Зеркало

Впервые на третьем экзамене, который называется собеседо* ванием, вы лично предстаете перед экзаменационной комиссией! которая, конечно, надеется познакомиться с вами получше, для этого — задать несколько вопросов, в основном, обращенный к вашим работам, присланным на конкурс и к экзаменационным! (теперь ваши работы лежат тут же, на столе комиссии), а также| к вам лично, к вашим интересам, мироощущению, жизненной! позиции.

Иногда поступающий на этом экзамене бывает растерян^ просто теряет дар речи, хотя на самом деле у него есть что за

_._ о _тя_ »»»»_л л л а.нл «ел*»-» Л-г -v тт-пл 1т **т-ш- Т"Г.литл-в-ъ л-34-плл-* л л -м-. лЛ *% _'

отвечайте односложно, скучно. Доверьтесь вашим будущим пре­подавателям и будьте искренни.

К этому экзамену тоже можно подготовиться. Мысленно вспомните всю свою, пусть сравнительно небольшую сознательную жизнь, оглянитесь вокруг себя, постарайтесь понять людей, ежедневно окружающих вас, например, в семье. Вспомните самое важное событие из вашей жизни, из жизни вашей семьи или близких знакомых. Вспомните весь только что прожитый день и отметьте самое яркое впечатление. Подумайте еще раз, почему идете во ВГИК и именно на сценарный факультет.

А теперь такой совет. Сценарий фильма А.Тарковского «Зеркало» отличается от фильма (сценарий А.Мишарина и А.Тарковского «Зеркало» опубликован в журнале «Киносценарии» в №6 за 1994 г.), в том числе и приемом, от которого в фильме режиссер отказался; прием этот проходит через весь сценарий — вопросы, обращенные к матери от лица сына. И хотя вопросы эти обращены к пожилой женщине определенного времени, поэтому часть из них может лично для вас отпасть, большая часть из них может быть задана любому человеку. Попробуйте задать их самому себе. К примеру: «В какой стране Вам бы хотелось больше всего побывать? Есть ли у Вас такие места в каком-нибудь городе за гра­ницей, которые Вы знаете по книгам, очень точно себе представля­ете?», «Вы когда-нибудь испытывали унижение, которое, как Вам тогда казалось, Вы не сможете перенести?», «Какова, по-Вашему, цель искусства?», «Помните ли Вы свой самый счастливый день? А самый печальный или странный?», «Что Вы понимаете под сло­вом «народ»?», «Что для вас болезненнее, труднее: горе народа или горе Ваших близких?», «Вы верите в то, что снова может начаться война? », « Вы любите ходить в кино? Легко ли Вы верите в происхо­дящее на экране? », « Чему бы Вы могли сейчас больше всего обрадо­ваться?» , «Выл ли когда-нибудь такой Новый год, который Вы про­спали? Или были не дома, а где-нибудь в дороге?», «Какие Ваши самые любимые стихи? Или строчка, или четверостишие?», «Что это, по-Вашему, за понятие — история?», «Вы любите устраивать у себя дома праздники и приглашать гостей?», «Что Вы посовето­вали бы тем, кто только начинает жизнь?», «Что такое ло-Вашему, русский характер, его достоинства и недостатки? ».

КАК ПРОХОДЯТ ЗАНЯТИЯ ПО МАСТЕРСТВУ

)

ч

Поступление во ВГИК, естественно, предполагает у приня-| тых и зачисленных в студенты какие-то знания в областях лите-| ратуры, искусства, конечно, киноискусства, истории и филосо*! фии — русской и зарубежной. Глубокие и систематизированные! знания во всем этом культурном наследии и начинает получатвд первокурсник. |

Главный предмет на каждом из пяти курсов обучения на сце-| парном факультете называется «Мастерство кинодраматурга» —^ звучит красиво, может кому-то показаться, что даже сляшквярц громко. Однако сути дела не противоречит: будущий профессий*? нал должен стремиться овладеть профессией мастерски. * |

В день мастерства читаются и разбираются сценарии, покааьм ваются фильмы, изучаются работы мастеров своего дела — сценаш ристов и режиссеров. И хотя потом, после окончания института!! на практике жизнь будет давать многим примеры отступления от этих идеалов, бесконечные варианты, которые даже трудян предвидеть, помнить об этих идеалах небесполезно. <Я

Занятия по мастерству по-разному проходят в разных мавд терских, но обязательным для всех является рассказывания своего замысла или чтение вслух своей работы с последующим обсуждением. 'Ц

Бытовавшая когда-то хорошая традиция такого чтения вслум исчезла в мире, но не на литературных занятиях и, в частностня у нас на сценарном факультете еще осталась. Хотя, конечно, восЯ принимать на слух обычно труднее, чем читать с листа глазамва автор, хотя бы в самой малой степени должен почувствовать еебт актером, но и не переиграть. т!

Надо научиться и обсуждать прочитанное. Ваше мнениям должно быть увлеченным размышлением вслух, которое помин жег лучше понять то, что прочитано. Не столько нужно ругатш или хвалить, сколько предложить что-то свое в решении чужощ темы, если в этом есть необходимость. О недостатках надо говой| рить тактично, выводы делать осторожно, не закрывая возмож*| ности дальнейших поисков. Выводы сделает мастер, ваш руково!

Так создается атмосфера мастерской, единение коллектива не просто однокашников, но, может быть, единомышленников, которые и впоследствии будут понимать друг друга лучше, чем всех остальных.

В разных мастерских — разная жизнь, разные обсуждаются темы, разные ведутся беседы, разные люди приходят в гости к студентам. Но весь ВГИК учится на кинематографической клас­сике, студенты разных факультетов поначалу пробуют себя в творчестве на разного рода миниатюрах, этюдах, эскизах, а сту­денты-сценаристы — на первых маленьких сценариях, тоже называемых этюдами. Известно, что кино, появившись на свет более ста лет назад, тоже начинало с малых форм и было немым. Первые упражнения по овладению профессией сценариста — этюды, лишенные текста диалога. Этюды на вынужденное мол­чание или на оправдание молчания, — задание довольно труд­ное. Для краткости мы называем эти этюды немыми.

Для чего это нужно? Так вырабатывается вкус к изображе­нию, то есть к самой природе кино, больше внимания уделяется правдоподобным подробностям, деталям, которые часто говорят лучше всяких слов. Ведь кинематограф давно уже стал разго­ворным, чрезмерно заговоренным, что не дает возможности зри­телю по-настоящему сопереживать, самостоятельно понимать и мыслить.

Попробуйте вспомнить лучшие, с вашей точки зрения, фильмы, пусть даже с большим количеством диалога: навер­няка в вашей памяти всплывут зрительные образы, зрелищные эпизоды и сцены, главные в этих картинах, а совсем не диалог. Во имя этой зрелищной природы кино и пишутся первые этюды студентов-сценаристов.

Чтобы в немом этюде оправдать отсутствие диалога, надо придумать сцену, где персонажи по какой-то причине не могут разговаривать. Может, нет взаимопонимания, или есть для к!х разговора какая-то преграда, это могут быть бойкот или слежка, или заговорщики, которые действуют сообща и понимают друг друга без лишних слов. Сцена может быть решена и условно, безо всяких оправданий, но — с разрешения мастера.

Иногда в этих первых немых этюдах возникают затруднения, но первый нее чей-то успех самого маленького и простого этюда

маленькие экранизации, аудиторные и домашние задания, кото­рые надо выполнять к определенному сроку, общие и индивиду­альные занятия.

Пробы, эксперименты, поиски идут и в экранных работах — учебных и курсовых. На лучших из них учатся многие поколе-; ния ВГИКа,

ОТМИРАЮЩИЕ ЖАНРЫ I

Письма в наше время люди пишут все реже, редко кто сейчайщ ведет дневники или записные книжки. Однако эти отмирающий! жанры для вас еще не умерли. Напротив, они помогут вам квйй будущему сценаристу. Ч|

До сих пор вы писали, скорее всего, не задумываясь над темШ кто будет читать ваши первые пробы пера. Теперь, может бытии! впервые в жизни у вас появились заинтересованные читатели -*Ш ваши педагоги и ваши товарищи по мастерской. Так порадуйтвЦ их своими новыми открытиями, удивляйте, восхищайте их! 41

Но — вдохновенное творческое состояние, как его достичь!! Возможны ли здесь советы? Пишет ли кто-нибудь из совремеЦВ ных писателей и кинодраматургов по вдохновению? Не слишком! ли долго ждать вдохновения, когда оно соблаговолит явиться? чИ

Да, безусловно, надо ждать, только не сложа руки. Я

Надо искать выход из бесплодного состояния, преодолевав! лень, собственные отговорки, нездоровье, учиться переступав!! через причины, отвлекающие от творчества, но не подчиняя! ему окружающих. Не обязательно морить себя затворничеством^! ведь ваш замысел постоянно с вами. Надо пытаться найти рабвн чее состояние, «расположение души к живому приятию впечаччИ лений» (Пушкин). Хорошо, если нечто благословенно снизоппйВ на автора свыше. Но вот он вдруг понял, что и сам сумел найт|Я нечто важное, и дело сдвинулось. Я

Вдохновение явится вдруг, успевай только записывать. НЛ уж тут надо потрудиться. Иногда складывается впечатление, чтв вдохновение, явившееся неожиданно и просто, так и останется в! вами навсегда, — увы... -ш

Ищите любой естественный повод для выражения своих мысв

интересное, что происходит с вами каждый день. Воображение ваше постоянно живо, за исключением времени сильной уста­лости, перегрузки, болезни, хотя и в этом состоянии случаются исключительные моменты творчества: одному нужен покой, тишина, душевное равновесие, а другим — сильное, острое, стрессовое состояние.

Вглядывайтесь в разнообразие лиц, всматривайтесь в людей, вслушивайтесь в неповторимую живую речь, проникайте в суть всего увиденного и услышанного: ведь народ постоянно творит, фантазирует, шутит, «травит» анекдоты, только не придает такому своему творчеству никакого значения.

Записывайте, набрасывайте, думайте на бумаге — о разном. Короткие рассказы, зарисовки, очерки, реплики, заметки о путешествиях, поездках, не обязательно зарубежных, встречах, ваши впечатления от чего бы то ни было, наметки замыслов, понятные только вам, наброски, работающие на будущие сцена­рии. Многие ваши замыслы так и умрут в записных книжках. Но что-то во время работы над тем или другим сценарием может всплыть в вашей памяти лишь потому, что было зафиксировано в записях, даже если их будет трудно разыскать, выудить из вашей кладовой, а она будет становиться все больше, если вы посвятите себя профессии сценариста.

Если жизнь восхищает вас, вы окрылены — прекрасно: запи­шите то, что вас окрыляет. Но бывают дневники с целью пос­пешно вычеркнуть из жизни и забыть еще один день — скучный, ненавистный, выбросить его как в мусорную яму — бесполезное занятие. Если у вас неприятность, попробуйте отнестись к ней с юмором. Если у вас горе, спасайтесь от его тяжести, передавая бумаге то, что вас так потрясло или огорчило. Ваши записи в этом случае послужат громоотводом от жизненных гроз и бурь.

Записные книжки писателей публикуются. Известны и опуб­ликованные записи кинематографистов—дневник Эйзенштейна, рабочие тетради Козинцева, мартиролог Тарковского.

Записи для блокнота чаще черпаются извне, из жизненного богатства, дневники скорее пишутся для себя, для того, чтобы разобраться в собственных раздумьях, в собственном творчестве. Отдельные записи и дневники могут переплетаться, и то и другое является вашим черновым рабочим материалом, вашей лабора-

При определенных обстоятельствах записи ведутся поспешно, сокращенно, даже зашифровано. Надо их по возможности скорее расшифровать, иначе через некоторое время они могут перестать быть понятными самому автору. Но дневники — не ради днев­ ников, записи — не ради записей, а — ради будущей работы. Из записных книжек вряд ли сложится сценарий, и слишком боль­ шого значения им придавать не надо. Они не должны привязы- , вать вас к себе, скорее наоборот, записи освобождают память для •< новых впечатлений. Не держитесь за свои записи, иначе пропадет ! необходимое автору ощущение широты собственного творчества. | Мыслите и творите свободно. "А

Фиксировать события на бумаге может любой человек, и дажвч! в наше время телевидения, интернета и массовой культуры есть, | категории людей, профессий, характеров, возрастов, которые^ ведут дневники, не помышляя о писательстве. Писательскими,! эти записи можно назвать, если только события интересам! осмыслены, образно преподаны. 11

1

ПРАВКА РУКОПИСИ -|

I

Конечно, все пишут и правят по-разному — как опытные прем

фессионалы, так и новички. Но какие-то общие советы можно! попробовать дать и здесь. "Ш

Зеленые сценаристы порой перепечатывают свои этюды из-зж| одного словечка или даже буквы: им хочется, чтобы рукопись иж| выглядела идеально. Но чаще студенты вовсе забывают правипШ и вычитывать рукопись после машинки или компьютера, естьйЯ такие, что не заботятся о грамотности, а это совсем не присталдШ будущему литератору. Напечатанное на принтере иногда выглад! дит так красиво, как будто издано типографским способом. Это щ| рождает ложное впечатление, будто не надо ни вычитывать, нт| редактировать, ни править рукопись. <Щ

У молодого автора существует соблазн торопливости — посшйа рее написать, напечатать и показать, чтобы всех удивить, можете! быть. Опытный профессионал вынашивает, набрасывает, иногдш! очень долго, прежде чем начинает записывать. Ш

От руки сейчас пишут все реже, но предположим все жевЯ

вымарывается, выправляется, делаются вставки и сокращения, помеченные вашими значками, идут перестановки, с возвратом к прошлому, к зачеркнутому (если оказывается, что в первона­чальном варианте было лучше). И теперь, когда читать такую «грязную» рукопись становится трудно даже самому автору, хотя бы для того, чтобы ее можно было легко перечитать, пере­печатка идет во второй раз - предположительно начисто.

Предположительно, потому что и этот вариант, как правило подвергается доработке, и опять рукопись приобретает «нечи­табельный» вид, по крайней мере, для постороннего глаза, для читателя. Иногда рукопись становится еще чернее, чем после первой правки.

Да, стремление к идеалу, как известно, бесконечно. К тому же, приходит усталость. Что делать?

На каком-то этапе надо себя остановить и попробовать дать прочесть свое детище кому-то — одному, а лучше двоим людям. Предположим, тому, кто вас хорошо понимает, и тому, кому далеко не все нравится в вашем творчестве, — для того, чтобы потом поразмышлять над этими, может быть, диаметрально про­тивоположными мнениями.

Автору интересно присутствовать при чтении его труда или самому читать вслух. Ваши слушатели могут быть и не профес­сионалы. Надо обращать внимание на реакцию даже вовсе неис­кушенного зрителя. Предположим, он ничего определенного не скажет, но понаблюдайте, как этот человек читает или слушает ваш сценарий, где именно внимание его ослабевает, где ему, предположим, становится скучно, и он зевает, а где — оживля­ется, волнуется, тревожится. И если он не сумеет ничего сказать, поспрашивайте его сами.

Мнения бывают разными, иногда и несправедливыми. Однако, что-то наверняка можно принять во внимание, а что-то отстоять в споре с вашим оппонентом или подумать про себя, на досуге, прав ли ваш критик или нет и почему. Лучше не прислу­шиваться к мнению очень близких и родных вам людей: они-то как раз могут быть необъективными. Интереснее мнение чело­века, что называется, нейтрального.

Затем полезно бывает отложить рукопись на время, дать ей

т*пл.мттпп *. ллтчгтт- * а ттг.гут^г пттптн. V ПОИ 11»»Т«»VТТ»РЯ ПВРЖИМ ВЗГЛЯ"

читателей, прибавив к ним собственные соображения. Идет новая правка, а иногда пишется и новый вариант.

Но если вы считаете, что теперь в целом сценарий готов, можно его уже широко обнародовать, например, в мастерской. Если он всеми принят, — ваше счастье. А что, если он вдруг отвергнут, да еще убедительно? Что тогда?

Возможно, сценарий действительно не удался. И, может быть, вы вспомните собственную смутную неудовлетворенность, которая сейчас как будто проявилась отчетливее, и тогда вы ] вновь приметесь за работу — эту или совсем новую, ту, которая; уже стучится в ваше сердце.

Сдать рукопись в срок — тоже черта профессионала, подчиня-1 ющегося законам кинопроизводства. Попробуйте со студецчес-| ких лет ставить перед собой сроки выполнения той или другой; работы, причем сроки эти должны быть реальными - только надо| выполнить слово, данное самому себе. \

Некоторые задают себе определенную норму. «Ни дня бец| строчки», наверное, маловато для сценариста, его норма — хотя| бы страница, но и это у иных напоминает каторгу. Нескольку страниц в день, много это или мало? Бели работа не ладится;! много. А если работа идет хорошо, если хочется работать целый! день, не отрываясь, то наверняка готовых страниц, пусть чернда вых, наберется с десяток. Соблазнов, отвлекающих от работы, Щ такие дни не существует.

Над большой вещью работают постоянно, изо дня в день, стф раясь не прерываться, чтобы весь замысел целиком, со всемц линиями, персонажами, сценами, постоянно держать в голове^ ни о чем не забыть, не сползти с заданного себе темпо-ритма, во| нарушить найденную композицию. Ц

В ПУТЫ I

Всяких советов на этих страницах уже предостаточно»! Давайте все же повторим кое-какие заповеди. Некоторые начи*| нающие хотят знать только законы, одни законы, — но, окру*| жив себя со всех сторон теорией, не потеряйте главного — само«Г~ себя. Потому что узнать и найти себя, понять, что вы можете и]

состояния ученичества в искусстве.

Не бойтесь одиночества — путешествия и одиночество распо­лагают к творчеству. Приучите себя оставаться наедине со сво­ими мыслями, сомнениями, жизненными вопросами, это даст вам душевную силу.

Не бойтесь строжайшей критики - ваши учебные работы ско­рее всего достойны ее. Делайте в десять раз больше и лучше, чем от вас ждут, старайтесь превзойти самого себя.

Осознание всего происходящего с человеком и того, что вок­руг него, конечно, необходимо всем, а не только пишущим.

Для начала осознайте, что вы пришли сюда, в киноинститут заниматься искусством и любимым делом. Поступить во ВГИК, учиться в нем было престижно во все времена. Кулуары ВГИКа, богема вгиковского общежития, игра в творческих личнос­тей, пока еще безо всяких на то прав — все это соблазнительно. Начинающий вгиковец бывает тайно убежден, что он во ВГИКе самый талантливый, что ему надо только захотеть, и он сможет все. Он больше всего надеется на звезду, на удачу, а не на самого себя. А зря. Большая удача, как известно, выпадает единицам...

Но и совсем без удачи, конечно, ничего не бывает.

Вас должен волновать мир. Если вас «не волнуют, не свербят, не теребят ни мысли, ни дела и ни мечты» (Высоцкий), то о чем тогда вы будете писать, где возьмете темы, конфликты, героев, где найдете тот камень, который вдруг падает на зеркальную поверхность сюжета? А если жизненного опыта пока не хватает, собственных настоящих страданий, к счастью, тоже пока нет, то не бойтесь идти «в люди», в народ, не забывая, что вы — тоже его часть, его песчинка.

Вот что сказал М.Горький, который много отдавал времени начинающим писателям, пришедшему к нему 22—летнему И.Бабелю, посылая его в «люди»: «Слабый вы человек, — вас купят и продадут, вас затормошат, усыпят, а вы увяжите, при­творившись деревом в цвету... Честному же человеку пройти по этой дороге — великая честь».

II I

ПУТЕШЕСТВИЕ С ДУХОМ ГУМИЛЕВА I

ПО ЧЕТЫРЕМ ЭТАЖАМ ВГИКа 1

Работы абитуриентов и первокурсников В сценарного факультетам

ИЗ КОРОТКИХ РАССКАЗОвЯ НА ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙКОНКУР0И

I

Ю. Краснов Щ

АВТОБИОГРАФИЯ Я

ч 1Ц^1

Свою автобиографию я хотел бы начать с признания, чтошН себе писать приятно. Кажешься себе таким пожившим, чуть лкИ не пожилым. '!•

По рассказам родителей, моими предками были немвдшН кубанские казаки, крестьяне с Поволжья. Жаль, конечно, ноя^В почти ничего не помню из далеких времен раннего детства. Таш|Н чуть-чуть: скрип санок, тепло укутавшей меня шали, хочетеяИ спать. Помню последний день в детском саду: черный дядька Ш^1 желтом фоне лупил по черному же роялю. ^шН

В школе № 17 г.Кемерово был занят еще и тем, что «собираяИ индейцев». Индейцы были, как им и положено, с орлинымвН перьями в волосах, бахромой на замшевых одеждах, гордыо^В стройные, красивые. Я вырезал их из журналов, откуда толыс^Н можно, и аккуратно, с помощью кусочков изоленты, наклеивэд^Н в альбом. Увы, у сегодняшних мальчишек другие герои. КтшН вспомнит сейчас Гойко Митича или знаменитого вождя дакотов^В Сидящего Быка — грозу переселенцев, Текунзе (1812 год, но вяНВ Наполеон, а англо-американская война, «Священный город»щИ| черноногих, каноэ, типи, скво? А в те волшебные времена теорсЯ^В тическое знание, как добывается огонь трением, придавало мнв^Н в известных кругах авторитет. ••

К семнадцати годам я вырос (метр семьдесят) в здорового*]^» без творческих амбиций, молодого человека. Единственно, чем|Н может, выделялся среди сверстников — легкомыслием, вообра-^Н

рубахе, похожий на генерала Кастера, национального героя Америки (тот носил печально известный алый шарф, а Петрович — широченный неопределенного цвета галстук), он подбрасывал тонкую прозрачную кисть к потолку: «Верите-нет, но неделю назад, ночью, на рыбалке я видел две параллельно идущие кометы».

Класс не верил. Класс нехорошо смеялся. А мне не хотелось и не хочется думать, что у вечно полупьяного Петровича банально двоилось в глазах. Ведь это так красиво — в потрескивающем от мороза небе покалывают глаза звезды, и две кометы идут рядом, как собаки в упряжке, как супружеская чета самолетов на боль­шой высоте. Я вижу это так ясно, так четко!

После школы я, совершенно неожиданно, не предполагая пос­ледствий, поступил в Кузбасский Политехнический институт. В годы затянувшегося студенчества у меня появилась новая при­вычка: будучи в очередной раз поражен своим воображением, я пристрастился гулять километровые расстояния и произносить не совсем понятные (даже мне самому) монологи.

Учеба растянулась, превратилась в памятник, монумент моей (самого пугающей) лени, прервалась службой в армии. Я посту­пал и отчислялся, восстанавливался и переводился. Оказался в конце концов на попахивающем аммиаком п/о «Азот» на долж­ности аппаратчика ДПУ.

В первый раз ощутил «творческий подъем» лет пять назад. Ехал на московском поезде в родной город Кемерово. Так полу­чилось, что при мне не было ни копейки денег. В столице, при посадке на поезд, я обнаружил свою постель уже заправленной, белоснежно-хрустящей. Заносчиво, стараясь не глядеть на широ­кие плечи и боксерский нос проводника, я потребовал убрать белье. Хмыкнув, золотисто сверкнув зубами, доблестный боец сделал это незамедлительно. И не раз еще за эти долгие три дня, разнося чай, он мимоходом, ехидно-сочувственно поглаживал меня глазами. А я, подкрепляясь время от времени конфетами, приготовленными в подарок младшей сестренке, медитировал в духоте и пыли верхней полки. Не то, чтобы я сочинил тогда что-нибудь, нет, но ощущение, что вот-вот... — было. Какое-то бор­мотание, слов перетирание...

Потом я наскоро набросал сценку из армейской жизни.

I

Похвалила. Попросил покритиковать. Разругала. 1

Написав несколько миниатюр, я решил, что пишу очень 1 неплохо, просто хорошо пишу. Но было стыдно, когда две из 1 них напечатали в местной газете. Хреновники были еле видны Ш в левом нижнем углу страницы, казались бесцветными, невыра- ш зительными. Как говорил Владимир Ильич: «Учиться, учиться Я и учиться »... На этой грустной, но обнадеживающей ноте я хотел т бы сделать попытку поступить во ВГИК. Я

1

ч Ли

А. Зинчук Ш

МОЕ ДЕТСТВО Сш

По разбитым тротуарам поселка Вырица бегает худой и крИНЯ воногий мальчуган. У него непомерно большие уши, перепачканйЯ ный рот и лохматая голова, в которой тысячи идей и ни одногшН сдерживающего центра. В результате он, как мешок, валится «• сосны и даже не может заплакать, так перехватило дыхание. яН вот он, цепляясь за куст, тонет в реке и силится не закричать, Ц|И позвать на помощь. Какой-то взрыв, он стоит с обгорелым лицомвМ Слезы. щД

Но кругом столько соблазнов, мир прекрасен! Драки, яблокжЯД из-за чужого забора, ссоры с прабабкой. Темный колодешН Дальний угол сада, сырой и таинственный. Что там случаетеяН ночью? Тысяча дел... чИ

Беседка, увитая плющом и жасмином, винное дерево коринк»|Я Рядом штабель дров. И игра в прятки, чтобы подглядеть в беседквН за любовной парочкой. 1Н

Конфеты в мутной вазе на верху буфета. Прабабкина БиблювдН Деревянная игольница в виде кукиша. Второй этаж и библибяН тека двоюродного деда. ^!|Н

Наутро — рыбалка, потом за молоком к соседям, потом встршН чать поезд. Сходить еще раз поглядеть на строительство новогаН клуба взамен сгоревшего. (Говорят, на заборе во время пожар«^И висел, зацепившись за него штанами, пожарник. Смешно!) ЕщёИ нужно потопить комаров в бочке с дождевой водой, поковыряться^!

Высморкаться в чей-то (неважно чей) передник. Вечером послу­шать страшную историю про мизинец в буханке хлеба. В воскре­сенье сходить с прабабкой в церковь и подышать чем-то сладким, что дымит в металлической чашке у дьякона. После обеда покру­тить точило и найти удочку на чердаке. А вечером прокрасться в дальний угол сада, где всегда сыро и таинственно, и вдруг пред­ставить себя взрослым: с усами и бородой. Испугаться и спря­таться у прабабки в переднике.

Ю. Солодов САША И КОЛЯША

Покинув пивбар, Саша и Коляша увидели, что вечер проплы­вает мимо — заляпанным огнями размытым пароходом.

Мягко искрился свежий снег. Было свежо, немного грус­тно и совсем не холодно. Они курили и слушали, как сиренами поют магнитофоны за окнами женского общежития. Курили и думали: «Куда пойти в такой вечер?»

Мимо пробежала собака, похрустывая снегом.

Саша и Коляша пошли в общагу — знакомиться.

Стандартная коробка. Стол в середине длинного, тусклого коридора. Классный, знающий себе цену и потому немногослов­ный, Саша присел на краешек стола. Коляша, порепетировав в мозгу роль скромного молодого человека и обаяшки, постучал в дверь.

— Девушка, извините ради Бога, у вас хлеба не будет? Хлеб просовывается. Приоткрывшаяся было дверь

захлопывается.

Скорбно улыбаясь, Коляша оставляет кусок булки на столе, рядом с Сашей и идет дальше.

— Извините, что побеспокоил. У вас не найдется стакан?

Стакан и рядом булка. И рядом Саша — задремал.

Подремал. Вздрогнул. Дико огляделся. Вокруг него — ста­каны, стопочки, эмалированные кружки, нарезанные и грубо отломленные куски белого, черного хлеба.

"ППлтт-г 14**ъ-гггг-т-

Д. Иноземцев ЕСЛИ БЫ...

I

Я — капля кофе с молоком, и больше ничего. I

Добраться до объекта весьма сложно. Если упасть на любую л поверхность, способную впитывать, я стану пятном, а это мне! никак не подходит. Попаду на солнце — привет! Распадусь на! молекулы — это тоже буду я, но не совсем. Чтобы не испариться, | надо держаться своих — капель. Но ведь я такая неповтори-1 мая — кофе, молоко и сахар именно в той пропорции, которая! никогда и нигде больше не встретится. Я — не водопроводная а| не дождевая, я — настоящая капля сладкого бразильского кофе, х

Хватит болтать — в путь! Кожаный ботинок — это то, что | надо. Я поеду на нем до самого места, в лучшем виде. Здесь я нет! впитаюсь, но главное — не скатиться на асфальт, там затопчут*!! кранты. Ц

Думала, уже все нормально, но перед самой дверью он остяш новился. Огромная черная вонючая щетка надвигалась сверху»! Увернулся раз, другой. Похоже, меня решили стереть с лицшН земли. Пришлось заскочить под шнурок, здесь более-меншн безопасно. Поняв, что меня не достать, он наконец-то вышел нЦ квартиры. *Я

Он так машет ногами при ходьбе, что только держись, —"я неврастеник проклятый! Солнце шпарит, как летом (будь оцю! неладно)! Но под шнурком нормально — в теньке. До метро ещйш немного, а там солнца нету. *ш

Стоп! Что это? С неба нападало страшное количество капелмШ Все они устремляются ко мне — хотят слиться! Прочь, прочь! Я| вам не компания. Ну что ты будешь делать — наступил в лужуяИ Идиот! Куда он смотрит? Еле удалось откреститься от этих дож|Я девых уродцев. Если я смешаюсь с ними — грош мне цена. Прям ходьбе они угрожающе подкатываются ко мне, но главное —Я держать дистанцию. Слава Богу, мы в метро! Пока дошли, почтвВ все капли-грязнули уже испарились. Лохи! Не умеют сохранится себя! •

Только успела об этом подумать, как страшная тяжесть при**Я давила меня. Наступили. Как больно! От меня оторвалась частв иВ и улетучилась вместе с ботинком незнакомца. Наверху слышуЯ

Мы — в вагоне. Пытаюсь прийти в себя и оценить потери. Слава Богу, моя автономная природа позволяет мне быстро вос­станавливаться. Не так обидно, если подумать, что треть, отор­ванная от меня чужим ботинком, уже живет своей жизнью и про­должает общее дело. Не подведи, сынок! Бог даст, еще увидимся!

Дальше вроде бы без приключений.

В лифте меня чуть не растоптала изящная дама, но он сумел вовремя убрать ногу. Понял, наконец, всю ответственность.

Мы на месте. Вот дверь. Прощай, извозчик, худо-бедно ты свое дело сделал, бывали и похуже. Теперь можно со спокойной душой испариться».

Разнесся аромат кофе.

Из экзаменационных заданий

I

Е. Пляшкевич

НЕТ СЛОВ !

(Экзаменационный этюд на тему ^

«Дальнейшее происходило в полном молчании ») ;

у

Подойти к двери, открыть ее ключом, сказать коту: «Привет!», ,| — услышать: «Мяу». 1

Пройти в небольшую комнату, оглядеться — на столе три пес- 3 трых тюльпана в банке, коробка конфет и записка: «Шампанское! (которое в холодильнике) без меня не пей. Гости придут в 9, под-Я готовься. Поздравляю, конфеты тебе, можно есть». Я

Улыбнуться, съесть конфету, посмотреть на будильниКЩ 18.20, сказать «Ох!» — и открыть окно. За окном лето, покхш птички и летают мухи. '«Ш

Поставить в морозилку формочки для льда, принять дупщй примерить перед зеркалом три платья, выбрать что-то серое -*Я домашнее и уютное, но не халат. Причесаться, посмотреть нн| часы: 19.03. Ц

Сесть в кресло, взять на колени пушистого рыжего кота, зак|п| рить, пошарить рукой под креслом в поисках пепельницы, таив как столбик пепла на сигарете растет неумолимо быстро. Я

Осторожно держа сигарету, встать, стряхнув кота, пойти ЯНВ кухню и вернуться с гигантской голубой пепельницей. СновН сесть в кресло, включить телевизор. Быстро переключая пулЗййЯ том, пробежать по всем каналам: погода, природа, реклама, *ЧИ мире животных», Майкл Джексон. . */ш

Выключить телевизор, вздохнуть и съесть еще одну конфетШВ

Посмотреть на часы: 19.12. Вздрогнуть от неожиданного телжИ фонного звонка, подбежать, схватить трубку, услышать: «АлшЯ лифтеры?» — ответить: «Нет, шахтеры», — трубку бросить 1И растерянно спросить у кота: «Ну где же он? Хотя бы написал». Щ

Прилечь на диван, взять томик Ахматовой, прочесть предишИ ловие, потом комментарии и зашвырнуть изо всех сил книжку <9

считая.

Посмотреть на часы: 19.58, прохмыкать что-то неразборчивое.

Позвонить — извиниться, отменить гостей. Еще раз попы­таться дозвониться по первому телефону, еще раз слушать гудки.

Начать звонить всем его друзьям и знакомым. Никто его не видел с утра.

Тихо сказать: «Хана».

Раздумывая «заплакать — не заплакать», ходить по комнате, вытирать фланелевой тряпочкой невидимую пыль с мебели.

Полить комнатные цветы водой из банки с пестрыми тюльпа­нами и, решив, что никто не стоит ее слез, встать перед зеркалом и «привести себя в порядок».

Пойти на кухню, вытащить из холодильника какую-то еду и отдать все коту, который подбежал, мяукая, и смотрит преданно и голодно. «Пусть хоть у тебя будет праздник».

Переодеться в вечернее платье, сесть на подоконник, курить одну за другой и разговаривать с урчащим котом. «Время уже почти девять, а он все не приходит, хоть бы позвонил. Гостей поз­вал! А сам где? Нет слов. Цветочки, конфетки... Я ему покажу цветочки, все выскажу! Появись только, даже выслушивать его оправдания не стану, такого наговорю, а потом будь что будет».

Решив ждать до десяти и точка, сидеть на подоконнике, есть клубнику со льдом и созерцать несколько фаз заката.

Когда почти стемнело, взять из холодильника шампанское, прийти с ним в комнату и неумелыми движениями начать откры­вать. «К черту все! У меня как-никак праздник».

Громкий хлопок. Пробка летит в соседнюю комнату. Вино шипит и напоминает пену из огнетушителя.

Девушка — злая и несчастная, с мокрым от шампанского лицом — плачет.

Из соседней комнаты выходит заспанный мужчина с пробкой ^в Руках и говорит зевая:

— А я пришел днем, ждал-ждал, а тебя нет, ну я и прилег в дальней комнате, просыпаюсь, слышу, стреляют. Поздравляю тебя, милая!

Бутылка падает на пол, шампанское пенится, выливается, течет, а девушка смотрит на эти ручейки, покраснев и опустив

Г-ттаоа т» пггапппФТ. ИТГ>-ЛИЙО ЙЙ Нв ХОЧвТСЯ...

А. Дорбинан •

БОРИС, ТЫ НЕ ПРАВ! I

Ш (Экзаменационный этюд на одноименную тему) •

То, что Борис не прав, было очевидно с первой же минуты. 5Ш ему так сразу и сказал: «Нет, Борис, так не бывает». Но, надД отдать ему должное, он отстаивал свое нелепое предположен ние довольно энергично. Он буквально вскакивал с кровати и,Я придерживая одной рукой недавно прооперированный живот,! кричал: |

— Саня! Вот странный ты человек, ей-Богу! Да я тебе точно | говорю: если мухе оторвать голову, она еще весь день целый ] будет без головы летать, и ничего с ней не сделается. I

— Нет, — говорил я, улыбаясь и поудобнее устраиваясь наЛ подушке. — Нет, друг мой Борис. Если мухе оторвать, как тьЯ выражаешься, голову, она очень быстро скончается, как и любо^Я другой животный организм. Я

Дело в том, что я лежу сейчас в больнице, и меня тут лечаЯ от разных переломов, а Борис — это мой сосед по палате, елпЯ недавно чуть не половину желудка отрезали. И больница этЯ волей судьбы находится, по-моему, в самом центре всех деревеньЯ Это я так убежденно говорю, потому что я действительно никогдЯ! в жизни не видел более захудалого и заброшенного места. ТакоЯ] ощущение, что от сотворения мира здесь ничего не изменилскяЯ и не изменится уже никогда. Здесь никогда и ничего не происЯ ходит. И лица у всех местных жителей почему-то вытянуты яЯ имеют удивленное выражение. Я лежу тут уже почти три месяце] и совершенно отупел. Мой некогда блестящий и изобретательньяЯ ум стал напоминать тут скорее жалкие сто граммов кураги, чщН добрый килограмм светлого серого гения. А в последнее время |И стал замечать, что лицо мое удлиняется и все больше приобряЯ тает удивленный оттенок. Чтобы совершенно не одичать, я ста|Н бриться три раза в день. Чтобы не забыть арифметику, стал счиЯ тать проходящих мимо окна коров. Чтобы не забыть грамматику Я начал вести вот этот дневник. А Борис нынче вот что удумалЯ «Если, — говорит, — оторвать мухе голову...» Впрочем, я вамЯ

вещей. Ну как может муха летать без головы?! Ерунда. Ну и я, конечно, как человек образованный во всех отношениях, не мог ему не возразить.

Мы заключили пари. Тут же была поймана муха. Изящным движением обезглавлена. И опущена на пол. Прошло уже пят­надцать минут, и — никакого движения. Так что можно смело записать: муха, лишенная головы, не летает. Борис сидит сей­час рядом со мной и смотрит на меня, как на великого мудреца. Конечно, я победил в этом споре.

— Вот так вот, — говорю я Борису. — Теперь ты сам видишь, что не был прав. Муха, лишенная головы, не летает.

Борис что-то неразборчиво говорит и смотрит на меня, слегка прищурившись от победного света, который я в тот момент, видимо, излучал.

Ну, все. Прошло двадцать пять минут, и я прекращаю записи. Но постой-ка! Что это? Смотри, Борис, она пошевелилась! Боже мой, она расправляет крылья!

О. Нагдасева

ФАТУМ (Экзаменационный этюд)

В детстве я задалась целью попасть в книгу рекордов Гиннеса. В связи с этим я постоянно затевала какие-то безумные предпри­ятия: отъедалась до болей во всем теле, часами висела вниз голо­вой, отправлялась вокруг света на ходулях. Но то одно, то другое

рекорда не выходило.

Так случилось, что в 16 лет я стала мамой. Причем, сразу же многодетной: из меня вынули четверых абсолютно одинаковых пацанов. Сначала я слегка опешила, но потом оправилась и захо­тела дочку-помощницу. Вместо нее получилось еще три маль­чишки. И тогда я поняла: сама природа указывает мне путь, по которому я должна идти к заветным страницам книги Гиннеса. Я должна побить рекорд самой многодетной мамы — русской крестьянки середины XIX века. А для этого мне необходимо

Г» Г» ц _ »>