1610

оказывались причисленными к этому враждебному лагерю, поскольку в церковь «шли те, кто не с нами, кто отметен Октябрем в сторону»187.

Пресса способствовала возбуждению общественного мнения, жестких конфронтационных настроений у людей, вплоть до непримиримой ненависти к «врагам». Более того, пресса постоянно напоминала, что «нена-

висть к подлой агентуре фашизма, к предателям народа не должна покидать нас ни на минуту, ни на мгновение»188.

Конфронтационные настроения в обществе подпитывались не только ненавистью, которую нагнетала пресса, но и страхом. Поскольку пресса всячески подчеркивала вездесущность врагов и их коварство. И в связи с этим, призывая быть особенно бдительными. «Пора, – писала газета «За коллективизацию», – зорче смотреть вокруг. Классовый враг не дремлет, он пролезает во все щели, агитирует против коллективизации и против грамоты»189. Ведь «так тонко и хитро ведет сейчас свою работу враг, так ловко протаскивает свои предложения...». Для того, чтобы раньше времени не разоблачить себя, враг «так старается «защищать» колхозы и колхозников, что хоть кого обдует»190. Журнал «Большевик» писал: «Нельзя забывать, что классовый враг не сложил своего оружия, что он перешел к самым отчаянным, самым бешеным средствам борьбы. Вот почему те, кто теряет революционную бдительность, кто предается благодушию и самоуспокоенности, оказываются фактическими пособниками классового врага»191. Это нацеливало на дальнейший поиск врагов, на новый виток конфронтации в обществе. Укрепление всех звеньев советского государственного аппарата должно было сопровождаться изгнанием «оттуда всех еще не разоблаченных и притаившихся врагов народа», – писала газета «Сталинское знамя»192.

В качестве примера для подражания, пресса помещала рассказы о бдительности, проявленной гражданами, благодаря которой были разоблачены враги народа. Находясь в карауле, красноармеец Роман Гнусин задержал женщину, а «впоследствии было установлено, что она является шпионкой иностранного государства»193. Красноармеец Ярыгин, предотвратил диверсию на военном объекте, во время выявив диверсанта194.

Средства массовой информации давали также разъяснения по поводу того, как следует поступать с врагами. Особенно настойчиво ими проводилась мысль о необходимости усиления карательных мер. «Правда» по

187Трудовая правда. 1930. 8 января.

188Комсомольская правда. 1938. 23 августа.

189За коллективизацию. 1930. 7 ноября.

190Рабочая Пенза. 1933. 5 февраля.

191Большевик. 1935. № 11. С. 7.

192Сталинское знамя. 1939. 16 марта.

193Комсомольская правда. 1938. 21 августа.

194Комсомольская правда. 1938. 2 сентября.

41

этому поводу писала в 1928 г.: «В наших условиях частых амнистий, мягкого тюремного режима, частых разгрузок мест заключения и пр. Такая карательная политика отнюдь не пресекает деятельности антисоветских элементов, а иногда даже подбодряет их к более решительным действиям, так как более серьезная кара применяется редко»195. В условиях развертывания активного наступления на кулачество, «наш классовый пролетарский суд должен ответить на кулацкие выступления самыми суровыми, самыми непримиримыми приговорами…»196. И «мы настаиваем на том, чтобы карающая рука пролетарского суда во всех подобных случаях не знала никакой пощады»197. «Никакой пощады этим врагам! – призывал журнал «Большевик» после убийства С.М. Кирова, – Больше бдительности, зоркости в повседневной работе партии и пролетарской диктатуры!»198. В публикациях из номера в номер, звучали настойчивые заявления о том, что необходимо «беспощадно, железной рукой…уничтожать классовых врагов, шпионов, вредителей, диверсантов, агентов фашизма»199. Целью было возбуждение народного гнева.

Воздействие пропаганды многократно усиливалось путем навязчивого повторения. Одни и те же материалы, последовательно дублировались центральной, областной и районной печатью200.

Нельзя не отметить и тот факт, что, несмотря на все усилия советской пропаганды, все же имели место и неудовлетворенность качеством печатной продукции, и сомнения в достоверности информации, содержащейся в ней. Это объяснялось несоответствием между откровенно пропагандистским содержанием значительного большинства публикаций и реальной жизнью. «Господи как бездарна и лжива пресса», – писал В.И. Вернадский в своем дневнике201. Студент Пензенского Лесотехнического техникума Баранов заявлял, что «печать есть одна лишь ложь, в ней правды не пишут»202. В 1936 г. в Пензе были продовольственные затруднения, появились очереди за хлебом. В связи с этим некоторые зафиксированные «антисоветские» разговоры содержали и критику печати. Например, 23 декабря 1936 г. слесарь бисквитной фабрики Г. Ушенин на дежурстве в присутствии Кашигина говорил, что «при Сталинской Конституции за хлебом в городе создались большие хвосты. Я сегодня пошел за хлебом и встал в очередь в третьей сотне, и простоял целый день, а если взять

195Правда. 1928. 21 октября.

196Правда. 1928. 29 ноября.

197Правда. 1928. 12 декабря.

198Большевик. 1934. № 23. С. 64.

199Большевик. 1937. № 5-6. С. 13.

200ГАПО. Ф. 148. Оп. 1. Д. 22. Л. 170.

201Вернадский В.И. Дневник 1938 года // Дружба народов. 1998. № 3. С. 244.

202ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 510. Л. 85.

42

газеты, то там так написано, что у нас везде хорошо, всего много, живем зажиточно, а на самом деле нет ничего203.

Социально-конфронтационные настроения в некотором отношении, несомненно, являются негативным явлением, поскольку могут привести к открытому противостоянию и расколу общества, что в конечном итоге способно вылиться в гражданскую войну. В то же время, используя конфронтационные настроения в обществе можно эффективно манипулировать массовым сознанием, создавая ситуацию искусственной напряженности в обществе, возбуждая и культивируя страх, ненависть, нетерпимость, неуверенность в завтрашнем дне. Это приводит к тому, что люди утрачивают способность критически осмысливать окружающую действительность, превращаясь в массу, которой легко управлять.

Власть, используя социально-конфронтационные настроения в обществе и не прибегая к значительным материальным затратам, получает возможность решить целый ряд стоящих перед ней проблем. Прежде всего, это дает ей возможность мобилизовать население страны для достижения каких-либо целей. Социально-конфронтационные настроения в обществе позволяют власти дистанцироваться практически от любых негативных явлений, и таким образом, сгладить конфликт между властью и обществом. При этом власть не только способна устранить возможный конфликт, но и получить особые полномочия на применение чрезвычайных мер, вплоть до террора, аргументируя необходимость их применения наличием угрозы для общества.

Конфронтация с внешним миром существенно облегчала мобилизацию сил общества на проведение масштабных преобразований, осуществляемых в этот период. Их реализация в условиях дефицита необходимых ресурсов была бы весьма затруднена, не будь всеобщей убежденности в неизбежности грядущей войны и необходимости подготовки к ней.

Наличие реального или мнимого врага как ничто иное способно консолидировать любую общность и направить ее энергию на решение сложнейших задач. Угроза, которую несет враг, приводит к сплочению общества, отодвигая все внутренние противоречия на второй план, в том числе между властью и обществом. А все имеющиеся силы и средства оказываются направленными на ликвидацию возникшей угрозы.

В этом отношении, в качестве объединяющего фактора наибольший эффект имеет внешняя угроза, конфронтация с внешним миром. Она как ничто иное объединяет коллектив, общество «своих» против «чужих». «Человеческая природа такова, – писал Ф.А. Хайек, – что люди гораздо легче приходят к соглашению на основе негативной программы – будь то ненависть к врагу или зависть к преуспевающим соседям, чем на основе

203 ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 965. Л. 14-16.

43

программы, утверждающей позитивные задачи и ценности. «Мы» и «они», «свои» и «чужие» – на этих противопоставлениях, подогреваемых непрекращающейся борьбой с теми, кто не входит в организацию, построено любое групповое сознание, объединяющее людей, готовых к действию»204. В любом случае, ради победы над внешним врагом в обществе может произойти отказ от взаимной вражды, от внутренней конфронтации. Вчерашние противники готовы отказаться от нее ради общих ценностей: свободы, независимости, жизни.

В России многие реформы и преобразования проводились на фоне острейших внешнеполитических кризисов. Именно конфронтация с внешним миром создавала условия для осуществления реформ, либо, по крайней мере, служила их катализатором. Достаточно вспомнить Петровские реформы, которые проводились в условиях длительной Северной войны или реформы Александра II, вызванные, в немалой степени, поражением России в Крымской войне.

Преобразования 1930-х гг., и прежде всего, проводившаяся в этот период индустриализация, также проходили в условиях ожидания новой войны, неминуемого нападения на страну капиталистических держав. Поэтому одна из главных задач индустриализации, как ее сформулировал И.В. Сталин в своем докладе «Итоги пятилетки» на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 7 января 1933 г., «состояла в том, чтобы создать в стране все необходимые технические и экономические предпосылки для максимального поднятия обороноспособности страны, дающей возможность организовать решительный отпор всем и всяким попыткам военной интервенции извне, всем и всяким попыткам военного нападения извне»205. Вопреки тому, что в стране для проведения индустриализации было явно недостаточно средств и ресурсов, остро стояли проблемы финансирования и нехватки квалифицированных кадров и т.д., вопреки всему этому, к концу 1930-х гг. удалось создать достаточно развитую промышленность. Немаловажную роль в этом сыграла конфронтация с внешним миром, ожидание новой войны, наличие внешнего врага, выстоять в борьбе с которым было возможно, только подняв обороноспособность страны, создав мощную промышленную базу. Все силы и средства общества были мобилизованы на достижение этой цели. И.Г. Эренбург так писал о годах первых пятилеток: «Люди строили заводы в неслыханно трудных условиях. Кажется, никто и нигде так не строил, да и не будет строить»206.

Нахождение в состоянии «осажденной крепости» провоцировало и подогревало ненависть и страх, питаемый по отношению к внутренним врагам, что соответственно приводило и к росту конфронтации внутри

204Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии. 1990. № 11. С. 158.

205Сталин И.В. Вопросы ленинизма. М.: ОГИЗ, 1945. С. 369.

206Эренбург И.Г. Собрание сочинений. М.: Художественная литература, 2000. Т. 8. С. 608.

44

общества. Внешний враг более очевиден, и угроза, от него исходящая, воспринимается, скорее, как должное. В этом отношении очевидный враг более «надежен», поскольку от него не приходится ждать предательства в самый неподходящий момент. Внутренний враг не так очевиден. Более того, по сути, им может оказаться практически любой человек и от него в любой момент можно ждать предательства. В связи с этим он даже более опасен, чем враг внешний, потому что менее предсказуем. Это обстоятельство облегчает мобилизацию общества на борьбу с внутренними врагами.

Мобилизации общества должны были способствовать кампании бдительности, которые разворачивались в стране всякий раз, когда следовало очередное разоблачение «врагов». Таким образом, в обществе искусственно разжигались конфронтационные настроения. Раскрытие «контрреволюционных организаций, ведших активную работу по подготовке интервенции и восстаний внутри СССР и развернувших широкую вредительскую работу значительно осложнившую и усилившую наши трудности, сигнализирует нам о необходимости большей классовой бдительности во всей нашей практической работе»207. Сохранять бдительность необходимо, поскольку «у каждой из этих организаций были свои группы и отдельные члены на периферии, часть которых уже выявлена, а часть остается нераскрытой и продолжает вредительскую деятельность»208. Только постоянно помня «о классовой бдительности», можно «вскрыть отдельные цепи контрреволюционных организаций, ликвидировать подпольную работу кулачества»209. Для этого «каждая первичная парторганизация, каждый райком, руководящий работник, все до едина должны держать «ухо востро», должны на каждом факте, на каждом случае делать соответствующие выводы, во время угадывать классового врага»210. Именно поэтому необходимо было решительно преодолевать настроение «самоуспокоенности, увлечения достигнутыми успехами и притупления внимания к подрывной деятельности остатков разбитого классового врага»211.

В 1930-е годы власть, используя образ внутреннего врага, по сути, воспроизводила состояние гражданской войны, то есть своего рода пик социальной конфронтации в обществе. Специфика ее заключалась в том, что эта война велась со скрытым, затаившимся, а значит и практически «неуловимым» врагом. Газеты называли это «войной в темноте»212. К.Е. Ворошилов утверждал, что «мы не воюя, ведем жестокую борьбу с

207ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 244. Л. 167.

208ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 244. Л. 167.

209ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 244. Л. 167.

210ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 482. Л. 69.

211Правда. 1936. 5 июля.

212Комсомольская правда. 1938. 9 августа.

45

нашим классовым врагом»213. В качестве обоснования выступала теория об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Согласно этой теории, чем «успешнее будет идти дело социалистического строительства, тем в большей степени будет нарастать сопротивление и противодействие со стороны враждебных нам сил как внутри, так и извне»214. Это обусловлено тем, что «чем ни крепче Советская власть, чем ни сильнее становится Советский Союз, тем больше это вызывает злобу у наших врагов»215. Поэтому, как писал журнал «Большевик» в 1935 г.: «Только безнадежные оппортунисты и перерожденцы могут думать, что по мере наших побед, по мере нашего движения вперед к бесклассовому социалистическому обществу, наши враги, остатки разгромленного кулачества и капиталистических элементов, станут «ручными», будут мирно врастать в социализм»216.

Согласно распространенному в 1930-е гг. мнению, в обстановке обостряющейся классовой борьбы, «все враждебные нам элементы используют все формы для борьбы против социалистического строительства»217. При этом, как было заявлено на пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 г.: «Враг выбирал наиболее чувствительные места нашего социалистического строительства, наиболее важные пункты для того, чтобы изнутри поражая самые чувствительные нервные узлы, в этих пунктах наносить вред всему нашему государственному строительству»218.

Деятельность врагов была направлена «срыв проводимых мероприятий на селе», путем организации «выступлений против колхозного строительства». Ими предпринимались террористические действия, поджоги, «проникновение в колхозы и разложение колхозов изнутри (хищение хлеба) и контрреволюционная работа», в один ряд с вышеперечисленным ставилась и деятельность духовенства и сектантов»219.

Наличие в стране двух враждебных, противоборствующих лагерей подтверждалось так называемыми «классовыми преступлениями». Классовыми они считались по тому, что «по социальному положению, привлекаемые по этим видам преступлений в большей мере кулаки, зажиточные крестьяне, а также попы и монашки. Объектами преступлений явились главным образом работники сельсоветов, бедняки, сельские активисты,

213Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года // Вопросы истории. 1994. № 8. С. 15.

214Правда. 1928. 25 сентября.

215ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 482. Л. 67.

216Большевик. 1935. № 1. С. 6.

217ГАПО. Ф. 420. Оп. 1. Д. 77. Л. 17.

218Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года // Вопросы истории. 1994. № 8. С. 3.

219ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 422. Л. 99.

46

уполномоченные по заготовкам, а также работники сельских кооперативных предприятий»220.

Со второй половины 1930-х гг. социальная принадлежность перестает быть одним из определяющих признаков, по которому можно выявить потенциального врага. Он становится еще более скрытым, трудно распознаваемым. Выступая на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. Н.И. Ежов делал акцент на том, что враг «прикрывается и советской фразеологией, он прикрывается и преданностью партии и советской власти, он проявляет всюду, где нужно и где не нужно инициативу, он хвалит всех и хвалит советскую власть для того, чтобы навредить тогда, когда у него есть уверенность, что его не раскроют»221.

Это позволяло власти манипулировать величиной той опасности, которую представляет враг. Его могущество и исходящая от него угроза могут быть многократно преувеличены. Испытывая страх перед лицом реальной или мнимой угрозы, человек легко поддается внушению и верит в эффективность любых, предлагаемых ему «спасительных средств». Такими средствами в 1930-е гг., направленными на борьбу с «врагами», становятся обусловленные «революционной необходимостью» чрезвычайные меры и, прежде всего, репрессии. Журнал «Большевик» писал, что обострение классовой борьбы обязывает пролетариат значительно усилить и ту сторону своей диктатуры, которая выражается в применении не ограниченного законом насилия, включая и применение в необходимых случаях террора по отношению к классовым врагам222.

Репрессии провозглашаются вынужденной мерой. В Инструкции партийно-советским работникам, органам ОГПУ, Суда и Прокуратуры говорилось: «Отчаянное сопротивление кулачества колхозному движению трудящихся крестьян, развернувшееся еще в конце 1929 г. и принявшее форму поджогов и террористических актов против колхозных деятелей, создало необходимость применения советской властью массовых арестов и острых форм репрессий в виде массового выселения кулаков и подкулачников в северные и дальние края. Дальнейшее сопротивление кулацких элементов, вредительство в колхозах и совхозах, вскрытое в 1932 г., широко распространившиеся массовые хищения колхозного и совхозного имущества – потребовали дальнейшего усиления репрессивных мер против кулацких элементов, воров и всякого рода саботажников»223.

Вера в необходимость принятия экстренных мер против внутренних врагов способствовала появлению обращений к правительству с требова-

220ГАСО. Ф. 779. Оп. 2. Д. 1660. Л. 369.

221Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. // Вопросы истории. 1994.

№ 2. С. 21.

222Большевик. 1930. № 19/20. С. 92-93.

223ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 353. Л. 87.

47

ниями усилить репрессивную политику. «Мы требуем от нашего правительства внутри нашей страны усилить репрессии над контрреволюционерами, пытающимися разрушить наше хозяйство и подрывающими политическое устройство страны»224. Со стороны власти подобные обращения только приветствовались.

Таким образом, власть легализовала право на уничтожение «вредных» социальных элементов, в числе которых неизбежно оказывались неугодные ей. По мнению Л. Гараи, была предпринята попытка «людей распределить на три подобные категории: полезный человеческий материал, содействующий осуществлению высших государственных целей; сырьевая масса, добровольно поддающаяся воспитательной «обработке» со стороны полезных людей, но также способная попасть под развращающее воздействие третьей категории – вредоносных элементов»225.

Власть не признавала возможности использования репрессий против невиновных, «не-врагов». В связи с этим, неслучайно, что уголовные преследования «классово-чуждых элементов» именуются в те годы «мерой социальной защиты»226. Смертный приговор «врагам», фигурирует как «высшая мера защиты». Например, общее собрание рабочих Пензенского велозавода обращалось к Верховному Суду и ВЦИК с требованием о «применении к заговорщикам из промышленной и трудовой крестьянской партии – высшей меры защиты. Наш ответ на их контрреволюционный заговор может быть только один, это приговор расстрелять»227.

По сути, репрессии со стороны государства рассматривались в качестве ответной меры. В частности, необходимость преследования кулаков считалась необходимым ответом на их активность, «проявлявшуюся в виде многочисленных попыток организации и провоцирования массовых антисоветских выступлений с привлечением к участию в них наиболее отсталых слоев деревни, в последние месяцы выразившиеся в небывалом росте кулацкого террора, направленного против партийных и советских работников, колхозных организаторов и так далее»228.

При этом власть получала своего рода законное право на использование превентивных мер, по отношению к потенциальным врагам. Более того, эти превентивные меры рассматривались в качестве необходимой и вполне оправданной меры. Следовательно, «для того, чтобы бороться с нарушениями общественного порядка, совершенно не нужно, чтобы какойнибудь представитель своего или чужого класса совершил какое-нибудь действие, описанное в уголовном законе с неизбежной санкцией наказания.

224СОГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2298. Л. 7.

225Гараи Л. Психоэкономическая система большевистского типа // Политические исследования. 1991. № 1. С. 73.

226ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 266. Л. 78.

227ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 244. Л. 45.

228РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 2537. Л. 103.

48

Для этого достаточно констатировать, что данный представитель враждебного или своего класса представляет социальную опасность»229. Таким образом, некоторые категории населения представляли опасность самим фактом своего существования. Чтобы придать «законность» превентивным мерам воздействия, им приписывались будущие преступления. Например, нередки были утверждения, что наличие «остатков кулацких элементов и кулацкое влияние на единоличные хозяйства и на отдельные прослойки колхозников указывают на неизбежность сопротивления кулацких элементов делу хлебозаготовок...»230 в Среднем Поволжье. Заявлялось, что остатки ликвидированного кулачества и антисоветские элементы «будут пытаться сорвать наши мероприятия, путем саботажа, вредительства и нарушения общественной собственности»231.

Такие меры, в частности, должны были быть предприняты против кулачества, «которое будет оказывать отчаянное сопротивление нашей работе, которое примет и будет принимать отчаянные меры к срыву сплошной коллективизации и второй большевистской весны, которое будет пытаться всячески использовать все нынешние трудности в хлебозаготовках, лесозаготовках, мобилизации финансовых ресурсов и т.д. – должен быть немедленно нанесен еще один решительный и беспощадный удар. Этот удар уже подготавливается и в ближайшее время будет проводиться и по линии ОГПУ»232. «Правда» писала по этому поводу: «Не «дадим отпор» кулаку (как это нередко пишут наши газеты), а усилим наступление на кулака. Не «обороняться» от кулака, а решительно идти на бой с ним, не дожидаясь наступления с его стороны, решительно выбивать его из всех позиций, где бы он ни пытался закрепиться»233.

Благодаря использованию образа врага стало возможным соблюдение полной и безусловной лояльности индивидуального члена общества власти. Человек часто недооценивает вероятность того, что он может оказаться в числе «врагов». Особенно, если с его стороны не было совершено противоправных действий, а его социальное происхождение идеально с точки зрения государства. В таком случае, человек, оказавшийся жертвой репрессивной политики государства, тоже, как правило, начинал искать врагов. Многие, как например Л.А. Маньковский, после ареста склонны были приходить к выводу, что «НКВД произвел государственный переворот, что здесь засели карьеристы, враги партии»234. Но в целом, сомнения отступали перед верой в справедливость государства.

229Революция права. 1927. № 2. С. 85.

230ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 300. Л. 2-об.

231ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 353. Л. 129.

232ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 266. Л. 13.

233Правда. 1928. 12 декабря.

234Маньковский Л.А. К вопросу о психологии культа Сталина // Вопросы философии. 1989.

№ 1. С. 163-164.

49

Л.А. Маньковский вспоминал: «Мы видели вместе с тем, что исчезают замечательные и прекрасные люди, хотя и верили, что в отношении них все выяснится, что НКВД – орган, действующий только на основании бесспорных фактов, и что там разберутся, не могут не разобраться»235. К.М. Симонов, у которого в начале 1930-х гг. был арестован отчим, писал потом: «Я ни минуты не сомневался, что это недоразумение…»236.

Немаловажным обстоятельством является и то, что в условиях реальной или мнимой опасности общество объединяется вокруг того лидера, который возглавит борьбу с врагом. При этом он может получить не просто политическую поддержку, но и полное доверие, и безоговорочную преданность масс. В 1930-е гг. консолидации общества, уделялось большое внимание. При этом консолидация обязательно сопровождается борьбой с представителями тех социальных слоев, с которыми находились в состоянии конфронтации. В июне 1928 г. обком ВКП(б), рассмотрев вопрос «О фактах политической активности кулачества в различных районах Средневолжской области», потребовал от райкомов и партячеек развертывания работы по усилению классовой сплоченности бедноты и батраков в деревне»237. Обязывая горкомы, райкомы и партячейки проводить «изгнание классового врага» из колхозов, МТС, совхозов, Средневолжский Краевой Комитет ВКП(б) призывал «максимально использовать эту работу для повышения революционной бдительности местных парторганизаций и сплочению вокруг них беспартийного актива»238.

Кампании бдительности также выполняли консолидирующую функцию, поскольку ставили общую задачу – выявление врага. Это должно было способствовать объединению партии и народа: «Партия рабочего класса в ответ на действия врагов Советского Союза еще сильнее свяжет свою бдительность с широкими массами трудящихся и врагам Советского Союза не удастся сорвать социалистического строительства»239.

В этом случае, для поддержания этого доверия и преданности крайне необходимыми становятся победы над врагами. Эффективная борьба, которую ведет власть с врагами, служит средством ее самоутверждения. Это является показателем ее жизнеспособности и правильности руководства. При этом, чем мощнее, изощреннее и сильнее враг, тем ценнее победа над ним, тем выше оцениваются качества руководителя, возглавившего борьбу с врагами.

Образ врага, формируемый на основе социальной конфронтации, был призван принять на себя недовольство масс, ослабить внутригосудар-

235Маньковский Л.А. К вопросу о психологии культа Сталина // Вопросы философии. 1989.

№1. С. 163-164.

236Симонов К.М. Глазами человека моего поколения. М.: Книга, 1990. С. 36.

237РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 2502. Л. 128.

238ГАПО. Ф. 37. Оп. 1. Д. 353. Л. 39.

239СОГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2582. Л. 18.

50