и социоприродном феномене" [6, с. 85, 86].

Оценивая состояние современной методологии как кризисное, и считая, что "методологические затруднения воспроизводятся в научной психологии регулярно"⁴, В. А. Мазилов видит основ-

⁴ В. А. Мазилов пишет по этому поводу: "...Как только менее актуальными становятся расхождения между школами и направлениями в психологии, так выявляются радикальные различия между парадигмами, "полупсихологиями" и т.п." [23, с. 214 - 215].

стр. 12

ное их проявление в росте дезинтеграционных тенденций. Соответственно преодоление трудностей методологического характера он связывает с целенаправленной деятельностью самих психологов, которая должна проводиться в двух направлениях.

Во-первых, необходимо изменение "методологических установок" психологов: отказ от попыток создания "универсальной объяснительной" теории, автоматически отвергающей все другие (более частные, предыдущие) теоретические подходы, переход от "поиска отличий" к выявлению точек их соприкосновения, к конструктивной оценке прошлого психологической мысли. "От психологов, на наш взгляд, требуется отчетливое понимание того, что универсальные концепции сегодня разработать вряд ли удастся... Поэтому, создавая научную теорию, стоит помнить о том, что она должна иметь свою сферу применения, "зону адекватности". Нужна установка на кооперацию, на сотрудничество. Иными словами, психологи должны выработать толерантность к взглядам коллег, сформировать у себя установку не на поиск отличий, а на обнаружение сходства" [23, с. 216].

Во-вторых, необходимо разработать "коммуникативную методологию", призванную обеспечить интеграцию психологического знания, что рассматривается автором как одна из наиболее актуальных методологических проблем современной психологической науки. Основные характеристики проекта коммуникативной методологии представляются следующим образом: "...это должна быть методология на исторической основе, т.е. учитывающая исторический путь, пройденный психологией; это должна быть де-идеологизированная методология; это должна быть методология плюралистическая (не ориентированная на единый универсальный научный стандарт); это должна быть методология, учитывающая возможность наличия различных целей получения психологического знания (познавательных или практических); наконец, это должна быть содержательная методология, т.е. рассматривающая вопросы реального предмета психологической науки" [там же, с. 227]. Таким образом, основная цель коммуникативной методологии - обеспечение свободного развития и конструктивного взаимодействия различных подходов с целью более глубокого, всестороннего и многогранного раскрытия предмета психологии.

Определяются и конкретные пути реализации принципов коммуникативной методологии:

1. Формирование нового сложного, многоуровневого и широкого понимания предмета психологии, с которым могут быть соотнесены любые психологические концепции. (Подчеркивается, что соотнесение концепции должно происходить на уровне "реального" предмета.)

2. Проведение "уровневого анализа" психологических понятий и терминов с целью выявления их мнимых и действительных расхождений ("подлинного и мнимого спектра значений того или иного понятия").

3. Разработка технологии соотнесения психологических теорий, в качестве варианта которой предлагается интеграция психологического знания на уровне концептуальных структур посредством рассмотрения соотношения в них теории и метода [там же, с. 228].

Дополнением данных позиций являются, как представляется, чрезвычайно конструктивные положения, высказанные И. Д. Ковальченко применительно к анализу общественно-исторических процессов и в общенаучном плане звучащие следующим образом:

1. Необходимость исключения претензий на создание "универсальных и абсолютных" теорий и методов познания, что обусловлено неисчепаемостью исследуемой реальности и принципиальной невозможностью существования каких-либо "всеохватывающих теорий".

2. Признание наличия в любой теории, отражающей действительность, рационального знания и соответственно ее вклада в процесс познания. Учет и использование всего разнообразия накопленных в теории и методологии рациональных идей, что выражает "переход от догматического гносеологического монизма (в любых его проявлениях) к познавательному плюрализму.

3. Понимание, что любая философская и научная концепция всегда "исторична, т.е. в большей или меньшей степени ограничена... всегда справедлива в определенных исторических границах".

4. Осознание, что любой теории "присущи и определенные ошибки и просчеты".

Особенно важным представляется утверждение Ковальченко о том, что "нужен синтез идей и методов, а не механическое отбрасывание одних из них (что сейчас наиболее активно происходит по отношению к марксизму) и замена их другими (чаще всего субъективно-идеалистическими)" [16, с. 11].

Как уже отмечалось, методологические трудности, переживаемые современной наукой, обусловлены состоянием философского знания, ослаблением ее интегрирующей и обобщающей функции в развитии научного познания. Интересную характеристику особенностей современного философского мышления дает В. Е. Кемеров [13]. Главными тенденциями развития философии постперестроечного периода являются, по его мнению, утрата ею своих привилегированных позиций, скатывание "в повседневность", превраще-

стр. 13

ние в одну из субкультур. Следствием этого является, с одной стороны, усиление связи философии с жизнью, с другой - нивелирование ее общественной ценности. "И дело не в том, что философия стала рассматривать повседневность как одну из... проблем, а в том, что в самой философии формы повседневности стали одерживать верх над специфически философскими способами характеристики практических и духовно-теоретических задач", - пишет автор [там же, с. 9]. Если раньше философия испытывала зависимость от власти, религии, зарубежья, то теперь - "от повседневности, от политической злобы дня, от журналистской попсы". В них она черпает свою проблематику и систему новых языковых конструктов, усваивая "из политического жаргона слова без понятий"⁵ [там же]. В погруженности философии в массовую культуру автор видит тревожную тенденцию, выражающуюся в исчезновении научного языка и обсуждении ее проблем "в понятиях повседневности, оттесняющих на второй план категории собственно философские". Вместо разработки собственного категориального аппарата, философия берет уже готовые термины, подстраивая под них свои проблемы: заимствованные слова "диктуют выбор вопросов" [там же, с. 10]. За внешне кажущейся незначительностью этого явления скрывается его глубокий смысл: изменение проблематики философского анализа, ее обмирвщление, использование особой "сослагательной метафизика" ("как бы", "кажется", "видится") и, как следствие, возникновение "бессубъектной морали" [там же, с. 11]. Автор делает вывод о необходимости возвращения философии в сферу научного анализа, разрыва "с обыденным жаргоном и журналистской попсой", отказа от стереотипов и перехода к конкретному рассмотрению проблем жизни.

Следствием философского кризиса является активизация поиска новых оснований науки, что само по себе является позитивным фактом, но при этом опорными точками нередко становятся достаточно спорные и противоречивые философско-методологические системы, носящие релятивистский или эклектический постмодернистский характер. Нивелирование ценности и значения философского уровня методологии приводит к неоправданной универсализации и возведению в ранг общенаучных принципов специально-научных (например, информационного подхода) или конкретно-научных (лингвистических, эволюционных) теорий. Разрывается связь между эмпирическими и теоретическими представлениями конкретных наук и философским уровнем осмысления и обобщения получаемой ими научной фактологии.

В то же время на фоне обострения интереса к философско-методологическим проблемам появляются новые конструктивные и перспективные идеи и подходы: рассмотрение особенностей постнеклассического развития научного знания в работах В. С. Степина⁶ [33, 34]; обоснование тенденции гуманизации науки, в том числе психологии, и попытки преодоления позитивистских узкосциентистских традиций [3, 35, 37, 41 и др.], развитие новых вариантов целостного системного описания исследуемых явлений, в частности с позиций синергетики [12, 14, 15, 39 и др.]; разработка И. Р. Пригожиным проблемы неравновесных состояний как источника порождения нового [26] и другие.

В научных и философских трудах высказываются положения, касающиеся совершенствования стратегии и организации научных исследований, понимания природы познавательной деятельности. Утверждаются представления о нелинейности, альтернативности и многовариантности в развитии знания, акцентируется внимание на его диалектической природе, непрерывности развития и совершенствования [16]. Обосновывается как отражающая современное состояние и требования развития науки идея полиметодологизма, допускающая использование и признающая позитивную гносеологическую ценность различных методологических оснований, взаимодействующих друг с другом на основе принципа "дополнительности" [32]. К этому необходимо добавить происходящее в современной науке преобразование ее теоретико-познавательных основ, переосмысление категориального строя, изменения в трактовке и обогащение содержания как базовых общеметодологических (материи, пространства и времени, сознания, причинности), так и конкретно-научных категорий. Практика научных исследований осваивает и осмысливает новые методические приемы и способы научного анализа (принципы качественного анализа, методы си-

⁵ В качестве примера нового философского "жаргонного" языка В. Е. Кемеров приводит воспринятые и активно обсуждаемые в философской литературе противопоставления: "патриотизм - демократия", "государственность - либерализм", "восточники-западники". И хотя эти "словесные связки", по его мнению, не выдерживают "элементарной исторической или логической критики", они некритически переносятся в науку и рассматриваются как правомерные и, более того, аксиоматичные [13, с. 9]. ⁶ В. С. Степин выделяет в развитии естествознания четыре глобальные революции и три этапа: 1) классического естествознания (XVII-XIX вв.), включающий две революции - разработка идеалов научности организационно-дисциплинарное оформление науки; 2) неклассического естествознания (конец XIX - первая половина XX в.) и сопутствующую ему третью революцию - признание относительной истинности теорий и особой роли средств наблюдения; 3) постнеклассического развития науки (последняя треть XX в.) и четвертая революция - компьютеризация естествознания, развитие междисциплинарных исследований, утверждение идей эволюции и историзма [31].

стр. 14

стемного анализа); расширяется исследовательский арсенал науки.

ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ РЕСУРС ДИАЛЕКТИКО-МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ МЕТОДОЛОГИИ КАК ФИЛОСОФСКИЙ ФУНДАМЕНТ ПСИХОЛОГИИ

В ряду актуальных методологических проблем, требующих специального методологического рассмотрения, стоит и задача объективного, всестороннего и взвешенного, идеологически не ангажированного рассмотрения познавательных возможностей и ресурсов марксистской диалектико-материалистической методологии. Ее почти столетнее господство определяет неоднозначное отношение к ней как философскому базису современной науки. Причем спектр мнений по этому вопросу широко варьируется - от откровенно нигилистического отношения и отрицания ее познавательного ресурса до стыдливого умалчивания. Критика марксизма нередко носит не научный, а идеологический характер. Если в бытность советской науки усилиями ряда ученых марксистское учение представлялась как аксиоматическое знание, фактически закрытое для научного обсуждения и в силу этого утрачивающее характер живого, развивающегося знания и превращающееся, по сути, в догматическую систему, то в настоящее время она нередко столь же догматически, без достаточной аргументации отвергается. Стало не модным и даже зазорным ссылаться на какие-либо положения марксистской философии, включая и те, которые выдержали проверку временем и опытом научных исследований. Представляется, что нередко в основе критики марксистской методологии лежит неправомерное отождествление марксистской философской теории с марксистской идеологической доктриной.

Безусловно, деидеологизация науки является одним из важнейших позитивных аспектов современной научной жизни. Но означает ли это необходимость отказа от тех конструктивных важных положений марксистской философской теории, на основе которых создавалась конкретно-научная методология психологической науки в СССР?

Ярким образцом творческого освоения марксистской философии как основы методологии психологии выступают работы С. Л. Рубинштейна, одного из признанных лидеров и крупнейшего методолога и теоретика психологической науки в СССР. Он возражал против начетнического взгляда на марксистскую теорию как на сумму готовых предписаний и рецептов, решительно отметал примитивные и однозначные трактовки психологических проблем в духе пролеткульта, насаждавшиеся в научной жизни 20 - 30-х гг. Марксизм выступал для Рубинштейна не догмой, а предметом внимательного изучения и выявления его эвристических возможностей как научной теории и методологического фундамента создававшейся в нашей стране новой психологической школы. Определяя пути выхода психологии из кризиса, Рубинштейн указывал на необходимость нового понимания ключевых категорий психологии - сознания и деятельности, правильную трактовку которых, по его мнению, помогает найти марксистское учение и, прежде всего, содержащаяся в нем концепция деятельности, раскрывающаяся через диалектику связи субъекта с предметной действительностью [18]. Марксистская теория не калькировалась Рубинштейном, как нередко пытались сделать в то время. Им было взято и привнесено в психологию только то, что непротиворечиво укладывалось в рамки онтологического понимания науки, отвечало особенностям объекта и предметной области психологии. Трудность рассматриваемой ученым методологической проблемы усугублялась необходимостью "очистить" ее "от тех ситуативных наслоений, которые внес в науку авторитарный способ управления, от тенденций, выражающихся уже не только в организационных, а в собственно научных формах, которые отвечали не научному, а привнесенному извне способу понимания и объяснения. Сложность задачи заключалась в том, чтобы, не отказавшись от самих реально поставленных проблем, выявить их собственно научное содержание, поставить и рассмотреть их объективно, отделив догматически-ситуационное в их постановке от собственно научного. Можно сказать, что Рубинштейн решал сложную, уникальную методологическую задачу в жестких условиях" [2, с. 14 - 15].

С. Л. Рубинштейн писал, что "психологическую науку нельзя в готовом виде найти в каких-либо произведениях основоположников марксизма-ленинизма. Ни Маркс, ни Ленин, как известно, не писали специальных психологических трактатов. Поэтому есть лишь один путь для построения советской психологии - это путь творческого исследования" с целью выявления содержащихся в марксизме идей, открывающих подступы к раскрытию сущности психического и способов его научного познания [30, с. 326]. Не случайно особый интерес ученого вызывали ранние рукописи Маркса. Значение этой работы Маркса для психологии Рубинштейн видел в том, что ее центральной проблемой является проблема человека: "Именно в силу того, что в центре ее стоит проблема человека, вся рукопись 44-го года, а не только те ее высказывания, которые прямо касаются психических явлений (чувств и т.п.), представляют прямой и острый интерес для психологии" [там же, с. 328, 335]. Анализ идей Марса приводит Рубинштейна к выделению трех положений, имеющих, по его мнению, "решающее значение для психологии": 1) признание роли труда, прак-

стр. 15

тической и теоретической деятельности в формировании человека и его психики; 2) идея обусловленности психического мира человека создаваемым его деятельностью предметным миром; 3) утверждение о том, что "психология человека - продукт истории". Рубинштейн отмечает, что все эти положения легли в основу советской психологии, предопределив ее черты. При этом подчеркивается, что в трудах Маркса они даны в конкретном контексте, наложившем "неизгладимый отпечаток не только на их формулировку, но и на их конкретное содержание". Поэтому необходим специальный методологический анализ, позволяющий уяснить "их подлинное содержание и скрытую в марксовских формулировках этой рукописи проблематику" [там же, с. 331].

Творческое переосмысление марксистских идей позволило С. Л. Рубинштейну выдвинуть и обосновать систему собственно методологических принципов психологии: принципы единства сознания и деятельности, детерминизма, личностного опосредствования и другие, ставшие фундаментом развития отечественной психологии XX столетия.

Задачи перестройки психологии на основе марксизма определяли также направление методологических поисков известного отечественного психолога Л. С. Выготского. Он считал, что основной путь построения новой психологии и преодоления методологического кризиса психологической науки, состоящего в ее организационной и теоретической раздробленности, - разработка ее общеметодологического основания или, как он писал, создание "общей науки". Причем семантическое пространство понятия "общая наука" у него совпадает с содержанием понятия "методология" в его современной трактовке. По сути, Выготский ставит вопрос о создании методологического фундамента психологии. Методология ("общая наука" в его терминологии) выступает в виде особой метанаучной области, охватывающей как специальные дисциплины, так и теоретическую психологию ("психологию взрослого нормального человека"). Проведенный анализ приводит Выготского к трем заключениям: во-первых, общая психология как интегрирующее основание всей системы психологического знания не тождественна теоретической психологии, выполняющей эту роль в связи с ее отсутствием; во-вторых, назрела актуальная потребность в создании общей психологии как необходимого условия научного исследования; в-третьих, путь построения общепсихологической теории - конкретно-исторический анализ научных фактов в их тенденциях, реальной обусловленности, познавательной сущности (соответствия действительности), а также их теоретическое обобщение с целью выделения объяснительных принципов психологии. С одной стороны, общая наука, по его мнению, представляет "учение о последних основах, общих принципах и проблемах данной области знания", и в этом смысле она имеет особый предмет и задачи. С другой стороны, она имеет дело не с формально-логической структурой понятий, а с отражаемой в системе понятий и принципов действительностью: "...было бы ошибкой сказать, что она изучает понятия, а не отраженную в этих понятиях действительность..."⁷ [8, с. 311]. Обосновывая данное положение, Выготский опирается на "реалистически-объективную, т.е. материалистическую точку зрения в гносеологии и на диалектическую точку зрения в логике, в теории научного знания", согласно которой "действительность определяет наш опыт, предмет науки, ее метод" и постулирует невозможность изучения понятий какой-либо науки "безотносительно к представленным в них реальностям" [там же, с. 321]. Следует отметить, что в этом вопросе позиция Выготского сближается с научными идеями Рубинштейна и Абульхановой-Славской об онтологической природе методологического знания.

Критически оценивая попытки придать статус методологического основания науки той или иной конкретной научной теории - фрейдизму⁸, учению Павлова или теории относительности Эйнштейна, он утверждает, что методология не выводится механически из суммы научных достижений, не тождественна им. Единственно научной методологией он считал марксизм.

Конструктивной представляется мысль Выготского о том, что философские системы не могут быть внесены в психологию непосредственно "без помощи методологии, без создания общей науки", понятия которой должны быть сформулированы в русле общей диалектики, "ибо она есть диалектика психологии" [там же, с. 419]. При этом он предупреждает о двух возможных ошибках, возникающих при попытках соединения марксизма с психологией: во-первых, это использование отдельных марксистских идей, часто вырванных из контекста, ибо "не случайные высказывания нужны, а метод"; во-вторых, прямое внесение марксистских положений в психологию, неизбежно приводящее к возникновению схоластических построений и сведению диалектики к совокупности частных методик, т.е. "к грубому искажению и марксизма, и психологии" [там же].

⁷ Выготский полемизирует с Бинсвангером, утверждавшим, что методология ("общая наука") единственным своим предметом имеет критическое осмысление основных понятий, т.е. по сути отрицавшим связь методологии с изучаемой наукой реальностью и превращавшим ее из области психологии в часть логики. ⁸ Выготский ссылается на статью А. Р. Лурия [22], в которой психоанализ оценивается как "система монистической психологии", учение, проникнутое "монизмом, материализмом... и диалектикой, т.е. методологическими принципами диалектического материализма", и высказывается идея об объединении марксизма с фрейдизмом.

стр. 16

Выготский делает заключение о необходимости создания материалистической психологической теории, призванной обосновать способ применения диалектического материализма к исследованию психических явлений. "Психологии нужен свой "Капитал" - свои понятия класса, базиса, ценности и т.п., в которых она могла бы выразить, описать и изучить свой объект..." [там же, с. 420].

Раскрывая роль и подчеркивая высокую эффективность материалистической диалектики как научного философского метода в понимании и познании психического, Л. И. Анцыферова подчеркивает, что ему противостоят механистический материализм (сводящий все формы движения к одной - механической), метафизический редукционизм (отстаивающий недиалектический подход, отрицающий наличие качественно различных уровней бытия либо игнорирующий его высшие уровни) и элевационизм (приписывающий низшим формам бытия свойства, характерные для высших) [5]. Диалектико-материалистическая методология психологии исследует психические явления как "естественное звено во взаимосвязи явлений материального мира", утверждает их объективную обусловленность, отражательно-регулятивную и общественно-историческую природу психики и сознания, подчеркивает активность психического, рассматривает его в качестве мотивационного, ориентирующего и контролирующего начала в процессе взаимодействия субъекта деятельности с действительностью. С позиций философского материализма преодолевается антропологический материализм, трактующий бытие человека лишь как естественно-историческое и недооценивающий его социально-историческую природу; развитие человека рассматривается как "диалектический процесс последовательной качественной перестройки, усложнения иерархической организации, растущей дифференциации форм его взаимодействия с окружающим миром, определяющих стадиальность формирования психики" [там же, с. 16].

Можно было бы привести и другие примеры творческой переработки марксистских идей в психологии в целях создания ее конкретно-методологических оснований. В ситуации активизации методологического поиска, переживаемого сегодня отечественной психологией, рассмотрение истории введения марксистской философии в область психологического знания и той кардинальной перестройки в понимании сущности психического, а также способов его познания, которая явилась ее логическим следствием, чрезвычайно важно и поучительно.

Марксистская философия - это целостная философское учение, вобравшее в себя в переработанном виде богатейшее наследие классической немецкой философии и являющееся одной из вершин научной мысли XIX века. Этим определяется его фундаментальность и богатство содержания. История отечественной психологии XX столетия, ее достижения и успехи в познании психического мира человека, обосновании социальной природы личности, раскрытии роли деятельности и общения как факторов ее формирования, утверждении принципов системного подхода, развития субъекта, являются наглядным подтверждением эвристической роли диалектического материализма и конструируемых на его основе принципов и методов психологического исследования. В связи с этим очевидно, что отказ от этого богатейшего наследия отбросит психологию на нулевую позицию. Марксистская методология может и должна использоваться в научном познании, но не как единственное, а как одно из философско-методологических оснований развития современной психологии. Не отвергать, а понять. Не отвергать, а понять - теперь уже самостоятельно, без идеологических поводырей - суть марксистской концепции человека - одна из актуальных задач в разработке проблем методологии.

Разумеется, в работе выделены и рассмотрены далеко не все проблемы, входящие в структуру современной методологии психологии. Но и их анализ подтверждает важность методологических исследований как условия дальнейшего развития и конструктивного преобразования системы психологического знания.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абульханова-Славская К. А. О субъекте психической деятельности. М., 1973.

2. Абульханова-Славская КА., Брушлинский А. В. Философско-психологическая концепция С. Л. Рубинштейна. М., 1989.

3. Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс (Экспериментальная психологика). Т. 1. СПб., 1999.

4. Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания // Памятники психологической мысли. М., 2000.

5. Анцыферова Л. И. Материалистические идеи в зарубежной психологии. М., 1974.

6. Волков И. П. Какая методология нужна отечественной психологии, кому и зачем? // Труды Ярославского методологического семинара. Методология истории. Т. 1. Ярославль, 2003. С. 80 - 86.

7. Выготский Л. С. Развитие высших психических функций. М., 1960.

8. Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса // Выготский Л. С. Собр. соч. В 6 т. Т. 1. М., 1982. С. 291 - 436.

9. Гальперин П. Я. Предисловие. Хрестоматия по истории психологии М., 1980. С. 3 - 4.

10. Ждан А. И. Общая характеристика состояния зарубежной психологии в период открытого кризиса (начало 10-х - середина 30-х годов XX в.) // Хрестоматия по истории психологии. М., 1980. С. 5 - 16.

стр. 17

11. Канке В. А. Основные философские направления и концепции науки. Итоги XX столетия. М., 2000.

12. Карпов А. В. Метасистемная организация уровневых старукур психики. М.: Институт психологии РАН, 2004.

13. Кемеров В. Е. О философской моде в России // Вопросы философии. 2003. N 11. С. 3 - 11.

14. Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Синергетика как новое мировидение: диалог с И. Пригожиным // Вопросы философии. 1992. N 12. С. 3 - 20.

15. Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Синергетика: начала нелинейного мышления // Общественные науки и современность. 1993. N 2. С. 38 - 51.

16. Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. М., 2003.

17. Кольцова В. А. Теоретико-методологические основы истории психологии. М., 2004.

18. Кольцова В. А., Олейник Ю. Н., Тугайбаева Б. Н. Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории. М., 1997. С. 10 - 162.

19. Кун Т. Структура научных революций. М., 1977.

20. Ланге Н. Н. Психология // Итоги науки. Т. VIII. М., 1914.

21. Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии // Памятники психологической мысли. М., 1999.

22. Лурия А. Р. Психоанализ как система монистической психологии // З. Фрейд, психоанализ и русская мысль. М., 1994.

23. Мазилов В. А. Научная психология: тернистый путь к интеграции // Труды Ярославского методологического семинара. Методология истории. Т. 1. Ярославль, 2003. С. 205 - 237.

24. Политология. Энциклопедический словарь. М., 1993.

25. Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.

26. Пригожий И. Конец определенности. Время, хаос и новые законы природы. М. -Ижевск, 2001.

27. Пуанкаре А. О науке. М., 1983.

28. Рубинштейн С. Л. Проблемы психологии в трудах Карла Маркса // Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 19 - 16.

29. Рубинштейн С. Л. Заметки по методологии истории и общественных наук // Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. М., 1989. С. 335 - 426.

30. Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии // Рубинштейн С. Л. Избранные философско-психологические труды. Основы онтологии, логики и психологии. М., 1997. С. 214 - 425.

31. Рубинштейн С. Л. Человек и мир // Памятники психологической мысли. М., 1997.

32. Смирнова Н. Л. Социально-культурное многообразие в зеркале методологии // Общественные науки и современность. 1993. N 1. С. 78 - 87.

33. Степин В. С. От классической к постнеклассической науке (изменение оснований и ценностных ориентации) // Ценностные аспекты развития науки. М., 1990.

34. Степин В. С., Кузнецова Л. Ф. Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации. М., 1994.

35. Шкуратов В. А. Историческая психология. М., 1997.

36. Юревич А. В. "Методологический либерализм" в психологии // Вопросы психологии. 2001. N 5. С. 3 - 19.

37. Юревич А. В. "Методологический либерализм" и парадигмальный статус психологии // Труды Ярославского методологического семинара. Методология истории. Т. 1. Ярославль, 2003. С. 349 - 356.

38. Ярошевский М. Г. История психологии. М., 1976.

39. Яшин В. П. Старые Истины в новом свете (системно-синергетический подход в психологии) // Труды Ярославского методологического семинара. Методология истории. Т. 1. Ярославль, 2003. С. 358 - 379.

40. Briskmann L.B. Is a Kuhnain Analysis applicable to psychology // Science Studies. N 2. 1972.

41. Bruner J. S. Acts of Meanings. L., 1990.

42. Frankel Ch. The autonomy of the social sciences: Controversies and decision. N.Y., 1976. P. 9 - 30.

43. Koch S. Psychology cannot be a coherent sience // American Psychology. N 1. 1970.

44. Marx R. I., Hillix W. A. Systems and theory in psychology. N.Y., 1973.

45. Palermo D.S. Is a scientific revolution taking place in Psychology? // Science Studies. N 1. 1971.

46. Pulparampil J. Science, man, and future // Mainstream. V. 15. N 39. 1977. P. 1 - 26.

47. Richta P. Is there a new type of science emerging // Teo-rie rozvoje vedy. V. 1. N 4. 1977. S. 7 - 44.

48. Roche M. The anti-science movement // Intersciencia. V. 2. N 2. 1977. P. 64 - 82.

ACTUAL PROBLEMS OF PRESENT-DAY DOMESTIC PSYCHOLOGICAL SCIENCE METHODOLOGY

V. A. Kol'tsova

ScD (psychology), the first deputy director of Psychological Institute ofRAS, Moscow

The importance of methodological researches and its role in the development of psychological knowledge is stated. Actual methodological problems of present-day psychology resulting from inner logic of its development as well as its functioning in new historic conditions are revealed. The evaluation of Russian psychology present-day state is given and in such content the problem of "crisis in psychology" is discussed. The problem of objective, overall and deliberate examination of cognitive resources of Marx's dialectic-materialistic methodology as philosophic basis of present-day psychological science is posed.

Key words: methodology, crisis in psychology, external and internal factors of psychological science development, value aspects of science development, mono- and polymethodologism, dialectic-materialistic methodology of psychology.

стр. 18

НОВЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ В ПСИХОЛОГИИ РЕЧИ И ПСИХОЛИНГВИСТИКЕ

Автор: Н. Д. Павлова

Доктор психологических наук, зав. лабораторией психологии речи и психолингвистики, Институт психологии РАН, Москва

Рассматриваются развивающиеся направления исследований дискурса, связанные с различными аспектами его организации и функционированием в социуме. Дается характеристика дискурсивного подхода, обсуждаются его возможности и перспективы на современном этапе развития науки и практики. Представлены оригинальные методические подходы и полученные на их основе новые данные, касающиеся интенционального пространства дискурса, взаимодействия собеседников, проявления личностных особенностей, приемов воздействия, моделируемой в дискурсе картины мира. Помимо общих вопросов организации и механизмов дискурса, анализируются его специальные виды, функционирующие в различных коммуникативных контекстах (политический, религиозный и др.), выходящие на дискурс проблемы социальной практики.

Ключевые слова: вербальная коммуникация, дискурс, интенции собеседников, интеракция, воздействие, метафорические модели действительности, аргументация, дискурс и личность, политический и другие виды дискурса, контент-анализ, интент-анализ.

В настоящей статье представлены основные направления исследований, проводящихся в последнее пятилетие в лаборатории психологии речи и психолингвистики Института психологии РАН, в контексте предшествующих разработок и современных тенденций развития научной области.

В течение длительного времени изучение речи в психологии и психолингвистике осуществлялось в рамках парадигмы, ориентированной на индивида и индивидуальные процессы. Это накладывало серьезные ограничения на понимание роли речи в общении. В последние годы акцент переносится на проблемы вербальной коммуникации, что предполагает проведение комплексных теоретических и эмпирических исследований дискурса, т.е. беседы, разговора, речи, "погруженной в жизнь" [12]. Помимо речи как таковой (собственно текста), в понятие "дискурс" включаются ситуационные, когнитивные, прагматические, социокультурные и другие факторы, участвующие в формировании дискурса и влияющие на его организацию [12, 22, 28 и др.].

Актуальность такого направления исследований определяется возрастающей ролью вербальной коммуникации в современном мире. В XXI веке человечество вступает в фазу, когда кардинально расширяются возможности дистантного речевого общения и изменяются его формы. Картина мира, создаваемая средствами массовой информации, как и виртуальный мир Интернета приобретают значение второй реальности. Влияние, которое это оказывает на жизнь человека и общества, дает основания говорить об эре нарастающих информационных потоков и вместе с тем об информационных технологиях и конструировании дискурсов как веянии времени.

Обращаясь к изучению речи в процессе коммуникации, мы полагаем, что на этом пути могут быть решены многие накопившиеся ранее проблемы, в частности важнейший вопрос о формировании речевого смысла. Психосоциальный подход, реализуемый в рассматриваемой области, - позволяет получать данные, касающиеся использования языка в естественных жизненных ситуациях и взаимодействиях людей, что крайне важно для развития представлений о речи как инструменте социального поведения субъекта. Новые возможности открываются в изучении фундаментальных проблем речевого общения, интеракции, диалога, взаимосвязи средств и условий коммуникации. Большой интерес представляет изучение способов описания в дискурсе событий и фактов с целью оказания воздействия, анализ выраженных в нем культурно-символических, когнитивных, социально-психологических аспектов человеческой деятельности. Наконец, немаловажно и то, что исследования в рассматриваемой области позволяют вести практическую работу, связанную с оптимизацией вербальной коммуникации, решать задачи психологической экспертизы, обеспечения мер информационной психологической безопасности.

Дискурс изучается сегодня в психолингвистике, лингвистике, социальной психологии [22, 35,

стр. 19

45, 46, 57 - 60]. Междисциплинарный характер исследований позволяет обращаться к темам, которые были скрыты прежде границами между дисциплинами, и эти темы так или иначе связаны с жизнью, реальной разговорной практикой в разных условиях и социальных взаимодействиях.

Объединяя усилия многих наук, область остается ареной достаточно острой полемики различных школ и направлений [35, 38]. Однако, несмотря на обилие походов, выявляются общие предпосылки и основания проводимых исследований, в числе которых методология системного подхода (Б. Ф. Ломов, Э. Г. Юдин), исследования семантики текста (Н. И. Жинкин, Т. ван Дейк, Т. Н. Ушакова, В. Дресслер, П. Вундерлих), прагматические теории (Дж. Остин, Дж. Серль, П. Грайс), социальный конструкционизм (Р. Харре, Дж. Шоттер, К. Джерджен), этнометодология (Г. Гарфинкель, Г. Сакс). Можно говорить о целом комплексе идей, получивших распространение в рассматриваемой области. Так, утверждается представление о вероятностных зависимостях в смысловом пространстве дискурса, где первостепенное значение приобретают факторы ситуации и психологические характеристики общающихся сторон. Расширяется представление о системе знаний - "коммуникативной, или дискурсивной компетенции", которая необходима, чтобы включаться в речевое общение. Все более широко востребуется понимание дискурса как конституирующего элемента культуры, социальных отношений, образа Я и Других.

При обширности проблемной области, связанной со способностью человека говорить и осуществлять речевое общение, можно выделить два основных направления проводимых исследований - это организация дискурса и дискурсивных процессов и тема "дискурс и социум". В рамках этих направлений в работах лаборатории в настоящее время делается акцент на изучении нескольких фундаментальных вопросов, в совокупности отражающих сложившиеся познавательные установки и тесно связанных с предшествующими исследованиями коллектива.

ОРГАНИЗАЦИЯ ДИСКУРСА И ДИСКУРСИВНЫЕ ПРОЦЕССЫ

I. Большое внимание уделяется изучению интенциональных оснований вербальной коммуникации. Интенции, трактуемые нами в широком смысле как предметные направленности субъекта, образуют основу и глубинное психологическое содержание речи, которое непосредственно связано с целями деятельности и "видением мира" субъектом, его желаниями, нуждами, установками. Понимание говорящего во многом определяется восприятием именно интенционального аспекта речи. Соответственно, без обращения к интенциональному плану дискурса невозможно уяснить не только, почему и зачем осуществляется коммуникация, но, что не менее важно, и ее результаты.

Исследования проводятся с позиций интент-анализа - психологического подхода, который позволяет реконструировать стоящие за речью интенции коммуникантов и их влияние на организацию дискурса. Хотя изучение интенциональных аспектов речи осуществляется также с позиций других подходов (в первую очередь лингвистической прагматики, ориентированной на теорию речевых актов [47]), важной особенностью интент-анализа выступает его обращенность к аутентичным речевым материалам, таким интенциональным характеристикам, которые связаны с ходом коммуникации, практической деятельностью участников. Характеризуются не только типовые открыто выражаемые намерения (просьба, приказ), но и другие интенции (в том числе неосознаваемые), которые воспринимаются партнерами и составляют психологическую реальность коммуникации.

Теоретические и методические установки интент-анализа подробно рассмотрены в ряде публикаций [39, 48, 49]. При обращении к проблематике дискурса проведена большая работа, связанная с развитием метода и апробацией вариантов техники, пригодных для изучения разных его видов. Получили развитие техника интент-анализа диалога в условиях непосредственного непринужденного общения [23, 25], методики интент-анализа политического, педагогического, консультационного дискурса [29, 37, 39, 43, 44]. Разработаны также экспериментальные методики изучения понимания выражаемых в речи интенций, сочетающие процедуры экспертного интент-анализ дискурса и его субъективного шкалирования испытуемыми [7, 54, 55].

На этой методической основе ведется изучение интенциональных характеристик разных видов дискурса. Работа осуществляется по нескольким линиям.

Исследования, проводимые Н. Д. Павловой, связаны с изучением предвыборного политического дискурса [37, 43, 44, 49]. В цикле работ, выполненных в значительной части совместно с выпускницами ГУГН А. А. Григорьевой и Е. А. Песковой, показана возможность моделирования интенционального пространства дискурса - совокупности иерархически организованных интенций и интенциональных структур, свойственных данной сфере коммуникации и составляющих ее основу. Интенциональное пространство, реконструированное на материале предвыборных выступлений политиков, включает: ведущие интенциональные направленности коммуникантов, их характерные составляющие, варианты конкрет-

стр. 20

ных интенций, получающих выражение в дискурсе. Так, одна из основных интенциональных направленностей политиков - на агитацию избирателя, в общем случае предполагает его привлечение, а также консолидацию и активизацию. Каждая из этих составляющих связана с набором интенций, которые регулярно, но с различной частотой проявляются в предвыборной ситуации (завоевать внимание, возбудить недовольство, побудить к действиям и пр.). В общей сложности, по результатам исследования, реконструировано более 50 интенциональных компонентов, обычных для предвыборных выступлений [37, 43, 44].

Обосновывается представление, что интенциональное пространство во многом определяет характер дискурса: используемые средства и способы выражения, приемы воздействия, круг обсуждаемых тем. Возможности понимания говорящего аудиторией также зависят от интенциональных особенностей коммуникации [44].

Так, показано, что предвыборные интенции политиков имеют своеобразную, присущую каждой из них речевую манифестацию. При этом отдельные вербальные единицы могут служить выражению не какой-либо одной, а нескольких, иногда многих интенций, что создает основу большой интенциональной выразительности. Начато экспериментальное изучение понимания предвыборных интенций политиков аудиторией. Выясняется, в частности, такой любопытный факт: с одной стороны, в восприятии слушающих интенциональный подтекст выступлений в известной степени редуцируется, с другой - нередко обнаруживается и его расширение. Очевидно, выступления как таковые составляют лишь часть предвыборной политической коммуникации; другая "фоновая" ее часть связана с интенциями, которые не облекаются в слова (получить личные выгоды, власть, войти в элиту). Подобные интенции нередко осознаются слушателями, что расширяет восприятие ими интенционального подтекста выступлений. Эти и другие особенности понимания, свидетельствующие в целом о его генерализованном характере, анализируются с учетом способа выражения интенций, их места в интенциональной иерархии, частотности в дискурсе и пр. [44].

Следует отметить, что описание интенционального пространства предвыборного дискурса - результат, позволяющий характеризовать особенности конкретных выступлений. Их своеобразие проявляется в относительной выраженности четырех основных интенциональных направленностей кандидатов (на избирателя, на себя и своих сторонников, на политического оппонента, на окружающую действительность), в наборе конкретных интенций, которыми они представлены. Полученные данные способствуют также развитию методических средств интент-анализа в плане стандартизации процедуры и уточнения набора дескрипторов, используемых при квалификации интенций.

Если рассмотренные исследования обнаруживают интенциональные характеристики дискурса, связанные в первую очередь с предвыборной ситуацией, то исследования повседневного диалога, проводимые И. А. Зачесовой, выявляют интенции, соотнесенные в большей степени с личностной сферой коммуникантов, их отношениями.

Согласно полученным результатам, в повседневном бытовом диалоге, который считается базовой формой вербальной коммуникации, наиболее выражены интенциональные направленности на собеседника и на окружающую действительность. По соотношению этих ведущих направленностей и качественной специфике составляющих их интенций выделяются различные разговорные жанры: диалог-обсуждение, инструктивный диалог, диалог отношений и пр. Так, в инструктивном диалоге собеседники дают указания, требуют, напоминают и т.д., тогда как для диалогов отношенческого плана обычны интенции поделиться переживаниями, поддержать, посоветовать [23, 25].

Наряду с изучением базовых интенциональных характеристик повседневного диалога и его разновидностей большое внимание уделяется процессуальному аспекту общения. Сопоставление интенциональных паттернов, репрезентируемых в последовательности реплик, обнаруживает, что интенции собеседников определенным образом скоординированы. Не только стремления вступить в разговор, уточнить информацию, другие "простые" эксплицитно выражаемые интенции актуализируют сопряженные с ними устремления партнера; скрытая направленность на провоцирование, выяснение отношений также отреагируется, вызывая уклончивость, встречное провоцирование и пр. Случаи интенционального рассогласования реплик указывают на неверное или искаженное понимание собеседниками друг друга [27].

Примечательно, что само явление непонимания интенций партнера может иметь различную природу. Оно может быть обусловлено объективными факторами ситуации и возникающими помехами, но бывает связано и с "некооперативными" устремлениями партнеров. Исследования показывают, что в сфере повседневной семейной коммуникации случаи непонимания интенций партнера обычно относятся к добросовестному заблуждению. Они тут же устраняются корректирующими репликами или уточняющими вопросами. Непонимание, связанное с влиянием субъективных факторов, встречается нечасто, но сказывается на последующей организации разговора более существенно. Некооперативная направленность предполагает жесткое следование своим

стр. 21

интересам, манипулирование собеседником, стремление настоять на своем. При этом обычны различные тактики ухода от ответа, такие как затягивание разговора, дополнительные вопросы, обращение к новой теме [27]. Разрабатывается аспект влияния на развитие диалога взаимоотношений собеседников. Выявлены характерные интенциональные паттерны и речевые структуры, связаные с отношениями типа доминирования-подчинения. Показано, что отношения, проявляющиеся в диалоге, часто не рефлексируются коммуникантами.

Специальное исследование посвящено организации детских диалогов. Выявлены ведущие интенциональные направленности маленьких собеседников и их изменения в ходе взросления. Обнаружена тесная связь развития содержательного плана детских диалогов с растущей направленностью на партнера и текущее взаимодействие [24, 26].

Характеризуя рассмотренные исследования диалога в целом, важно отметить, что проблема механизмов речевого взаимодействия, на которую они выходят, актуальна сегодня в психологии речи, психолингвистике, социальной психологии. Анализ полученных в лаборатории результатов в контексте современного состояния области осуществлен в работе Н. Д. Павловой [42]. Аргументируется представление, что выражение и распознавание интенций является важнейшей составляющей речевого взаимодействия. Передача интенций служит необходимой основой взаимопонимания, координации действий, достижения целей говорящих. Развиваемый подход, который может быть назван интент-анализом интеракции, обнаруживает движущие силы разговора, те актуальные смыслы, которые переживаются собеседниками и направляют их действия в ходе общения.

Своеобразная линия исследований интенциональной организации дискурса проводится Т. А. Кубрак. Она связана с попыткой характеризовать роль и особенности проявления в различных контекстах такой значимой интенциональной составляющей коммуникации, как самопрезентация. В рамках этой задачи в настоящее время осуществлен анализ интенциональной структуры дискурса в условиях психологического консультирования [29].

На материалах структурированного интервью (первичной беседы), показано, что в ситуации консультирования направленность на себе занимает центральное место в речи клиента, и основной линией самопрезентации выступает представление себя как человека больного, отягощенного большим количеством разнообразных проблем. Присутствует также самопрезентация по линии социально одобряемых профессиональных и личностных качеств. Одновременно более общей интенциональной направленностью дискурса является направленность на консультанта, стремление получить помощь. Именно эта направленность обусловливает характер самопрезентации и во многом определяет актуальное интенциональное состояние субъекта.

Детализация интенциональной структуры дискурса выявила направленные на себя интенции клиента: самооправдание, самообвинение, избегание ответственности. Наряду с Я клиента, обнаружены другие типичные референциональные объекты консультационного дискурса ("другие люди", "болезнь", "психолог-консультант") и связанные с ними интенции: обвинение, атрибуция ответственности, принятие-непринятие, стремление не уронить себя в глазах собеседника. Показано, что эти и другие интенции связаны отношениями соподчинения и образуют достаточно сложную структуру. Построенная на этой основе общая модель дискурса психологического консультирования позволяет анализировать особенности конкретных случаев: в беседе с разными клиентами на первый план выходят одни интенции и нивелируются другие.

Осуществлено сопоставление интенциональной структуры консультационного дискурса с политическим, в котором интенция самопрезентации также занимает центральное место [43, 49]. Начато изучение научного дискурса, где эта направленность имеет иную выраженность и своеобразное проявление.

Сотрудниками лаборатории выполнены и другие исследования, связанные с изучением интенционального аспекта дискурса. Л. А. Шустовой осуществлен анализ особенностей понимания интенций детей работающими с ними взрослыми (воспитателями и психологами). Выявленное в экспериментальных условиях влияние профессионального опыта, знаний и навыков субъекта на понимание им интенционального подтекста речи играет определенную роль и в естественных коммуникативных ситуациях [54, 55]. Н. А. Алмаевым (совместно с Н. И. Градовской) проведено исследование понимания интенций и субъективной оценки художественных текстов [7]. В связи с практическими задачами психологической экспертизы В. А. Цепцовым и К. И. Алексеевым ведется разработка процедур и показателей для квалификации и оценки материалов, имеющих общественно-политическое звучание и затрагивающих темы терроризма, национализма и экстремизма.

Подытоживая рассмотрение данного цикла исследований, можно констатировать, что полученные результаты позволяют продвинуться в уяснении роли выражения и понимания интенций в вербальной коммуникации. Интенцио-

стр. 22

нальные направленности субъектов предстают как одна из важнейших детерминант формирования и организации дискурса. Они составляют его психологическую основу и во многом определяют, что именно и каким образом говорится, как протекает взаимодействие с собеседником или аудиторией.

II. Интенциональные характеристики дискурса тесно связаны с ситуацией и осуществляемой практической деятельностью и вместе с тем с личностной сферой коммуникантов. Закономерным развитием линии исследований в аспекте темы "дискурс и личность" служит изучение проявления личностных особенностей субъекта, черт темперамента и характера в речевой продукции.

Исследования этого вопроса проводятся Н. А. Алмаевым в русле разрабатываемой им психологической теории значения [6]. С позиций этой теории значение понимается как характеристика любого переживаемого состояния психики, которое может выражаться в самых различных формах: вербальной, интонационной, музыкальной. Предпринимается попытка гомогенизации области изучаемых феноменов с помощью дескриптивных понятий, применимых к любому из подобных феноменов. В качестве основных выступают понятия интенциональных модификаций внутреннего времени сознания, психической энергии и др., опирающиеся на концепцию интенциональности в феноменологии Э. Гуссерля. С помощью разработанных дескриптивных характеристик строятся модели конкретных феноменов (грамматических значений; значений, связанных с высотно-темпоральными параметрами речи и пр.), которые затем проверяются эмпирически [6].

Применяя разработанные теоретические средства к исследованию проявления в речи психологических особенностей субъекта, Н. А. Алмаев сопоставляет результаты, получаемые различными, независимыми друг от друга методами. Им обоснован подход, который предполагает одновременное предъявление контент-аналитических и тестовых заданий, направленных на измерение одних и тех же конструктов. Актуальность такого направления исследований определяется тем, что шкалы контент-анализа не имеют тех средств проверки внутренней согласованности, которые существуют для шкал опросников, основанных на самоотчете.

В проведенном эмпирическом исследовании получены данные о величине и характере связи между результатами контент-анализа автобиографических рассказов и личностных опросников (тест TCI Р. Клонинджера и ОФДСИ В. М. Русалова) [10]. Осуществлена оценка влияния на результаты психологических защит, регистрируемых тестом Плутчика-Келлермана [11]. Получены данные о влиянии личностных свойств на формальные речевые характеристики (количество слов, длина предложений и др.) [9].

В целом проведенные корреляционные исследования показали весьма низкую согласованность одноименных шкал контент-анализа и тестов при многообразии небольших, но статистически значимых и содержательно интерпретируемых связей между другими шкалами. Это свидетельствует о том, что одни и те же феномены по-разному проявляются в свободных рассказах и при заполнении опросниковых тестов. Выполнение тестовых заданий - сложная и специфическая деятельность, результаты которой подлежат углубленному анализу с привлечением новых, в частности, психолингвистических средств. Вместе с тем полученные результаты позволяют критически оценить практику использования контент-анализа в психодиагностике. Выясняется необходимость новых подходов и иных статистических показателей, нежели простая количественная выраженность контент-аналитических категорий в единицах текста [5, 8]. Экспериментально показана решающая значимость нахождения категорий ближе к окончанию рассказа [6]. Предложены оригинальные шкалы контент-анализа ("Контроль", "Целеполагание" и др.) и шкалы, максимально приближенные по значению к шкалам теста Клонинджера. Разработана новая методика контент-анализа, основанная на определении вероятности совместной актуализации тем по их взаимному расположению в продуцируемой речи.

Результаты проведенных исследований получили отражение в выполненных под руководством Алмаева дипломных работах, а также в защищенной в 2005 г. кандидатской диссертации Г. Ю. Малковой. Публикуется монография, в которой обосновываются методология и методический аппарат исследований и обобщаются данные, полученные в рамках разрабатываемого направления [6].

III. В изучении дискурса большое значение имеет исследование влияния коммуникативного контекста на организацию речи, психологические процессы, связанные с ее подготовкой и планированием. Эта линия исследований реализуется В. А. Цепцовым. С позиций разрабатываемого подхода коммуникативные переменные столь же важны для понимания речевых процессов, как и внутрипсихические.

В серии экспериментов, опирающихся на предложенную Цепцовым модель письменной речи, в качестве макроконтекстной переменной рассмотрена функция адресата [50,52]. Применялась процедура разделенного планирования и написания текста, что позволило получить данные о влиянии адресата на сенсорные, фонологические и моторно-речевые процессы при выполнении сложных задач планирования и письма на родном

стр. 23

и иностранном языках. Показано, что влияние адресата зависит от степени информированности о нем. Получены данные об особенностях планирования высказываний в визуальной и вербальной модальности, оценено влияние задачи письма на субпроцессы письменной речи. Вместе с тем разработанный подход, основанный на микроструктурном анализе речевых операций и действий, позволил оценить воздействие на речь фонологической и визуальной интерферирующей задачи. По результатам исследования, интерференция образной информации оказывает негативное влияние на этапе речевого планирования, в то время как интерференция вербального материала затрудняет операции линеаризации и оценки.

Проведено сравнительное изучение аргументации и повествования, обнаружившее влияние жанровых особенностей дискурса на процессы планирования и написания [51, 53]. Показано, что нарративный жанр требует больших ресурсов на этапе планирования, в то время как аргументативный - на этапе написания. Выявлены типологические особенности аргументации по критерию времени реакции: линейная, иерархическая и субъектная организация причинно-следственной структуры аргументации являются устойчивыми характеристиками индивидуального письма.

Обобщая результаты проведенных исследований, Цепцов разрабатывает когнитивную модель аргументации, учитывающую особенности обработки информации в дискурсе. В рамках совместного американо-франко-российского проекта им адаптирована методика Скрипткелл, предназначенная для экспериментального изучения процесса письма [52]. Разработана также авторская модификация методики Тройной задачи, которая делает возможным измерение когнитивного усилия, связанного со вспомогательными речевыми процессами планирования, текстуализации и проверки.

ДИСКУРС И СОЦИАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Большое место в проводимых исследованиях занимает тема "дискурс и социум". Коммуникация не является только каналом передачи сообщения, его бесстрастным проводником. Дискурс выступает конституирующим элементом культуры, социальных отношений и представлений. Функционируя в определенном социальном пространстве, он отражает особенности разных сфер жизни, социальные процессы, происходящие в обществе.

IV. К изучению социальных аспектов дискурса обращен цикл работ К. И. Алексеева, в которых осуществляется реконструкция картины мира, задаваемой в дискурсе средствами метафоры. На основе разрабатываемой психологической модели метафоры Алексеев анализирует динамику метафорических моделей действительности в предвыборном политическом дискурсе, особенности картины мира, задаваемой в дискурсе религиозных объединений.

Данные о частоте встречаемости в политическом дискурсе различных метафор выявили изменения способов концептуализации политической действительности. Если наиболее частотной метафорической моделью выступлений времен перестройки была метафора войны - политическая жизнь страны осмыслялась как ведение военных действий, то с изменением политических реалий отмечается широкое использование метафорических моделей пути и строительства, что ориентирует на поэтапность реализации выдвигаемых программ и достижения целей. Выделены основные группы концептуальных векторов, используемых при характеристике политической действительности в 1991 - 2000 гг. (векторы естественности и непрерывности развития, соперничества и др.). На материале предвыборных кампаний последних лет показано, что, несмотря на изменения в частоте и типах метафорических моделей, общая концептуальная направленность дискурса сохраняется: в картине политической действительности подчеркивается четкость и отлаженность происходящих процессов, положительный характер изменений и контроль над ними. В предвыборном дискурсе осени 2003 г. такая картина задается метафорическими моделями Геометрии, Движения и Механизма, которые являются наиболее частотными. В предвыборном дискурсе весны 2004 г. эта же картина задается метафорическими моделями Движения и Пути [3, 4].

Осуществлен сравнительный анализ метафор дискурса религиозных организаций, с помощью которых задается репрезентация таких составляющих картины мира, как "общество", "церковь", "человек". Результаты показывают, что дискурс Христианской церкви "Новое поколение" отличает употребление метафорических моделей, задающих полярную картину и противопоставление "общества" и "церкви". При характеристике людей, пребывающих и не пребывающих в церкви, используется такое же противопоставление: люди, не находящиеся в церкви, испытывают отчаяние на краю гибели; люди, пришедшие в церковь, обретают спасение. Подобная картина мира позволяет отнести данную организацию к типу сектантских. В дискурсе Русской православной церкви противопоставление общества и церкви отсутствует: церковь не отделяется от общества и не замкнута в самой себе.

На материале психологического дискурса начато изучение метафоры в науке. Ведется дальнейшая разработка теоретических средств анализа репрезентации действительности в дискурсе,

стр. 24

для чего привлекаются теория знания М. А. Розова и более общая теория социальных эстафет [2]. В целом проведенные исследования приводят к выводу: метафора не только обычное средство языковой выразительности, она является средством концептуализации мира, причем соответствующие представления могут инкорпорироваться как в обыденное сознание, так и в научные психологические теории [1].

V. К рассматриваемому направлению относятся также разноаспектые исследования речевого воздействия, которые проводятся В. В. Латыновым.

Изучаются децептивные (связанные с преднамеренным сокрытием или искажением информации) приемы воздействия, закономерности и детерминанты их использования. С помощью адаптированной на российской выборке методики "Тактики воздействия" Д. Кипниса показано, что децептивные тактики активно используются работниками отечественных организаций, особенно в ситуации взаимодействия с лицами равного или более высокого организационного статуса. В качестве основных детерминант децептивной коммуникации выявлены такие индивидуальные особенности субъекта, как уровень морального развития, маккиавелизм, ориентация на экономические и политические ценности. Значимую роль играют также ситуативные и социокультурные факторы: атмосфера конкуренции, ориентация руководства компании исключительно на результат, стирание этических норм, аморальные поступки сослуживцев. Установлено, что на использование децептивных приемов влияют величина психологической дистанции, асимметричность и другие особенности межличностных отношений.

Специальное исследование посвящено изучению объяснений и оправданий, используемых людьми для того, чтобы ввести совершенный поступок в круг социально ожидаемых и культурно приемлемых форм поведения [31]. Показано, что способы объяснения неэтичного поступка влияют на оценку окружающими как самого поступка, так и лица его совершившего. Выявлены наиболее эффективные в плане формирования позитивного впечатления о субъекте и его поступке дискурсивные приемы описания неэтичного поступка. Обнаружено влияние личностных особенностей на восприятие этически неоднозначных ситуаций.

Наряду с этим проводятся исследования дискурса массовой коммуникации, воздействия транслируемых СМИ представлений и оценок на аудиторию [32 - 34]. С использованием авторской методики экспликации ментальных карт [30] проанализирован значительный массив публикаций в молодежной прессе, что позволило реконструировать транслируемые СМИ этнические гетеростереотипы. Выявлены закономерности, касающиеся массмедийного портрета различных этнических групп. Начато изучение влияния освещения фактов и событий в СМИ на процесс принятия субъектом ответственных решений.

VI. Не менее актуальное звучание имеют исследования дискурсивной практики в сфере обучения и воспитания, которая привлекает возрастающее внимание общества и во многом подвергается реформированию.

Особенности обучающего дискурса - область исследований Л. А. Шустовой. В ее недавних работах основной акцент делается на анализе обучающего диалога как формы общения, которая признается оптимальной для развития коммуникативных навыков, личностного роста и усвоения знаний. Ставилась задача исследовать, как реально организуется диалог в практической работе с подростками [55].

По результатам экспертной оценки, менее четверти диалогов, проведенных опытными преподавателями и психологами с группами подростков, могут быть признаны эффективными. Для таких диалогов характерна открытая партнер-ориентированная позиция, интерес к личности собеседника, активное ответное понимание. В большинстве случаев, однако, либо преобладают жесткие, агрессивные оценки, выражена направленность на дискредитацию занятия и собеседников, что приводит к возникновению коммуникативных конфликтов и становится деструктивным. Либо диалог развивается по существу по монологическому сценарию: инициатор общения порождает исходный текст-стимул и одновременно определяет допустимые способы реагирования на него для остальных участников, которые выступают уже не в роли равноправных партнеров, но, главным образом, как объект воздействия. В результате действий инициатора диалог приобретает во многом формальный и внешний характер.

В целом проведенные исследования показывают, что диалог достаточно активно используется в практике обучения и воспитания, однако уровень диалога, его качество и объем задач бывают различными. В целях совершенствования диалогического общения и его объективной оценки предлагается разграничить четыре уровня обучающего диалога, каждый из которых отличают свои условия реализации, ведущие интенции, ролевые позиции и пр. [56]. Если первые два уровня предполагают активность участников в рамках, заданных диспозициями и ожиданиями ведущего, и, соответственно, могут быть названы диалогом лишь с известной мерой условности, то, достигая третьего и особенно четвертого уровня, общение становится подлинно диалогическим. Реализуется свободный обмен мнениями, стремление по-

стр. 25

нять собеседника, ответственное отношение к характеру и результатам общения.

Помимо выявления особенностей обучающего дискурса и анализа разных его форм, ведется разработка рекомендаций по оптимизации диалогического общения в практической работе с подростками. Предложены тренинги речевого общения для детей и работающих с ними специалистов. Обобщая многолетний опыт практической деятельности, Шустова готовит методическое пособие, одной из центральных задач которого является описание качественной специфики обучающего дискурса и поиск путей взаимообогащения разных его форм.

VII. В самое последнее время в связи с расширением состава лаборатории и включением в нее группы под руководством А. Н. Воронина начато изучение дискурса глобальных сообществ - проблемы, актуальность которой определяется нарастанием процессов глобализации в современном мире. Тесно связанная с современными возможностями коммуникации и новыми формами дистантного речевого общения тема представляет большой интерес как в плане организации дискурса, так и в плане психологической характеристики общающихся сторон.

Ставится задача изучения способностей членов глобальных сообществ и их проявления в межличностном взаимодействии в зависимости от личностных особенностей коммуникантов. Основная идея, развиваемая А. Н. Ворониным, заключается в том, что психосоциальные параметры коллективных социальных субъектов глобальных сообществ не зависят существенно от локализации в мире, от доминирующей в данной местности культуры, от этноса и пр., но связаны с психологическими способностями участников, атрибутами сообществ и социальной микросредой.

Исследования, начавшиеся в текущем году, осуществляются по двум основным линиям. Первая ориентирована на изучение взаимосвязей между личностными особенностями человека, его микросоциальным окружением и развитием способностей. При этом рассматриваются три группы способностей: обусловленные включенностью в глобальные сообщества, духовные и дискурсивные. Вторая линия исследований связана с выяснением влияния уровня развития способностей на проявление личностных особенностей в различных ситуациях интерперсонального взаимодействия. Выделяются наиболее существенные и информативные психологические характеристики, изучается их структура, выявляются факторы, лежащие в основе индивидуально-психологических различий, и их связь с включенностью в сообщества глобализации.

В перспективе исследований - характеристика особых дискурсов коллективных субъектов сообществ глобализации и связанного с ними процесса индоктринации.

Следует отметить, что обращение к проблеме способностей членов глобальных сообществ явилось естественным продолжением многолетних исследований сотрудников группы в области психологии и психодиагностики познавательных способностей и личностных особенностей человека.

В предшествующие годы под руководством А. Н. Воронина проведено масштабное исследование интеллекта и креативности в условиях межличностного взаимодействия. Обобщение полученных результатов позволило разработать концепцию совместной интеллектуальной деятельности, составившую основу защищенной им в 2004 г. докторской диссертации [14].

Ворониным предложены модели проявления интеллекта и креативности в совместной интеллектуальной деятельности: модель оптимального проявления интеллекта и креативности, модель взаимосвязанности типов интеллекта и креативности. Выявлены закономерности влияния сходства-контраста личностных особенностей участников совместной интеллектуальной деятельности на уровень проявления и развития интеллекта и креативности, а также взаимовлияния различных видов интеллекта и креативности в зависимости от типа ситуации [14, 15].

Определена типология ситуаций межличностного взаимодействия и предложена обобщенная модель "интеллектуального диапазона", объясняющая проявление познавательных способностей в зависимости от типа ситуации и уровня развития интеллекта. Разработана имплицитная теория креативности как структуры конструктов, связанных с восприятием и оценкой креативных проявлений у себя и других людей.

Исследования влияния уровня развития интеллекта и креативности на проявление личностных особенностей в различных условиях интерперсонального взаимодействия осуществлялись Н. А. Габриелян [17, 18]. Ею показано, что в различных ситуациях (тренинг, деловая игра, аттестация) интеллект и креативность выступают модераторами поведения и модифицируют личностные особенности человека. Специальному изучению подвергнута ситуация когнитивного проблемно-ориентированного консультирования, в которой указанные зависимости имеют более тонкий характер: инициировались различные варианты межличностных взаимоотношений и взаимодействий между клиентом и консультантом и в зависимости от типа взаимодействия и уровня интеллекта прослеживались происходящие личностные изменения. Проведенные исследования позволили детально описать различные ситуации интерперсонального взаимодействия, релевантные изменениям познавательных способностей и

стр. 26

личностных особенностей. По результатам работы к выпуску готовится монография.

Ресурсная модель общего интеллекта предложена Н. Б. Горюновой. Центральным в модели является понятие когнитивного ресурса, рассматриваемого в качестве количественной характеристики когнитивной системы. Когнитивный ресурс обеспечивает активное создание репрезентаций (моделей) в мысленном плане при решении когнитивных задач разного типа. Эмпирически были верифицированы следующие дескрипторы: показатели сенсорной памяти, время реакции выбора из множества вариантов, мерность когнитивного пространства [19, 20, 21].

Исследования дифференциально-психологической направленности проводились С. Д. Бирюковым. Им реализован комплексный подход к изучению структур и детерминант индивидуально-психологических различий, основанный на сочетании методов психогенетики и дифференциальной психологии. На больших выборках, репрезентирующих население различных регионов страны, показано, что комплексный анализ индивидуально-психологических различий демонстрирует выраженную специфику, обусловленную принадлежностью психометрических показателей к разным уровням индивидуальности, и дает возможность содержательной интерпретации процесса социализации. Высокие показатели тест-ретестовой надежности показателей психометрического интеллекта сочетаются с выраженной динамикой средних значений, полученных методом поперечных срезов в течение шести лет.

Содержательный анализ показателей систематической среды позволил выделить факторы, характеризующие слабо коррелирующие аспекты: домашнюю среду и специфику внутрисемейных отношений. Выявлена половая специфика связей показателей интеллекта с выделенными средовыми параметрами. Показано, что половой диморфизм психологических признаков, традиционно оцениваемый по результатам сопоставления средних значений и дисперсий, проявляется в особенностях сопряжения индивидов с систематической средой и корреляционных связей с независимыми критериями. Личностные характеристики более чувствительны к параметрам семейной микросреды, чем показатели психометрического интеллекта [13].

Завершая рассмотрение основных линий проведенных исследований, можно констатировать: осуществлено развитие теоретических подходов и методических средств изучения дискурса. Получены новые данные к характеристике интенциональных оснований дискурса, взаимодействия собеседников, проявления личностных особенностей, процессов подготовки речи, структуры аргументации и используемых приемов воздействия, моделируемой в дискурсе картины мира. Материалы касаются разных видов дискурса и обнаруживают особенности коммуникативной практики в разных сферах жизни - повседневно-бытовой, политической, деловой, религиозной, в сфере обучения и воспитания. Положено также начало изучению особых дискурсов глобальных сообществ и дискурсивных способностей - способностей, связанных с формированием и целесообразным использованием дискурса.

В заключение несколько общих замечаний. Коллегам, знакомым с работой лаборатории, нетрудно заметить, что представленные исследования являются закономерным развитием исследований предшествующих лет и вместе с тем знаменуют новый этап деятельности коллектива. С исследований, ориентированных на изучение природы речи и ее механизмов, разработку модели речемыслительной деятельности, акцент переносится на проблемы вербальной коммуникации, анализ дискурса. Именно дискурс в последние годы стал важным объектом исследований психологов, лингвистов, социологов.

Дискурсивная парадигма, как мы надеялись показать, открывает новые возможности изучения области. Речь, которая долгое время исследовалась в общепсихологической парадигме как индивидуальный психический процесс, раскрывается в ее включенности в реальную коммуникативную практику. Через речь осуществляется межличностное взаимодействие, оказываются воздействия, реализуется власть, достигаются цели коммуникантов.

Многие сферы человеческой деятельности вообще имеют преимущественно дискурсивный характер. Так, политики, используя язык и речь, способны трансформировать общество. Политический дискурс может воодушевлять, консолидировать, сеять вражду, внушать оптимизм, или, напротив, приводить в отчаяние. Изучение дискурса позволяет уяснить не только смысл и действительное назначение речи, но и происходящие социальные процессы. По существу все многообразие форм социальной жизни можно рассматривать как совокупность дискурсивных практик.

Следует отметить, что разработка психологической проблематики дискурса отвечает усиливающейся тенденции обращения науки к реальному человеку, естественным жизненным ситуациям. Вместе с тем, поскольку это междисциплинарный объект, расширяется сфера контактов со смежными дисциплинами, а также отраслями психологии. Тематика исследований включает, наряду с проблемами общей психологии, вопросы социальной и педагогической психологии, психодиагностики, психологии личности и развития. Тем самым создаются условия для широкого и многообразного применения получаемых данных и, что

стр. 27

не менее важно, открываются новые темы, которые были скрыты границами, пролегающими между областями знаний.

Все это делает изучение дискурса весьма актуальным и перспективным, хотя и очень сложным. Ведь, несмотря на растущее число работ, позволяющее говорить о происходящем в науке "лингвистическом или дискурсивном перевороте" [57], ни общей методологической базы, ни концептуального аппарата дискурс-анализа не выработано. Не только различные виды дискурса, но и процессы его формирования и структурно-функциональные особенности во многом остаются неизученными.

Представляется, что основой интеграции различных аспектов проводимых исследований могут служить принципы системной методологии, органично сочетающиеся с дискурсивным подходом [36], а также ломовская категория общения. Субъект-субъектная парадигма составляет альтернативу представлению о речи как инструменте общения (субъект-объектная парадигма), что применимо в исследованиях речи "как таковой", но недостаточно при обращении к вербальной коммуникации [41]. С позиций, акцентирующих момент взаимодействия, межсубъектный характер общения, возможно продвижение в понимании природы дискурса, изучение тех процессов, которые определяют его формирование и функционирование.

В дальнейшем предполагается продолжить работу по наметившимся основным линиям, ряд которых, как отмечалось, находится в самом начале. Одновременно актуальной становится задача разработки новых подходов и теоретических средств, способствующих формированию многоуровневой модели дискурса взамен существующих одноуровневых. Различные планы дискурса - личностный, ситуационный, интенциональный, интерактивный - тесно взаимосвязаны между собой, и требуется дальнейшая глубокая разработка и обобщение результатов. Появятся, вероятно, и новые темы, актуальность которых определит развитие информационных технологий и возникающие формы дискурсивной практики.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Алексеев К. И. Метафора в научном дискурсе // Психологические исследования дискурса. М.: ПЕР СЭ, 2002. С. 41 - 51.

2. Алексеев К. И. Представления о реальности в психологии в свете теории социальных эстафет // На теневой стороне. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2004. С. 85 - 101.

3. Алексеев К. И. Метафорические модели действительности в предвыборном политическом дискурсе // Проблемы психологии дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова, И. А. Зачесова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2005. С. 135 - 147.

4. Алексеев К. И. Динамика метафорических моделей действительности в предвыборном политическом дискурсе // Общение и познание / Под ред. В. А. Барабанщикова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2006.

5. Алмаев Н. А. Контент-анализ в психологических целях: некоторые концептуальные проблемы // Языковое сознание: теоретические и прикладные аспекты / Отв. ред. Н. В. Уфимцева. М. -Барнаул, 2004. С. 102 - 112.

6. Алмаев Н. А. Элементы психологической теории значения. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2006.

7. Алмаев Н. А., Градовская Н. И. Субъективное шкалирование и контент-анализ в оценке эмоционально-аффективной компоненты дискурса // Психологические исследования дискурса. М.: ПЕР СЭ, 2002. С. 18 - 40.

8. Алмаев Н. А., Малкова Г. Ю., Селяева Е. В. Группировка и кластеризация семантических категорий и тем в литературном произведении // Психология высших когнитивных процессов / Отв. ред. Т. Н. Ушакова, Н. И. Чуприкова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2004. С. 250 - 260.

9. Алмаев Н. А., Кубрак Т. А. Связь личностных черт и некоторых формальных характеристик рассказов, полученных по инструкциям Готшалка и Адлера // Проблемы психологии дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова, И. А. Зачесова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2005. С. 62 - 73.

10. Алмаев Н. А., Островская Л. Д. Адаптация опросника темперамента и характера Р. Клонинджера на русскоязычной выборке // Психол. журн. 2005. Т. 26. N 6. С. 77 - 86.

11. Алмаев Н. А., Малкова Г. Ю. Оценка психометрических свойств теста "Индекс жизненного стиля" Плутчика-Келлермана // Вопросы псих. 2006. N 4. С. 151 - 159.

12. Арутюнова Н. Д. Дискурс // Языкознание. Большой энциклопедический словарь. М., 1998. С. 136.

13. Бирюков С. Д. Традиционные маркеры одаренности: дифференциально-психиологический анализ структуры показателей // Интеллект и креативность в ситуациях межличностного взаимодействия. М.: Изд-во "Институт психологии РА" 2001. С. 150 - 171.

14. Воронин А. Н. Интеллект и креативность в межличностном взаимодействии. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2004.

15. Воронин А. Н. Интеллектуальная деятельность: проявление интеллекта и креативности в реальном взаимодействии // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2006. Т. 3. N 3. С. 35 - 58.

16. Воронин А. Н., Трифонова И. Г. Влияние сходства/контраста личностных особенностей учителя и ученика на изменение уровня различных компонентов креативности учащихся // Психол. журн. 2002. Т. 23. N 6.

17. Габриелян Н. А., Воронин А. Н. Интеллект как модератор проявления личностных особенностей в

стр. 28

ситуациях группового взаимодействия // Интеллект и творчество: сборник научных статей. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 1999. С. 49 - 60.

18. Габриелян Н. А. Влияние интеллекта на личностные особенности в ситуации проблемно-ориентированного консультирования // Дружининские чтения. Тезисы V Всероссийской науч. -практ. конф. Сочи, 2006. С. 51 - 54.

19. Горюнова Н. Б., Дружинин В. Н. Операциональные дескрипторы ресурсной модели общего интеллекта // Психол. журн. 2000. Т. 21. N 4. С. 57 - 64.

20. Горюнова Н. Б., Дружинин В. Н. Операциональные дескрипторы когнитивного ресурса и продуктивность решения тестовых задач и задач-головоломок // Психол. журн. 2001. Т. 22. N 4. С. 21 - 29.

21. Горюнова Н. Б. Роль когнитивных ресурсов в управленческой деятельности // Дружининские чтения. Тезисы V Всероссийской науч.-практ. конф. Сочи, 2006. С. 235 - 240.

22. Дейк ван Т. А. Принципы критического анализа дискурса // Перевод и лингвистика текста. М., 1994. С. 169 - 217.

23. Зачесова И. А. Интенциональные особенности речи в непринужденном общении // Психологические исследования дискурса. М: ПЕР СЭ, 2002. С. 141 - 151.

24. Зачесова И. А. Возрастные особенности детского непринужденного общения // Теоретические и прикладные коммуникатнивные исследования / Отв. ред. И. А. Стернин, В. Н. Степанов. Ярославль, 2003. С. 103 - 108.

25. Зачесова И. А. особенности речи в непринужденном семейном общении // Теоретические и прикладные коммуникативные исследования / Отв. ред. И. А. Стернин, В. Н. Степанов. Ярославль, 2003. С. 31 - 35.

26. Зачесова И. А. Возрастные особенности ведения разговоров детьми // Проблемы психологии дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова, И. А. Зачесова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2005. С. 113 - 135.

27. Зачесова И. А. Особенности взаимопонимания в семейном диалоге // Общение и познание / Под ред. В. А. Барабанщикова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2006.

28. Караулов Ю. Н., Петров В. В. От грамматики текста к когнитивной теории дискурса // Дейк ван Т. А. Язык, познание, коммуникация. М., 1989. С. 3 - 5.

29. Кубрак Т. А. Самопрезентация субъекта. Состояние проблемы и дискурсивный подход к изучению // Проблемы психологии дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова, И. А. Зачесова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2005. С. 180 - 195.

30. Латынов В. В. Формализованный метод анализа политических представлений, выраженных в текстах СМИ / Психология высших когнитивных процессов. М., 2004. С. 261 - 287.

31. Латынов В. В. Роль дискурса в интерпретации неэтичного поведения // Проблемы психологии дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова, И. А. Зачесова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2005. С. 100- 113.

32. Латынов В. В., Дмитриев А. В. Информационные конфликты в Интернет// Дмитриев А. В., Латынов В. В., Яковлев И. Г. Политика, политология, Интернет. М.: Современный гуманитарный университет, 2002. С. 25 - 42.

33. Латынов В. В., Дмитриев А. В. Социальная коммуникация. Социология. М.: Норма, 2002.

34. Латынов В. В., Латынова Т. Ю. Показ насилия в средствах массовой информации и агрессивное поведение детей // Психологические исследования дискурса. М.: ПЕР СЭ, 2002. С. 113 - 128.

35. Макаров М. Л. Основы теории дискурса. М., 2003.

36. Павлова Н. Д. Принцип системности и коммуникативный подход в исследованиях речи и языка // Современная психология: состояние и перспективы исследований // отв. ред. А. В. Брушлинский, А. Л. Журавлев. М.: "Изд-во институт психологии РАН", 2002. С. 69 - 83.

37. Павлова Н. Д. Предвыборные интенции в речи политиков // Психологические исследования дискурса. М.: ПЕР СЭ, 2002. С. 78 - 97.

38. Павлова Н. Д. Психология дискурса // Психология XXI века. М., 2003.

39. Павлова Н. Д. Интент-анализ дискурса // Теоретические и прикладные коммуникативные исследования / Отв. ред. И. А. Стернин, В. Н. Степанов. Ярославль, 2003. С. 19 - 25.

40. Павлова Н. Д. Интенциональные основания вербальной коммуникации // Вестник РГНФ. 2004. N 3. С. 187 - 198.

41. Павлова Н. Д. Субъект-субъектная парадигма в теории диалога // Введение в теорию речевого воздействия / Отв. ред. Е. Ф. Тарасов. Российский новый университет. М., 2004. С. 58 - 73.

42. Павлова Н. Д. Интерактивный аспект дискурса: подходы к исследованию // Психол. журн. Т. 26. 2005. N 4. С. 66 - 76.

43. Павлова Н. Д., Алмаев Н. А., Зачесова И. А. и др. // Интент-анализ вербальной коммуникации // Проблемы психологии дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова, И. А. Зачесова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2005. С. 28 - 43.

44. Павлова Н. Д., Григорьева А. А., Пескова Е. А. Психолингвистика общения: интенциональное пространство предвыборного политического дискурса // Общение и познание / Под ред. В. А. Барабанщикова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2006.

45. Психологические исследования дискурса. Сб. научных трудов / Отв. ред. Н. Д. Павлова. М.: ПЕР СЭ, 2002.

46. Проблемы психологии дискурса. Сб. научных трудов / Отв. ред. Н. Д. Павлова, И. А. Зачесова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2005.

47. Теория речевых актов. Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. М., 1986.

48. Ушакова Т. Н., Латынов В. В., Павлова А. А., Павлова Н. Д. Введение политических дискуссий. Психологический анализ конфликтных выступлений.

стр. 29

М.: Издательский центр "Академия" - ИП РАН, 1995.

49. Ушакова Т. Н., Павлова Н. Д., Алексеев К. И. и др. Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса. СПб.: "Алетейя", 2000.

50. Цепцов В А. Композитный тренинг символьно-конструктивной деятельности: эмоциональная насыщенность информационного сообщения в СМИ// Психологические исследования дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова. М: ПЕР СЭ, 2002. С. 97 - 113.

51. Цепцов В. А. Функция аргумента в принятии решения на переговорах // Вестник РГНФ. 2004. N 2. С. 139 - 189.

52. Цепцов В. А., Олив Т., Пиола А., Келлогг Р. Ресурсы рабочей памяти в процессе планирования письменной речи на родном и иностранном языке // Проблемы психологии дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова, И. А. Зачесова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2005. С. 165 - 180.

53. Цепцов В. А. Психологическая детерминация общения на переговорах. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2006.

54. Шустова Л. А. Понимание речи детей взрослыми в контексте проблем педагогического общения // Психологические исследования дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова. М.: ПЕР СЭ, 2002. С. 151 - 166.

55. Шустова Л. А. Особенности педагогической коммуникации в начальных классах // Теоретические и прикладные коммуникативные исследования / Отв. ред. И. А. Стернин, В. Н. Степанов. Ярославль, 2003. С. 95 - 99.

56. Шустова Л. А. Психологическая готовность участников педагогического общения к диалогу // Проблемы психологии дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова, И. А. Зачесова. М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2005. С. 195 - 206.

57. Discursive Psychology in Practice / Ed. by R. Harre, P. Stearns. 1995.

58. Future Perspectives of Dialogue Analysis / Ed. by F. Hundsnurrscher, E. Weigang. Tubingen, 1999.

59. Potter J. Representing Reality: Discourse, Rhetoric and Social Construction, L., 1996.

60. Psathas G. Conversation Analysis: The study of talk-in-interaction. L., 1995.

NEW APPROACHES TO PSYCHOLOGY OF SPEECH AND PSYCHOLINGUISTICS STUDY

N. D. Pavlova

Sc.D. (psychology), head of psychology of speech and psychologuistics laboratory, Psychological Institute of RAS, Moscow

Developing approaches to discourse study concerned with different aspects of its organization and functioning in socium are reviewed. The characteristics of discourse approach is given, its possibilities and perspectives at the present-day stage of science and practice development is discussed. Original methodical approaches and received on its basis new data concerning intentional discourse space, interlocutors' interaction, demonstration of personal peculiarities, influence techniques, designed in discourse view of the World are presented. Besides general issues of discourse's organization and mechanisms its special kinds functioning in different communicative contexts (political, religious) brining to social practice problem's discourse are analyzed.

Key words: verbal communication, discourse, interlocutors' intentions, interaction, influence, metaphorical models of reality, argumentation, discourse and personality, political and other kinds of discourse, content-analysis, intent-analysis.

стр. 30

ОБРАЗ НАУКИ В СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ

Автор: Е. А. Володарская

Кандидат психологических наук, старший научный сотрудник Центра науковедения Института истории естествознания и техники РАН, Москва

Ставится проблема имиджа науки, понимаемого как совокупность содержательных и эмоционально-оценочных представлений о ее существенных компонентах. Обосновывается возможность изучения средств массовой информации, рассказывающих о науке, в качестве источника формирования имиджа науки. Излагаются результаты эмпирического изучения особенностей восприятия научно-популярных СМИ, выявленных в ходе опроса, и приводятся данные контент-анализа статей в отечественной газете "Поиск" и некоторых зарубежных журналах в целях исследования разных видов имиджа науки (предметного, группового и персонального).

Ключевые слова: представление о науке; виды имиджа науки: предметный, групповой, персональный; научно-популярные средства массовой информации.

Осмысление социально-психологических проблем научной деятельности предполагает выделение особой функции общества по отношению к научному знанию - распространения знания. "На уровне общества в целом знание достигает наивысшего уровня объективации и одновременно социализации, приобретая тот вид, в котором оно предстает в учебниках и бывает доступным каждому, кто наделен разумом" [8, с. 324]. Проблема передачи полученного знания - большая культурно-социальная проблема, существенным аспектом которой являются вопросы присвоения научного знания, познавательной компетентности и культурного капитала реципиентов, влияния ближайшего социального окружения, семьи, рассматриваемые в качестве нормы их культурной идентификации [24, 25, 29, 33]. Значимым параметром распространения научного значения служит научная популяризация, осуществляемая не только в межличностном общении, но и в специализированных изданиях, на телевидении, по радио, в газетах и журналах [7, 22]. Основная цель научной популяризации заключается в просвещении, формировании общественного мировоззрения, установлении доверительных контактов между обществом и наукой как его существенной характеристикой, создании позитивного имиджа науки [7].

Наука как сфера социальной практики и феномен культуры имеет собственный имидж в обществе. Важное значение научной популяризации заключается в том, что она выступает способом формирования образа, имиджа науки в обществе. Под имиджем науки мы понимаем совокупность содержательных и эмоционально-оценочных представлений о ее специфических особенностях.

Многомерность понимания науки позволяет выделить разные виды ее имиджа. Методологическим основанием для анализа видов имиджа науки служит принцип трехаспектности ее изучения, разработанный М. Г. Ярошевским. Согласно этому принципу, любой феномен науки необходимо рассматривать в единстве трех составляющих: внутренней логики развития науки (предметно-логический аспект), психологических характеристик научного сообщества и социального контекста функционирования науки (социально-научный аспект) и индивидуально-личностных особенностей ученых (личностно-психологический аспект) [10 - 12]. Имидж науки как результат восприятия и оценки обществом с необходимостью предполагает учет выделенных аспектов анализа. Структура имиджа науки, подчиняясь логике ее изучения в рамках применения принципа трехаспектности, отражает эти три составляющие. Таким образом выделяются три вида имиджа науки: предметный, групповой и персональный. Предметный означает совокупность представлений, возникающих у аудиторий имиджа, о результатах, достижениях ученых, продуктах их коллективной творческой деятельности. Персональный связан с представлениями об индивидуально-личностных, психологических характеристиках исследователей, реализующихся в особенностях их мышления, коммуникативных умениях, организаторских способностях, личностных качествах и признаках внешности. Групповой реализуется в формировании поля представлений о современном состоянии профессионального научного сообщества, о событиях, происходящих в нем, об отношениях, складывающихся между наукой, обществом, государством.

стр. 31

Одним из способов становления имиджа являются средства массовой информации (СМИ). Стиль ее подачи, объем, актуальность, форма преподнесения сообщения во многом продиктованы коллективным характером коммуникатора и его взглядами на обсуждаемую проблему [1]. Мы рассматриваем СМИ как наиболее важный источник формирования представлений о науке, являющийся средством распространения знаний о науке через механизм научной популяризации. Цель данной статьи состоит в анализе научной популяризации как канала коммуникации между наукой и обществом, на базе которого формируется имидж науки в обществе. Предмет исследования - особенности восприятия и оценки средств массовой информации, затрагивающих проблемы науки, а также исследование образа науки, транслируемого в специализированных научно-популярных изданиях. Эмпирическое изучение поставленной проблемы осуществлялось нами в два этапа. Первый - социально-психологический анализ научно-популярных средств массовой коммуникации - был нацелен на изучение проблемы распространения научного знания в обществе. Мы исходили из предположения о том, что СМИ выступают средством формирования имиджа науки. Второй этап сбора эмпирического материала был посвящен изучению видов имиджа науки на материале исследования образа науки, формируемого в российских и зарубежных печатных средствах массовой информации. На данном этапе была выдвинута гипотеза о формировании в СМИ, популяризующих науку, предметного, социального и персонального видов ее имиджа. Также мы предположили, что выделение этих видов имиджа науки носит интернациональный характер, подобно интернациональной сути самой науки как общечеловеческого творения и достояния.

МЕТОДИКА

Участники исследования - это 222 респондента (133 женщины и 89 мужчин), студенты или работающие (109 и 113 чел. соответственно). Возраст опрошенных колебался в пределах от 19 до 50 лет. В выборку были включены студенты 3 - 6-х курсов государственных и негосударственных вузов заочной, очной, дневной и вечерней форм обучения, получающие знания в области психологии, экономики, филологии, математики, истории. Подгруппа работающих респондентов составлена с учетом типологии профессий, предложенной Е. А. Климовым, согласно которой профессии можно отнести к следующим категориям: "человек-человек", "человек-природа", "человек-знак", "человек-техника", "человек-образ" [2].

Основным методическим средством сбора эмпирического материала на первом этапе исследования стал анкетный вариант опроса респондентов, нацеленный на выявление их представлений о различных СМИ в процессе популяризации научного знания. Специально для целей данного исследования была сконструирована анкета "Отношение к научной популяризации", позволяющая определить особенности восприятия научно-популярных изданий как средства получения косвенной имиджформирующей информации о науке и включающая в себя блоки вопросов о месте и роли научно-популярных изданий, распространяющих информацию о науке, о том, кто именно должен заниматься научной журналистикой, о приоритетных направлениях научного интереса респондентов. Респондентам был задан следующий вопрос: "Представьте, что Вам необходимо получить информацию о науке. Какому средству массовой информации, рассказывающему о науке, Вы доверяете в большей степени? (Проранжируйте представленные ниже средства массовой информации от 1 до 10, поставив на первое место источник, заслуживающий наибольшего Вашего доверия, а на 10-е место - источник, которому Вы доверяете в наименьшей степени: научно-популярные программы на телевидении, научно-популярные программы на радио, научные журналы, специализированные издания, периодическая печать, новости о науке на телевидении, новости о науке на радио, Интернет, посещение музеев, посещение временных экспозиций по проблемам науки и техники, другое (что именно?)". Для анализа мнения респондентов по поводу того, кто должен заниматься научной популяризацией, им предъявлялись варианты ответа на вопрос о том, кто, с их точки зрения, должен заниматься научной журналистикой, из которых они выбирали суждение, отражающее их мнение: "Ученый, который продолжает заниматься наукой", "Профессиональный журналист", "Бывший ученый", "Кто-либо еще". Сформулированный таким образом закрытый вопрос позволял косвенным образом выявить систему предпочтения респондентов по отношению к компетентности людей, передающих научную информацию. Испытуемых просили указать процентное соотношение тем, о которых они хотели бы услышать в СМИ, популяризующих науку. В качестве вариантов ответа этого закрытого вопроса предлагались такие, как "Научные открытия, достижения", "Научные теории, методы, подходы", "Рассказ о личности ученого", "Описание состояния современного научного сообщества". Первые два варианта затрагивали интерес к различным видам научного результата (представление о научном продукте), а третий отражал представление об ученом как субъекте научной деятельности (личностно-психологический аспект анализа науки). Четвертый вариант ответа указывал на интерес к науке как к социальной группе, профессио-

стр. 32

нальному научному сообществу. "О каких проблемах науки и техники Вы хотели бы узнать из средств массовой информации?" - этот вопрос позволял определить сферу научных интересов респондентов и служил индикатором имиджа отдельных научных дисциплин как приоритетных.

Второй этап социально-психологического изучения средств массовой информации как способа формирования имиджа науки был посвящен исследованию образа науки, который транслируется самими СМИ. В качестве объекта были выбраны публикации по проблемам науки в научно-популярной газете "Поиск", а также зарубежных научно-популярных изданиях "La Recherche", "Science et Avenir", "Pour la Science", "Decouvrir". (Выбор франкоязычных изданий определился исследовательскими интересами автора статьи.) На примере использования метода контент-анализа информации, являющейся базой для опосредованного формирования представления о науке, по составленной автором кодировочной инструкции было раскрыто содержание трех выделенных видов имиджа науки (предметный, персональный, социальный).

В выборку вошли все номера газеты "Поиск" за период с декабря 2003 г. по февраль 2004 г. Всего исследовано 12 номеров газеты (общим числом 492 газетные статьи). Мы изучали имидж науки только на основе публикаций, посвященных разным аспектам жизни отечественной науки. Поэтому статьи, затрагивающие иные проблемы, не вошли в основную выборку. В обзор не были включены публикации по следующим вопросам: сообщения о новостях в мире зарубежной науки; материалы социологических опросов, не связанных с проблемами науки; объявления о конкурсах, грантах, программах; информация о присуждении премий, стипендий; о решениях правительства, Госдумы, Министерства образования и науки, Администрации президента; о книжных новинках; о средних учебных заведениях; о вненаучной деятельности вузов; обзор газетных публикаций прошлого. В итоге объем исследуемой выборки составил 221 публикацию. Выбор франкоязычных изданий был обусловлен тем, что данные журналы являются научно-популярными печатными органами. "La Recherche" - ежемесячный журнал, входящий в Общество научных изданий Франции и имеющий дополнительное название - "Актуальные события науки". "Science et Avenir" - это научно-популярное издание, нацеленное в большей степени на французскую молодежную аудиторию. "Decouvrir" представляет собой канадский научный журнал, являющийся членом Ассоциации франкоязычного научного знания. "Pour la Science" - французское издание журнала "Scientific American". В выборку вошли 13 номеров этих журналов, по три номера от каждого издания ("Science et Avenir", "Pour la Science", "Decouvrir"), и 4 номера журнала "la Recherche" за период с марта по июнь 2005 г. Общий объем выборки составил 1288 статей. Учитывая, что не все материалы напрямую касались освещения проблематики науки, мы сочли возможным сузить выборку статей для контент-анализа. Из выборки были исключены такие материалы, как, например, головоломки, вопросы читателей, отклики на публикации, анонсы новых книг, описание научных курьезов и важных дат, объявления о научных конференциях, короткие новости из Интернета. Таким образом, для анализа были отобраны 747 статей, опубликованных в этих зарубежных изданиях ("La Recherche" - 246 статей, "Science et Avenir" - 315 публикаций, "Decouvrir" - 109 статей, "Pour la Science" - 77 материалов).

Базовым методическим средством второго этапа был метод контент-анализа. В целях выявления качественных параметров текста была разработана специальная кодировочная сетка, отражающая множественность представлений о науке, обусловленных различием в ее содержательных особенностях, как прототипа имиджа. Количественной единицей контекста рассматривалась каждая отдельная публикация в газете. Частота упоминания категорий в единицах контекста фиксировалась как тематическая. Объем печатного материала подсчитывался по количеству упоминаний категорий в одном номере газеты. Были выделены основные виды имиджа науки (категория "А"): А1 - предметный имидж как представление о научном продукте, идее, изобретении, открытии и т.д.; А2 - групповой имидж как образ российского научного сообщества, профессиональной группы отечественных ученых, образ событий и отношений, характерных для современных ученых; А3 - персональный имидж, включающий представление об индивидуально-личностных качествах исследователей - субъектов научной деятельности. Другие содержательные категории - это упоминание общих характеристик всех видов имиджей науки (категория "Б"), а также наличие специфических параметров, относящихся исключительно к конкретному типу представлений о науке (категория "В"). Для категории "Б" были выделены следующие подкатегории: Б1 - оценочный параметр; Б2 - параметр сравнения; Б3 - содержательный параметр: Б3.1 - предметная сфера, Б3.2 - вид научного подразделения, Б3.3 - географический регион. Категория "В" конкретизировалась исходя из определения каждого вида имиджа науки. В1 - предметный имидж: В1.1 - тип научного продукта, В1.2 - характеристики научного продукта; В2 - групповой имидж: В2.1 - тип научного события, В2.2 - охват участников, В2.3 - упоминание отношения науки и государства, В2.4 - вид научной группы. ВЗ - персональный имидж: В3.1 - социально-демографические характеристики, В3.2 - описание внешности,

стр. 33

Таблица 1. Распределение уровня выраженности доверия к средствам массовой информации

Место	Категория СМИ
	1		2		3		4		5		6		7		8		9		10
	Кол-во испытуемых	%	Кол-во испытуемых	%	Кол-во испытуемых	%	Кол-во испытуемых	%	Кол-во испытуемых	%	Кол-во испытуемых	%	Кол-во испытуемых	%	Кол-во испытуемых	%	Кол-во испытуемых	%	Кол-во испытуемых	%
1	11	5	3	2	49	22	105	47	7	3	2	1	7	3	26	11	11	5	1	1
2	26	11	9	4	80	37	42	17	14	6	7	4	3	1	18	9	11	5	12	6
3	27	12	16	7	40	17	9	4	19	9	27	12	10	5	23	10	13	6	38	18
4	34	15	25	11	18	9	3	2	20	9	41	18	22	10	12	5	21	9	26	12
5	30	13.5	46	21	5	2	5	2	20	9	30	13.5	24	11	19	9	20	9	23	10
6	24	11	26	12	3	2	20	9	15	7	34	15	34	15	23	10	26	12	17	7
7	30	14	27	12	2	1	13	6	40	18	24	11	46	20	16	7	18	8	6	3
8	12	5	30	14	11	5	9	4	20	9	29	13	27	12	38	17	27	12	19	9
9	17	7	28	12	5	2	4	2	19	9	23	10	33	15	21	9	47	22	25	11
10	11	5	12	5	9	4	12	5	48	22	5	2	16	7	26	12	28	13	55	25
Медиана	25		25.5		10		10.5		19.5		25.5		23		22		20.5		21

1 - научно-популярные программы на телевидении, 2 - научно-популярные программы на радио, 3 - научные журналы, 4 - специализированные издания, 5 - периодическая печать, 6 - новости о науке на телевидении, 7 - новости о науке на радио, 8 - Интернет, 9 - посещение музеев, 10 - посещение временных экспозиций по проблемам науки и техники.

В3.3 - характеристики мышления, В3.4 - организаторские способности, В3.5 - коммуникативные умения, В3.6 - личностные качества.

В ходе статистической обработки результатов были использованы: коэффициент корреляции χ² Пирсона, критерий согласия распределений λ Колмогорова-Смирнова и коэффициент углового преобразования φ* Фишера.

РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ

Первый этап. Результаты ранжирования респондентами СМИ, рассказывающих о науке, с точки зрения доверия к ним и обращения в целях получения научной информации отражены в табл. 1. Первое место с точки зрения доверия к средствам массовой информации, рассказывающим о науке, занимают специализированные издания (47% выборов). В меньшей степени респонденты доверяют научным журналам (22%) и Интернету (11%) как источникам информации о науке. Остальные СМИ имеют низкий рейтинг (не более 5% выборов), что свидетельствует об их непопулярности. Наименее выбираемыми источниками научной информации в восприятии респондентов оказались посещение временных экспозиций по проблемам науки и техники (25% выборов), а также новости о науке, представленные в периодической печати (22% случаев). Для проверки гипотезы о том, что доверие каналам СМИ, популяризирующим науку, носит неслучайный характер, т.е. отличается от равномерного распределения, был использован коэффициент корреляции χ² Пирсона, указывающий на согласие распределений признаков (χ² = 426.41 при p ≤ 0.01). Подобный результат позволяет говорить о том, что выбор имеющих доверие каналов коммуникации как источников получения информации о науке имеет закономерный, а не случайный характер. Обратившись к показателям медианы, необходимой для сравнения выборки по уровню выраженности доверия к разным СМИ, получаем, что распределение доверия к СМИ в среднем по выборке (а не только по первому месту выбора СМИ, заслуживающего наибольшего доверия) проявилось следующим образом: научно-популярные программы на радио и новости о науке на ТВ, научно-популярные программы на ТВ, новости о науке на радио, Интернет, посещение временных экспозиций по проблемам науки и техники и музеев (Политехнический музей и т.д.), периодическая печать, научные журналы и специализированные издания. Иными словами, сформирована система выбора каналов СМИ, заслуживающая доверие респондентов, что может служить показателем культуры потребления научной проблематики, предоставляемой средствами массовой коммуникации.

Далее нас интересовал вопрос о связи характеристик испытуемых с каналами коммуникации, выбираемой в ситуации обращения за научной информацией. В качестве характеристик были

стр. 34

выбраны половая принадлежность и социальный статус, т.е. учится или работает респондент. На рис. 1 отражены результаты выбора источника, которому доверяют женщины и мужчины, студенты и работающие респонденты в наибольшей степени.

Результаты показывают, что каналы, которым наиболее доверяют респонденты в случае необходимости получения информации о науке, - это специализированные издания и научные журналы, а также новости на радио. Данные выбора средства массовой информации, освещающего научные результаты, которому доверяют в наименьшей степени, свидетельствуют о том, что периодическая печать и временные экспозиции по проблемам науки и техники пользуются наименьшим доверием у респондентов. Определение различий между распределением предпочтений каналов СМИ в зависимости от половой принадлежности и статуса испытуемых осуществлялось с использованием критерия согласия распределений λ Колмогорова-Смирнова. Коэффициент корреляции λ = 1.91 при p ≤ 0.01 в случае изучения влияния пола на выбор предпочитаемых каналов СМИ. Следовательно, различия между распределением выбора каналов СМИ значимы по половой принадлежности. Анализ различий между распределением доверия к каналам СМИ в зависимости от статуса испытуемых (работают или учатся) показал, что эти различия статистически не достоверны (λ Колмогорова-Смирнова равен 1.33, что меньше критического показателя коэффициента корреляции). Таким образом, распределение доверия к каналам СМИ, популяризирующих науку, не связано с социальным положением людей, принявших участие в опросе.

Результаты выбора респондентами тех, кто, по их мнению, должен популяризировать науку - ученые, которые, продолжают ею заниматься, профессиональные журналисты, бывшие ученые, - представлены (в процентах) на рис. 2.

Результаты позволяют сделать вывод о том, что большинство респондентов (41%) отдают предпочтение ученому, продолжающему заниматься наукой. На втором месте - профессиональный журналист (32%); ученый, ушедший из науки, пользуется доверием 26% респондентов. Подобное распределение предпочтений можно объяснить так: чтобы интересно и понятно рассказывать о науке, надо уметь в ней разбираться, понимать суть проблемы. А кто как не профессиональный ученый лучше других знаком с предметной сферой исследований и разработок. Другое дело, что умению передать свое знание образно и ярко необходимо учиться. Ученые не всегда владеют коммуникативными умениями. В социальной психологии существует традиция рассмотрения модели коммуникатора сквозь призму двух факторов: "компетентность - убежденность коммуникатора" и "уважение - привлекательность коммуникатора для аудитории" [1]. Использование критерия согласия распределения признаков χ² Пирсона показало, что выявленное распределение предпочтений не носит случайный характер и статистически достоверно (χ² = 8.30 при p ≤ 0.05). Таким образом, представление о том, кто должен рассказывать в СМИ о науке, вошло в имиджелогическое поле респондентов. Важно проследить наличие или отсутствие влияния осо-

Рис. 1. Наиболее предпочитаемый канал коммуникации в зависимости от половой принадлежности и социального статуса респондентов. По оси ординат указаны показатели в процентах, по оси абсцисс представлены СМИ, освещающие данные, полученные учеными. 1 - научно-популярные программы на телевидении, 2 - научно-популярные программы на радио, 3 - научные журналы, 4 - специализированные издания, 5 - периодическая печать, 6 - новости о науке на телевидении, 7 - новости о науке на радио, 8 - Интернет, 9 - посещение музеев, 10 -посещение временных экспозиций по проблемам науки и техники.

Рис. 2. Диаграмма предпочтений коммуникатора.

стр. 35

Таблица 2. Распределение аспектов науки, интересующих респондентов (в %)

Вариант ответа	0 - 10%		11 - 20%		21 - 30%		31 - 40%		41 - 50%		51 - 60%		61 - 70%		71 - 80%		81 - 90%		91 - 100%
	кол-во	%	кол-во	%	кол-во	%	кол-во	%	кол-во	%	кол-во	%	кол-во	%	кол-во	%	кол-во	%	кол-во	%
Научные открытия, достижения	6	3	18	8	53	24	35	16	50	23	20	9	8	3	11	5	7	3	14	6
Научные теории, методы, подходы	48	22	52	23	64	29	24	11	14	6	5	2	10	4.5	2	1	2	1	1	0.5
Рассказ о личности ученого	81	37	55	25	42	19	10	5	16	7	5	2	3	1	5	2	2	1	3	1
Описание научного сообщества	88	40	58	26	36	17	12	5	12	5	4	2	7	3	3	1	1	0.5	1	0.5

Примечание. В каждой колонке представлено количество испытуемых, выбравших ту или иную сферу науки в данном процентном соотношении.

бенностей испытуемых (пол и социальный статус) на сделанный выбор коммуникатора. Из результатов коэффициента корреляции χ² Пирсона следует, что ни признак пола, ни особенности социального статуса респондентов - студент или работающий - не имеют статистически подтвержденного влияния на выбор испытуемым коммуникатора в процессе научной популяции (χ² = 11.04 и χ² = 1.84 соответственно, что меньше критических значений этого коэффициента). Следовательно, компонент имиджа науки, формируемый в СМИ, включает имидж коммуникатора, предпочтение которого не имеет значимых различий в разных социальных группах испытуемых, т.е. можно говорить о его общем характере.

Нас интересовал вопрос о приоритетах интереса респондентов в отношении выделенных нами видов имиджа науки - научных результатах, личности ученого, событиях, происходящих в научном сообществе. Результаты распределения процентного соотношения тем, о которых респонденты хотят узнать из СМИ, приведены табл. 2.

Наиболее интересным для респондентов оказалось отражение в СМИ разнообразных результатов в форме научных открытий, достижений, методов, теорий, подходов. Применение критерия согласия распределения признаков χ² Пирсона для подсчета случайности или неслучайности распределения ответов по каждому из их вариантов показало, что отражение интереса респондентов к разным сторонам науки (в процентах) имеет закономерный, статистически подтвержденный характер. Для варианта "Научные открытия, достижения" χ² = 125.91 при p ≤ 0.01; для варианта "Научные теории, методы, подходы" χ² = 228.86 при p ≤ 0.01; для варианта ответа "Рассказ о личности ученого" χ² = 308.2 при p ≤ 0.01; для варианта "Описание состояния современного научного сообщества" χ² = 353.07 при p ≤ 0.01. Эти результаты свидетельствуют о том, что в обществе сформирована структура ожиданий по отношению к научно-популярным СМИ, структура научных интересов людей, не связанных профессионально с производством научного знания. Статистический анализ показал, что, хотя полученные данные относительно интереса респондентов к различным аспектам науки - научный результат, личность ученого, научное сообщество, носят неслучайный характер и отражают сформированную систему предпочтений респондентов, но на этот интерес к науке не оказывает влияние пол и статус участвующих в опросе испытуемых, за исключением влияния пола на выраженность интереса к научному результату (χ² = 1.64 при p ≤ 0.01). Оказалось, что женщин в большей степени, чем мужчин, интересует описание в СМИ результатов научных исследований.

Так как сфера научного результата оказалась наиболее интересной для испытуемых, было проведено изучение конкретных проблем, о которых они хотели бы узнать из СМИ, затрагивающих сферу науки. Всего было получено 432 суждения. Результаты распределения дисциплинарных интересов респондентов представлены в табл. 3, данные которой позволяют сделать вывод о том, что интересующие испытуемых проблемные сферы связаны с вопросами разных наук (биология, физика) и дисциплин социогуманитарного профиля (психология, экономика и т.д.); это получило свое статистическое подтверждение (χ² = 245.15 при p ≤ 0.01). Иными словами, распространение научного знания в обществе ведет к формированию системы предпочтений по отношению к определенным исследовательским дисциплинам. Этот факт можно рассматривать как показатель общественного интереса по отношению к конкретным научным дисциплинам, что свидетельствует об общественной поддержке данных дисциплин и необходимости их развития как приоритетных.

Для более детального анализа конкретных научных проблем, обсуждаемых в СМИ и отвечаю-

стр. 36

Таблица 3. Распределение интересов респондентов по сферам науки

N	Научная дисциплина	Кол-во суждений	%
1	Физика	92	21
2	Технические науки	71	16
3	Психология	68	16.5
4	Генетика	62	14
5	Биология	47	11
6	Экология	26	6
7	Медицина	16	4
8	Экономика	14	3.2
9	Геология	12	2.8
10	История	10	2.3
11	Педагогика	8	1.7
12	Химия	4	1
13	Математика	2	0.5
Всего		432	100

щих ожиданиям респондентов, из всего перечня тем были отобраны только те, которые имели не менее 10% опрошенных (см. табл. 4).

Перечень интересных для опрошенных тем, представленных в табл. 4, показывает, что все указанные проблемы связаны с сегодняшним и завтрашним днем науки. Применение статистического критерия (χ² Пирсона для определения случайности или неслучайности распределения интересов респондентов в зависимости от половой принадлежности показал, что выбор научных тем статистически значимо связан с полом респондента (χ² = 27.76 при p ≤ 0.05). По данным табл. 4 девушки более охотно интересуются созданием искусственного интеллекта и развитием способностей человека, т.е. общегуманитарными проблемами. Интересы же юношей сфокусированы на вопросах строения Вселенной, информационных технологий, автомобилестроения, т.е. на физико-математических и технических сферах науки. Данные сферы науки выделены на основе свободных высказываний респондентов. Интересно, что разница в научных интересах, определяемая половой принадлежностью респондента, выявляется также зарубежными авторами [17 и др.]. Например, 80% девушек и 50% юношей указали на необходимость в первую очередь найти вакцину против СПИДа. Наибольший интерес юношей проявился к телепортации и летающим автомобилям. Выделились различия и в оценке разных сфер науки: 84% юношей проявили интерес к точным наукам, а 49% девушек - к гуманитарным.

Второй этап. Анализ содержания разных видов имиджа науки позволил получить следующие результаты. Описание предметного имиджа науки содержится в 15% проанализированной выборки статей газеты "Поиск". Основной акцент в публикациях делается на описании проблем в области естественных наук (16 статей). В 10 статьях речь идет о технических науках. Гуманитарным наукам и математике посвящено по 4 публикации. Использование критерия Пирсона говорит о том, что различия в распределении признаков научной области знания статистически достоверны (χ² = 6.76 при p ≤ 0.01). Выделение в предметном образе науки характеристики вида научного подразделения позволяет говорить о преобладании статей, посвященных изобретениям в области фундаментальной науки, сделанным в подразделениях РАН (16 статей), по сравнению с вузовской и отраслевой наукой (11 и 7 публикаций соответственно). Неслучайность данного распределения статистически подтверждена (χ² = 4.62 при p ≤ 0.05). Имидж нового научного продукта по Москве и регионам представлен примерно сходным образом. Так, 19 публикаций отражают деятельность научных организаций Москвы, 15 статей посвящены работе научных подразделений регионов, среди которых упоминаются Дальневосточное и Сибирское отделения РАН, Уральский регион, Санкт-Петербугский научный центр, Казанский научный центр. Хотя чуть более половины публикаций отражают успехи московской науки, данная закономерность не подтвердилась статистически. Анализ типов научного продукта, отра-

Таблица 4. Распределение наиболее интересных для респондентов научных тем, о которых они хотели бы узнать из СМИ

N	Проблема науки и техники	Кол-во суждений в целом по группе	%	Женщины	Мужчины
1	Космос	76	29.7	34	52
2	Генная инженерия	62	23	30	32
3	Искусственный интеллект	37	13.7	24	13
4	Информационные технологии	36	13.4	11	25
5	Создание вакцин	16	5.9	9	7
6	Развитие способностей человека	14	5.2	10	4
7	Автомобилестроение	13	4.6	3	10
8	Альтернативные виды топлива	12	4.5	5	7

стр. 37

женных в статьях, позволил разделить все новое знание на два больших блока - изобретения (27 статей) и создание новых научных структур (7 публикаций). Мы считаем правомерным рассматривать изобретения как получение нового продукта в широком смысле, который конкретизируется в форме новых теорий, методов, технологий, приборов. Ко второму блоку научных продуктов, описываемых в публикациях, были отнесены новые исследовательские структуры, например Центр дистанционного зондирования земли или виртуальная лаборатория.

Групповой имидж науки затрагивается в большинстве проанализированных публикаций в газете "Поиск" (77.5% статей). Анализ эмоционально-оценочного параметра данного вида имиджа науки показал, что из 171 статьи положительная оценка содержится в 71 статье, нейтральная характеристика представлена в 96 случаях. В 4 публикациях дается негативное описание группового имиджа науки; наблюдается небольшое увеличение числа нейтральных оценок. Эти данные свидетельствуют о неоднозначно положительной оценке параметров группового имиджа по сравнению с тем, как это наблюдается в предметном и персональном имиджах науки, которые оцениваются большинством публикаций позитивно. При анализе статей, посвященных описанию событий, происходящих в российском научном сообществе, указание на сопоставление признаков сравнения присутствует только в 48 статьях из 171 публикации (28% материала). Сопоставление групповых характеристик представлено по выявленным критериям через сравнение: описываемых признаков с аналогичными характеристиками в других научных структурах страны; с предыдущим временным срезом; с параметрами зарубежной науки. Соответственно в 123 статьях критерий сравнения отсутствует. Из этого может следовать непонимание читателями оснований для описания содержательных характеристик группового имиджа науки. Данная тенденция может также затруднить формирование оценки рассматриваемой ситуации. В статьях описывается в основном научная группа, ведущая междисциплинарные исследования и локализованная в вузе - т.е. авторы статей отдают предпочтение вузовской науке с акцентом на региональные события, сравнивая их с научной жизнью в Москве. В групповом имидже науки представлены такие параметры, как отношение науки и государства, новые социальные функции современной науки, а также новые организационные структуры отечественной науки.

Персональный имидж науки строился на основе 7.5% проанализированного материала публикаций в газете "Поиск" (17 статей) и был посвящен характеристикам личности ученых - субъектов научной деятельности. Преобладающее число статей, главным героем которых стал ученый, относится к исследованиям в области естественных наук (10 публикаций). Речь об исследователях в гуманитарных и технических науках идет в 3 публикациях соответственно каждой из областей. Математические науки упоминаются лишь в одной публикации. Ученым, работающим в подразделениях РАН, посвящено 7 статей, в вузах - 5, в отраслевой науке - 5 публикаций. Различия в характеристиках ученых по региональному признаку носят случайный характер и не получили своего статистического подтверждения, хотя большая часть публикаций знакомит с учеными, работающими в другом регионе (12 статей), по сравнению с учеными-москвичами (5 публикаций). Газетные материалы рассказывают в основном об ученых-мужчинах (14 статей) по сравнению с 3 статьями, героинями которых стали ученые-женщины. Такая дифференциация по половому признаку получила статистическое подтверждение (χ² = 7.69 при p ≤ 0.01). Возраст ученых указан лишь в 3 публикациях. Так как в некоторых статьях имеются фотографии героев материала, можно сказать, что, вероятно, возраст основной части описываемых ученых - от 60 лет и старше. В основном героями публикаций стали ученые с научной степенью (доктора наук - 11 человек, кандидаты наук - 6 человек). В статьях речь идет об ученых, занимающих, как правило, руководящие должности: заведующий лабораторией, директор научного центра, проректор вуза, ведущий научный сотрудник.

Дальнейший анализ образа науки, представленный в средствах массовой информации, был направлен на выявление содержательных компонентов ее имиджа во франкоязычных СМИ, популяризирующих науку. Был осуществлен контент-анализ статей, помещенных в таких изданиях, как "La Recherche", "Sciecne et Avenir", "Pour la Science", "Decouvrir".

Результаты выделения разных видов имиджа науки в этих зарубежных журналах приведены в табл. 5.

Итак, преобладающим видом имиджа науки, представленным в публикациях, оказался предметный имидж, посвященный изложению материалов по поводу научных теорий, моделей, результатов, открытий и т.д. Использование коэффициента углового преобразования φ* Фишера позволило сделать вывод о неслучайном характере распределения проанализированных публикаций журналов и о доминировании статей, освещающих научные результаты (φ* = 15.22 при p ≤ 0.01). Эмоциональный компонент феномена имиджа науки, т.е. оценка, которая упоминалась в тексте статей, представлена в табл. 6.

Данные табл. 6 показывают, что для предметного и группового видов имиджа науки ведущей стала нейтральная оценка, иными словами, ин-

стр. 38

Таблица 5. Распределение публикаций, отражающих разные виды имиджа науки

Издание	Предметный имидж		Групповой имидж		Первоначальный имидж
	кол-во статей	% от статей в этом журнале	кол-во статей	% от статей в этом журнале	кол-во статей	% от статей в этом журнале
"La Recherche"	233	90.7	13	5.3	10	4.0
"Pour la Science"	70	90.9	3	3.9	4	5.2
"Decouvrir"	78	72.2	24	22.2	7	5.6
"Science et Avenir"	291	92.4	21	6.7	3	0.9
Итого	662	89.2	61	8.3	24	2.5
Медиана	150.5		17		5.5

Таблица 6. Характеристика эмоционально-оценочного компонента имиджа науки

Вид имиджа	Оценка
	позитивная		негативная		нейтральная
	кол-во статей	%	кол-во статей	%	кол-во статей	%
Предметный	63	9.5	6	1.0	593	89.5
Групповой	21	34.4	13	21.3	27	44.3
Персональный	15	62.5	0	0	9	37.5
Медиана	21		6		27

формирование читателей о результатах и событиях, происходящих в научном сообществе, статистически достоверно (λ = 16.5 при p ≤ 0.01). Статьи, рассказывающие об ученых, в большинстве содержат фразы с указанием на позитивную оценку героя публикаций. Действительно, журналисты посвящают свои материалы людям науки, которые сделали что-то неординарное, добились значимых успехов. Подобная информация может заинтересовать читателя. Негативное же описание увеличивает психологическую дистанцию между читателем, редакцией и научной сферой в целом. Негативная трактовка предметного и группового образов науки обусловлена упоминанием о недостатках, например, в финансировании разработок, внимания со стороны властных структур, интересе со стороны потенциальных пользователей научного результата. Подобным образом редакция привлекает интерес к описываемым темам, акцентируя внимание на недостатках для косвенного указания на значимость содержания статьи.

Следующим параметром формирования имиджа науки является, по нашему мнению, сравнение содержания материалов публикаций с другими объектами по разным основаниям. Оказалось, что при формировании предметного имиджа науки сравнение присутствует в 41 статье (6.2%), социального имиджа - в 7 публикациях (11.5%), персонального имиджа - в 5 материалах (20.8%). В ситуации описания научного продукта используется сравнение с предыдущими результатами, данными других авторов, зарубежными аналогами, с прежними методологическими подходами. Реконструкция группового имиджа науки сопровождается сравнением с событиями, происходящими в других странах, а также с аналогичными, предыдущими по времени организации, событиями. Формированию персонального имиджа сопутствует сравнение с великими учеными прошлого, а также научных взглядов героев статей с современными исследователями. Так как параметры сравнения указываются довольно редко, то это может затруднить понимание читателем оснований, позволяющих ему выбрать конкретный сюжет для публикации в научно-популярном журнале, что, с нашей точки зрения, препятствует формированию позитивного представления о науке.

Далее охарактеризуем отдельно каждый из видов имиджа науки.

Предметный имидж науки строится на основе преобладания статей, посвященных описанию научных достижений. Эти проблемы отражаются в 88.8% всех изученных материалов. Распределение публикаций по областям науки отражено в табл. 7.

Дисциплины естественно-научного цикла лидируют в этом списке и завершают его. СМИ описывают результаты разных наук, что свидетельствует о широкой предметной платформе и разносторонности интересов редакции. Разные научные подразделения представлены практически в равной степени: 220 статей отражают результаты, достигнутые в академической науке, 237 - в университетской науке [26], 205 материалов - в отраслевой науке [18]. Региональная представленность публикаций выражена в описании научных достижений канадских ученых (324 материала), французских ученых (259 статей), американских исследователей (79 публикаций). Изучение того, какой именно научный продукт описывается в

стр. 39

Таблица 7. Дисциплинарная ориентация предметного имиджа науки

N	Дисциплина	Кол-во статей	%
1	Биология	103	15.6
2	Физика	82	12.5
3	Медицина	68	10.4
4	Технические науки	48	7.3
5	Науки о Земле	47	7.1
6	Информатика	45	6.8
7	Астрономия	43	6.5
8	Математика	40	6.0
9	Археология	38	5.8
10	Антропология	36	5.5
11	Химия	33	4.9
12	Экология	27	4.0
13	История	27	4.0
14	Генетика	25	3.8

журналах, показало, что отражению научных теорий и гипотез посвящено 157 статей, результатам исследования научных фактов - 137, сделанным открытиям - 129, изобретениям - 122, методам - 117. Таким образом, мы считаем правомерным рассматривать научный результат как получение нового продукта в широком смысле, который конкретизируется в его различных формах. Содержательные компоненты предметного имиджа науки были раскрыты через выделение характеристик, посредством которых описывается научный результат. Это такие качества, как актуальность, оригинальность, новизна, теоретическая и практическая значимость продукта.

Групповой имидж науки описывается через выделение следующих содержательных характеристик научных событий: предметная сфера, вид научного подразделения, регион, тип научного события, охват участников. Из 61 статьи, формирующей данный вид имиджа, их распределение по дисциплинарному принципу происходящего события показало, что междисциплинарным событиям посвящено большинство (16) публикаций; демографии - 8 статей; информатике и биологии - по 5 статей; событиям, происходящим в областях генетики, химии, медицине и экологии, - по 5 материалов; физике - 3 публикации; антропологии - 2 статьи. Доминанта материалов, описывающих события междисциплинарного характера, совпадает с результатом, полученным на выборке публикаций в отечественных СМИ. Этот факт может указывать на наметившуюся тенденцию СМИ описывать события, затрагивающие не отдельные научные дисциплины, а те, которые волнуют мировое научное сообщество. Событиям, происходящим в подразделениях академической науки, посвящено 15 статей, вузовской науке - 15 статей, проблемам отраслевой науке - 28 статей. Можно сказать, что сфера отраслевой науки является в большей степени практикоориентированной областью по сравнению с фундаментальной наукой. Акцент именно на это подразделение отражает фокус современного общественного отношения к науке, т.е. переход от сциентизма как всеобщего поклонения знанию к прагматизму, ставящему во главу угла практическую результативность науки [9].

Регионально распределение описываемых событий следующее: Канада - 30 публикаций, Франция - 24 статьи, США - 5 материалов, Германия - 2 публикации. В 47 статьях происходящие события охватывают уровень региональной (в данном случае национальной) науки, лишь 14 публикаций отражают события международного уровня. Таким образом, проявился интерес редакций изданий к описанию в основном событий, происходящих в национальных научных сообществах. Напомним, что изученные журналы являются органами СМИ Канады и Франции. Поэтому понятен приоритет отражения научных событий собственных стран. Отчасти упоминаются США и Германия. Остальные страны не упоминаются в публикациях. Публикации посвящены таким научным событиям, как формы научной коммуникаций ученых (конгрессы, встречи, "круглые столы", конференции, симпозиумы) - 24 статьи; осуществляемые научные проекты (16 публикаций); создание новых научных подразделений (10 статей); участие ученых в выработке решений государственной политики (7 материалов); введение новых дисциплин в учебный процесс (4 статьи). Иными словами, событийный ряд, представленный в публикациях научно-популярных журналов, взятых для контент-анализа, достаточно многогранен и отражает разные аспекты функционирования научного сообщества, делая более явным и понятным читателю содержание и формы своей жизнедеятельности.

Одной из аудиторий имиджа науки выступает государство, научная политика которого способна влиять на формирование представлений о науке в разных слоях общества. Упоминание в материалах отношений, складывающихся между наукой и государством, выразилось в 20 статьях (32.8% материалов). В этих публикациях речь идет о том, что описываемое событие осуществляется при государственной поддержке, которая может выражаться в таких формах, как финансовая помощь, присутствие представителей властных структур, реализация в ответ на запрос правительства. Вопросы отношения государства и науки затрагивались в 55% всех проанализированных статей (94), содержащих информацию, которая может стать основой для формирования группового имиджа российской науки. В описании отношений между наукой и государством выделились две группы статей: в первой дается положительная оценка или отсутствует прямая оценка этих отношений, во второй - отрицательная оценка взаимоотношений науки и государства. К первой группе отнесены статьи, описыва-

стр. 40

ющие научные события, состоявшиеся при поддержке Министерства науки и образования или при участии отдельных членов правительства (26 статей); при участии и поддержке региональной, местной власти в лице губернатора, мэра, областной администрации (37 упоминаний); при поддержке науки со стороны бизнеса (11 публикаций). Ко второй группе причислено 20 материалов, содержащих критику отношений между наукой и государством, проявляющихся в неустойчивости, недофинансировании, малом разнообразии и негибкости источников поддержки науки.

Персональный имидж науки раскрывается через выделение показателя предметной сферы, в которой работает герой материала. Дисциплинарная ориентация ученых по количеству статей распределилась следующим образом: физика - 8 статей, математика - 4, технические науки - 3, биология - 2, история - 2, медицина - 2, социология - 1, филология - 1, антропология - 1 публикация. Таким образом, акцентируется внимание на дисциплинах естественного и научного профиля по сравнению, в частности, с социогуманитарными науками. В сравнении с результатами контент-анализа публикаций в газете "Поиск" можно сказать, что первенство естественных дисциплин является общим для образов как отечественной, так и зарубежной науки. Эта тенденция подтверждает глоба-лизационный характер приоритетов общественного интереса к современной мировой науке.

Анализ принадлежности ученых к разным научным организациям показал, что описанию науки в вузах посвящено 13 статей (54.2%), академической науки - 8 материалов (33.3%), прикладной науки - 3 публикации (12.5%). Материалы научно-популярных журналов описывают в большинстве случаев ученых-мужчин (22 статьи), ученым-женщинам посвящены лишь 2 публикации. Сходная тенденция прослеживается в отечественных публикациях. Региональное распределение интереса редакции журнала сводилось к приоритету изложения материалов об ученых - гражданах своих стран: Франция - 8 статей, Канада - 9 статей. Упоминания во франкоязычных изданиях представителей национальных научных сообществ других стран не было обнаружено. Часто упоминаются ученые из США (7 статей). Изучение должностных позиций, которые занимают герои статей, показало, что описываются люди, работающие на руководящих ступенях служебной лестницы в науке. Речь идет, например, о директорах лабораторий (4 статьи), лауреатах Нобелевской и других премий, а также награжденных золотыми медалями в своих научных областях (6 материалов), директорах научных центров (4 публикации), директорах научных институтов (2 статьи), профессорах (4 материала), директорах научных фондов (2 публикации), главных редакторах научных журналов (2 статьи). Иными словами, при формировании имиджа ученого акцент в журналах ставится на рассказах о людях, достигших значительных успехов и высот в профессии, что должно вызывать у читателей уважение и положительное отношение. Внимание к руководящему составу науки наблюдается и в материале отечественных СМИ, что также указывает на схожую тенденцию в "правилах" научной популяризации, общую для мировой научной журналистики.

Формированию имиджа личности во многом способствует упоминание характеристик ее внешности. Визуальный ряд не описывался в публикациях, но в некоторых из них (11 статьях из 24) были опубликованы фотографии героев, по невербальным проявлениям которых можно судить о психологических характеристиках ученого. Изображенные на фотографиях ученые занимали непринужденные, открытые позы, улыбались. Все эти особенности могли стать индикаторами позитивного персонального имиджа науки. В статьях дается описание индивидуально-личностных особенностей ученых, характеристик мышления, их коммуникативных и организаторских способностей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ особенностей восприятия СМИ, популяризирующих науку, на базе опроса студентов и работающих респондентов показал, что источники, заслуживающие наибольшего доверия опрошенных при необходимости получения ими информации о науке, - это телевидение, радио и Интернет. Другие средства распространения научного знания также упоминаются респондентами, но это не носит систематического характера. Таким образом, СМИ оказывают влияние на создание имиджа науки, а расхождения выбора каналов СМИ статистически значимы и не носят случайного характера. Выяснилось, что структура доверия к каналам коммуникации статистически достоверно связана с половой принадлежностью респондентов и не связана с их социальным статусом (студент или работающий).

Изучение представлений опрошенных о личности популяризатора науки продемонстрировало, что предпочтение отдается ученому, продолжающему заниматься научной деятельностью: он должен покидать "башню из слоновой кости" и "наводить мосты" между научным и обыденным знанием. Подобная практика существует в Канаде, где организуются встречи ученых-генетиков с простыми людьми для того, чтобы в непосредственном общении развеять существующие ошибочные представления о содержании исследований в этой области, разъяснить их суть, что способствует налаживанию позитивных отношений между учеными и обществом [27]. Анализ приоритетов интереса респондентов в отношении видов имиджа науки - научные результаты, личность

стр. 41

ученого, события, происходящие в научном сообществе, - показал, что респондентов в первую очередь интересует сфера научного результата, научного продукта (открытия, достижения, технологии и т.д.). То есть предметно-логический аспект описания науки, или предметный имидж науки, является ведущим, определяющим ожидания респондентов по отношению к СМИ, распространяющим научное знание. При этом женщины больше, чем мужчины, проявляют интерес к проблемам освещения в СМИ научных достижений ученых, что подтверждено статистически, хотя это не связано с социальным статусом респондента.

Значимым параметром имиджа науки является отношение общества к отдельным научным дисциплинам, которые вызывают у респондентов разные по содержанию социальные представления. Данный факт был обнаружен при изучении научных сфер, информацию о которых респонденты хотели получить из СМИ. Это такие проблемные области, как космос, генная инженерия, искусственный интеллект, информационные технологии, создание вакцин, развитие способностей человека, автомобилестроение, альтернативные виды топлива. Интерес к подобным темам определяет запрос общества по отношению к науке, что во многом отражает практическую направленность этих исследовательских областей. Большинство вопросов анкеты "Отношение к научной популяризации" задавались в условном наклонении, направленном на реконструкцию установок респондентов по отношению к средствам популяризации научного знания. Поэтому результаты такого исследования могут отличаться от исследования, в котором вопросы задавались бы в форме, нацеленной на получение ответов, отражающих реальное поведение респондентов. Таким образом, сравнение установок и реального поведения людей по отношению к СМИ, затрагивающим проблемы науки, может выступить перспективной линией дальнейших исследований в этом направлении.

Контент-анализ показал, что способы формирования образа науки в СМИ носят интернациональный характер и сводятся к общим показателям. На причины, движущие журналистами в выборе методов воздействия на читателей, могут влиять различные факторы, одним из которых выступает тип научно-популярного издания. Критерием выделения подобных факторов является мера специфичности, глубины проникновения в проблему при освещении научных вопросов. Можно говорить о специфических научных изданиях, предназначенных для специалистов-ученых [21]. Другой вид СМИ, посвященных науке, предназначен не для специалистов, а для людей, интересующихся проблемами науки [15,16]. Соединяя научную информацию и мнение о науке, СМИ обеспечивают связь между наукой и обществом, способствуя распространению и интериоризации научного знания. Примерами социально-психологических факторов, способных влиять на предпочтения журналистов в процессе научной популяризации, могут быть, например, вопросы уровней коммуникации в научной популяризации [15, 16, 21], культурно-исторической опосредованности содержания научно-популярных статей [14], коммуникативных барьеров между наукой и СМИ [3, 6], содержания мнения о науке, сформированного "близостью" респондента к печатным СМИ - "читатели" или "не читатели" конкретного издания [32]. Трансляция научного знания в СМИ строится по-разному в зависимости от особенностей использования различных каналов коммуникации: телевидение [34], иллюстрации в журналах [19], кино [20, 36], пресса [4], радио [5]. Все эти и другие параметры, которые могут оказывать воздействие на распространение научного знания в обществе, требуют специального исследования.

Проведенное исследование может способствовать раскрытию представлений о закономерностях формирования имиджа науки на основе средств массовой коммуникации, помочь глубже осознать практическую значимость деятельности журналистов в процессе распространения научного знания. Изучение имиджа науки помогает описать особенности социальной перцепции этого феномена на уровне индивидуального и массового сознания при использовании "искусственного" пути возникновения имиджа науки. Дальнейший шаг - это освоение области управления имиджем науки через его целенаправленную трансформацию в более позитивную сторону с учетом специфики деятельности и особенностей воздействия средств массовой информации.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Богомолова Н. Н. Социальная психология печати, радио и телевидения. М.: Изд-во МГУ, 1991.

2. Климов Е. Л. Психология профессионала. М. -Воронеж: Модэк, 1996.

3. Кокурина Е. В. Особенности перевода с "научного" // Российская наука и СМИ / Под ред. Ю. Ю. Черного, К. Н. Костюка. М.: Изд-во фонда им. К. Аденауэра, 2004. С. 97 - 101.

4. Комарова Е. К. Роль российской периодики в формировании общественного отношения к отечественной науке // Российская наука и СМИ / Под ред. Ю. Ю. Черного, К. Н. Костюка. М.: Изд-во фонда им. К. Аденауэра, 2004. С. 175 - 180.

5. Оскольский А. А. Наука на радио: опыт авторской программы // Российская наука и СМИ / Под ред. Ю. Ю. Черного, К. Н. Костюка. М.: Изд-во фонда им. К. Аденауэра, 2004. С. 187 - 193.

6. Попов С. Б. Просто о сложном // Российская наука и СМИ / Под ред. Ю. Ю. Черного, К. Н. Костюка. М.: Изд-во фонда им. К. Аденауэра, 2004. С. 112 - 117.

7. Российская наука и СМИ / Под ред. Ю. Ю. Черного, К. Н. Костюка. М.: Изд-во фонда им. К. Аденауэра, 2004.

стр. 42

8. Юревич А. В. Социальная психология науки. СПб.: Изд-во РХГИ, 2001.

9. Юревич А. В. Науковедческая "башня", или Еще раз о предмете и структуре науковедения // Науковедение и новые тенденции в развитии российской науки / Под ред. А. Г. Аллахвердяна, Н. Н. Семеновой, А. В. Юревича. М.: Логов, 2005. С. 26 - 42.

10. Ярошевский М. Г. Трехаспектность науки и проблемы научной школы // Социально-психологические проблемы науки. М.: Наука, 1973. С. 174 - 184.

11. Ярошевский М. Г. Интернациональное и национальное в развитии научных школ. М.: Наука, 1977.

12. Ярошевский М. Г. Программно-ролевой подход к исследованию научного коллектива // Вопросы психологии. 1978. N 3. С. 40 - 53.

13. Basalla G. Pop sceince: the Depiction of Science in Popular Culture // Science and its public: the changing relationship / Ed. by G. Holton, W.A. Blanpied. Dordrecht, Boston: D. Reidel Publishing Company, 1976. P. 261 - 278.

14. Bauer M.W., Petkova Kr. Long-term trends in the public representation of science across the "Iron Curtain" -1946 - 1995 // Science, Technology and Humane Values. 2000. V. 52. N 25. P. 31 - 51.

15. Boltanski L., Maldidier P. La vulgarisation scientifique et ses agents. Paris: Edition de la Maison des sciences de l'Homme, 1969.

16. Boltanski L., Maldidier P. La vulgarisation scientifique et son public. Paris: Edition de la Maison des sciences de l'Homme, 1977.

17. Boy D. Les attitudes du public a l'egard de la science // L'Etat de l'opinion, SOFRES, Le Seuil, 2002.

18. Crestani B. La prevalence de l'asthme se stabilize en Occident // La Recherche. 2005. N 386. P. 24 - 25.

19. Freyssinet-Dominjon J. Le monde enseignant dans "Le monde de l'education": approche thetorique de l'image dessinee du professeur // Recherche et formation. 1996. N21. P. 23 - 36.

20. Gauthier G. La representation des enseignants dsns le cinema francais, 1964 - 1994 // Recherche et formation. 1996. N21. P. 43 - 56.

21. Hombert J. -M. Les revues en sciences humaines et sociales // Sciences de l'homme et de la societe. 2004. N 69. P. 3 - 9.

22. Images of Science. Scientific Practice and the Public / Ed. by S.J. Doorman. Gower: Hants, 1989.

23. Lafolette M.C. Media and Science // Science, Technology, and Society. An Encyclopedia / Ed. S. Restivo. Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 278 - 283.

24. Lahire B. Transmission intergenerationnelles de l'ecrit et performances scolaires // La transmission du savoir comme probleme culturel et identitaire / Sous la direction de M. Kucera, J. -I. Rochex, S. Stech. Prague: Editions Karolinum, 2001. P. 133 - 154.

25. La transmission du savoir comme probleme culturel et identitaire / Sous la direction de M. Kucera, J. -I. Rochex, S. Stech. Prague: Editions Karolinum, 2001.

26. Lolle S. Une sequence genetique cache fait mentir les lois de Mende. // La Recherche. 2005. N 386. P. 14 - 15.

27. Morin V. La genomique: des attentes demsurees // Decouvrir. 2005. N 3. P. 26.

28. Moscovici S., Hewston M. De la science au sens com-mun // Psychologie sociale / Sous la dir. de S. Moscovici. Paris: PUF, 1984. P. 539 - 566.

29. Nascimento-Schulze CM. Translation of Science to the Public // Papers of 6th International Conference on Social Representations. Sterling: Editions of University of Sterling, 2002. P. 41.

30. Payer S. Pour le plaisir et pour l'homme // Decouvrir. 2005. V. 26. N 2. P. 36 - 39.

31. Perlman D. Science and the Mass Media // Science and its public: the changing relationship / Ed. by G. Holton, W. A. Blanpied. Dordrecht, Boston: D. Reidel Publishing Company, 1976. P. 247 - 260.

32. Pereira de Sa C., de Oliveira Souto S., Moller R..C. La representation sociale de la science par des consom-materurs et des non-consommaterurs de la vulgarisation scientifuque // Les cahiers internationaux de psychologie sociale. 1996. N 29. P. 29 - 38.

33. Rochex J. I. Transformation de l'enseignement secondare et experience scolaire des "nouveaux lyceens": appropriation des saviors et elaboration de soi // La transmission du savoir comme probleme culturel et identitaire / Sous la direction de M. Kucera, J. -I. Rochex, S. Stech. Prague: Editions Karolinum, 2001. P. 107 - 120.

34. Silverston R. Science and the media: the case of television // Images of science Scientific. Practive and the Public / Ed. by S. J. Doorman. Gower: Hants, 1989. P. 187 - 211.

35. Snow R. Le palukisme sous-estime // La Recherche. 2005. N 386. P. 25.

36. Sullerot Ev. Images des enseignants dans plus de 40 films des annees 1942 - 1962 // Recherche et formation. 1996. N21. P. 37 - 42.

37. Taillefer L. Entre physiciens en sciecle apres Einstein // Decouvrir. 2005. V. 26. N 3. P. 40.