1610

зывает, что напряженность в отношениях между отдельными группами населения, наряду с прочими факторами, во многом объясняется еще и общей нестабильностью ситуации в регионе. Недовольство понижающимся уровнем жизни, даже если в его основе лежат объективные процессы нередко переносится на какую-то часть населения, будь то этнические меньшинства или «чужаки» из других регионов, которые в массовом сознании незаслуженно оказываются чуть ли не главными виновниками экономических трудностей. Хотя для самих беженцев экономическое процветание принимающего региона является далеко не самым существенным фактором успешной адаптации. Порой не меньшее влияние на нее могут оказывать привычность климата, близость культуры и языка окружающего населения, снятие иноэтнического давления и лучшие возможности для сохранения прежней самоидентификации мигрирующих групп.

Из сказанного следует, что успешность интеграции беженцев и вынужденных переселенцев связана с решением, по меньшей мере, двух групп проблем: с одной стороны, гуманитарных, заключающихся в максимальном облегчении судьбы пострадавших людей и скорейшем обеспечении им условий для полноценной жизни на новом месте, а с другой, – стратегических, предполагающих достижение наибольшего эффекта от их включения в экономические, социальные, этнокультурные и иные общественные структуры принимающей стороны.

Вместе с тем, важно учитывать неоднородность самого контингента вынужденных мигрантов и обусловленное этим разнообразие (по происхождению, этническому и религиозному составу, обстоятельствам выезда и другим характеристикам) как собственной стратегии адаптации, используемой различными группами мигрантов, так и наиболее действенных мер государственной поддержки конкретных групп переселенцев. Далеко не все вынужденные мигранты рассчитывают навсегда расстаться с прежним местом жительства. Для части из них переезд лишь временная мера, к которой они вынуждены прибегнуть, чтобы переждать критическую ситуацию у себя на родине. Таковы, например, многие переселенцы из Чечни, в период военных действий нахлынувшие в соседние северокавказские республики, но стремившиеся вернуться в свои заброшенные дома для восстановления прежней жизни.

Применительно к этой категории мигрантов первоочередной задачей государства является развертывание достаточного числа центров временного размещения (ЦВР) мигрантов, оснащенных всем необходимым для нормального жизнеобеспечения. В 1990-х гг. в России функционировало 90 таких центров. По состоянию на 1 января 1996 г. в них проживало 15,9 тыс. чел. (818 семей), в том числе 138,9 тыс. чел. – на территории Северо-Кав- казского экономического района: в Краснодарском и Ставропольском краях, в Республике Северная Осетия, Ингушской Республике и Чеченской

341

Республике. Помимо этого ЦВР развернуты в Ленинградской, Новгородской, Тверской, Липецкой, Тамбовской, Астраханской, Саратовской, Курганской, Оренбургской и Томской областях. Правительством установлен 3-месячный срок проживания граждан в ЦВР, хотя обычно он затягивался намного больше. В 1990-х гг. 3,7 % лиц проживало в ЦВР более трех месяцев.

Необходимость подобного способа реагирования при массовом чрезвычайном наплыве пострадавшего населения не вызывает сомнений. Его незаменимость доказана в ходе осетино-ингушского и грузино-осе- тинского конфликтов, сухумской операции, военных действий в Чеченской Республике, размещения пострадавших в результате землетрясения на Курильских островах, а также в процессе приема и временного размещения вынужденных мигрантов из стран ближнего и дальнего зарубежья. Вместе с тем, власть и общество заинтересовано по возможности минимизировать численность этой категории временных мигрантов, а высвобожденные средства (поглощающие, кстати, более трети всего бюджета Федеральной миграционной программы) направить на обустройство переселенцев, намеренных остаться в России на постоянное жительство.

Вэтой связи для России вполне актуально звучит призыв мировых специалистов по миграции, высказанный в одном из докладов Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев, о настоятельности перене-

сения акцента с проблемы устройства беженцев на проблему предотвращения насильственных миграций1253. Ведь отстаивая право человека покидать страну в поисках убежища в другом государстве, нельзя забывать

ио том, что не менее фундаментальным является право жить в безопасности в собственной стране. Иными словами, в решении проблем вынужденной миграции должен доминировать принцип превентивности, предполагающий, прежде всего, содействие в создании таких условий внутри государств и во взаимоотношениях между ними, которые бы обеспечивали всем гражданам независимо от их социальной и этнической принадлежности чувство надежной защищенности у себя на родине и исключали необходимость вынужденного отъезда за ее пределы.

Вто же время, необходимо учитывать, что основной поток вынужденных мигрантов из постсоветских республик в Россию представлен русскими – выходцами из самой России или их потомками, которые после распада СССР оказались на положении этнических меньшинств в государствах их проживания и в числе связанных с этим разного рода лишений испытывают особенно болезненное чувство утраты единой гражданской идентичности. Для многих из них возвращение на этническую родину, возможно, даже никогда ранее не виденную, связано с надеждой вновь

1253 Положение беженцев в странах мира. М., 1995. С. 36, 57.

342

ощутить себя полноправными гражданами собственной страны. Несомненно, Россия имеет особые обязательства перед этими людьми, что выдвигает проблему их скорейшей интеграции в общероссийские и локальные общественные структуры в круг первоочередных государственных задач.

Между тем, решение этой проблемы осложняется множеством факторов, среди которых один из острейших – жилищная неустроенность. Согласно данным выборочного единовременного социологического обследования, проведенного ФМС России, на момент опроса постоянное жилье имели лишь 29,3 % переселенцев, в том числе 17,3 % жили в собственном доме, 5,6 % – в государственном (муниципальном) фонде, 1,2 % – в кооперативной квартире и 5,2 % – в ведомственной. Примерно четверть опрошенных (25,8 %) проживали во временном жилье, из них 90 % – в гостиницах и общежитиях, средняя продолжительность пребывания которых составляла 20 месяцев, 4,7 % – в спецжилфонде (в среднем по 16,6 месяца) и 5,3 % – в ЦВР (в среднем в течение 14 месяцев). Пятая часть опрошенных (19,9 %) пользовалось приютом у родственников и знакомых, а еще 23,9 % переселенцев арендовали жилье1254.

Данные показатели сильно дифференцированы по регионам. Самое неблагополучное положение с жильем сложилось в Белгородской области, имевшей, кстати, наивысшую после Северной Осетии плотность вынужденных мигрантов на 10 тыс. чел. постоянного населения. В этой области лишь 9 % опрошенных семей на момент опроса имели постоянное жилье. В то же время в некоторых областях жилищная проблема была решена более чем у трети и даже половины всех переселенцев. Например, в Новгородской области таковых насчитывалось 32 %, в Ставропольском крае – 33 %, в Алтайском крае – 37 %, в Псковской области – 57 %.

Более широкие возможности получения жилья в сельской местности по сравнению с городом заставляли многих мигрантов даже городского происхождения селиться в селах. Поэтому, хотя среди переселенцев сохранялся некоторый перевес городских жителей над сельскими, его величина, составлявшая примерно 3 к 2, гораздо ниже, чем в местах выезда. Смена городского образа жизни на сельский как в бытовом плане, так и из-за новой среды общения, а также суженных возможностей трудоустройства и проведения досуга, существенно осложняла процесс адаптации многих мигрантов. Как показывает жизнь, одним из наиболее действенных способов смягчить эту болезненную ситуацию является создание компактных поселений, объединяющих людей со сходной судьбой и общими интересами, особенно если при этом удается наладить собственную производственную базу, чтобы снизить приобретающую порой унизительные

1254 Подсчитано по: Вынужденные мигранты: Интеграция и возвращение. М., 1997. С. 28.

343

формы зависимость переселенцев от федеральных фондов и муниципального бюджета.

Крайне ограниченные возможности предоставления государственного жилья ставят многие переселенческие семьи перед необходимостью строительства жилья за собственные средства, что зачастую не под силу даже большинству постоянных жителей с более или менее стабильным заработком. Тем более эта проблема неразрешима для переселенцев, лишившихся немалой части своего имущества и накоплений. По данным уже упомянутого обследования ФМС, лишь пятой части опрошенных вынужденных мигрантов удалось продать или обменять свое прежнее жилье, 37 % переселенцев смогли вывезти или реализовать основное имущество полностью, еще 26 % – частично, тогда как 22 % переселенцев были вынуждены выехать только с личными вещами, оставив все остальное1255.

Первые волны вынужденной миграции захватывали более обеспеченные слои населения, чей уровень достатка позволял легче решиться на отъезд и скорее обустроиться в России. Поэтому среди переселенцев с двух-трехлетним «стажем» доля имевших собственное жилье было выше, чем у переехавших относительно недавно. Но со временем под давлением обстоятельств в процесс миграции включались все менее обеспеченные семьи, так что решение жилищной проблемы переселенцев продвигалось очень медленно.

Не менее тяжелое положение складывалось и в сфере трудоустройства переселенцев. В сельской местности, в малых и средних городах, где размещалась большая часть мигрантов, возможности приложения труда не столь уж велики, к тому же, проблема усугублялась практически повсеместным сокращением объемов производства и обострением конкуренции на рынке труда. В итоге значительная часть переселенцев долгое время не в состоянии была найти работу, и по уровню занятости мигранты резко проигрывали постоянному населению.

Несмотря на то, что среди мигрантов доля населения в трудоспособном возрасте выше, чем в среднем по России, количество занятых в экономике (68,5 %) существенно меньше общероссийского показателя (80,8 %). По доле неработающих переселенцы в два с лишним раза превосходят остальное население России. В то же время, доля учащейся молодежи у них вдвое ниже, а неработающих пенсионеров – втрое ниже, чем у всех россиян.

Особую проблему представляет вынужденная реструктуризация занятости мигрантов. Если до переезда почти половина из них занималась преимущественно умственной деятельностью, то в России такого рода работу удалось подыскать менее трети переселенцев, а более половины

1255 Федеральная Миграционная служба. № 7. С. 27.

344

вынуждены были довольствоваться физическим трудом. Изменение отраслевой структуры занятости также складывается не в пользу мигрантов. Согласно выборочному обследованию ФМС России, до переезда в промышленности было занято 24,6 % опрошенных, а после переезда –

всего 13,7 % в сельском хозяйстве – соответственно 4,4 % и 11,1 %, в просвещении – 11,4 % и 10,0 %, в науке и искусстве – 4,8 % и 1,4 %1256. Все

это, даже без учета несомненных психологических сложностей адаптации на новом месте, свидетельствует о том, сколь сложно протекал процесс интеграции переселенцев в российское общество. Тем не менее, многие из них полны решимости перенести подобные трудности и при любых обстоятельствах не намерены выезжать из России. Характерно, что подавляющее большинство мигрантов (78,5 %) безусловно рассчитывают остаться в принявшем их регионе на постоянное жительство, а 17,5 % готовы к этому при условии оказания им соответствующей помощи1257.

К сожалению, средств, направляемых государством на выполнение Федеральной миграционной программы, явно не достаточно даже для удовлетворительного решения проблем беженцев и вынужденных переселенцев. Причем, как и многие статьи бюджета, эти средства выделяются далеко не в полном объеме. Из намеченных планом на 1995 г. 1,5 млрд. руб. ФМС России фактически было перечислено лишь 621,8 млн руб. (42,5 %), в том числе на финансирование строительства жилья и инфраструктуры для вынужденных переселенцев вместо планируемых 469,3 млн руб. было отпущено всего 236,5 млн руб. (50,4 %), а расходы по выплате долговременных беспроцентных ссуд на приобретение или строительство

жилья при плане в 348,4 млн руб. реально составили лишь 115,8 млн

(33,2 %)1258.

В районах проживания вынужденных мигрантов ими было создано несколько сотен организаций, предприятий и объединений, не только осуществлявших производственную деятельность, но и занимавшихся решением жилищных и прочих проблем переселенцев. В большинстве областей пока создано лишь по 1-2 объединения, но в некоторых, как, например, в Оренбургской, Воронежской, Псковской областях, они образовали уже целую сеть.

Представители всех этих организаций впервые обсудили многочисленные проблемы обустройства и социально-экономической адаптации

1256 Федеральная Миграционная служба. № 7. С. 31-32. 1257 Федеральная Миграционная служба. № 7. С. 32.

1258 Подсчитано по: Материалы Парламентских слушаний «О взаимо-действии федеральных органов законодательной и исполнительной власти, органов законодательной (представительной) и исполнительной власти субъектов Российской Федерации с общественными организациями переселенцев по обеспечению правовых гарантий компактного обустройства и социальной адаптации беженцев и вынужденных переселенцев» 23 апреля 1996 г. // Вынужденные мигранты: Интеграция и возвращение. М., 1997. С. 30.

345

вынужденных мигрантов на упомянутом выше форуме переселенческих организаций России совместно с Комитетом Совета Федерации России по делам СНГ, Комитетом Государственной думы России по делам беженцев и вынужденных переселенцев, Российским Фондом помощи беженцам «Соотечественники», Координационным Советом помощи беженцам и вынужденным переселенцам при участии Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ) и Международной организации по миграции (МОМ). В обращение Форума к Федеральному Собранию, правительству и президенту России включено настоятельное требование принять необходимые меры для разработки и реализации новой национальной политики, направленной на всестороннюю поддержку переселенцев и их организаций. Несомненно, насущность такой политики определяется не только гуманными соображениями, но и тем, что переселенцы реально могут и должны стать основой экономического, социального и духовного возрождения России.

Миграционные и в целом демографические процессы, а также тенденции, выявленные в результате исследования, исходное положение – о разворачивавшихся в Приволжском округе процессах развития – не подтвердили. Округ был лишен явных институциональных лидеров. Ни один из шести городов-агломераций-миллионников (Нижний Новгород, Казань, Пермь, Уфа, Самара-Тольятти, Саратов-Энгельс) и ни один из субъектов федерации, входивших в Приволжский округ – не оказались в состоянии удерживать миграционное притяжение с постоянной силой. Отсутствовало отчетливо выраженное тяготение населения в областные центры, в том числе и в «столицу ПФО» – Нижний Новгород. Все это является убедительным свидетельством затянувшейся стагнации региональной среды и процессов урбанизации1259.

Демографическая ситуация в округе близка к среднестатистической по стране. Все варианты прогноза показывают, что в ПФО неизбежно произойдет сокращение населения (на 10-27,5 % до 2030 г.), в том числе его трудоспособной части (на 19-29 %). Регулирование темпов сокращения населения в решающей степени зависит от миграции и в значительно меньшей степени от рождаемости и смертности. Особенности динамики возрастной структуры населения (его старения, стремительного сокращения трудоспособного контингента и еще более стремительного детской группы) устойчивы при всех вариантах динамики составляющих прогноза,

1259 Анализ сложившейся системы управления миграционными процессами базировался на изучении научных публикаций, СМИ, статистических и аналитико-правовых баз данных и полевых исследованиях (включая экспертные интервью) в ПФО, а в его пределах – в 3-х избранны субъектах Федерации (в Удмуртии, Нижегородской и Оренбургской областях) и двух муниципальных образованиях Оренбургской области и даже их частях. «Игра масштабами» (от округа в целом до сельсовета/деревни) дает возможность судить о реальном и желаемом распределении функций в области миграционной политики.

346

поэтому могут оцениваться как весьма вероятные. Ситуация такова, что даже значительный приток населения в округ не сможет переломить описанные процессы. Поэтому речь может идти пока только об их смягчении.

Сельская местность ПФО еще располагает некоторым запасом демографических ресурсов, главным образом в лице тюркоязычного населения. Но данный запас на фоне потерь – незначителен.

Выявленная ситуация в сочетании с жестко-ограничительной миграционной политикой федерального центра, основы которой были нормативно закреплены в 2002 г., угрожает ускорением темпов сокращения населения, дефицитом труда в будущем, усилением черт периферийности у ключевого для развития страны Волго-Уральского региона.

Таким образом, в 1990-х гг. шестерка городов-агломераций-миллион- ников с точки зрения демографических процессов – естественный и миграционный баланс, продолжительность и качество жизни, здоровья населения – не являются «точками роста». Демографические и миграционные процессы, как следует из результатов исследования, свидетельствуют об аморфности окружного социально-экономического ландшафта и отсутствии динамичных полюсов роста. Доставшаяся в наследство от советского периода каркасная структура (агломерации и связывающие их транспортные коридоры) не работает.

Следовательно, процессы новой регионализации, разворачивающиеся на территории округа, тем не менее, не являются процессами развития. В ближайшей перспективе следует ожидать обострения конкуренции между городами-миллионниками и агломерациями округа за сужающуюся ресурсную базу.

Прогнозы численности населения позволяют сделать вывод, что Россия не может обеспечить ни стабилизацию численности своего населения, ни тем более его рост, опираясь исключительно на внутренние демографические ресурсы. Тем самым в России открываются огромные перспективы для иммиграции, особенно если учесть слабую заселенность большей части страны. Только для поддержания численности населения страны на современном уровне в течение последующих 50 лет потребуется от 35 млн чел. (около 700 тыс. в год) до 70 млн чел. (около 1,4 млн в год) иммигрантов при разных параметрах рождаемости и смертности. Даже меньшая из этих величин более чем в 2 раза превышает самый высокий уровень иммиграции, наблюдавшейся в 1990-х гг.

После 2006 г. в России началась стремительная естественная убыль трудоспособного населения, достигавшая примерно 1 млн чел. в год. Эта убыль не может быть компенсирована в короткое время ни путем увеличения возраста выхода на пенсию, ни за счет роста производительности труда, ни за счет перевода производства в перенаселенные страны с более дешевой рабочей силой. Следовательно, в будущем труд будет одним из самых дефицитных, если не самым дефицитным ресурсом в России.

347

Таким образом, демографическая ситуация предопределяет политику поощрения иммиграции в качестве стратегического направления миграционной политики России на длительную перспективу. Федеральный центр в 1990-х гг. напротив проводил ограничительную («защитительную») иммиграционную политику.

Основную часть мигрантов в округе составляли русские (53 % в 19972001 гг.); четверть – народы, имевшие на территории округа национальнотерриториальные образования (татары, башкиры, чуваши, марийцы, удмурты, мордва, коми-пермяки); еще 20 % – мигранты титульных национальностей стран СНГ. Отмечался устойчивый процесс снижения доли русских в иммиграционном притоке в округ, что связано с постепенным истощением запасов русского населения среднеазиатских республик.

В ряде национальных республик наблюдался процесс гомогенизации их титульного состава. Так, в Татарстане и Чувашии происходило медленное, но устойчивое стягивание титульных этносов, а в Башкортостане – татар, сопровождающееся менее интенсивным притоком русских и других народов. При этом абсолютные размеры притока невелики. В приграничных Оренбургской и Саратовской областях заметную роль в миграционном приросте играют народы стран СНГ, прежде всего – Казахстана и стран Центральной Азии, доля выходцев из которых будет неизбежно возрастать.

Население русских деревень, по сравнению с татарскими, башкирскими и казахскими, вымывается миграцией значительно быстрее. Поэтому в будущем в районах смешанного населения доля русских, проживающих в сельской местности, сократится в силу их большей мобильности. Таким образом, контраст между продолжающими «таять» русскими селами и рядом крепких, крупных башкирских и татарских будет нарастать.

Сильное стремление татар к укреплению национального самосознания и развитию национальных институтов пробуждает интерес к этничности и у других народов, ранее в этом отношении индифферентных (например, у удмуртов), или не проявлявших активности (например, у корейцев). Поэтому смена этнокультурного баланса будет сопровождаться поиском политических форм фиксации нового статус-кво.

Официально одобренной федеральной миграционной стратегии, которая увязывала бы воедино все виды миграции и интересы федерального государства, его субъектов и муниципальных образований, а также различных групп населения, включая мигрантов, в 1990-х гг. не существовало. На федеральном уровне управления практически вся миграционная политика сводилась к регулированию (точнее к ограничению) притока в РФ жителей СНГ и дальнего зарубежья. Таким образом, в сферу деятельности федерального центра не попадала даже вся внешняя миграция, не говоря уже о любых видах внутренней.

Хотя в области миграции были попытки разработки относительно полной стратегии (профессионалы подготовили и обсудили проект

348

документа еще несколько лет назад), но до официального его одобрения и «выноса на публику» дело не дошло. Основная причина – институциональная неустойчивость федеральной власти в данной сфере, что практически блокировало управление даже внешними миграциями.

Внутренние миграции, столь значимые и бывшие привычным объектом управления в годы существования СССР, практически игнорировались, без всякого логичного объяснения такого подхода государства. Это тем более не оправдано, что внутренние перемещения населения значительно превосходили внешние миграции. Например, в 1994 г., когда внешний приток был максимальным, он составил 1,2 млн чел., тогда как в пределах России переехало 3 млн чел. Позже, когда внешний поток многократно уменьшился – до 193,5 тыс. чел. в 2001 г., внутренние миграции превосходили его более, чем в 10 раз, составляя 2,1 млн чел.. Потоки нерегистрируемой трудовой миграции из стран СНГ в Россию – с одной стороны, и между субъектами России, с другой, как показывают исследования, равновелики, и составляют около 3 млн чел. каждый. Следует помнить и о том, что внутренние и внешние миграции могут выступать в качестве альтернативных «инструментов» решения государством региональных проблем, например дефицита трудовых ресурсов в определенном ареале. Это еще раз подчеркивает нерациональность «отрыва» внутренних миграций от внешних.

Невнимание федерального центра к внутренним миграциям было связано и с отсутствием в системе федеральной исполнительной власти отдельного института, который бы их «курировал». Реальный вклад государства в регулирование миграций состояло во все усложняющейся системе контроля и регистрации, которая обязательна и для внутренних, и для внешних мигрантов и реализовалась, преимущественно, на региональном и местном уровнях. Система эта была чрезвычайно забюрократизирована и, при этом, малоэффективна, ибо ее очень легко было «обойти».

Усеченное понимание миграций на федеральном уровне передавалось на уровень федеральных округов и региональных институтов федеральных органов власти. Вне сферы их интересов оказывалась значительная часть внутренних миграций, в том числе трудовые. Институты власти федеральных округов держали внешнюю миграцию в поле своего зрения, но никак не претендовали на участие в выработке миграционной политики. Внешние миграции замыкались преимущественно на органах МВД. Указанные институты власти скорее готовы были исполнять ограничительнокарательные функции, чем проводить целенаправленную осознанную политику. В то же время ими осознавались региональные особенности своего округа или субъекта федерации, и они в принципе готовы их сформулировать и учитывать в практической деятельности. Но федеральный центр не оставлял им свободы маневра, поскольку управление миграциями было неоправданно централизованно, особенно что касалось найма иностранной рабочей силы.

349

Исследования показали, что собственно региональные и муниципальные органы власти вообще не проявляли интереса к миграциям (даже внешним). Они считали, что все миграционные проблемы – это прерогатива федеральной власти, где их вмешательство не нужно и не оплачивается. Власти субъектов (и отчасти муниципальные) исполняли ограниченные регистрационно-контрольные функции (например, оформляя иностранцам разрешение на работу и участвуя в обосновании квот на иностранную рабочую силу).

При этом есть понимание значимости миграционного фактора, но лишь в случае Нижнего Новгорода проявилось желание властей города поучаствовать в процессе управления внешними миграциями (что, по-видимому, связано с размерами и полустоличным статусом города). Вполне возможно, что региональные и местные власти боялись проявить инициативу, опасаясь передачи им еще одного «неоплаченного мандата».

Решения федеральных органов власти не учитывают региональные и местные особенности и не позволяли сделать это на нижестоящих уровнях управления даже в рамках своей же системы. Так, в Оренбургской области и Удмуртии работники миграционных служб (то есть федеральные служащие) прилагали усилия, чтобы облегчить мигрантам прохождение всех процедур и обеспечить более толерантную обстановку в регионе, но собственные права и рычаги управления у них почти отсутствовали.

Однако самый большой провал миграционной политики (если анализировать то, что реально делалось) состоял в ее противоречии стратегическим задачам социально-экономического развития страны.

Сегодня необходимость в масштабной иммиграции в России осознается на федеральном уровне почти всеми управляющими структурами, так как прогнозы демографов однозначно предсказывают резкое сокращение, постарение населения и трудовых ресурсов. Вместе с тем, едва ли все представляют глубину демографической катастрофы и масштабы необходимой иммиграции.

Наиболее оптимистичен прогноз ООН. Согласно его среднему варианту, население России к 2025 г. уменьшится до 137 млн чел. По среднему варианту прогноза Госкомстата население страны опустится на этот уровень на 12 лет раньше, к 2013 г., а на начало 2016 г. составит 135 млн чел. Низкий вариант прогноза Госкомстата выходит на цифру в 129 млн чел. на

тот же год, что на 15 млн чел. (почти на 11 %) меньше, чем на исходную дату прогноза (начало 2002 г.)1260.

Поскольку каждый последующий шаг в прогнозах Госкомстата предусматривает ускорение нисходящей тенденции, высока вероятность того, что развитие пойдет по низкому варианту. Тогда население страны будет сокращаться на 1,2 млн чел. в год. За четыре года (1999-2002 гг.) оно уже убывало почти по 1 млн в год.

1260 Предположительная численность населения Российской Федерации до 2016 г.: Статистический бюллетень. М. 2001. С. 7.

350