книги / Общество, культура, социология

Одна из терминологических особенностей этой книги состоит в том, что автор резко отличает «миросозерца­ ние» от «мировоззрения»: только второе понятие связы­ вает он с активным отношением к действительности, соединяющим воедино теорию и практику. Заметим также, что для различения между народным искусством ■(а также его преобразованной извращенной фор­ мой— искусством развлекательным) и искусством про­ фессиональным в книге применены термины «рагиня»

и«para», заимствованные из языка хинди (с. 244). Итак, одни терминологические нововведения приемле­

мы или по крайней мере не вызывают особых возраже­ ний, а другие — нет. Но иногда вопросы терминологии вообще перестают быть таковыми, так как оказываются следствием заметных нововведений в теорию или ее переосмысления, в особенности под влиянием тех струк­ турных схем, которые автор, раз приняв, затем стре­ мится последовательно применять на протяжении всего своего труда. Здесь также одно вызывает критические за­ мечания, например термин «общественное состояние» (с. 59), а другое — поддержку как теоретический успех.

По всем разделам книги в качестве методологиче­ ской модели проводится категориальная схема «мате­ рия— форма — содержание», в свою очередь наложен­ ная на схему «род (свойство) — количество — качество», точное понимание которой предполагает учет внесенных автором изменений в значения входящих в нее катего­ рий, о чем сказано выше. Данная модель используется в соединении с диалектическим законом «отрицания отрицания», а при анализе ценностных видов искусства применена схема «индивид — общность — объектива­ ция», которая, впрочем, присутствует и в других частях системы категорий общественной жизни. Эти схемы имеют свой резон, но их экстраполяция, проведенная далеко за границы той области, где они первоначально сложились, вызывает у читателя чувство некоторой ис­ кусственности. Наиболее заметны натяжки, когда вста­ ет, врпрос о выделении «чисто количественного» этапа в развитии, познающего мышления и автору приходится насильственно отстранить «доксу» от «эпистемы», по­ вторить ошибочную оценку Кантом средневековой ло­ гики и чрезмерно упростить проблему соотношения вторичных и первичных качеств (с. 199). Натяжки'воз­ никают и при взаимном соотнесении соответствующих этапов разных видов объективаций, например полити-

ко-экономической, гносеологической и этической, тогда как в отношении истории искусств автор прямо при­ знает, что «качественные» ценности возникают уже на этапе ценностей «количественных». И это действитель­ но так, и данную фактическую ситуацию обсуждал, на­ пример, еще Джон Рёскин в своих знаменитых манче­ стерских лекциях «Радость навеки и ее рыночная цена, или Политическая экономия искусства» (1857). Одной из центральных идей этих лекций была мысль о том, что в капиталистических странах возник явный кон­ фликт между подлинным искусством, с одной стороны, и не имеющими художественной ценности рыночными подделками — с другой.

Но то, что отмечено выше, не помешало И. Витаньи набросать удачный очерк развития моральных устано­ вок в среде того или иного класса и этических концеп­ ций в среде теоретиков, равно как и яркий и меткий очерк исторического развития философского познания. Напрасно только автор солидаризировался с неверной мыслью Д. Лукача о том, что в истории мысли имела место будто бы смена «гносеологического» этапа «онто­

характера (с. 219).

Уже в начале своей книги И. Витаньи отмечает, что во многих отношениях считает себя учеником крупного венгерского философа Дьердя Лукача, прошедшего сложный путь духовного развития.

Однако И. Витаньи в целом относится к теоретиче­ скому наследию Д. Лукача (1885—1971) достаточно критически, о чем говорит и сам, выделяя затем кон­ кретные случаи своего несогласия с ним. Вообще следу­ ет подчеркнуть, что наследие Лукача отличается зна­ чительной идейной неоднородностью. «История и клас­ совое самосознание» (1923) явилась свидетельством теоретической незрелости автора и продемонстрировала, что зигзагообразный путь Лукача к марксизму был крайне отягощен и осложнён влиянием со стороны Г. Зиммеля и других неокантианцев. Не случайно, что эта идеалистически-волюнтаристская книга стала своего рода библией для многих ревизионистов последующих десятилетий: Однако более поздние сочинения Лукача, «Разрушение разума» (1948) и «Молодой Гегель» (1954), «Специфика эстетического» (1963), были по справедливости оценены марксистской общественностью

восновном положительно. Во второй половине 50-х гг. XX в. Лукач допустил ряд серьезных ошибок, но не столько в философии, сколько в политике. Последние его годы прошли под знаком настойчивых стремлений преодолеть в завершающем жизнь философском труде, посвященном проблематике исторического материализ­ ма, ошибки и заблуждения прошлых лет. Возникла объемистая рукопись «Онтология общественного бытия», которая пока в сокращенном виде издана на немецком языке (1971—1972), а в полном — в переводе на вен­

герский. Судя по имеющимся публикациям, это — в главных своих фрагментах марксистское произведение, но смерть не дала автору возможности окончить его, и потому всесторонняя характеристика того пункта на линии теоретической эволюции, до которого сумел дой­ ти Д. Лукач, составляет значительные трудности.

Эти наши краткие соображения соответственно не претендуют на полноту характеристики, тем более что за их рамками остались многие другие сочинения Лу­ кача, как-то: «Душа и формы» (1910), «Теория романа» (1920), «Гёте и его эпоха» (1946) и т. д. В неокончен­ ном тексте «Онтологии общественного бытия» осталось много недоговоренностей, расплывчатых формулировок, а иногда и прямых противоречий. Эти трудности про­ чтения усугубляются тем, что редакторские уточнения, внесенные в черновой текст, в различных изданиях «Онтологии...» неодинаковы и исходят из разного пони­ мания мыслей автора. При всем том «Онтология...» Лукача — глубокое сочинение, в основном, повторяем, написанное с марксистских позиций.

Возвратимся к книге И. Витаньи. Особенности его обращения с категорией «количество» и с другими ка­ тегориями в схеме «свойство — количество — качество» проявились также и в том, что он вводит в марксист­ ское учение о ценностях, а точнее, на «стык» его с политэкономической теорией, понятие «качественная стоимость». При помощи этого понятия автор стремится (еще раз вспомним, какой смысл вкладывает он в тер­ мин «качество»!) охарактеризовать присущее коммуни­ стической общественно-экономической формации пере­ мещение проблем потребительной стоимости в единстве с вопросом о качестве труда в центр внимания всего общества. Ростки этого перемещения акцентов заметны уже на низшей ступени коммунизма, особенно в усло­ виях процесса совершенствования развитого социали­

стического общества, а соответствующие предпосылки, особенно в случае подлинных, непреходящих художест­ венных ценностей, спорадически появлялись еще в усло­

прогресс в производстве жизненных благ все более бу­ дет определяться овеществленной силой знания, в усло­ виях дальнейшего перехода к коммунизму при оценке эффективности общественного материального и духов­ ного производства все более будут отходить на .задний план. Во всяком случае, до полной реализации качест­ венной стоимости в экономической жизни еще далеко.

Интересно и проводимое автором разграничение между тремя этапами становления родовой сущности человека с учетом ее развития в условиях коммунисти­ ческого общества: (1) человек есть животное, способное трудиться и производить орудия труда; (2) человек по своей сущности — это совокупность общественных отно­ шений; (3) человек — это существо, способное к твор­ ческой деятельности. Заметим, что эти три характери­ стики могут получить и иную интерпретацию: перед на­ ми определения соответственно индивидной, сущностной и личностной характеристик человека. Вместо с тем это определения и биосоциальной природы, социальной сущности и социалистической тенденции дальнейшего развития этой сущности (сущность как идеал).

И еще об одной интересной мысли автора: он ука­ зывает на противоречивое единство принципов подра­ жания реальности и достижения формальной «гармо­ нии» в истории искусств и аналогично — в историческом развитии теории искусства и эстетики. «Эта двойствен­ ность— зачастую как неразрешимое противоречие — проходит через всю историю эстетики, она появляется и в связанной и свободной красоте у Канта, равно как в миметическом и абстрактном методе отражения у Дьер­ дя Лукача. Форма является в искусстве слугой двух гос­ под: она остается формой для содержания и материи, — для мира, отраженного в объективации, и для «среды», служащей материей для объективации» (с. 266). Это ведет к «необычайной напряженности формы» в искус­ стве и, добавим,— к борьбе между стремлениями про­ тивопоставить друг другу содержание и форму и, на­

оборот, обрести их единство, а также между тенден­ циями к отражению действительности и к выражению своего отношения к изображаемому.

В аксиологических анализах И. Витаньи заслужива­ ют внимания и обсуждения и некоторые общие их по­ сылки. Они опять связаны с терминологическими мо­ ментами, но связь эта особого рода. Речь идет о соот­ ношении между «ценностью» и «полезностью», при вы­ яснении которого приходится столкнуться с тем обстоя­ тельством, что в подлинных текстах Маркса и Энгельса в силу особенностей немецкого языка одним и тем же словом «Wert» обозначались и «ценность» и «стои­ мость» (аналогичная ситуация возникла с понятиями «моральное добро» и «материальные блага», выражае­ мыми посредством одного и того же термина «Gute», хотя

„и переходящего во втором случае в форму множествен­ ного числа).

Глубинный генезис категорий «ценность» и «полез­ ность», несомненно, совпадает. В коренной противопо­ ложности к буржуазным воззрениям марксизм доказы­

вает «объективацию ценности... ее происхождения — из труда...» (с. 132—133). Но в дальнейшем пути «цен­ ности» и «полезности» стали расходиться, а посредст­ вующим звеном расхождения стала стоимость: «если в политэкономии... стоимость является порождением тру­ да (т. е. здесь стоимость возникает в процессе челове­ ческой деятельности), то в философии ценность на­ правлена в будущее, и имеет значение для достижения какой-либо цели, и тем самым как бы отделяется от действительности» (с. 216).

К такому решению указанной проблемы подходит автор, опираясь на многие предварительные разработ­ ки: он набрасывает сжатый, но поучительный очерк ис­ тории споров о ценностях в буржуазной философии и социологии, приводит интересные факты из малоизвест­ ных у нас, по причине языковых трудностей, аксиологи­ ческих изысканий в Венгрии. Витаньи приходится углу­ биться и в рассмотрение собственно ценностных аспек­ тов в политической экономии, что повлекло за собой необходимость, во-первых, заняться философским ана­ лизом Марксовой политэкономической теории, а во-вто­ рых, — подвергнуть критическому разбору соответствую­ щие построения в современной буржуазной политиче­ ской экономии. Путь анализа получился интересный, раскрытие взаимозависимостей между трудом, потреб­

категория. Недаром Гегель писал, что «в своих орудиях человек обладает властью над внешней природой, тогда как в своих целях он скорее подчинен ей», и Ленин выписал и подчеркнул эти гегелевские слова*. Здесь речь идет об утилитарных, непосредственных целях, а орудия труда в своей аксиологической значимости мыс­ лятся как атрибуты трудовой деятельности вообще. Эта деятельность возникла и развилась именно поэтому, что люди ставили перед собой утилитарные цели и доби­ вались их реализации. Однако затем цели более отда­ ленные все более обособлялись от целей непосредствен­ ных, и в этом был зародыш будущего отделения цен­

перечеркивается тем, что всегда «труд и цель диалек­ тически взаимосвязаны, прошлое и настоящее диалекти­ чески предполагают друг друга в процессе труда» (с. 129). Но авторская дефиниция ценности опять вызы­ вает теоретический диссонанс: ценность он объявляет как «объективацию, упорядоченную в соответствии с за­ ключенным в ней общественно необходимым трудом и мерой удовлетворения общественной потребности» (с. 79). Снова к растворению ценностей в полезности склоняет и тезис о полной «структурной идентичности» орудия и знака (с. 83 и 90). Между тем, если матери­ альное орудие всегда может стать знаком, то не вся­ кий знак есть материальное орудие или может им стать. Неясность того же рода вызывает и то, что в число функций эстетического включается «аспект ис­ пользования, полезности вещи» (с. 88). Может быть, под «полезностью» здесь подразумевается гедонистиче­ ская функция искусства?

Итак, марксизму с буржуазной утилитаристской эти­ кой и вообще аксиологией не по пути. И автор вполне прав, когда он утверждает, что свобода' есть подлинная ценность, а оценивать ее следует не с точки зрения «по­ лезности» ее употребления, «нужности», «дороговизны»

ит. п. «...Всеобщие человеческие ценности нельзя втис-

*Ср.: Г е г е л ь . Соч., т. VI, с. 205.

**См. в этой связи комментарий к статье венгерского автора •Сиклаи Ласло «Возникновение ценности и первые ее формы» («Фи­ лософские науки», 1968, № 1), который дан в книге «Диалектиче­ ское противоречие и логика познания». М., 1969, с. 216—217.

путь в категории потребительной и меновой стоимости»* (с. 153). Очень правильные и меткие слова! Именно марксизм является ныне носителем и защитником бла­ городных ценностей настоящего и будущего человечест­ ва. Труд, свобода, мир, социальная справедливость и прогресс — это великие ценности, воодушевляющие ны­ не всех честных людей на земле и подымающие их на борьбу против человеконенавистнического империализ­ ма, угрожающего человечеству тотальным истреблением.

Книга Ивана Витаньи богата интересным содержа­ нием, насыщена увлекательными теоретическими ана­ лизами, и ее, надеемся, с интересом прочитает совет­ ский читатель.

И. НАРСКИИ доктор философских наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР

Для меня представляет большую радость увидеть свой труд в издании на русском языке. Тема, выбран­ ная мною, вызывает пристрастное внимание в советской общественно-политической науке, особенно в последнее ■время. Труды советских ученых, личные встречи с ними -оказали стимулирующее воздействие на работу венгер­ ских исследователей, в том числе и на меня. Я особенно рад тому, что интересующиеся этой темой смогут озна­ комиться с точкой зрения венгерских коллег.

Рассматриваемые в книге проблемы играют весьма -существенную роль в социалистическом строительстве. Историческое формирование социалистической общест­ венной системы по-новому ставит вопрос о культуре. Ленин предвидел эту постановку вопроса, когда сразу же после победы вооруженного восстания заявил о не­ обходимости культурной революции. Вслед за захватом власти, преобразованием производственных отношений одной из важнейших задач стала культурная револю­ ция, целью которой является последовательная подго­ товка широких трудящихся масс к сознательному ис­ пользованию завоеваний революции. Живущее ныне поколение продолжает этот процесс.

Чем быстрее развивается общество, тем важнее зна­ чение и роль культурных преобразований. Сам человек является важнейшей производительной силой, обяза­ тельным условием любого экономического и обществен­ ного развития, и эту роль он может выполнить тем ус­ пешнее, чем выше его культурный уровень.

Все это вынуждает нас шире и глубже изучать воп­ росы культуры.

Книга призвана внести свой вклад в решение важ ­ нейших вопросов культуры, связанных с их системати­ зацией, и дать их анализ в духе марксистской филосо­ фии и социологии. Я стремился как можно больше ис­ пользовать оригинальные источники и там, где было

возможно, предлагал новые формулировки, будучи убежден, что они вызовут немало дискуссий, однако считал, что эти дискуссии принесут известную пользу.

Разумеется, речь идет не только об определениях и их количестве. В своем анализе я руководствовался марксистским методологическим принципом восхожде­ ния от абстрактного к конкретному, от общего понятия культуры к различным формам ее проявления для того, чтобы проверить верность концепции в отдельных об„- ластях.

Насколько мне удалось выполнить поставленную задачу, решат сами читатели.

Октябрь 1983 года

ИВАН ВИТАНЬИ