Часть вторая

Глава IV. Проблема развития в психологии

Психика человека является продуктом разви­тия. (...). Генетическая психология, в частности зоопсихология и психология ребенка, принадле­жит к числу дисциплин, наиболее интенсивно раз­рабатываемых в последние десятилетия. Однако в отношении понимания развития резко выступают крупнейшие принципиальные расхождения.

Применительно к пониманию психического развития сохраняет полное значение то, что было сказано В. И. Лениным о понимании развития во­обще: «Две основные (или две возможные? или две в истории наблюдающиеся?) концепции раз­вития (эволюции).— пишет Ленин,— суть: раз­витие как уменьшение и увеличение, как повторение, и развитие как единство противопо­ложностей (раздвоение единого на взаимоисклю­чающие противоположности и взаимоотношение между ними).

При первой концепции движения остается в тени само движение, его двигательная сила, его источник, его мотив (или сей источник переносится во вне — бог, субъект etc.) При вто­рой концепции главное внимание устремляется именно на познание источника «с а м о» движения.

Первая концепция мертва, бледна, суха. Вто­рая — жизненна. Только вторая дает ключ к «самодвижению» всего сущего; только она даст ключ к „скачкам", к «перерыву постепенности», к «превращению в противоположность», к уничто­жению старого и возникновению нового»¹.

Господствующей в психологии была до сих пор концепция психического развития, как «уменьше­ния и увеличения, как повторения», - так можно охарактеризовать ту эволюционистскую точку зрения, согласно которой психическое развитие — это эволюция в буквальном смысле слова, т. е., лишь «развертывание» свойств или признаков, изначально данных в виде задатков или появляю­щихся на самых начальных стадиях развития. Поскольку развитие представляется лишь коли-

¹ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 317.

106

чественным нарастанием изначально данных качеств, в психологи­ческом развитии нет места для «возникновения нового», нет подлин­ных новообразований; нет потому и перерывов непрерывности, связанных с «уничтожением старого и возникновением нового»; развитие совершается постепенно, эволюционно, без «скачков», без «революции», без новообразований.

Узел вопроса в аргументации, при помощи которой сторонники эволюционистской концепции психического развития пытаются за­крепить свою точку зрения, связан с соотношением преемственности и непрерывности или постепенности. Сторонники эволюционистской концепции указывают обычно на преемственность в развитии высших форм на основе низших, доказанную огромным фактическим мате­риалом. Наличие преемственности бесспорно. Самые элементарные формы психики на низших ступенях генетического ряда, с одной сто­роны, и самые высшие проявления сознания на вершинах челове­ческой мысли — с другой, составляют единый ряд, в котором высшие ступени могли развиться лишь на основе низших. Отрицание преем­ственности означало бы отрицание развития и признание наивно-идеалистической точки зрения. Однако наличие преемственности в действительности нисколько не доказывает существования непрерыв­ности в смысле постепенности развития, потому что преемственность, означающая, что высшие формы возникают на основе низших, не исключает того. что эти высшие формы качественно отличны от низших.

Из эволюционистской концепции вытекает ряд ошибочных мето­дологических выводов, наложивших глубокий отпечаток па большин­ство исследований современной генетической психологии. Исходя из той посылки, что весь путь развития представляет собой однород­ное целое, определяемое одними и теми же неизменными закономер­ностями, сторонники эволюционистской концепции считают возмож­ным попросту переносить законы, установленные исследованием на одном этапе развития, на все остальные. По большей части при этом совершается механическое перенесение снизу вверх; закономерности элементарных форм поведения переносятся на высшие. Так, устано­вив механизмы поведения животных на низших генетических ступе­нях, ряд исследователей превращает закономерности, которым подчи­няются эти элементарные формы рефлекторной деятельности, в уни­версальные законы поведения человека. Но принципиально столь же возможно на этой основе и обратное перенесение — сверху вниз. Например, формы зрелого мышления переносятся рядом исследова­телей на мышление трех-, четырехлетнего ребенка; некоторые склон­ны приписывать обезьянам и другим животным интеллект «того же рода и вида», что у человека. Качественные различия, таким образом, стираются; специфика либо низших, либо высших форм для иссле­дователя утрачивается.

Принципиально отлична от эволюционистской диалектико-материалистическая концепция развития психики.

Первый принцип марксистской теории развития — это принцип диалектический. Он определяет, во-первых, значение или место раз-

107

вития и его изучения в общей концепции. Развитие психики является для нас не только более или менее интересной частной областью исследования, но и общим принципом или методом исследования всех проблем психологии. Закономерности всех явлений, и психи­ческих в том числе, познаются лишь в их развитии, в процессе их движения и изменения, возникновения и отмирания. Диалектический принцип определяет, во-вторых, трактовку самого развития. <...>.

а) При диалектическом понимании развитие психики рассматри­вается не только как рост, но и как изменение, как процесс, при ко­тором количественные усложнения и изменения переходят в качест­венные, коренные, существенные и приводят к скачкообразно прояв­ляющимся новообразованиям.

Применительно к развитию в онтогенезе это положение очень просто выразил еще Ж.-Ж. Руссо, сказав, что ребенок—это не маленький взрослый. Сказанное относится не только к физическим особенностям детского организма, но не в меньшей мере и к его пси­хике. Восприятие, память ребенка, его мышление и т. д. отличаются от восприятия, памяти, мышления взрослого не только «как умень­шение и увеличение», не только тем, что у ребенка они менее, а у взрослого более развиты. Они у ребенка иные, чем у взрослого; зако­номерности, которым они подчиняются, в процессе развития видоиз­меняются. Количественные изменения, нарастая, переходят в качест­венные.

Поскольку психическое развитие является не только увеличением изначально данных качеств, а также и появлением новых, непрерыв­ность развития прерывается: в нем выделяются качественно различ­ные, друг к другу несводимые этапы или ступени; исследование долж­но четко дифференцировать их внутри единства. Каждая такая сту­пень психического развития, будучи качественно отличной от всех других, представляет относительно однородное целое, так что воз­можна ее психологическая характеристика как некоторого специ­фического целого.

Процесс психического развития происходит при этом не как «река­питуляция». т. е, простое повторение пройденного, а как поступа­тельный переход — сложный и часто зигзагообразный по восходящей спирали — от одной ступени к другой, качественно своеобразной, ступени. И задача психологии при изучении психического развития заключается в том, чтобы вскрыть и преемственность в развитии выс­ших форм психики на основе низших и качественное своеобразие этих высших форм (как-то: сознания человека по сравнению с пси­хикой животных).

б) Поскольку психические явления, как и все явления природы и общественной жизни, имеют свое прошлое и будущее, свою отрица­тельную и положительную сторону, что-то отживающее и нечто раз­вивающееся, им свойственны внутренние противоречия. И подлинным содержанием психического развития является борьба этих внутрен­них противоречий, борьба между старыми отживающими формами

108

психики и новыми нарождающимися. Задача психологического иссле­дования и заключается в том, чтобы проследить происходящее в этой борьбе развитие новых форм психики в их существенных зако­номерностях.

Возникновение новой ступени психического развития не является, однако, только внешней надстройкой. Всякая предшествующая ста­дия всегда представляет собой подготовительную ступень к последу­ющей; внутри ее нарастают — сначала в качестве подчиненных мо­ментов — те силы и соотношения, которые, став ведущими, дают на­чало новой ступени развития.

Таков диалектический принцип в трактовке психического разви­тия.

С диалектическим принципом неразрывно связана в нашем пони­мании психического развития материалистическая трактовка его.

В противоположность идеализму, утверждающему, что первич­ным является идея. дух, сознание, психика, а материя, бытие явля­ются чем-то производным, материализм исходит из того, что материя, бытие первично, а психика, сознание, дух, идеи вторичны, производны, что они — продукт развития материального мира, и потому их научное изучение должно исходить из зависимости психики, созна­ния от их материальных основ и не может быть понятно вне связи с ними.<...>

Психика является продуктом развития органической жизни. Поэтому вопрос о материальных основах психики — это прежде всего вопрос об ее зависимости от материальных основ органической жиз­ни, от ее материального субстрата.

Непосредственным материальным субстратом психики в ее разви­тых формах является центральная нервная система, мозг. Но психи­ка, несомненно, связана не только с нервной, но и с гуморальной, химической регуляцией. (...) Однако в настоящее время не приходит­ся противопоставлять друг другу нервную и химическую, или гумо­ральную, регуляцию: самая нервная регуляция является вместе с тем и химической, поскольку она осуществляется через посредство гор­монов и медиаторов, выделяемых в результате проходящих по нер­вам раздражений. В свою очередь инкреты могут влиять на перифери­ческие окончания нервов и на мозговые центры и вызывать прямым раздражением клеток те же изменения функций, как и нервные разд­ражения. С другой стороны, инкреция желез может быть регулируема мозговыми центрами, так. повреждения мозга могут вызвать гипер-тиреоидизм. Каждая железа внутренней секреции представлена в центральной нервной системе. Таким образом, испытывая на себе воздействие желез внутренней секреции, их гормонов, так же как и других гуморальных факторов, нервная система все же господствует над ними, осуществляя высшую регуляцию жизни организма в его взаимоотношениях со средой. При этом во всяком случае влияние химических гуморальных факторов на психику осуществляется через посредство нервной системы.

109

Как ни значительна для психики (особенно для эмоциональных состояний) роль вегетативной нервной системы, существенно участ­вующей в гуморальной регуляции жизни организма, однако вегета­тивная нервная система, взаимодействуя с соматической, осущест­вляет свое влияние на поведение через посредство центральной нервной системы. Таким образом, можно сказать, что психика является функцией центральной нервной системы, функцией мозга.

Однако взаимоотношения психики и мозга, психики и нервной системы составляют лишь одну сторону во взаимоотношениях психи­ки и ее материальных основ. Говоря о том, что психика является продуктом мозга, а мозг — органом психики, нельзя не учесть и того, что психика является отражением действительности, бытия; а выс­шая форма психики — сознание человека является осознанием его общественного бытия. Отношения психики и мозга выражают лишь отношения психики к ее органическому субстрату. Другую сторону отношения психики к ее материальным основам составляет отноше­ние психики к объекту, который она отражает. Как отражение и затем осознание психика выходит за пределы организма и его свойств; она выражает отношение к окружающему, к объективной деятельности, к бытию. У человека это прежде всего отношение к общественному бытию. Выражающееся идеально в сознании, оно выражается и во внешнем поведении, во внешней деятельности.

Сознание человека определяется его бытием, а бытие человека — это не только мозг, организм и его природные особенности, но и деятельность, благодаря которой человек в ходе исторического раз­вития видоизменяет природные основы своего существования.

Отношения психики к ее материальному субстрату и к объекту не вне- и не рядоположны. Это две неразрывные стороны единой по существу связи психики с ее материальными основами. Мы расчле­няем их, чтобы раскрыть внутреннюю взаимосвязь нервной системы, мозга (материального субстрата), как механизма поведения, с самим поведением, или деятельностью, которая при этом осуществляется². Вместе с тем должно быть уточнено и теоретически освещено отно­шение психики и мозга.

Эти коренные вопросы могут быть разрешены лишь в генетическом плане. Вопрос о взаимоотношении психики и ее материальных основ для разных ступеней развития, в частности для биологического и ис­торического развития, решается по-разному. Ключ к его разрешению лежит в правильном понимании развития психики. Первой предпо­сылкой такого правильного понимания является положение о един­стве строения и функции во всяком органическом развитии.

Единство строения и функции носит сложный характер, включая

² Позднее Рубинштейн уточнит эти определение и скажет, что нервная система, мозг являются механизмами психики, а последняя - регулятором поведения, а само поведение и деятельность осуществляются человеком (см. Рубин штейн С. Л. Принципы и пути развития психологии, М.. 1959 с. 19, 25 и др.). Примеч. сост.

110

многообразные взаимосвязи между ними, различные на разных сту­пенях развития. (...) С переходом к высшим ступеням развития и повышением пластичности органа возрастает относительная незави­симость функции от строения и возможность функционального изменения деятельности без изменения строения. Это положение приобретает особенное значение для понимания соотношения мозга и психики у человека.

Но зависимость между строением органа и его функциями не одно­сторонняя; не только функция зависит от строения, но и строение от функции. Особенно велико формообразующее значение функции для молодых органов, у которых формообразование на самых ранних стадиях развития, между тем как для более дифференцированных форм образуется более значительный дофункциональный период, в течение которого структура закладывается еще до того, как она начи­нает выполнять свою специфическую функцию, и формирующее зна­чение функции сдвигается на более поздние стадии. Но как бы то ни было, не подлежит сомнению, что организм вообще и в особенности наиболее активные его органы (к числу которых в первую очередь, конечно, относится мозг) в процессе своего функционирования под­вергаются более или менее значительной перестройке, отделке, шли­фовке, так что зрелые их формы в онтогенетическом развитии фор­мируются под воздействием функций органа, производимой им рабо­ты. Таким образом, в окончательной своей форме орган является продуктом не самого по себе функционального созревания, а функ­ционального развития: он функционирует развиваясь и развивает­ся функционируя.

Значение таких функциональных изменений структуры в онтогене­тическом развитии совершенно очевидно. Но зависимость строения, от функции не ограничивается ими. И в филогенетическом развитии строения организмов функция играет существенную и даже ведущую роль. В пользу этого положения говорит приспособительный характер эволюции, приводящий к развитию признаков, соответствующих среде и образу жизни. (...)

Здесь можно оставить совершенно открытым относящийся к ком­петенции биологов и весьма дискуссионный вопрос о том, как осуще­ствляется эта ведущая роль среды и образа жизни в развитии строе­ния и функций и функционально обусловленных изменений строения в филогенетическом развитии. (...)

В советской биологической литературе Т. Д. Лысенко считает» что опытами по вегетативной гибридизации «вопрос о возможности наследования так называемых «благоприобретенных» признаков для советской агробиологии окончательно решен в благоприятном смыс­ле».

Русская генетическая школа Северцова — Шмальгаузена, про­должая линию Ч. Дарвина и отмежевываясь от неодарвинизма, так­же подчеркивает формообразующую роль функции, осуществля­ющуюся через естественный отбор.

111

«Если мы возьмем организм птицы, пишет А. Н Северцов, — то увидим, что все ее органы и функции приспособлены к воздушному образу жизни: удивительно сложное и целесообразное строение перьев защищает птицу от холода при быстрых переменах температуры, которым она подвергается при полете; маховые перья кры­ла расположены так, что крыло непроницаемо для воздуха при ударе вниз и что перья располагаются в вертикальной плоскости при подымании крыла, так что воздух свободно проходит между ними при взмахе вверх; хвост является рулем глу­бины; замечательны устройства птичьих лап, являющихся органами хватания и передвижения на суше, и анатомические особенности мускулов и сухожилий ноги, позволяющие птице спать на ветке дерева (благодаря атому устройству, чем крепче спит птица, тем плотнее она схватывает ветку)... Мы имеем здесь ряд чрезвычайно характерных особенностей, которые совершенно ясно свидетельствуют о том, что организм птицы является в высокой степени приспособленным к воздушному образу жизни, т. е. к специальным условиям ее существования. Но, разбирая строение птиц далее и углубляя начатый анализ, можно убедиться, чтокаждаяптица приспособле­на также к особенностям именно своего образа жизни, т. е. что водяная птица помимо перечисленных приспособлений имеет ряд других, благодаря которым она может плавать, нырять и питаться водяными животными или растениями, что лесные птицы, лазающие но деревьям, как дятел или поползень, приспособлены именно к этому образу жизни, а не к другому, и т. д.» (Эволюция и психика. М., 1923. С. 8).

В этом отношении существенный интерес, как нам кажется, представляет направ­ление работ И. И. Шмальгаузена, который, исходя из единства или параллелизма мутационных и модификационных изменений, стремится показать, как отбор в отно­шении активных органов совершается на фоне или основе функциональных моди­фикаций, вследствие чего направление естественного отбора и совершающейся посредством него эволюции определяется адаптивными функциональными моди­фикациями³.

Таким образом, можно сказать, что прямо или косвенно образ жизни играет определяющую роль в развитии и строения, и функции

³ В своем анализе биологических основ психического разви­тия С. Л. Рубинштейн, продолжая лучшие традиции научной школы А. Н. Северцова и его последователя И, И, Шмаль­гаузена, разрабатывает принципиально важную идею о формообразующей роли функций, осуществляющейся через естественный отбор. Вместе с тем легко понять, что в усло­виях 40-х гг. С. Л. Рубинштейн не мог не упомянуть и ла­маркистскую точку зрения Т. Д. Лысенко. Делает он это предельно кратко, сразу же переходя к дальнейшему и явно сочувственному рассмотрению работ Л. Н. Северцова и И. И. Шмальгаузена,

Для того чтобы правильно оценить комментируемые здесь страницы «Основ общей психологии», необходимо учи­тывать, как они были поняты и за что критиковались в конце 40-х г.г. А. Н. Леонтьев писал, что автор «излагает как равноправные обе диаметрально противоположные друг другу теории: теорию морганистскую и теорию, развиваемую Т. Д. Лысенко» (Леонтьев А. Н. Важнейшие задачи совет­ской психологии в свете итогов сессии Всесоюзной акаде­мии сельскохозяйственных наук//Советская педагогика, 1949, № 1, С. 76—85). П. И. Плотников резко осудил С. Л, Рубинштейна за то, что он «поднимает на щит и вос­хваляет» И. Н. Шмальгаузена (см. рецензию П. И. Плот­никова на «Основы общей психологии» в: Советская педа­гогика. 1949. № 4, С. 11- 19). - Примеч. сост.

112

в их единстве, причем влияние образа жизни на строение опосредо­вана функцией. Лишь признание этого положения создает биоло­гические естественнонаучные предпосылки для единого целостного ученая о развитии, в которое учение об антропогенезе органически входит определяющим звеном.

В этом учении в качестве основного принципа выступает положе­ние об определяющей роли образа жизни в развитии психики; в ка­честве основного механизма — единство и взаимосвязь строения и функции: не только строение определяет функцию, но и функция — строение; в качестве основного тезиса — то положение, что в ходе развития и строение мозга и его психофизические функции в подлин­ном единстве выступают и как предпосылка и как результат изме­няющегося в ходе развития образа жизни. Все психические образо­вания и свойства не только проявляются, но и формируются в нем — под контролем биологических форм существования у животных, исто­рических форм общественной жизни у человека.

В ходе развития строение мозга обусловливает возможные для данного индивида формы поведения, его образа жизни (особенно от­четливо эта зависимость — образа жизни от строения мозга — выступает при статическом рассмотрении их взаимоотношений на одной данной ступени); но в свою очередь образ жизни обусловливает строение мозга и его функций (особенно отчетливо эта зависи­мость—строения мозга от образа жизни—выступает при генети­ческом рассмотрении вопроса о происхождении той или иной ступени развития как мозга, так и организма в целом).

Ведущим, определяющим является при этом развитие образа жизни, в процессе перестройки и изменения которого происходит раз­витие организмов и их органов — мозга в том числе — заодно с функ­циями. Общие биологические закономерности развития контроли­руют, в конечном счете, развитие как морфологических, так и функ­циональных его компонентов. При этом развитие строения регули­руется через посредство функции. Таким образом, в конечном счете, образ жизни регулирует и строение мозга и его психофизические функции в подлинном единстве.

Вместо одностороннего примата морфологии (или физиологии) над психологией мы утверждаем примат генетической биологии над генетической морфологией нервной системы.(...) Развитие строения нервной системы не может быть вскрыто вне связи с опосредующим его развитием функций и вне зависимости от образа жизни и эволю­ции форм поведения. Поэтому вне связи с генетической физиологией и генетическим изучением поведения, включающим и психологию, генетическая морфология должна неизбежно превратиться в морфо­логию сравнительную: она вынуждена ограничиваться установле­нием срезов на различных ступенях развития и их сравнением, вместо того чтобы вскрыть закономерности развития. На этой основе и генетическая физиология нередко подменяется сравнительной фи­зиологией, которая лишь дополняет сравнительную морфологию соот-

113

несением функций на различных морфологических срезах: эволюция строения и функций в их единстве и взаимозависимости подменяется суммой рядоположных статических срезов. Реализация генетического принципа в биологии невозможна без включения данных генетиче­ской психологии. Недаром так именно строил свое учение Ч. Дарвин. Недаром также А. Н. Северцов, строивший подлинно генетическую морфологию, подойдя к общей проблеме эволюции, выдвинул как одну из центральных для общего эволюционного учения проблему: «эволюция и психика».

Мозг животного не может развиваться иначе, как под контролем биологических условий существования и естественного отбора. В ис­торическом развитии человека соответственно речь будет идти о при­мате в генетическом плане общественно-трудовой деятельности: рука человека и мозг его являются не только предпосылками, но также продуктами труда. Само строение мозга и его развитие не может быть понято вне той деятельности, которая им как механизмом осущест­вляется; тем более не может быть понято независимо от этой деятель­ности сознание, мысль, органом которой мозг является. Определя­ющими для психики животного являются природные основы его существования и его жизнедеятельности, его поведение, опреде­ляющими для психики, для сознания человека являются способы общественной деятельности: общественное бытие людей определяет их сознание.

Из такого понимания материальных основ психики, включающих органические се основы в качестве одного из соподчиненных компо­нентов, вытекают существенные выводы для понимания характера той связи, которая существует между психикой и мозгом. Мозг «продуцирует» психику, сознание, мысль не так, как печень продуци­рует желчь, потому что и самая психика, сознание, мысль сущест­венно отличается от желчи и прочих физических продуктов органи­ческой жизни. Ее основное свойство — отражение, выражая отно­шение к действительности, к бытию в целом, она выходит за пределы внутриорганических отношений.(...)

Деятельность же или поведение организма, обладающего психи­кой, включает психические компоненты. Изменение психических ком­понентов деятельности, изменяя взаимоотношения со средой, изме­няет условия деятельности, а обусловленное этим изменение деятель­ности влечет за собой в ходе развития изменение и механизмов этой деятельности, в частности мозга. Зависимость изменений в строении мозга обезьян и человека от реальных условий их жизни и деятель­ности была опосредована изменениями в рецепции, новой значи­мостью, которую приобрели новые виды ощущений. (...) Нельзя рассматривать свойства мозга как некую самодовлеющую первопри­чину свойств психики, тем самым в известном смысле противопостав­ляя их Друг другу. Мозг и психика, строение мозга и его психофизи­ческие функции развиваются в подлинном единстве. Таким образом, взаимоотношения между психикой и мозгом оказываются неизмеримо

114

тоньше, сложнее и теснее — в смысле их взаимосвязи и взаимообус­ловленности,— чем это представляется, когда, исходя из строения мозги, рассматривают его функции вообще и психические в частности лишь как производные от строения, не учитывая зависимости строения от функции и как строения, так и функции в их единстве — от образа жизни.

Представление об односторонней зависимости функции от строе­ния органа, который складывается будто бы независимо от его функционирования, делает с самого начала необъяснимой всякую связь между ними. Она устанавливается лишь в процессе развития, в котором строение и функция находятся в непрерывном внутреннем взаимодействии. Развитие органа происходит не так, что одно его строение, порождающее одни функции, переходит в другое, порожда­ющее соответственно другие функции; самый переход от одного строения органа к другому в свою очередь и опосредован, обусловлен теми функциями, которые он выполняет; развитие как его структуры, так и функции регулируется образом жизни организма.

Подлинное единство психического и физического, психики и мозга осуществляется лишь в процессе их развития — в силу взаимосвязи и взаимозависимости структуры и функции. И поэтому лишь в гене­тическом плане, лишь изучая и мозг и психику не статически, а диа­лектически, не в безжизненном покое, а в движении и развитии, мож­но в их взаимосвязях раскрыть и выявить подлинное единство пси­хического и физического. Статическая трактовка взаимоотношения психики и мозга неизбежно приводит к механистическому их разрыву — к психофизическому параллелизму или эпифеноменализ-му, к чисто внешнему соотнесению психических функций и мозга. Подлинный монизм в решении психофизической проблемы осущест­вим лишь на диалектической основе.

Эти положения раскрывают конкретное содержание нашего реше­ния психофизической проблемы в духе единства, которое осущест­вляется и раскрывается в процессе развития.

Эти положения говорят вместе с тем о том, что недостаточно проследить основные ступени в развитии нервной системы и соотнести с ними им соответствующие ступени психики, как если бы нервная система развивалась сама по себе и каждая форма ее определяла бы от себя ту форму психики, которую она продуцирует. При такой постановке связь между психическим и физическим неизбежно пре­вращается в чисто внешнее соответствие, в параллелизм, неизвестно кем и как установленный. Для того чтобы раскрыть эту связь и по­нять ее во внутренних закономерностях, нужно перейти от изучения психофизических корреляций к изучению истории закономерного развития организмов, которое приводило к все более высоким совер­шенным формам отражения, рецепции, познания и поведения, дви­жения, действия.

115