* * *

Последний день перед матчем. День исключительно важный, потому что необходимо решить сразу несколь­ко задач: в последней тренировке уточнить спортивную форму каждого, не перегрузить спортсмена, дать ему до­статочно времени для отдыха, чтобы он успел полностью восстановиться, и еще очень желательно, чтобы это сво­бодное время не было пустым.

Я делюсь этими опасениями с тренером, но он успока­ивает меня тем, что все продумано. Утром будет трениров-

164

Проклятие профессии

Погоня

165

ка, а вечером — кино. Но кино сорвалось и получилось так, что ребята «проболтались» практически весь день. Ничего не предложили мы им взамен, и постепенно, кто в одиночку, кто — группами, разбрелись кто куда.

Да, это был брак в нашей работе. У нас, и в этом я виноват тоже, не было точного плана проведения этого важного предсоревновательного дня. А план — это поря­док в жизни человека и в его психике, которая, как изве­стно, отражает жизнь.

Весь день меня мучило одно — сохранится ли у ребят тот настрой, который был вчера?

День приближается к концу, а как узнать, что про­исходит с человеком? Что скрыто за невозмутимым вы­ражением лица, за вежливой улыбкой? Сегодня, когда я не видел спортсмена в деле, день малоинформативный для меня. Но впереди опрос, и я очень надеюсь на него. Среди приготовленных вопросов есть такой: «Настрой сохраняем? »

И что бы спортсмен ни ответил мне, я все равно узнаю истину, и основанием для ее диагноза будут на этот раз не сами слова, а то, как они будут сказаны, с какой интона­цией, с какой уверенностью в голосе, не отведет ли глаза человек, когда, задав вопрос, я внимательно посмотрю ему в лицо.

И снова Шота Окропирашвили успокаивает меня, когда я слышу от него:

— Максимыч, все в порядке. — Сказал он это спокой­ но и уверенно, и не отвел глаз, и еще — успокаивающе тронул меня рукой за плечо.

Да, ветераны были на месте в час отбоя. И опрос прохо­дил совсем не так, как в первые дни. После обсуждения оценки проведенного дня мы переходили на другие темы — на темы жизни, темы нефутбольных проблем.

Но в номере Мачаидзе тревога вернулась.

— Ну, как, Манучар, сегодня?

• «Четверка», — отвечает он.

• Почему?

• Настроение плохое.

• А что случилось?

Сижу без дела. И мысли всякие невеселые.

Да, это следствие того, что у человека много свободно­го времени, и он активизирует свой мыслительный про­цесс. Человек много думает о том, о чем лучше не думать в этот день накопления сил и положительных эмоций.

Но еще более опасным врагом может быть память че­ловека! Многое может приказать себе человек, но не может приказать одного: забыть! Забыть то, что у него на сердце, забыть тех, разлука с кем стоит ему очень дорого. Сколько я видел тоскующих глаз спортсменов, находящихся вдали от дома, особенно тех, у кого далеко жены и дети. Попро­буйте успокоить их! Это почти невозможно. Есть один путь — как-то отвлечь. Поэтому и надо было занять сегод­няшний, свободный от нагрузки день мероприятиями и — предел мечтаний — провести его интересно.

Но мы не смогли решить эту задачу, и получился от­дых, от которого можно только устать.

Мы продолжаем разговор с Манучаром. Говорим о жизни, о религии, о космосе, о вселенной. Футболист го­ворит:

— Я сейчас читаю Иммануила Канта. Он говорит, что мир непознаваем. И так же трудно доказать, что Бог есть, как и то, что его нет.

И потом он спрашивает:

— А у Вас никогда не бывает страха смерти?

И выходя из номера, я сказал себе: «Вот до каких проблем дошел человек в своих раздумьях в день, когда мы ему дали время для отдыха, но об отдыхе не позаботи­лись».

Спешу к другим. Боюсь, что все уже спят, и я не успею опросить их. Все наоборот: двери открыты, никто еще не ложился, а некоторых нет в гостинице. «И это следствие "отдыха"», — говорю я себе.

Теймураз Цнобиладзе лежит и смотрит телевизор. Се­годня перед матчем дублеров я впервые делал ему «сеанс погружения*. Он стал спокойнее и потом, перед началом игры, подошел и сказал:

Я хочу после игры с Вами поговорить. Что-то я вообще нервничаю.

166

Проклятие профессии

Погоня

167

Я помню эту его фразу, поэтому и зашел к нему, хотя дублеров не опрашиваю в конце дня, просто не успеваю. Но к Теймуразу я обязан зайти, хотя бы для того, чтобы сказать:

— Извини, но до завтрашнего матча я занят с основ­ным составом. А потом мы с тобой поговорим. . — Да-да, конечно, — отвечает он.

Около двенадцати ночи, а шесть человек я так и не нашел в гостинице. А ведь завтра такой матч...

Да, снова решающий матч. Утром команда садится в автобус, чтобы поехать в парк на зарядку. Я сижу рядом с Шелия и думаю: «Всех ли я обо­шел, не упустил ли кого-нибудь?* Я не могу войти в автобус и громко сказать:

— Надо хорошо размяться! Это будет ошибкой, потому что это неадекватно моему образу, который в сознании спортсменов утвердился как образ человека, с которым молено поговорить тихо, пого­ворить о личном, интимном, и даже о самом сокровенном. И сегодня я вышел на зарядку пораньше, чтобы по очереди успеть каждому тихо сказать:

— Надо хорошо поработать сейчас, ведь вчера нагруз­ ки фактически не было.

И поработали хорошо. Вова Шелия, садясь рядом со мной, сказал:

— Даже ускорились несколько раз.

На обратном пути, будь то с игры или с тренировки, мы с ним беседуем. Но когда едем «на работу», я молчу, боюсь «сбить с настроя». Чтобы не обижать и не напря­гать его своим молчанием без причины, эту «причину» готовлю заранее. Когда автобус трогается, открываю кни­гу или журнал и говорю:

— Вова, ты не против, если я почитаю? И вижу, как он облегченно соглашается.

Да, ему нужно помолчать, но как-то неловко предложить:

— Давайте помолчим.

И чтобы освободить его от этой «нагрузки», я беру инициативу «организации молчания» на себя.

Да, умение молчать — тоже непростая штука.

А сейчас, после зарядки, когда он «сделал свое дело», я предлагаю ему подумать об аспирантуре.

Говорю:

• Институт ты закончил. Обязательно должно быть что-то кроме футбола. Ты согласен?

• Да, — отвечает он.

Таким образом я строю перспективные отношения со спортсменом. Очень важно для моей работы, чтобы спортсмен не считал меня «временным» человеком в своей жизни.

А с Манучаром мы решили вместе после окончания сезона поехать в Москву на турнир фигуристов, где меня ждет Лена Водорезова, с которой я начал работать в прошлом году. Перспективы отношений имеют большое значение в жизни спортсмена, который постоянно меня­ется в зависимости от достигнутых результатов. И пото­му особенно дороги спортсмену люди, с которыми он связан постоянно, прочно, независимо от своих спортив­ных результатов. Особенно важно это для ветерана, пер­спективы которого чаще всего не очень ясны.

После завтрака обхожу номера. Начинаю, как всегда, с вратаря и застаю у него компанию играющих в карты.

Спортсмены часто спрашивают меня, как я отношусь к картам? И я не сразу отвечаю, потому что вижу в этом «феномене» и плюсы и минусы.

Я не против карт по двум причинам:

1. За картами быстро проходит время, а это, как изве­ стно, в день игры немаловажный положительный факт.

2. Карты — азартная игра, и значит, сам процесс игры этот азарт сохраняет и даже усиливает.

Но я и против карт. Потому, что в большинстве случа­ев играют на деньги (без денег неинтересно, то есть нет того азарта). И, во-вторых, в картах почти все зависит от карт. А значит, это игра несправедливая.

168

Проклятие профессии

Погоня

169

Эти свои соображения я обычно излагаю в ответ на вопрос о картах. И всегда добавляю, что чисто интуитивно считаю карты чем-то нечистым, по своему духу неблаго­родным делом, занятием, не украшающим мужчину. И потому сам в карты не играю.

Многого я еще не осмыслил в спорте, но кое в чем убежден абсолютно. В частности, в том, что спорт по сво­ему духу, по самой задумке прежде всего благороден!

И очень хорошо подчеркнул это один никому не изве­стный тренер, когда в моем присутствии он сказал своим ученикам — юным боксерам:

— До соревнований еще два часа. Идите погуляйте. Поговорите о чем-нибудь постороннем, о женщинах. Толь­ ко без пошлостей.

А когда ребята ушли, я подошел к тренеру и спросил:

— А почему Вы сделали акцент на словах: «только без пошлостей»?

И он ответил твердым голосом человека, абсолютно убежденного в том, что он говорит:

— Потому, что это неблагородно! А боксер должен быть благородным.

Это было лет пятнадцать тому назад, но я запомнил все в том разговоре: и лицо тренера, и каждое его слово, и его глаза. Это осталось у меня в памяти как воспоми­нание о встрече с человеческой чистотой. И чем больше я работаю в спорте, тем больше соглашаюсь с ним: преж­де всего все должно быть благородно, это — один из источников той красоты, которую я вижу в личности спортсмена, в процессе его борьбы с противником, нет, не с противником, а просто с другим человеком, а в идеале — с другом, ведь в словах «друг» и «другой» один корень.