33

Тема 9

Предпосылки и начало образования

единого Русского государства во 2 пол. XV в.

9.1. Ликвидация Новгородской феодальной

республики и включение ее территории в состав

Великого княжества Московского

Одним из крупнейших событий в истории правления вел. кн. Ивана III и важнейшим этапом складывания территории Русского единого государства было включение в состав владений вел. князей московских Новгородской земли. Окончательная ликвидация Новгородской республики Иваном III зимой 1477/1478 гг. и утверждение на ее территории московских наместников резко и значительно увеличили территорию складывающегося Московского государства. Это было первое серьезное территориальное приобретение московского великого князя вне пределов Северо-Восточной Руси, которое давало основания для претензий Ивана III на титул «государя всея Руси».

Однако позитивная точка зрения на рассматриваемое событие весьма однобока и является, по сути, взглядом со стороны победившей Москвы. Дело в том, что Новгородская феодальная республика, существовавшая в период 1136-1478 гг., вместе с «дочерней» Псковской феодальной республикой периода 1348-1510 гг. по форме правления – демократии (букв. – власть народа) – занимали более высокую ступень общественного развития, чем Вел. княжество Московское с раннемонархической формой правления. Безусловно, демократия в Великом Новгороде распространялась лишь на корпорацию местных бояр (феодалов), из среды которых избиралась исполнительная власть – посадники. Но в любых республиках, существовавших в истории человечества и в существующих в настоящее время, демократия распространялась либо распространяется на определенные социальные слои населения – рабовладельцев, феодалов, буржуазию, а не на всех жителей определенной республики. Поэтому с точки зрения социального прогресса победа московской государственности, где даже аристократы были «холопами» великого князя, над боярской республикой «Господина Великого Новгорода» была шагом назад (Янин В.Л. 1999).

С самого начала своего возникновения Новгородская республика была тесно связана с Ростово-Суздальским княжеством, чьи князья достаточно часто приглашались новгородцами на службу в качестве военачальников. Московские князья посл. четв. XIII-XV вв. – потомки Александра Невского – также играли значительную роль во внешнеполитических событиях новгородской истории.

Выше было указано, что именно Новгород предоставил последнее убежище противнику вел. кн. Василия II – кн. Дмитрию Шемяке. Отравление Шемяки летом 1453 г., думается, было малоосуществимо без представителей промосковской партии среди новгородских бояр.

Следующий акт московско-новгородских отношений – поход войск Василия II зимой 1456 г. на республику – произошел, с точки зрения московского летописца, «за неисправление ноугородец». Основное сражение между московскими и новгородскими полками состоялось под Русой. Москвичами командовали кн. И.В.Стрига-Оболенский и Ф.Б.Басенок – воеводы, отличившиеся еще в войне против кн. Д.Ю.Шемяки. По великокняжескому летописному своду известно, что малочисленный московский отряд применил тактику стрельбы по лошадям новгородцев и одержал победу. Малочисленность воинов великого князя объяснялась тем, что большинство из них после разграбления Русы были отправлены «со скарбом» к обозам. Но одна из новгородских летописей сообщает о более сложном ходе событий. Первоначально бой под Русой выиграли новгородцы во главе с одним из служилых князей – Василием Васильевичем Шуйским. Но затем подошло подкрепление из состава великокняжеского войска, включая татар хана Мамутяка. Подошедшие полки открыли стрельбу из луков по коням новгородцев, среди последних началась паника, и победа сопутствовала московской рати. Кстати, тактика стрельбы по лошадям противника – типично ордынская. Наконечники татарских стрел – срезни – с долотообразными остриями были приспособлены специально для поражения коней.

После сражения под Русой войска Василия II взяли новгородские городки Молвотицы и Стерж. Во время этих событий 7 февраля из Новгорода бежала вдова кн. Д.Ю.Шемяки – Софья, а через шесть дней странно своевременно для новгородцев умерла дочь Шемяки – Мария, бывшая замужем за литовско-русским кн. А.В.Чарторыйским, служившим в то время Новгороду.

В итоге новгородский архиепископ Евфимий II отправился на переговоры к вел. кн. Василию II, стоявшему лагерем в Яжелбицах, в 150 верстах от Новгорода. Там и был заключен Яжелбицкий мирный договор 1456 г., условия которого, по выражению А.А.Зимина, устанавливали для Великого Новгорода «положение государства, находящегося … под патронатом Москвы» (Зимин А.А. 1991. – С. 175). Однако реальная форма этого патроната окончательно не ясна. Дело в том, что наиболее существенными пунктами Яжелбицкого договора были: обязательство новгородцев ставить «печати великого князя», т.е. Василия II, на своих документах и слова: «А вечным грамотам не быти». Первый из этих моментов сводился к ратификации (утверждению) актов новгородского делопроизводства московским великим князем либо его администрацией. А вот, что понималось под «вечными грамотами», неясно. А.А.Зимин считал, что в этом пункте договора было записано о запрете составлять вечевые документы (Зимин А.А. 1991. – С. 176). Я.С.Лурье был согласен с В.Н.Бернадским в понимании «вечных грамот» как судебных. По крайней мере, вечевые грамоты новгородским монастырям выдавались и после 1456 г. (Лурье Я.С. 1994. – С. 136).

Кроме того, по договору 1456 г. в республике обязались не принимать противников Василия II – кн. И.А.Можайского и его детей, сына кн. Д.Ю.Шемяки – Ивана и его детей, жену кн. Д.Ю.Шемяки – Софью и ее детей и зятьев, а также других «лиходеев» великого князя. Новгородцы уплатили Василию Васильевичу, по московским сведениям, 10 тысяч рублей «окупа», по тверским – 9 тысяч, по новгородским – 8,5 тысяч. В качестве князя-наместника в Новгород поехал сын Василия II – Юрий. Кн. А.В.Чарторыйский, зять вдовы Шемяки, покинул пределы республики. Правда, кн. Юрий Васильевич, как и прежние служилые князья, расположился не в Новгороде, а на Городище, пробыв там две недели.

В любом случае, Яжелбицкий договор 1456 г. явился прелюдией к ликвидации республики на новгородских землях к 1478 г.

В 1458 г. скончался новгородский архиепископ Евфимий II, бывший лидером оппозиции Флорентийской унии 1439 г. на русских землях. С именем этого человека связано так называемое «евфимьевское возрождение» культуры Вел. Новгорода. По мнению А.Г.Боброва: «Период наивысшего расцвета не только летописания, но и самой новгородской культуры, падает на конец XIV – первую половину XV в. Думается, тем рубежом, после которого началось «скольжение вниз» и культуры, и экономики, и государственного устройства, и самого духа Великого Новгорода, были события конца 30-х – начала 40-х гг., связанные с восприятием Флорентийской унии на Руси. … Можно утверждать, что Новгород в середине XV в. спас православие на Руси ценой собственной независимости» (Бобров А.Г. 2001. – С. 250).

Я.С.Лурье считал, что именно последствия раскола русской церкви после Флорентийской унии существенно повлияли на развитие московско-новгородских отношений в 1458-1471 гг., закончившихся разгромом новгородцев в сражении на Шелони и Коростынским мирным договором (Лурье Я.С. 1994. – С. 135-139).

Дело в том, что в конце 50-х годов XV в. на русских землях существовало соперничество между двумя митрополитами – Ионой, ставленником московского вел. кн. Василия II, и Григорием, которого поддерживал польский король и литовско-русский вел. кн. Казимир IV. Как уже отмечалось, Иона не был утвержден константинопольским патриархом и потому ряд крупных русских иерархов церкви не признавал его как митрополита. Григорий же был утвержден константинопольским патриархом, пребывавшим в Риме. Но вряд ли он был активным сторонником унии, так как в 1467 г. был поддержан еще одним патриархом – Дионисием, пребывавшим в завоеванном в 1453 г. турками Константинополе. Хорошо известно, что Дионисий был противником унии.

После смерти Евфимия II в 1458 г. новгородским архиепископом был избран Иона, тезка московского митрополита. Для своего поставления на должность новгородский Иона ездил в начале 1459 г. к московскому Ионе, тем самым признавая его власть, а не митрополита Герасима. Но уже в том же году митрополит Иона инициировал составление приговора собора русских епископов против своего литовско-русского соперника. Предварительно московский митрополит обращался с посланиями к церковным иерархам, в том числе к новгородскому владыке. Тем не менее, ни новгородский архиепископ, ни тверской, ни рязанский владыки в составлении приговора против Герасима не участвовали. По мнению Я.С.Лурье, «неопределенность позиции Новгорода … в этом важнейшем для митрополии споре была, по-видимому, причиной … поездки Василия II в 1460 г. в Новгород, совпавшей с признанием обеими сторонами местных святых – московского Сергия и новгородского Варлаама» (Лурье Я.С. 1994. – С. 137).

По московской летописи, поездка Василия II в 1460 г. в республику осуществлялась «миром» (ПСРЛ. Т. 23. – С. 156). Но обстановка в Новгороде была тревожной. На возвращавшегося ночью из города на Городище московского воеводу Ф.В.Басенка напали местные разбойники. Басенку «с товарыщи» удалось отбиться от этих «шилников», как их именует летопись, но новгородцы, услышав переполох на Городище, двинулись к ставке великого князя, решив, «что князя великого сын пришел ратью на них, и едва утолишася» (ПСРЛ. Т. 23. – С. 156).

Уже в 1462 г. новгородцы «возмущахуся» какими-то «замышлениями» Василия II, а после его смерти 27 марта 1462 г., в 1463 г., в нарушение условий Яжелбицкого договора, вели какие-то переговоры с Казимиром IV и князьями И.А.Можайским и И.Д.Шемячичем. Со стороны недавно занявшего московский великокняжеский престол Ивана Васильевича III ответных акций тогда не последовало.

Дальнейшие события московско-новгородских отношений в отечественной историографии, начиная с Н.М.Карамзина, традиционно трактуются как преобладание в Новгороде пролитовской партии во главе с боярыней Марфой Борецкой, заключение договора новгородских «непатриотичных» бояр с Казимиром IV и, в итоге нарушения условий Яжелбицкого договора 1456 г., ответный карательный и победоносный поход войск вел. кн. Ивана III в 1471 г. на Новгород. Истоки и реалии этой традиции наиболее подробно были прослежены Я.С.Лурье (Лурье Я.С. 1994. – С. 123-143).

Базируется историографическая традиция на повести «О ноугородец и о владыце Феофиле» из московского официального летоописания 70-х годов XV в. Исходным моментом рассказа является вопрос церковный, когда в конце 1470 г. умер новгородский архиепископ Иона, и вновь возник вопрос о том, где будет утверждаться на кафедру преемник Ионы Феофил – у московского митрополита Филиппа или литовско-русского Григория. «Посадничи дети Исаковы Борецкого с матерью своею Марфою» вместе с «худыми мужиками вечниками» решили «за короля датися и архиепископа поставили от его митрополита». Существовала в Новгороде и партия сторонников Москвы – «посадници, и тысяцкие, и лутчие люди». Сторонники Казимира IV отправили к нему посольство, и в итоге король прислал в Новгород своего ставленника кн. Михаила Олельковича из Киева. Московский вел. кн. Иван III, предварительно и безуспешно пытавшийся склонить новгородцев на свою сторону, 23 мая 1471 г. отправился в военный поход на Новгород. В московской рати были отряды «князей царевичевых Даньяровых со многими татары». При вступлении в Новгородскую землю кн. Даниил Холмский и другие московские воеводы «разпустиша воя своя на многия места жещи и пленити, и в полон вести, и казнити без милости», пленным «самим меж себя повелеша носы, губы, уши резати и отпускати их к Новугороду» (цит. по: Лурье Я.С. 1994. – С. 128-129). 14 июля 1471 г. новгородские войска были разбиты в сражении на р. Шелони, попавшие в плен посадники, в том числе Дмитрий Борецкий, были казнены. В 20-х числах июля войска Ивана III вошли в Новгород.

К сожалению, новгородская версия событий изложена в летописании весьма недостаточно и кратко. Но в рассказе московского великокняжеского свода исследователи проследили явные искажения реальных событий.

Во-первых, как отмечал Я.С.Лурье, «сведения о деятельности «литовской партии», якобы вызвавшей поход Ивана III, весьма скудны и сомнительны». До 1471 г. летописи ничего не сообщали о столкновениях семьи Борецких с великими князьями московскими. Наоборот, в 1453 г. муж Марфы – Исак Борецкий участвовал в отравлении кн. Д.Ю.Шемяки – противника Василия II. Во-вторых, единственное серьезное доказательство соглашения новгородских бояр с Казимиром IV – текст договора между ними – известен в единственном списке в составе сборника, составленного в конце XV в. в Москве. При этом в списке указана дата – 6989 (1481) г., явно несоответствующая событиям 1471 г. А.А.Зимин и А.Л.Хорошкевич в своих работах отмечали, что указанный текст представляет не договор, а его проект (ПРП. – С. 260; Хорошкевич А.Л. 1980. – С. 78). Весьма странными выглядят обстоятельства находки этого договора или его проекта. Согласно летописной версии московского происхождения, списки этого «новгородского докончания» были найдены во время Шелонской битвы 14 июля 1471 г. в новгородском обозе в «кошевых вьюках». Совершенно непонятно, зачем новгородцам было брать с собой на поле битвы дипломатические документы. «Находка на поле боя у побежденных врагов компрометирующих их документов – скорее литературный мотив, чем исторический факт. Этот мотив уже встречался в летописании: в Повести о битве на Липице в 1216 г. … Той же пропагандистской цели служило и включение текста договора в единый сборник с другим разоблачительным документом – договором между князьями можайским и серпуховским, бежавшими в Литву и стремившимися вернуть свои уделы, присоединенные Иваном III» (Лурье Я.С. 1994. – С. 142). Судя по фразе рассматриваемого документа: «А умиришь, честны король, Новгород с великим князем», – он мог быть составлен уже после начала московского похода 1471 г. Тем более, что по Новгородской четвертой летописи, лишь после поражения на Шелони новгородцы послали посла за помощью к Казимиру IV. Однако посланец, поехавший через земли Ливонского ордена, не смог добраться через них к польскому королю, так как его не пропустили орденские власти. Достоверность этой информации подтверждается ливонскими источниками. Таким образом, если сохранившийся текст новгородско-литовского договора и не является фальшивкой, то составлен он был после вторжения войск вел. кн. Ивана III в Новгородскую землю и не мог являться поводом для этой агрессии против республики.

В-третьих, пребывание в Новгороде в качестве служилого князя Михаила Олельковича с ноября 1470 г. по март 1471 г. никак не свидетельствует о распространении на республику влияния польского короля и униатства. Кн. Михаил Олелькович, правнук вел. кн. литовского Ольгерда, был человеком православным и к тому же двоюродным братом вел. кн. Ивана III по линии своей мамы. Представители киевской ветви потомков Ольгерда были более близки к московским Рюриковичам, чем к Казимиру IV, который относился к князьям Олельковичам подозрительно. Так, в 1451 г. старший брат кн. Михаила – Семен, согласно московской летописи, был в Москве в гостях «у бабы своея Софии и у князя Василия у дяди своего». На службу московскому вел. кн. Василию Дмитриевичу отъезжал из Киева еще дед кн. Михаила – кн. Владимир Ольгердович. Уже в 1471 г. Казимир IV отказался признать права кн. Михаила Олельковича на Киевское княжество, а в 1481 г. кн. Михаил участвовал в заговоре против короля Казимира и был казнен по его приказу. Важно, что заговорщики рассчитывали на помощь вел. кн. Ивана III. Кроме того, в 1471 г. кн. Михаил покинул Новгород 15 марта, т.е. более чем за два месяца до начала московского похода на Новгород (23 мая).

Как писал Я.С.Лурье: «Видеть главную причину войны 1471 г. в новгородской «измене» и «латинстве» можно, только если следовать тенденциозной и противоречивой версии московского летописания» (Лурье Я.С. 1994. – С. 143). Реальным поводом войны 1471 г., по мнению ученого, были колебания новгородских бояр в том, к какому митрополиту - московскому или литовско-русскому – должен был обратиться за поставлением новый кандидат на новгородскую владычью кафедру в 1471 г. Предыдущий новгородский архиепископ Иона умер в конце 1470 г., его преемником новгородцы выбрали Феофила. Позиции московского митрополита, с 1465 г. – Филиппа, в то время были значительно ослаблены. Как уже отмечалось, в 1467 г. киевский (литовско-русский) митрополит Григорий получил признание константинопольского патриарха Дионисия, бывшего противником унии и находившегося в завоеванном турками Константинополе. Григорий был признан патриархом Дионисием в противовес московскому митрополиту. Еще до этого, в 1465 г., новгородский архиепископ Иона не присутствовал на утверждении московского митрополита Филиппа, т.е не признавал его власть. В связи с этим вел. кн. Иван III посылал к новгородскому владыке Ионе специальную грамоту, в которой утверждал, что «уже православие изрушило» в Константинополе в связи с захватом Византии турками-мусульманами.

Судя по источникам, среди новгородских бояр не было единства во взглядах на отношения с Иваном III. Новгородская летопись отметила, что ряд новгородцев отказался идти в поход против наступавшей московской рати. В итоге новгородское войско было разбито на Шелони и права республики еще раз, после 1456 г., были ограничены договором 1471 г., известным в литературе как Коростынский. По этому документу новгородцы обязались «не отдатися» за короля и вел. кн. Литовского, не просить у него служилых князей и признавали власть московского митрополита над своим архиепископом. Волок и Вологда из состава новгородских земель передавались в состав владений московского вел. князя.

Сразу следует отметить, что вел. кн. Ивана III безусловно не волновали проблемы «чистоты» православной веры, так как уже в марте 1469 г. его послы договорились о браке московского великого князя с воспитанницей папы римского и племянницей последнего византийского императора Зоей Палеолог. Хотя в московском великокняжеском летописном своде о Зое (Софье) было написано, что она «православная христианка», вряд ли летописец не знал, что до свадьбы с Иваном III Зоя была католичкой. Интересны свидетельства итальянских источников о переговорах русских послов с римским папой. Согласно им, посол Ивана III «выразил папе свое благоговение в таких выражениях, которые равносильны были признанию полной покорности», а папа хвалил со своей стороны Ивана Васильевича за принятие Флорентийской унии, неприятие власти константинопольского патриарха и «желание на брак с христианкой, воспитанной под сенью апостольского престола» (Лурье Я.С. 1994. – С. 154). Даже если эти сведения и не точны, то, судя по псковской летописи, жители этого города были крайне удивлены, наблюдая осенью 1471 г. приезд в их город невесты московского великого князя в сопровождении папского нунция Бонумбре, который был «не по чину нашему оболчен» (ПЛ. Вып. 2. – С. 190).

Настоящие интересы вел. кн. Ивана III в Новгородской земле начали хорошо обрисовываться уже в 1475-1476 гг. во время очередного похода в Новгород. Осенью 1475 г. «приехал в Новъгород князь великий московьский Иван Васильевич в силе велице на миру и зая вси манастыри и дворьци монастырьскии … и поима на городищи 6 бояринов новгородцких» (ПСРЛ. Т. 4. – С. 130). В Новгороде Иван III пробыл до середины января 1476 г.

Непосредственным поводом к окончательному завоеванию Новгородской республики послужил вопрос о признании новгородцами за Иваном III титула «государь». Весной 1477 г. в Новгород приехало московское посольство, которое, согласно наблюдениям Я.С.Лурье, «вероятно, действительно выдвинуло версию о новом титуле, якобы дарованном Ивану новгородцами. Но пока «весь Великий Новгород» (т.е. новгородское вече) не высказался по этому вопросу достаточно определенно, эту не слишком убедительную аргументацию не вводили в великокняжескую летопись. Новгородцы могли признать новый титул – и тогда не было бы никаких оснований для войны и московские порядки пришлось бы внедрять «миром», как это будут делать тридцать лет спустя в Пскове. Они могли, напротив, отвергнуть посольство и тем самым дать великому князю хотя бы такой повод к войне, какой был в 1471 г. Не произошло ни того, ни другого – титул не был принят, но гнев веча был обращен только на заподозренных в измене новгородцев, «начаша негодовати на бояр, и посла великого князя отпустили». Великому князю пришлось сделать версию о титуле «государя» предлогом для новой войны, и эта сомнительная история была введена в летописание» (Лурье Я.С. 1994. – С. 156).

Осенью 1477 г. войска Ивана III двинулись в последний поход на республику. Вновь в составе рати присутствовали татарские отряды хана Даньяра. Новгородцы, не приняв боя, капитулировали и согласились на отмену веча, института посадничества и выдачу некоторых бояр. В начале 1478 г. московский вел. князь покинул город, вместе с ним в Москву увезли вечевой колокол. Таким образом были ликвидированы республиканские органы власти.

Уже в 1478 г. вел. кн. Иван III конфисковал в свою пользу 10 волостей из состава владений новгородского архиепископа и половину владений крупнейших монастырей Новгорода. В 1479 г. архиепископ Феофил по приказу Ивана III был арестован и сослан, а из состава его земельных владений великий князь произвел новые конфискации.

Историографическая версия об обширном боярском заговоре в Новгороде в 1479 г. и новом походе на город московских войск впервые возникла под пером В.Н.Татищева и источниками кон. XV – XVI вв. не подтверждается (Лурье Я.С. 1994. – С. 154).

В течение 80-х годов XV в. московский государь конфисковал обширные вотчины всех новгородских бояр. Часть этого земельного фонда была отдана в поместья московским детям боярским. А новгородские бояре, не проявившие себя противниками московской власти, на положении служилых людей великого князя получили поместья в центральных и восточных районах Вел. княжества Московского. Таким образом, на территории бывшей республики была ликвидирована социальная опора возможной оппозиции власти государя «всея Руси».

9.2. Освобождение Руси от ордынского ига

Важнейшим условием формирования Русского единого государства было обретение им политической независимости от Большой Орды - наследницы Золотоордынского государства, распавшегося в конце XIV в. на ряд относительно самостоятельных политических образований. Вопрос этот неоднократно рассматривался в историографии и традиционно связывался с знаменитым «стоянием» на р. Угре, притоке Оки, осенью 1480 г. войск московского вел. кн. Ивана III против войск хана Большой Орды Ахмата (Ахмета). Однако в последние годы исследователи внесли определенные коррективы в изучение указанного сюжета.

Безусловно, находясь в политической зависимости от ордынских ханов, вел. кн. Иван Васильевич не мог рассчитывать на достойное место в ряду европейских правителей, несмотря на значительный объем своих владений и политические претензии. Даже в XVI в. при дворах европейских государств хорошо помнили о былой ордынской зависимости московских государей, при случае указывая на этот факт в неофициальных источниках. Об унизительной церемонии, через которую проходили московские князья при встрече татарских послов, писали польский хронист XV в. Ян Длугош, посещавший Россию в 1517, 1526 гг., посол германского императора Сигизмунд Герберштейн, автор трактата «О нравах татар, литовцев и москвитян» (1550 г.), известный под псевдонимом Михалон Литвин, и Мацей Стрыйковский в своей «Кронике польской, литовской, жмудской и всей Руси» (1582 г.). По информации «Записок о Московии» С.Герберштейна, вторая жена Ивана III – племянница последнего византийского императора Софья (Зоя) Палеолог – впервые столкнувшись с указанным ритуалом, была шокирована и в дальнейшем подвигла своего мужа на освобождение от ордынской зависимости: «Когда прибывали татарские послы, он (Иван III, – А.Ш.) выходил к ним за город навстречу и стоя выслушивал их сидящих. Его гречанка-супруга так негодовала на это, что повторяла ежедневно, что вышла замуж на раба татар …» (цит. по: Горский А.А. 2000. – С. 169-170). М.Литвин писал, что московский князь «выходил навстречу любому послу императора (великого хана, - А.Ш.) и ежегодно приходящему в Московию сборщику налогов за стены города и, взяв его коня под уздцы, пеший отводил всадника ко двору. И посол сидел на княжеском троне, а он сам коленопреклоненно слушал послов. Так что и сегодня заволжские и происходящие от них перекопские (татары) называют князя москвитян своим холопом …» (Литвин М. 1994. – С. 77).

Хотя традиционно российские историки, исходя из патриотических побуждений, отрицали достоверность отмеченных сведений, описанные ритуалы очень хорошо объясняют происхождение достаточно раболепных форм отношений между московскими государями и их подданными (в т.ч. аристократией) в Русском государстве XVI в. Кстати, А.А.Горский считает, что приведенный выше сюжет из «Записок о Московии» был записан С.Герберштейном на основе бесед с Ю.Д.Траханиотом, чей отец Дмитрий возглавлял делегацию с прибывшей в Москву в 1472 г. Софьей Палеолог (Горский А.А. 2000. – С. 170).

В своей работе «Москва и Орда» (М., 2000) А.А.Горский, исследуя вопрос об освобождении Руси от ордынского ига, акцентирует внимание читателя на событиях боле ранних, чем осень 1480 г. – на безуспешном походе хана Ахмата на русские земли в 1472 г. и последовавшем прекращении уплаты дани Иваном III. Летом 1472 г. хан Большой Орды Ахмат двинулся в поход на московские земли. 29 июля ордынцы подошли к г. Алексину, а на следующий день город после упорного сопротивления его жителей и гарнизона был сожжен. Но к левому берегу подошли «полкы великого князя, аки море колеблющися, доспеси же на них бяху чисты велми, яко сребро блистающи, и въоружены зело …, и бе видети татаром велми страшно, такоже и самому царю, множество воа русского. А лучися тогды день солнечныи: якоже море колеблющеся или яко езеро синеющися, все в голых доспесех и в шеломцех с аловци», – по свидетельству русских летописцев (Горский А.А. 2000. – С. 157). В ночь на 1 августа орда Ахмата поспешно отступила от Алексина. Опираясь на свидетельства источников, А.А.Горский достаточно аргументированно считает, что последствием победы над Ахматом в 1472 г. было прекращение уплаты вел. кн. Иваном Васильевичем регулярной дани («выхода») в Большую Орду (Там же. С. 159-161).

Достаточно серьезным свидетельством о последствиях отражения Ахмата в 1472 г. является отмеченное А.А.Горским свидетельство польского хрониста Я.Длугоша, умершего в мае 1480 г. (т.е. до событий осени 1480 г.), о том, что Иван III «свергнув варварское иго, освободился со всеми своими княжествами и землями, и иго рабства, которое на всю Московию в течение долгого времени …давило, сбросил» (Там же. С. 167).

«В целом оказывается, что после конфликта 1472 г. имели место серьезные перемены в отношении к Большой Орде. Они отразились в следующем: 1) перестал выплачиваться выход (последняя выплата – в 1471 г. ...); 2) в отношениях с третьими странами Московское великое княжество стало, во-первых, считать для себя возможным (не позже марта 1474 г.) заключить военный союз против хана Большой Орды, во-вторых, по-видимому, заявлять о ликвидации зависимости от нее (в сношениях с Польско-Литовским государством и Крымским ханством); 3) в документах, регулирующих внутриполитические отношения, Большая Орда была приравнена к другим татарским ханствам» (Там же).

Здесь же следует отметить, что «классический сюжет» о потоптании ногами Иваном III ханской басмы, знаменовавшем освобождение Руси от ига, впервые появляется в источнике 2-й пол. XVI в. – «Казанской истории». Уже Н.М.Карамзин скептически отнесся к достоверности этого сюжета, как несоответствующего осторожному характеру великого князя московского. «Сильно подозрительным» называл рассказ о потоптании басмы С.М.Соловьев, и полностью отвергал его историчность Н.И.Костомаров (Лурье Я.С. 1994. – С. 168, 169). По мнению А.А.Горского, в «Казанской истории» московско-ордынские отношения времен Ивана III изложены в легендарной форме и не расчленены во времени (Горский А.А. 2000. – С. 186).

По-видимому, в 1473 г. в Большую Орду было отправлено московское посольство во главе с Никифором Басенковым. Точно известно о его возвращении в Москву вместе с послом Ахмата летом 1474 г. Басенков возил Ахмату и его сановникам «многу алафу» (дары). Целью этого посольства, вероятно, была задача смягчить впечатление от ордынской неудачи 1472 г. Судя по тому, что с русским дипломатом и татарским послом в Москву приехала большая группа купцов из Орды «с коньми и со иным товаром» (более 40 тыс. «конеи продажных»), цель миссии была достигнута. В августе 1474 г. в Орду было отправлено новое посольство. Оно не было столь удачно, как предыдущее, так как русский посол Д.Лазарев, по сообщению русской летописи, из Орды «прибежал». В 1476 г. Ахмат через своего посла уже вызывал вел. кн. Ивана III в Орду. Последний раз до этого московский князь (Дмитрий Иванович) вызывался к хану лишь в 1382 г. По достаточно аргументированному мнению А.А.Горского, причиной вызова великого князя в Орду была неуплата дани с 1471 г. В Орду Иван Васильевич не поехал, и хан Ахмат стал готовиться к ответной военной акции, которая и состоялась летом-осенью 1480 г. В 1477-78 гг. Ахмат воевал в Средней Азии, затем вел переговоры об антимосковском союзе с королем польским и вел. кн. литовским Казимиром IV.

Хотя многие отечественные историки пытались реконструировать хронологию и ход событий «стояния» на р. Угре осенью 1480 г., сохранившиеся источники позволяют это сделать весьма гипотетично (Назаров В.Д. 1983; Клосс Б.М., Назаров В.Д. 1984; Алексеев Ю.Г. 1989; Лурье Я.С. 1994. – С. 168-195). Дело в том, что даже официальные московские летописи кон. XV – нач. XVI вв. не содержат стройного и целостного описания событий, а наоборот, умышленно о многом умалчивают. Это свидетельствует о том, что о реальном ходе событий осени 1480 г. в «высших кругах» Московского государства предпочитали не вспоминать.

Очевидно, сообщение о походе Ахмата поступило в Москву уже в начале июля 1480 г., так как по великокняжескому летописанию, 8 июля вел. кн. Иван III отправил войска на берега Оки для встречи противника. В это время Иван III находился в состоянии серьезного конфликта со своими братьями кн. Андреем Угличским (Большим) и кн. Борисом Волоцким. Во главе отрядов, посланных на Оку, находились сын Ивана III – Иван Молодой – и брат великого князя кн. Андрей Вологодский (Меньшой). 23 июля к Коломне также на окский рубеж оправился сам Иван Васильевич. Хан Ахмат, узнав, что московские войска^* заняли оборону вдоль левого берега серьезного естественного рубежа – р. Оки, двинулся вдоль верхнего течения Оки «по Литовьской земле мимо Мченеск и Любутеск и Одоев и, пришедшее, ста у Воротыньска, ожидая к собе королевы (Казимира IV, - А.Ш.) помочи». Города Мценск и Любутск (городище у совр. с. Троицкое Ферзиковского р-на Калужской обл., почти на границе с Тульской обл.) в то время были центрами наместничества ВкЛ, а Одоев и Воротынск - столицами уделов князей Новосильско-Одоевских – вассалов великого князя литовского. Таким образом, первоначально ордынцы подошли к побережью Оки у г. Любутска, который находился примерно в 50 км к востоку от впадения р. Угры в Оку, и, очевидно, столкнувшись с невозможностью беспрепятственной переправы через реку, хан переправил орду под Воротынском на территории зависимого от великого князя литовского удельного княжества. Воротынск в кон. XV в. находился на р. Выссе, левом притоке Оки. Далее, в первых числах октября, ордынские войска, «опходя реку Оку» по ее левому берегу, подошли к р. Угре, которая и стала окончательным рубежом противостояния ордынских и московских полков вплоть до 11 ноября. Русские войска растянулись «по Оке и по Угре на 60 веръстах», а по Угре «броды и перевозя отняша».

Тем временем вел. кн. Иван Васильевич отправился в Москву для совещания со своим ближайшим окружением – митрополитом, матерью, дядей, духовным отцом ростовским архиепископом Вассианом, боярами – о дальнейших действиях по отношению к Ахмату. Колебания Ивана III по поводу противостояния хану Большой Орды были столь существенны, что даже великокняжеский летописец не смог о них полностью умолчать. Интересно, что официальные летописи срок пребывания Ивана Васильевича в столице указывают с 30 сентября по 3 октября. Неофициальный летописец сообщает о двух неделях пребывания Ивана III в Красном сельце под Москвой. Еще по одной летописи, великий князь вернулся из столицы на Угру 11 октября.

Ряд источников кон. XV в. содержат указания на отсутствие у Ивана III осенью 1480 г. твердой позиции по отношению к ордынской зависимости: непосредственная вина «задним числом» возлагалась на «богатых и брюхатых» бояр, отговаривавших великого князя «со царем битися» (Лурье Я.С. 1994. – С. 190). Характерно, что, сообщая о пребывании Ивана Васильевича в Москве, летопись не упоминает его супругу Софью. И лишь после окончания описания событий на Угре в новой годовой статье 6989 (1481) г. написано о возвращении Софьи Палеолог «из бегов, бе бо бегала на Белоозеро». При этом великокняжеский летописец достаточно нелицеприятно отзывается о пребывании Софьи на севере московских владений в связи с опасностью ордынского нашествия: «А по которым странам ходила, тем пуще стало татар от боярьских холопов, от кровопивцев крестьянских» (Лурье Я.С. 1994. – С. 176). Летописный свод 1518 г., в состав которого вошли фрагменты летописания 80-х годов XV в., оппозиционного Ивану III, прямо сообщает о том, что Софья была послана в Белоозеро вместе с казной в сопровождении бояр Василия Борисовича, Андрея Михайловича Плещеева и дьяка Василия Долматова своим мужем вел. кн. Иваном Васильевичем. Правда, по контексту свода 1518 г., Софья была отправлена «в бега» позднее пребывания Ивана III в Москве, после его возвращения в район боевых действий.

Хотя и вернулся в начале октября великий князь не совсем на берег Угры, а остановился в г. Кременце «с малыми людми, а людей всех отпусти на Угру». Тем временем при посредничестве матери Ивана III, ростовского архиепископа Вассиана и игумена Троицкого монастыря Паисия великий князь заключил союз со своими братьями Андреем и Борисом, которые также отправились в Кременец. Я.С.Лурье отметил, что в первоначальном летописном тексте было указано на крестное целование вел. кн. Ивана III с братьями, фраза о котором в великокняжеском летописании 1490-х годов была опущена, так как в 1491 г. Иван Васильевич это «целование» нарушил, арестовав и заточив кн. Андрея Угличского (Лурье Я.С. 1994. – С. 180).

В октябре русские и ордынские полки вели перестрелку через Угру. При этом летопись отметила использование русскими воинами стрел и пищалей. Ахмат предпринимал попытки переправиться через реку, которые оканчивались неудачей. Одна из попыток переправы произошла под Опаковым городищем (городище у совр. с. Палатки Юхновского р-на Калужской обл.). Правда, по Вологодско-Пермской летописи, под Опаково городище Ахмат посылал не главные силы, а кого-то из своих мурз. Район противостояния вдоль Угры до сих пор точно не локализован. Исходя из ландшафта, исследователи считают, что события в 1480 г. разворачивались либо вдоль приустьевого участка реки с широкой и низкой поймой, либо в ее среднем течении у впадения в Угру р. Вори (Массалитина Г.А., Новиков В.П. 2002. – С. 68-71).

Далее летописный свод 1518 г. сообщает о посылке Иваном III к Ахмату посла Ивана Товаркова «с челобитьем и з дары, прося жалованья, чтоб отступил прочь, а улусу бы своего не велел воевати» (ПСРЛ. Т. 20. Ч. 1. – С. 346). Переговоры затянулись. При этом, с одной стороны, на великого князя «ужас наиде … и восхотеша бежати от брегу», а, с другой – в условиях наступивших холодов ордынцы были «наги и босы, ободралися».

В составе Вологодско-Пермской летописи, в летописях XVI в. и в отдельной рукописи кон. XV в. сохранилось «Послание» архиепископа Вассиана Ростовского на Угру вел. кн. Ивану Васильевичу. В тексте послания указано, что оно было написано уже после приезда Ивана III в Москву и его возвращения в Кременец. Духовник Ивана Васильевича призывал великого князя проявить стойкость духа, не слушать увещевания сторонников подчинения хану и последовать примеру вел. кн. Дмитрия Ивановича, разгромившего Мамая. Вассиан освобождал великого князя от вассальной клятвы хану, так как, с одной стороны, клятва «прародителей, – еже не поднимати рукы противу царя», была дана по принуждению, а с другой стороны, «великому Русских стран христьанскому царю» не пристало подчиняться «богостудному и скверномусамому» хану, потомку Батыя, который был и «не царь сый, ни от рода царьска».

Однако Иван III приказал отрядам, стоявшим по Угре, отступить к Кременцу. Произошло это, «егда стала река» (замерзла Угра). Уже Н.М.Карамзин пытался в этом отступлении московских войск увидеть проявление военной тактики по аналогии с действиями своих современников фельдмаршалов М.Б.Барклая-де-Толли и М.И.Кутузова в 1812 г. Такая оценка действий Ивана III проистекала из общей апологизации великим русским историком «государя всея Руси» (Лурье Я.С. 1994. – С. 168, 169). Присутствует такая оценка и в работах современных историков (Алексеев Ю.Г. 1989. – С. 45-132). Летописные тексты не подтверждают этого. Даже в официальном своде указано, что Иван III отдал приказ об отступлении под влиянием «злых человек сребролюбцев богатых и брюхатых, предателей христианских, а норовников бесерменских», по ростовской летописи – «бояшеся татарского нахождения».

Но когда русская рать отступила, ордынцы, решив, что «берег дааху им Русь и хотять с ними битися», «побежали» от Угры. Произошло это 11 ноября 1480 г. Дата отступления Ахмата – единственная точная дата «угорских» событий в русских летописях. Московские войска, узнав об отходе ордынцев, отступили еще дальше – к Боровску. В летописях кон. XV в., в том числе в великокняжеском своде, о взаимном отступлении от Угры русских и татар написано однозначно: «Едини от других бежаше и никто не женяше (преследовал, - А.Ш.)» (Лурье Я.С. 1994. – С. 175, 178). Поэтому говорить о победе русских войск над Ахматом в ноябре 1480 г. в итоге стратегического гения Ивана III было бы неправильно. Даже итог событий на Угре сложно полностью объяснить результатом единого военного плана русских воевод. Хотя, безусловно, встреча ордынцев на крупных естественных рубежах Московской земли и «удержание» войск Ахмата вдоль Угры в течение месяца следует отнести к достижениям русского военного искусства и достоинствам русских воевод, прежде всего кн. Ивана Ивановича Молодого, кн. Даниила Холмского, кн. Андрея Васильевича Вологодского (Меньшого).

О том, что отступление русских сил не было позитивной частью военного плана, свидетельствует и обвинение в официальной летописи «сребролюбцев богатых и брюхатых», советовавших Ивану III покинуть берега Угры. Это традиционный прием перекладывания вины с «мудрого правителя» на «злых советников». Но вряд ли эти советники были «предателями христианскими», так как мыслили они вполне в стиле традиционной политики московских великих князей, по крайней мере, XV в. – в русле политики компромиссов с ордынской властью.

По Вологодско-Пермской летописи, Ахмат, не дождавшись военной помощи от своего союзника Казимира IV, во время стояния на Угре либо при отступлении разорил «в Литовьскои земле» волости городов Мценска, Белева, Одоева, Перемышля, Старого и Нового Воротынсков, Старого и Нового Залидова, Опакова, Серенеска, Мезецка, Козельска, выведя из них «полон». А сын Ахмата Муртоза при отступлении «приходил» на московские территории Конин (городок и волость в районе с. Спас-Конино и д. Колюпаново Алексинского р-на Тульской обл.) и Нюхово (городок и волость в бассейне р. Нюховки, лев. притока р. Волоть, лев. притока р. Упы, к северо-западу от Тулы). «Пришел в вечере милостью божьею не могы зла створити месту тому и побеже тое же ночи на раннеи зоре» (ПСРЛ. Т. 26. – С. 273, 274).

Как правильно отметил А.А.Горский, неудача хана Ахмата в 1480 г. сразу не могла быть расценена русскими людьми как конец ордынского ига. Временные победы над Ордой случались и до этого. Но уже вскоре ход дальнейших событий показал значение «угорских» событий. В январе 1481 г. Ахмат был убит сибирским ханом Иваком и ногайским мурзою Ямгурчеем. В 1487 г. наследник Ахмата Муртоза прислал Ивану III своего посла, который привез великому князю ярлык. Но в ярлыке уже было написано не о вассальных, а о союзных, дружественных, отношениях между правителями.

Правда, так называемые «ордынские выходы» московские государи платили и в XVI-XVII вв. Но если в 1-й трети XV в. сумма выхода с Московского княжества и зависимых земель составляла 7 тыс. рублей, то по договору 1481 г. Ивана III со своими братьями общая сумма выходов составляла 1 тыс. рублей (Горский А.А. 2000. – С. 178). Безусловно, наследие ига продолжало фрагментарно существовать в сфере внешней политики Московского государства и в XVI в. Так, в духовном завещании Ивана III 1503 г. было записано: «А дети мои, Юрьи с братьею, дают сыну моему Василью с своих уделов в выходы в ординские, и в Крым, и в Азтарахань, и в Казань, и во Царевичев городок (Касимов, - А.Ш.), и в ыные цари и во царевичи, которые будут у сына моего у Василья в земле, и в послы татарские, которые придут к Москве, и ко Тфери, и к Новугороду к Нижнему, и к Ярославлю, и к Торусе, и к Рязани к Старои, и к Перевитску…, и во все татарские проторы, в тысячю рублев …» (ДДГ. № 89. – С. 362). По этому тексту сложно трактовать ордынские выходы только как расходы на дипломатические отношения с наследниками Золотой Орды. Во-первых, обращает внимание уплата выходов касимовскому хану и иным, которые будут «у Василья в земле», т.е. даже служилым ханам московского великого князя. Во-вторых, перечисляется приход татарских послов в города, бывших в XIV-XV вв. центрами сбора дани в Орду с отдельных княжеств-земель.

Г.А.Шебанин обратил внимание, что Тула, которая впервые упоминается как ордынское владение времен царицы Тайдулы, матери хана Джанибека (40 – 50-е годы XIV в.), в XVI в. не упоминается в духовных завещаниях не только Ивана III, но и его грозного внука – царя Ивана IV. При этом уже со второй половины XV в. реально Тула была московским городом, а в 1514-1520 гг. в пределах ее волости был построен каменно-кирпичный кремль. Таким образом, и в XVI в. Тула с юридической точки зрения продолжала оставаться владением наследников Золотой Орды (Шебанин Г.А., Шеков А.В. 2004).

В ходе перипетий московско-литовской войны 1500-1503 гг. в 1501 г. вел. кн. Иван III отправил к одному из сановников хана Большой Орды Ших-Ахмета послание, в котором просил адресата о посредничестве в переговорах с Ших-Ахметом, будучи готовым признать себя «рабом и холопом» хана. В 1502 г. Иван III отправил в Большую Орду посольство с выходом, «чого ж отцу нашому и братьи нашои не давал» (Горский А.А. 2000. – С. 181, 182). Конечно, эти факты были обусловлены событиями военной обстановки, когда вел. кн. Иван Васильевич был вынужден вести войну против сил ВкЛ и Ливонского Ордена.

В июне 1502 г. Большая Орда Ших-Ахмата была разбита Крымской Ордой Менгли-Гирея и прекратила свое существование.

Таким образом, события окончательного освобождения Руси от ордынского ига происходили в период 1472-1502 гг. А.А.Горский считает, что «если ставить вопрос, какую из двух дат – 1472 или 1480 гг. – считать датой начала независимого существования Московского государства, предпочтение следует … отдать 1472 году» (Горский А.А. 2000. – С. 185).

Русские источники кон. XV – 1-й пол. XVI в. не содержат указания на осознание событий кон. XV в. как освобождения от ордынского ига. Впервые это было сделано в источниках 2-й пол. XVI в. – послании Сильвестра (?) Ивану IV и «Казанской истории». Во многом это объясняется борьбой Московского государства с Казанским ханством до 1552 г. и с Астраханским ханством до 1556 г.

По поводу роли вел. кн. Ивана III в событиях освобождения Руси от ордынского ига приведем мнение Я.С.Лурье: «Доказывает ли осуществление того или иного исторического акта величие и правильность политики лица, стоявшего у власти, когда этот акт был совершен? Был ли выдающимся военным деятелем Александр I, чьи войска одержали победу в Отечественной войне 1812 г., или Сталин, «верховный главнокомандующий» в 1941-1945 гг.?… Официальный глава государства, одержавшего победу, далеко не всегда является выдающимся стратегом: успех или неуспех исторического деятеля зависит от множества обстоятельств, среди которых далеко не главными оказываются его личные свойства. … Мы очень мало знаем о личных свойствах великого князя – по всей видимости, он был скорее дипломатом, чем военачальником» (Лурье Я.С. 1994. – С. 194).

9.3. Объединение Северо-Восточной Руси

под властью московского вел. кн. Ивана III

Спустя почти пять лет после предотвращения попытки хана Ахмата привести к покорности Северо-Восточную Русь, в сентябре 1485 г. состоялся последний акт объединения земель этого региона, составлявших некогда, в XI-XII вв., относительно единое Ростово-Суздальское княжество, под властью московских князей. Заключительным событием этого процесса была ликвидация независимости Тверского великого княжества в сентябре 1485 г.

«Собирание» земель московскими князьями началось еще в первые годы XIV в., когда в 1303 г. был захвачен смоленский город Можайск. Для XIV в. обстоятельства территориального роста Московского княжества достаточно подробно и обстоятельно рассмотрены в трудах В.А.Кучкина (Кучкин В.А. 1980; 1984; 2003). В этом столетии гораздо чаще, чем захват вооруженным путем, московские князья для приумножения своих территорий использовали мирные средства – покупку ярлыков на отдельные земли у золотоордынских ханов и покупку сел и волостей непосредственно у русских князей. Правда, в большинстве случаев такие торговые сделки во многом совершались под силой политического давления Золотой Орды в пользу своих традиционно верных и исполнительных вассалов на Руси в 1-й пол. XIV в. – московских князей.

В ходе феодальной войны 2-й трети XV в., весной 1446 г. произошла окончательная ликвидация Нижегородско-Суздальского княжества – одного из наиболее крупных и политически значимых в Северо-Восточной Руси (Назаров В.Д. 2002). Во время правления Ивана III в состав его владений вошли Ярославское княжество (1471 г.), Ростовское княжество (1474 г.), Тверское великое княжество (1485 г.). В 1486 г. Иван III наследовал удел одного из внуков Дмитрия Донского, соратника своего отца Василия II в борьбе за власть, кн. Михаила Андреевича – Белоозеро, Ярославец и Верею. В 1489 г. была окончательно восстановлена московская власть над Вятской землей. Но эта территория уже в 1-й четв. XV в. принадлежала князьям московского дома: она была пожалована вел. кн. Василием I своему младшему брату кн. Юрию Дмитриевичу Звенигородскому и Галичскому (ДДГ. № 24. – С. 64, 66). Рассмотрим обстоятельства присоединения во 2-й пол. XV в. к владениям вел. кн. Ивана III собственно немосковских территорий.

Согласно Ермолинской летописи, ликвидация Ярославского княжества произошла мирным путем, когда ярославские князья «простилися со своими вотчинами на век, подавали их великому князю Ивану Васильевичу, а князь велики противу их отчины подавал им волости и села». Но исследования В.С.Шульгина, Л.В.Черепнина и В.Б.Кобрина показали, что этот процесс обмена вотчинных княжеских владений кн. Ярославских на московские феоды был достаточно растянут во времени. С 1463 по 1471 гг. в Ярославском княжестве при местном старшем князе Александре Федоровиче, вассале вел. кн. Ивана III, осуществлял свои властные функции и непосредственно московский наместник. Обмен землями ярославских князей в пределах их уделов на земли вне Ярославского княжества начался после смерти Александра Федоровича в 1471 г. (Зимин А.А. 1991. – С. 188, 189). Причины этого обмена земель были следующими. Иван III, расселяя ярославских князей в пределах московских территорий, с одной стороны, лишал их земель, на которые они имели право как на свою полную наследственную собственность (сеньории), а с другой стороны, предоставлял им «волости и села» на правах условной (неполной) собственности (феоды). Если теоретически владелец сеньории-удела мог расторгнуть клятву вассальной верности с московским великим князем, то юридически это не влекло бы за собой потери удела. А если вел. кн. московский счел бы, что его вассал плохо исполняет свои обязанности, то мог легко лишить такого служилого князя его феода. Таким образом, ярославские князья стали князьями без княжества. Их княжеский титул сохранил лишь почетную функцию. Безусловно, этот обмен происходил не по желанию ярославских князей, а был инициирован Иваном III. Местные династы уступили политической силе московского великого князя. Хотя В.Б.Кобрин отметил и возможную заинтересованность представителей отдельных разросшихся княжеских семей в службе московским правителям. В ряде случаев такая служба предоставляла князю более широкие перспективы увеличения своих земельных владений (за счет великокняжеских пожалований), чем ограниченные земельные ресурсы собственного удела. Изучение формуляров грамот кн. Ярославских 2-й пол. XV – 1-й пол. XVI вв. позволило В.Б.Кобрину заметить, что первоначально Иваном III были изъяты не все удельные земли у этих князей, а лишь центральные территории, «на окраине княжеские вотчины сохранились» в пределах бывшего Ярославского княжества. Причем превращение этих остатков «уделов ярославских князей в боярщины (т.е. боярские феоды, - А.Ш.) растянулось на сравнительно долгий срок – до 30-х годов XVI в., а следы княжеского происхождения их вотчинных прав были заметны даже в 60-х годах. Многие ярославские князья сохранили в Ярославском и в других уездах своего бывшего княжества владельческие права» (Кобрин В.Б. 1985. – С. 53-56).

Проникновение московской власти в Ростовскую землю началось при кн. Иване Калите. В «Житии» Сергия Радонежского, бывшего сыном ростовского боярина, указано, что «насилование много» воевод кн. Ивана Даниловича привело к тому, что «не мало их от ростовець москвичем имениа своя с нужею отдаваху» (цит. по: Кобрин В.Б. 1985. – С. 60, 61). Уже в XIV в. восточная часть г. Ростова (Сретенская половина) входила в состав не Ростовского, а Вел. княжества Владимирского.

Обычно окончательное поглощение Ростовского княжества Москвой связывают с летописным сообщением 1474 г. о продаже «половины Ростова» ростовскими князьями Владимиром Андреевичем и Иваном Ивановичем вел. кн. Ивану III. Но В.Б.Кобрин обратил внимание, что «при чтении актов 50-х годов XV в. создается впечатление, что Ростов был уже полностью присоединен» к московским владениям. А в своем духовном завещании 1461-1462 гг. «Василий II завещает не часть Ростовской земли, а Ростов «со всем, что к нему потягло». … Ростовские князья – уже не полные собственники: они только «ведают» и «держат» свои владения, причем не сами по себе, а лишь «при … великом князи» и «при … княгине». Их держание тем самым соединяется с правами верховной собственности великого князя.

Мы находим здесь, таким образом, описание судебного двоевластия, уже знакомого нам по грамоте Василия II Темного о суде ростовских князей и «вопчих судей» (Кобрин В.Б. 1985. – С. 63). Поэтому, по мнению В.Б.Кобрина, в 1474 г. ростовские князья продали Ивану III не реальную территорию, а свою часть дохода от волостей, относившихся к западной, Борисоглебской, половине Ростова. «Чтобы понять это, вспомним, что в русском средневековом праве дробные части владений (половины, трети, четверти и т.п.) далеко не всегда соответствовали реальным географическим единицам. Часто речь шла о том, что владелец доли получал только соответствующую часть доходов. Именно такое положение, по мнению Л.В.Черепнина, М.Н.Тихомирова и А.Л.Хорошкевич, было, например, в Москве, делившейся на «трети» между князьями Московского дома» (Там же). В отличие от ярославских князей ростовские практически не сохранили остатков землевладения на территории родового княжества. «Состав известных по сохранившимся актам ростовских вотчинников свидетельствует о том же: Ростовская земля была потеряна для местных князей» (Кобрин В.Б. 1985. – С. 64).

Активное противостояние московских и тверских князей в первых трех четвертях XIV в. во многом исчерпало себя разорением Тверской земли в августе – начале сентября 1375 г. войсками московского вел. кн. Дмитрия Ивановича, его вассалов и союзников, когда за время осады Твери тверичей – «мужа и жены и младенца в вся страны развели в полон» (ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 112), а тверской кн. Михаил Александрович признал себя «братом молодшим» вел. князя Дмитрия Ивановича (ДДГ. № 9. – С. 25 - 28). Немецкий исследователь Э.Клюг, автор второго после работы В.С.Борзаковского монографического труда по истории Тверского княжества, указал, что «договор 1375 г. открыл собой длительный период мира … . Тверь … в дальнейшем твердо придерживалась мира с Москвой и уважала московские интересы, пока Москва, со своей стороны, не предпринимала шагов, направленных на новое вмешательство в тверские дела. Так сложилось некое политическое равновесие, которое следует истолковывать как результат московской победы 1375 г. и политики последующих лет … Следует, однако, отметить, что значительное падение престижа, которое тверскому князю пришлось пережить в 1375 г., в дальнейшей перспективе содержало в себе угрозу, которую не нужно недооценивать: в ретроспективе единожды признанное превосходство московского «старшего брата» было еще одним шагом на пути превращения московских правителей в «великих князей всея Руси» (Клюг Э. 1994. – С. 216, 217; Борзаковский В.С. 1876).

В течение XV в. тверские князья традиционно ориентировались на союзные отношения с князьями московскими. Тверские полки были вместе с московскими на р. Плаве (лев. приток р. Упы, совр. Тульская обл.) осенью 1406 г. во время противостояния с ратью литовского вел. кн. Витовта, участвовали в московском походе на Великий Новгород в 1471 г. и в «стоянии» на р. Угре в 1480 г.

Во время феодальных войн 2-й трети XV в. на русских землях Тверское княжество было более втянуто в войну в ВкЛ, чем в борьбу потомков Дмитрия Донского. С одной стороны, поражение ставленника русских земель вел. кн. Свидригайло не привело к усилению позиций Твери в Восточной Европе, но, с другой стороны, война между князьями московского дома привела к «устойчивой и длительной стабилизации великого княжества Тверского в качестве третьей силы наряду с Москвой и Литвой» в 40-50-е годы XV в. (Клюг Э. 1994. – С. 316). Подъем могущества Твери в XV в. пришелся на правление вел. кн. Бориса Александровича (1425-1461 гг.). Среди русской делегации на Ферраро-Флорентийском соборе 1438-1439 гг. был лишь один светский посол – тверской боярин Фома. В период подготовки к собору к тверскому вел. кн. Борису Александровичу приезжало посольство от византийского императора Иоанна VIII, доставившее приглашение на собор. События собора легли в основу литературного произведения, составленного тверским автором около 1453 г. и прославляющего вел. кн. Бориса Александровича – «Слово похвальное». Основной сюжет «Слова» составляют чествования тверскому великому князю, якобы произносимые всеми митрополитами, участвовавшими на соборе 1438-1439 гг. В тексте этого произведения Я.С.Лурье отметил семикратное употребление в отношении Бориса Александровича титула «царь», десятикратное – «самодержец», еще чаще – «государь».

Сын Бориса Александровича и последний тверской вел. кн. Михаил Борисович (1461-1485 гг.) пытался проводить в сфере идеологии политику своего отца. При нем чеканились монеты с изображением двуглавого орла в подражание гербу императоров Священной Римской империи, позднее заимствованным Иваном III. Но именно «Тверь была пионером в употреблении этого символа на Руси» (Клюг Э. 1994. – С. 359). В Твери в 70-е годы XV в. местным кандидатом на русскую митрополию епископом Спиридоном – Саввой были написано «Послание о Мономаховом венце», где излагалась легенда о происхождении русских князей, предков князей тверских, от римского императора Августа (63 г. до н.э. – 14 г. н.э.) и о наследовании регалий Мономаха. Позднее, в 90-е годы XV – 10-е годы XVI вв., эта легендарная теория была заимствована московскими идеологами и была положена в основу идеи венчания на престол шапкой и бармами (оплечьем) Мономаха и «Сказания о князьях Владимирских», где генеалогия московских князей возводилась от императора Августа (Лурье Я.С. 1994. – С. 221).

Однако Э.Клюг вполне обоснованно отметил, что в XV в. по своему экономическому потенциалу Тверское княжество значительно уступало Московскому. Разгром Твери ордынско-московским войском в 1327 г. и казнь тверских князей Александра Михайловича и его сына Федора в 1339 г. по инициативе кн. Ивана Калиты и приказу хана Узбека привели к мощнейшему подрыву политического положения и экономического базиса Тверского княжества. «Денежный мешок, который сумел набить Иван Калита, Тверь потеряла в широком смысле слова еще в 1327 г. …» (Клюг Э. 1994. – С. 132). Показательно, что после 1327 г. территория Тверского княжества не увеличивалась, а лишь дробилась на уделы. Поэтому определенное возвышение Тверского княжества в XV в. произошло в период феодальной войны в Московском княжестве и стабилизации обстановки на московских землях после победы Василия II.

Уже вскоре после смерти тверского вел. кн. Бориса Александровича 10 февраля 1461 г. – в марте этого же года произошел «своеобразный переворот, учиненный Москвой в Твери», когда тверской епископ Моисей был лишен своей кафедры и заменен новым епископом Геннадием Кожей, ставленником московского митрополита Ионы (Лурье Я.С. 1994. – С. 137). Напомним, что епископ Моисей в 1459 г. вместе с новгородским владыкой не поддержали московского митрополита Иону в его борьбе против литовско-русского митрополита Григория. Тверскому вел. кн. Михаилу в 1461 г. было 4 или 7 лет.

Интересно, что в сочинении тверского купца Афанасия Никитина при описании путешествия 1466-1472 гг. тверской Михаил Борисович назван «великим князем», а московский Иван III – «великим князем всея Руси» (Клюг Э. 1994. – С. 359, 360).

Уже в 60-е годы XV в. один из тверских удельных князей – Даниил Дмитриевич Холмский – перешел на службу Ивану III. Он был главным воеводой во время московского похода 1471 г. на Новгородскую республику. В 1476 г. на службу Ивану III «выехал» из Тверского княжества ряд влиятельных бояр и детей боярских. Скорее всего, выход тверских феодалов из-под сюзеренитета тверского великого князя свидетельствовал о кризисе феодального землевладения в Тверском княжестве. Очевидно, земель этого княжества уже не хватало для обеспечения феодами разраставшегося социального слоя бояр и детей боярских. Во 2-й пол. XV столетия, до конца 1477 г., территория княжества была зажата между границами московских земель и Новгородской феодальной республики. С начала 1478 г. Тверское княжество превратилось в анклав среди московских владений.

«Хотя экономическое развитие Твери, судя по археологическим находкам, протекало благополучно, все же материальные ресурсы, находившиеся в распоряжении Михаила Борисовича, явно были ограниченными. Это доказывается грамотой, которую великий князь тверской дал весьма почитаемому Кириллову монастырю, расположенному на Белом озере, между 1471 г. и 1475 г. Тогда как в московских владениях транспортировка и реализация товаров, принадлежавших этому монастырю, не облагались пошлинами в принципе, в великом княжестве Тверском свобода монастыря от налогообложения имела ограниченный характер. Однако княжество, правитель которого не мог проявить щедрость в достаточном объеме, а земельные владения и земельная собственность удельных князей и знати в котором имели постоянную тенденцию к уменьшению, не могло похвастаться хорошими видами на будущее» (Клюг Э. 1994. – С. 359).

Еще в январе 1483 г. отношения между Иваном III и тверским вел. кн. Михаилом казались вполне дружественными. Как известно, первым браком московский великий князь был женат на сестре Михаила Борисовича – Марии. Поэтому старший сын Ивана III – Иван Молодой был внуком тверского вел. кн. Бориса Александровича, умершего в 1461 г., и племянником вел. кн. Михаила Борисовича. В 1483 г. Иван Молодой женился, по поводу чего Иван III прислал в Тверь подарки вел. кн. Михаилу, его матери и жене. Но когда осенью того же 1483 г. в Тверь прибыл посол из Москвы в связи с рождением сына у Ивана Молодого, он не был принят вел. кн. тверским и не пущен к прабабушке новорожденного. Точные причины этого обострения отношений неизвестны. Но уже в ноябре-декабре 1484 г. был предпринят поход московских войск на Тверь. Согласно одной из независимых вологодско-пермских летописей, со стороны Ивана III в 1483, 1484 гг. были предприняты два похода и «много воеваша и плену много взяша, и много крови от обою страну излияся» (цит. по: Клюг Э. 1994. – С. 363).

В качестве повода для похода (походов) Иван III, как и в случае с походом на Новгород в 1471 г., якобы использовал союзный договор между вел. кн. Михаилом Борисовичем и королем и вел. кн. Казимиром IV, а также намерение вел. кн. Михаила «женитися … у короля». Однако текст этого договора, сохранившийся в списке XVI в. в государственном архиве ВкЛ (Литовская метрика), не имеет даты и по содержанию, практически, аналогичен договору 1449 г. между вел. кн. Борисом Александровичем и Казимиром IV (ДДГ. – С. 483, 484). Поэтому не исключено, что этот договор был подписан еще до 1483-1484 гг. как подтверждение литовско-тверских отношений, установившихся при отце вел. кн. Михаила, а в нужный момент был использован Иваном III в качестве обоснования военной акции.

В итоге похода на Тверь в декабре 1484 г. был подписан московско-тверской договор, по которому вел. кн. Михаил Борисович признавал над собой власть «великого князя всея Руси» Ивана Васильевича и его сына вел. кн. Ивана Ивановича (Молодого) (ДДГ. № 79. – С. 295-301). В данной ситуации тверского князя покинули тверские удельные князья Андрей Борисович Микулинский, Осиф Андреевич Дорогобужский и ряд тверских бояр, отбыв на службу Ивану III. Со своей стороны, вел. кн. Иван III провоцировал эти «отъезды» либо посулами (князья Микулинский и Дорогобужский получили на московской службе богатые наместничества в Дмитрове и Ярославле), либо незаконными захватами земель у бояр, сохранивших верность тверскому великому князю.

Судя по московской официальной летописи, Михаил Дмитриевич вновь попытался заручиться поддержкой Казимира IV летом 1485 г. Но был ли действительно слугами Ивана III перехвачен гонец из Твери к польскому королю, сейчас сказать сложно. 21 августа 1485 г. Иван III с большим войском выступил в поход на Тверь. По приказу московского государя московские полки двинулись под Тверь и из Великого Новгорода. 8 сентября началась осада столицы Михаила Борисовича. Москвичи активно применяли артиллерию. 11 сентября к Ивану III из города перебежало еще какое-то количество тверских бояр. На следующую ночь последний тверской князь с небольшим отрядом бежал из города в ВкЛ. Преследователи захватили его казну. Оставшиеся тверичи во главе с кн. М.Д.Холмским и епископом Вассианом капитулировали.

Номинально до начала XVI в. Тверское княжество сохранялось в рамках Московского государства как отдельная административно-политическая единица. Уже 15 сентября 1485 г. Иван III передал Тверское княжество своему сыну – вел. кн. Ивану Ивановичу, бывшему по линии матери наследником тверских Рюриковичей. Когда вел. кн. Иван Молодой умер в 1490 г., тверской «стол» наследовал сын Ивана III от Софьи Палеолог – Василий (будущий вел. кн. московский Василий III). Реально княжеством после 1485 г. управляли наместники Ивана III. В завещании Ивана III 1503 г. территория Тверского княжества уже была разделена между его несколькими сыновьями. Последний великий князь Твери Михаил Борисович получил от Казимира IV достаточно обширные имения в Смоленской и Волынской землях ВкЛ. Умер, скорее всего, он в 1505 г. – в один год с Иваном III.