Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

239

массе обывателей они встречают гоголевское к себе отношение. В стихии революции обнаруживается колоссальное мошенничество, бесчестность как болезнь русской души. Вся революция наша представляет собой бессовестный торг — торг народной душой и народным достоянием. Вся наша революционная аграрная реформа, эсеровская и большевистская, есть чичиковское предприятие. Она оперирует с мертвыми душами, она возводит богатство народное на призрачном, нереальном базисе. В ней есть чичиковская смелость... Не революция сама по себе это создала. Революция — великая проявительница, и она проявила лишь то, что таилось в глубине России. Формы старого строя сдерживали проявления многих русских свойств, вводили их в принудительные границы. Падение этих обветшалых форм привело к тому, что русский человек окончательно разнуздался и появился нагишом. Злые духи, которых видел Гоголь в их статике, вырвались на свободу и учиняют оргию. Их гримасы приводят в содрогание тело несчастной России. Для Хлестаковых и Чичиковых ныне еще больший простор, чем во времена самодержавия…».

Как вы, читатель, должно быть, поняли, я совсем не случайно выписал этот длинный отрывок. Весь пафос бердяевского сарказма и вся накопившаяся в нем желчь были направлены против революции 1917 года и её результатов. Жаль, что философ не дожил до наших дней. Тогда ему пришлось бы не только слово в слово повторить сказанное выше по отношению к нынешней, так сказать, демократической России, но и присовокупить немало чего еще в том же духе. Нет уже советской власти, с которой многие связывали, и продолжают связывать наши напасти и на её счет относили и продолжают относить всё наше зло и «тьму». Её уже нет, а «русская тьма» и «русское зло» не только остались, но и приумножились, и гоголевское здесь проявилось не только с не меньшей, но с еще большей силой, энергией и размахом. Гоголь был тем и велик, что в своем произведении схватил саму сущность России как таковой, а не просто отобразил какой-то преходящий момент в её развитии. В самом деле: не кто иные, как прекраснодушные Маниловы задумали перестройку и реформы 80-90-х годов прошлого столетия; реализовали её все те же наглые и беспринципные Чичиковы, Хлестаковы и Ноздревы; они же и воспользовались обильными, хотя и нечистыми их плодами. Гоголевское сегодня вылезает из всех щелей нашей общественной жизни, вот только смеяться почему-то не хочется. Царская ли Россия, советская, ельцинская или сегодняшняя, во всех своих видах, формах и проявлениях — всё это, говоря словами Ф. Шаляпина, «наше родное уродство», содержащее нечто исконно российское, откреститься от которого — всё равно, что откреститься от самих себя.

Да, спору нет: русский народ чрезвычайно храбр и отважен в столкновении с внешними врагами. Это он показал и доказал во всех войнах, которые вела Россия. Но он в той же, если не в большей степени, робок и «позорно малодушен» перед властью, даже если она предстает перед ним в лице какого-нибудь мелкого чиновника местного значения. Эта черта — свидетельство внутренней несвободы, его духовной закрепощенности, которые формировалась на протяжении всей многовековой истории страны. Можно даже утверждать, что война для русского человека всегда была одним из немногих способов и возможностей проявить свойственную человеку от природы свободу, которой в конкретных условиях России он практически всегда был лишен.

** *

Говоря об особенностях развития России, нельзя, разумеется, пройти мимо роли российской интеллигенции. Так или иначе, я касался этой проблемы выше, но ввиду своей важности она требует специального внимания.

Российская интеллигенция: её место и роль в истории страны

О российской интеллигенции, специфических её чертах и роли в развитии страны сказано и написано немало, притом как у нас в стране, так и за рубежом. Это освобождает меня от необходимости глубоко вникать в непростые проблемы, поэтому ограничусь главным образом суждением об особой её природе, как она видится лично мне.

В начале XX столетия, после трагической неудачи революции 1905-1907 гг. вышел

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

240

знаменитый сборник «Вехи». В нем лучшие представители творческой интеллигенции того времени попытались оценить её место и роль в русской истории. В 1918 году, уже после победы Октябрьской революции вышел другой сборник под названием «Из глубины». Он стал как бы продолжением первого, и, как и первый, носил в основном покаянный, самобичующий, интеллектуально мазохистский характер, еще раз показавший, что творческая интеллигенция так и не освободилась от многих своих иллюзий, касающихся судеб страны и народа и собственной роли в них.

Начну с того, что в России понятие «интеллигенция» традиционно имеет особый смысл, отличающийся от западного его употребления. На Западе интеллигенция (интеллектуалы) — это, в общем, все те, кто занят умственным трудом: писатели, ученые, профессура, учителя, инженеры и т.п. Иное дело интеллигенция отечественная. В самом общем смысле она, конечно, тоже включает всех, кто занят в сфере умственного труда. Но помимо того под интеллигенцией в России понимается и нечто иное, что решительно отличает её от понимания западного и что связано с особыми социальными условиями России.

Со времени образования в России достаточно широкой социальной прослойки образованных людей — а этот момент приходится на начало XIX века — произошло её заметное размежевание на «служилую» часть и часть творческую, «вольную». Вот она-то, главным образом, и составляла интеллигенцию в собственно российском смысле и понимании. Что касается «служилой» части, то её нельзя даже причислить к интеллигенции в особом российском понимании этого слова. Эту категорию людей, большинство которой составляли военные и гражданские чиновники, учителя, врачи, технический персонал и т.п., уместнее отнести к широкому слою тех, кого О. Шпенглер называл «образованцами». Это те, кто готов в массе своей служить любому режиму, интересы которого во все времена отождествлялись ими с интересами государства и отечества в целом. Им всегда был присущ консерватизм, аполитичность, и, в целом, они представляли достаточно надежную опору государства. Можно даже утверждать, что для этой части интеллигенции режим сильной авторитарной власти был всегда предпочтительнее как гарант стабильности.

Иное дело — творческая российская интеллигенция. Она, разумеется, никогда не была однородной по своему составу и отношению к российской действительности. Одна её часть во все времена была не только вполне лояльна к существующей власти и служила ей «не за страх, а за совесть», но и нередко вполне добровольно выполняла охранительные функции. Как олицетворение этой части можно назвать известного в начале XIX века писателя и критика Фаддея Булгарина. «Булгариных» было предостаточно в каждую эпоху российской истории, немало их и сегодня. В наше время я бы отнес к этой категории, прежде всего, тех, кто с ожесточенным усердием порочит недавнее советское прошлое, публично отрекается от веры своих отцов и тех корней, из которых выросли. Это те, кто «без лести предан» власти предержащей, и пользуется любой возможностью для демонстрации своей преданности. Дарованную сверху от «начальства» свободу многие из них расценили как свободу от любых нравственных сдержек, как свободу выражения пошлости, бесстыдства и всякого рода порочности. Ими сегодня сверх всякой меры заполнены отечественные средства массовой информации и масскультура в целом. Они подобно зеркалу, отражают ту степень низости, до которой скатилась значительная часть нынешней творческой интеллигенции.

Глядя на все это, невольно в голову приходит мысль о необходимости введения хоть какой-то цензуры в отношении творческой интеллигенции. Конечно, в современном обществе всякое насильственное подавление или ограничение мысли не может не вызывать естественной негативной реакции. В то же время история цивилизации свидетельствует, что та или иная форма ограничения идет только на пользу творчеству во всех его видах. Оно, как правило, активизирует работу мысли, обостряет чувства и, рано или поздно, порождает соответствующее следствие. В связи с царящим сегодня в стране беспределом пошлости, безнравственности и бездарности невольно начинаешь склоняться

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

241

к пользе института цензуры. Оговорюсь: это мое личное мнение и отношение к рассматриваемому вопросу. Дело в том, что сама проблема цензуры навела меня на одно наблюдение из истории славного человеческого рода. Вопреки убеждению всяких либералов и демократов, история человечества наглядно демонстрирует, что повсюду и во все времена существование цензуры, так или иначе ограничивающей свободу творчества, было одновременно одним из важнейших условий развития и процветания подлинно свободного искусства. Этот, казалось бы, странный и парадоксальный факт лежит, тем не менее, в самой природе человека. Гонения и запреты всегда и у всех народов, вкусивших плод познания, создавали мучеников и приковывали к ним повышенное внимание образованной публики. Это и понятно: запрещать ересь, значит, поощрять её. К тому же, с Адама и Евы все хорошо знают, что запретный плод слаще. Но это лишь одна, притом не главная сторона общественного воздействия ограничений. Другая состоит в том, что цензура, подобно прочим социальным сдержкам и несвободам, обычно пробуждает у людей, прежде всего людей волевых и наделенных даром творчества, острые протестные чувства и стремление освободиться от налагаемых этими ограничениями оков. Вся история человечества доказывает один непреложный факт: нет и не может быть высокого искусства и подлинной науки там, где не приходится преодолевать препятствия со стороны внешней среды. Цензура — одно из них. Если цензура и впрямь кого-то душит, то лишь слабых и посредственных. И здесь она невольно выполняет функцию «чистильщика» искусства, способствует, так сказать, естественному отбору. У подлинных же творцов цензура, как и всякий запрет вообще, служит лишь обострению ума и укреплению воли, порождает стремление преодолеть стоящие перед ними преграды, побуждает к поиску новых средств выражения, обогащает и оттачивает язык и мысль. Нельзя не согласиться здесь с великим Гёте:

«Принуждение окрыляет дух, ― говорил он в одной из бесед с Эккерманом, ― и поэтому я в какой-то мере даже приветствую ограничение свободы печати».

Нет ничего хуже и губительнее для творчества, нежели вседозволенность: она губит его. Это одна сторона дела. С другой стороны, любой запрет или ограничение всегда привлекает ко всякой критической и нестандартной мысли внимание широкой общественности и, в конечном счете, делает то, на что неспособна никакая свобода слова. Свобода слова, наоборот, ведет к снижению ответственности за качество творческой продукции, дает полный простор выражению низменных чувств, пошлости и, в конечном счете, — к равнодушию ко всякому публично высказанному слову.

Убедительное свидетельство тому — современное искусство и литература: как на Западе, так и у нас, в России. Там, и тут господствует убожество мысли и языка, а нередко и просто откровенные хамство и бесстыдство, граничащее с порнографией. Вся история человечества свидетельствует, что подлинно великие произведения искусства рождались не в условиях полной свободы самовыражения, благополучия и покоя, а, наоборот, в периоды суровых испытаний, гнета цензуры и гонений на свободу.

У Ф. Ницше есть прекрасные слова.

«Чем измеряется свобода, как у индивидов, так и у народов? — спрашивает он и сам же отвечает: — «Сопротивлением, которое должно быть побеждено, трудом, который расходуешь, чтобы оставаться наверху. «Высший тип свободных людей следовало бы искать там, где постоянно побеждается высшее сопротивление; в пяти шагах от тирании, у самого порога опасного рабства».

Люди и народы, имевшие какую-либо ценность, ставшие ценными, считал он, никогда не становились таковыми под влиянием либеральных учреждений: делала из них нечто заслуживающее уважения великая опасность.

Действительно, повсюду величайшие произведения литературы и искусства были созданы в периоды наибольшего сопротивления, «в пяти шагах от тирании». Так было в эпоху Ренессанса в Италии, в эпоху Просвещения в Европе. Россия в этом смысле, возможно, — одно из наиболее убедительных тому подтверждений. Она дала миру целую плеяду великих писателей, поэтов и мыслителей именно в условиях жесточайшей

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

242

цензуры. Самые светлые и выдающиеся умы получили полное свое развитие в первой половине XIX века, в мрачную николаевскую эпоху, в условиях самой жесточайшей цензуры. А. Пушкин, М. Лермонтов, Н. Гоголь, В. Белинский, Н. Станкевич, А. Герцен, П. Чаадаев, М. Бакунин, Т. Грановский, Ф. Достоевский, тот же Ф. Тютчев и многие другие имена, составившие гордость России, появились именно в это время, даже не в пяти, а в одном шаге от тирании, буквально у самого порога опасного рабства.

Мне здесь по ассоциации вспоминается одна радиопередача. Речь в ней шла об Александре Галиче, Владимире Высоцком и других преследуемых властью бардах советского времени. Участники передачи со слезой в голосе горько сетовали на их судьбу, жестокость власти, несправедливость и т.п. И никому из сетующих в голову не приходило, что Высоцкий, Галич, Окуджава, какими мы их знаем, могли появиться только в то время, в пяти шагах от тирании. Их родила эпоха. Сегодня талантливых поэтов не меньше, чем их было тогда, а может быть, даже больше. И что же мы видим? Где Высоцкие, где Галичи, где Окуджавы...? Их нет и быть не может. Появись они сегодня, в лучшем случае они бы кривлялись во всяких пошлых телешоу со скабрезными стишками, развлекая сытую, тупую публику. Они жаждали свободы и демократии, как могли, боролись за них, и вот она пришла. И что мы видим? — Повсеместное господство пошлости и вульгарности, отсутствие литературного вкуса, убожество мысли, базарный, площадной язык, ... Можно ли сегодня назвать хотя бы одно имя писателя, поэта, философа, публициста или общественного деятеля, чье слово привлекало бы внимание широкой публики, пробуждало бы высокие нравственные и гражданские чувства? Ни одного! Вокруг сплошь удручающая интеллектуальная пустыня, скоморошество, кривлянье всяких шутов гороховых, одним словом, «развлекалка». Вот она-то как раз и выгодна власти, поскольку оглупляет народ, отвлекая его от серьезных проблем, и не случайно она всячески её поощряет.

К сказанному добавлю еще один момент, характерный главным образом для нынешней России. При формально существующей свободе слова, собраний, творчества и т.д. вся жизнь страны будто опутана тонкой и в то же время прочной паутиной. Не препятствуя физической свободе и даже давая ей определенный простор, ничего не запрещая прямо, она в то же время как бы исподволь сковывает интеллектуальную творческую свободу, отупляя и оглупляя всё, что попадает в её сети. В этом смысле о сегодняшней власти можно сказать словами русской присказки: «мягко стелет, да жестко спать».

Размышления о связи свободы и творчества напомнили мне суждения на сей счет известного немецкого философа Карла Ясперса. Они заключают общую для многих ошибку и непонимание сути всей проблемы.

«Является ли политическая свобода непременным условием для величия человеческого духа как такового?» — спрашивает Ясперс и отвечает: — «Перед лицом истории на этот вопрос следует ответить отрицательно. И в условиях политической несвободы оказалась возможной высокая жизнь духа, творчество, глубокие душевные переживания»

Вот эти рассуждения я бы отнес не к философии в высоком смысле этого слова, а к плоским рассуждениям в духе современной политологии. Ясперс лишь допускает возможность высокой жизни духа в условиях политической несвободы, тогда как на самом деле величие человеческого духа если и раскрывается, то исключительно в условиях политической несвободы, в её преодолении, в стремлении к свободе, в борьбе за неё. Сама же свобода — и это подтверждает вся человеческая история — это состояние духовного маразма, пошлости, застоя мысли и духа. Выражаясь языком физики, это состояние максимума энтропии, то есть выравнивания всей духовной жизни до уровня самой жалкой посредственности, а тем самым и её фактической гибели. У меня на сей счет ей стихотворение:

ГИМН ТИРАНИИ

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

243

Пусть здравствуют рабство и гнет тирании! — Они в нашем мире свободы отцы, Создатели общества полифонии, Искусств, и наук, и ремёсел творцы.

Не будь тирании размера и формы, На свет не явился б прекрасный сонет — Анархия речи, забвение нормы Давно бы сгубили поэзии цвет.

Ведь только в тисках непрерывного гнёта И танца, и кисти растет мастерство, Высокого в нем достигая полета, Шлифуя всечасно своё естество.

Могла лишь из рабства родиться свобода — Она, как основа, мешает ей пасть… Живет тирания и в сути народа, Его оформляя и право, и власть.

Когда б тирания исчезла из мира, Лишились бы твердых мы жизни опор — Не стало б Гомера, Платона, Шекспира... — Всего, чем горды мы до нынешних пор.

* * *

В связи со сказанным отмечу еще один важный момент: мне неизвестен другой пример, когда мыслящая часть какого-либо народа, его, так сказать, цвет и разум, воплощение его чести и совести, с таким последовательным остервенением и злобой топтала бы недавнее прошлое своей страны. Именно этим постыдным делом занята последние два десятилетия значительная часть российской интеллигенции. А ведь это прошлое — полная героики, величия и страданий жизнь и дела наших отцов и матерей. Более того: если быть элементарно объективным и честным, нельзя не признать, что при всех издержках, жертвах и потерях Октябрьская революция 1917 г. и всё последующее развитие страны вплоть до 70-х годов ХХ столетия были подлинно звездным часом России и других народов, входивших в Советский Союз. Нигде, никогда, ни одна страна в мире за всю долгую историю человечества не переживала ничего подобного. Народы Российской империи были выведены революцией из вековой темноты и спячки неистовой энергией новых идей. Разбуженный и воодушевленный ими народ в невиданно короткий срок достиг небывалых успехов во всех сферах жизни. Всего за два-три десятилетия он поднялся из темноты, многовекового угнетения и невежества и ценою чрезвычайных усилий и жертв создал новую культуру, промышленность, поднял образование до невиданных ранее высот и вывел отсталую страну в число передовых стран мира. Без всего этого не было бы и великой победы в жестокой войне — победы, вокруг которой нынешняя власть пытается хоть как-то духовно объединить разобщенный и потерявший под ногами почву народ. Однако без честной и справедливой оценки тех социальных и политических условий, той колоссальной организационной работы партийного и государственного руководства страны, обеспечивавших эту победу, она не может служить фактором нравственного и духовного единения народа, поскольку будет основываться на полуправде–полулжи.

Используя терминологию историка Льва Гумилева, период после 1917 года можно с полным основанием определить как «взрыв пассионарности». Он продлился примерно пятьдесят лет, после чего наступило время надлома, за ним — усталости, наконец, быстрый спад и деградация. Как бы то ни было, по своим последствиям и влиянию на мир

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

244

есть все основания поставить Октябрьскую революцию в один ряд с Великой французской революцией. Та тоже была полна не меньших, если не больших жестокостей, несправедливостей, взаимной ненависти, жертв и бед, чем Российская. Однако французский народ не только никогда не умалял её значения и заслуг в развитии страны и мира в целом, но и всегда гордился ими. Любая революция жестока и во многом несправедлива. Чтобы выжить и победить, она расправляется, и нередко весьма жестоко, со своими действительными или мнимыми врагами — это закон всех революций. Тем не менее, революционная «Марсельеза», под звуки которой когда-то беспощадно расправлялись с роялистами, жирондистами, якобинцами и прочими элементами, так или иначе попавшими под её жернова, несмотря на все последующие крутые социальные перевороты, осталась государственным гимном Франции, а день взятия Бастилии — государственным праздником. И в этом поистине величественном факте нашло свое отражение глубокое уважение французского народа к собственной истории.

Россия, как во многих других случаях, и в этом отношении выпадает из общего ряда. Увы, её пример служит наглядным подтверждением того факта, что природа человека такова, что не выдерживает испытания «звездным часом», как, собственно, и свободой. Человек готов на великие подвиги, стремясь к свободе, но, достигнув её, быстро развращается и деградирует. Так случается с отдельными людьми, то же самое происходит и с народами, и тому подтверждение — вся история человечества.

** *

Вернемся, однако, к российской интеллигенции. Сколько нелицеприятных слов было сказано в её адрес, притом — и это показательно — лучшими же её представителями. Оценки эти не только поучительны, но и глубоки, и во многом опровергают суждение поэта, которое я только что еще раз процитировал. Вот, скажем, тот же Г.П. Федотов писал:

«Говоря простым языком, русская интеллигенция «идейна» и «беспочвенна». Это ее исчерпывающие определения». Или в другом месте: «Русская интеллигенция есть группа, движение и традиция, объединяемые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей».

С идейностью дело более или менее ясно, но вот почему «беспочвенна»? Прежде всего, замечу, что вопреки суждению Федотова, российская интеллигенция не представляет собой ни группы, ни тем более движения. Я определил бы её как особый образ мышления и чувствования части образованной публики, неспособной смириться с российской действительностью. Этот образ мышления и чувствования носит характер одновременно протестный и страдательный. Неотъемлемо от этого образа критическое отношение к России и её роли в мировой истории. В этом смысле для многих представителей интеллигенции характерно неприятие прошлого и настоящего России и мечтательноутопические представления об особой якобы её судьбе и великом будущем. В этом и состоит, на мой взгляд, беспочвенность интеллигенции, коли уж применять данную характеристику.

Приведу в этой связи два характерных суждения А.С. Пушкина, высказанные им в разное время в письмах к своему другу П. Вяземскому:

«Давно девиз всякого русского есть чем хуже, тем лучше».

И другое:

«Я конечно презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство».

В этих оценках, на мой взгляд, выражена вся суть российского интеллигента в том особом понимании, в котором он здесь рассматривается. Образно говоря, это — человек, постоянно носящий в кармане «кукиш» и руководствующийся идеологией, получившей в нашем «великом и могучем» меткое название «пофигизм».

Здесь, однако, следует оговориться: было бы ошибкой записывать всю интеллигенцию в разряд людей, руководствующихся принципом «чем хуже, тем лучше». Отечественная история знает массу примеров подлинного патриотизма и героических

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

246

действительностью — и прошлой и настоящей. В этом смысле прав был русский историк И.Л. Солоневич, считавший, что

«Русская интеллигенция, традиционно «оторванная от народа», предлагает этому народу программы, совершенно оторванные от всякой русской действительности — и прошлой и настоящей. Эта же интеллигенция дала нам картину и прошлого и настоящего России, совершенно оторванную от всякой реальности русской жизни — и оптимистической и пессимистической реальности. Именно поэтому русская общественная мысль шатается из стороны в сторону так, как не шатается никакая иная общественная мысль в мире…»

Более того, интеллигенция не понимала — не понимает и по сию пору — органической связи между характером и природой существующей в России власти и природой народа. У наших либералов и демократов мы видим нападки главным образом на власть, осуждение только её действий. О народе же в этом смысле нигде ни слова — он везде предстает в виде страдательной величины, угнетенной невинности, тогда как на самом деле существующий порядок вещей его в целом удовлетворяет, и другого он ничего не хочет, и менее всего — свободы и демократии. Российская либеральная интеллигенция по сей день не может уразуметь простой в общем-то вещи: народ, при всех режимах спокойно относящийся к вмешательству государства во все свои дела, склонный к пассивному послушанию любому начальству — народ, переставший с доверием и уважением относиться к органам местного самоуправления, и для которого жесткая централизация власти является последним словом общего блага, — такой народ не только никогда не получит свободных учреждений, но даже и не поймет никогда, что это такое. В сущности, у него всегда будет одно и то же правительство, только под разными названиями. Говоря проще, народ всегда отдавал предпочтение самодержавной власти. Уже тысячу лет в российских учреждениях нет ничего свободного, и, похоже, в ближайшие тысячу лет в этом смысле вряд ли произойдут какие-либо серьезные изменения.

Хлопоты относительно внедрения на российскую почву всяких свобод касаются, прежде всего, «западников», теоретические взгляды которых целиком строятся на западных социально-экономических и политических учениях. Они служили и продолжают служить сегодня истиной в последней инстанции. Надо думать, именно эту часть интеллигенции имел в виду Ф. Достоевский, заметив как-то, что российская избранная публика смотрела на Запад и видела там, главным образом, не то, что нужно было видеть, училась не тому, чему должна была учиться. Оттого, заключал писатель, «петровская реформа принесла характер измены нашей народности, нашему народному духу».

Наверное, так оно и есть, только вот насчет «измены» писатель явно преувеличил. Какая уж там измена! Да и опять, какому «духу»? Любят наши «почвенники» оперировать этим самым «народным духом», не разъясняя, однако, что под ним понимается. Что касается «измены», то, на мой взгляд, всё было много проще: малообразованный, но весьма впечатлительный человек в лице Петра, оказавшись волею судеб у кормила российской абсолютной власти и попав под влияние осевшей в Москве немецкой общины, был буквально ошарашен существованием иного мира, резко отличавшегося от российского. Став царем, и обладая помимо поистине неограниченной власти еще и деспотическим необузданным характером, он решил волевыми усилиями и в самый короткий срок превратить Россию в европейскую державу. И что же получилось? Получилось то, что и должно было получиться. В данном случае, как и во многих аналогичных ему, можно видеть одну и ту же картину: претензии явно превышали реальные возможности, определяемые объективными обстоятельствами и наличными силами. Решив изменить Россию в соответствии с европейскими образцами и в одночасье превратить в европейцев миллионы подданных, которые не обнаруживали ни малейшего желания и не чувствовали ни малейшей склонности к изменению своего стародавнего быта, Петр начал борьбу не с какой-нибудь единичной волей, а со стихийной силой. Переделать целое поколение своих современников означало создать для огромной страны совершенно новую, притом искусственную среду жизни. Как верно заметил один

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

247

российский мыслитель, выполнить такого рода задачу было равносильно изменению в ней климата. Вот почему все его усилия сами собой разбивались о естественные препятствия. Попытки Петра цивилизовать русский народ практически не имели успеха: ни одна из них не проникла вглубь, потому что ни одна из них не была вызвана жизненными потребностями самого народа.

Ту же в принципе картину можно наблюдать на протяжении всей российской истории, начиная с петровских реформ и кончая реформами горбачевскими и, особенно, ельцинскими. И здесь снова не могу не заметить, что только советской власти удалось, притом с величайшими усилиями и не меньшими жертвами, изменить рутинный порядок вещей и вовлечь широкие массы в реализацию своих грандиозных планов. Да ведь и этот героический этап в истории России и всех населяющих её народов продержался от силы пятьдесят лет, после чего наступил период постепенного возрастания того состояния верхов и низов, который можно условно назвать техническим термином «усталость материала». В «верхах» это нашло свое выражение в обюрокрачивании партийной и государственной элиты, в постепенной деградации высоких идеалов и превращении их в чисто внешние ритуальные действия, во все возрастающем разрыве между материальным положением и образом жизни «верхов» и «низов». В «низах», в свою очередь, также постепенно исчезал пиетет перед высокими идеалами, и одновременно росли интересы сугубо материальные, которые к тому же становилось все труднее реализовать. То и другое неизбежно подвело к тому, что к 80-м годам прошлого столетия вполне созрела почва для идеи перестройки. Как она была реализована и чтó в конечном итоге из нее вышло, об этом в принципе известно всем.

Добавлю к сказанному еще одно наблюдение. Начиная с Петра и по сию пору непреоборимое желание стать Европой, быть признанной Европой в качестве «своего», и одновременная неосуществимость этого желания на практике породило в российском правящем классе устойчивый комплекс неполноценности. Этот комплекс не только не изжит сегодня, но в новых условиях вновь возрождается, приобретая подчас неожиданные формы. Именно этим комплексом, как я полагаю, объясняется во многом перманентная неадекватность внешней политики России по отношению к Европе, вечный российские апломб, поза, стремление ввязываться во всякую европейскую свару, неистребимое желание «играть роль» не только в европейских, но и мировых делах. Когда это не получается, мы надуваемся, начинаем под разными надуманными предлогами демонстративно вооружаться, «играть мускулами» — «вот мы вам, супостатам, ужо покажем!». И показываем — правда, не всегда к месту и не всегда ко времени, создавая тем самым почву если не для позитивного, то хотя бы для негативного сотрудничества. В этой игре нам сегодня выпала «козырная карта» в виде нефтегазовой трубы, однако, «козырь» этот при определенных обстоятельствах может вполне обернуться против нас же самих. Впрочем, почему же «может» — он наверняка обернется, и время это не за горами.

Комплекс неполноценности был отчасти устранен после второй мировой войны, в результате которой СССР наравне с Соединенными Штатами стал сверхдержавой, в то время как ослабленная войной Европа отошла на второй план. После развала Советского Союза, отброшенная далеко на восток, Россия вновь оказалась как бы на задворках Европы, а вместе с этим снова возродился прежний комплекс. Однако, несмотря на все старания власти, её клятвенные заверения в приверженности принципам европейской демократии, несмотря на вхождение России во всякие общеевропейские органы, несмотря даже на широкие обещания в сфере обеспечения Европы энергоресурсами, Европа, теперь уже в лице Европейского союза, не желает признавать Россию «своей». И пора бы нам понять, что не признает никогда — мы чужие друг другу. И здесь не помогут ссылки на географию, на то, что между Россией и Европой всегда существовали устойчивые культурные связи, что мы уже давно «не лаптем щи хлебаем» и т.п. Мы были ей чужими при Петре, мы чужие и сегодня, объявив себя демократами и формально признав свою приверженность всяким чуждым нашей природе европейским ценностям. Впрочем, всё

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

248

это нисколько не помогает освободиться от указанного комплекса, и мы это видим на примере нынешней российской внешней политики, которая шарахается то в одну, то в другую сторону. Сначала мы настойчиво добивались любви, когда же по разным причинам субъективного и объективного свойства любви не получилось, мы уже делаем всё, чтобы нас снова стали бояться. Едва выбравшись из разрухи 1990-х годов и набрав чуть-чуть жирку от нефтедолларов, мы начинаем уже поучать других, строго грозить пальчиком и даже отвешивать пощечины кому ни попадя, кто ненароком попал под горячую руку или задел амбиции высокого начальства. Пример тому — постыдный и неприличный вооруженный конфликт с Грузией в августе 2008 года, притом с обеих сторон. Умные и трезвые политики на такое никогда бы не пошли. Подобные действия характерны разве что для политических авантюристов, ищущих всякий повод, чтобы задраться. Ничего доброго конфликт этот не дал России, несмотря на «победу». Вернее — благодаря именно ей. Нет сомнения, что негативные для России международные последствия конфликта долго еще будут давать о себе знать. С другой стороны, взрыв ура-патриотизма в России в связи с этой гротескной, я бы даже сказал, карикатурной победой, показал всю глубину духовного падения народа за последние двадцать лет.

А.П. Чехов как-то заметил:

«Перемена жизни к лучшему, сытость, праздность развивают в русском человеке самомнение, самое наглое».

Очень точное наблюдение: оно справедливо как в отношении поведения на обывательском уровне, так и на уровне высокой государственной политики. Отмеченная черта проявляется, в частности, в возрождении комплекса великодержавности, утерянного, было, в 1990-е годы. Подобно тому как человек, у которого ампутировали руку или ногу, продолжает ощущать в них боль, так и Россия, отрезав в горячке диких реформ сама себе важные части и органы своего державного тела, как бы инстинктивно продолжает считать их своими и ужасно сердится, когда видит, что те действуют независимо от неё и даже вопреки ей. Однако всякие попытки со стороны России приструнить бывшие советские республики, не только ставят её подчас в унизительное положение, но еще больше отдаляют их от неё. Самое же печальное здесь то, что мы своей нетерпимостью, гордыней и упорным самомнением настроили многих в мире против себя. У нас нет сегодня друзей, нет прочных и естественных союзников, мы предоставлены самим себе, отчуждены от всех и одиноки. Конечно, если потребуется, Россия сможет постоять за себя, но досадно видеть, как опрометчиво пустилась она во все тяжкие, не подготовив ни одного надежного союзника, и как на всё, что она говорит и делает, с недоверием и недоброжелательством начинает смотреть окружающий её мир. Да, она приобрела сегодня превосходство в ряде областей, связанных, прежде всего, с обладанием огромными запасами энергоресурсов. Но в масштабе истории это превосходство ничтожно. Самонадеянно хвастаться и пользоваться им в политических целях, угрожать некоторым соседям применением силы, шантажировать — всё это в нашем тесно взаимосвязанном мире может, в конечном счете, обернуться политическим поражением и изоляцией.

** *

Вернемся, однако, к интеллигенции. Поразительная, казалось бы, вещь: самые нелицеприятные оценки российской интеллигенции исходят не от каких-то внешних недоброжелателей, а от собственных же представителей, притом представителей, можно сказать, лучших. Вот, скажем, известный наш философ К. Леонтьев считал, что русская интеллигенция слишком либеральна, а значит, пуста, отрицательна, беспринципна. По его оценке, она мало национальна, не имеет ни в чем своего творчества, что она только и делает, что учится у всех, научить же чему-то своему никого не может, ибо у нее нет своей мысли, своего стиля и своего быта.

«Русская интеллигенция так создана, — резюмирует он, — что она чем дальше, тем бесцветнее; чем дальше, тем сходнее с любой европейской интеллигенцией; она без разбора, как огромный и простодушный страус, глотает все камни, стекла побитые,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

249

обломки медных замков (лишь бы эти стекла и замки были западной фабрики».

Еще более резкую оценку находим у известного публициста пореформенной России М.Н. Каткова, издателя журнала «Русский вестник» и газеты «Московские ведомости». Кстати, во время польского восстания 1863-64 гг. он занимал крайнюю шовинистическую позицию, восхвалял того же Муравьева («Вешателя») и заходил в своих антизападных призывах и оценках так далеко, что даже вынудил министра иностранных дел А.М. Горчакова одернуть его. Что касается отношения к самой интеллигенции, он, не стесняясь, так сказать, в выражениях, писал:

«Русская интеллигенция — это «панургово стадо, бегущее на всякий свист, покорное всякому хлысту, мыслителей без смысла, ученых без науки, политиков без национальности, жрецов и поклонников всякого обмана».

Ничего не скажешь — определение крайне хлесткое и жесткое, но нельзя сказать, несправедливое. За небольшим исключением оно достаточно точно характеризует российскую интеллигенцию, прежде всего, конечно, интеллигенцию творческую — эту в массе своей тщеславную, капризную, самонадеянную и лишенную твердых убеждений категорию людей. Она особенно отзывчива на свист хлыста начальства, впрочем, на его ласку тоже. Да ведь и сам Катков принадлежал к той части российской интеллигенции, которая, как говорится, не за страх, а за совесть, поддерживала и обслуживала власть. Достоин внимания тот факт, что это качество пышно расцвело в наши дни, когда её беспринципность и отсутствие твердых убеждений проявились в своей наглядности особенно откровенно. В значительной степени именно её стараниями была разрушена и перестала существовать великая держава — Советский Союз. Это она не устает отрицать

ишельмовать значимость для страны и мира Октябрьской революции, называя его уничижительно «октябрьским переворотом», пытаясь скрыть тот непреложный и признанный во всем мире факт, что этот самый «переворот» не только перевернул всю страну, но и громким эхом отозвался по всей планете. Кстати, многим представителям этой части интеллигенции, похоже, невдомек, что Великая французская революция тоже начиналась с верхушечного «переворота», не возникала даже мысль о свержении королевской власти. Никто из тех, кто в 1789 году голосовал за создание Национального собрания, не мог предположить, что через два-три года всё это выльется в масштабную революцию, потрясшую до основания не только Францию, но и всю Европу.

Что касается нашего времени и отношения многих интеллигентов к беспримерному государственному разгрому, учиненному в 1991 году группой безответственных политиканов, то это событие еще раз продемонстрировало, что российская интеллигенция в массе своей так и не сумела понять ни природы своего народа, ни российского общества, ни государства в особенности. Она с каким-то странным упорством веровала в то, что избавить страну от всех её бед и недостатков могла лишь европейская культура с её учреждениями и институтами, притом в собственном извращенном и фальсифицированном понимании и представлении. Она никак не могла понять — не понимает и по сию пору, — что народы Европы завоевали демократию в многочисленных

ижестоких битвах за нее, а не получили в дар сверху, что европейская культура вместе со всеми учреждениями есть плод тысячелетней работы и великих жертв, а не готовое платье, которое может напялить на себя всякий, кто пожелает. В то же время мы видим, что общественное и умственное движение в России, особенно в последние двадцать лет, представляет собой попытку присвоить себе западную культуру без её основы — без свободы мысли и соответствующих ей институтов. Даже сами европейские страны сталкивались с непреодолимыми трудностями в тех случаях, когда пытались механически перенести какие-то культурные и социальные институты из соседних, тоже европейских государств.

Проницательные умы давно заметили, что политические и гражданские законы должны находиться в самом тесном соответствии с природой и характером народа, для которого они установлены, и что только в чрезвычайно редких случаях законы и порядки одного народа могут оказаться пригодными для других. Каждый народ в себе самом

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

250

заключает некое начало, делающее его законы пригодными для него одного. К тому же индивидуальность того или иного государства выражается не в одних только законах: она формирует и определяет сам характер всех государственных и общественных учреждений. Отсюда при внешнем сходстве их форм и функций в различных государствах, в каждом из них они имеют свое особое содержание и практическое выражение. Вот почему простое механическое заимствование различных учреждений и институтов из других государств и попытка укоренения их на чужой для них почве не только не приносят желаемого результата, но и ведут к искажениям действительности. Выдающийся немецкий историк XIX века Леопольд Ранке писал в этой связи:

«Нам часто советуют взять то или иное учреждение из другой страны. Но кто может дать гарантию, что у нас оно не превратится в нечто совсем иное? Французы хотели перенять немецкую систему образования. Эта система, однако, настолько крепко укоренена в потребностях, идеях и развитии немецкой протестантской церкви, она настолько сильно пропитана ее духом, настолько глубоко погружена в него, что, скорее всего, могут быть воспроизведены только общие ее очертания, только бледная копия оригинала». Да, продолжает он, «можно трансплантировать внешние формы, но тот элемент, в котором содержится их источник, не только их исторические корни, но и тот дух, связывающий прошлое и настоящее и должный одушевить будущее, скопировать невозможно».

Однако наша либерально настроенная прозападническая интеллигенция в своем неуемном желании стать Европой не только не желала ничего этого видеть, но, увы, была и неспособна увидеть. С другой стороны, сама власть содействовала развитию таких настроений. Начиная практически с хрущевских разоблачений и реформ, она стала быстро отрываться от народа и всё больше опираться на партийную и чиновничью бюрократию, составившую вместе узкий слой привилегированной советской «аристократии». Именно в её среде зрели идеи перестройки страны в духе западных либеральных взглядов. После прихода к власти Горбачева идеи эти стали быстро претворяться в жизнь, в результате были созданы все предпосылки для того, чтобы усилиями одного политика «без царя в голове», волею судеб оказавшегося у кормила власти, Советский Союз перестал существовать.

И вот тут-то российскую либеральную интеллигенцию постигло полное банкротство. Силой обстоятельств она была вынуждена от политической болтовни и «раскачивания» государственного и общественного организма перейти к непосредственному руководству страной, налаживанию полуразвалившегося хозяйства на новых, ею же выдвинутых принципах и созданию новых гражданских институтов. И здесь со всей наглядностью проявилось, что все главные политические и социальноэкономические идеи, которыми она руководствовалась, оказались ложными и гибельными для народа. Демократы способны были только выставлять принципы, но применять их на деле были совершенно неспособны и, естественно, потерпели полное фиаско. Кое-как вытащить страну из пропасти, куда её загнал утопический рационализм российской западнической интеллигенции, сумели с большим трудом и большими издержками хозяйственники-практики советской выучки и закалки.

А что же хваленая, «чистая» и «бескорыстная» интеллигенция, воспитанная на высоких европейских идеалах? Как она повела себя в новых условиях? Многие её представители, воспользовавшись неразберихой и близостью к новой власти, опустились до прямого беспардонного захвата и присвоения общенародной собственности, которая создавалась трудом всего народа в советское время. И это отнюдь не были простые нарушения законов и нравственности, а бесчинства с претензией на идейную и теоретическую значимость. В основном именно из них состоит костяк целой когорты так называемых российских олигархов–миллиардеров — этих неизменных персонажей журнала «Форбс», которые не только держат сегодня в своих руках экономику России, распродают направо-налево её богатства, но и претендуют на роль вершителей мировых судеб, прежде всего в области энергетики. Самым же неожиданным результатом всей «перестройки» стал тот факт, что в ситуации относительной свободы «мятежная»,

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

251

диссидентствующая часть интеллигенции прекратила свое существование. В новых условиях ей не нашлось места. Она испустила дух, и никто даже не заметил этого. Её место заняла агрессивная, алчная и наглая российская «попсовая» интеллигенция — сегодняшняя «интеллектуальная» опора власти. Она также составила основу трех олигархий — олигархии политической, финансово-экономической и творческой. Именно в их руках скопились колоссальные богатства, дающие возможность оказывать существенное влияние на все стороны жизни общества, включая политическую.

** *

Осуждающий пафос в приведенных оценках Достоевского, Федотова, Леонтьева, Каткова, да и других российских мыслителей, в общем, понятен и в основном справедлив, но, увы, ничего не объясняет. Не объясняет, прежде всего и главным образом, почему российская интеллигенция именно такова. А ведь суть дела, думается, именно в этом. Многое может здесь прояснить и сделать понятнее более внимательный взгляд на историю возникновения и развития интеллигенции, притом в тесной связи с природой и характером общественного развития страны в целом.

Я уже обращал внимание на характерную и примечательную деталь относительно того, что все приведенные оценки и характеристики российской интеллигенции сделаны представителями той же интеллигенции, притом интеллигенции по преимуществу творческой. Принадлежа всецело к этому слою, они в то же время выступают в роли его судей, и, надо сказать, судей суровых. Что это? — самонадеянность, гордыня, чувство собственной непричастности к тем, кого судят или же более глубокое и острое понимание предмета своих рассуждений? Трудно сказать, но как бы то ни было, этот интеллектуальный мазохизм, самобичевание и саморазоблачение — тоже одна из характерных особенностей российской интеллигенции, сыгравшей свою роль в истории страны.

Говоря о российской интеллигенции, нельзя обойти вниманием тот факт, что её развитие шло как бы независимо и в отрыве от общего развития народа и государства. Становление интеллигенции по своим темпам, характеру и содержанию далеко опережало движение страны в целом, и между ними постепенно создавался ненормальный разрыв, своего рода «ножницы», что имело драматические, если не сказать трагические, последствия не только для самой интеллигенции, но и всей страны. Вспомним того же Достоевского и его остроумное наблюдение, что русская образованная публика видела в Европе не то, что нужно, и училась не тому, чему следовало бы учиться. А чтó, собственно, она должна была видеть и чему должна была там учиться? Писатель, бросив, так сказать, легкую «тень на плетень», оставляет нас в некотором недоумении и сомнении относительно того, почему такая странность имела место вообще. По идее, учиться в Европе она должна была тому, что требовалось для России, для развития её хозяйства, культуры, образования и т.п. Но вся штука в том, что ничего этого России, вернее, управляющей власти не требовалось, вот почему образованная публика, выезжая за границу, училась там не тому, что нужно, поскольку никто не знал, чему именно дóлжно учиться.

Многие же наши уважаемые писатели, философы и публицисты, суждения которых я привел, ограничились, к сожалению, лишь констатацией некоторых бросающихся в глаза особенностей российской интеллигенции, притом явно негативного свойства, не разъясняя их причин и корней. Что значит «беспочвенная», почему «беспочвенная», почему полученные многими русскими образованными людьми за рубежом знания очень часто оказывались невостребованными на родине, а сами они — не только «лишними», но нередко гонимыми и преследуемыми?

Как известно, более или менее регулярные связи с Европой, поездки туда с целью получения образования, знакомства с европейской культурой и промышленными успехами начались с петровской эпохи и носили по преимуществу утилитарный характер. Позже, особенно в эпоху царствования «прекрасных дам», всё круто изменилось: на смену утилитарным целям и задачам пришло время безумных и безудержных развлечений и

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

252

наслаждений, и из Европы заимствовали то, что прямо служило и отвечало им.* Для представителей высшего общества поездки в Европу продолжались и после Петра, но теперь каждый брал и получал там то, что отвечало его личным целям, разумению и способностям. Многие, конечно, ездили для получения широкого образования, знакомства с европейской культурой и т.п. Вся штука была, однако, в том, с какой бы целью это ни делалось, результат часто получался не тот, который ожидался. Более того, европейское образование нередко имело драматические, и даже трагические последствия для цивилизовавшихся в Европе подданных России. И результат был тем плачевнее, чем глубже русский человека знакомился с европейской культурой. Происходило это по вполне понятной причине: всякий раз образованного русского человека поражала и подавляла непроходимая цивилизационная пропасть, разделявшая Россию и Европу. Н. Новиков, А. Радищев, В. Печерин, П. Чаадаев — вот имена лишь наиболее известных первых российских «диссидентов», ставших таковыми вследствие излишне углубленного знакомства с Европой и её культурой. К ним отнесем также декабристов, наших великих поэтов Пушкина и Лермонтова; конечно, Герцена вкупе со всеми «западниками» и «славянофилами»… и несть им числа. Тот же Герцен в «Былом и думах» писал:

«В России люди, подвергнувшиеся влиянию мощного западного веяния, вышли не историческими людьми, а людьми оригинальными. Иностранцы дома, иностранцы в чужих краях, праздные зрители, испорченные для России западными предрассудками, для Запада — русскими привычками, они представляли какую-то умную ненужность и терялись в искусственной жизни, в чувственных наслаждениях и в нестерпимом эгоизме».

Вместе и порознь они образовали многочисленную категорию так называемых «лишних людей», получивших свое яркое литературное воплощение в таких образах, как Онегин, Печорин, Чацкий и другие. Из этих «лишних» позже родилась неисчислимая рать российских революционеров всех мастей и оттенков.

Известный парадокс здесь в том, что российская интеллигенция изначально создавалась по инициативе и под патронажем правительства. Немало русских людей получали европейское образование не только в самой Европе, но и во многих российских учебных заведениях. Царскосельский лицей — лишь один тому пример. Трагедия заключалась в том, что, получив европейское образование, многие не только оказывались совершенно не у дел у себя в отечестве, но и становились чужими для нее людьми. Многие из них были полны желания служить отечеству, но само отечество не нуждалось в их служении. Оно отправляло многих своих лучших сынов в Европу, давало им широкое образование дома с целью сделать их цивилизованными людьми, когда же они становились таковыми и пытались посеять семена передовой цивилизации на родной почве, их отстраняли от активной деятельности, а то и того хуже: ссылали в Сибирь, объявляли сумасшедшими, учиняли над ними спецнадзор, сажали в Петропавловскую крепость и даже подвергали казни.* Все это постепенно создавало почти непроходимую грань между интеллигенцией и властью, с одной стороны, и между интеллигенцией и народом, — с другой, определило межеумочное положение российской интеллигенции и сделало её каким-то странным инородным образованием между властью и народом. Немало её представителей оставались в вечной оппозиции к власти и в неопределенном отношении к народу, считая себя в то же время выразителями народных чаяний главным образом на том основании, что сочувствовали его бедственному положению.

*Эта полоса царствования с откровенно наглым и каким-то безумным развратом «верхов» описана в известной книге князя М. Щербатова «О повреждении нравов в России», свидетелем чего он был сам. Пугачевский бунт был естественным её следствием.

*Екатерина II, изображавшая себя в глазах Европы просветительницей, переписывавшаяся с Вольтером, в то же время жестко расправлялась с собственными вольнодумцами. Так, просветитель Н. Новиков был по ее приказу посажен в Шлиссельбургскую крепость, А. Радищев в кандалах сослан в Сибирь. Об эпохе Николая I я уже умалчиваю.

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

253

Советская власть пыталась устранить означенную пропасть отчасти мерами декретивными, отчасти поощрительными, и ей это в определенной мере удалось. Но, начиная с хрущевских времен, когда власть затеяла опасную для себя игру в либерализм, меры эти постепенно перестали быть действенными, пропасть снова обозначилась и привела, в конечном счете, к горбачевской перестройке и ельцинским реформам. Однако по мере их реализации исчезала, испарялась, растворялась и сама интеллигенция в её сугубо российском понимании и воплощении. Вместе с объявлением новой властью полной свободы, исчез сам предмет противостояния между ней и интеллигенцией, а вместе с тем исчезла и сама интеллигенция. Она потеряла точку опоры, а тем самым и освященный веками смысл своего существования и свою страдательную роль борца за правду, справедливость и народное счастье. Без всего этого она превратилась в некую расплывчатую совокупность пустопорожних болтунов, демагогов, искателей теплых местечек поближе к власти или угодливых её критиков и комментаторов. Бывшие принципиальные диссиденты оказались вдруг не у дел, незаметно стушевались и ушли в небытие, никому ненужные и неинтересные. Россия в очередной раз преподала урок своим идейным романтикам: вместо желанной свободы и торжества гуманистических идеалов они получили вселенское хамство, пошлость, коррупцию, изощренную преступность, всё так же уповающий на власть разобщенный народ и разливанное море политической демагогии и лицемерия на всех уровнях власти. Сама же российская интеллигенция, повторю еще раз, как особенный российский феномен, тихо и незаметно почила в бозе. Однако в данном случае у нас нет оснований воскликнуть традиционное: «Король умер, да здравствует король!», потому что умер не только «король», но и его страна — та самая страна с разнообразными формами тоталитарно-авторитарного режима, нравственно оправдывавшая существование и жертвенную борьбу интеллигенции. Воцарившийся в России в 90-е годы прошлого столетия демократический режим, даже в урезанном его виде выбил из под её ног почву и сделал ненужной. Хотя жизнь во многих отношениях стала и хуже, и гаже, она, тем не менее, протекала все же в рамках более или менее демократических начал, за которые сама же интеллигенция и ратовала. Бороться по большому счету стало не за что, а бить себя в грудь и рвать волосы на голове по поводу всяких мелких дрязг и нарушений в каких-то местах обширной страны каких-то «прав человека» было мелко и смешно. К тому же власть, умело манипулируя общественным мнением с помощью ничтожных подачек и широковещательных демократических посул, не только нейтрализовала интеллигентское диссидентство, но и превратила значительную часть творческой интеллигенции в своего сторонника и даже послушное орудие в реализации государственной политики.

Итак, российская интеллигенция как особый феномен умерла. То, чего не сделала советская власть, которая, наоборот, не только сохранила, но, я бы даже сказал, «зацементировала» некоторые присущие ей черты, легко сделала кучка демагогов, развалив бывшую российскую империю в лице Советского Союза и навязав стране верхушечную и управляемую демократию.

Россия за свою многовековую историю подвергалась многим нелегким испытаниям и бедам, она прошла через них и выдержала их. Чего она не сумела выдержать — это испытания свободой, даже урезанной и фальсифицированной. Та подрезала ее под самый корень и сгубила, не оставив шансов на воскресенье. Не выдержала испытания этой «свободой» и сама российская интеллигенция. Свобода, будто яд, растворила её живую жизненную энергию и оставила нечто неприглядное, невзрачное, неприличное.

** *

Вышеприведенный пассаж я писал до кампании по выборам в Думу в конце 2007 г. Её ход, а также то, как и какими средствами она велась, беспардонное использование властью так называемого «административного ресурса» и выпячивание всеми средствами позитивной роли одной лишь пропрезидентской партии вынуждают внести некоторые коррективы в сделанные выводы. Собственно, все они сполна представлены выше и касаются неистребимой и в то же время совершенно объективной склонности любой