Рукописи

Творчество вагантов по преимуществу анонимно, их стихи рассеяны по монастырским рукописям. Самые значительные рукописи – «Кембриджская рукопись» и «Carmina Burana» («Бейренские песни» – от названия монастыря Бенедикт Бейрен, где была найдена эта рукопись XIII в.).

Стихи, помещенные в «Кембриджской рукописи», М. Л. Гаспаров называет «предвагантскими». Эта рукопись XI века включает 50 стихотворений, самое раннее из которых датируется 948 годом, а самое позднее 1039 годом. В антологию включены стихотворения разного содержания, которые составитель тематически сгруппировал: открывается рукопись стихами религиозного содержания, затем следуют стихотворения придворные, далее стихотворные новеллы и анекдоты (например, «Снежное дитя»), а затем стихи о любви и весне. М. Л. Гаспаров отмечает: «Главным новшеством в содержании “Кембриджских песен” является любовная тематика. В прежних известных нам осколках монастырской светской поэзии она еще начисто отсутствовала. Здесь она появляется впервые, и не без сопротивления: несколько стихотворений кембриджской рукописи тщательно вымараны кем-то из ее средневековых читателей (по обрывкам слов видно, что это были именно любовные стихи. <…> Источник этой тематики – конечно, народная поэзия, и притом поэзия женская: едва ли не у всех европейских народов любовные песни – достояние прежде всего девушек и женщин».

Представители предвагантской поэзии, латинские поэты Раннего Средневековья были в основном клириками (священниками без прихода, монахами, оставившими монастыри). Состав вагантов обновляется в период Зрелого Средневековья, когда к ним присоединяются странствующие школяры. Тогда же изменяется и содержание поэзии вагантов. Бродячие поэты были образованнее ученых клириков Раннего Средневековья, но не отличались благонравием. «Школяры учатся благородным искусствам – в Париже, древним классикам – в Орлеане, судебным кодексам – в Болонье, медицинским припаркам – в Салерно, демонологии – в Толедо, а добрым нравам – нигде», – так писал о вагантах один из клириков в XIII веке.

Стихотворения вагантов периода Зрелого Средневековья известны преимущественно по сборнику «Carmina Burana». Известны эти стихотворения под названием «Буранские песни».

В рукопись XIII в. включены 200 произведений вагантов. Большей частью на латыни, хотя есть и несколько произведений на немецком языке. Эта рукопись была обнаружена в 1803 г., а опубликована в 1847 г. Собственно именно по ней, как наиболее полному сборнику поэзии вагантов, можно составить представление о тематике, проблематике, жанровом составе и новаторстве лирики вагантов.

Источники

Положение вагантов было в высшей степени непрочным: с одной стороны, ученость приобщала их к духовной и культурной элите Средневековья, с другой – на иерархической лестнице средневекового общества они стояли очень низко. Этой двойственностью определяются два источника поэзии вагантов. С одной стороны, это латинские переводы из Овидия и Аристотеля. Мастерство стихосложения и эрудиция вагантов берут начало в латинской учености. С другой стороны, ваганты близки к демократическим городским слоям по положению, по образу жизни. И это сближает творчество вагантов с городской литературой. На латынь переводятся жанры народной поэзии.

Двойственность положения вагантов в социальной системе средних веков повлияла и на жанровое многообразие их лирики. Наследие вагантов связывает книжную традицию с фольклорной и городской традицией. Это ведет к появлению новых литературных жанров и открывает пути для художественного эксперимента. Столкновение античных и библейских мотивов и образов с народными в сочетании со злободневно-сатирической интонацией ведет к расцвету жанра пародии.

Жанры

Объекты пародий вагантов – рыцарская лирика («Когда б я был царем царей...»), но чаще всего – жанры церковного красноречия («Исповедь» Архипиита Кельнского, вызвавшая множество подражаний в поэзии вагантов), церковные обряды («Всепьянейшая литургия») или же сами тексты Священного Писания («Евангелие от Марки серебра»). Ваганты обличали ложь и лицемерие монахов, призывая жить по законам естества, высмеивая аскетизм и усмирение плоти. Пародировали ваганты и жанр средневекового виденья («Апокалипсис Голиарда»). Рассказ о вселенской катастрофе завершается ъдесь иронией и смехом:

О, что узрел, что узнал я!.. Судейские

наши дела разбирали злодейские

Нашему миру – о, голод! о, мор!

вынесли смертный они приговор.

Не избежать никому наказания!

Сам я едва не лишился сознания,

но у меня эта жуткая весть

вдруг пробудила желание есть.

Ангелы Божьи в плащах одинаковых

дали отведать мне зернышек маковых,

в Лету меня окунули потом

и напоили каким-то питьем.

Тут я на землю упал, чтоб впоследствии

вам рассказать о грядущем к нам бедствии,

и приготовил пространную речь,

чтобы вас, грешники, предостеречь!

Ждет нас несчастие невероятное!..

Но говорю почему-то невнятно я:

знать, пересекши рубеж бытия,

крепкого слишком отведал питья!

Жанр жалобы воссоздает картины быта кочующих студентов. Но, даже сетуя на судьбу, ваганты не теряют оптимизма («Прощание со Швабией») или возможности улыбнуться («Разговор с плащом» Примаса Орлеанского). Жалобы вагантов проникнуты чувством уверенности в правильности выбранного пути, поскольку внутри братства вагантов создается утопия независимости, естественной и духовной свободы. Так, жалоба «Нищий студент» завершается ироническим пассажем:

К милосердию аббат

паству призывает,

а его бездомный брат

зябнет, изнывает.

Подари, святой отец,

мне свою сутану,

и тогда я наконец

мерзнуть перестану.

Иногда вагантская жалоба представляет собой парафраз традиционной жалобы девушки, жалующейся на неудачное замужество или разлуку с милым. В латинской поэзии интонации жалобы девушки были подхвачены в жалобах монахини на монастырское затворничество, на обманувшего возлюбленного («Жалоба монахини», «Жалоба девушки», «Монахиня»). Женская жалоба изображает безысходную картину, а жалоба ваганта заканчивается некоторым ироническим обобщением, открывающим обретение надежды. Например, «Разговор с плащом» Примаса Орлеанского, который ведется между двумя половинами души поэта: отчаявшейся и ищущей выхода, завершается такой репликой хозяина:

Я отвечаю плащу:

«Где же я денег сыщу?

Бедность – большая помеха

в приобретении меха.

Как мне с тобой поступить,

коль не могу я купить

даже простую подкладку?..

Дай-ка поставлю заплатку!»

Жанр диспута навеян в лирике вагантов конкретной университетской практикой. Традиционной формой университетских занятий были лекции. Антиподом лекции был диспут. Двое профессоров занимали две установленные в противоположных концах аудитории кафедры и вели ученый спор, студенты, собравшиеся на диспут, представляли интересы и того и другого ученого. Споры далеко не всегда оставались в границах приличий и нередко заканчивались потасовкой. Драматический накал диспута и стремились передать ваганты в соответствующем жанре лирики. Ваганты изображают спор двух половин души («Книги и любовь»), или же дебаты, посвященные проблеме предпочтения рыцаря или поэта-ваганта («Флора и Филида»). Источником этого спора выступает стихотворение Овидия о красавице, которая предпочитает воина поэту. В стихотворении «Флора и Филида» убедительно доказывает преимущество ваганта перед рыцарем:

Ждут красавицы от нас

точного ответа:

кто достойнее любви,

ласки и привета –

грозный рыцарь, что мечом

покорил полсвета,

или бесприютный сын

университета?

Ну, так вот вам мой ответ,

дорогие дети:

по законам естества

надо жить на свете,

плоть и дух не изнурять,

сидя на диете,

чтобы к немощной тоске

не попасться в сети.

Кто, скажите, в кабаках

нынче верховодит,

веселится, но притом

с книгой дружбу водит

и, в согласье с естеством,

зря не колобродит?

Значит, рыцаря студент

явно превосходит!

Спор, таким образом, переведен в философскую плоскость и разрешается в пользу поэта, который живет по законам естества.

Любовная лирика вагантов (жанр пасторали) имеет подчеркнуто земной, плотский характер. Ваганты, провозглашая раскрепощение плоти, свободу нравов, создают стихотворения вызывающие, рассчитывая эпатировать публику («Я скромной девушкой была...», «Добродетельная пастушка»). Концепция естественных простых человеческих радостей, оправдания естественных человеческих устремлений в любовной лирике вагантов предвосхищала этику и эстетику Возрождения.

Особое место в лирике вагантов занимает жанр стихотворной новеллы – баллады. Традиция обращения к этому жанру сложилась еще в «Кембриджской рукописи». Своеобразие баллады вагантов состоит в том, что она представляет собой пересказ античного мифа, чаще всего об Орфее, о Диане, об Энее и Дидоне и др. Ученая латинская баллада продолжала, таким образом, традицию, сложившуюся еще в позднелатинской поэзии периода кризиса и падения Римской империи.

Имена

Стихотворения вагантов большей частью анонимны. Традиционно выделяются исследователями два имени поэтов-классиков, сформировавших основные направления и жанровую систему в поэзии вагантов.

Гугон (Примас) Орлеанский – первый прославленный поэт-вагант. Дошедшие до нас стихотворения написаны между 1130–1140 гг. Умер поэт в 1160 г. По стихотворениям Примаса можно восстановить его скитания и даже воссоздать его биографию. Поэт много странствует в молодости, под старость его оставляют покровители, он находит приют в больнице, но оттуда его изгоняют из-за благородного поступка (поэт вступается за больного). Поэзия Примаса автобиографична, отличается вниманием к деталям и точностью в их воспроизведении.

Архипиит Кельнский – прозвище поэта. Настоящее его имя неизвестно, «поэтом поэтов» (архипиитом) он называл себя сам. По собственному признанию, он происходит из рыцарского рода («Я из рода рыцарей / вышел в грамотеи», – пишет Архипиит к «Послании к архиканцелеру Регинальду, архиепископу Кельнскому»). В школяры он пошел из любви к науке и искусству. Архипиит не упускает случая блеснуть в стихах эрудицией, продемонстрировать знание классических античных авторов и Священного Писания. Фактически подтверждены сведения всего лишь о пяти годах из жизни Архипиита 1161-1165 гг. В это же время написаны 10 дошедших до нас стихотворений. Образцом для подражания и жанровым эталоном стала «Исповедь» Архипииты Кельнского. Избирая основой жанр церковного красноречия, Арихипиит фактически опровергает жанровый канон. Вместо покаяния в грехах в своей «Исповеди» Архипиит утверждает правильность и привлекательность избранного им образа жизни:

Для меня стихи – вино!

Пью единым духом!

Я бездарен, как чурбан,

если в глотке сухо.

Не могу я сочинять

на пустое брюхо.

Но Овидием себе

я кажусь под мухой.

По такому же принципу опровержения канона строится «Проповедь Архипиита Кельнского».

Традиционный для вагантов мотив странствий находим в стихотворении «Просьба Архипиита по возвращении из Салерно»:

Здравствуйте! Слово привета

вам от бродяги-поэта.

Все вы слыхали, наверно,

про знаменитый Салерно.

С давних времен и поныне

учатся там медицине

у величайших ученых,

чтоб исцелять обреченных...

«Как бы мне, Господи Боже,

медиком сделаться тоже?»

И приступил я к ученью,

новому рад увлеченью...

Но оказалось: наука

горше, чем смертная мука,

и захандрил я безмерно

в том знаменитом Салерно.

Смыться решил я оттуда,

но одолела простуда.

Интонация Архипиита Кельнского совсем иная, чем у Гугона. Стихи Арихипиита лишены трагизма и мрачной иронии. Поэтическое творчество для Архипиита – способ выражения собственной неповторимой индивидуальности, утверждения правильности выбранного пути. Архипиит, даже признаваясь в греховной любви к Бахусу и Венере, ссылается на всеоправдывающие законы естества («Только чем, скажите мне, / Люди виноваты, / Если пламенем любви / Их сердца объяты»).

На протяжении XIII века поэзия вагантов пользовалась популярностью, но к концу XIV века ее уже забыли. Тем не менее, сатирические стихотворения вагантов, их религиозное и философское свободомыслие, их внимание к отдельной человеческой судьбе, автобиографизм их лирики в значительной степени выступали одной из предпосылок развития Ренессанса в Европе.