История развития психологии в ссср

История Развитие психологической теории в России, русской научной борьба в ней материализма и идеализма приняли психологии особенные формы. Самобытность русской психо­логической мысли, не только творчески обобщившей достижения мировой психологии, но и создавшей новые пути в общем развитии науки, связана с историей передовой русской общественной мысли, классического философского материализма и передового естествознания.

В развитии научной психологической мысли в России особое место принадлежит М. В. Ломоносову. Конечно, в России существо­вала и до Ломоносова философская мысль, развивавшаяся в психологическом направлении. Однако именно с Ломоносовым осо­бенно тесно связаны оригинальные пути становления русской передовой психологической мысли. В своих работах по риторике и по физике Ломоносов развивает материалистическое понимание ощущений и идей. Еще в 1744 г. в «Кратком руководстве по риторике» Ломоносов утверждал, что содержанием идей являются вещи природы. Положение о первичности материи и зависимости от нее психических явлений последовательно развивалось Ломоносо­вым в его физических работах, особенно в его теории света (1756), где, между прочим, дана интересная попытка объяснения физиологического механизма ощущения цвета.

С точки зрения Ломоносова, нужно различать познавательные (умственные) процессы и умственные качества человека. Последние

89

возникают из соотношения умственных способностей и страстей. Анализ страстей и их выражения в речи, данный Ломоносовым, представляет крупный исторический интерес. Источниками страстей и их формой выражения являются действия и страдания, опре­деляемые Ломоносовым, как «всякая перемена, которую одна вещь в другой производит»¹². Такое понимание психики уже расходится с психологической концепцией X. Вольфа, господствовавшей в то время в философии и психологии и от которой, возможно, ранее отправлялся Ломоносов.

В своей риторике Ломоносов выступает как реалист, великолеп­ный знаток людей. Именно поэтому исходным моментом для Ломоносова становится не абстрактная умственная способность или психическая функция, а жизненное качество человеческой личности, проявляющееся в страстях и действиях, двигателях человеческого поведения, руководимого разумом, отражающим природу.

Психологические воззрения Ломоносова были составной частью его общественно-научного мировоззрения. Человек, сын своего вре­мени, был неизменно в центре интересов Ломоносова, психологи­ческие воззрения которого получили поэтому определенный гуманис­тический характер.

С середины XVIII в., в связи с зарождением в рамках феодаль­ной России буржуазных отношений, наряду с богословской церков­ной идеологией и идеалистическим рационализмом, со времен Петра проникающим в Россию из Западной Европы, начинает сказываться в России и влияние французских просветителей и материалистов.

Это влияние впервые сказывается непосредственно в психологи­ческих воззрениях Я. П. Козельского («филозофические предложе­ния», 1768) и опосредованно проявляется в психологической концепции А. Н. Радищева, вполне самостоятельной и оригиналь­ной в разрешении психогенетической проблемы, в установлении ведущей роли речи в психическом развитии человека. Эта концеп­ция изложена Радищевым главным образом в его основном философ­ском трактате «О человеке, его смертности и бессмертии». Психо­логические воззрения Радищева являлись составной частью его философского, материалистического и гуманистического мировоззре­ния.

В начале XIX в., когда более радикальная часть дворянства, дворянские революционеры стали в ряды декабристов, более умерен­ное либеральное дворянство стало противопоставлять реакционной

¹² Ломоносов М. В Краткие руководство к красноречию, книга первая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненное в пользу любящих словесные науки. СПб., 1816. С II

90

официальной идеологии (представленной «Библейским обществом», Голицыным, Фотием) идеи немецкой идеалистической философии. На психологию этого времени особенно значительное влияние оказал Шеллинг. Первыми яркими выразителями шеллингианских идей выступают Д. М. Велланский («Биологическое исследование природы в творящем и творимом ее качестве, содержащее основные начертания всеобщей физиологии», 1812) и В. Ф. Одоевский («Пси­хологические заметки»). Духом позднего шеллингианства проникну­ты работы П. С. Авсенева, X. А. Экеблада («Опыт обозрения биологико-психологического исследования способностей человечес­кого духа», 1872) и др. Эти работы трактуют психологию в плане общей антропологии, подчеркивают «целостность» человеческого существа, связь его со всей вселенной и выдвигают идеи развития, однако не в естественнонаучной, а метафизической трактовке. Конкретные факты, выявляющие реальный процесс развития, заслоняются или попросту заменяются метафизическими размышле­ниями, часто довольно шаткими. (...)

От русских шеллингианцев надо отделить А. И. Галича. В фило­софском отношении Галич (...) сам испытал явное влияние Шеллин­га. Однако в системе его психологических взглядов, представлен­ных в замечательном труде «Картина человека» (1834), Галич выступает как оригинальный ученый и развивает передовые для своего времени идеи, связывая переход от сознания к самосознанию с «практической стороной духа», т. е. деятельностью человека в общественной жизни.

«Я знаю, что я живу не иначе, как обнаруживая свою деятель­ность (хотя бы то было и по поводу внешних раздражений) ,— пишет Галич,— не иначе, как проявляя свою жизнь для себя и для других, не иначе/как выводя на позорище временные отдельные порождения моего средобежного могущества, которое везде и оста­ется основанием последних, составляющих совокупность или сумму моего бытия исторического». «Пускай мысль делает различия между внешним и внутренним, в практике мы действительно и существуем и знаем про себя столько, сколько удается нам показать то, что мы есть и чем мы могли бы быть». «Раскрывшееся сознание моей жизни исторически подает мне и способы распознавать свое лицо с другими отдельными лицами. Я и самого себя и всякого другого принимаю за особенное, определенное существо, и привет­ствую в нем брата». В связи с этим подчеркиванием деятельности, «практической стороны духа», в «Картине человека» Галича ярко выдвигаются проблемы личностно-мотивационного плана - побуж­дения, склонности, страсти и т. д. Связанное «с историческим бытием» народа духовное развитие личности, но Галичу, наиболее существенно сказывается в нравственных чувствованиях и поступках человека. Отсюда специальное место в его системе занимает крити­ческий этика, вызвавшая крайнее недовольство официальной науки николаевской России,

91

Решающее значение для развития передовой русской психологии XIX в. имели психологические воззрения великих русских филосо­фов-материалистов — А. И. Герцена, В. Г. Белинского, Н. А. Добро­любова и в особенности Н. Г. Чернышевского. (...)

Идея Герцена о «деянии», как существеннейшем факторе ду­ховного развития человека, сохраняет все свое принципиальное значение и по сегодняшний день, так же как острую актуальность сохраняет по отношению и к современной психологии его общее требование «одействотворения» науки.

Белинский во второй период своего творческого развития также высказал требование передовой общественной мысли — дать психологию личности, а не лишь отдельных способностей. <...>.

В противоположность дуалистическим идеалистическим теориям, противопоставляющим психическое и физическое, Добролюбов отстаивает их единство.

«Смотря на человека как на одно целое, нераздельное существо,— пишет Добролюбов, — мы устраняем и те бесчисленные противоречия, какие находят схоластики между телесной и душевной деятель­ностью... теперь уж никто не сомневается в том, что все старания про­вести разграничительную черту между духовными и телесными от­правлениями напрасны и что наука человеческая этого достигнуть не может. Без вещественного обнаружения мы не можем узнать о существовании внутренней деятельности, а вещественное обнару­жение происходит в теле». (...)

Философские идеи Чернышевского, его материализм и психофи­зиологический монизм находят себе блестящее конкретное претворе­ние у И. М. Сеченова. (...) Его знаменитые «Рефлексы головного мозга» (появившиеся в 1863 г. в виде журнальных статей в «Медицинском вестнике», а в 1866 г. вышедшие отдельной книгой) определили новые пути физиологии головного мозга, оказав, как известно, значительное влияние на И. П. Павлова.

Сеченов заложил в России также основы психофизиологии орга­нов чувств и наметил в ней, в частности в теории зрения, связи его с осязанием и т. д., новые, оригинальные пути. Однако было бы совершенно неправильно рассматривать Сеченова только как фи­зиолога, который в качестве такового своими физиологическими трудами оказал более или менее значительное влияние на психоло­гию. И. М. Сеченов был и крупнейшим русским психологом, и можно с определенностью утверждать, что не только Сеченов-фи­зиолог оказал влияние на Сеченова-психолога, но и обратно: занятия Сеченова с ранней молодости психологией оказали прямое и притом очень значительное влияние на его физиологические исследования, в частности те, которые определили его концепцию рефлексов головного мозга. Он сам об этом прямо свидетельствует (см. его работу; Автобиографические записки. М., 1907).

В своей психологической концепции Сеченов выдвинул изучение

92

психических процессов в закономерностях их протекания как основ­ной предмет психологии и особенно подчеркнул значение генетичес­кого метода. В своей борьбе против традиционной идеалистической психологии сознания Сеченов (в замечательной статье «Кому и как разрабатывать психологию») поставил перед научной мыслью задачу, которая сохраняет свое значение и по сегодняшний день. Основную ошибку психологов-идеалистов Сеченов видел в том, что они являются, как он выражается, «обособителями психического», т. е, в том, что они вырывают психическое из связи природных явлений, в которые они в действительности включены, и, превращая психическое в обособленное, замкнутое в себе существование, внеш­не противопоставляют тело и душу. В своих «Рефлексах головного мозга», о которых И. П. Павлов говорил, как о «гениальном взлете сеченовской мысли», и в других своих психологических работах, с которыми «Рефлексы головного мозга» связаны органи­ческой общностью единой концепции, Сеченов пытался разрешить эту задачу — преодоления обособления психического — теми сред­ствами, которые в то время были в его распоряжении. Он отверга­ет отожествление психического с сознательным и рассматривает «сознательный элемент», как средний член единого — рефлектор­ного — процесса, который начинается в предметной действитель­ности внешним импульсом и кончается поступком. Преодоление «обособления» психического — это, по существу, та самая задача, которую сейчас новыми, открывшимися ей в настоящее время сред­ствами, решает советская психология.

Своими идеями и исследованиями Сеченов оказал прямое влия­ние на развитие в России экспериментально-психологических иссле­дований, сближавших русскую психологию с передовым русским естествознанием. Идеями Сеченова в значительной степени опреде­лялось формирование русской экспериментальной психологии в 80-х — 90-х гг. прошлого столетия. (...)

В тот же период, когда развертывается деятельность Чернышев­ского и Сеченова, вскрывающего физиологические предпосылки пси­хологии,— в 60-х гг.— А. А. Потебня выдвигает в русской науке положение о единстве сознания и языка и ставит перед историей языка задачу «показать на деле участие слова в образовании последовательного ряда систем, обнимающих отношение личности к природе»¹³. Применяя исторический принцип не только к внешним языковым формам, но и к внутреннему строю языков, Потебня делает первую и единственную в своем роде блестящую попытку на огромном историческом материале наметить основные этапы развития языкового сознания русского народа. На тонком анализе обширного языкового материала Потебня стремится вскрыть исто­рическое становление и смену разных форм мышления — мифоло­гического, научного («прозаического») и поэтического. Для По-

¹³ Потебня А. А. Мысль и язык. М,, 1862. С. 21,

93

тебни, в отличие от Г. В. Ф, Гегеля, поэтическое мышление является не низшей ступенью мышления, а своеобразной и специ­фической по отношению к «прозаическому» и научному мышлению, но не менее существенной, чем последнее, формой познания. Потебня подчеркивает также роль слова и в развитии самосознания (...)

В психологии, разрабатываемой в середине прошлого столетия, находят также отражение тенденции эмпирической психологии. В центре этого течения, ориентирующегося по преимуществу на английскую эмпирическую психологию,— принцип ассоцианизма. Впервые влияние эмпиризма сказалось еще в работе О. М. Новиц­кого «Руководство к опытной психологии» (1840), но в определенное течение это направление оформляется лишь в 60-х — 70-х гг. Его основным представителем является М. М. Троицкий («Наука о духе»). Он пытается свести всю духовную жизнь к ассоциациям. В своей «Немецкой психологии в текущем столетии» (1867) он подвергает критике немецкую метафизическую идеалистическую пси­хологию. В. А. Снегирев («Психология», 1873) также признает закон ассоциации основным законом психической жизни и примы­кает к английской эмпирической психологии, но позиция его эклектична: свой ассоцианизм он пытается примирить с самы­ми различными психологическими направлениями и точками зре­ния.

Проводниками идеалистических тенденций в психологии в этот период выступают такие люди, как К. Д. Кавелин и Н. Н. Страхов. Они вступают в борьбу против материалистического направ­ления физиологической психологии (механистические представите­ли которой склонны были, правда, свести психологию к физио­логии). (...)

Особое место в психологической литературе этого периода за­нимает основное произведение одного из крупнейших представителей русской педагогической мысли — «Человек как предмет воспитания» К. Д. Ушинского (1868—1869).

Ушинский, широко используя в своем труде материал, накоплен­ный мировой психологической наукой его времени, сумел подчинить весь этот материал установкам, глубоко характерным для самобыт­ных путей как его собственной, так и вообще передовой русской общественной научной мысли. Первая, важнейшая из этих установок связана с «антропологическим» подходом к изучению психологии. Этот подход к проблемам психологии означал рассмотрение всех сторон психики человека в целостно-личностном, а не узкофунк­циональном плане, психические процессы выступают не как «меха­низмы» лишь (в качестве каковых их по преимуществу стала трактовать экспериментальная функциональная психология на Западе), в качестве деятельности человека» благодаря чему они мог­ли получить у Ушинского подлинно содержательную характерис­тику. Вторая существенная установка, специфическая для Ушин-

94

ского, заключалась в том, что антропология у него выступала, как антропология педагогическая. Это значит, что человек рассмат­ривался им не как биологическая особь с предопределенными его организацией неизменными свойствами, а как предмет воспита­ния, в ходе которого он формируется и развивается; его развитие включено в процесс его воспитания. В ходе этого последнего подрастающий человек выступает как субъект, а не только как объект воспитательной деятельности учителя. Ушинский с исключи­тельной четкостью и последовательностью проводит через все свои психологические и педагогические построения особенно дорогую ему мысль о труде, о целеустремленной деятельности, как основном начале формирования и характера и ума. (...)

Если в работах И. М. Сеченова была выдвинута роль физиологи­ческих основ и материалистических установок в разработке психо­логии, то в труде Ушинского, вышедшем почти одновременно с работами Сеченова, впервые выступила роль педагогической прак­тики для системы психологических знаний, (...)

Если 30-е гг. были отмечены нами как время появления первых светских работ по психологии, то 60-е гг. должны быть выделены как эпоха, когда создаются предпосылки для подлинно научной ее разработки. Этот период отмечен большим ростом психологичес­кой литературы, публикация которой в 60-х гг. резко повыша­ется. (...)

Экспериментальная психология начала развиваться в России в 80—90-х гг. прошлого столетия, когда возник ряд эксперименталь­ных психологических лабораторий: В. М. Бехтерева (в Казани), В. Ф. Чижа (в Юрьеве), А. А. Токарского (в Москве), а также А. О. Ковалевского, В. М. Сикорского и др., в последующие годы развертывают свою работу лаборатории Н. А. Бернштейна, Г. И. Россолимо и др. (...)

Важную роль в развитии мировой экспериментальной психологии играли лучшие представители русской психологической науки. Это относится прежде всего к одному из крупнейших и наиболее пере­довых представителей экспериментальной психологии в России Н. Н. Ланге, автору прекрасного курса «Психология». Его «Психо­логические исследования», вышедшие в 1893 г., посвящены экспе­риментальному изучению: одно — перцепции, а другое — произволь­ного внимания.

Эти исследования привлекли к себе широкое внимание в мировой психологической науке; из них первое — о перцепции — было опуб­ликовано в отчете Лондонского международного конгресса экспе­риментальной психологии; исследование о внимании вызвало спе­циальные отклики со стороны крупнейших психологов различных стран — В. Вундта, У. Джемса. Г. Мюнстерберга и др.

Н. Н. Ланге же создал одну из первых в России лабораторий экспериментальной психологии при Одесском университете. Вслед

95

затем такие же лаборатории были организованы в Петербурге (А. П. Нечаев) и Киеве, потом (в 1911) в Москве создан был первый в России Институт экспериментальной психологии при Московском университете¹⁴. Возглавивший этот институт Г. И. Челпанов выпустил в 1915 г. первое русское общее руководство по экспериментальной психологии («Введение в экспериментальную психологию»).

За этот же период — конец XIX и начало XX в.— в русской психологической литературе появился ряд экспериментальных работ, посвященных специальным психологическим проблемам: работы Н. Я. Грота об эмоциях (с основными положениями которого, высказанными в опубликованной во Франции статье, переклика­ются некоторые тезисы одного из крупнейших французских психо­логов — Т. Рибо), В. М- Сикорского (его исследования об умствен­ной работоспособности нашли многочисленных последователей в Западной Европе), А. Ф. Лазурского, одна из основных работ которого о классификации личности была издана Э. Мейманом (в выходившей под его редакцией серии «Padagogishe Monograp-hien») и оставила заметный след в последующих зарубежных теориях по психологии личности.

Оставаясь на позициях опытного научного исследования, Лазурский ищет для изучения сложных проявлений личности новые ме­тодические пути. Стремясь сочетать преимущества эксперимента с систематическим наблюдением, он намечает свою оригинальную методику «естественного эксперимента».

Наряду с общей психологией начинают развиваться и другие отрасли психологического знания — патопсихология (Н, А. Берн-штейн, В. П. Сербский), психология слепых (А. А. Крогиус), психология ребенка (представленная рядом работ Д. М. Трошина, В. М. Сикорского и др.), зоопсихология, основоположником которой в России является В. А. Вагнер (см. его двухтомные «Биологические основания сравнительной психологии (Био-психология)», 1913). Вагнер выступает одним из создателей биологической зоопсихологии, строящейся на основе дарвинизма.

В этот же период начинают более интенсивно развиваться специальные отрасли психологического знания, разработка ко­торых диктовалась нуждами практики — медицинской и педа­гогической.

Наши клиницисты (начиная с С. С. Корсакова, И. Р. Тарханова, В. М. Бехтерева, В. Ф. Чижа и др.) были одними из первых привлекшими психологию на помощь клинике, а К. Д. Ушинский, рассматривая в своем замечательном трактате человека как предмет воспитания, закладывает основы подлинной педагогической психо-

¹⁴ Теперешний НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР. Примеч. сост.

96

логии значительно глубже, принципиально правильнее и притом раньше, чем это было сделано, например, Э. Мейманом.

Попытку развернуть психологию в педагогическом аспекте, Использовав психологические знания в интересах обучения и вос­питания. делает вслед за Ушинским еще в конце 70-х гг. П. Ф. Каптерев. Каптерев культивирует педагогическую психологию, к которой он относит основы общей психологии (в понимании, близком к английской эмпирической психологии), психологию ребенка и учение о типах. Учение о типах — типология детей, в частности школьников,— разрабатывается П. Ф. Лесгафтом («Школьные ти­пы», «Семейное воспитание ребенка и его значение», 1890),

Разработка педагогической психологии получает в дальнейшем более широкий размах и развитие в направлении, приближающемся к меймановской «экспериментальной педагогике» на основе развития экспериментальной психологии. Она находит себе выражение в трудах съездов по педагогической психологии и эксперименталь­ной педагогике (1906—1916 гг.)-

В 1906 г. собирается первый Всероссийский съезд по педагоги­ческой психологии, в 1909 г. — второй (см. «Труды» 1-го и 2-го съездов), в 1910 г, собирается первый Всероссийский съезд по экспериментальной педагогике, в 1913 г-— второй и в 1916 г.— третий (см. «Труды» 1-го, 2-го и 3-го съездов). <...>.