1853

щими объективными критериями отличия омонимии от многозначности. Лексические омонимы возникают: вследствие звукового совпадения различных по происхождению слов, например «рысь» (бег) и «рысь» (животное); в результате полного расхождения значений многозначного слова, например «мир» (вселенная) и «мир» (отсутствие войны, вражды); при параллельном словообразовании от той же основы, например «тройка» (лошадей) и «тройка» (отметка).

1.Иногда слова пишутся по-разному, но звучат одинаково, вследствие законов фонетики русского языка: док – дог; кот – код; рок – рог; столп – столб; вести – везти; развести – развезти (оглушение звонких согласных на конце слова или в середине его, перед последующим глухим согласным, приводит к совпадению в звучании слов); обессилеть – обессилить; пре-

бывать – прибывать; преумножить – приумножить (редукция э в

безударной позиции определяет одинаковое звучание глаголов) и т.п. Такие омонимы называются фонетическими омонимами, или омофонами.

2.Омонимия возникает и тогда, когда разные слова совпадают по звучанию в какой-либо грамматической форме (одной или нескольких): алея (деепричастие от глагола алеть) – аллея (существительное); вина (провинность) – вина (род. п. ед.ч. существительного вино); горелки (газовые) – горелки (игра); ели (форма глагола есть) – ели (мн.ч. существительного ель); кос (краткая форма прилагательного косой) – кос (род. п. мн.ч. существительного коса); лай – лая – лаем (падежные формы существительного лай) – лай – лая – лаем (формы изменения глагола лаять); лаком (тв. п. ед.ч. существительного лак) – лакам (краткая форма прилагательного лакомый); мой (местоимение) – мой (повелительное наклонение глагола мыть); три (числительное) – три (повелительное наклонение глагола тереть). Подобные омонимы, появляющиеся в результате совпадения слов в отдельных грамматических формах, называют грамматическими омонимами, или омоформами.

От омонимов нужно отличать омофоны и омографы. Омофонами называют разные слова, которые, различаясь при написании, совпадают в произношении, например: лук – луг, Seite – страница и Saite – струна.

Омографами называют такие разные слова, которые совпадают по написанию, хотя и произносятся различно (как в отношении звукового состава, так и места ударения в слове), например Замок – замок.

Особая группа омоформ – это те слова, которые перешли из одной части речи в другую: прямо (наречие) – прямо (усилительная частица); точно (наречие) – точно (сравнительный союз); хотя (деепричастие) – хотя (уступительный союз) и под. К омоформам относятся и многочисленные существительные, возникшие в результате субстантивации прилагательных и причастий. Таковы, например, названия всевозможных предприятий общественного питания и торговли, которые можно прочесть на вывесках, идя по улицам города: Булочная-кондитерская, Бутерброд-

121

ная, Закусочная, Пельменная, Пивная, Рюмочная, Сосисочная, Столовая,

Шашлычная. Слова этой группы отличает от других омоформ то, что они при склонении как в единственном, так и во множественном числе во всех падежных

формах имеют соответствующую омоформу – прилагательное. Однако пара: существительное-прилагательное именно омоформы, так как у прилагательного форм изменения значительно больше: единственное число мужского рода и единственное число среднего рода.

3.Омографы – это такие слова, которые пишутся одинаково, но имеют разное звучание: жаркОе (блюдо) – жАркое (лето), мукА (для пирогов) –

мУка (мучение); парИть (в небесах) – пАрить (в кастрюле); прОволочка

(уменьшительное к проволока) – проволОчка (задержка, замедление при выполнении чего-либо); таЯ (деепричастие от глагола таить) – тАя (деепричастие от глагола таять) и пр. Следует отметить, что не все ученые относят подобные слова к омонимам, так как их главная особенность – различное звучание – противоречит общему определению омонимии.

4.Наконец, наиболее многочисленную и наиболее интересную и разнообразную группу составляют лексические омонимы, или собственно омонимы, т.е. такие слова, которые совпадают друг с другом во всех грамматических формах и вне зависимости от каких-либо фонетических законов: бур (инструмент для бурения) – бур (представитель народности, населяющей Южную Африку); домино (игра) – домино (маскарадный костюм); ладья (лодка) – ладья (шахматная фигура); лом (инструмент, которым ломают лед, асфальт) – лом (ломаные или годные только для переработки, чаще всего металлические предметы); матроска (жена матроса) – матроска (полосатая блуза, которую носят моряки); мандарин (цитрусовое дерево или его плод) – мандарин (крупный чиновник в дореволюционном Китае); мешать (быть помехой) – мешать (суп в кастрюле); патрон (боевой) – патрон (начальник) и пр.

паронимы сущ. мн. ч.

Слова, имеющие сходство в звучании, но различающиеся по значению. «советник» и «советчик» «база» и «базис» парономазия ж

Стилистическая фигура, заключающаяся в каламбурном сближении созвучных, но различных по смыслу слов.

(парономазия) «Он не глух, а глуп»

Многозначность слова настолько большая и многоплановая проблема, что самые разнообразные проблемы лексикологии, так или иначе, оказываются связанными с нею. В частности с этой проблемой некоторыми своими сторонами соприкасается и проблема омонимии.

122

Омонимы – это слова, одинаковые по звучанию, но разные по своему значению. Омонимы в ряде случаев возникают их полисемии, подвергнувшейся процессу разрушения. Но омонимы могут возникнуть и в результате случайных звуковых совпадений. Ключ, которым открывают дверь, и ключ – родник или коса – прическа и коса – земледельческое орудие – эти слова имеют различное значение и различное происхождение, но случайно совпавшие в своем звучании.

Омонимы различают лексические (относятся к одной части речи, напр. ключ –для открывания замка и ключ – родник. источник) морфологические (относятся к разным частям речи, напр. три – числительное, три – глагол в повелительном наклонении), лексико-грамматические, которые создаются в результате конверсии, когда данное слово переходит в другую часть речи. например в анг. look – смотреть и look – взгляд. Особенно много лексико-грамматических омонимов в английском языке.

Влингвистической литературе нет единства взглядов на явление, называемое омонимией, и на отграничение его от того, что именуется многозначностью, или полисемией. При этом речь идет не только о разном применении термина «омоним», что само по себе представляло бы не такую значительную трудность, а скорее о разном определении понятия «слово»,

оразном подходе к тому, каковы возможные различия между отдельными конкретными случаями употребления (воспроизведения) одного и того же слова, т.е. какие различия между такими случаями совместимы и какие, напротив, несовместимы с тождеством слова.

Восновном наметились два взгляда на омонимию и многозначность. Согласно первому, омонимами признаются только такие одинаково звучащие слова, которые исконно были разными по форме и лишь в процессе исторического развития совпали друг с другом в едином звучании вследствие различных фонетических, и в общем случайных, причин.

Все остальные случаи, когда одинаковая материальная, звуковая оболочка одевает различное содержание, признаются явлением многозначности, полисемии слова.

Примером омонимии в таком понимании будет русск, брак «супружество» и брак «плохая продукция», нем, das Reis «ветка, сук» (из древнего hris) и der Reis «рис» (из итал. riso); примером многозначности слова будет русск, крепость «укрепленное место» и крепость «свойство крепкого», нем. das Schloss «замок» и das Schloss «дворец, замок» (и то и другое связано с schliessen).

Согласно второму взгляду, к омонимам относятся как слова исторически разные, но в силу исторических причин совпавшие, пo звучaнию, так и те случаи, когда различные значения многозначного слова расходятся настолько, что материальная оболочка, связывавшая их, как бы разрывается, давая жизнь двум (или большему количеству) новым словам.

123

При таком подходе в разряд омонимов попадут в немецком языке и

Reis – Reis и Schloss – Schloss.

Первая точка зрения представлена в основном традиционной, классической лексикологией и лексикографией как в нашей стране, так и за рубежом. Вторая распространилась главным образом в последние несколько десятилетий. Однако и старая концепция существует до сих пор, а

всамое недавнее время получила большое подкрепление, поскольку в ее защиту с блестящей, хотя и дискуссионной, статьей выступил В.И. Абаев, нашедший себе, правда, немало оппонентов.

Каждая из охарактеризованных концепций заключает в себе ряд противоречий и трудных вопросов. Если придерживаться первого взгляда, то совершенно ясным и предельно точным представляется критерий распределения: этимологические познания наши всегда позволят нам произвести последнее.

Далее, отпадает, вполне естественно, необходимость размышлять и колебаться в вопросе о тождестве слова, т.е. о том, идет ли речь об одном слове или о разных словах. Конечно, омонимы, всегда бывшие отдельными словами, и должны считаться таковыми, тогда как все многозначные слова сохраняют свое былое единство.

Однако возникают другие трудности. Как ответить, например, придерживаясь данного разделения, на следующий вопрос: чем отличается, противопоставляется в современном немецком языке такая пара, как Reis «ветка» и Reis «рис», с одной стороны, и Stock «палка» и Stock «этаж» – с другой (первые два слова – результат случайного совпадения, вторые два – результат дивергентного развития). Ответом будет, очевидно, историческое происхождение. Но это свойство не дано непосредственно в речи никому, кроме специалистов в истории данного языка, для прочих оно может быть лишь выяснено на основании особых изысканий.

Противопоставление, не обнаруживаемое носителями языка, не является противопоставлением. В.И. Абаев отмечает: «Когда кто-либо ошибоно, по созвучию, сближает этимологически два слова, которые в действительности генетически не связаны, мы говорим: здесь нет этимологической связи, это простая омонимия. Иначе говоря, созвучие по омонимии, как созвучие случайное, мыслится как нечто противоположное созвучию, основанному на единстве происхождения». Однако, нет твердой уверенности, что люди, говорящие на русском языке как на родном, разбираются

втом, что ключ «родник» и ключ, запирающий дверь, не связаны друг с другом, а ворот на рубашке и ворот на колодце связаны. Был проведен небольшой эксперимент: опросили 10 человек, поставив им такой вопрос: «Как вы думаете, почему ключ «источник» называется также, как ключ от двери?» Ни один не ответил: «Совершенно случайно» или: «Просто так». Напротив, люди задумывались, начинали искать связь, объединяющую эти слова и понятия, и, к нашему удивлению, находили ее, например, в таком

124

виде: «Вода где-то заключена и пробивается тоненьким ручейком» или: «Вода – ключ жизни» и т.д. Если русский человек говорит про какихнибудь мошенников: «Это одна шайка-лейка», то это значит, что он связывает шайку, с помощью которой моются в бане и в которую наливают воду, с шайкой «бандой». И действительно, несмотря на то, что эти слова не связаны этимологически, они связаны в современном языке тем, что звучат одинаково, хотя и значат разное. На сближение этимологически не связанных омонимов, в результате которого они начинают казаться разными значениями одного слова, указывают различные языковеды. Поэтому такое высказывание В.И. Абаева, как: «Объективно в лексике существуют два в корне различных, ничего общего между собой не имеющих явления омонимия и полисемия», – не может быть признано однозначно верным.

Если невозможно удовлетворительно ответить, чем в современном языке отличаются, например для немца, отношения в паре типа das Reis «ветка» и der Reis «рис», с одной стороны (этимологически разные слова),

ив паре типа das Band «лента» и der Band «том» – с другой (этимологически родственные образования), то можно сказать довольно ясно, чем они похожи. Они похожи тем, что в обеих парах наблюдается дифференциация слов, их образующих, по формальным моментам, например, по грамматическому роду или по типу образования множественного числа

ипо парадигме склонения. Ср., кроме приведенных примеров, еще: der Leiter «руководитель», Gen. des Leiter's, PI. die Leiter и die Leiter «лест-

ница», Gen. der Leiter, PI. die Leitern (первое слово сравнительно молодое, производное от глагола leiten, древневерхненемецкое leiten, связанного с корнем *1iр «идти», второе же, древневерхненемецкое (h)leitara, восходит к корню *hli), или das Tor «ворота», Gen. Des Tores, Pl. die Tore и der Tor «глупец», Gen. des Toren, PI. die Toren (первое слово в средневерх-

ненемецком звучит tor и по корню связано с Tur, второе в средневерхненемецком tore, первоначально субстантивированное прилагательное). Грамматические различия в равнозвучных словах разного значения и разного происхождения, которыми немецкий язык охотно снабжает подобные пары, служат тем же целям дифференциации и в парах слов, ведущих происхождение от единого источника. Ср., например: das Steuer «руль», Gen, des Steuers, PI. Die Steuer и die Steuer «налог», Gen. der Steuer, PI. die Steuern (и то и другое в средневерхненемецком stiure и считается разви-

тием единой основы) или der Hut «шляпа», Gen. des Hutes, PI. die Hute и die Hut «охрана, защита», Gen. der Hut, PI. die Huten.

Следовательно, и в этимологически связанных, так же как и в этимологически не связанных парах, появляются очень похожие дифференцирующие различия. Таким образом, морфологические тенденции «поведения», сравниваемых пар сходны.

Сходны также и синтаксические нормы поведения обсуждаемых единиц. Дело в том, что слова, объединяющиеся в омонимичные пары, обла-

125

дают совершенно разной синтаксической и лексической валентностью. Это кажется трюизмом в отношении так называемых «истинных» омонимов. Слово der Leiter «руководитель», т.е. название лица, несомненно, будет вступать в другие лексические сочетания и будет участвовать в иных синтаксических конструкциях, чем die Leiter «лестница». Однако то же самое обнаруживается и при сравнительном анализе пары der Stock – «палка» и der Stock – «этаж» (и то и другое является результатом разошедшегося в разные стороны семантического развития одного слова). Так, для Stock чрезвычайно высоко будет вероятность появления в конструкции «предлог in+определенный артикль+порядковое числительное+Stock» (например: im dritten Stock, im vierten Stock) или в конструкции «числительное количественное+Stock+hoch» например: drei, vier Stock hoch).

Вероятность таких конструкций для Stock равна нулю. Напротив, для Stock (и никак не для Stock) характерно сочетание с некоторыми предлогами (но не in!) типа mil dem Stock, nach dem Stock (greifen), an einern Stock (gehen).

Совершенно так же, как для Leiter – Leiter, для Stock – Stock непосредственный контекст будет служить дифференцирующим средством для понимания и восприятия омонимических знаков-слов.

Мы рассмотрели, таким образом, ответ на первый вопрос, напрашивающийся, если признать, что омонимы – плод случайного совпадения – и омонимы – плод дивергентного развития – представляют собой абсолютно разные вещи, даже не «сравнимые» между собой. На вопрос, чем же они различаются в современном языке, трудно дать однозначный ответ; напротив, возможно отметить лишь черты формального сходства в отношениях между членами этих пар.

Возникает и другая неясность: если отказать многозначному слову в том, что оно может, развивая свою полисемантичность, распасться на две лексические единицы, два различных слова, то придется признать, что представители разных крупных классов слов (разных частей речи) окажутся одним словом. Ср.: нем. der Dank «благодарность» – имя существительное и dank «благодаря» – предлог, das – указательное местоимение среднего рода и dass – изъяснительный союз «что»; англ. a work «дело» – имя существительное и to work «работать» – глагол. Логически к такого рода заключению и приходит В.И. Абаев: «...нельзя относить к омонимии... лексико-семантическую полисемию, когда слово, в зависимости от синтаксического употребления, выступает в роли то одной, то другой части речи...».

Однако члены приведенных словесных пар, примеры, на которые можно было бы умножить, характеризуются и совершенно разными грамматическими категориями, и совершенно разной синтаксической и лексической валентностью. Кроме того, если признать два слова, прочно входящие в разные лексико-грамматические классы, одним словом, то позволительно будет спросить: а для чего же существует разделение на части

126

речи, имеет ли оно под собой какое-либо основание и не излишне ли оно вообще?

Принцип выделения омонимов, несмотря на видимую четкость и простоту, скрывает в себе противоречия столь серьезные, что согласиться с данной точкой зрения не представляется возможным.

Перейдем к рассмотрению другой точки зрения на омонимы, согласно которой таковыми считаются не только искони разные и совпавшие по своей внешней форме слова, но и большая группа слов многозначных, в которых отдельные значения настолько далеко разошлись, что дали жизнь новым словам. Основной трудностью в определении и выделении группы омонимов из большого семейства многозначных слов, иначе говоря, в распределении слов по разрядам «полисемия» и «омонимия», является тут неопределенность самого критерия «далеко разошедшиеся значения», «разрыв семантических связей». Понятие «разрыв семантических связей» является, прежде всего субъективным и, кроме того, абсолютно не лингвистическим. В терминологии лексикологов, защищающих эту позицию, встречаются такие выражения, как «восприниматься», «ощущаться», «чувствоваться», «впечатление» и т.п., т.е. термины скорее психологии, чем лингвистики. Ср., например: «Однако не подлежит сомнению, что man и man («человек» и «мужчина») воспринимаются как теснейшим образом связанные между собой»; «Наряду с такими единицами в языке, однако, обнаруживаются и такие, как spring «весна», spring «пружина» и springs «источник, родник». Здесь уже явно нет никакой осмысленной связи между данными единицами, и одинаковость их звучания производит впечатление случайности»; «Значения полисемантического слова образуют известную систему, связь между элементами которой ясно ощущается говорящими...».

Какое лингвистическое понятие заключено в подобных высказываниях? Можно ли на нем строить лингвистическую теорию и объявлять при этом, что ее положения «не подлежат сомнению»? Выделенные на нелингвистических основаниях омонимические пары часто, естественно, нелегко будет защитить. Прекрасную иллюстрацию этому можно увидеть в той непоследовательности и противоречивости лексикографических трудов, которые были правильно и зло раскритикованы В.И. Абаевым в его уже неоднократно цитированной статье. Автор ее недоумевает, почему, например, здоровый «обладающий здоровьем» и здоровый «крепкий, сильный» следует считать омонимами, а крепкий в смысле «твердый» и крепкий о содержании спирта в вине – нет? Почему изменить в смысле «переменить» и изменить в смысле «нарушить верность» трактуются как два разных слова, а верный «правильный» и верный «преданный» – как одно? Червяк «червь» и червяк «винт с особой нарезкой» считаются омонимами, а корень растения, корень в математике и корень в лингвистике – одним многозначным словом.

127

В.И. Абаев называет такое понимание омонимии «царством субъективности», а основным аргументом защитников такого понимания – «мне кажется».

Характерно, что В.В. Виноградов, примыкающий к этой, назовем ее второй, концепции омонимов, в одной из своих статей, переходя к конкретной критике распределения значений в словаре Ушакова, оперирует преимущественно не понятием «связанности» или «несвязанности» значений, а лингвистическим понятием «разной системы форм». Например: рассесться «оседая, дать трещины» он считает словом, отдельным от рассесться в значениях 1) «сесть, расположиться» и 2) «развалиться», потому что первое имеет параллель несовершенного вида расседаться, а не рассаживаться, как последнее.

В целом вторую концепцию проблемы омонимии и многозначности можно оценить следующим образом: с нашей точки зрения, она правильно включает в число омонимов пары слов, обособившихся в результате сильного расхождения отдельных значений многозначного слова. Такие новообразующиеся пары ничем не отличаются на каждой данной стадии развития языка от тех, которые возникли благодаря случайному сближению их фонетического облика. И те и другие характеризуются тем, что они звучат одинаково, а обозначают разное, что графически и морфологически они последовательно не различаются (хотя тенденция такого различения в языках наличествует), зато всегда ведут себя по-разному в предложении и имеют разную лексическую сочетаемость. Вместе с тем сторонники второй теории, преодолев ограниченность первой, не сумели найти верного и при этом обязательно данного в языке критерия для определения того, когда же момент разрыва семантических связей, и тем самым материальной оболочки, слова можно считать наступившим.

Дискуссия, последовавшая за статьей В.И. Абаева, показала, что этот вопрос сейчас является самым больным. Для сторонников «этимологической» теории омонимов он – острейшее оружие нападения, для сторонников теории «семантической» – слабое место в обороне. В своем выступлении на упомянутой дискуссии В.И. Абаев бросил замечательные слова: «Наука не может строиться на чутье. Она должна строиться на знании».

Из сказанного следует, по-видимому, что необходимо найти такой способ определения и оценки «семантических» омонимов, который вытекал бы из непосредственного рассмотрения конкретных фактов языка, а не являлся бы по существу умозрительным и тем самым экстралингвистическим.

Обратимся к современной прикладной лингвистике и посмотрим, как решается в работах этого направления вопрос о полисемии и омонимии.

Приходится отметить, что в литературе такого характера нет и следа той страстной и бурной полемики на тему: что считать омонимами, а что – полисемантичным словом, того интереса к теоретической стороне вопроса

128

отождестве слова, которые встречаются в работах более традиционного направления.

Встатьях по машинному переводу (МП) и на аналогичную тематику, как правило, принимается то определение омонимов, которое «удобнее», т.е. практичнее, и лучше служит при решении той или иной проблемы. Это и естественно: для практических задач МП теоретическое решение вопроса

о«пределе многозначности» и т.п. по существу не может принести особой пользы.

Различие между омонимией и полисемией не проводится, так как «для машины безразлично, имеется ли какая-нибудь смысловая связь между двумя возможными переводами данного слова или нет». По ходу дела в таких статьях упоминаются понятия «омонимия», «полисемия», по точного наполнения они не получают. Ср. упоминание о случаях омонимии (rock «скала» и rock «качаться») и полисемии (rod «стержень» и rod «розга») в только что цитированной брошюре или указание Н.А. Мельчука на то, что одно слово может входить в разные группы тезауруса, например омонимы брак «дефект» – брак «супружество» или же многозначное слово голод «чувство» – голод «бедствие». Термины эти употребляются в данных случаях как бы механически; фактически же, когда речь идет об омонимии как специальной проблеме машинного перевода, то, судя по определениям, ей даваемым, всякая многозначность для удобства называется омонимией. Так, например, омонимией с точки зрения машинного перевода считается, «когда одна и та же последовательность элементов (например, букв) должна для получения удовлетворительного перевода перерабатываться по-разному». Ср. также другое определение: «...единица называется омонимичной, если из нее па данном этапе анализа не может быть получено однозначной информации». Приведем еще и такое высказывание: «Если слово имеет несколько значений, то для теории класса удобнее считать каждое такое значение отдельным словом, т.е. омонимизировать эти значения».

Хотя вопрос о разграничении омонимии и многозначности не интересует прикладную лингвистику, сама проблема многозначности стоит в центре ее интересов. Почти все отмечают и необыкновенную сложность, и первостепенную важность этой проблемы: «Многозначность слов – одна из самых трудных проблем машинного перевода», – говорит Лукьянова. Сложность и практическую актуальность проблемы отмечает К. Гарпер, указывая, что 43 % слов русского научного текста оказываются лексически полисемантичными, не говоря уже о синтаксической многозначности. Естественно, что трудности, которые возникают для механического перевода в связи с полисемией слов и конструкций, толкают теорию на поиски средств устранения многозначности. И то, что казалось поначалу непреоборимой сложностью, начинает проясняться под настойчивым воздействием научной мысли.

129

Основным способом снятия многозначности в данное время признается изучение и описание тех контекстуальных условий, в которых реализуется то или иное значение слова. На Западе этой центральной задачей занимаются уже давно. «Информация, необходимая для решения проблемы многозначности, содержится в контексте», – говорит В. Ингве. Под контекстом подразумевается окружение слова в тексте или слова, с которыми данное, определяемое слово употребляется.

К. Гарпер писал, что русские нигде не отмечают связи между значением и структуральным контекстом. Однако если это и было правильным для 1956 г., то теперь в нашей специальной литературе уже насчитывается целый ряд статей, посвященных либо теории вопроса, либо конкретной разработке отдельных случаев многозначности слов и грамматических фактов языка.

Это обстоятельство представляется совершенно понятным, поскольку данный метод, основываясь на абсолютно материальных и чисто лингвистических фактах, может и должен положить конец чисто интуитивным, а, следовательно, неизбежно субъективным оценкам и суждениям о многозначности языковых единиц.

Поскольку разные значения связываются с разными формами их реализации, открывается возможность описания и разграничения их через учет этих форм. Очень важно отметить. что речь должна идти не только об эмпирическом перечислении возможных окружений слова, но и об известном обобщении и генерализации полученных выводов. Правильно замечает американский ученый Д.С. Уорт, критикуя именно такое эмпирическое перечисление правил перевода, даваемое в статье А. Кутсудас и А. Гумецкой по поводу омонимии русского наречия на -о(-е) и краткого прилагательного на -о (-е): лингвиста интересует не то, что в данном окружении значит та или иная форма, а то, почему известно, что она значит. Такое знание может нам дать, очевидно, анализ структурных законов данного языка.

Прояснение семантической многозначности может быть структурным; при этом значение многозначного слова выясняется благодаря грамматическим свойствам соседних слов. Такое прояснение основано на высокой вероятности соответствующих сочетаний. Так, русский предлог c = with, если после него следует имя в творительном падеже; с = from, если после него следует имя в родительном падеже. Или: русское местоимение ux=them, если дальше идет не имя; ux = their, если дальше идет имя. Устранение многозначности структурным путем особенно важно для случаев полисемии грамматических форм. Так, например, немецкая словоформа dieser может значить: 1) this, 2) of this, 3) to this, 4) of these, т.e.

Может иметь грамматические значения: 1) им. п. ед. ч. (для м. р.), 2) род. п. ед. ч. (для ж. р.), 3) дат.п. ед. ч. (для ж. р.), 4) род. п. мн. ч. (для всех родов).

Немецкое Schüler обозначает: 1) pupil, 2) pupils, 3) of pupils. За этими

130