Плеханов о Мечникове

   Прежде чем указать другие, подобные же уклонения его в сторону идеализма, мы заметим, что вообще в разбираемом нами сочинении географ слишком мало оставляет места историку. Это, может быть, происходит оттого, что автор не имел времени придать своему изложению надлежащую соразмерность. Но как бы то ни было, недостаток этот присущ его книге. Географические особенности территории речных цивилизаций указаны в ней с такими подробностями, которые не оставляют ничего желать. Но как только речь заходит о характере общественных отношений, создаваемом этими особенностями, изложение становится очень кратким. Оно становится слишком кратким, когда автор касается внутреннего развития выросшего на берегах географических рек общественного порядка. От этого учение Л. И. Мечникова страдает, сказали бы мы, некоторого рода географическим схематизмом. Нам могут заметить, что современная наука дает пока еще слишком мало данных для всестороннего изучения характера и развития общественных отношений древнего Востока. Это справедливо; но все-таки следовало воспользоваться всеми теми данными, которые есть, а Л. И. Мечников этого не сделал. Отсюда выходит вот что: хотя книга его вообще не оставляет сомнения в том, что географическая среда влияет на человека главнейшим образом через посредство возникающих под ее действием экономических отношений, но экономическая сторона дела выяснена им в этой книге все-таки очень мало. Если бы он побольше обратил на нее внимания, то, может быть, нашел бы в ней разгадку таких явлений, которые ему приходилось объяснять простым "истощением" данного исторического народа, убылью в нем жизненного "сока" и т. п. Необходимость перехода человечества из одного периода цивилизации в другой стала бы еще более очевидною. Характеристические признаки различных периодов обозначались бы яснее, а происхождение этих признаков стало бы понятнее. Нам кажется, что раз Л. И. Мечников заговорил об особенностях, например, цивилизаций средиземных морей, то ему следовало сделать хотя бы намек на происхождение этих особенностей из свойств географической среды и через посредство экономии. Теперь же остается не ясно, почему эти цивилизации были, как он их называет, олигархическими, т. е. почему они основывались на рабстве. Точно так же следовало бы подробнее объяснить и то, на каком основании и в какой мере автор уподобляет быт средневековой континентальной Европы быту таких республик, как финикийская, карфагенская, афинская и т. д. Одного порабощения масс еще недостаточно для такого уподобления. Притом же порабощение масс в средиземноморских цивилизациях имеет свою историю, для объяснения которой недостаточно сделать общее указание на роль средиземных морей, а нужно проследить внутреннюю экономическую историю возникших на их берегах обществ. Л. И. Мечников говорит, что средневековый феодализм со своим крепостным правом представляет собою лишь сельское дополнение к городским республикам в роде Карфагена, Афин или Рима (стр. 50). Но ведь сельское значит по преимуществу земледельческое, а для земледельческих народов, по собственной теории Л. И. Мечникова, море не имеет значения; земледельческие народы часто даже удаляются от моря, "поворачиваются к нему спиною", вместо того, чтобы искать его. Каким же образом Средиземное море могло иметь решительное влияние на склад общественных отношений средневековой земледельческой Европы? Ясно, что влиянием географической среды нельзя выяснить всего хода истории. Среда делает, конечно, свое дело, но создавшиеся под ее влиянием общественные отношения также имеют свою внутреннюю логику, которая часто может стать даже в противоречие с требованиями среды. В новейшей истории Европы, как и во всякой другой, можно указать несколько примеров подобного противоречия. Изучение внутренней логики общественных и, главным образом, экономических отношений обязательно никак не меньше, чем изучение географической подкладки всемирной истории. Эти два рода изучения дополняют одно другое, и под их соединенным напором мало-помалу откроются интимнейшие тайны истории. Для изучения внутренней логики общественных отношений много сделано в последние сорок лет, в особенности школой Маркса, и нельзя не пожалеть, что Л. И. Мечников оставил без внимания почти все ее выводы. В конце концов, и, говоря вообще, его работа приводит к тем же заключениям, к каким пришли марксисты. Но заключения его много выиграли бы в стройности и последовательности, если бы он воспользовался историческими взглядами, Маркса и Энгельса для их проверки. Чтобы убедиться в этом, достаточно взять хотя бы приведенное уже мнение Л. И. Мечникова о том, что историческое развитие ведет к переустройству общественных отношений в смысле свободы и равенства. На чем основывается это мнение? На общем соображении о том, что люди должны научиться со временем организовать свой труд без палки деспота и без корыстного надзора предпринимателя. Это соображение имеет за себя большую вероятность; такую большую, что нашему автору, в сущности, не было никакой надобности подкреплять его аналогиями, заимствованными из области явлений природы, так как все такого рода аналогии обыкновенно очень натянуты и произвольны. Но все-таки, как ни вероятно соображение Л. И. Мечникова, оно остается только вероятным. Характер несомненности оно могло бы приобрести только в том случае, если бы он хоть в немногих словах показал, каким образом логика внутренних отношений современных цивилизованных стран ведет к указанной им цели. Школа Маркса сделала это, обратив надлежащее внимание на размеры и свойства современных производительных сил и на противоречие этих сил с современными отношениями производства. Маркс показал, до какой степени неизбежно социализм вытекает из капитализма. Жаль, что Л. И. Мечников не нашел нужным считаться с учением Маркса. Это учение придало бы его теории прогресса характер бóльшей строгости и достоверности. Школа Маркса и у нас имела своих последователей. Книга Н. Зибера "Очерки первобытной экономической культуры" очень пригодилась бы Л. И. Мечникову в его исследованиях.

   Говоря все это, мы ни на минуту не забываем, однако, что la critique est aisée, l'art est difficile и что слишком редко появляются сочинения, на которые не могли бы сделать некоторых возражений и замечаний даже наиболее расположенные к автору и наиболее согласные с ним критики. Мы помним также, что на книгу Л. И. Мечникова нельзя смотреть, как на вполне законченное произведение, что смерть помешала ему придать ей надлежащую отделку. Но и в настоящем своем виде книга эта остается замечательной работой, и мы настойчиво советуем познакомиться с нею, или, лучше сказать, изучить ее тем из наших читателей, которые достаточно владеют французским языком.