Раздел 2 первобытные формы религии

2.1. ОСОБЕННОСТИ ПЕРВОБЫТНЫХ ФОРМ РЕЛИГИИ

Вопрос о том, какие из известных верований, обрядов и культов, зародившихся за несколько десятков тысяч лет до н. э., следует считать отдельными, самостоятельными первобытными формами религии, пока не нашел общепринятого решения в религиоведческой литературе. Безусловной формой примитивных религий признается только тотемизм. Проблема заключается в том, что в реальных первобытных верованиях разнородные представления и культы сосуществовали и переплетались в самых причудливых комбинациях. В то же время они были настолько распространенными и универсальными, что встречались практически во всех конкретных религиозных проявлениях древнего общества.

Многие исследователи соглашаются с тем, что подавляющему большинству первобытных проявлений религии были присущи следующие особенности.

1. Отсутствие абстрактных представлений о Боге как безликой, управляющей природой и людьми силе, находящейся над миром. Вместо этого древние люди поклонялись непосредственно материальным предметам, природным явлениям, животным и растениям, которые наделялись сверхъестественными свойствами и качествами.

Чаще всего сверхъестественность объектов почитания в первобытном обществе сводилась к соединению двух признаков:

к их невидимости, не слышимости и вообще полной недосягаемости для обычных людей в обычной ситуации, т. е. к нахождению «над» природным и человеческим миром;

к возможности решающим образом вмешиваться в протекание природных процессов (например, вызывать дождь или прекращать длительный ливень) и судьбу каждого отдельно взятого человека.

Чаще всего сверхъестественность первобытных объектов религиозного почитания сводилась к их невидимости, неосязаемости или неуязвимости для обычных людей в обычной обстановке.

2. Смешение жизни и культа: в этой связи принято даже говорить, что жизнь первобытного человека была его богослужением. Каждое его действие осуществлялось в соответствии с освященными тысячелетней традицией обрядами и правилами, что было важно для накопления, сбережения и передачи от одного поколения к другому моральных предписаний, правил поведения, элементарных знаний и навыков, необходимых для выживания в окружающем мире.

3. Родоплеменной, а не мировой характер религиозных культов, когда каждое первобытное племя имело свои собственные религиозные культы: одни поклонялись медведю, другие верили в чудодейственную силу умерших предков.

Как видим, древнейшие формы религии заметно отличались от современных нам религиозных проявлений (в первую очередь мировых религий) по характеру вероучения, культа и организации. Единственное, что объединяет их, — это наличие веры.

Появление первобытных верований и культов ученые объясняют особенностями мышления первых людей, которые переживали окружающий мир как живое и одушевленное существо с собственными чувствами, эмоциями и волей. (В этой связи даже возникла достаточно грубая аналогия: древний человек мыслил так, как современный переваривает еду, т. е. не отдавая себе ясного отчета в протекании самого процесса). Первобытное мировосприятие может показаться нам странным и непривычным, но в нем нет ничего удивительного: для объяснения окружающего мира человек применял единственно доступный его пониманию, хотя, быть может, несколько нескромный, критерий — самого себя.

2.2. ФЕТИШИЗМ

Фетишизм (португ. feitiçо — вещь для колдовства; иногда этимология этого слова возводится к латин. fatum — судьба) — поклонение материальным предметам ближайшего окружения человека как наделенным сверхъестественными свойствами. Впервые проявления фетишизма были описаны у племен Западной Африки. Сам термин был введен в научный оборот в конце XVIII в. французским колониальным чиновником Шарлем де Броссом и получил распространение благодаря известному французскому философу-позитивисту начала ХІХ в. Огюсту Конту.

Предположение о том, что фетишизм — это исторически первая форма религии, является скорее теоретическим и умозрительным, нежели имеющим под собой реальную фактическую

основу. Все дело в простоте собственно фетишистских верований, элементарности сопровождающих их обрядов и преимущественно индивидуальном характере фетишизма.

В основе веры в фетиш лежало представление о предмете как о двойнике человека, самостоятельном существе, наделенном чисто человеческими чувствами и побуждениями. Фетиш осуществляет благоприятное или неблагоприятное влияние на человека потому, что именно он, фетиш, этого хочет, потому что рассердился за что-то на человека или, наоборот, проникся к нему благодарностью за хороший уход.

Механизм образования фетишей можно проследить на примере многократно описанной в литературе «деятельности» почтенного черного джентльмена, который владел собранной несколькими поколениями его семьи коллекцией фетишей, насчитывавшей 20 000 экземпляров. Правда, это собрание сильно отличалось от привычных нам коллекций и состояло по большому счету из разного хлама — горшка с красной глиной, деревянного колышка, перышка красного попугая, человеческих волос и тому подобное. Взяв в руки камень величиной с куриное яйцо, хозяин коллекции рассказал его историю. Как-то утром он выходил из дома по важном делу, но, переступив через порог, наступил на этот камень и ушиб себе ногу. «Ага, — подумал он, — ты здесь», — и подобрал камень, который тогда, по его мнению, действительно помог ему в его делах и получил право стать еще одним фетишем. Приведенный пример наглядно демонстрирует, что появление фетишизма было следствием не систематизированных взглядов на якобы сверхъестественные силы, скрытые в каждом предмете, а неясной, часто случайной ассоциации. Хотя нередко фетишами становились те из окружающих предметов, которые имели для человека жизненно важное значение, скажем, копье, при помощи которого охотник добывал больше дичи.

Фетишем мог быть как отдельно взятый материальный предмет, так и частица более крупного объекта почитания, допустим, камень со священной горы, кусочек священного дерева, изображение почитаемого животного, какой-нибудь рисунок или даже татуировка. Собственные фетиши имели и отдельные люди, и целые племена, которые отводили им специальные домики. В таких случаях у общих фетишей иногда появлялась «специализация»: один управлял погодой, другой — охотой, третий — военными действиями или личной жизнью человека, и т. д.

Поклонение фетишу чаще всего состояло в уходе за ним как за обычным человеком. Например, в племенном африканском домике фетишей стоял стул, на котором мог бы сидеть фетиш, и лежал матрас для его отдыха — все размером с человеческую ладонь (а также всегда была наготове бутылка водки). По сведениям, собранными Ш. де Броссом, «отдельные лица на своих огороженных участках или у дверей дома оставляют особое место для своего фетиша. Они украшают его, как им велит их собственное благочестие, и один раз на неделю красят их в различные цвета. В лесах и лугах находят множество подобных алтарей: они завалены самыми разнообразными фетишами, вокруг них блюда и горшки, наполненные маисом, рисом и плодами. Если неграм нужен дождь, они ставят у алтаря пустые кружки. Если они воюют, они бросают сюда копья и мечи, чтобы выпросить себе победу. Если они имеют потребность в мясе или рыбе, они кладут сюда кости…»20. Однако описаны и многочисленные случаи наказания фетишей: их ругали, били, выбрасывали, заменяя другими. У некоторых народов Западной Африки даже существовал обычай, обращаясь к фетишу с просьбой, вколачивать в него гвозди, ибо считалось, что фетиш, ощущая боль, поскорее сделает то, что от него требуют (см. текст 2.1).

Более поздним проявлением фетишизма стала практика искусственного изготовления фетишей. Новый фетиш образовывался, как правило, благодаря сочетанию естественных компонентов (кора, листва, корни) с предметами, которые традиционно считались чудо-творными (кусочки священных деревьев, улитки, наросты на деревьях, песок с места слияния двух рек, хвост и жало скорпиона и т. п.). Понятно, что люди воображали, будто механическое соединение двух предметов, каждый из которых мог считаться фетишем, приведет к многократному увеличению сверхъестественных качеств только что образованного объекта поклонения.

В условиях дальнейшего развития религиозных представлений человечества фетиши не только теряли свои позиции, но иногда получали и совсем неожиданный импульс к совершенствованию. В частности, своеобразным кульминационным моментом фетишистских представлений в Африке считается выделение так называемого «фетиша фетишей» — общепризнанной святыни для больших объединений племен.

Одновременно происходило слияние фетишизма с другими верованиями и культами. В таком случае сверхъестественными свойствами определенный предмет наделялся не сам по себе, а в качестве материального вместилища нематериального духа. В подобных ситуациях чаще всего в объект поклонения превращались фигурки, изображения, символические знаки

животных — прародителей человеческого рода или человеческих предков. Из похожих соображений распространился обычай сохранять кости и черепа врагов («…и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него», — сообщает Повесть временных лет под 972 г.) или поклоняться мумиям, как это делали древние египтяне.

В период европейской колонизации Африки именно фетишистская практика оставалась едва ли не единственной возможностью противодействия европейским колонизаторам и миссионерам. Это противодействие принимало разнообразные формы — создавались многочисленные тайные общества, которые ставили целью изобретение средств, способных противостоять «фетишам белых», в фетишистский оборот вводились предметы, позаимствованные у европейцев, в первую очередь огнестрельное оружие, деньги, спички, замки, пустые консервные банки. Некоторые из африканцев даже пытались тайком окрестить собственные фетиши, чтобы усилить их могущество.

В позднейших формах религии фетишизм сохранился в форме поклонения идолам — наделенным таинственной силой влияния материальным предметам с чертами человека или животного. И сейчас вера в фетиши остается как пережиток — в форме веры в талисманы и амулеты. Считается, что талисман приносит счастье, а амулет предохраняет от несчастья.

2.3. ТОТЕМИЗМ

Тотемизм (на языке индейцев североамериканского племени оджибве — «его род») — комплекс обрядов и верований, связанный с представлениями о сверхъестественной связи человека и отдельных социальных коллективов с животными и растениями. Термин тотемизм появляется в научном языке в начале XVIII ст. и закрепляется в научном обращении на рубеже ХІХ—ХХ вв. в работах выдающегося английского этнографа Джеймса Фрейзера (Фрэзера) (1854—1941).

Примечательно, что, в отличие от фетишизма, следы тотемных культов зафиксированы не только этнографически, но и археологически. В первую очередь речь идет об отдельных черепах пещерных медведей или целых их скоплениях, обложенных по кругу камнями или собранных в большие каменные ящики. Можно вспомнить и о наскальных рисунках с изображением полулюдей-полуживотных. Расположены они не там, где могли бы предстать перед взором восторженного зрителя, но в темных и уютных закоулках пещер или в подземных галереях, труднодоступных даже для нынешних археологов. Встречаются также стилизованные скульптуры зверей (бизонов или медведей), вокруг которых сохранились многочисленные круговые следы с характерным для ритмичных танцевальных движений переносом центра тяжести на пятку.

Собственно говоря, существует до 50 различных теорий происхождения тотемизма. Если эти многочисленные теории и вносят в данную проблему какую-то ясность, то только в утверждении, что появление тотемизма прямо связано с присущим архаическому мышлению личным отношением человека к природе. Тесная, исключительно материальная связь человеческой группы со своей территорией, охотничьими угодьями, животными и растениями рассматривалась человеком по аналогии с узами кровного родства членов родоплеменного коллектива. Предположим, в жарких странах деревья являлись жилищем человека, их плоды — его важнейшей пищей. Понятно, что с самого начала у человека должно было возникнуть почтительное отношение к дереву как существу, дававшему ему кров, кормившему его и укрывавшему от хищных зверей, очень напоминающее отношение к родителям и старшим.

Если вопрос о происхождении тотемизма пока остается открытым, то сведений о комплексе тотемных верований и культов у современной науки достаточно. Эти сведения почерпнуты главным образом из жизни аборигенов Австралии, которую часто называют «классической страной тотемизма».

Краеугольным камнем тотемизма является верование в тотемных «первопредков». Считалось, будто бы то или другое животное является прародителем того или другого первобытного рода или племени. Поэтому в тотеме люди видели добрых и заботливых покровителей и защитников своей общины от голода, холода, болезней, врагов и прочих напастей, старались привязать к ним все важнейшие события в жизни. В соответствии с убеждениями коренных австралийцев, мифические тотемные первопредки жили в незапамятные времена на нынешней территории племени. Передав потомкам основные навыки хозяйственной деятельности и территорию, они перешли в иной мир. Место этого перехода и служило основным местом отправления тотемного

культа. Следует подчеркнуть, что сам по себе тотем не обожествлялся, люди просто верили в свое сверхъестественное родство с ним, считая его чем-то вроде старшего брата или предка.

Как и в случае с фетишизмом, трудно вычленить универсальный принцип, следуя которому люди выбирали себе тотемы. Чаще всего тотемы передавались по наследству. Тогда в племени хранилось предание о том, что одна из женщин этого племени когда-то разродилась тотемным животным или же могучий вождь этого племени пользовался сверхъестественной помощью тотема. Иногда тотем возникал просто из случайного стечения обстоятельств: описан случай превращения кенгуру в тотем после того, как женщина увидела это животное в тот момент, когда почувствовала движение ребенка.

Выбор тотема в большинстве случаев совпадал с особенностями животного мира той местности, в которой обитал первобытный коллектив. В пустынных или полупустынных регионах тотемами за неимением лучшего считались насекомые, в прибрежных — рыбы, и т. д. Гораздо реже этот выбор объяснялся особенностями хозяйственного уклада рода или племени: охотничьи племена предпочитали тотемы хищных животных, прочие — мирных травоядных. Встречались, впрочем, и более специализированные тотемы, когда все мужчины племени носили имя одного тотема, а женщины — другого. Наконец, тотемом могло объявляться не только целое животное, но и его часть. Обычно целое животное считалось первопредком большого племенного коллектива, а отдельные роды возводили свое происхождение к его частям, именуя себя «голова черепахи», «желудок поросенка» и т. п.

Последним шагом эволюции тотемистических верований стало представление о том, что семейные связи людей и человеческих коллективов с животными или растениями являются на самом деле проявлением их родства с общим родоначальником. Например, индейцы одного из племен Южной Америки считали своим тотемом дух хлебных злаков. Они представляли себе его в виде старой женщины, которая всю свою вечную жизнь проводит где-то на севере. Оттуда она каждую весну посылает своих представителей в виде перелетных водоплавающих птиц, которые олицетворяли определенные земледельческие культуры: дикие гуси – маис, дикие утки – бобы и т. п.

Первоначально тотемом считалось только настоящее животное, птица, насекомое или растение. Затем стало хватать его более или менее реалистического изображения, а в конечном итоге люди довольствовались любым символом, словом или звуком, обозначающим собственный тотем.

Тотемный культ был направлен на то, чтобы получить покровительство тотема. Например, в Австралии каждый человек перед сном и при пробуждении произносил имя своего тотема, поскольку полагал, что благодаря его сверхъестественной поддержке с ним в течение дня ничего дурного не случится, напротив, и в охоте, и в других предприятиях ему будет сопутствовать удача.

В самом тотемном культе прежде всего бросается в глаза система тотемных табу — запретов на употребление в пищу тотемного животного или причинения ему какого-либо вреда. В крайнем своем проявлении это приводило к уходу за тотемом, пусть даже бесполезным в хозяйственном отношении (гремучая змея), как за домашним животным. Интересно, что действовало и обратное правило: считалось, что тотемные животные не должны нападать на тех представителей человеческого рода, с которыми они находились в тотемном родстве. Если же ничего не подозревавшее животное нарушало этот запрет, то жертву нападения (останься она жива) немедленно изгоняли из тотемного коллектива как не принадлежащую к нему по крови. Тотемные табу были вполне понятны людям и соблюдались не менее строго, чем запрет на убийство или нанесение увечий человеку. Но при этом они могли маскировать, быть может, и не полностью осознаваемый самими людьми рациональный хозяйственный мотив: поддержание экологического, пищевого равновесия в среде обитания тотемного коллектива.

Другой разновидностью тотемных табу можно считать требование ритуального употребления тотема в пищу, проводившегося, как правило, в строго определенные праздничные дни в сопровождении большого количества специальных обрядов. Понятно, что поедание животного выполняло функцию приобщения к той сверхъестественной силе, которой оно якобы обладало. Наряду с этим преследовалась и другая цель: убиваемое животное, соблазненное оказанными ему почестями и поклонением, не только не обидится на неблагодарного потомка, но и возьмется выполнить для него какую-нибудь важную миссию в ином мире (см. текст 2.2).

Тотемные табу надолго пережили сам тотемизм и сохранились в более развитых религиях, в частности в форме определенных запретов на употребление «нечистых» видов пищи. В этом случае от страха перед убиением животного как кровного родственника осталось только поддерживаемое религиозной традицией чувство опасения или отвращения к нему.

Особое место среди обрядов почитания и умилостивления тотема принадлежало обряду «размножения тотема» и «умножения еды». По описанию долго живших среди аборигенов Австралии исследователей Спенсера и Гиллена, выполнялся этот обряд в начале сезона дождей, когда после засушливого и голодного времени начинался расцвет растительной и животной жизни. Племя, до тех пор разбитое на мелкие группки, которые бродили в поисках еды в пределах племенной территории, собиралось вместе. В племени, чьим прародителем считался длиннорогий жук, церемония «размножения тотема» начиналась со сбора гнилых ветвей, в которых жили тотемные насекомые. Потом аборигены спускались в тотемную пещеру, где находилась большая глыба кварцита, окруженная теми же камнями, но меньших размеров. Эти камни олицетворяли самку жука и ее детенышей. Предводитель участников тотемного культа ударял по глыбе деревянным корытом, служившим для сбора жуков, а другие участники культа — ветвями. Свои действия они сопровождали распеванием гимнов, в которых самку жука призывали нести много яиц. После этого действие переносилось последовательно на каждый из мелких камешков. Далее предводитель церемонии брал один из камешков и ударял в живот каждого участника церемонии, приговаривая: «Да будешь ты есть много пищи!» Религиозный ритуал «размножения тотема» завершался трапезой, во время которой его участники поедали запрещенные для них в другое время личинки длиннорогого жука.

Сущность обряда «размножения тотема» заключалась в признании единства размножения тотемного вида животных и тотемной группы людей. Дух-тотем, который жил в центре тотемного святилища, должен был войти и в утробы женщин, и в утробы животных, обеспечивая в одно и то же время разрастание тотемного рода и количества еды для него.

Весьма характерными были для тотемизма и разнообразные обряды уподобления тотему, особенно широко применявшиеся при обряжении покойных членов тотемного коллектива: соответствующая раскраска тела, одевание шкуры тотемного животного или перьев птицы-тотема, прическа «а ля тотем». Встречались и более экзотические приемы: выбивание или подпиливание верхних зубов, чтобы они стали похожими на клыки своего тотема. Повсеместную популярность имели ритуальные пляски, в которых танцоры подражали движениям животных.

Важно отметить, что тотемизм был не только религиозным верованием, но и важнейшим социальным институтом в жизни древних людей. Таким образом, мы сталкиваемся с той самой нерасчлененностью жизни и культа, которая была отмечена как одна из особенностей первобытных форм религии. По своей сути тотем персонифицировал коллективное начало, которое многократно превосходило возможности отдельно взятого человека, и в экстремальных условиях жизни первобытных людей составлял основное условие их сугубо биологического выживания: рождались и умирали члены рода или племени, но сила тотема оставалась неизменной.

Итак, в чем же заключались социальные функции тотемизма?

Во-первых, тотем был необходим для личностной идентификации каждого человека в те времена, когда отсутствовали семейно-брачные отношения и система именования в привычном для нас виде. Поэтому европейцы, столкнувшиеся в конце XVIII — начале ХІХ вв. с племенами, стоявшими на первобытной ступени развития, имели полное право удивляться, когда на вопрос «Кто ты такой?» местные жители отвечали «Я — кенгуру», «Я — личинка комара». Недаром многим тотемным ритуалам и культам был присущ эзотеризм — ограниченность круга их участников.

Во-вторых, тотем выполнял экономические функции разделения территории для хозяйственной деятельности и кооперации людей в ее использовании.

В-третьих, тотем регулировал брачные отношения внутри племени. Племя делилось на несколько больших тотемных групп, внутри которых был запрещен брак. Однако сохранялась возможность вступать в брачные связи с членами различных тотемных коллективов внутри племени, чем обеспечивалось сохранение и чистота племенного генофонда.

Но не только потому, что тотемизм всегда был коллективным верованием, в то время как фетишизм — преимущественно индивидуальным, его следует считать более зрелой формой первичной религии. Ведь центральная фигура тотемизма «тотем» — одновременно и реально существующее животное, и абстрактное понятие для обозначения фантастического существа, полуживотного, получеловеческого происхождения, которое живет в особом мире и сталкивается с земным миром только в исключительных случаях. К тому же идея сопричастности смертного человека к бессмертному тотему предшествовала позднейшим представлениям о бессмертной душе как своеобразном «ядре» вероучения в более развитых религиозных формах.

Немаловажно и то, что практика изображения тотемных животных сыграла не последнюю роль в развитии мирового искусства, поскольку человек считал нужным создавать изображения своего тотема, чтобы приблизить его к себе. Такие изображения делались не только на внешних предметах, но и на теле самого человека (откуда берет начало искусство татуировки).

В условиях распада родового строя первобытности тотемные верования изживают себя, перерастая одновременно в антропоморфные культы природы, стихий, животных, где этим объектам поклонения придается уже человекоподобный облик. Позже элементы тотемизма вошли во все религии. Особенно ощутимо его влияние в индуизме, где многих животных (например, корову) чествуют как священных. Пережитки этой первобытной формы религии можно видеть и в образах кентавров из греческой олимпийской мифологии.

2.4. АНИМИЗМ. ПЛЕМЕННЫЕ КУЛЬТЫ

Анимизмом (латин. anima — душа) называется вера в самостоятельное сверхъестественное существование души и духов, как своеобразных «двойников» человека, животных, растений, явлений природы. Автором этого термина был один из наиболее выдающихся этнографов и историков культуры ХІХ в. Эдуард Тайлор (1832—1917), который посвятил анимизму большую часть своей книги «Первобытная культура» (1871). Вскоре термин «анимизм» получил такое широкое распространение, что в религиозной статистике многих стран появилась графа «анимистические религии» или «анимисты». Анимистами называли последователей наиболее древних религиозных верований и культов, которые так и не приняли ни одну из мировых религий.

Хотя современная наука не разделяет убеждения Э. Тайлора в том, что именно анимизм был исходной формой всех других религий, его исследования, посвященные анимизму, и доныне сохраняют высокую степень научной актуальности.

Э. Тайлор был уверен, что отправной точкой для анимизма послужили размышления древнего человека над двумя группами биологических, т. е. самых животрепещущих для него вопросов: 1) что составляет разницу между живым и мертвым телом; и 2) в чем заключается причина бодрствования, сна, экстаза и болезни.

В результате, считал Э. Тайлор, появилось представление о личной душе: «Душа есть тонкий, невещественный человеческий образ, по своей природе нечто вроде пара, воздуха или тени. Она составляет причину жизни и мысли в том существе, которое она одушевляет. Она независимо и нераздельно владеет личным сознанием и свободой своего телесного обладателя в прошлом и в настоящем. Она способна покидать тело и переноситься быстро с места на место. Большей частью неуловимая и невидимая, она обнаруживает также физическую силу и является людям спящим и бодрствующим, преимущественно как фантазм, как призрак, отделенный от тела, но сходный с ним. Она способна входить в тела других людей, животных и даже вещей, овладевать ими и влиять на них»21.

Да и сам человек, как правило, наделялся не одной, а несколькими душами одновременно. Каждая из этих душ имела четко определенные функции: одна отвечала за жизненные, физиологические процессы в организме, другая — за мыслительные операции, третья выступала носителем того, что принято называть личностью человека. Только триединство этих душ обеспечивало полноценное человеческое существование.

Как бы то ни было, наука ХХ—ХХІ вв. еще не нашла удовлетворительного объяснения тем ощущениям, которые человек испытывает на грани между жизнью и смертью и которые очень напоминают верования различных народов о наличии человеческой души и потусторонней жизни: «Человек умирает, и в тот момент, когда его физические страдания достигают предела, он слышит, как врач признает его мертвым… Он замечает, что обладает телом, но совсем иной природы и с совсем другими свойствами, чем то физическое тело, которое он покинул. К нему приходят души других людей, чтобы встретить его и помочь ему. Он видит души уже умерших родственников и друзей, и перед ним появляется светящееся существо, от которого исходит такая любовь и душевная теплота, какой он никогда не встречал. Это существо без слов задает ему вопрос, позволяющий ему оценить свою жизнь, и проводит его через мгновенные картины важнейших событий его жизни, происходящие перед его мысленным взором в обратном порядке... Несмотря на свое нежелание, он, однако, каким-то образом воссоединяется со своим физическим телом и возвращается к жизни»22.

Потом представления о человеческой душе стали переноситься на окружающий человека мир. Сначала люди воображали, что человеческие души могут приобретать вид птиц, иногда — животных и растений. Здесь мы в очередной раз имеем дело с тесным переплетением анимистических и тотемных верований, хотя тотемные образы были нужны людям не сами по

себе, а как вместилища для духов. В эпоху преобладания конкретно-чувственного мышления представления о душевных нематериальных двойниках человека были еще слишком абстрактными и нуждались в реальных наглядных образах, каковые незамедлительно были обнаружены в виде животных и растений, также считавшихся наделенными духовным началом. Затем нуждалось в понятном и доступном объяснении сходство между многими родителями и детьми, передача некоторых характерных особенностей внешности человека (бородавки, родимые пятна) по наследству.

На подобные перевоплощения считались способными чаще всего души людей, которые чем-то выделялись при жизни: наиболее ловкие охотники и воины, вожди, старейшины, знахари, кузнецы. Развитие этого верования привело к возникновению веры в переселение душ, с которой можно встретиться во многих религиях, особенно индуизме.

Еще позже люди начали одухотворять и неживые явления — камни и горы, реки и озера, солнце и звезды. Это было необходимо для древних людей, во-первых, для того чтобы объяснить себе причины всех естественных явлений целиком удовлетворительным для себя образом, а во-вторых — приписать духам все хорошее и плохое, что случалось с ними в течение всей жизни. Непосредственной же причиной появления такого рода анимистических воззрений могло быть и своеобразное толкование первобытными людьми целого ряда акустических и оптических явлений: эха, шумов, теней и т. п. Они представлялись им убедительнейшим свидетельством не только существования у человека души, но и наличия подобных нетелесных двойников буквально у всего на свете.

Это уже стадия позднего анимизма, или полидемонизма, который непосредственно предшествует появлению веры в бога. Отголоском этой стадии в развитии анимизма стали образы русалок, водяных, фей, гномов, нимф в фольклоре (см. текст 2.3).

В анимизме не сформировался универсальный культ, но он стал собирательным названием для большого количества обрядово-культовых практик. Рассмотрим в качестве примера некоторые настолько распространенные и известные анимистические культы, что они вполне могут претендовать на статус самостоятельных форм первобытной религии.

Погребальный культ. Корни этого культа усматривают в погребениях 40-тысячелетней давности ближайших предков современного человека — неандертальцев. Наиболее известны открытие 1908 г. в пещере Ле-Мустъе во Франции, где в неглубокой ямке был похоронен неандертальский юноша 16—18 лет, рядом с которым лежали каменные орудия труда и куски жареного мяса (что удостоверяется наличием пережженных костей), а также находка в гроте Тешик-Таш (Узбекистан) фрагментов черепа и нижней челюсти 8—9-летнего ребенка, окруженных рогами горного козла.

Возникновение данного культа связывается со времен З. Фрейда с двумя полуинстинктивными побуждениями человека — стремлением и избавиться от умершего, и сохранить его возле себя. Сосуществование этих противоречивых побуждений просматривается в определенной неразберихе, сопровождающей погребальные обряды и обычаи у разных народов в значительно более поздние времена: то покойника стремились похоронить как можно ближе к дому, то устраивали захоронения в самых труднодоступных местах, то плакали по нему, то наоборот — выражали траурные чувства смехом и аплодисментами, носили в качестве траурных то черные, то белые одежды.

Значительно позднее в рамках погребального культа сформировался комплекс особых анимистических верований.

Первоначальной разновидностью погребальных верований стала вера в «живого мертвеца», которая заключалась в наделении мертвого сверхъестественными свойствами, в том числе способностью к физическому воскрешению. Как правило, в число кандидатов в «живые мертвецы» зачислялись недруги или враги, люди, которые умерли безвременно вследствие несчастных случаев, колдуны и шаманы. Считалось, что после смерти они способны всячески вредить людям, вызывать стихийные бедствия. Из-за этого издавна применялись специальные погребальные обряды для потенциальных «живых мертвецов», их хоронили отдельно от остальных. Предохранительным средством при погребении будущего «живого мертвеца» было причинение увечий умершему. Чего только ни делали с ним — связывали, забивали шипы в пятки, ломали позвоночник, отрубали кисти рук и ступни ног, выкалывали глаза, сжигали тело, даже съедали его. И все это совершалось не из-за нецивилизованности, а по наивной вере в то, что увечье тела приведет к аналогичному повреждению его двойника — души. По сути дела в соответствии с подобными рассуждениями, которые в то время выглядели архаическими пережитками, нужно было вогнать осиновый кол вампиру прямо в сердце (кстати, существует немало археологических подтверждений этого обычая, в том числе и в нашей стране) (см. текст 2.4).

Среди прочих погребальных верований наибольшее значение для дальнейшей эволюции религии имели:

а) вера в бессмертие души умершего, которая после смерти тела способна покидать свою телесную оболочку и вести целиком самостоятельное существование;

б) вера в потусторонний мир и загробное воздаяние.

Вопреки конкретно-чувственному характеру мышления людей примитивного общества, их представления о «том свете» не отличались конкретностью: души могли оставаться на земле среди людей; найти себе на земле какое-то очень отдаленное место на западе, на пути к которому нужно преодолевать множество препятствий; обустроиться на постоянном месте проживания под землей, на небе и даже выше (Луна, Солнце, звезды).

При всем при этом в верованиях различных народностей о потустороннем мире неизменно повторялся общий мотив: загробная жизнь считалась простым продолжением обычной земной жизни. И в другом мире человек занимался обычными для себя делами (конечно, с поправками на культурные различия: североамериканский алгонкин охотился на оленя, камчадал ездил на санях, африканский зулус разводил коров), общался с родственниками и друзьями еще из прош-лой жизни, пользовался обычными предметами, даже имел собственную семью. В общем картина иной жизни отличалась от картины жизни в посюстороннем мире разве что небольшими признаками идеализации: ранения, увечья, болезни тела могли исчезнуть, зверя, рыбы всегда было более чем достаточно, погода всегда была на удивление хорошей, в распоряжении душ имелся немалый выбор развлечений (танцы, музыка, пение).

Древние верили — все, что приносило богатство и почет в посюсторонней жизни, будет давать то же самое и в жизни потусторонней. Другими словами, посмертная участь человека практически никак не ставилась в зависимость от степени праведности или греховности его земного пути.

Появление разнообразных погребальных ритуалов также объясняется первоначально искренним проявлением чувств. Дескать, сперва люди, не руководствуясь никакими отчетливыми убеждениями, в порыве аффекта бросали на труп умершего или на погребальный костер различные вещи и еду; затем, когда эти действия были освящены традицией, они стали повторяться по ритуалу, а в конце концов люди начали постепенно осмысливать эти свои действия в духе развивающихся религиозных представлений: умерший требует свои вещи, он, как и живой, нуждается в еде и питье и неравнодушен к внешним проявлениям скорби по нему. Вследствие этого уже в первобытном обществе возникают все те погребальные обряды, которые потом будут воспроизводиться (хотя, понятно, значительно видоизмененными) и в высших формах религии:

1. Принесение сопровождающих даров и жертв, в том числе человеческих.

2. Зажигание надмогильных огней (вечный огонь, свечи). Этот обряд объяснялся одновременно потребностью совершить очистительную церемонию, пожелать умершему скорейшего воскрешения и в придачу наделить вещью, незаменимой для хозяйственного обихода в будущей жизни.

3. Проведение погребальных пиров, игр и воинских состязаний — тризн; такого рода погребальные обряды могли иметь и непрямое назначение. Поскольку на них расходовалась значительная часть имущества покойного, таким образом вознаграждался труд участников погребальных церемоний (они же строители погребальных сооружений), а также в условиях разрушавшегося равенства членов первобытных коллективов восстанавливалась социальная справедливость, ставился заслон передаче и накоплению не заработанного личными усилиями богатства.

4. Соблюдение посмертного траура и запретов (ношение одежды особого вида и цвета, раздирание одежды, отрезание волос, нанесение себе ран, громкие причитания и восхваления покойника, посты, запрещение вступления в брак на протяжении определенного промежутка времени).

Последний вид погребальных обрядов также объяснялся довольно просто. Покойник, внешне похожий на бездыханный труп, полагали древние, на самом деле все видит и слышит, живет полноценной жизнью, а потому нуждается, помимо прочего, и в общении с близкими ему людьми.

Культ предков. Этот культ по праву считается одним из наиболее древних в истории человечества — некоторые исследователи связывают с ним женские изображения позднепалеолитической эпохи (15—12 тыс. лет до н. э.), найденные в сотнях различных мест от Франции до Сибири. Считается, что они олицетворяют «хозяйку очага», покровительницу и прародительницу целого родового (матриархального) коллектива. Скорее всего, именно из этого

образа сформировалось представление о Матери-Земле, как одном из самых первых и самых почитаемых впоследствии божеств.

Дальнейшее формирование культа предков связано уже с патриархальными земледельческими обществами.

Культ предков основывался на вере в то, что умершие предки помогают своим живым родственникам в земном мире (охраняют территории, скот, посевы людей от земных врагов и преступных замыслов злых сил, влияют на погоду с целью сделать ее благоприятной для будущего урожая, возбуждают плодовитость земли), а взамен требуют осуществления для них постоянных обрядов задабривания в виде регулярных приношений жертвенной еды и питья (см. текст 2.5).

На ранних стадиях культа предков наибольшим уважением пользовались недавно умершие. Ручательством за авторитет таких предков выступали их выдающиеся личностные качества, о которых еще не успели забыть благодарные потомки. Отзвуком подобных представлений можно считать и народные поминальные обряды, которые чаще всего совершаются в ближайшее время после смерти человека. Такой близкий предок считался обязанным выполнять пожелания, более того — требования своих потомков, которые имели в своем распоряжении действенный (на их собственный, конечно, взгляд) арсенал магических средств сверхъестественного влияния на все, с чем они сталкиваются.

Тогда же получил распространение обычай ритуального убийства старейших членов кровнородственного коллектива. Он распространялся не только на стариков, немощных и бесполезных в хозяйственном плане, но и на мужчин в полном расцвете сил. Происходило это потому, что люди, длительность жизни которых заметно превышала среднюю в то время (30 лет), уже не вписывались в гармоничную картину окружающего мира. Они становились в глазах окружающих промежуточным звеном между различными генерациями рода — теми, которые живут сейчас, и теми, которые уже прекратили земное существование. В принципе их смерть носила добровольный характер, поскольку старики ощущали свою ненадобность родственникам. Но обставлялась она как религиозный ритуал чрезвычайного жертвоприношения, который имел место в наиболее затруднительные для кровнородственной общины времена — эпидемий, засухи, неудачных войн. С дальнейшим развитием общества подобный обычай превращался в пережиток, потому что старейшины приобретали большое значение как носители бесценного для коллектива жизненного опыта.

Со временем чествование было постепенно перенесено на более отдаленных предков — мол, чем дальше отстоит предок от живых, тем меньше он подвержен магическим манипуляциям и, следовательно, тем более могуществен. На самом деле такого предка попросту помнили очень смутно, что создавало благоприятные условия для человеческого воображения, которое наделяло его сверхъестественными качествами. Этим предкам уже нельзя было приказывать, их нельзя было обижать или запугивать, их можно было только покорно просить, сопровождая просьбу щедрыми подарками.

Выделение среди общего числа умерших привилегированной группы «предков» было закономерным итогом переворота в социальных отношениях доклассового общества в виде появления среди формально равноправных членов кровнородственного коллектива кучки родовых старейшин, сосредоточивших в своих руках распорядительные функции в этом обществе. Их уважали при жизни, а теперь начинали почитать после смерти.

Когда процессы превращения архаического общества в раннеклассовое и формирования институтов государства углубились еще больше, предки приобрели исключительное значение для освящения власти и правителя. Именно происхождение от богов или героев, чьим подвигам посвящались многочисленные мифы, санкционировало (легитимировало) превосходство одного человека над другим. Во многих ранних обществах именно предки правителя считались действительными руководителями. Они как будто следили за соблюдением законов, обычаев и запретов, регулярным и правильным выполнением обрядов и ритуалов, а в случае необходимости карали виновных: насылали болезни на людей и скот, задерживали дожди и вызывали природные катаклизмы. Волю предков олицетворяли, конечно, главы больших семей из нескольких поколений родственников. Их рассматривали как лиц, приближенных к потусторонним силам, им подчинялись как сверхъестественным силам.

На первый взгляд понятно, что образ уважаемого предка возникает на основании представлений о бессмертии человеческой души и жизни после смерти. Но он содержит в себе и несколько других религиозных наслоений. Кроме анимистической идеи души, в нем нетрудно увидеть отзвуки веры в «тотемных предков». Каждая из этих составляющих оставляет свой след в сложном образе: идея души умершего предка поддерживает человекоподобие,

индивидуальную определенность уважаемого предка, идея тотемного предка, наоборот, придает данному образу оттенок потусторонней отдаленности.

По мере оформления в общественном сознании стойкой идеи бога, «духи предков» постепенно теряли свое ведущее положение и превращались в слуг, посланцев верховных духов и божеств. Наиболее консервативными элементами культа предков, которые сохранились в практически неизменном виде и на высших этапах религиозной эволюции, оставались родовые (семейные) святилища, алтари и почитание разнообразных семейных реликвий и святынь.

Важным религиозным культом первобытности считались также обряды инициации, т. е. «посвящения во взрослую жизнь», в основе которых лежала, правда, в зачаточном виде, идея переселения души, прижизненного умирания и воскресения в другом облике. Особенностями этих обрядов можно считать: а) обязательность для определенного возраста; б) наличие сопровождающих обряд физических и моральных испытаний; в) изоляцию на время инициации; г) посвящение в обычаи, верования и моральные законы племени23 (см. текст 2.6).

Подводя итог рассмотрению анимизма, заметим следующее. Появление анимистических воззрений стало значительным шагом вперед на пути развития религии. Анимистические воззрения оказались первой попыткой человека раздвоить мир, который он до сих пор воспринимал чувствами как неразрывно связанное единство естественного и сверхъестественного.

2.5. МАГИЯ. ТАБУ

Начиная разговор о магии (греч.  — волшебство) — совокупности обрядов и действий, связанных с верою в возможность сверхъестественного влияния на окружающий мир, следует указать на спорные моменты, которые сохраняются пока в оценке этого явления. Они касаются, с одной стороны, вопроса о происхождении магии, а с другой — вопроса о ее сущности и соотношении с религией.

В соответствии с теорией происхождения магии по «ассоциации идей» Джеймса Фрейзера, выдвинутой им в книге «Золотая ветвь» (1923), магическое мышление основано на двух законах, свойственных первобытному мировоззрению с его конкретно-чувственным отношением к природе и миру в целом — как живому существу с человеческими чувствами и мыслями. Это:

1)«Закон подобия» — подобное производит подобное, или следствие похоже на свою причину. Из первого закона, считал Дж. Фрейзер, маг делает вывод, что он может осуществлять любое желаемое действие путем простого подражания ему: имитируя гром и молнию, можно вызывать дождь.

2) «Закон заражения» — вещи, столкнувшиеся друг с другом, продолжают взаимодействовать на расстоянии и после прекращения прямого контакта. На основании этого закона, по утверждению Дж. Фрейзера, он приходит к заключению, что все то, что он делает с предметом, окажет влияние и на лицо, соприкасавшееся с этим предметом: манипулируя с обрезками ногтей или волос человека, можно воздействовать и на его сознание24.

При этом Дж. Фрейзер был убежден, что магия и религия несовместимы друг с другом по крайней мере по трем основаниям:

1. В основе магии, так же как и современной науки, если и лежит какая-то вера, то только исключительно вера в одинаковость естественных явлений, которые подчиняются механическим законам. Религия же допускает сверхъестественное нарушение естественного порядка вещей и процессов.

2. Религия основывается на вере в одушевленные божественные явления, наделенные сознанием и личностью, а магия оперирует бездушными вещами или безликими силами.

3. Религия — просит, магия — заставляет25.

В результате в своем фундаментальном исследовании «магии и религии» Дж. Фрейзер пришел к следующему выводу: «поступательное движение человеческой мысли, насколько мы можем составить представление о нем, шло от магии через религию к науке»26.

Другая известная теория происхождения магии принадлежит английскому этнографу Брониславу Малиновскому (1884—1942). Она известна как психологическая теория происхождения магии. Под действием сильного эмоционального переживания человек формирует яркий образ желаемой цели, который отныне направляет все осознанные и неосознанные действия, считал Б. Малиновский. Так, «влюбленный, страстно вожделеющий к недоступной или нерасположенной к нему красавице, видит ее в своем воображении, взывает к ней, умоляет и требует ее благосклонности, ощущая себя ее избранником, прижимает ее к своей груди в своих мечтах». В этом случае замещающая деятельность для человека обладает всей ценностью действия реального, которое осуществилось бы, не возникни непреодолимые

препятствия. Когда наступает разрядка и человек вновь обретает душевное спокойствие, ему начинает казаться, что это спокойствие стало результатом его воображаемых усилий27. В любой подобной ситуации, которую человек оказывается неспособным изменить, ему оставалось только имитировать желательный результат, чтобы достичь его хотя бы в мечтах.

Деятельностную теорию происхождения магии сформулировал акад. С. А. Токарев. Согласно этой теории, магия возникает в результате искажения повседневной практической деятельности людей. В этом процессе С. А. Токарев выделяет три стадии:

1. Непосредственное стихийно-целесообразное действие.

2. То же действие, но осмысленное как действие магической силы, т. е. связываемое с идеей сверхъестественного; внешне это часто выражается в том, что к действию прибавляется обязательное заклинание. Рациональное практическое действие либо само порождало, либо, что вероятнее, трансформировало определенные верования — как правило, классические анимистические верования в населяющих наш мир духов. Происходит это тогда, когда человек не уверен в результатах своей рациональной деятельности либо эта деятельность становится для него недоступной (появление шаманов).

3. Возникшее представление о магической силе начинает влиять на человека, разумное действие становится магическим обрядом. К примеру, меланезийские лекари, умевшие делать операцию трепанации черепа, часто делали ее не по медицинским показаниям, но и в качестве приема профилактической магии28.

Ввиду того, что все многообразие магических обрядов и приемов, возникших в незапамятные времена и отчасти сохранившихся в многочисленных пережитках вплоть до наших дней, нельзя подвести под единый знаменатель, требуется произвести классификацию магии.

По типам воздействия на предмет выделяются:

— контактная магия, основанная на идее непосредственного перенесения магической силы на объект путем прямого контакта с ним или с его частью (предположим, клочком одежды или прядью волос). При этом характер самого воздействия может отличаться — ношение амулетов, прикосновение руки, принятие снадобий;

— имитативная магия, когда воздействию подвергается копия или заменитель объекта.

Контактный и имитативный типы магии объединяют в понятие агрессивной магии, или магии непосредственного действия. С ней соседствует так называемая «профилактическая магия», в которой выделяют еще два типа:

— отгоняющую магию, суть которой состоит в стремлении отогнать, отпугнуть враждебные силы, не допустить их приближения или укрыться от них (для чего, помимо ношения оберегов, используется создание шумов, укрывание себя одеждой и т. п.);

— очищающую магию, основанную на использовании таких всем хорошо знакомых средств, как омовение, окуривание, кровопускание и т. п.

По назначению магия подразделяется на 6 видов: вредоносная, лечебная, военная, любовная, метеорологическая (магия погоды) и производственная. Такая видовая классификация является далеко не полной, поскольку в любом виде магии можно выделить множество подвидов. Так, производственную магию можно разделить на охотничью, рыболовную, строительную, земледельческую, гончарную, кузнечную, учебную и спортивную.

Иногда также говорят о «черной», вредоносной, и «белой» магии, направленной на принесение пользы в результате совершения магического обряда.

Понятно, что в одном и том же обряде, допустим, лечебной магии, могут найти применение самые различные приемы как контактной, так и имитативной магии, а агрессивные типы магии можно встретить в любом ее виде. И все-таки в каждом виде магии можно выделить несколько преобладающих типов и даже конкретных обрядов.

Вредоносная магия состояла в употреблении различных обрядов, преследовавших цель причинить вред сверхъестественным способом отдельному лицу или лицам. Среди народов Южного полушария в арсенале вредоносной магии доминировали имитативные приемы, самый простой из которых — нацелить на врага заостренную палочку или кость, в Северном — контактные: «порча» через еду, напитки, одежду и т. д. Важным средством вредоносной магии считался и мусор, если его тайно забросить на чужой двор. Одним из устойчивых предрассудков, связанных с вредоносной магией, является вера в «дурной глаз», или «сглаз».

Военная магия, по видимости, тесно соприкасалась с вредоносной по своим целям и задачам. Разница между ними состояла в том, что вредоносная магия, как правило, была тайной и односторонней, военная — обычно публичной и подразумевала необходимость преодолеть активное сопротивление жертвы. Источником военной магии служили, вероятно, рефлекторные действия, вызванные воспоминанием о причиненной обиде. Приемы военной магии

заимствованы как из профилактической (ношение амулетов, заговор оружия), так и агрессивной магии — военные пляски, имевшие, помимо прочего, практический смысл тренировки и разминки перед реальным сражением.

Любовная магия имела двоякую направленность: либо вызвать влечение, либо, наоборот, уничтожить его. Эта двойственная направленность любовной магии хорошо передается народными понятиями «приворожить» и «отворожить», или «присушить» и «отсушить». В любовной магии преобладали контактные приемы, имевшие целью перенесение на объект магических чар путем непосредственного с ним соприкосновения. В основе всех этих приемов (украшение, натирание) лежали полуинстинктивные и полностью инстинктивные акты ухаживания, известные у многих животных. Поэтому любовную магию следует считать едва ли не самым древним видом колдовства. Ее появление связано с тем, что именно в этой сфере было особенно много непонятного для человека, его чувства оказывались как ни в какой другой области сильными, а воля — бесполезной.

Лечебная магия отличалась от прочих видов магии исключительным разнообразием используемых обрядов. Нетрудно догадаться, что составляет ее источник — она уходит своими корнями в элементы народной медицины. Грань между медициной и магией провести весьма сложно: натирание больного пчелиным воском практиковалось для отпугивания духов леса, хотя на самом деле служило хорошим согревающим средством. Предлагаемое разграничение такого свойства: те средства, которые в сознании самого пациента и окружающих воспринимаются как естественные — медицинские, они общедоступны и могут быть использованы для самолечения; магические же в глазах людей снадобья обычно составляют монополию профессионалов-знахарей. Не менее чаще, чем контактные (прием лекарств внутрь, обтирания, повязки и компрессы), использовались и профилактические обряды: паровая баня, рвотные и слабительные средства, кровопускание, окуривание, не говоря уже об амулетах, охранительных кругах и связках чеснока (см. текст 2.7).

Промысловая магия — ее происхождение возводится к рациональной хозяйственной деятельности людей, рано обнаруживших действенную силу маскировки, переодевания, подманивания животных подражанием их голосам, но крайне зависимых от природных сюрпризов в обеспечении себя пищей и сырьем. Так, по наблюдениям Б. Малиновского, у народов Океании сложилась особая система магических обрядов ловли акул, но практически отсутствовали другие формы рыболовной магии. Древнейшие формы промысловой магии зафиксированы в наскальных рисунках: ритуальное подражание охотничьим действиям и имитация поражения дичи охотничьим оружием (см. текст 2.8).

Более поздним проявлением промысловой магии можно считать известные многим, даже цивилизованным народам обряды аграрного культа, отличавшиеся двумя примечательными особенностями:

 Систематические человеческие жертвоприношения. Древние люди, по-видимому, считали урожай благодарностью духов за жертвы, поэтому старались сделать свои дары более дорогими и ценными. А что может быть дороже человеческой жизни?

 Сильный эротический элемент, присущий многим ее обрядам. Древним людям плодородие земли и таинства зарождения новой жизни казались явлениями одноплановыми, поэтому имитация или реальные действия сексуального плана призваны были вызвать ответную реакцию земли.

Метеорологическая магия интересна для нас тем, что это единственный вид магии, объект которого в действительности никак не зависит от человеческой воли и действий. Однако нельзя сказать, что она целиком и полностью явилась продуктом человеческой фантазии. Магию погоды можно возвести к промысловым культам: приучивший себя к подражанию животным человек затем переносит это подражание на явления неодушевленной природы. Отсюда и такая особенность метеорологической магии, как ее «профессиональный характер», поскольку самые распространенные ее приемы — имитативное насылание погоды и также имитативное отваживание непогоды — по этнографическим данным, были прерогативой особых служителей культа.

Эти и другие магические обряды пронизывали все формы первобытных верований в качестве составного элемента культа. Следовательно, в определенном смысле первобытную магию следует считать основанием для дальнейшего становления религиозного культа. Считается, что культовые действия имели вполне земные, нерелигиозные первопричины, были укоренены в повседневной жизни человека. Другое дело, что естественные практические действия в представлениях людей примитивного общества принимали магический сверхъестественный вид и, передаваясь от одного поколения к другому в освященных традицией детализированных, ритуальных формах, в конечном счете превращались в религиозно-культовый канон.

Молитва возникает как продолжение человеческого общения: человек обращается к Богу подобно тому, как он обращается за помощью и поддержкой к другому человеку.

Религиозные посты, возможно, происходят от длительного воздержания от пищи, являвшегося привычным состоянием в жизни древнего человека.

Очищение имело целью стать недосягаемым для воздействия сверхъестественных сил. Для этого использовались половое воздержание и воздержание от еды, обмывание, окуривание, ношение амулетов, принесение искупительной жертвы, на которую должно было пасть состояние «нечистоты», публичное покаяние в своих действиях и т. д.

Жертвоприношение представляло собой «материальную благодарность», которой и в нашем обществе часто сопровождается обращение к вышестоящему человеку.

В более широком аспекте, появление жертвоприношения исследовалось в теории «симовлического обмена» французского этнографа М. Мосса 1872—1950). По его мнению, в обществах, которые еще не знали рынка, понятий денег и цены необходимый экономический обмен осуществлялся под видом дарения и ответного подарка в возмещение подаренного. Понятно, что первейшими участниками обязательного «дарения-возмещения» выступали, разумеется, духи и боги. «Именно с ними было необходимее всего обмениваться и опаснее всего не обмениваться. Но в то же время обмен с ними был наиболее легким и надежным. Точный смысл жертвенного уничтожения — служить даром, который обязательно будет возмещен»29.

Следует отметить, что на протяжении всей истории религии можно наблюдать и обратную тенденцию к вырождению религиозного культа «обычай — ритуал — игра». От привычного для древнего общества магического обряда с понятным людям назначением со временем остается само действие, повторяемое только из уважения к традиции, которая этот обряд освящает в глазах последующих поколений, а в конечном счете и это действие становится самодостаточным, приносящим удовлетворение от процесса выполнения, а не конечного результата. Так, обычай колядования был обычаем сбора еды для зимнего коллективного принесения жертв богу — Солнцу, которое вновь рождается, а потому нуждается в материальном подкреплении своих сил. Уже во времена Киевской Руси этот обычай был одним из языческих ритуалов празднования Нового года. А игровой статус колядовального обряда в его современном виде со всей очевидностью подчеркивает тот факт, что его участниками являются исключительно дети и подростки.

Особую разновидность первобытной магии составляли табу — система сверхъестественным образом объясняемых запретов и предписаний, функционирование которой (наложение, снятие, наказание) существлялось по определенному ритуалу. Наибольшее распространение система табу получила в Полинезии. Единого перечня объектов табу не существовало: им могли становиться как материальные предметы, так и деревья, животные, люди, отдельные производственные процессы, участки местности и т. п. Длительность действия табу также не была определенной: временной или постоянной. Накладывание и снятие табу считалось специфической функцией племенных вождей, старейшин и жрецов (часто выступавших в одном лице). В зависимости от степени важности («священности») табу их нарушителей ждали различные наказания: от морального порицания до изгнания из племени и смертной казни (см. текст 2.9).

Источники системы табу нужно искать в особенностях социальной организации первичного общества, когда повседневная борьба за выживание требовала от каждого члена общины полного и безоговорочного соотнесения собственных действий с действиями других членов первобытного коллектива. Такая авторитарная форма человече-ской жизни опиралась на безусловное доверие. Поэтому, невзирая на то, что происхождение многих табу впоследствии стало непонятным, люди продолжали свято придерживаться их в силу одного только авторитета давней традиции. Поэтому мы можем считать табу первым краеугольным камнем социального порядка, который заменял (не без успеха) все то, что в современном обществе обеспечивается моральными предписаниями, законодательством и правилами социального этикета. По этому поводу известный французский философ А. Бергсон (1859—1941) метко заметил: «Будучи иррациональными с точки зрения индивида, оно было рациональным с точки зрения интересов общества»30.

Регулятивная функция табу как раз и объясняет неопределенность механизма действия этих запретов, поскольку поневоле сфера их действия оказывалась чрезмерно широкой, ведь они должны были касаться всего, с чем сталкивается человек в обществе.

Систему табу иногда расценивают как негативный аспект магии, который составлял неотъемлемый ее элемент. Например, очень часто во время осуществления магического обряда требовалось соблюдение определенных табу. И наоборот — табу опирались на веру в сверхъестественные силы и накладывались и снимались при помощи особых магических

обрядов и действий. При этом нужно знать, что понятие табу — более широкое, чем понятие магии, и почти такое же широкое, как понятие религии, хотя много религиозных запретов имеют именно магическое происхождение.

Вместе с тем действие системы табу основывалось исключительно на запрещении и подавлении. Однако страх может предостеречь от опасности, но не в состоянии пробудить в человеке созидательную физическую и нравственную энергию. И здесь в свои права вступает религия. Самые известные религии (зороастризм, иудаизм, христианство и др.) сохраняют регулятивную силу табу в своих разнообразных заповедях, порой удивительно мелочных. Но эти предписания наделяются здесь новой положительной силой — авторитетом религиозного долга, основанного на внутреннем убеждении, а не на внешнем принуждении. Табу же остается для этих религий крайне необходимым, но вспомогательным инструментом — с его помощью (допустим, в форме пищевых запретов) разделяются сферы «чистого» и «нечистого», земного и небесного, священного и мирского.

2.6. ШАМАНИЗМ

Шаманизм (на языке сибирских народов «саман» — буйный) — особый комплекс обрядов и ритуалов, связанный с верованиями в сверхъестественные способности и возможности древних служителей культов — шаманов.

Шаманизм хорошо описан на материале охотничьих и рыболовных народов Северной Америки, Сибири и Дальнего Востока. Известны и наскальные изображения, обычно соотносимые с шаманизмом (изображение в пещере «Трех братьев» во Франции танцующего человека с рогами оленя, хвостом, длинной, вероятно, искусственной бородой).

В наши дни шаманизм, похоже, переживает второе рождение, становится популярным и модным явлением западной культуры. Им увлекаются тысячи людей, многочисленные статьи и семинары предлагают всем желающим (от психологов и бизнесменов до домохозяек) «архаические техники экстаза», действительно оказывающиеся доступными подавляющему большинству тех, кто их практикует. Современная религиозная статистика также содержит графу «шаманизм», в которой указывается цифра 10—12 млн человек. Попробуем выяснить, что на самом деле представляет собой этот чрезвычайно интересный религиозный феномен.

Шаманизм был основан на представлениях древних людей о существовании тесной связи между шаманом и духами, которая помогает бороться с другими, враждебными человеку силами. Судя по всему, первым духом-покровителем шамана был его родовой или семейный тотем. Недаром у многих народов душу шамана олицетворяло животное, с которым она была слита в единое целое. В дальнейшем образ «матери-зверя» приобрел вид духа-предка самого шамана. В конечном итоге он превратился в духа-помощника шамана, очень часто человекоподобного.

Благодаря способности к поддержанию непосредственного контакта со сверхъестественным, шаманы заметно отличались от всех тех, кто в древнем обществе также специализировался на простом выполнении разнообразных религиозных и магических обрядов и ритуалов — знахарей, колдунов, жрецов.

Шаманские обязанности в равной степени выполнялись мужчинами и женщинами, иногда встречалось и такое явление, как травестизм, когда мужчины-шаманы одевались и вели себя как женщины, ибо на то была соответствующая воля духов.

Изначально древние люди считали, что именно духи устанавливают связь с будущим шаманом. Наглядным свидетельством этому была так называемая «шаманская болезнь», поражавшая человека обычно в детском или юношеском возрасте. Симптомы этой болезни могли быть самыми разнообразными, но почти всегда заболевший ею человек выглядел в глазах окружающих умалишенным. Он совершал непонятные поступки, мог часами сидеть в состоянии оцепенения, иногда убегал из дому и по несколько дней в одиночестве скитался по лесу. Заболевший подолгу не вставал с постели, ощущая во всем теле страшные боли, во сне часто бредил и разговаривал сам с собой. Считалось, что больного «шаманкой» человека посещали духи и предлагали стать их избранником. Натолкнувшись на отказ, духи принимались принуждать кандидата в шаманы, угрожали ему, а потом откровенно преследовали и применяли «методы физического воздействия». После того как человек соглашался стать шаманом, начинался длительный и болезненный процесс его «переработки», закалки, формирования у него сверхъестественных качеств. Духи меняли кости и внутренние органы человека, переливали ему кровь и бесцеремонно вторгались в его разум.

Иначе говоря, течение шаманской болезни полностью совпадало с циклом инициации: страдание, смерть и последующее воскресение. Когда рано или поздно шаманская болезнь проходила, человек, который ее перенес, уже превращался в «избранника духов»,

превосходящего своими возможностями всех смертных. Только на достаточно поздних стадиях развития первобытной религии люди начали допускать возможность того, что сам шаман может выбирать себе помощников и покровителей среди духов.

В подавляющем большинстве случаев шаманская болезнь сопровождалась «профессиональным» обучением кандидата у старого, опытного шамана, благодаря чему он приобретал необходимые знания, навыки и умения, расценивавшиеся его соплеменниками как сверхъестественные. Будущий шаман узнавал об устройстве Вселенной, именах, привычках и предпочтениях обитателей «верхнего», небесного, или «нижнего», подземного, мира, с которыми ему предстояло тесное общение, осваивал средства передвижения по потусторонним мирам, изучал приемы влияния на духов, укреплял волю и мужество, закалял свое тело, учился контролировать сознание. Длительность ученичества колебалась у разных народов от нескольких дней до нескольких месяцев или лет.

Трудно сказать, по каким причинам возникала шаманская болезнь. В каждом отдельном случае данные причины могли быть различными. Однако для древнего человека с присущей ему верой в населенный духами внешний мир достаточно было любого необыкновенно яркого психологического переживания, необычного события, чтобы истолковать их как призыв духов.

Шаманский культ невозможно представить себе без особого «шаманского реквизита» (передник, головной убор, барабан или бубен). Он щедро разукрашивался стилизованными изображениями духов-покровителей и духов-помощников, космическими символами, многочисленными подвесками, также олицетворявшими духов. Эта одежда воспроизводила образ зверя-птицы, с которым шаман полностью сливался во время выполнения своих ритуалов, и, возможно, брала начало от костюмов, в которые одевались первобытные охотники во время магических танцев с целью привлечения зверя и удачи в охоте. В религиозном отношении сам факт переодевания шамана в особые одежды был чрезвычайно значимым. Он символизировал преодоление шаманом мирского пространства и удостоверял его готовность войти в контакт с миром духов.

Обрядность шаманизма характеризуется экстатичностью. Наиболее типичен для нее танец-камлание. Во время танца под аккомпанемент бубна или барабана движения шамана все больше ускорялись, переходя в неестественно высокие прыжки. Часто у него начинались судороги, выступала пена на губах, речь становилась бессвязной, могла даже наступить потеря сознания (см. текст 2.10). В подобном состоянии экстаза шаман становился способным на различные чудеса: прокалывание своего тела острыми предметами, касание голыми руками раскаленных предметов, глотание тлеющих углей. Посторонним наблюдателям казалось, что именно в этот момент духи вселялись в тело шамана или же его душа сама отправлялась в царство духов.

Шаманская Вселенная состояла из трех частей: Верхнего Мира (Неба), Среднего Мира (Земли), где живут люди, и Нижнего Мира. Все три части Вселенной соединяла воедино Мировая Ось — чаще всего она символизировалась Мировым деревом, Горой, наконец, столбами. В Верхнем или Нижнем Мире шаман встречался с духами, договаривался с ними о помощи в том или другом деле, узнавал у своих сверхъестественных помощников или покровителей то, о чем не мог узнать обычным путем (к примеру, о судьбе исчезнувшего человека). Собственно говоря, действия шамана во время камлания были не чем иным, как понятным для присутствующих рассказом обо всех перипетиях его необычного путешествия. Поэтому шаман должен был не хуже профессионального актера владеть искусством звукоподражания, уметь изображать в лицах тех добрых и злых духов, с которыми встречался в другом мире. Знал он и применял также фокусы и акробатические трюки, которые сейчас можно увидеть разве что в цирке (исчезновение из закрытого помещения через дымоход с помощью предварительно подготовленного каната и т. д.). Однако все эти специфические умения и чудеса выполняли далеко не развлекательную функцию: они были призваны уверить всех, и в первую очередь самого шамана, в его сверхъестественных возможностях.

Источники шаманизма ищут в нервных болезнях, которые люди не могли объяснить естественными причинами, а потому изобретали им сверхъестественные объяснения. Поклонение же шаманам возникало в таком случае как преклонение перед их умением искусственно и сознательно вызывать у себя подобное состояние. С таким выводом можно согласиться только с принципиальными замечаниями.

Пусть многие шаманы по поведению внешне действительно напоминали больных истерией или эпилепсией, каковыми они были от рождения или стали вследствие злоупотребления экстатическими ритуалами шаманского культа. Но такое поведение компенсировалось недоступным для простых смертных умением контролировать свой разум и незаурядной

физической ловкостью и выносливостью, которых требовали от шамана многочасовые движения в одежде весом 10—15 кг.

Затем не нужно видеть в шаманах искусных мошенников и умелых актеров. В отличие от духовенства в развитых обществах, шаманы опирались не на священный авторитет своей должности, а исключительно на свои личностные качества. Путь шамана требовал особого мужества и особых знаний, чрезвычайного нервного напряжения, а иногда был связан с риском для жизни. Шаман не играл в «избранника духов», он — под постоянным и бдительным взором членов своего кровного коллектива — жил со своей избранностью, искренне видел в своих чудачествах крайне необходимый для «профессиональной» деятельности «дар свыше».

Современной науке достоверно неизвестны ни механизмы шаманского транса, ни те состояния сознания, в которые погружался шаман. С уверенностью можно говорить только о том, что такое погружение происходило в результате сочетания внешних воздействий с самовнушением. Предварительное очищение организма и облачение в ритуальные одежды уже сами по себе создавали особый настрой. Настрой этот поддерживался умышленным выбором шаманом темного времени суток и затемненного места совершения ритуальных обрядов, а также активной поддержкой участников или простых зрителей шаманских церемоний. В качестве исходного толчка для перехода в измененное состояние сознания могли использоваться растительные галлюциногенные средства (грибы, кактусы). Наибольшее же значение, судя по всему, имел особый ритм барабанного боя или звона бубнов, который дестабилизировал сознание шамана. Экстатичность же камлания только поддерживала разум шамана в таком измененном состоянии в течение желательного для него времени.

Давно получили объективное объяснение и некоторые другие приемы шаманской практики. Например, шаман в роли следователя мог почти безошибочно определить преступника. Для этого он давал группе подозреваемых пожевать рис или пшено и разглядывал выплюнутые по его внезапному требованию остатки. Секрет здесь прост: у преступника, напуганного неминуемым и быстрым разоблачением, резко приостанавливалось выделение слюны (отсюда и известная поговорка: «От страха во рту пересохло»).

Шаманизм интересен в первую очередь как зародыш духовенства:

во-первых, потому, что шаманы посвящали свою жизнь выполнению религиозных обрядов и за счет этого «наиболее сильные» из них добывали себе средства к существованию;

во-вторых, потому, что они выделялись из среды соплеменников, часто имели привилегии наравне с вождями и старейшинами, владели особыми атрибутами своего статуса.

И все же шаманов нельзя считать служителями культа в точном значении этого слова. Ведь они не составляли социальной группы профессиональных служителей культа — с четким статусом, возможным его наследованием, завершенной системой внутренней иерархии. Большая часть шаманов работала наравне со всеми, причем успехи шамана на хозяйственном поприще всегда увеличивали его профессиональный авторитет и наоборот. Наконец, почти все шаманы сочетали культовую деятельность с пророчествами, консультированием по различным вопросам, магической практикой, но главным образом — с лечением. Хотя для шамана это лечение выглядело как возвращение души телу, которое она по какой-то причине покинула, он охотно применял лекарственные растения и другие рациональные медицинские средства. Порой они оказывались куда действеннее кровопускания, которое так любили предписывать больным средневековые врачи.

2.7. ТРАДИЦИОННЫЕ РЕЛИГИИ НАРОДОВ АФРИКИ

В заключение кажется небезынтересным проследить дальнейшую эволюцию первобытных форм религии. Лучше всего это сделать на примере коренного населения Африканского континента. По уровню социально-экономического и религиозного развития его можно условно подразделить на две группы: наиболее от-сталые племена, не знающие земледелия и скотоводства (бушмены, пигмеи), земледельческо-скотоводческие народы (готтентоты, банту). Они, как правило, населяют территорию к югу от пустыни Сахара. Народы же Северной и Северо-Восточной Африки (коренное население Марокко, Алжира, Туниса, Ливии, Египта, Эфиопии) издавна входили в орбиту культурного и религиозного влияния, а то и непосредственно в состав передовых для своего времени цивилизаций, а потому давно утратили остатки архаического образа жизни.

Культ фетишей преобладает у племен Западной Африки, в том числе и у тех, что находятся на достаточно высокой стадии развития. Предпочтение отдается индивидуальным фетишам, причем ими зачастую пользуются те люди, которым недостаточно помощи других сверхъестественных покровителей рода, племени или определенной территории.

Тотемистические верования обнаруживаются прежде всего у отсталых племен. Например, очень крепко они держатся у бамбути, одного из пигмейских племен. Тотемы у бамбути исключительно родовые. По большей части в роли прародителей выступают животные (леопард, шимпанзе, антилопа, змея, муравей), реже растения. К тотему относятся как к близкому родственнику, называют «дедушкой», «отцом». Система тотемных табу строго-настрого запрещает даже прикасаться к какой-либо части тотема — к шкуре и пр. Но самая интересная черта тотемизма у бамбути — это вера в то, что душа каждого человека после смерти воплощается в тотемное животное.

Вместе с тем, тотемические представления нередко обнаруживаются и во многих более поздних религиозных представлениях — в виде употребления имен тотемных животных в качестве эпитетов богов, обожествленных предков, вождей, царей (эпитеты Мвари, божества шона, — «слон», «большой павиан»; один из эпитетов Ньяме, божества ашанти, — «великий паук» и т.д.).

Характерная черта религий народов Африки — культ предков. Один из типичных примеров такого культа описан у скотоводческого народа тонга в Южной Африке. Каждая семья почитает две группы предков: с отцовской и материнской стороны. Предметом почитания являться каждый старый человек, мужчина или женщина, после своей смерти. Обрядами и принесением жертв, совершающимися при важных семейных событиях (свадьба, рождение ребенка, тяжелая болезнь и т.д.), руководит старший мужчина. Пребывают духи предков в заповедных лесах вблизи мест погребения. Они способны являться людям и наяву, в виде животных, и в сновидениях. Их цель — строго следить за соблюдением обычаев и нравов оставшихся на земле потомков.

С дальнейшей общественной эволюцией, формированием крупных племенных объединений и образованием первых примитивных государств культ предков, первоначально семейный, родовой и общинный, превратился в государственный — культ вождей и «царей». Этот культ начинался с приписывания сверхъестественных качеств живому и здравствующему вождю, которые позволяли ему выступать в роли верховного жреца и посредника между миром людей и миром духов. Затем он перерастал в прямое поклонение правителю как живому божеству, окружение его жизни и деятельности целым комплексом особых обрядов и ритуалов. Считалось, что правитель является представителем своих предков на земле, блюстителем завещанных ими законов, морали и т. д., ибо их дух пребывает в теле правящего монарха. Поэтому от его мыслей, слов и действий зависит не только порядок на земле, но и нормальное течение природных процессов.

Такой священный вождь чаще избирался, чем получал свою власть по наследству, причем выбор зависел и от выдающихся личностных качеств претендента. Как правило, он должен быть рослым, сильным, нестарым, искусным в военном деле, охоте, ремеслах, скотоводстве, земледелии и т.д. В то же время старость правителя, его болезнь, увечье, неумелое управление, а то и просто повторяющиеся войны, эпидемии, неурожаи влекли за собой ритуальное убийство или самоубийство священного монарха. Да и вся «священная» жизнь была наполнена настолько мелочной ритуальной регламентацией, что быстро надоедала тому, кто ее вел. Вот наиболее распространенные запреты для священного правителя: многочисленные пищевые ограничения, запреты на частое появление на людях и даже открытие лица непосвященным, путешествие по воде, касание земли, громкая речь и т. п. — что ж, у богов все, не как у людей. В действительности культ вождей и царей, по наиболее распространенной точке зрения, представлял собой способ придать законный характер все усиливавшейся единоличной власти, обычно сосредоточивавшейся первоначально в руках выборного военного вождя.

Развитые формы первобытных религий представлены «полидемонистическими религиями», исповедуемыми, к примеру, народами Лесной Гвинеи (совр. Сьерра-Леоне, Гвинея, Гвинея-Биссау). Окружающий человека мир в таких религиях разделен на две части: в одной обитают сверхъестественные существа, в другой — обычные люди. Граница между двумя мирами отнюдь не находится «на замке»: духи предков имеют возможность навещать своих земных потомков, а души умерших при соблюдении необходимых погребальных обрядов переселяются в мир духов.

В сверхъестественном мире выделяется отдельное божество, верховный повелитель неба и земли. Ученые полагают, что место такого небесного божества занимает дух, выступавший некогда простым покровителем определенного племени или территории. Необъятная власть принадлежит ему по праву творца всего существующего. Но представления о внешности такого божества, чертах характера и т.д. весьма неопределенны. В религиозном культе ему также не уделяется достаточно внимания: не слишком много посвящено ему святилищ, специальных церемоний (а то и вовсе их нет). Зачастую только в случае большого несчастья, когда

обращения к прочим сверхъестественным силам не приносят ожидаемой помощи, ему могут адресоваться особые мольбы, сопровождаемые богатыми дарами. Также и отдельный человек может обращаться к нему с короткой молитвой типа христианского «с богом», «господи благослови» в неординарных ситуациях (перед охотой, дальней дорогой, в минуты смертельной опасности). Во время регулярных ритуалов имя небесного божества упоминается лишь мимоходом.

В сонме духов, окружающих верховное небесное божество, уже наблюдаются следы дифференциации. Рядом с божеством находятся духи людей, некогда основавших селение или бывших в племени вождями. Таким духам положено собственное имя. Далее идут духи предков, чье могущество зависит от количества поколений, прошедших с момента их смерти. Существуют отдельные духи животных, способные вселяться и в человека. Такие духи считаются неопасными, но готовыми к «антиобщественному поведению»: потоптать засеянное поле, сломать загон для скота, распугать дичь на охоте… Имеются и многочисленные духи природы, в зависимости от обстоятельств настроенные к людям то доброжелательно, то враждебно.

У народов, в религиозном отношении находящихся на стадии полидемонизма, отсутствует общий регулярный культ, монументальные культовые сооружения. Религиозные обряды, как правило, приурочены к конкретным обстоятельствам, хотя уже выделяются взаимосвязанные комплексы — обряды поклонения предкам, погребальный культ. Для повседневного общения с духами используются различные виды магии. Выполнение многих обрядов перекладывается на плечи особых «специалистов», многие из которых обладают узкой специализацией. Функции племенного жреца часто выполняет вождь, хотя могут существовать и должности племенных служителей культов, находящихся на полном содержании своих сородичей. В таких случаях на племенных жрецов возлагаются обязанности «вызывать дождь», совершать обряды военной магии и приносить жертвы духам войны, а также контролировать судопроизводство путем «божьего суда», определяя магическим путем правых и виновных.

Показательным ответвлением африканских религий являются нетрадиционные афрокарибские культы — вуду на Гаити, сантериа на Кубе. По своей сути они близки к исконно африканским религиям, хотя и наиболее высокоразвитым, — особенно религиям народов фон и йоруба. На островах они появились вместе с темнокожими рабами из Африки, которых завезли европейские колонизаторы для работы на плантациях сахарного тростника. Но у религии своих эксплуататоров — католицизма — они также позаимствовали некоторые имена и названия. Для того, чтобы получить возможность пообщаться с богами, носящими как традиционные африканские имена, так и имена святых Римско-Католической Церкви, поклонники вуду или сантериа приносят кровавые жертвы (изредка даже человеческие) и устраивают экстатические танцы, приводящие их в состояние транса.

С переходом от первобытности к цивилизации архаические формы религии не отмерли, а стали составной частью более развитых религий или народной культуры. Вместе с тем, как свидетельствует религиозная статистика, даже на рубеже XX—ХХІ вв. различные формы первобытных религий исповедовало не меньше 100 млн человек: 80% от этого числа приходилось на Африку, 18% — на Азию и Латинскую Америку, 2% — на народы Австралии и Океании. Интересно отметить, что в таких африканских государствах, как Мозамбик, Кот д’Ивуар, Мадагаскар, Буркина-Фасо, Зимбабве, Сьерра-Леоне, первобытные формы религии культивируют от 50 до 70% населения.

КРАТКИЕ ИТОГИ

1. Первые следы религии прослеживаются на довольно ранних этапах человеческой истории — несколько десятков тысяч лет до н. э.

2. Первобытные формы религии заметно отличались от современных нам религиозных проявлений (в первую очередь мировых религий), поскольку в них отсутствовали сложившееся вероучение, регулярный культ и устойчивая организация. Единственное, что объединяет их, — это наличие веры.

3. В первобытных формах религии были заложены основные тенденции для дальнейшего религиозного развития человечества.

3.1. Происходит формирование вероучения. Это касается главным образом представлений о сверхъестественном, которые становятся все более абстрактными, точнее, абстрагированными от обычной земной жизни, и возникновения представления о бессмертии человеческой души.

3.2. Усложняется и приобретает все более массовый характер культ. Кроме того, в развитии культа прослеживается выразительная тенденция к его символизации, когда, например, кровавое жертвоприношение людей или животных заменяются различными знаками — уменьшенными копиями, куклами или простыми изображениями.

3.3. Шаманы являются зародышем жречества (духовенства) — особой социальной группы профессиональных служителей культа, своего рода посредников между человеческим и сверхъестественным миром.

ВОПРОСЫ: 1. Назовите основные известные Вам первобытные формы религии и дайте каждой из них краткое определение. 2. Как конкретно-чувственный характер мышления первобытного человека повлиял на особенности первобытных форм религии? 3. Проследите, в каком направлении изменяются представления древних людей о Боге? 4. Чем отличались религиозный культ и религиозная организация в ранних религиях от своих аналогов на уровне мировых религий? 5. Назовите известные вам теории происхождения магии и раскройте их содержание. Чем принципиально отличаются взгляды на магию, выраженные Дж. Фрезером и С.А. Токаревым? 7. Что такое табу? Согласно каким принципам происходило снятие и наложение табу? Какие функции выполняли табу в первобытном обществе? 8. Как соотносятся между собой магия и табу? 9. Какое значение для последующего развития религии имел шаманизм? 10. Какие ранние формы религии распространены среди африканских народов в наше время? Какая из этих форм является самой характерной для традиционных религий народов Африки?

ЗАДАНИЯ

1. Известный исследователь первобытных религиозных верований Э. Тайлор в книге «Первобытная культура» приводит ритуал некоторых индийских племен. Во время церемоний индейцы использовали бутылку, которую наполняли камнями. Она представлялась вместилищем для духа, который разговаривал из нее с людьми, когда ее начинали трясти. Поэтому индейцы обращались к ней с речами, приносили в дар еду, создавали для ее поклонения ежегодные праздники. Какие формы первобытной религии можно заметить в данном ритуале?

2. Определите, пережитками каких первобытных форм религии является:

а) вера в вампиров;

б) обычай носить знаки Зодиака;

в) запрещение выбрасывать обрезки ногтей и волос.

3. Классифицируйте нижеприведенные обряды по за известным Вам типам и видам магии, указав в числителе ее вид, а в знаменателе — тип (например: лечебная / контактная):

а) В странах Балтии наблюдался такой обычай: трое мужчин влезали на высокое дерево в священной роще. Один из них изо всех сил ударял по котелку или небольшой кадке, второй размахивал пылающей головешкой, третий — разбрызгивал связкой ветвей во все стороны воду из кувшина.

б) Еще в ХІХ в. немецкие охотники применяли такой прием: втыкали гвоздь, вытянутый из гроба, в свежие отпечатки животного, на которого охотились.

в) В Меланезии друзья человека, раненого стрелой, держали обломки этой стрелы завернутыми в прохладные листья, или клали в сырое место.

ИСТОЧНИКИ К РАЗДЕЛУ 2

Текст 2.1. Фетишизм

Из дома выносят плетеную сеть. В ней хранятся священные предметы деревни — кости убитых врагов. Они ослепительно белые. Но их чистота объясняется отнюдь не тем, что дани [название племени. — Авт.] аккуратны, все гораздо проще: если в деревне кто-то заболевает, больному следует сосать кость…

Священные предметы в разных сили (деревнях) различны. Но повсюду островитяне твердо верят, что они оказывают решающее влияние на судьбу клана или племени. В наши дни в католических и других церквах сохранились реликвии, якобы обладающие чудодейственной силой. Однако они не идут ни в какое сравнение с той силой, какую приписывают здесь кусочкам твердого, как камень, кала или обломкам костей либо челюстей врагов, сохранившихся от пиршества и тщательно завернутых в сухую банановую кожуру. Превыше всего ценится холим, некогда принадлежавший убитому вражескому вождю, в котором сохранились остатки кожи. В сетке со священными предметами можно найти множество костей от отрезанных фаланг пальцев; всякий раз, когда у женщины случается горе, она отрубает фалангу одного из пальцев. Из-за этого обычая многие женщины к старости лишаются пальцев и становятся инвалидами.

Считается, что фетиши приносят деревне счастье. В торжественных случаях их выносят из мужского дома и смазывают затхлым свиным жиром. Чем больше предметов, тем больше надежд на то, что племя сумеет пережить голод, справиться с болезнями, отразить грядущие напасти, тем сильнее будут ублаготворены невидимые, но всесильные духи предков. Время от времени воины сходятся вместе и, соблюдая ранги, прикасаются к холиму убитого вражеского вождя; так они дают клятву, что пойдут в новые военные походы, порадуют своих предков и тем самым увеличат чудодейственную силу фетишей. Этим объясняются незатухающие войны между племенами, от которых страдают в первую очередь старики и дети. Между полями, где жители враждующих деревень возделывают батат, существуют небольшие пространства ничейной земли, охраняемые дозорными, сидящими на высоких деревьях. Однако никакая охрана не помешает молодому, жела-ющему отличиться воину под прикрытием кустарника

подкрасться к полю, где работают женщины, и утащить одну из них в свою деревню. Вскоре радостные крики возвестят о предстоящем развлечении: сначала девушку обесчестят, после чего замучают до смерти и, наконец, съедят. Ее кости пополнят коллекцию священных предметов и принесут уважение «удальцу».

Фальк-Ренне А. Путешествие в каменный век. Среди племен Новой Гвинеи. — М., 1985. — С. 87—88.

Текст 2.2. Тотемизм

Сейчас нас интересует медвежий праздник у айнов. В конце зимы они ловят и приводят в селение маленького медвежонка. Если он совсем мал, какая-нибудь из айнских женщин выкармливает его своим молоком; если же подходящей кормилицы не оказывается, медвежонка кормят из рук пережеванной пищей. Дети обращаются с медвежонком с величайшим почтением и днем играют с ним в доме. Когда же медвежонок становится достаточно большим для того, чтобы причинять людям боль своими объятиями и когтями, его сажают в крепкую деревянную клетку и, как правило, выдерживают в ней два-три года, кормя рыбой и пшенной кашей. Продолжается этот период до тех пор, пока не наступает черед убить и съесть медведя. Но «чрезвычайно любопытно то, что откармливают медведя не просто ради хорошего мяса: его почитают как кумира и даже как некое подобие высшего существа».

На острове Йезо медвежий праздник приходится, как правило, на сентябрь или на октябрь. Перед его началом айны приносят извинения своим богам и уверяют их, что они, насколько хватало их сил, хорошо обращались с медведем, что не могут больше позволить себе роскошь его кормить и вынуждены его убить. Учредитель медвежьего праздника приглашает на него своих родственников и друзей. Если он живет в небольшом селении, то участие в празднике принимают практически все жители. В отдаленные селения также рассылаются приглашения, и гости съезжаются, привлеченные перспективой бесплатной выпивки. Звучит приглашение приблизительно так: «Я, такой-то, собираюсь принести в жертву маленькое, дорогое божественное создание, которое обитает в горах. Друзья мои и хозяева, приходите на пир. На нем мы соединимся в великой радости отослания бога. Приходите». После того как приглашенные сгрудились перед клеткой, специально выбранный оратор обращается к медведю с речью, в которой сообщает, что его скоро отошлют к праотцам. Он молит медведя простить им этот грех, выражает надежду, что тот не рассердится, и подбадривает медведя уверением, что вместе с ним в длинное путешествие отправятся обструганные палочки (тао), а также много пирогов и вина…

После этих слов медведя, связанного предварительно веревками, выпускают из клетки и, чтобы рассердить, забрасывают его ливнем стрел с затупленными наконечниками. Обессилившее от тщетных усилий животное привязывают к колу, затыкают ему пасть кляпом и, зажав его шею между двумя столбами, душат, с силой сжимая их. Живое участие в удушении медведя принимают все собравшиеся. Меткий стрелок выпускает в грудь животного стрелу так, чтобы не пролилась кровь: пролитие медвежьей крови, по айнскому поверью, грозит большими неприятностями. Впрочем, в одних случаях мужчины пьют теплую кровь, «чтобы к ним перешло мужество и другие добродетели, которыми обладает это животное». В других случаях, чтобы охота была успешной, они вымазывают медвежьей кровью себя и свою одежду. Тушу задушенного животного освежевывают, а голову отрезают и ставят на окно, выходящее на восточную сторону, прямо перед головой раскладывают кусок сырой медвежатины, вареное медвежье мясо, клецки из проса и вяленую рыбу. К мертвому медведю обращаются с молитвами; иногда, кроме всего прочего, его просят после посещения своих родителей возвратиться на землю, чтобы его можно было вновь откормить и принести в жертву. После того как медведь, по мнению айнов, вдосталь наелся собственным мясом, председательствующий на пиру человек берет миску с вареным медвежьим мясом, благословляет ее и раздает присутствующим ее содержимое: все участники трапезы без различия возраста должны отведать медвежатины. Впредь миску, которую приставляли к голове мертвого медведя, именуют «дароносицей». Остаток вареного мяса также распределяют среди участников пира.

Для айна не принять участие в этой трапезе равносильно вероотступничеству и связанному с ним отлучению от остальных членов общины. В прошлом во время пира участники съедали все мясо убитого медведя, за исключением костей, однако в настоящее время это правило смягчено. С головы медведя сдирают шкуру и прикрепляют ее к длинному столбу, находящемуся за пределами дома, рядом со священными жезлами (тао); в таком положении голова остается до тех пор, пока череп не становится совершенно голым. Айны поклоняются этим насаженным на столбы черепам не только во время праздника, но постоянно. Батчелор сообщает, что айны, по их словам, верят, что души культовых животных пребывают в черепах, и поэтому титулуют их «богами-хранителями» и «дорогими божествами».

Фрэзер Дж. Золотая ветвь. — 2-е изд. — М., 1984. — С. 474—475.

Текст 2.3. Анимизм

Озеро Налимье, что лежит на западных пределах сургутинских кетов, значительно меньше Мадуйки, всего 10 километров в ширину. Я переходил его по льду в первый раз в компании с Дагаем, вызвавшимся быть проводником. Дагай шел первым, я ступал своими широкими камусными лыжами в его след.

Почти посередине озера — небольшой островок. На нем три огромных лиственницы. Дагай направил лыжню к острову, и, когда мы поравнялись с ним, мой проводник подъехал к первой, самой высоченной лиственнице и, что-то пошептав у основания, положил у ствола монетку и начатую пачку папирос.

Дагай пошел дальше к противоположному берегу, я окликнул его, но он не обернулся, а только махнул рукой: иди, мол, быстрее. Я заторопился, но все же подкатил к лиственнице, где останавливался мой проводник. На толстом стволе лиственницы на высоте человеческого роста я увидел вырезанную личину.

На меня смотрел из древесного ствола дух — хозяин лиственницы — широкоскулый, узкоглазый, с прямым и длинным носом. Именно ему совершил подношение Дагай. Зачем подносил дары? Кому именно? Окликнуть, спросить, но Дагай шел быстро, не оглядываясь, и уже выходил на берег. Я прибавил ходу, но так и не догнал Дагая. Он остановился, закурил трубку и подождал меня.

— Дагай, что за лицо на лиственнице? — спросил я, переведя дыхание и отирая рукавицей потный лоб.

— На лиственнице Холой — дух хозяина озера. Если его не одарить чем-нибудь, хоть малой щепоткой табака, он не пустит через озеро, — буднично, медленно сказал Дагай.

Причмокнув губами, дымя трубкой, мой старый кетский друг продолжал:

— Ты меня, парень, зря звал. Когда мы идем через озеро, мы не оборачиваемся. Обернешься, и схватит тебя Холой. Будешь двигать ногами, переступать лыжами, а на самом деле стоишь на месте, как заговоренный. Тут тебе и конец придет. Зря меня окликал, я не мог обернуться.

Холой живет в лиственке, вот и личина — это знак, что он здесь и все озеро ему видно. Ну пойдем, однако, дальше.

Дагай выбил трубку, спрятал ее в охотничью сумку, мы углубились в тайгу.

Рассказ о Холое подтверждал мое предположение, что кеты, как и их многочисленные соседи по Сибири, если одушевляли деревья или озера, горы, камни, то представляли себе эту душу, способную к жизни, в виде человека.

Итс Р. Шепот Земли и молчание Неба. Этнографические этюды о традиционных народных верованиях. — М., 1990. — С. 68—69.

Текст 2.4. Погребальный культ

Когда тело покойника готовят к погребению, кто-нибудь из его близ- ких — дядя, внук или ближайший друг — вдувает дым ему в ноздри и глаза, а в уши вставляет затычки из чайного дерева.

Дым вызовет в глазах слезы и помешает духу умершего подсматривать за родственниками, не даст ему вынюхивать их, а затычки в ушах — подслушивать.

Все аборигены боятся, что тени умерших вернутся и будут их преследовать. Они горячо умоляют покойника:

— Итак, прощай, старик. Только не возвращайся!

— Ты покидаешь нас. Не возвращайся!

— Со временем мы все там будем. Не возвращайся, старик!

— Жди нас терпеливо. «Другое место» — хороший лагерь, старик. Смотри не возвращайся! Делай что хочешь, но не возвращайся!

Волосы покойника срезают и прячут… Впоследствии ими воспользуются для розысков мулунгувы [человека, осуществляющего кровную месть от имени своего рода или племени. — Авт.]. Труп заворачивают в полоски коры чайного дерева и эвкалипта, чтобы вороны и ястребы не расклевали его... Здесь он будет находиться два года. За это время мясо сгниет и останутся только белые кости.

Их собирают, покрывают красной охрой, кладут в полое бревно и несут в пещеру или на берег билабонга [речная заводь. — Авт.] в стране умершего.

Родичи, которые несут бревно с костями, снова умоляют тень умершего:

— Теперь ты лежишь на красивой поляне среди чайных деревьев. Я до-о-о-лго нес тебя обратно в родную страну, так сделай же что-нибудь и для меня. Наполни билабонг лилиями, перенеси дикий мед поближе к лагерю, сделай валлаби жирными, кенгуру ручными, а воду в реках прозрачной…. И пошли нам, старик, хороший урожай.

Переноска костей… служит сигналом для исступленных траурных воплей, не похожих на звуки, производимыми людьми: все женщины семейства умершего, не переставая, истерически воют.

Хотя покойник скончался два года назад, они теперь наносят себе удары ножами и камнями, полосуют тело колючей проволокой.

Ранения должны заставить женщину кричать искренно, и, безусловно, они достигают своей цели. Если она распалилась недостаточно, то, чтобы усилить скорбь, ударяет себя по голове бумерангом. Некоторые предпочитают пользоваться лезвием топора или бьются головой о землю.

Локвуд Д. Я — абориген. — М., 1971. — С. 114—115.

Текст 2.5. Культ предков

Вера в возвращение душ умерших предков туда, где они раньше жи- ли, — элемент синтоизма [национальной религии японцев. — Авт.]. Считается, что в день Бон семью посещает семь поколений предков… Поскольку первоначально считалось, что душа умершего обитала в горной долине, где находилось и его тело, то в праздник Бон шли молиться в горы, чтобы пригласить душу умершего. В горах… возжигали курительные палочки, а огонь от них приносили домой и им у входа зажигали так называемый факел встречи душ предков. Факел представлял собой фитиль из кусочка ткани. Считалось, что вместе с ним, т. е. с огнем, в дом входили души ушедших. Слово «огонь» по звучанию является частью слова «душа» (хи — огонь, а тамасихи — душа). Поэтому огонь считался символом души...

Хотя День поминовения усопших, казалось бы, праздник грустный, но отмечается он весело, красочно и шумно. По замечанию Катаяма Сэн, «это веселый народный праздник. Царит атмосфера легкой шутки,

меткой остроты». Дело в том, что согласно поверьям в эти дни души умерших посещают свои дома и семьи во многих поколениях как бы «воссоединяются»…

Накануне Бон повсеместно устраивают специальные ярмарки — бонити, или кусаити (травяной рынок), где можно купить все, что необходимо для соблюдения ритуала праздника: украшения для дома и кладбищ, специальную пищу.

В первую очередь посещают кладбища и приводят в порядок семейные могилы. Их украшают ветками священных в синтоистской религии деревьев сакаки (клеера японская) и коямаки (зонтичная сосна); эти деревья произрастают только в Японии. На могилы кладут также моти, фрукты и курительные палочки. Большая подготовка к празднику проводится и в домах. Комнаты тщательно убирают. В главной комнате перед домашним буддийским алтарем (буцудан) расстилают небольшую циновку — лакомо, сплетенную из сухого тростника. На нее кладут поминальные таблички с именами умерших. Считается, что каждая ихай как бы оживает на время возвращения души. Вокруг ставятся украшения; все это место огораживается миниатюрной загородкой.

Для душ умерших ставят также специальную пищу. Это связано с уже упоминавшейся легендой о верном сыне, который спас мать от голодной смерти в загробном мире. Обычно кладут те кушанья, которые любили покойные. Это может быть картофель с кунжутным маслом, моти, баклажаны, арбузы, тыква, сладости, фрукты, т. е. «100 сортов пищи и 5 сортов плодов», как говорили японцы в старину. В последний день Бон готовят так называемые прощальные данго — клецки, которые должны поддержать силы душ умерших перед возвращением в загробный мир...

Маркарьян С. Б., Маркарьян Э. В. Праздники в Японии. — М., 1990.— С. 176—178.

Текст 2.6. Обряды инициации

Оказывается, обрядовая инициация детей совершается лишь раз в пять-семь лет. В ней участвуют несколько деревень. Прежде всего они сообща намечают на своей территории большой участок густого леса; все тропинки, ведущие через этот участок, перегораживаются и отводятся в сторону. У входа в лес сооружаются огромные ворота…

В лесу непосвященными завладевают знахари. Разбив детей на несколько групп, они тут же без всяких околичностей начинают их татуировать.

— Бывает больше двухсот ребят, — поясняет Вуане, — так что приходится резать много спин.

Не все дети одинаково переносят пытку. Некоторые так кричат и отбиваются, что знахари удовлетворяются нанесением двух-трех царапин с каждой стороны; другие, наоборот, требуют все новых рубцов, чтобы доказать свою храбрость. Как правило, в день торжества делают не больше трех рядов насечек, а за время стажировки в лесу каждый год прибавляют по одному ряду…

Следует признать, что практика инициации, если совлечь с нее мистическую оболочку, соответствует происходящему в действительности превращению. Она заставляет мальчика превозмочь детские страхи и требует от него большой выносливости. Но этого испытания было бы недостаточно, если бы оно не сопровождалось длительным пребыванием в лесу. Ребенок знает уже великие тайны племени, но он еще не способен выполнять свою роль мужчины и выносить тяжелую жизнь… Он должен научиться всему, что полезно знать тома [название племени. — Авт.].

Прежде всего мальчики строят в испытательном лагере небольшую деревню — позже они сумеют построить хижину для своей семьи. Они корчуют и возделывают участки, сеют и выращивают рис, собирают плоды пальмы для выжимки масла; вскоре они умеют отличать все съедобные плоды в лесу, выслеживать дичь и охотиться с собаками. Они сами ткут полоски хлопчатобумажной ткани для своих бубу и в свободное время изготовляют рабану [разновидность ткани из растительных волокон. — Авт.]. Весь излишек произведенного ими поступает к родителям.

Кроме этого чисто практического воспитания, мальчики получают здесь и моральную подготовку. Хранители фетишистского культа открывают им великие традиции племени: имена лесных духов и героев, способы изготовления лекарств и ядов, искусство истолкования воли духов по орехам кола и чтения знамений во время жертвоприношений, запреты и ритуал фетишистских церемоний…

Время от времени подросток в лагере подвергается новым физическим испытаниям: он должен, например, оставшись один и лесу, сам обеспечить себе пропитание. Жизнь в испытательном лагере иногда настолько сурова, что некоторые дети не выдерживают.

Испытательный срок длится до семи лет. По его окончании подростки возвращаются в свои семьи. Празднество, устраиваемое по этому поводу, — одно из самых больших у тома…

Церемония начинается подобием крещения. Оно совершается за оградой лагеря в присутствии одних только посвященных. Юноша совершает очистительное купание в рукаве реки, ложась в поток головой в сторону истока. Блюститель культа, произнося свои заклинания, сообщает посвящаемому тайное имя, которое дано ему во время инициации; это имя может быть обозначено звуками барабана или свистка. Затем подростка подводят к магической стене, которую он должен на глазах собравшихся старейшин преодолеть одним прыжком. За стеной, среди усеявшей почву листвы, разбросаны семь листьев различных пород, из которых ни один не должен быть задет при прыжке. Разумеется, посвящаемый может рассчитывать только на удачу, но в этом и состоит игра: тома не любят неудачников.

На рассвете того дня, когда посвященные выходят из леса, по деревне пробегает вестник и разбивает горшок перед хижиной той семьи, чей мальчик умер во время испытаний. При этом он произносит: «Твой сын, как этот горшок». Родителям не разрешается выражать свою скорбь до окончания празднества, они

должны принимать участие во всех увеселениях. Для отца это уже не новость: он может посещать испытательный лагерь в любое время, но, связанный общей тайной, не имеет права предупредить свою жену…

У входа в лес устроено возвышение вроде театральной сцены. На ней колдуны дают разительные доказательства своей магической власти. Самые опасные растения и звери леса один за другим повинуются их велениям...

На самом деле только несколько тонких стволов сгибаются под звуки голоса зоги: на каждом мальчик, привязанный к вершине и замаскированный рафией, раскачивает ствол во все стороны. Лесные звери дают о себе знать лишь криком, а самые страшные хищники, пантеры, — это всего лишь посвященные, одетые в их шкуры. Хорошо натренировавшись, они прекрасно имитируют повадки этих животных — так по крайней мере кажется издали.

После выступления колдунов один из старейшин приближается к входу в священный лес и через огромные папоротники обращается к Афви. Он требует отпустить юношей в деревню. Начинается длинный диалог. Афви требует в обмен на детей приношения. Тогда все жители деревни приближаются к входу в священный лес. Вырастает огромная груда даров, и подростки наконец выходят из заточения.

Гэсо П.-Д. Священный лес. — 2-е изд., испр. — М., 1979. — С. 108—114.

Текст 2.7. Лечебная магия

Я начал волноваться о семье, оставшейся в моей палатке, опасаясь, как бы сиу [название одного из племен североамериканских индейцев. — Авт.] на обратном пути не нагрянули к ней в гости. Когда я поделился своими опасениями с вождем, он сказал: «Иди, но не бойся, что сиу причинят зло твоей жене и детям. Я отпускаю тебя с тем, чтобы на обратном пути ты захватил свои священные связки, и покажу, что надо сделать с их содержимым».

Я выполнил указание вождя, и он велел мне выбросить все в огонь, за исключением охотничьих и военных амулетов.

«Вот так мы будем делать впредь, — сказал он. — Когда кто-нибудь заболеет, нужно взять миску из бересты и немного табаку; сам больной, если он в состоянии ходить, или его ближайший родич отправится с этим к проточной воде. Табак нужно принести в жертву реке, а миской следует провести вниз по течению реки и зачерпнутую воду принести домой и дать немного попить больному. Если недуг тяжелый, то миску надо погружать в воду так глубоко, чтобы дно ее дотронулось до ила на дне реки».

С этими словами он дал мне маленький деревянный обруч, который я должен был носить на голове как повязку. На одной его стороне была нацарапана змея, которой, по словам вождя, поручено охранять воду, а на другой — фигура мужчины, изображающая Великого духа. Обручем нельзя было пользоваться ежедневно, его полагалось носить только в тех случаях, когда шли за водой для заболевшего родича или друга. Я был очень недоволен уничтожением содержимого моих «священных связок», так как в них хранились корни и другие снадобья, полезное действие которых я испытал на себе при различных болезнях. Особенно рассердил меня запрет применять эти средства в будущем, так как я хорошо знал их целебные свойства.

Теннер Д. Тридцать лет среди индейцев. — М., 1963. — С. 231.

Текст 2.8. Охотничья магия

Вскоре мы так измучились от голода, что решили прибегнуть к охотничьей магии. Нах-гич-е-гум-ме послал Оке-мах-ве-нин-не и мне, как лучшим охотникам группы, по маленькому кожаному мешочку со снадобьем, состоявшим из особых корней, растертых в порошок и смешанных с красной краской. Мы должны были покрыть этим снадобьем маленькие фигурки тех животных, которых хотели убить. Приемы, которыми пользуются индейцы в данном случае, ничем не отличаются от тех, к каким они прибегают, когда хотят наслать болезнь или какое-нибудь другое несчастье на врага. Для этого делают фигурку или рисуют изображение того мужчины, женщины или животного, на котором хотят испробовать магические чары. Если их хотят убить, пронзают острым предметом то место, где находится сердце, или смазывают его магическим снадобьем. Рисунок или фигурку животного, употребляемые в этих целях, называют муцци-не-нин, этим же словом обозначают грубо нацарапанное на березовой коре изображение или искусно вырезанную из дерева фигурку мужчины или женщины.

Теннер Д. Тридцать лет среди индейцев. — М., 1963. — С. 215.

Текст 2.9. Система табу

Между религиями всех полинезийских племен усматривается заметное сходство, можно даже сказать, полное подобие, и в каждой из них существует загадочное т а б у, применяемое где шире, где уже. Система его так сложна и уму непостижима, что я знал нескольких людей, годами живших среди туземцев, изучивших их язык и нравы и все-таки не сумевших разобраться в этом своеобразном и загадочном обычае… Влияние т а б у поистине всепронизывающе, оно распространяется и на самые важные события, и на ничтожнейшие мелочи повседневности. Одним словом, вся жизнь дикаря построена на строгом и неотступном соблюдении предписаний т а б у, которое управляет любым его действием.

Первые дни меня буквально на каждом шагу одергивал окрик «т а б у!», предостерегая от бесчисленных нарушений этого мистического запрета, которые я по простоте душевной то и дело готов был совершить. Помню, на второй день после нашего прихода в долину я, не чая худа, протянул Тоби пачку табаку через голову сидевшего между нами человека. Тот вскочил словно ужаленный, а все

присутствующие в дружном ужасе завопили «т а б у!». Я никогда больше не повторял этого невежливого поступка, предосудительного не только по закону т а б у, но и по правилам хорошего тона…

Нередко, гуляя по рощам, я замечал на каком-нибудь хлебном дереве или на кокосовой пальме особый венок из листьев, обхватывающий ствол. Это был знак табу. Само дерево, его плоды и даже тень, им отбрасываемая, объявлялись неприкосновенными. Точно так же трубка, пожалованная мне королем, оказалась в глазах туземцев священной, и ни один из них никогда не позволил бы себе из нее затянуться. На чашке ее был надет вроде веночек из цветной соломы, отчего она, кстати говоря, была похожа на голову турка в чалме, какими у нас часто украшают рукояти плеток.

Такое соломенное кольцо было однажды надето мне на запястье собственноручно королем Мехеви, который, закончив плетение, тут же объявил меня т а б у…

Хитрые, необъяснимые запреты — одно из примечательных черт обычая т а б у, перечислить их все было бы просто немыслимо. Черные кабаны, младенцы до определенного возраста, женщины в интересном положении, молодые люди во время татуировки их лиц, а также некоторые участки долины, пока идет дождь, равно ограждены запретительной силой т а б у…

Я наблюдал его действие в долине Тиор, где, как рассказывалось выше, мне пришлось однажды побывать. Вместе с нами отправился на берег и наш достопочтенный капитан. А он был неустрашимый охотник…

В бухте Тиор капитан высказал то же презрение к религии островитян, с каким прежде отвергал суеверия матросов. Наслышавшись о том, что в долине множество дичи — потомство нескольких кур и петухов, по недосмотру оставленных там когда-то английским кораблем, которое расплодилось под охраной строжайшего т а б у и почти все одичало, — он теперь вознамерился прорваться сквозь все запреты и перебить этих птиц до последнего цыпленка…

До самого вечера между скал, обступающих долину, грохотали выстрелы, и многим красавицам птицам попортила роскошный пернатый наряд убийственная пуля-злодейка…

Разгоряченный своими трудами, наш капитан направился к ручью напиться; но дикари, следившие за ним с большого расстояния, разгадали его замысел и, бросившись к ручью, успели преградить ему дорогу и оттеснить его от воды, ибо его губы осквернили бы ее прикосновением…

Его счастье еще — и наше тоже, — что напоследок разъяренные тиорцы не почтили нас градом камней. Ведь всего несколькими неделями раньше таким же способом за такое же преступление были убиты капитан и трое из команды со шхуны «К…».

Я не могу сказать ничего определенного о том, где можно искать источники запретов т а б у. Ведь разница в общественном положении между аборигенами так незначительна, так мала власть вождей и старейшин, так неопределенна роль членов жреческого сословия, которых с виду даже и не отличить было от остальных, что я совершенно не представляю себе, кто мог налагать эти запреты. Сегодня т а б у лежит на чем-нибудь, завтра оно снимается, а в других случаях оно действует всегда. Бывает, что его ограничения касаются одного какого-то человека или одной семьи, но бывает, что и целого племени; а отдельные запреты распространяются не только среди разных племен в пределах одного острова, но даже в пределах целого архипелага. Примером этого последнего вида запретов может служить повсеместно на Маркизских островах распространенный закон, не позволяющий женщине находиться в челне.

Мелвилл Г. Тайпи — Одесса, 1984.— С. 198—201.

Текст 2.10. Шаманский ритуальный танец — камлание

Посредине юрты (жилище тунгусов) горел яркий огонь, кругом которого были разостланы в виде круга черные овчины. По ним размеренными, ритмическими шагами медленно ходил вокруг огня шаман, вполголоса произносивший свои заклинательные формулы. Его длинные, черные, растрепанные волосы почти совсем закрывали его опухлое, темно-красное лицо. Сквозь эту занавесь, из-под щетинистых бровей, сверкала пара горящих, налитых кровью глаз. Его одежда, вроде ризы, сшитая из звериных шкур, была увешана сверху донизу ремнями, амулетами, цепочками, раковинами и кусочками железа и меди. В правой руке он держал волшебный барабан в виде бубна, тоже покрытый погремушками, а в левой — лук. Вид у него был страшно дикий и свирепый. Присутствующие сидели молча, в напряженном внимании. Постепенно огонь посредине юрты погас, остались только тлеющие угли, распространявшие в юрте таинственный полусвет. Шаман бросился на землю и в течение пяти минут лежал неподвижно, потом жалобно застонал, испуская глухие, подавленные крики, как будто производимые разными голосами.

Через несколько минут огонь снова был зажжен и высоко запылал. Шаман вскочил, поставил на землю свой лук и, придерживая его рукой, а лбом упершись в верхний его конец, начал бегать вокруг него, сначала тихо, а потом все быстрее и быстрее. Потом, когда это верчение продолжалось настолько долго, что от одного смотрения на него начинала кружиться голова, он вдруг остановился, не выказывая ни малейшего признака головокружения, и начал руками выделывать в воздухе разные фигуры. Затем, как бы проникшись вдохновением, он схватил свой барабан и стал бить в него, исполняя, как мне казалось, некоторую мелодию, после чего он стал прыгать кругом то быстрее, то тише, причем все его тело с невероятной быстротой подергивалось самым странным образом в разные стороны. В продолжение всей этой операции шаман с жадностью выкурил несколько трубок крепчайшего турецкого табака, а между ними выпивал по глотку водки. От этого и от верчения у него, по-видимому, наконец, закружилась голова; он вдруг упал на землю и лежал неподвижно, без признаков жизни. Двое из присутствующих подняли его и поставили на ноги. Вид его был ужасен: глаза у него были широко раскрыты и выпучены; лицо его становилось все краснее. Он был, по-видимому, совершенно без сознания и в течение нескольких минут не

делал никакого движения, кроме легкого дрожания всего тела, и не подавал никакого признака жизни. Наконец, он как бы проснулся от своего оцепенения: опираясь правой рукой на свой лук, левой он взял свой волшебный бубен и стал им быстро махать и звонить у себя над головой и потом бросил его на землю; это, как объяснили мне присутствующие, обозначало, что он теперь вполне проникнут духом и что к нему можно обращаться с вопросами.

Ответы на вопросы давались им без долгого размышления, но таким образом, как будто он и сам не знает, что такое происходит. Большей частью ответы эти были выражены в неясном стиле изречений оракула, так что спрашивающий мог истолковать их, как хотел…

Цит. по: Леманн А. Иллюстрированная история суеверий и волшебства. — К., 1991. — С. 22—23.