книги2 / 10-2

архетип поляризует смыслы: с одной стороны, стареющий «сатир» Рудин, добившийся победы, с другой – молодой сатир Пандалевский, подслушавший разговор и не замедливший доложить о нем хозяйке. Цветочный мотив, очерчивая круг, замыкается Пандалевским – шпионом и приживальщиком, верным псом, оберегающим честь дома.

С Рудиным связан мотив нежданного гостя, в разных вариациях присутствующий в творчестве Пушкина. Рудин появляется в имении Ласунской вместо ожидаемого барона («Некто Муффель, барон, ка- мер-юнкер из Петербурга», с. 205). «Замещение» кого-то – повторяющийся момент как в сюжете, так и в эпизодах биографии Рудина, рассказанных Лежневым. В сцене прощания с хозяйкой усадьбы Ласунской Рудин чувствует изменение своего статуса: «Он сел, но уже не как прежний Рудин, почти хозяин в доме, даже не как хороший знакомый, а как гость, и не как близкий гость» (с. 290).

Мотив замещения на семантическом уровне метафорически обыгран в описании рудинских речей: «Рудин владел едва ли не высшей тайной – музыкой красноречия» (с. 229). Автор подчеркивает, что рудинские речи были импровизацией («…вдохновением дышала его нетерпеливая импровизация», с. 229), и это отсылает к «Египетским ночам» А.С. Пушкина, к образу импровизатора, который становится ненужным сразу после окончания своей импровизации. Так, мотив нежданного гостя оказывается подсвеченным пушкинскими аллюзиями, в том числе и в реакции француженки-гувернантки, заметившей, как Рудин страстно схватил руку Натальи: «Впрочем, он в ее глазах был чем-то вроде виртуоза или артиста; а от подобного рода людей, по ее понятиям, невозможно было требовать соблюдения приличий»

(с. 242-243).

К моменту публикации романа Тургенев и А.А. Фет уже были знакомы (датой знакомства биографы считают 1853 год); более того, Тургенев стал редактором Фета. Именно редакторская деятельность Тургенева обнаруживает несовпадение эстетических принципов того и другого [Кошелев, 2001].

«Фетовское», на наш взгляд, обозначается, прежде всего, на уровне ольфакторики.

Эпитет «душистый», скрепляя дневной и ночной миры в романе, в повторе актуализирует семантику «первого». В фольклоре «первое» отмечает начало мира, бытия и т. д. Так, в картине летнего утра,

70

открывающей роман, доминирует этот эпитет: «Солнце уже довольно высоко стояло на чистом небе; но поля еще блестели росой, из недавно проснувшихся долин веяло душистой свежестью…» (с. 199). В описании усадебного сада Ласунских («…В нем было много старых липовых аллей, золотисто-темных и душистых, с изумрудными просветами по концам, много беседок из акаций и сирени», с. 217) запах гармонично вписан в общую картину. Ольфакторика вместе с визуальностью формирует образ сада-рая.

Одорическое содержание образа в стихотворении Фета «Весенний дождь» («От лип душистым медом тянет…» [Фет, 1986, с. 120]) более конкретизировано, чем у Тургенева. Комментаторы дают неточную датировку – 1857 год, хронологически близкий к изданию романа. «Запах» для Фета сродни музыке, имеющей возможность «передавать и мысли, и чувства не раздельно, не последовательно, а разом, так сказать – каскадом» [Козубовская, 2005]. Ключ к содержанию фетовского эпитета – в мифологии [Козубовская, 2012]: «Еще разымчива, душиста и сладка / нам Гебы пенистая чаша» («Ты прав; мы старимся…», с неточной датой – 1860 [Фет, 1986, с. 449]).

Повтор эпитета создает музыкальное нарастание смысла. Картиной ночной природы с эпитетом «душистый» завершается первый день пребывания Рудина в усадьбе Ласунской: «Душистая мгла лежала мягкой пеленою над садом; дремотной свежестью дышали близкие деревья. Звезды тихо теплились. Летняя ночь и нежилась, и нежила…» (с. 228). Ночь персонифицируется, обретая признаки женского любящего существа13. Ср. у Фета: «В златом сиянии лампады полусонной / И отворя окно в мой садик благовонный, / То прохлаждаемый, то в сладостном жару, / Следил я легкую кудрей ее игру: / Дыханьем полночи их тихо волновало / И с милого чела красиво отдувало...» [Фет, 1986, с. 213]. Взгляд из окна, запахи сада и персонифицированная ночь – составляющие фетовского кода. Стихотворение, датируемое 1843 годом, конечно, было известно Тургеневу.

Эпитет «душистый» в эпистолярном общении обоих оценочен. Так, в письме от 18 (30) января 1858 г. Фет просит Тургенева: «… не забывайте нас Вашими короткими, но душистыми письмами» [Переписка Тургенева, 1986, т. I, с. 408]. «Душистость» – предельное выражение «живой жизни», ее органики: «Пожалуйста, не обманите моих химер, потому что это не надежды – надежды не бывают так на-

71

рядны и душисты» [Переписка Тургенева, 1986, т. I, c. 407]. В письме

кС. Аксакову от 5 июня 1853 года Тургенев сожалеет, что душистый талант Фета немного выдохся.

Тот же эпитет использовал Тургенев в рецензии на «Записки оружейного охотника» С.Т. Аксакова, содержащей, по замечанию Е.П. Дерябиной, первую тургеневскую оценку поэзии Фета, данную еще до личного знакомства с Фетом [Дерябина, 2003, с. 58]. Отнеся Фета

кхудожникам «тонко развитым, нервическим, раздраженно-поэтиче- ским», Тургенев, определяя черты их манеры, подводит итог: «Про них можно сказать, что им более всего доступен запах красоты, и

слова их душисты» [Тургенев, 1980, т. IV, с. 519].

Вромане Тургенева запах оказывается в сильной позиции. Так, например, описание природы, пробуждающейся от дождя, увиденное Натальей, еще не понимавшей своей влюбленности, завершается одоризмом: «Сильный запах поднялся отовсюду...» (с. 263). «Запах», замыкающий описание, – кульминация природного бытия, проявление ее сущностных сил. Картина двупланова. Опредмечивая оптику, автор редуцирует переживания героини, зашифрованные в пейзаже. Они нарастают параллельно с природными изменениями, поэтому строчка о запахе – одновременно выражение предела эмоций, которыми охвачена Наталья. Подобная двуплановая композиция характерна для фетовских миниатюр (см., например, «Шепот, робкое дыханье…», датируемое 1850 г.).

Семантическая цепочка душистый – дыхание – ветер – душа – голова – дно – могила музыкально обыгрывает мотив загубленной души.

Засохший Авдюхин пруд, возле которого Наталья назначила свидание Рудину, заброшенная и исчезнувшая усадьба, где «ветер вечно шумел и угрюмо гудел в их высокой, тощей зелени...» (с. 277), предвещая катастрофу, готовят мотив смерти. Легенда, сохранившаяся в форме слухов («В народе ходили таинственные слухи о страшном преступлении», о третьей сосне, «которая в бурю повалилась и задавила девочку», с. 277), закрепляет за Авдюхиным прудом представление как о нечистом, пустом, глухом и мрачном месте, вводя мотив загубленной души.

Образ смерти варьируется в Натальином рассказе Рудину о поединке с матерью: «Вы спрашивали меня… что я ответила моей ма-

72

тери, когда она объявила мне, что скорее согласится на мою смерть, чем на брак мой с вами: я ей ответила, что скорее умру, чем выйду за другого замуж…» (с. 281). После разрыва Натальи с Рудиным, подводя черту, мать твердит как заклинание: «Кончено, решено и похоронено» (с. 297). Наталья, испытывая горечь любви, мучаясь стыдом в оглядке на недавнее прошлое, ощущает реальность смерти: «Ей так горько, и противно, и пошло казалось жить, так стыдно ей стало самой себя, своей любви, своей печали, что в это мгновение она бы, вероятно, согласилась умереть…» (с. 297). Переживаемые разрыв и прощание идут под знаком архетипического мотива отделения души от тела. Мотив загубленной души, мелькнувший в репликах Лежнева («Худо то, – продолжал Лежнев, постепенно оживляясь, – что он играет опасную игру, опасную не для него, разумеется; сам копейки, волоска не ставит на карту – а другие ставят душу...», с. 252), получил частичную реализацию.

Нереализованные смыслы мерцают в тексте. Архетип утопленницы, символизируя безумие любви, обозначен в «Натальином сюжете» Лежневым. Лежнев говорит об опасности пробуждения страстей в таких натурах, как Наталья: «...Знаете ли, что именно такие девочки топятся, принимают яду и так далее? Вы не глядите, что она такая тихая: страсти в ней сильные и характер тоже ой-ой!» (с. 261). Этот же архетип – в метафорике погружения на дно: «Она сидела не шевелясь; ей казалось, что какие-то темные волны без плеска сомкнулись над ее головой и она шла ко дну, застывая и немея» (с. 295).

На наш взгляд, здесь отзвуки фетовского цикла «К Офелии», отсылка к стихотворению «Офелия гибла и пела…», датируемому 1846 г. и вошедшему в сборник Фета 1850 г.: «Офелия гибла и пела, / И пела, сплетая венки; / С цветами, венками и песнью / На дно опустилась реки. / И многое с песнями канет / Мне в душу на темное дно, / И много мне чувства, и песен, / И слез, и мечтаний дано» [Фет, 1986,

с. 114].

Как отмечает в комментариях Б. Бухштаб, в «остроуховском экземпляре» это стихотворение Фета вычеркнуто рукой Тургенева [Фет, 1986, с. 643], и поэтому, очевидно, оно не вошло в сборники 1856 и 1863 гг. (Хотя известно, что Тургенев одобрял фетовские переводы Шекспира). А.Е. Тархов в своих комментариях, реконструируя эпизод биографии Фета из рассказа Ап. Григорьева «Офелия», подчеркива-

73

ет: «…для Фета шекспировская Офелия была воплощением особого женского типа» [Тархов, 1982, т. I, с. 509].

В стихотворении Фета сняты границы между реальностью и фантазией, сном и явью, окружающим миром и душой. Поэтический мир Шекспира, интерпретируемый Фетом, трансформируется в иную поэтическую реальность; антитетичность пары лирических персонажей, перетекающих друг в друга, причудливо группирующихся, снята: поэт – Офелия, Офелия – Гамлет, поэт – Гамлет, поэт – Муза, поэт – возлюбленная и т. д. [Козубовская, 1985]. В основе подмен – тождественность составляющих космологического бытия (невещественность, нематериальность, «духовность субстанциональная» и «духовность как основа человеческих отношений»). Игра семантическими планами («дно реки» и «дно души») актуализирует мотив изживания боли через отторжение отболевшей части души. Снятие оппозиции «свое/чужое» ведет к обретению песенного дара, воскресению через умирание.

Мотив загубленной души развернут в телесной парадигме: голова – метонимия Рудина. Рудин существует в романе в двоящейся перспективе. Он и Орфей, очаровывающий своим пением (см. подробнее: [Кроо, 200814], но он и «китайским болванчик»: «Недаром про него сказал однажды Пигасов, что его, как китайского болванчика, постоянно перевешивала голова» (с. 278). «Голова» обыграна и в двух признаниях Рудина Наталье: сначала некоторое кокетничанье в ситуациях искушения – «…я слишком стар. Куда мне кружить чужие головы? Дай бог свою сносить на плечах!» (с. 264), потом, в решительный момент, растерянность – «У меня голова кругом идет – я ничего сообразить не могу!..» (с. 279). «Кружение головы» – наказание Рудина за холодность, за самонадеянность, за дерзость, просто за желание быть счастливым. Мифологема головы вводит гамлетовский мотив15.

Мотив обузы-головы отсылает к раннему стихотворению А. Фета «Хандра» (датируется 1840 г.), которое впоследствии самим Фетом ни разу нигде не перепечатывалось: «Мне хочется идти таскаться в дождь; / Пусть шляпу вихрь покружит в чистом поле. Сорвал… унес… и кружит. Ну так что ж? / Ведь голова осталась. – Поневоле / О голове прикованной вздохнешь, – / Не царь она, а узник – и не боле! / И думаешь: где взять разрыв-травы, / Чтоб с плеч свалить обузу головы?» [Фет, 1986, с. 355]. В.А. Кошелев, указав на семантический сдвиг в

74

понятии «хандра» («Хандра, как поэзия “видений”» [Кошелев, URL: http://lit.1september.ru/article.php?ID=200202803]), связывает его с мотивом чертовщины, прочерченным в цикле «Хандра», впоследствии уничтоженном самим Фетом. На наш взгляд, фетовский черт-проказ- ник претерпел метаморфозы в романе Тургенева: он – некая сила, провоцирующая Рудина (Рудин, сожалея о состоявшемся объяснении со своим проигравшим соперником Волынцевым, перекладывает вину на черта: «Черт меня дернул... съездить к этому помещику! Вот пришла мысль! Только на дерзости напрашиваться!..», с. 276); с другой стороны, – червь, грызущий его изнутри.

Венчающий встречу Рудина с Лежневым на большой дороге осенний пейзаж перекликается с фетовским из «Хандры»: «А на дворе поднялся ветер и завыл зловещим завываньем, тяжело и злобно ударяясь в звенящие стекла. Наступила долгая, осенняя ночь» (с. 322).

Ветер – образ, в ретроспективе возвращающий к свиданию у Авдюнина пруда. В прощальных словах Натальи – горечь от сознания несостоявшегося счастья и трезвое признание опустошительного действия рудинской «фразы»: «Но я до сих пор вам верила, каждому вашему слову верила... Вперед, пожалуйста, взвешивайте ваши слова, не произносите их на ветер» (с. 282). И в этом вновь перекличка с Фетом. «О, спой мне, как носится ветер вокруг его одинокой могилы» [Фет, 1986, с. 113] – строка из стихотворения «Я болен, Офелия, милый мой друг», также включенного поэтом в цикл «К Офелии» (стихотворение вошло в сборник 1856 г.). Безумие любви и последующее отрезвление, пережитые Натальей, – в образной полярности фетовской строки: «ветер» с его безоглядным опустошением и «могила» как материализованная боль, похороненная любовь. Неназванная могила замещается картиной смерти Рудина на баррикаде: смерть как выход из тупика (см. монолог Рудина при последней встрече с Лежневым «…Смерть, брат, должна примирить наконец...», с. 319) осуществляется в эпилоге, где Рудин своей безоглядностью напоминает Дон Кихота, бросающегося на ветряные мельницы.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Первый вариант был опубликован: Козубовская Г.П. Семантическая поэтика И.С. Тургенева // Мир науки, культуры, образования: научный журнал. 2016. № 1 (56). С. 293–296. Впоследствии включен в монографию: [Козубовская, 2016].

75

2 Попытка развести понятия «память культуры» и «культурная память» в исследовании О.В. Свахиной «Функции культурной памяти в повестях И.С. Тургенева 1850–1870-х годов» (Екатеринбург, 2008), где первое определяется как «память, принадлежащая культуре» (то есть именно в этом значении содержится указание на то, что память является функцией культуры), а второе как принадлежащее субъекту, носителю этой памяти [Свахина, 2008], связана с неприятием теории смерти автора, к которой ведет первый термин. Мы используем этот термин в традиционном значении. Не все реминисценции и цитаты носят ярко выраженный сознательный характер.

3 О том, что род Тургенева всегда существовал в ауре культуры, говорят сохранившаяся коллекция живописи, принадлежавшая предкам Тургенева (картины мастеров фламандской школы, работы Сверчкова, Клодта и т. д.) и уникальная по своему составу спасско-лутовиновская библиотека, собиравшаяся несколькими поколениями Тургеневых и Лутовиновых [Спасское-Лутовиново, URL: http://auto-skiers.msk.ru/content_ spaslut.html]. Подаренное П. Виардо поместье (Тургенев купил часть земли от имения «Шоссе», принадлежавшего некогда императрице Жозефине), превратилось в дачу. Сейчас там музей писателя. Тургенев имел собственное собрание картин художников барбизонской школы и, если бы не долги, появившиеся при обустройстве в Буживале, вряд ли распродал бы это собрание [Романтик реализма. Музей И.С. Тургенева в Буживале, URL: http://www.russiskusstvo.ru/authors/behtieva/a207]. См. также: Эттингер П. Тургенев-коллекционер. М., 1919. № 3. С. 14–15. «Его небольшая квартира скоро наполнилась отборными произведениями старой голландской

исовременной французской живописи, в особенности великих пейзажистов Диаса и Руссо. Коллекция бронзовых и фарфоровых вещиц из Китая и Японии каждый год пополнялась новыми дорогими экземплярами» [Л. Пич, см.: П. Фокин. Тургенев без глянца. URL: http://profilib.com/ chtenie/132094/pavel-fokin- turgenev-bez-glyantsa-11.php]. См.: Галустьян А.Х. Герои и искусство в романах И.С. Тургенева: дис. … канд. филол. наук. Л., 1988; Егоров О.Г., Савоськина И., Халфина Н.Н. Романы И.С. Тургенева: проблемы культуры. М.: Прометей, 2001. 224 с.; Халфина Н.Н. Художественное воплощение XVIII в. в творчестве И.С. Тургенева: дис. … канд. филол. наук. М., 1987; Свахина О.В. Функции культурной памяти в повестях И.С. Тургенева: дис. … канд. филол. наук. Екатеринбург, 2008.

4  Сам Тургенев писал о своем образовании: «Я занимался философией, древними языками, историей и с особенным рвением изучал Гегеля под руководством профессора Вердера… я слушал в Берлине латинские древности у Цумпта, историю греческой литературы у Бока…» (URL: https://www.stihi. ru/2010/05/05/6297). Писателя отличало знание языков: «С ранних лет он свободно владел несколькими языками – французским, немецким, английским, впрочем, нисколько не в ущерб русскому. В начале 40-х годов, после его странствований, к этому основному фонду прибавились хорошие практические навыки в языке итальянском; в конце того же десятилетия он прилежно занимался испанским, в начале 50-х годов принялся за польский, затем за чешский, в конце 60-х и в 70-е – за сербский и болгарский и т. д. Следует также иметь в виду, что из древних языков Тургенев основательно изучил греческий

илатинский: в студенческие годы он мог сочинять длинные дружеские письма по-латыни и не забыл этот язык до конца жизни (О степени знакомства Тургенева с классическими языками в его юные годы дают представление его экзаменационные работы 1842 г., писанные по-латыни») (т. XI, с. 8). См., на-

76

пример: Томан И.Б. И.С. Тургенев и немецкая культура // Тургеневский сборник. М., 1998; Гревс И. Образы Италии в творчестве И.С. Тургенева // Начала. Петербург, 1922. № 2. С. 64–105; Гревс И.М. Тургенев и Италия. (Культурно-и- сторический этюд). С приложением литературной справки «Тургенев и Петербург». Л.: Брокгауз–Ефрон, 1925. 126 с.; Старчаков А. О Венере Милосской // Новый мир. 1933. № 9. С. 215–223.

5 Формула В. Шмида «проза как поэзия» [Шмид, 1998]. В этой монографии автор не анализирует прозу И.С. Тургенева.

6 См. о мотивике Тургенева: Барсукова О.М. Роль символических мотивов в прозе И.С. Тургенева: дис. … канд. филол. наук. М., 1997.

7 Общеизвестный факт: Тургенев хранил прядь волос с головы Пушкина в серебряном медальоне: он упросил камердинера срезать прядь волос с головы покойного Пушкина. См. библиографию по проблеме «Тургенев и Пушкин» [Козубовская, 2016].

8 См. о пушкинском замысле виньетки «Психея, задумавшаяся над цветком» [Тахо-Годи, 1999] и о графическом оформлении глав романа [Немзер, 2000; Цоффка, 2003].

9 Этот эпизод иронично проиллюстрирован Н. Кузминым. Впервые эти иллюстрации были опубликованными издательством «Academia» в 1933 г., к 100-летию со дня первого издания романа. В 1937 году книга получила золотую медаль на Международной выставке в Париже. За рубежом роман с иллюстрациями художника выходил 12 раз. Пушкин А.С. Евгений Онегин: роман в стихах / соч. Александра Пушкина; рис. Н. Кузьмина. М.; Л.: Academia, 1933. 331 с.

10 Далее роман Тургенева цитируется по этому изданию. В круглых скобках после цитаты указывается номер страницы. Случаи цитирования по другим источникам специально оговариваются.

11 См.: Шатин Ю.В. Цветок на могиле возлюбленной: семантические метаморфозы мотива в русской лирике 1/3 XIX в. Таллин, 1985.

12 Терновская О.А. Бабочка в народной демонологии славян: душа-предок и демон // Материалы к VI Международному конгрессу по изучению стран Юго-Восточной Европы: проблемы культуры. Москва, 1989. С. 151–160.

13 Наши наблюдения в какой-то степени совпадают с размышлениями И. Турбанова о специфике видения природы Тургеневым: «…мы находим и выделяем у писателя в описаниях природы прямо или косвенно выраженную женскую телесность, некое тело природы, которое проявляет себя или, скорее, действует на тургеневских героев именно в своих женских телесных качествах» [Турбанов, 2011].

14 Орфический мотив в связи с пушкинским «Евгением Онегиным» проанализирован К. Кроо [Кроо, 2008].

15 См. о Гамлете: Швецова Т.В. «Гамлет» в контексте творчества И.С. Тургенева: дис. … канд. филол. наук. Архангельск, 2002.

77

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Дерябина, Е.П. Тургенев и Фет: спор о творчестве / Е.П. Дерябина // Вестник Новгородского гос. ун-та. – 2003. – № 25. – С. 56-62. – URL: http:// www.novsu.ru/file/29064. (Дата обращения: 15.08.2021).

Козубовская, Г.П. Поэзия А.Фета и мифология / Г.П. Козубовская. – Москва: Флинта-Наука, 2012. – 320 с.

Козубовская, Г.П. Поэтика цикла А. Фета «К Офелии» / Г.П. Козубовская // Русская поэзия XIX века. Образы Мотивы. Поэтика. – Куйбышев, 1985. – С. 88-99.

Козубовская, Г.П. Ольфакторный код поэзии А. Фета: благовония / Г.П. Козубовская // Афанасий Фет и русская литература. – Курск, 2005. – С. 26-37.

Кошелев, В.А. О «тургеневской» правке поэтических текстов А.А. Фета. Возвращение к проблеме / В.А. Кошелев // Новое литературное обозрение. – 2001. – №48. – С. 157-191.

Кошелев, В.А. Хандра / В.А. Кошелев // Литература. Журнал Издательского дома «Первое сентября». – URL: http://lit.1september.ru/article. php?ID=200202803. (Дата обращения: 15.10.2021).

Кроо, К. Интертекстуальная поэтика романа И.С. Тургенева «Рудин» / К. Кроо. – Санкт-Петербург: Академический проект, Изд-во ДНК, 2008. 247 с.

Левин, Ю.И. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма / Ю.И. Левин, Д.М. Сегал, Р.Д. Тименчик, В.Н. Топоров, Т.В. Цивьян // Russian literature. – 1974. – № 7/8. – С. 47-82.

Немзер, А. Поэзия Жуковского в 6 и 7 главах романа «Евгений Онегин»

/А. Немзер // При свете Жуковского: Очерки истории русской литературы. – Москва: Время, 2013. – С. 262-282.

Новикова-Строганова, А.А. О названии романа И.С. Тургенева «Рудин»

/А.А. Новикова-Строганова // Русская речь. – 2010. – № 10. – С. 9-12. Переписка И.С. Тургенева: в 2 т. Т. 1. – Москва: Художественная лите-

ратура, 1986. – 607 с.

Фокин, П. Тургенев без глянца / П. Фокин. URL: http://profilib.com/ chtenie/132094/pavel-fokin-turgenev-bez-glyantsa-11.php. (Дата обращения: 15.10.2021).

Пушкин, А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. – Москва: АН СССР, 1956 – 1958 / А.С.Пушкин. – Т. II. – Москва: АН СССР, 1957. – 558 с.; Т. III. – Москва: АН СССР, 1957. – 558 с.; Т. 5. – Москва: Изд-во АН СССР, 1957. – 638 с.

Романтик реализма. Музей И.С. Тургенева в Буживале. URL: http:// www.russiskusstvo.ru/authors/behtieva/a207. (Дата обращения: 15.10.2021).

Свахина, А.В. Функции культурной памяти в повестях И.С. Тургенева 1850-1870-х годов: дис. канд. филол. наук / О.В. Свахина. – Екатеринбург, 2008. – 210 с.

Сегал, Д.М. Русская семантическая поэтика двадцать лет спустя // Russian Studies. Ежеквартальник русской филологии и культуры. – 1996. – Т. 2. – № 1. – С. 7-52.

Спасское-Лутовиново. URL: http://auto-skiers.msk.ru/content_ spaslut. html. (Дата обращения: 15.10.2021).

Тархов, А.Е. Примечания / А.Е. Тархов // Фет А.А. Сочинения: в 2 т. – Москва: Художественная литература, 1982. Т. 1. – С. 500-537.

Фет, А.А. Стихотворения и поэмы / А. Фет. – Ленинград: Советский писатель, 1986. – 752 с.

78

Тахо-Годи, Е.А. Замысел античной виньетки у Пушкина / Е.А. Тахо-Годи // Пушкин и мир античности. Материалы чтений в «Доме Лосева» (25-26 мая 1999 г.). – Москва, 1999. – С. 100-117.

Турбанов И.С. Мотив природы как тела и тело природы у Тургенева // Дергачевские чтения. 2000: Рус. лит. : нац. развитие и регион. особенности. – Екатеринбург, 2001. – Ч. 1. – С. 228-233.

Тургенев, И.С. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. IV. Москва: Наука, 1980. 687 с.

Тургенев, И.С. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. V. Москва: Наука, 1980. 530 с.

Тургенев, И.С. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. XI. Москва: Наука, 1983. 530 с.

Флора и Фавн: Мифы о растениях и животных: краткий словарь мифологии / под ред. В. Федосеенко. – Москва: Русь, 1998. –256 с.

Цоффка, В.В. Графический эпиграф Пушкина ко второй главе «Онегина» (Москва, 1826) / В.В. Цоффка // Русская словесность. –2003. – № 4. – С. 14-18.

Шмид, В. Проза как поэзия: Пушкин. Достоевский. Чехов. Авангард / В. Шмид. – Санкт-Петербург: ИНАПРЕСС, 1998. – 354 с.

REFERENCES

Coffka, V.V. Graficheskij epigraf Pushkina ko vtoroj glave «Onegina» (Moskva, 1826) / V.V. Coffka // Russkaya slovesnost’. –2003. – № 4. – S. 14-18.

Deryabina, E.P. Turgenev i Fet: spor o tvorchestve / E.P. Deryabina // Vestnik Novgorodskogo gos. un-ta. – 2003. – № 25. – S. 56-62. – URL: http://www.novsu. ru/file/29064. (Data obrashcheniya: 15.08.2021).

Flora i Favn: Mify o rasteniyah i zhivotnyh: kratkij slovar’ mifologii / pod red. V. Fedoseenko. – Moskva: Rus’, 1998. – 256 s.

Fokin, P. Turgenev bez glyanca / P. Fokin. URL: http://profilib.com/ chtenie/132094/pavel-fokin-turgenev-bez-glyantsa-11.php. (Data obrashcheniya: 15.10.2021).

Koshelev, V.A. O «turgenevskoj» pravke poeticheskih tekstov A.A. Feta. Vozvrashchenie k probleme / V.A. Koshelev // Novoe literaturnoe obozrenie. – 2001. – №48. – S. 157-191.

Koshelev,V.A.Handra/V.A.Koshelev//Literatura.ZhurnalIzdatel’skogodoma «Pervoe sentyabrya». – URL: http://lit.1september.ru/article.php?ID=200202803. (Data obrashcheniya: 15.10.2021).

Kozubovskaya, G.P. Poeziya A.Feta i mifologiya / G.P. Kozubovskaya. – Moskva: Flinta-Nauka, 2012. – 320 s.

Kozubovskaya, G.P. Poetika cikla A. Feta «K Ofelii» / G.P. Kozubovskaya // Russkaya poeziya XIX veka. Obrazy Motivy. Poetika. – Kujbyshev, 1985. – S. 88-99.

Kozubovskaya, G.P. Ol’faktornyj kod poezii A. Feta: blagovoniya / G.P. Kozubovskaya // Afanasij Fet i russkaya literatura. – Kursk, 2005. – S. 26-37.

Kroo, K. Intertekstual’naya poetika romana I.S. Turgeneva «Rudin» / K. Kroo.

– Sankt-Peterburg: Akademicheskij proekt, Izd-vo DNK, 2008. 247 s.

Levin, Yu.I. Russkaya semanticheskaya poetika kak potencial’naya kul’turnaya paradigma / Yu.I. Levin, D.M. Segal, R.D. Timenchik, V.N. Toporov, T.V. Civ’yan // Russian literature. – 1974. – № 7/8. – S. 47-82.

79