562

возможно произошедших трансформаций было опрошено 78

респондентов (из них 37 мужчин и 41 женщина) 1911-1931 гг. рождения.310

Каким же представляется родительский дом по воспоминаниям самих деревенских жителей?

Деревенские дома изучаемого периода, а для опрошенных – родительские дома, респонденты делят на «маленькие», «большие», «обычные».

Признаки «маленьких» домов: «только одно окошечко» или площадь «где-то семь на восемь кв. м. ».

«Большие» дома описаны респондентами следующим образом: «из двух этажей»; «состоял из общей залы (большой комнаты); двух небольших комнат, кухни, сенцев, чулана, и большой передней – прихожей»; «имел две печи»; «чтобы пройти внутрь дома, нужно было пройти восемь ступеней».

Характерное описание «обычного дома»: «по сравнению с другими деревенскими домами ничем не отличался. Состоял из двух комнат и кухни».

Никаких технологических новинок и конструктивных особенностей в строительстве крестьянских домов Приуралья в 20-30 гг. не появилось. Их продолжали строить из дерева. Сохранялся наиболее древний вариант – рубленые избы, собранные без гвоздей. Двухэтажные и полукаменные дома встречались в этот период чрезвычайно редко.

До коллективизации традиционная норма проживания, которую можно сформулировать как 1 дом =1 семья, судя по воспоминаниям, сохранялся. В деревенских домах этого периода еще нет чужих (подселенных или арендующих часть дома). Проживать совместно могли только близкие родственники (бабушки-дедушки, родные братья-сестры, усыновленные дети).

Нормы жилой площади для деревенских жителей государство не устанавливало, и жилое пространство, по нашим подсчетам, могло составлять от 4,6 до 16 кв.м. на человека.

310 78 деревенских жителей 1911-1931 гг. рождения (38 мужчин и 41 женщина), живших на территории Приуралья в довоенный период.

131

В одном помещении должны были сосуществовать в среднем шесть - восемь, а часто одиннадцать-тринадцать человек разного возраста и пола.

Деление внутреннего пространства дома в таких условиях весьма актуально. В 20-е гг. эта проблема стала решаться иными средствами, чем это делалось в традиционном русском жилище. Границы обитания становятся видимыми и осязаемыми. Примечательно, что 15,9% респондентов упоминают наличие «комнат» в деревенских домах, то есть помещений, выделенных из общего пространства перегородкой, либо пристроенных к основному помещению. «Комната» могла служить спальней, парадным помещением или кухней. Но в любом случае, это было помещение родителей, и здесь обязательно стояла родительская кровать.

Только традиционная мебель (стол и лавки) сохранились, судя по интервью, в трети (34,2%) крестьянских домов. Можно предположить, что в семьях, там обитающих, представление о «мужском» и «женском» пространстве сохранялось. Но в таком случае следует допустить, что для 2/3 крестьянских семей, которые имели подвижную мебель (стулья, скамейки, табуреты) гендерное деление пространства стало менее значимым.

Трансформируется отношение к дихотомии «печькрасный угол». Если детальное описание печи (размер, качество, материалы, функции) представлены во всех интервью, то упоминание «красного (переднего) угла», встречается лишь у трех из респондентов. При этом следует отметить, что, судя по косвенным признакам (расположение лавок, стола, икон), передний угол не видоизменился, по крайней мере, в каждом третьем доме. Говорят ли эти данные об изменении религиозных чувств, то есть об определенной реанимации языческих верований, сказать трудно.

Внутреннее пространство крестьянского дома в 20-х гг. оставалось аскетичным. Единственный элемент интерьера, которые выделяют респонденты и определяют как «красивую вещь», являлись сундуки. Это многофункциональные пред-

132

меты. Они использовались как для хранения вещей, так и в качестве спального места.

Незначительные, на взгляд современного человека, изменения в жилом пространстве крестьян, совершенно иначе воспринимались в 20-е гг. Для подтверждения этого вывода возьмем исследование, проведенное в 1926 г. студентом Пермского университета М. Бояршиновым из семинара профессора П.С. Богословского, в Андреевском сельсовете Оханского района. Для М. Бояршинова внутреннее пространство крестьянского дома «сильно отличается» от обычной великорусской избы. Свой вывод он хорошо проиллюстрировал.

«Давно уже появились дома в несколько комнат, с голландскими печами, с выштукатуренными стенами и потолками. Деление на черную избу и чистую половину с сенями межу ними почти не существует, этот тип постройки носит сейчас название «связки» – связаны две избы, между ними находится уже комната («серединка»), а не сени. За последние же 15-20 лет связки совсем не строятся; новая изба размером 9 на 12 аршин и более, строится совсем уж по городскому образцу, кухня обыкновенно делается в стороне от комнат со своим входом, а не через комнату, как раньше; имеется 2 комнаты, одна содержится с особенной чистотой. Иногда такая изба разделяется на 2 половины капитальной стеной («пятистенка»). Старинных больших печей в углу и в помине нет, – делаются небольшие печи посредине избы, разделяющие еѐ на отдельные комнаты, для чего существуют еще дощатые перегородки; полати также выводятся совсем или отводится место за печкой. Лавки выводятся, – в чистой комнате их совсем не полагается, вводятся стулья, деревянные диваны зачастую неуклюжие, иногда с мягким сиденьем. Получают распространение кровати, иногда даже железные. Распространены зеркала, комнаты украшают лубочными картинками и литографиями, вводятся шторы, нередко стены оклеиваются обоями, обзаводятся крестьяне цветами (не только геранью), частенько разбиваются цветнички перед окнами. До революции некоторые старались обзавестись лам-

133

пами-молниями в 10-15 линий; довольно редко встретишь избу без стенных часов, отрывных и настенных календарей. Окна размерами делаются гораздо больше старинных, количество их 8 -10, а в старых избах 4-5, внутренность отличается чистотой, каждый год стены и потолки тщательно моются с песком («дресвой»), печи часто белятся, полы застилаются половиками, встречаются и крашенные».311

Словосочетание «по городскому образцу» в этом тексте представляется ключевым. Автор, сам поживший некоторое время в городе, намеренно ищет аналоги городского интерьера в крестьянской избе. Важно отметить, что появление интереса к городскому образу жизни у крестьян он не связывает, в отличие от современных исследователей, с революционными событиями 1917 г, а датирует 1906-1911 годами, то есть периодом относительной экономической стабилизации.

Наши источники не подтверждают выводов, к которым пришел в свое время М. Бояршинов. По-видимому, автор зафиксировал не тенденцию, а отдельные случаи. Из собранных нами воспоминаний только одно описание почти полностью повторяет его наблюдения. Приведем его полностью: «Кроме большого хозяйства, у нас был свой большой дом, который состоял из общей залы (большой комнаты), двух небольших комнат, кухни, сенцев, чуланки и большой передней (прихожей). Мебели у нас было немного. В большой зале стояла кровать родителей, большой круглый стол, стулья и комод с зеркалами. В других комнатах были столики и сундуки для белья, лавки и табуретки самодельные. В каждой комнате была керосиновая лампа. В доме у нас всегда было светло, потому что было много окон. На окнах висели занавесочки, сшитые мамой, а также стояли горшки с цветами».

Этот дом находился в селе Пожва Кудымкарского района и имел такой архитектурный облик в 30-х годах, так как респондент, его описавший, родился в 1928 году. К этому времени в доме жили четыре человека: отец с матерью и две дочери. Две старшие дочери к этому моменту вышли замуж и

311 Пермский краеведческий сборник. Выпуск 2. Пермь. 1926. С.166.

134

жили отдельно. Отец был служащим. В период Первой Мировой войны он попал в плен и четыре года прожил в Германии. Не исключено, что полученные там впечатления от организации жизненного пространства, он попытался привнести в собственный дом.

Итак, жилое пространство, в котором проходило детство подавляющего большинства крестьянских детей Приуралья, до конца 20-х годов менялось очень медленно. Желание построить дом принципиально новой конструкции никому не приходило в голову. Мода на городские детали интерьера также не сформировалась. Следовательно, миропонимание крестьян не могло претерпеть кардинальных изменений. В то же время, появление новых деталей в интерьере может свидетельствовать о формировании нового стиля семейных отношений. Обращают на себя внимание попытки родителей отгородиться в прямом смысле слова от детей и других членов семьи. Бросается в глаза постепенное исчезновение границ мужского и женского пространства дома. Несомненный интерес представляет падение пиетета к «красному углу» как к сакральному центру.

Как уже говорилось ранее, пространство частной жизни горожан после августа 1918 г. стало жестко нормироваться государством.

После муниципализации жилого фонда, распределение его легло на плечи местных органов власти. В процессе распределения участвовали и профсоюзы. Естественно, возникла проблема норм, очередности, льгот. Решения принимались на общегосударственном уровне.

Первыми льготниками стали инженеры (август 1921 г.) и научные работники (август 1922 г.). С июля 1924 г. научные работники могли просить не просто дополнительные метры, а дополнительную комнату. С сентября 1924 г. рассчитывать на дополнительную площадь могли уже 5 категорий граждан: партийные и профсоюзные работники, военнослужащие высших рангов, научные работники, врачи и дантисты, занимавшиеся частной практикой, члены Общества

135

бывших политкаторжан. В дальнейшем количество льготников продолжало расширяться.

Так называемые «излишки» площади (сначала свыше 11,37 м на взрослого и 7,12 м на ребенка, затем более 8 метров) оплачивались по повышенному тарифу. Этот, по сути дела экономический подход к регулированию жилплощади, проблему не разрешил. Никто от «излишек» площади самостоятельно не отказывался. Другими словами, желающих добровольно сократить пространство частной жизни не нашлось. Тогда государством был подключен административный ресурс – принудительное уплотнение.

В условиях начинающегося жилищного кризиса эта мера объяснима, если бы она касалась муниципального жилья. Нормированию была подвергнута и частная собственность. Домовладельцам предлагалось в двухнедельный срок заселить все пустующие помещения, а в противном случае это право переходило к местным органам исполнительной власти (коммунальным отделам). Не стали исключением и льготники. Правда, для научных работников, например, был предусмотрен трехнедельный срок для решения задачи.312

По поводу данной акции было выпущено специальное разъяснение «О принудительных уплотнениях в частновладельческих домах» (декабрь 1924 г.). В документе говорилось: «Нет никаких препятствий к принудительному уплотнению граждан, живущих в частновладельческих домах, если при проведении этого мероприятия будет проявлена достаточная осторожность и осмотрительность». При несогласии

собственников дело предложено было передавать в народный суд.313

Как видно из цитаты, устроителей акции абсолютно не беспокоила правовая сторона вопроса. Де-факто частное владение, строение, квартира перестали быть частной собственностью, так как распоряжение и пользование ими не зависели от владельца. Предложенная мера ситуацию не разрядила. Об

312ГАПО. Ф. 38. Оп. 1. Д. 2. Л.81.

313Там же.

136

этом можно судить, анализируя данные, представленные в таблице 15.

Итак, в Приуралье жилищный фонд состоял, в основном, из двухквартирных домов. Квартиры преобладали одно- и двухкомнатные. Четырех-шестикомнатные квартиры, из которых можно было бы сделать коммуналки, имелись только в Перми. Средняя площадь комнат (15,78 кв. м) не позволяла заселять в них семьи. Таким образом, шансы получить жилье по результатам этой акции получили одинокие и, следовательно, скорее молодые люди. Запрограммирован был конфликт интересов.

Поэтому совершенно справедливо на Втором областном совещании по местному хозяйству (2-6 апреля 1926 г.) выступающие говорилили, что нормы Наркомздрава (8 кв.м.) жилой площади являются лишь идеалом, а реальные нормы значительно меньше и главное, продолжают сокращаться.314

Таблица 15

Общий жилищный фонд в городах Приуралья на 1октября 1925 г.315

314Таблица составлена по: Уральское хозяйство в цифрах. 1928. С.108-112.

315ГАСО. Ф. 296. Оп. 2. Д.2. Л.14.

137

по региону не дают реальных представлений о сложившейся ситуации. Картина складывалась весьма пестрая. Так, в Соликамске лучше всего были обеспечены одиночки-служащие (15,6 кв.м.) и пенсионеры (11,6 кв.м.). В Добрянке – частные предприниматели, имевшие наемных рабочих319 (15 кв.м.) и хозяева-одиночки (13,3 кв.м.). В то же время в Перми –

частные предприниматели, имеющие наемных рабочих (18 кв.м.) и лица свободных профессий (10 кв.м.).320

Таблица 17

Зависимость среднего размера жилой площади от формы собственности и социального положения граждан.321

Резервы городского жилого фонда были исчерпаны в Приуралье к середине 20-х гг. Дальнейшее проведение акции по уплотнению жилплощади было бесполезным. Постановление ВЦИК и СНК РСФСР «Об ограничении принудительных уплотнений и переселений в квартирах» от 16 августа 1926 г. косвенно подтвердило, что подобные ситуации сложились и в других регионах страны.322

319Использованы те названия социальных групп, которые использовались в переписи 1926 г.

320Подсчитано по: Население и жилищные условия городов Урала. Свердловск.

1930.

С. 130,136,137.

321Таблица составлена по: Там же. С. 206-207.

322ГАПО. Ф. 38. Оп. 1. Д. 2. Л. 192.

139

Вдальнейшем действия местных властей по насильственному переселению и выселению граждан не имели характера акций, но применялись, время от времени, к отдельным категориям граждан. Например, в январе 1931 г. в Перми было проведено переселение «лишенцев» из благоустроенного муниципального жилья в деревянные лавки на улице

Красноуфимской. При этом пострадали кустари, которым эти лавки принадлежали. Компенсации они не получили.323 В 30-

хгг. выявлением свободной площади как в жактовских, так в частных домах занимались агенты квартирных отделов при комитетах по городскому хозяйству. В домах, принадлежащих горсовету, они имели право эту площадь изымать пол-

ностью, в частном фонде – 10%, в жактовских домах – только по согласованию с правлениями.324

С 1 апреля 1931 г. вводилось премирование за эту работу. Премия начислялась в размере от 5 до 28% относительно зарплаты. В свою очередь процент зависел от выявленного количества свободных квадратных метров. Следует отметить, что для получения 28% премии работник должен был вы-

явить 80 кв.м. свободной площади, что представляется маловероятным.325

Население было достаточно информировано о своих правах. Это подтверждается поведением льготников, которые активно отстаивали свои интересы.

Вкачестве примера можно подвергнуть анализу дей-

ствия рядовых военнослужащих и членов их семей. Сведения, приведенные в таблицах 18 и 19326, позволяют сделать некоторые предположения. Подавляющая масса просителей (в данном случае 92%), претендовала на максимум (квартиру, а не комнату), причем 36% из них не имели семьи. В половине случаев инициативу проявили женщины (жены и матери). Пятая часть жила в частном секторе и намеревалась переселиться в государственное жильѐ.

323ГАПО. Ф. 38. Оп. 1. Д. 857. Л. 7.

324ГАПО. Ф. 38. Оп. 1. Д. 931. Л. 36.

325Там же. Л. 97.

326См.: С.138 и 139 данной монографии.

140