16

16. Род, число, падеж существительного. Понятийные категории определенности-неопределенности, одушевленности-неодушевленности, таксиса.

Имя существительное выражает грамматическое значение предметности. Историческим ядром существительных были названия предметов в прямом, физическом смысле (слова вроде «камень, копье», названия животных, растений и людей и т.п.). Затем развились существительные с «непредметными» значениями – названия отрезков времени (вроде «день, год»), свойств в отвлечении от их производителей («бег, рост»), отношений («связь, зависимость») и т.д. Существительное имеет свои обязательные категории. (термин «обязательные» ввел Якобсòн).

Род —грамматическая категория, свойственная разным частям речи и состоящая в распре­де­ле­нии слов или форм по двум или трём классам, традиционно соотносимым с признаками пола или их отсут­стви­ем; эти классы принято называть мужской, женский, средний род. Класси­фи­ци­ру­ю­щая категория для существи­тель­ных, анафорическая — для местоимений 3‑го лица един­ствен­но­го числа (см. Анафо­ри­че­ское отношение), словоизменительная (синтакси­че­ская) — для остальных частей речи. Род смыкается с именными классами как разно­вид­ностьсогласовательных классов.

Семантические основания родовой классификации ещё более размыты, чем в именных классах. Лишь в части существи­тель­ных можно видеть отражение реальных половых различий (названия людей и некоторых животных, ср. «брат» — «сестра», «царь» — «царица», «жере­бец» — «кобылица», лат. lupus — lupa ‘волк’ — ‘волчица’ и т. п.). Отсутствие чётких формальных показателей рода у существи­тель­ных (в индоевропейских языках можно говорить лишь о преобладании в женском роде основ на -a, в мужском роде — основ на -o) привело к образованию промежуточных классов слов, которые ещё в античных грамматиках называли общим родом (греч. κοινά), ср. рус. «сирота», «неряха», греч. ὁ ἵππος ‘конь’ — ἡ ἵππος ‘лошадь’, иобоюдными (греч. ἐπίκοινα) — рус. «собака», греч. ἡ χελιδών ‘ласточка’, нем. (die Maus ‘мышь’ и т. д. Особенность этих классов в том, что они содержат имена формально одного рода, но приложимы к лицам (особям) обоего пола. Разница между ними проявляется в согласовании, которое вообще считается главным показателем рода (синтак­си­че­ский критерий определения рода);морфологический критерий (оформление имени и разные типы склонения) не даёт такого однозначного определения рода, как синтаксический. В синтаксическом плане имена общего рода имеют двоякое согласование, в зависимости от пола лица (особи), к которому они относятся (ср. «сосед такой неряха»​/​«соседка такая неряха»), а именно обоюдного рода — одну согласовательную модель (ср. «он/она сущий хорёк»); существи­тель­ные общего рода выступают в предложении в виде согласуемых предикатов, а существи­тель­ные обоюдного рода — в виде несогласуемых.

Категория рода — характерная черта грамматического строя индоевропейских языков, хотя они отражают разную степень сохраняемости рода, что находится в прямой зависимости от устойчивости синтетизма в системе словоизменения. Древние языки (авестийский, санскрит, греческий, латинский) демонстрируют трёхродовую систему, но в хеттском — 2 рода: общий (одушевлённый) и средний, что иногда трактуется как более древнее состояние. В современных языках встречаются как трёхродовые системы (например, в славянских языках и в немецком языке), так и двухродовые (в романских, иранских). Развитие аналитизма в английском языке привело к разрушению словоизменения и утрате родовых противопоставлений в именах, род превратился в скрытую категорию (см. Скрытые категории), обнаруживаемую только через анафорические местоимения he, she, it (‘он’, ‘она’, ‘оно’). Значительно разрушен род в иранских языках (в некоторых утрачен полностью), что также связано с развитием аналитизма; в скандинавских языках трёхродовая система преобразовалась в двучленную по признаку одушевлённости​/​неодушевлённости. Функция различения рода часто переходит от флексии к артиклю, как в немецком языке (der — die — das) или романских (франц. un — une, le — la), но возможна вторичная морфологизация рода, как в испанском, где сформировался значительный пласт слов с аффиксальным различением мужского и женского рода (ср. hermano ‘брат’ — hermana ‘сестра’, cabrón‘козёл’ — cabra ‘коза’ и др.).

Паде́ж — грамматическая категория имени, выражающая его синтаксические отношения к другим словам высказывания или к высказыванию в целом, а также всякая отдельная граммема этой категории (конкретный падеж).

Падеж существительного обычно отражает его способность выступать в качестве подчи­нён­но­го члена отношения управления. Синтаксическая зависимость от управ­ля­ю­ще­го слова, как правило, указы­ва­ет на функционирование существи­тель­но­го в роли актанта, запол­ня­ю­ще­го валентность того или иного предиката. Основная семанти­че­ская функция субстан­тив­но­го падежа состоит в выражении смыслового отношения предмета, обозна­ча­е­мо­го данным существи­тель­ным, к предметам или явле­ни­ям, выража­е­мым управляющим словом. Иногда (например, в «падежной грамматике» Ч. Филмора) термином «падеж» обозначают соответ­ству­ю­щие смысловые отноше­ния — так называ­е­мые семанти­че­ские роли аргументов. Это особое, семанти­че­ское, понимание термина «падеж», рассма­три­ва­ю­щее падеж безотно­си­тель­но к способу выражения, противо­по­став­ля­ет­ся традици­он­но­му, «формальному» понима­нию, ориен­ти­ру­ю­ще­му­ся при выделении падежей на опреде­лён­ные внешние различия, соответ­ству­ю­щие смысловым (или синтакси­че­ским) различиям хотя бы в части рассма­три­ва­е­мых случаев. Традиционное понимание требует, кроме того, чтобы внешние различия между падежами выража­лись морфо­ло­ги­че­ски­ми сред­ства­ми, в пределах самих словоформ. При таком «узко­фор­маль­ном» понима­нии, по опреде­ле­нию А. А. Зализняка, в качестве падежных форм допу­с­ка­ют­ся только цельные слово­фор­мы, и два падежа признаются различными лишь в том случае, если хотя бы у части склоняемых слов им соответствуют внешне различные словоформы. Таким образом, падеж в традиционном понима­нии представляет собой слово­из­ме­ни­тель­ную категорию; наличие в языке категории падежа свиде­тель­ству­ет о синтетизме. Однако ряд языковедов (напри­мер, С. Е. Яхонтов) считает возмож­ным гово­рить о так называ­е­мых аналитических падежах; в этом случае падежными формами могут считаться сочетания существи­тель­ных с предлогами, после­ло­гами или даже существи­тель­ные в опреде­лён­ной синтакси­че­ской позиции (в языках с твёрдым порядком слов).

Иногда термин «аналитический падеж» употребляется для обозначения случаев, когда падеж выража­ет­ся не в пределах самого существи­тель­но­го, но в пределах словоформы согласуемого с ним слова: ср. нем. dem Lehrer ‘учителю’ (определ.), ein-em Lehrer ‘учителю’ (неопредел.), mein-er Mutter ‘моей матери’ (род. п.), рус. «тёпл-ого пальто» и т. п.

«Флективный» падеж, т. е. падеж в наиболее строгом, узкоформальном понимании, выража­ет­ся в языках мира, как правило, сегментными аффиксами — суффиксами или окончаниями. Известны, однако, примеры выражения падежа значащими чередо­ва­ни­я­ми, или апофониями (в современном ирланд­ском языке), меной тонов (например, в языке кипсигис, Кения).

В агглютинативных языках (см. Агглютинация) падеж выража­ет­ся автономно, с помощью специ­аль­ных аффиксов, а во флективных языках — кумулятивно (слитно с граммемами числа), при помощи флексий.

Конкретный падеж представляет собой специфическое для данного языка соответствие между набо­ром синтакси­че­ских (или семанти­че­ских) функций существи­тель­но­го и набором морфо­ло­ги­че­ских показа­те­лей. Однако если два падежа двух разных языков достаточно сходны по набору основных функций, то они обычно получают одно и то же название.

Внутренняя форма термина «падеж» (калька с греч. πτῶσις и лат. casus — падение), так же как и терминов «склонение», «флексия» («сгибание»), отражает представление о слово­из­ме­не­ниикак о иерархической системе форм; одна из форм — назывной падеж — мыслится как главный, «исходный», «прямой» падеж, а остальные — как отклонения от него. Назывной падеж, выполняющий функцию называния предмета вне контекста (остенсивного опреде­ле­ния), выступает как показатель синтакси­че­ской независимости слова в составе заглавий, вывесок и т. п. В языках номинативного строя назывную функцию выполняет номинатив (имени­тель­ный падеж), в языках эргативного строя — абсолютив; в отличие от назывного, прямого, падежа, остальные падежи парадигмы квали­фи­ци­ру­ют­ся как косвенные. В другой терминологии, однако, прямыми падежами считаются стандартные способы кодирования агенса и пациенса (т. е. именительный и винительный падежи), остальные падежи в этом случае считаются косвенными.

Богатая и разветвлённая номенклатура падежей, применяемая в современных грамматических описа­ни­ях, базируется на основных семанти­че­ских и синтакси­че­ских функциях этих падежей. Каждой функции соответствует некоторый падеж, выступающий в качестве стандартного способа выражения (т. е. «основного», «типового», «прямого» показателя) данной функции. Так, в эргативных языках един­ствен­ный актант непереход­но­го глагола передаётся так же, как пациенс переходного глагола, — абсолю­ти­вом, а агенс переходного глагола — эргативом. В языках номинативного строя един­ствен­ный актант непереход­но­го глагола стандартно выража­ет­ся так же, как агенс переходного глаго­ла, — номинативом (падежом подлежащего); пациенс переходного глаго­ла — аккузативом (падежом прямого дополнения).

Падеж, выражающий приименное субстантивное опреде­ле­ние в составе именной группы, назы­ва­ет­ся генитивом. Существуют стандартные способы падежного выраже­ния различ­ных простран­ствен­ных значений, ролей бенефицианта, сопроводителя, инстру­мен­та и др.

Роль бенефицианта, или реципиента, получателя, т. е. лица, получающего что-либо в результате действия, осуществляемого агенсом, выполняется дативом (дательным паде­жом): ср. «Мудрому дай голову, трусливому дай коня...»; обычно тот же падеж выража­ет роль адресата, получателя информации. Роль экспериен­це­ра — лица, восприни­ма­ю­ще­го что-либо или испытывающего какое-либо чувство, выража­ет аффектив, или аффективный падеж (например, в некоторых андийских языках; ср. годоберин. ди-ра биъида, гьаъа, алъа ‘я знаю, увидел, услышал’). В ряде языков экспериенцер стандартно передаётся дативом (например, в грузинском языке) или номинативом (ср. «Я не люблю фатального исхода»).

Роль орудия, инструмента, используемого агенсом для воздействия на другой предмет, выража­ет­ся инструменталисом, или творительным падежом: ср. «Что написано пером, того не вырубишь топором»; инструменталис нередко выража­ет также роли агенса в пассивных конструкциях (ср. «человек, обуреваемый страстями») и имущества в «наделительных» конструкциях (с глаголами «снабжать», «награждать», «кормить» и т. п.; ср. «Соловья баснями не кормят»). Роль сопрово­ди­те­ля, т. е. лица, выполняющего какое-либо действие совместно с агенсом, выража­ет­ся комитативом, или социативом (например, в финском, баскском и др.; ср. фин. Naapurimme tuli vaimo-inensa ja laps-inensa ‘Наш сосед пришёл с женой и детьми / или: с женой и ребёнком’); в ряде языков функцию комитатива берёт на себя инструменталис (ср. ведийское devó devébhir ā́ gamat ‘Пусть бог придёт с богами’).

Пространственные значения, выражаемые падежами, организованы в систему по двум основ­ным пара­ме­трам — двигательному и ориентирующему. Среди ориентирующих выделя­ют­ся значения внутрен­не­го​/​внешнего расположения, верха​/​низа, вертикаль­но­сти​/​наклон­но­сти, перед­ней​/​задней сторо­ны, близо­сти​/​дальности и др. Среди двигательных значений выделяются направленность (в т. ч. прибли­же­ние и удаление)​/​ненаправлен­ность, контакт­ность​/​неконтакт­ность и ограничен­ность​/​неограни­чен­ность движе­ния. Так, например, в некото­рых диалектахлитовского языка употреб­ля­ют­ся 4 разно­вид­но­сти местного падежа: инессив (нахождение в каком-либо месте: miškè ‘в лесу’), иллатив (вхождение куда-либо: miškañ ‘в лес’), адессив(пребывание возле чего-либо: miškiẽp ‘у леса’) и аллатив (направление куда-либо: miškop ‘к лесу’). Значение удаления от внешней стороны​/​изнутри чего-либо выража­ет­ся в ряде языков при помощи аблатива и элатива. Транслатив выража­ет значение изменения располо­же­ния, переме­ще­ния, а также изменения качества или состояния («Он стал царём» в противо­по­лож­ность эссиву «Он был царём»).

Стандартный способ выражения парциального значения, т. е. значения части по отноше­нию к целому, — партитив, или частичный падеж. В русском языке партитив является морфо­ло­ги­че­ски несамостоятельным падежом (по терминологии Зализняка), омонимичным либо родительному падежу («купи чернил»), либо дательному падежу («купи сыру, чаю...»).

Роль обращения, т. е. обозначения предполагаемого адресата речевого акта, выража­ет­ся вокативом, или звательным падежом. Прагматическая нагрузка вокатива способствует его семанти­че­ской и синтакси­че­ской изолированности от остальных членов падежной системы. В русской разговор­ной речи вокативную функцию выполняют вокативные формы типа «мам!», «пап!», «Вань!» и т. п.

В концепции Р. О. Якобсона стандартные способы кодирования агенса, пациенса и приименного атрибу­та (для русского языка соответ­ствен­но именительный, винительный и родительный падеж) квали­фи­ци­ру­ют­ся как «полные» падежи, сигнализирующие о централь­ной, магистральной позиции существи­тель­но­го в семантико-синтакси­че­ской перспек­ти­ве высказывания. Им противо­по­став­ля­ют­ся «периферийные» падежи (датель­ный, твори­тель­ный, предлож­ный), сигнализирующие о периферий­но­сти положения имени относительно основного содержания высказывания. Различение полных и периферийных падежей соответ­ству­ет различению синтакси­че­ских («грамматических», «абстракт­ных») и семанти­че­ских («смысловых», «конкретных») падежей в концепции Е. Куриловича, усматри­ва­ю­ще­го первичную функцию синтакси­че­ских падежей в выражении дополнения (управляемого члена), а первичную функцию семанти­че­ских падежей — в выражении обстоятельства («наречного» члена). Граница между синтакси­че­ски­ми и семанти­че­скими функциями падежа не является ни резкой, ни абсолютной; говоря о тех и других, обычно имеют в виду преобладание тех или иных свойств, а также тенденцию данного падежа оформлять «сильноуправляемые» или «слабоуправляемые» члены предложения (А. М. Пешковский, Ю. Д. Апресян).

Трактовка актантных функций падежа как синтакси­че­ских (а обстоя­тель­ствен­ных — как семанти­че­ских) относится лишь к актантным падежам, находящимся в синтакси­че­ском контрасте. Если же актантные падежи занимают тождественную позицию (например, винительный и родительный падежи в позиции прямого дополнения), они могут становиться членами семанти­че­ской оппозиции: ср. смысло­вое различие между «предметным» (количе­ствен­но опреде­лён­ным) и «веществен­ным» (неопреде­лён­ным) представлением объекта в парах типа «принёс конфеты» — «принёс конфет».

Падеж согласуемых слов (например, прилагательных, числительных, причастий) представ­ля­ет собой согласовательную грамматическую категорию — согласовательный падеж в противо­по­лож­ность рекционному (связанному с управлением) падежу суще­стви­тель­ных: изменение по падежам для согласу­е­мых слов, обычно выполняющих роль атрибута по отношению к некоторому существи­тель­но­му, — результат согласования с главенствующим существи­тель­ным, стоящим в том или ином рекцион­ном падеже.

Абсолютной границы между рекционными и согласовательными падежами нет, так как падеж существи­тель­но­го может быть согласовательным (например, в позиции прило­же­ния: ср. «у Иванушки-дурачка»), а падеж прилагательного — рекционным (например, в позиции сказу­е­мо­го: ср. «Если хочешь быть красивым, поступи в гусары»).

В древнегрузинском языке существительное в функции приименного атрибута оформ­ля­ет­ся генити­вом (рекционным падеж), но в то же время принимает и падеж главен­ству­ю­ще­го существи­тель­но­го (согласовательный падеж): ср.: saxel-man mam-isa-man ‘имя отца’, где isa — показатель генитива, а man — эргатива; saxel-ita mam-isa-jta ‘именем отца’, где ‑ita/‑jta — показатель инструменталиса и т. п. Некоторую аналогию представляют русские притяжательные прилага­тель­ные типа «отц-ов» («отц-ов-а», «отц-ов-у»...), «мам-ин» («мам-ин-ого», «мам-ин-ому...»), где притяжательные суффиксы ‑ов-, ‑ин- аналогичны показателям рекционного генитива, а флексии ‑ø, ‑а, ‑у, ‑ого, ‑ому — показателям согласо­ва­тель­ных падежей (ср. такжепросторечное «ихний», «ихнего»...).

Количество согласовательных падежей может не совпадать с количеством рекционных. Так, в ряде дагестанских языков прилагательные и числительные имеют всего 2 согласо­ва­тель­ных паде­жа — прямой и косвенный. Атрибут ставится в прямом падеже, если опреде­ля­е­мое стоит в абсолютиве; в противном случае (т. е. если опреде­ля­е­мое стоит в одном из многочисленных косвенных падежей) атрибут ставится в косвенном падеже. Обратная ситуация имеет место в том случае, когда существи­тель­ное имеет «вырожденную» парадигму склонения с омони­мич­ны­ми формами падежей, а падеж атрибута приобре­та­ет дифферен­ци­ру­ю­щую функцию: ср. «чёрн-ый кофе», «чёрн-ого кофе»... и т. п.

Категория падежа выражается с помощью аффиксов либо с помощью аналитических средств – предлогов (или послелогов) и порядка слов. Впрочем, многие лингвисты называют падежами только «синтетические» падежи, выраженные аффиксацией. В принципе категория падежа многочленна, хотя система аффиксального выражения падежа может состоять всего из двух членов (например, в англ.существительных: общий падеж с нулевой флексией –s), а может и вовсе отсутствовать. Содержание кат. падежа составляют разнообразные отношения между существительными и другими словами в предложении, своеобразно отражающие отношения между реальными предметами, предметом и действием и т.д. Это могут быть отношения, обусловленные логическими и структурными схемами предложения (сюда входят значения субъекта действия, прямого объекта, объекта-адресата, орудия действия и др.), либо пространственные отношения и иные отношения. В русском языке пространственные отношения передаются в основном аналитически, предложными сочетаниями, но в финском и эстонском они выражаются окончаниями специальных местных и направительных падежей – инессива (пребывание внутри), иллатива (движение внутрь), аллатива (движение к) и некоторых других. Еще более сложную систему местных падежей имеют дагестанские языки. Так, в лакском и табасаранском языках число флективных падежей доходит до сорока. Во многих языках для падежей характерна многозначность: в одном падеже совмещаются различные функции, например, в русском творительном – значения орудия (пишу пером) и переносно «образа действия» (пишу небрежным почерком), значение так называемого предикативного падежа («его выбрали председателем, «он был еще ребенком») и ряд других.

Категория числа - грамматическая категория, выражающая количественные характеристики предметов мысли. Грамма­ти­че­ское число — одно из проявлений более обшей языковой категории количества (см.Категория языковая) наряду с лексическим проявлением («лексическое число»), таким, как числительные или как количественные обозначения в других частях речи (ср. «сотня», «един­ствен­ный», «много», «полно» и т. п.). Как независимая грамма­ти­че­ская категория число свой­ствен­но существи­тель­ным и личным местоимениям (иногда и местоименным существи­тель­ным «кто», «что»), остальные лексико-грамматические разряды слов имеют синтакси­че­скую категорию числа: формы числа у них согласуются с формой существи­тель­но­го и личного местоимения. Не во всех языках такое согласование обяза­тель­но; в аналитических языках (см. Аналитизм) с разрушенной системой флексий согласование по числу может быть спора­ди­че­ским (например, ванглийском языке прилагательные и местоимения не согласуются, ср. my son ‘мой сын’ — my sons ‘мои сыновья’, в глаголе согласование есть только в составных формах с глаголом be ‘быть’ и в 3‑м лице един­ствен­но­го числа, где аффикс ‑s выражает одновременно лицо и число, ср. I am reading ‘я читаю’ — we are reading ‘мы читаем’, he sleeps ‘он спит’ — they sleep ‘они спят’).

Наиболее простая структура категории числа — бинарная (противопоставление единич­но­сти и множе­ствен­но­сти), она же наиболее распространена. Но есть системы, содержащие также двой­ствен­ное (изредка — тройствен­ное, четверное) число. В суще­стви­тель­ных такие формы числа склонны к исчезновению, слиянию с единственным или множественным числом; например, вдревнерусском языке было двойственное число (дъвѣ руцѣ, род./местный п. дъву руку, дат./тв. п. дъвѣма рукама), которое оставило следы в украинском диалектном дві руці (‑і < ‑ѣ) и в русскихформах типа «ряда́» (дв. ч. дъва ряда́, ср. мн. ч. три ряди) и т. д. В некоторых языках двойственное число представлено только в личных местоимениях, напри­мер в хануноо (Филиппины): mih ‘мы’ (эксклюзив) — tah ‘мы’ (дв. ч.) — tam ‘мы’ (инклюзив). В тех языках, где есть синтетическое склонение, категории числа и падежа тесно пере­пле­та­ют­ся, так что один показа­тель выражает обе категории (в латин­ском, древне­гре­че­ском, санскрите, ряде славянских языков и др.). Число может совме­щать­ся с родом и классными различиями, как в банту языках, где почти каждый лексический класс представлен двумя грамматическими — сингулярным и плюральным (ср. лексический класс «люди» в ганда: omu-lenzi ‘мальчик’ — aba-lenzi ‘мальчики’) или встарославянском, где роды имеют особые числовые парадигмы для един­ствен­но­го, двой­ствен­но­го и множе­ствен­но­го числа: стол — стола — столи, село — селѣ — села, жена — женѣ — жены; напротив, в современ­ном русском языке во множественном числе родовые различия стираются.

Способы выражения числа определяются особенностями языкового типа; при этом наблю­да­ют­ся как обязательное, так и факультативное выражение числа. В тех языках, где число —морфо­ло­ги­че­ская согласовательная категория, его выражение образует грамматический плеоназм (так в синтетических индоевропейских языках). В некоторых языках используются служебные слова, например артикли (нем. der, die, das / die) или специальные частицы, как в таити [mau — показатель неопреде­лён­ной множе­ст­вен­но­сти, ср. e mau fare ‘(какие-то) дома’, na, nau, tau — ограниченная множественность, ср. na mata ‘глаза’]; внутренняя флексия (ср. араб. raʤulun رجل ‘человек’ — riʤālun رجال ‘люди’); редупликация (индонез. orang-orang ‘люди’). Но часто показатель множественного числа опускается, если значение ясно из контекста, например: венг. ember ‘человек’ — emberek ‘люди’, но tíz ember ‘десять человек’, sok ember ‘много людей’; индонез. orang ‘человек’ — banjak orang ‘много людей’.

Формы числа имеют различные значения. Для единственного числа выделяются 3 семан­ти­че­ских типа: 1) единичность (основное значение), 2) общность (ср. «Собака — друг человека»), 3) внепарность по числу — singularia tantum, вещественные и абстрактные («нефть», «тепло» и т. п.); особую группу в сфере грамматической сингулярности образуют собирательные имена (см.Собирательности категория). Для множественного числа выделяются 5 семантических типов: 1) дискретное множе­ст­вен­ное число (основное значение); 2) собирательное множество («враги», «друзья»); 3) дистрибутивное множество — тип, представленный, например, в языке папаго (один из юто-ацтекских языков) и означающий дисперсионное множество, не локализованное в одном месте (времени), в отличие от простого плюрального, означающего нахождение более одного денотата в определённом месте (или в определённый момент времени); 4) репрезентативное множество — означает группу лиц, называемую по одному из её представителей, ср. япон. Судзуки-тати ‘Судзуки и его товарищи’, англ. the Browns ‘Брауны’ (супруги, семья); к этому типу примыкает и так называемое приблизительное множество (например, «восьмидесятые годы»); 5) множе­ствен­ное число величия, вежливости («мы» — в королевских и царских документах, рус. вежливая форма «Вы», нем. Sie).

Дискретное множественное число может развиваться из собирательного как более древне­го типа. Грамматическое отношение между множественным числом и един­ствен­ным числом способно стираться в результате лексикализации множе­ствен­но­го числа, ср. семанти­че­ское расхождение таких форм, как «вино» — «ви́на», «гонка» — «гонки», «бег» — «бега», «схват­ка» — «схватки», «грязь» — «грязи» и т. п.

Категория определенности/неопределенности - одна из категорий семантики высказывания, (обычно выражаемая артиклем, который может быть служебным словом, как в английском, французском, немецком, древнем и современном греческом, арабском, или же аффиксом — как определенный артикль скандинавских языков, румынского, болгарского, албанского). Неопределенность может выражаться отсутствием артикля (например, в болгарском) или специальным неопределенным артиклем. В языках, не имеющих определенности/неопределенности как развитой грамматической категории, выражение соответствующих значений могут брать на себя другие грамматические категории, например категория падежа (ср. выпил воды—выпил воду). Функция её — актуали­за­ция и детерми­ни­за­ция имени, демонстрация его единственности в описываемой ситуации (опре­де­лён­ность) либо выражение его отношения к классу подобных ему феноменов (неопре­де­лён­ность

Средства выражения О.—н. к. присущи всем языкам, но типология этих средств неодина­ко­ва: О.—н. к. различается от языка к языку по своей внутренней структуре и функциональной семантике средств выражения. В ряде языков существуют специальные показатели опре­де­лён­ности — неопре­де­лён­но­сти актуализируемого имени — артикли (англ. the — a; нем. der — ein;франц. le, la — un, une и т. д.), в соответствии с чем различаются артиклевые и безартиклевые языки. Наиболее распро­стра­не­на троич­ная система: опре­де­лён­ный артикль — неопре­де­лён­ный артикль — нулевой артикль. Однако в типо­ло­ги­че­ских и контрастивных описаниях необходимо учитывать при сопоставлении все средства выражения О.—н. к. в целом, а не только способы передачи артикля в безартикле­вых языках.