книги из ГПНТБ / Дорошевский, В. Элементы лексикологии и семиотики

справедливо говорит Жинкин, автор очень интересной работы «Механизмы речи» (М., 1958),— составляет одну из важнейших актуальных задач, вытекающих из современного этапа развития

вается в своей ежедневной работе лексикограф, в обязанности кото­ рого входит передача массе читателей при помощи ясных определе­ ний специальных значений некоторых слов, которые, кроме того, употребляются как обычные слова разговорного языка. Долг лексикографа осознавать в возможно широком объеме методологи­ ческие импликации, заключающиеся во всяких определяющих комментариях к словам, а также то, что его работа над значениями слов является формой его участия в языковом мышлении как социальном процессе и что в этом состоит содержание и сущность лексикографии — гуманитарного звена всех наук.

Несмотря на все больший прогресс математизации наук, он не угрожает культуре уничтожением ее гуманитарных элементов; не исчезнут полностью проблемы, по отношению к которым язык математики является одним из возможных кодов, выражающих определенные мыслительные содержания. За несколько веков до появления технических возможностей конструирования «мысля­ щих машин» на основе математических понятий существовала воз­ можность думать о таких машинах: вычислительную машину скон­ струировал даже восемнадцатилетний Паскаль в 1641 г.; в том, что есть пределы, за которые не сможет выйти в своем функциони­ ровании машина, прекрасно отдавал себе отчет уже Декарт, много размышлявший на эту тему. Он писал, в частности: «Но если бы сделать машины, которые имели бы сходство с нашим телом и подра­ жали бы нашим действиям, насколько это мыслимо, то мы имели бы все же два верных средства узнать, что это не настоящие люди. Во-первых, такая машина никогда не могла бы пользоваться сло­ вами или другими знаками, сочетая их так, как это делаем мы, чтобы сообщать другим свои мысли [...]. Во-вторых, хотя такая машина многое могла бы сделать так же хорошо и, может быть, лучше, чем мы, в другом непременно оказалась бы несостоятельной и обнару­ жила бы, что действует не сознательно, а лишь благодаря располо­ жению органов. Ибо в то время, как разум — универсальное ору­ дие, могущее служить при самых разных обстоятельствах, органы машины нуждаются в особом расположении для каждого отдельного действия. Отсюда немыслимо, чтобы в машине было столько различ­ ных расположений, чтобы она могла действовать во всех случаях

ми: диоптрика, метеоры, геометрия. Редакция, перевод статьи и комментарии Г . Г . Слюсарева и А. П. Юшкевича. Изд-во АН СССР, М ., 1953, стр. 50— 5 1 .— Прим■ ред.

39

Вывод, который напрашивается из этих замечаний,— тот, что машина, как мертвый предмет, не обладает способностью динами­ ческого уравновешивания с раздражителями среды, но, конечно, не вывод Декарта, что человек отличается от машины наличием души, которую Декарт охарактеризовал следующими словами в ра­ боте «Les passions de l’âme», что процитировал Лаланд в словарной статье âme: «Душа обладает такой природой, что не находится ни в каких отношениях ни с протяженностью (étendue), ни с размерами (dimensions), ни с иными особенностями материи, из которой состо­ ит тело (ои autres propriétés de Іа matière dont le corps est composé)».

Концепции нематериальной души как причинного фактора в жизни каждого отдельного организма (заметим, что при таком подходе сам факт локализации души в материальном организме должен в принципе лишать ее черты непространственностм) уже в античности была противопоставлена концепция живого организма как фрагмента жизни среды, связанного с этой средой неразрывны­ ми — пока их не разорвет смерть — узами. Это направление мысли представлял «отец медицины» Гиппократ. Его мысли и сегодня заслуживают упоминания, так как и сегодня они могут послужить точкой опоры в рассуждениях об альтернативе: мозг или душа. Факт, что так давно высказанные мысли не утратили своей злобо­ дневности до сего дня, подсказывает два вывода: 1) следует доверять познавательной способности человеческого ума, т. е. способности высказывать правильные суждения в области элементарных отно­ шений «я» к «не-я»; 2) следует, формулируя суждения, в правильно­ сти которых мы убеждены, знать, сколь древней является их история, чьими сторонниками делают нас эти суждения, чью мысль мы продолжаем.

Вот к каким размышлениям склоняло Гиппократа популярное в его время мнение, что эпилепсия —«святая» болезнь, болезнь неземного, потустороннего происхождения. Причиной такого пред­ ставления был факт, что у некоторых больных эпилепсией при­ ступам этой болезни предшествовали экстатические мистические видения, в которых видели не проявление болезни, а ее потусторон­ нюю причину и источник, за что и назвали ее «святой». «По моему мнению,— учил Гиппократ,— она не более божественная и не бо­ лее святая, чем другие болезни; причина ее естественная (...), те, что первыми признали эту болезнь святой, относятся к тому же сорту людей, что в наше время маги, заклинатели бесов, шарлата­ ны, знахари, претендующие на большую набожность и высшее знание. Они беспомощны и не имеют действенного лекарства, поэтому они прячутся за предрассудок, назвали эту болезнь свя­

40

проблемой бессмертной души Гиппократ даже не задумывался, его интересовал материальный мозг, он не мог, конечно, знать его стро­ ения, но здравый смысл подсказывал ему слова, справедливость которых только в незначительной степени ослаблена временем. «Люди должны знать, что от мозга, и только от мозга, происходят наши удовольствия, радости, смех, шутки, а также наши печали, неприятности, огорчения и слезы. С помощью мозга, в частности, мы думаем, видим, слышим, отличаем уродство от красоты, зло от

в нас ужас или страх днем или ночью, быть причиной бессонницы, несчастных ошибок, беспредметных беспокойств, невнимательности и действий, противоречащих обычаям. Все эти страдания происходят от мозга, когда он нездоров (...), мы видим и слышим то одно, то

(цит. соч., стр. 32—33). В последующих рассуждениях Гиппократа есть ошибки, объясняющиеся тем, что он не знал структуры мозга, но интересовал его важный предмет; он поставил проблему прин­ ципиально верно. В течение долгих веков трезвые мысли Гиппокра­ та не находили в Европе условий для успешного развития, их заглу­ шала и парализовала метафизически-мистическая спекуляция, вращающаяся вокруг понятия бога как создателя человека и творца нематериальной и бессмертной души. Последователем этой концеп­ ции был, о чем мы уже упомянули выше, Декарт, хотя он же был создателем понятия рефлекса, в чем опередил на несколько веков свою эпоху. Свидетельством того, что рассматриваемые проблемы, по сути своей философские, не выходят за пределы функциониро­ вания здравого смысла «простого человека», является одна из иллю­ страций словарной статьи rozum «разум» в «Словаре польского язы­ ка» под ред. В. Дорошевского: в качестве третьего значения этого слова с пометой regionalne «областное» зарегистрировано значение «мозг», проиллюстрированное цитатой из книги Станислава НэндзыКубинеца «Сабаловы времена» (стр. 29): «Jakoz by im tu powiedziec? Az go w rozumie zabolaio»—«Как бы им тут сказать? Прямо мозги у него разболелись». (Речь идет о горце, задумавшемся над ответом на заданный ему вопрос.) Тезис сенсуалистов гласит: nihil est in intellectu quod non fuerit ante in sensu «нет ничего в уме, чего бы не было раньше в ощущениях». В словах, дополняющих этот тезис: nisi intellectus ipse «кроме самого ума», intellectus следует понимать так, как понимает слово rozum С. Нэндза-Кубинец в приведенном высказывании о горце, т. е. как мозг. Так понимаемый в соответ­ ствии со здравым смыслом тезис является очевидной и несомненной истиной, так как мозг — получатель и координатор впечатлений, а также «фабрика» понятий. То же относится к интерпретации пред­

41

ложения voüg орт; xat voög âxouei «разум видит и разум слышит» (см. стр. 81).

Отсутствие непрерывности в интересе к мозгу нашло разно­ образные отражения в истории европейского мышления и формиро­ вания основных лингвистических понятий. Направлением мышле­ ния, оказавшим самое сильное влияние на общелингвистические концепции конца XIX и первых десятилетий XX в., был психоло­ гизм. Основу психологизма составляет убеждение, что языковые факты являются реализациями сил, берущих свое начало в чело­ веческих душах, а не в окружающем мире, и что законы, управляющие жизнью языка, являются психическими законами, действующими в сфере, отличной от внешней действительности и автономной по отношению к ней. Эта дуалистическая концепция нашла отражение, в частности, в подходе к языку как системе знаков, управляемой имманентными законами, состоящими в воз­ действии одних элементов на другие, а не в их связях с действиями факторов, внешних по отношению к системе, происходящих извне этой системы. Эта концепция, очень живучая в лингвистике, в сущ­ ности напоминает то, что Декарт писал о функционировании мысля­ щих и говорящих машин, которые отличались бы от действий живого человеческого организма тем, что машины могли бы действовать «только благодаря расположению своих органов»; разве не таким же механизмом была бы система, состоящая из саморегулирующих­ ся элементов, независимо от импульсов, идущих извне этой систе­ мы, что означает, собственно: не реагирующих на эти импульсы? Различие между машиной, анализирующей языковой текст, и дела­ ющим то же самое человеческим умом состоит в том, что машина не может учитывать ничего другого, кроме элементов, которыми язы­ ковые единицы отличаются друг от друга: машину можно сделать чувствительной к контексту, но не к объективным точкам соотнесе­ ния слов, т. е. не к ситуационным импульсам, не к внеязыковым побуждениям и намерениям автора текста. Это самое серьезное обстоятельство, которое заставляет сомневаться в возможностях полностью автоматизированного, и при этом стоящего на высоком уровне, перевода текста с одного языка на другой. Слово реп в английском языке неоднозначно: оно может обозначать писчее перо, ручку, небольшой загон, самку лебедя. Решить, как следует перевести реп в английском предложении the pen was in the box, машина не может: в ее памяти нет ассоциаций слов с десигнатами, она улавливает только различия между языковыми элементами. «Память» машины можно снабдить информацией, что слово реп имеет разные значения, тогда машина приведет все эти значения, выбор же может сделать только пользующийся машиной человек *.

* Очевидным преимуществом машины над человеком является необык­ новенная быстрота, с которой она может работать:- статьи, опубликованные в «Правде» на русском языке, могут быть переведены на английский со ско-

42

Своего рода машиной, механизмом и системой является любой живой организм. Любой живой организм обладает определенной автономностью по отношению к среде, называемой гомеостазисом; под этим термином мы понимаем способность организма поддержи­ вать относительно постоянное состояние равновесия, например температура тела человека не изменяется в зависимости от темпера­ туры среды: летом или зимой, в жару или в мороз у здорового человека она ниже 37° С. Но эта автономность отдельного организма очень ограничена. Предметом исследования наук, занимающихся человеком или какой-либо формой его деятельности — а языкозна­ ние исследует формы его языковой деятельности,— не является человек как носитель непространственной души, приходящей с того света и туда, к своей настоящей родине, со временем возвра­ щающейся, души, управляемой имманентными психическими зако­ нами, действующими в сфере, качественно отличной от действи­ тельности, воспринимаемой чувствами,— а человек как существо, каждую минуту своей жизни теснейшим образом связанное со своей средой.

Библейская концепция потустороннего происхождения языка, т. е. языка как дара божьего, и сегодня не утратила еще силы

своего воздействия. В 1967 г. в краковском еженедельнике «Zycie 1іterackie» («Литературная жизнь») появилась статья, написанная линг­ вистом, под заглавием «Речь — дар священный». Еще менее могут удивлять, а скорее могут рассматриваться как документ, характери­ зующий не только мировоззрение автора, но и дух эпохи, слова, которые под столь же характерным заголовком «Путями польской души» (Познань, 1920, изд. 2, стр. 21) написал об искусстве Пшибышевский: «Совершенно недооценивают сущность искусства как нити, соединяющей человека с божественным началом, не желают даже слышать о том, что искусство есть не что иное, как образный анамнез добытийного существования, что его главная задача — поиски путей к утраченному раю, проникновение в темные тайны загробного бытия» *.

Почему мы вспомнили здесь это высказывание Пшибышевского? Какая связь может быть между содержанием этого высказывания и проблемами и задачами лексикографии? Что касается первого вопроса, то это высказывание знаменательно для интеллектуальной атмосферы Польши между двумя мировыми войнами, Польши еще не «преображенных земледельцев» **, еще живущей многочислен­

ростыо до 1800 слов в минуту (30 слов в секунду). Но побуждения, приво­ дящие к достижению такого технического совершенства, не всегда умещают­ ся в рамках гуманитарно понимаемой науки.

* В подобном же настроении выдержано высказывание Жеромского о науке: «Наука — это высокое озеро в горах, отражающее небеса беско­

43

ными отзвуками прошлого. Что касается второго вопроса, то это высказывание — один из примеров употребления слова anainneza «анамнез», попавшего в архивный иллюстративный материал этой словарной статьи. Лексикограф должен не только учесть все слова без исключения, не только дать им меткое определение, но и так построить словарную статью, чтобы она представляла краткую историю слова и, насколько это возможно, его историко-бытовой фон. Для обрисовки этого фона необходимо принимать во внимание как ретроспективные обстоятельства — желание дать исторические сведения, так и проспективные — желание выделить те элементы содержания самого слова, которые мы можем положительно оце­ нить с исторической точки зрения и с мыслью о будущем. Это одна из форм проблемы нормативности в словаре. Иллюстративные примеры являются, правда, только цитатами, они не отражают того, что по этому поводу думает словарник, однако они обладают несомненной убедительной силой, и этот момент в формулировании критериев отбора иллюстративного материала (о чем подробно в другой главе) не может не учитываться. Именно поэтому определе­ ние искусства как «wizyjnej anamnezy przedbytowego istnienia»— «образного анамнеза добытийного существования», несмотря на то что оно характерно по своему содержанию и для эпохи, и для миро­ воззрения Пшибышевского, осталось в архиве словарной картоте­ ки, а в словаре для слова anamneza приведен другой пример того же автора, а кроме того, даны дефиниции философского значения («знание по воспоминанию» Платона, к концепции которого был близок Пшибышевский), а также медицинского значения «сообщение больного или окружающих его лиц о предшествовавших заболева­ нию условиях жизни и всей истории болезни».

Сформулированная Пшибышевским концепция искусства была характерна не только для него лично или для него как польского писателя. Похожую по содержанию мысль высказал русский поэт Лермонтов в известном стихотворении, которое в свое время (что показательно в историческом отношении) входило во все школьные хрестоматии под заглавием «По небу полуночи»:

По небу полуночи ангел летел,

Итихую песню он пел.

Имесяц, и звезды, и тучи толпой Внимали той песне святой.

Этот ангел нес душу, которая должна была вести земную жизнь, но в которой всегда сохранялась потусторонняя мелодия, услышан­ ная ею до ее земного воплощения, и потому «звуков небес заменить не могли / ей скучные песни земли».

В этом стихотворении в прекрасной форме выражена квинт­ эссенция идеализма, относящего в потусторонний мир начало жизни

44

любого живого существа, вводящего понятие непространственной души, которая сохраняет воспоминание о словах, услышанных когда-то в потустороннем мире.

Жизнь человеческого существа, зарождающаяся в общении двух человек различного пола, проходит затем, с момента прихода этого живого существа в мир до момента его смерти, в непрерывных контактах со средой. Один из учителей великого Павлова — выдаю­ щийся физиолог XIX в. Сеченов высказал мысль, которая может •относиться не только к области биологии (о чем ниже): связи живо­ го организма со средой столь тесны, что из самого определения живого организма нельзя исключить элементы среды. Простейшей иллюстрацией этого положения может служить факт, что организм, чтобы жить, должен дышать, дыхание же — одна из форм контакта •с внешней по отношению к организму средой. Жизнь организма

чать в любом живом организме, являются формы его связей со сре­ дой, связей, определяющих самый факт его существования и дина­ мику всей его жизни (о том, как отражается это положение на мето­ дах исследования в области семантики и словообразования,— в последующих главах).

Понятие среды является пространственным понятием, тем самым и связи организма со средой должны быть пространственными свя­ зями. И здесь вырисовывается принципиальное различие между прежней, интроспективно ориентированной психологией, на кото­ рую ориентируется сформулированное на стр. 42 определение пси­ хологизма, и современными методами исследования живого орга­ низма, берущими свое начало в работах Павлова, в которых он обобщил результаты нескольких десятилетий «неустанного мышле­ ния» (а не только экспериментов).

«Как часть природы,— писал Павлов,— каждый животный орга­ низм представляет собой сложную обособленную систему, внутрен­ ние силы которой в каждый момент, покуда она существует как таковая, уравновешиваются с внешними силами окружающей сре­ ды» *. Центром, регулирующим функционирование организма, является мозг, «инструмент из инструментов», отличающийся нео­ быкновенной сложностью функций, структура, включающая более

45

IV. НАПРАВЛЕНИЕ ДУАЛИЗМА И НАПРАВЛЕНИЕ МОНИЗМА В ИСТОРИИ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Бодуэн де Куртенэ, ученый необыкновенно широкого научного диапазона, писал в одной из своих работ, что ему, собственно гово­ ря, безразлично, пользоваться ли в рассуждениях о лингвистиче­ ских проблемах словом мозг или словом душа. Это свидетельствует о его монистических тенденциях, с которыми, правда, не всегда гармонировали другие черты его мировоззрения, но с которыми связано, в частности, употребление им термина церебрация, обозна­ чающего активность мозга, деятельность мозговых полушарий, лежащую в основе самых различных ассоциативных процессов. Тадеуш Котарбинский пишет в «Элементах» (стр. 399): «Чтобы (...) объяснить такие факты, что мы просыпаемся с готовым решением проблемы, над которой бились безуспешно предыдущий вечер, достаточно признать так называемую стихийную церебрацию, или физиологическую игру мозга, приведенного в движение». Субстра­ том этой стихийной «физиологической игры» является материальный мозг, им не может быть нематериальная, непространственная, внетелесная душа (это слово можно употреблять в качестве условного сокращения, всегда, однако, помня о его конвенциональном харак­ тере). Читая в романе Г. Сенкевича «Огнем и мечом» (II, стр. 164): «Gniew zawrzal mu w duszy (...) i z furi^ natarl na watazk§» —«Гнев закипел в его душе, (...) и с яростью он кинулся на атамана», мы понимаем, что от гнева закипел кто-то, т. е. мы знаем, что гнев — это чье-то поведение, вызванное определенным раздражителем, и нашему здравому смыслу и интуитивному пониманию слов проти­ воречило бы представление, что гнев, кипящий в чьей-то душе,— это «делокализованный» гнев, происходящий в чем-то внепространственном. Материальное, физиологическое содержание имеет слово dusza «душа» в очень многих выражениях и оборотах разговорного языка: «Po chodzie i ро mowie poznala cörka, ze ojcu ci§zko bylo na duszy»—«По походке и речи дочь поняла, что у отца было тяжело

47

ческая тяжесть объясняется только как действующая на опреде­ ленный материальный субстрат, а мм является живое, телесное существо.

«Mimo poetycznych aspiracji i zamilowania do nauk byl on w gl?bi duszy gwaltownym i msciwym»—«Несмотря на поэтические склонности и любовь к науке, он был в глубине души вспыльчивым и мстительным» (С h 1 § d о w s k і, Historie neapolitanskie, стр. 287). То, чем кто-то является в «глубине души», не существует как элемент, отдельный от тела этого кого-то, не является чем-то внешним по отношению к нему самому, а как раз наоборот — является его самой существенной чертой.

«Nie mial zaden tyle duszy, aby w miejscu zuchwalstwo ukaral»— «Ни у кого не хватало духу (букв.: души), чтобы тут же наказать дерзость» (S t а s г і с, Przestrogi dla Polski, стр. 86). В этом пред­ ложении можно понять слово dusza как употребленное в перенос­ ном значении: по своему содержанию оно говорит о том, что у когото не хватало энергии, необходимой для наказания дерзости, а энергия — это способность к действию какого-то, всегда конкрет­ ного субъекта (абстрагируясь от значения энергии как термина тео­ ретической физики, объясняющей, впрочем, процессы, происходя­ щие в физическом мире, а не вне его).

Конкретное значение слова dusza выступает также в предложе­ нии из поэмы Мицкевича «Гражина» (стр. 38): «Ratunek prözny, wkrötce umrzec musz§,/Wiezcie do zamku, tarn wyzion§ dusz§»— «Везите в замок. Час настал. Я скоро/навек расстанусь со своей душой!» (пер. А. Тарковского); эти слова можно понимать в их точ­ ном этимологическом значении: wyziong dusz§ значит «издам послед­ ний вздох», последний раз выдохну воздух и поэтому — подсказы­ вает нам здравый смысл — перестану существовать.

Примеры можно было бы продолжить. Их можно использовать в двух направлениях: во-первых, они свидетельствуют о том, что стихия естественного языка не хаос, что, когда внимание обращено на предметное содержание слов, выражений и оборотов, элементы объективного смысла и соответствия здравому смыслу «обыкно­ венного человека» можно усмотреть в обычных, интуитивных спо­ собах их понимания; во-вторых, в научном языке альтернативу мозг — душа можно разрешить только в пользу термина мозг, кото­ рый является символом биологически организованной жизни инди­ вида и одновременно его связи с жизнью среды. Со времени, когда такой выбор был сделан Гиппократом, история изучения мозга прошла различные фазы. Самые простые мысли, как обычно, про­ кладывали себе путь медленно, преодолевая сопротивление. Мелан­ холически звучат слова Норвида, хотя они, к сожалению, харак­ терны для определенного типа умонастроений польского общества в XIX и даже в XX в.: «Gdy ducha z rnözgu nie wywiklasz tkanin, wowczas cif.czekam, ja, glupi Slowianin, Zachodzie ty»—«Когда ты,

48