Культура Византии. VII-XII вв

Тира: «Его устройство и вид таковы. Первые, потрудившиеся, над источником, окруживши его восьмигранною башнею, вывели эту башню на значительную высоту и краям ее по углам придали форму фиалов на высоте, равной площади луга, на высоте же сводов, устроивши стоки в форме желобов, сделали так, что вода, стесненная со всех сторон, льется каскадами и, журча и шумя, орошает прилегающие к источнику луга многочисленными ручьями» (Cap. 8). Вообще весьма часто на протяжении «Сказания...» Иоанн Фока демонстрирует умение менять манеру изображения предмета в зависимости от конкретной авторской задачи. Его литературное мастерство, как и художественная значительность «Сказания...», не подлежит сомнению.

Необходимо отметить, что Иоанн Фока — человек весьма широких взглядов и критического ума. Без сомнения, он — ортодоксальный православный христианин, совершающий паломничество с благочестивыми целями. Но в то же время он начисто лишен религиозного фанатизма. Без малейшей неприязни говорит он о представителях других исповеданий — самаритянах, армянах-монофиситах, католиках. О католическом епископе Иерусалима он отзывается с одобрением и уважением в связи с тем, что последний приказал установить в Вифлеемском храме, построенном на средства Мануила I Комнина, портреты этого византийского императора (Cap. 27). С симпатией пишет Иоанн Фока о существовании на горе Фавор латинского и греческого монастырей. Иоанн Фока, несомненно, сторонник взаимной религиозной терпимости, по крайней мере между христианами разных толков. Широта его взглядов проявляется и в литературных пристрастиях. Конечно, чаще всего, в «Сказании» Иоанна Фоки цитируется Библия. Несомненно, его знакомство с сочинениями отцов церкви. Но Фока знает и античную литературу, например Иосифа Флавия, и, что может показаться совсем удивительным, в описании благочестивого паломничества однажды прямо ссылается на Ахилла Татия — автора популярного в древности любовного романа «Левкиппа и Клитофонт»! (Cap. 6). Наконец, Иоанн Фока с большой осторожностью и даже скепсисом относится к распространенным христианским легендам. В этом плане показательно его вполне логичное рассуждение о так называемой «башне Давида» в Иерусалиме: «Это огромнейшая башня, и хотя все в Иерусалиме признают ее Давидовой, но мне думается, что можно сомневаться в этом с достаточным основанием. Иосиф повествует, что Давидова башня была из белого тесаного {357} камня; храм же и другие две башни были построены после Иродом во имя Фасаила и Мариамны; а эта построена из обыкновенного камня. И может быть ныне видимая возведена на фундаменте древнейшей башни» (Cap. 14). Рационализм, свойственный Иоанну Фоке и не изменяющий ему даже тогда, когда речь заходит о христианских святынях,— редкостное качество для христиани- на-пилигрима.

Благодаря широте своего кругозора, Иоанн Фока зафиксировал в «Сказании...» целый ряд фактов исторического, географического, этнографического характера, не имеющих цер- ковно-аитикварного значения, но представляющих большой интерес для современной науки. Это — данные о монастырском хозяйстве обителей по берегам р. Иордан (Cap. 20), о периодических эпидемиях, происходящих из-за скученности населения в г. Птолемаиде (Cap. 9), о секте ассасинов (Фока именует их «хасиссиями, Cap. 3) и т. д. Великолепны описания некоторых памятников искусства, особенно фресковой живописи «дома Иосифа» в Назарете (Cap. 10) и «пещеры Рождества Христова» в Вифлееме (Cap. 27). Отличаясь подробностью и четкостью, они способны по художественным достоинствам соперничать с экфрасисами профессиональных византийских писателей.

Таким образом, «Сказание» Иоанна Фоки представляет собой заметное явление византийской литературы и крупное достижение жанра «итинерарий пилигрима». Как мы видим, от средневизантийской эпохи до нас дошли лишь два его образца (не считая компилятивного «Жития Константина и Елены»). На основе всего двух источников невозможно, конечно, определенно говорить о прогрессе или регрессе в эволюции жанра. Ясно лишь, что сочинение Иоанна Фоки по всем параметрам превосходит записки Епифания. Следует отметить и другое: «Сказание» Иоанна Фоки по своей структуре и содержанию ближе к ранним латиноязычным запискам пилигримов, в которых, действительно, описывается путь до Иерусалима и далее к Мертвому морю и возвращение назад. Иногда (хотя и не часто) Иоанн Фока даже указывает расстояния между отдельными упоминаемыми пунктами (в стадиях, в днях пути). В этом плане его «Сказание», как будто определенно не предназначенное быть руководством для паломников в Святую землю, с бóльшим успехом может быть использовано как итинерарий, чем

«Повесть...» Епифания, которая, в очищенном от позднейших напластований виде, является иерусалимским городским справочником и занимает в жанровом отношении промежуточную позицию между «итинерарием пилигрима» и путеводителем по городу вроде охарактеризованного выше константинопольского vademecum. В целом же необходимо заключить, что в средневизантийский период записки паломников как жанр географической литературы утвердились в грекоязычной, собственно византийской книжности. Характеризуя этот жанр, нужно указать, что он весьма далеко отстоит от жанра обычных светских итинерариев. Паломники редко указывают расстояния между географическими объектами, для них не характерна строгая и лаконичная четкость итинерариев, утилитарные функции путеводителей сочетаются в них с учительными, благочестиво-пропагандистскими, наконец, художественными. Эти памятники — произведения синтетического типа: и итинерарии, и путевые заметки, и проповеди, и экфрасисы. И потому интерес к ним могли проявлять и {358} проявляли не только путешественники, но и самые широкие круги христианских читателей и слушателей.

Итак, мы видим, что в VII—XII вв. византийская описательная география породила целый ряд заметных произведений. Некоторый застой VII—VIII вв. сменился активизацией в македонское и комниновское время. В развитии данной области культуры можно выявить несколько основных тенденций. Во-первых, тенденция антикизирующая: в эти годы возрождается интерес к античной географии — к Арриану, Псевдо-Дионисию Периегету, в некоторой степени к Птолемею, а особенно — к Страбону. Во-вторых, используется собственное, ранневизантийское наследие: Псевдо-Арриан, Иерокл, Стефан Византийский, труды историков и хронистов. В-третьих, на этой основе получают продолжение и развитие некоторые основные жанры ранневизантийской географической литературы: эксцерпты и учебные пособия, географические описания — компендиумы энциклопедического характера, городские путеводители, периплы, нотиции. В-четвертых, возникают собственно византийские итинерарии пилигримов. И, в-пятых, в рамках этих жанров появляются крупные произведения синтетического, эрудитского типа, основанные на широком круге источников, самостоятельно подобранных и обобщенных авторами. К их числу можно отнести трактат «Об управлении империей» Константина Багрянородного, «Отечество Константинополь» Псевдо-Кодина, комментарий к ПсевдоДионисию Периегету Евстафия из Фессалоники.

Картография средневизантийской эпохи почти не исследована. Однако в распоряжении историков все же имеется ряд свидетельств, показывающих, что и в этот период картографическая традиция в Восточной империи не прерывалась.

Два типа карт сохранилось в рукописях «Христианской топографии» Косьмы Индикоплова. Это карты мира, причем первый вариант известен в трех экземплярах (по рукописям: Ватиканской IX в., Лаврентианской и Синайской X—XI вв.), второй — в двух (по Лаврентианскому и Синайскому спискам). Вопрос о принадлежности их прототипов самому Косьме или более поздним иллюстраторам его манускриптов до сих пор не разрешен, хотя есть серьезные основания полагать, что они восходят к авторскому архетипу 49. Проблема осложняется взаимными отличиями обеих карт. Но во всяком случае дошедшие до нас экземпляры карт скопированы в IX—XI вв.

Первый вариант карты вселенной в «Христианской топографии» представляет землю в виде прямоугольника 50. Таким же прямоугольником обозначен окружающий ее со всех сторон океан. (На его голубом фоне имется надпись: «ω;’κεανός».) Наконец, и сам океан заключен в новый прямоугольник, имеющий надпись: «Земля за океаном, на которой жили люди до потопа». В крайней правой части карты в виде цветущего сада изображен рай, отделенный от обитаемой Земли частью «внешней» суши и океаном. {359}

Прямоугольник обитаемой земли — не просто символическое изображение, но карта, хотя и крайне схематичная и примитивная. Так, в верхней части прямоугольника имеется небольшая полукруглая выемка, в нижней — две такие же. Это — Каспийское море, Персидский и Аравийский заливы (на карте сделаны соответствующие надписи). Надписями же обозначе-

49См.: Редин Е. К. Христианская топография Косьмы Индикоплова по греческим и русским спискам. М.. 1916.

Ч. 1. С. 114—121; Wolska W. La Topographie chrétienne de Cosmas Indicopleustès. Théologie et Science au VIe siècle. Р., 1962. Р. 245—271; Kiessling М. ‛Ριπανα ο;’; ´ρη //RE. 1920. Bd. 1. Col. 869.

50Гукова С. Н. Карта мира Козьмы Индикоплова//ВИД. 1986. Т. 17. С. 308—321.

ны и горы, причем использована своеобразная формула «δυτικα;` (βόρεια)μέρη υ;‛ψηλά» — «западные (северные) высокие части». Низменности обозначены как «южные (восточные) низкие части». Как известно, Косьма Индикоплов полагал, что «северная и западная части населенной земли — самые высокие, восточная и южная — самые низкие». Это мнение — отголосок ионийской теории покатости земного диска по отношению к небесному экватору. На карте довольно тщательно прорисовано Средиземное море (названное «Римский залив») с двумя ответвлениями: вероятно, имеются в виду Адриатика и Понт Эвксинский. С каждой стороны ойкумены в медальонах даны антропоморфные изображения ветров, дующих в трубы. В двух рукописях (Ватиканской и Лаврентианской) показаны также и райские реки: Гион, впадающий

в«Римский залив», и Фисон, Тигр, Евфрат, текущие в залив Персидский.

ВЛаврентианском и Синайском манускриптах сохранилась еще более грубая и примитивная карта земли. В середине ее — ойкумена в виде небрежно очерченной половины овала. Ее окружает полоса океана, за ней следует полоса внешней земли. В левом верхнем углу карты помещено восходящее солнце, справа сбоку — заходящее. Как обычно, все части изображения обозначены надписями.

Обе карты действительно могут в самом общем виде служить иллюстрациями к космографической системе Косьмы, хотя первая лучше подходит для этой цели: она изображает горы, райские реки, наконец, указывает само местоположение рая, что чрезвычайно важно для концепции мироздания Косьмы Индикоплова. По своей прямоугольной форме она ближе всего

стоит к некоторым западноевропейским картам (особенно к карте VIII в. из монастыря Альби во Франции). Для второй карты известны восточные (даже древнеегипетские) параллели 51.

Однако необходимо иметь в виду, что до сих пор не обнаружены ни европейские, ни восточные карты, вполне однотипные византийским картам «Христианской топографии» 52. В то же время в псалтири из библиотеки Барберини (XI в.) имеется византийская карта, также изображающая четырехугольную землю, окруженную четырехугольным океаном. По краям карты нарисованы четыре ветра, дующие в трубы, а внутри земного прямоугольника, выкрашенного

взеленый цвет,— два ряда деревьев. По форме эта примитивная схема явно напоминает первую карту из «Христианской топографии». Вторая же карта из рукописи Кось-{360}мы находит себе параллель в Ватиканском Октатевхе № 746. Земля здесь изображена как полукруглый остров, омываемый океаном. На острове растут деревья и цветы. Похожая карта сохранилась и

вСеральском Октатевхе. Показательно, что карты кодекса Барберини и Октатевхов продолжают традицию знаменитой мозаичной карты из Мадабы: наряду с абстрагированными географическими контурами здесь также помещаются разнообразные живописные картины. В этом смысле особенно выразительно изображение рая из того же Ватиканского Октатевха № 746. Тут художник рисует целый пейзаж, в центре — «древо познания добра и зла», вокруг

— деревья, кусты и цветы, рядом — голубое озеро, И вместе с тем это — именно карта, хотя и фантастическая: тут четко обозначены границы рая, показаны четыре райских реки 53. Еще один эскиз прямоугольной Земли, окруженной океаном, как и карта из Мадабы, сохранился в виде мозаики в церкви св. Дмитрия в Никополе (597 г.). Это — схематичная картина, где земля

— квадрат с изображениями животных и птиц, вокруг нее — воды, символизирующие океан и полные многочисленных рыб 54.

Рассмотренные карты (особенно последние) дают лишь примитивный абрис земного мира. Но надо признать, что они являются достаточно четкими и понятными иллюстрациями картины мироздания, созданной воображением христианских космографов. В этом плане они

51 Nordlin А. Landet pā andra sidan Okeanos, Ett kort kapitel om källorna till Kosmas Indicopleustes’bok om världsbyggnaden//Ymer tidskrift utgifven af Svenska Sällskapet för Antropologioch Geografi. 1925. 45. Р. 253—260.

52В латинской рукописи Пентатевха из Парижской Национальной библиотеки (№ 2334, л. 50) имеется изображение ирреальной мифической земли Фаран в виде продолговатого зеленого четырехугольника. Возможно, эта кар-

та создавалась под византийским влиянием. См.: Gehrhardt О. von. The Miniatures of the Ashburnham Pentateuca. L., 1883. Pl. II, XIII.

53О картах Октатевхов и кодекса Барберини см.: Айналов Д. Эллинистические основы византийского искусства. СПб., 1900. С. 216—218. Здесь же — их изображения.

54См.: Kitzinger E. Studies on Late Antique and Early Byzantine Floor Mosaics // DOP. 1951. N 6. Pi. 18—

19.Р. 82—122.

ничуть не уступают распространенным в Европе картам T—O-типа. Впрочем, в библиотеке Оксфордского университета хранится экземпляр карты T—O-типа 55, имеющий непосредственное отношение к Византии. Эта карта выполнена около 1100 г. Центром ее, согласно известному правилу средневековых космографов, является Иерусалим. Обозначены места расселения 12 «племен израилевых», ряд городов Леванта. В написании их названий присутствует путаница, характерная для представлений о Востоке жителей Западной Европы. Имена частей света даны одновременно по-латыни и по-гречески. Считается, что данная карта представляет собой не вполне удачную копию византийского оригинала, вывезенного с Востока кем-то из участников 1-го крестового похода 56. Можно привести еще один пример, когда западноевропейские картографы работали под византийским влиянием. Небольшой латинский трактат конца Х в. «Как расположен град Иерусалим» был снабжен планом города, не вполне соответствующим тексту книги и, видимо, построенным на основе не дошедшего до нас византийского описания Иерусалима (имеется в виду краткий период, когда город был отвоеван у арабов Иоанном Цимисхием) 57.

Византийцы пользовались специальными военными картами и планами. Известно, что император Алексей I Комнин лично готовил для себя такие планы перед боем. Мог он также по памяти изобразить карту побережий Иллирика и Лонгивардии (подобную карту он направил {361} в письме талассократору Иоанну Контостефану, обозначив на ней места, где следовало устраивать стоянки кораблей) (Анна Комн. С. 356). На основании этого факта К. Крумбахер полагал, что византийцы располагали в XI в. морскими картами, использовавшимися в стратегических целях 58.

Показателем уровня развития византийского картографического искусства является его бесспорное влияние на картографию арабского Востока. Для прогресса арабской географической мысли решающее значение имело знакомство арабов с трудами античных географов, в первую очередь Птолемея. Нет сомнений в том, что многие византийские рукописи Птолемея, оказавшиеся в руках арабов, были снабжены картами. Выдающийся арабский географ VIII — начала IX в. Мухаммад ибн Муса аль-Хорезми составил книгу-землеописание «Китаб Сурат аль-Ард» («Книга образа Земли»), основанную на географии Птолемея. Этот труд долгое время являлся наиболее авторитетным на арабском Востоке руководством по составлению карт. Сам же аль-Хорезми использовал при работе над ним карту Птолемея, известную ему по византийской рукописи сирийского происхождения 59. По некоторым его замечаниям можно судить, что горные хребты на этой византийской карте были рельефно выделены 60. В X в. историк альМасуди видел другой византийский манускрипт «Географии» Птолемея с картами, где горы и моря были выписаны разными цветами 61. Видимо, и в этих изображениях византийские картографы продолжали следовать позднеантичной традиции «пиктографической» картографии, совмещая в одном памятнике и географическую схему, и рисунок. Рукопись упомянутой книги аль-Хорезми сохранилась в единственном экземпляре XI в. (хранится в библиотеке Страсбургского университета). В ней имеются четыре региональные карты: Цейлона, Яванского моря, Меотидского озера (Азовского моря) и долины Нила. Две последние составлены на основе

птолемеевой «Географии» и, видимо, являются копиями соответствующих византийских карт 62.

Благодаря византийцам арабам стали известны не только карты, иллюстрирующие труды Птолемея. В 947 г. аль-Масуди отмечал, что лучшими из известных ему карт он считает карты Птолемея, Марина Тирского и Мамуна (последняя была изготовлена по приказанию этого халифа также на базе рекомендаций Птолемея). Таким образом, и труды Марина Тирского

55 Бородин О. Р. Указ. соч. С. 462.

56 Beazley С. R. The Dawn of Modern Geography. N. Y., 1949. Vol. 2. Р. 578.

57Ibid. Р. 636—638. Здесь же воспроизведение карты (Р. 582).

58Krumbacher К. Geschichte der byzantinischen Litteratur von Justinian bis zum Ende des Oströmischen Reiches (527—1453). 2 Aufl. München, 1897.

59Nafis Ahmad. Muslim Contribution to Geography. Lahor, 1965. Р. 128.

60Mzik H. von. Ptolemaeus und die Karten der arabischen Geografien//Mitteilungen der Königl. Geographischen Gesellschaft in Wien. Wien, 1915. Bd. 58. S. 171.

61Crone G. R. Maps and their Makers: An Introduction to the History of Cartography Folkestone, 1978. Р. 7.

62Bagrow L. History of Cartography. Cambridge; Harvard, 1966. Р. 54.

(разумеется, в византийских рукописях) попадали на арабский Восток, снабженные картами. Наконец, в «Шестодневе» епископа Бар-Кефы из Моссула (IX в.) присутствует небольшая карта T—O-типа. Сохранились и развивающие позднеантичные традиции зонные карты: сирийская Эллаф кул-Эллана (конец XI в.), арабская аль-Хараки (1138 г.). Все они, безусловно, созданы под влиянием византийских образцов. {362}

Византийские ученые предпринимали попытки подвести под картографию теоретический базис, используя античную географическую традицию. Михаил Пселл написал с этой целью специальную работу «О географической карте» 63. Это руководство по составлению карты ойкумены, конечно, не самостоятельное, а представляющее собой выборку соответствующих эксцерптов из «Географии» Страбона. Однако Пселл, хорошо зная этот источник, весьма свободно комбинирует нужные ему фрагменты из разных книг (II, V, VII) с целью создания предельно сжатого и сугубо картографического пособия.

Как и в ранневизантийский период 64, географы использовали в работе глобусы («sphaerae»). От средневизантийской эпохи до нас дошел уникальный трактат о принципах изготовления глобуса, изображающего небесную сферу. Его автор Леонтий жил в Константинополе, вероятно, в начале VIII в. и был профессиональным мастером-изготовителем глобусов. Толчком к написанию трактата послужил заказ некоего Ельпидия Схоластика сделать для него глобус, поясняющий положения поэмы «Небесные явления» древнегреческого поэтаастронома Арата (около 315—240 гг. до н. э.). Леонтий выполнил заказ, а затем решил обобщить свой опыт в специальном руководстве, которое так и назвал: «Об изготовлении Аратова глобуса» 65. Работа Леонтия свидетельствует о значительных астрономических познаниях ее автора. Его сфера изображает все созвездия Зодиака и способна свободно вращаться вокруг своей оси. На глобусе обозначены небесный горизонт и меридиан. Следовательно, пользуясь глобусом Леонтия, можно не только составить себе представление о карте звездного неба, но и наглядно представить себе порядок суточного вращения небесной сферы. Леонтий, однако, замечает, что его глобус скорее является не моделью небесной сферы как таковой, а иллюстрацией к поэме Арата, так как, во-первых, Арат в своих астрономических воззрениях зависел от Евдокса Книдского, а Евдокс далеко не всегда был точен в своих выводах и заключениях; вовторых, Арат, по словам его комментаторов, предназначал свою поэму морякам в качестве практического руководства, моряки же обычно ориентируются по звездам на глазок, не прибегая к помощи приборов. Трактат Леонтия содержит множество конкретных практических советов по производству глобусов: относительно необходимых материалов, инструментария, технологии и т. д. 66 Книга Арата представляла для европейских астрономов не только антикварный, но и чисто практический интерес вплоть до конца XVI в. 67

Трактат Леонтия о небесной сфере, сам факт существования в столице империи мастерской, производившей глобусы,— несомненные дока-{363}зательства их широкого распространения в Византии. В данном случае речь шла о глобусе звездного неба, но наверняка продолжали существовать и глобусы Земли (вроде того, о котором в V в. писал Юлий Гонорий). Конечно, использовать их могли только сторонники концепции сферичности Земли и небес.

Византийцы наряду с глобусом изготовляли и другие инструменты, применение которых требовало специальных географических познаний. В Музее Христианской Эры в Брешии находится византийская астролябия, сделанная в 1062 г. протоспафарием и консулом Сергием. На ней выгравирована надпись, указывающая, что прибор можно использовать лишь в трех «климатах» — на широте Родоса, Византия и Геллеспонта. Перед нами еще одно свидетельство популярности зонной теории среди византийских ученых 68.

63Опубл.: Περι;` τοΰ γεογραφικοΰ πίνακος // Lasser F. Étude sur les extrait medievaux de Strabon suivie ďun traité inédite de Miehel Psellus//ĽAntiquité Classique. 1924. А. 28. Fasc. 1. Р. 76—79.

64См.: Бородин О. Р. Указ. соч.

65Leontii De Preparatione sphaerae Aratae // Astronomica veterum scripta isagogica graeca et latina. Heidelbergae,

1589.

66Подробнее см.: Stewenson Ε. L. Terrestrial and Celestial Globes. Their History and Construction, including a Consideration of Their Value as Aids in the Study of Geography and Astronomy. New Haven, 1921. Vol. 1. Р. 21—23.

67Fiorini Μ. Erdund Himmelsgloben, ihre Geschichte und Konstruktion. Leiprig, 1895. S. 11—12.

68Honigmann E. Die sieben Klimata... S. 102.

Подводя итоги, следует подчеркнуть, что в VII—XII вв. картография продолжала оставаться органической частью византийской географической науки. Распространены были кар- ты-иллюстрации к географическим трудам: классическим античным (Птолемея, Марина Тирского), византийским (Косьмы Индикоплова), к текстам Священного писания. Видимо, бытовали и более подробные региональные карты (Святой земли, предназначенные для паломников; морские и т. д.). Наконец, использовались глобусы. Мы вправе говорить о сохранении в Византии определенной части античного картографического наследия. Об этом свидетельствуют как сами имена географов, труды которых были снабжены картами, так и отдельные, к сожалению, крайне скудные сведения о внешнем виде этих карт (например, о сочетании предельной схематизации географических очертаний с живописными изображениями и пояснительными надписями). Недостаток материалов не позволяет сделать четкое заключение о прогрессе византийской картографии в изучаемое время, но ясно, что она в основном сохранила свои прежние достижения и готова была передать их картографам будущих поколений.

Итак, средневизантийская эпоха стала весьма важным периодом в эволюции византийской географической мысли. В области теоретической космографии она ознаменовалась переменой основного ракурса рассмотрения географических реалий. В предшествующую эпоху проблемы теории землеустройства излагались почти исключительно в Шестодневах, в связи со стремлением их авторов к созданию общехристианской модели мироустройства согласно канонам Библии. Здесь, как и в других областях науки и идеологии, патристика решила свою задачу, и потому в VII—XII вв. география в основном уходит со страниц византийских «Гексамеронов» — все более аллегорических и даже мистических, все менее занятых проблемами реального мира, хотя бы и в ирреальной богословской интерпретации. Реминисценции «гексамеральной» географии систематически встречаются в эту эпоху, пожалуй, лишь у хронистов — Симеона Логофета, Михаила Глики, Иоанна Зонары — и восходят к наиболее значительным византийским «Шестодневам»: Василия Великого, Григория Нисского, Севериана из Габалы. В средневизантийский период начинают создаваться крупные специальные космографические труды — трактаты Симеона Сифа и Евстратия из Никеи, соответствую-{364}щие разделы «Всеобщего наставления» Михаила Пселла. Это — произведения скорее дидактические, чем научные, скорее энциклопедические, чем исследовательские, но они уже суть памятники светской космографической мысли. Кроме того, важно, что некоторые из них посвящены космографии как таковой, а не только как одной из многих сфер «божественного творения». В этом можно видеть зачатки превращения космографии в особую область знания или во всяком случае в особую учебную дисциплину.

В мировоззренческом плане показательно, что именно в VII—XII вв. в сознании образованных византийцев окончательно утвердилась геоцентрическая концепция мироздания, идущая от Аристотеля и «освященная» авторитетом «великих каппадокийцев». Византийцы этого времени, конечно, знали Севериана из Габалы и сирийских экзегетов, продолжали читать Косьму Иидикоплова. Но теорию плоской земли ни один заметный византийский мыслитель уже не принимал всерьез. Прозвище «мифотворца» (PG. Т. 103. Col. 69), с легкой руки патриарха Фотия, стало сопутствовать Косьме Индикоплову в устах византийских интеллектуалов, и его «Христианская топография» осталась источником космографических сведений только для тех, кто не прошел курса обучения в византийских школах.

VII—XII века знаменательны и тем, что именно в данный период византийские космогония и география начинают оказывать непосредственное влияние на миросозерцание славянских народов: памятники «шестодневной» и дидактической космографии, труды Василия переводятся на их языки и, в первую очередь, способствуют созданию собственных славянских литературно-научных сочинений и сборников.

12

Школы и образование

Унаследованная от греко-римской древности в предшествующие столетия система воспитания и обучения в Византии середины VII—XII вв. в своих общих чертах не претерпела значительных изменений. Античные традиции, игравшие огромную роль в культуре византийского общества, были особенно устойчивы в области просвещения. Здесь не было создано нового типа преподавания. В VII—XII вв. продолжали изучать грамматику, риторику, философию, т. е. те предметы, которые проходили в школах поздней античности и ранней Византии 1.

Именно изучение этих дисциплин считали необходимым для воспитания образованного члена общества. Знание и понимание классической литературы и античных трудов по философии, математике, астрономии, медицине, умение говорить и писать по-аттически высоко ценились византийцами. К человеку, овладевшему сокровищами наук, по-прежнему относились с глубоким уважением, и он пользовался у современников огромным авторитетом 2. Источники полны восторженных отзывов о людях, получивших образование. Лица, принадлежащие к разным социальным группам, высказывают подлинное восхищение науками и образованием и подчеркивают необходимость его приобретения 3.

Даже авторы агиографических памятников непременно отмечают образованность своих героев, считая ее одним из их достоинств. В Житии Феодора Студита говорится о значимости светской науки и полезности ее изучения, поскольку она не только знакомит ортодоксальных христиан с аргументами и оружием их идейных противников, но и вооружает их на борьбу с ними. Настаивает на изучении светских дисциплин и биограф патриархов Тарасия и Никифора диакон Игнатий. {366} Он старается убедить своих собратьев-монахов в том, что овладение науками помогает лучшему пониманию богословских трудов. Правда, он сразу же оговаривается, что «внешнюю», т. е. светскую мудрость, нельзя сравнивать со священной наукой, так как последняя является госпожой, а первая — ее служанкой 4.

Высоко ценил образованность, познания в светских и божественных науках Кекавмен. Давая наставления своему сыну, он советует ему обучать детей, убеждает его усердно читать книги, которые приносят большую пользу, обогащая читающего знаниями, улучшают стиль речи и повышают профессиональное мастерство стратига. Все это, по мнению Кекавмена, мо-

жет сделать человека счастливым (Кекавм. С. 132—133, 154—157, 210—213, 240—241). Под-

линный гимн наукам содержится в трактате Михаила Пселла «О дружбе», адресованном племянникам патриарха Михаила Кирулария. «Науки,— пишет он,— смывают грязь с душ и делают их природу чистой и воздушной. Если кто начинает одинаково мыслить о вещах значительных, то скоро и в малом уничтожается различие их мнений. Вместе избрав науку, сделайте ее нерушимым залогом единомыслия» (МВ. V. Р. 514) 5.

Во многих речах, обращенных к ученикам, Михаил Пселл призывает их к изучению эллинской мудрости, которая помогает познавать тайны природы, очищает язык и знакомит с философией, из которой он советует извлекать только наиболее важное и полезное 6. Михаил Глика в произведении, написанном в тюрьме, куда он был заключен по приказу Мануила I Комнина (1143—1180), настаивает на необходимости получения образования, «чтобы никогда не утонуть в невежества пучине» (Памятники. С. 245). Осведомленность в светских и христианских науках Анна Комнина считает непременным условием для императоров, полководцев,

1Fuchs F. Die höheren Schulen von Konstantinopel im Mittelalter. Leipzig; В., 1926. S. 19; Hassey J. М. Church and Learning in the Byzantine Empire, 867—1185. Oxtord; L., 1937. Р. 13; Липшиц Е. Э. Очерки истории византийского общества и культуры (VIII—первая половина IX века). М.; Л., 1961. С. 357; Lemerle Р. Le premier humanisme byzantin. Р., 1971. Р. 102, 105; Browning R. Byzantinische Schulen und Schulmeister // Das Altertum. 1963. Bd. 9, H. 2. S. 106; Idem. Byzantine Scholarship // Past and Present. 1964. N 28. July. Р. 5; Hunger H. Die hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. München, 1978. Bd. 2. S. 231; Самодурова З. Г. Школы и образование//Культура Византии. IV— первая половина VII в. М., 1984. С. 478—503.

2Treu M. Ein byzantinisches Schulgespräch // BZ. 1893. Bd. 2. S. 100; Гранстрем Е. Э. Наука и образование // Ис-

тория Византии. М., 1967. Т. 2. С. 80.

3Литаврин Г. Г. Как жили византийцы. М., 1974. С. 145.

4Dvornik F. Les légendes de Constantin et de Méthode vues de Byzance. Pr., 1933. Р. 29; Da Costa-Louillet G. Saints de Constantinople aux VIIIe, IXe, Xe siècles // Byz. 1955. Т. 24. facs. 1. Р. 247; Lemerle P. Le premier humanisme... P. 101.

5Любарский Я. Н. Михаил Пселл: Личность и творчество: К истории византийского предгуманизма. М., 1978.

С. 65.

6Lemerle Р. «Le gouvemement des philosophes»: notes et remarques sur ľenseignement, les écoles, la culture // Lemerle P. Cinq études sur le XIe siècle byzantin. Р., 1977. Р. 217.

беспрестанно противопоставляются необразованным, или скорее некультурным, которые должны были довольствоваться скромным положением 10.

С презрением и ненавистью клеймит в своих эпиграммах невежество Касия, которая относит незнание к числу пороков, достойных самого большого осуждения:

«Ненавижу глупца, когда он мнит, что философствует». «Ненавижу обучающего и ничего не знающего». «Ненавижу невежду, как Иуду» 11.

Михаил Пселл в энкомии Иоанну Мавроподу порицает тех, «кто не изучил египетскую, халдейскую и иудейскую мудрость, кто не познал эллинские науки и не использовал всего, что есть в них полезного» (МВ. V. Р. 151). С неодобрением относится он к тем, кто «презирает образование и делает наше учение предлогом небрежения и легкомыслия» (Ibid.) 12. Серьезным недостатком считает Анна Комнина отсутствие образования у халкидонского митрополита Льва. Отрицательно характеризует она и еретика Нила, который «был совершенно незнаком с эллинским воспитанием», что привело его к извращению смысла Священного писания (Анна Комн. С. 36, 159, 264). С насмешкой и презрением отзывается Скилица о назначенном по про-

текции епископом Никомидии евнухе Пахисе, который был необразованным и «быков немоты носил на языке» 13.

Порицают византийские писатели и неграмотных императоров, которые в силу этого не могли поступать в соответствии с ромейскими законами и обычаями. Их правление они рисуют черными красками. Константин VII Багрянородный характеризует как деспотичное и самовластное царствование Романа I Лакапина (920—944), который «был простым и неграмотным человеком... и не повиновался запретам церкви и не следовал заповедям и повелениям велико-

го Константина» (DAI. I. 13. Р. 72, 74; Конст. Багр. С. 276).

Идеалом византийских писателей был император, увлеченный науками, покровитель знания, любитель книг. В обществе, в котором многое зависело от личной инициативы правящего василевса, его отношение к грамотности и образованности прежде всего отражалось на положении ученых и судьбах просвещения. Покровительство и помощь монархов давали возможность вести научные занятия, открывать школы и обучать желающих. В трудах византийских авторов много места отводится описанию образованности императоров и их отношения к ученым. Писатели либо порицали невежество правителя, либо восхваляли его красноречие и образование, имевшие с их точки зрения исключительное значение как непременные качества василевса наряду с другими традиционными добродетелями христианских государей. В обязанность государя вменя-{369}ли заботу не только об управлении, законах, религии, но и об обучении 14.

Но, как мы уже видели, не все византийские императоры соответствовали идеалу «просвещенного монарха». Уровень их образованности и отношение к просвещению и ученым были разными в разные эпохи. Императоры-иконоборцы, которых иконопочитатели обвиняли в невежестве и бескультурье, не были грубыми варварами, закрывавшими учебные учреждения. Перед ними стояли другие, более неотложные задачи борьбы с арабской опасностью. В хронографических трудах Феофана, Никифора, в агиографических памятниках этого времени отсутствуют сведения о ликвидации иконоборцами школ, напротив, в них говорится о повсеместном распространении их и в столице, и в провинции и о занятиях, проводимых частными учителями. Преподаваемые ими дисциплины аналогичны предметам, которые проходили в учебных заведениях предшествующего периода. Не наблюдается никакого перерыва ни на одной ступени обучения. Античные традиции образования не только не были уничтожены, но сохранились и даже еще более окрепли. Эпоху, породившую таких выдающихся, блестяще образованных деятелей, как патриархи Иоанн Грамматик, Тарасий, Никифор и Фотий, Феодор Студит, Лев Математик и другие, никоим образом нельзя характеризовать как разрушительную. Не были

10Guilland R. La vie scolaire à Byzance // Bulletin de ľassociation G. Budé. 1953. 3 sér. N 1. Mars. Р. 63.

11Липшиц Е. Э. Очерки... С. 323—324, 331.

12Любарский Я. Н. Указ. соч. С. 58.

13Литаврин Г. Г. Указ. соч. С. 150.

14Hussey J. М. Ор. cit. Р. 16. 23. 28; Литаврин Г. Г. Указ. соч. С. 81, 145; Любарский Я. Н. Указ. соч. С. 112. 209—210.

иконоборцы и противниками науки. Подготовка и издание законодательных сборников VIII в. свидетельствуют о наличии образованных юристов, которые смогли отобрать и обработать законодательный материал предшествующего времени, внести в него изменения, соответствующие нуждам и требованиям эпохи. Императоры не только поощряли юристов, помогали им и вдохновляли их, но и активно включались в эту работу. Известно, что Лев III (717—741) сам исправлял законы. В иконоборческий период происходило развитие не только права, но и других отраслей знания 15.

Весьма заметным стало оживление научных исследований при императорах аморийской династии (820—867). Стараясь не отстать от багдадских халифов, они оказывали покровительство науке и просвещению, поддерживали морально и материально ученых. Основатель династии Михаил II Травл (820—829) хотя и был неграмотным (о нем говорили, что другой успеет прочитать целую книгу, прежде чем он разберет буквы собственного имени) 16, понимал, тем не менее, роль знания и постарался дать своему сыну, будущему императору Феофилу (829—842), надлежащее образование. В качестве его воспитателя Михаил II пригласил крупного ученого своего времени, видного идеолога иконоборческого движения Иоанна Грамматика.

Висториографии о Феофиле сложилось представление не только как о справедливом правителе, но и как об образованном человеке, который изучил до тонкостей греческий и ла- {370}тинский языки, астрономию, естественную историю, занимался рисованием и перепиской манускриптов. Обладая познаниями в теологии, он вступал в споры с богословами. Феофил заботился о распространении грамотности, покровительствовал выдающемуся византий-

скому ученому Льву Математику, назначив его профессором с выплатой из казны вознаграждения за работу 17.

Особенно много внимания уделял делу просвещения кесарь Варда, дядя императора Михаила III (842—867). Варда завершил работу, начатую Феофилом и продолженную после его смерти регентом Феоктистом, по организации учебного заведения в Константинополе (см.

ниже, с. 394—395).

Особую заботу о просвещении проявляли первые императоры Македонской династии (867—1056). Ее основатель Василий I (867—886), будучи сам малограмотным, придавал большое значение наукам. Он сделал Фотия, одного из образованнейших людей эпохи, воспитателем своих сыновей: Константина, Льва, Александра, Стефана. Лев VI (886—912), «наибольший философ из императоров», как и его отец, хорошо понимал роль знаний в жизни общества. Под руководством Фотия он приобрел обширные познания в грамматике, риторике, философии, богословии, математических дисциплинах. Особенно он интересовался античной литературой.

Висториографии Лев VI известен как ученый и писатель (Theoph. Cont. P. 276—277). Его перу принадлежит большое число светских и богословских сочинений. За свою многостороннюю эрудицию он получил прозвище «Мудрого». По его инициативе и при его участии было предпринято издание «Василик», свода законов, представляющего собой изложение основных по-

ложений Юстинианова права. Немало усилий прилагал Лев VI к совершенствованию системы обучения в империи (Кекавм. Коммент. С. 577) 18.

После смерти Льва VI в 912 г. и Александра в 913 г., в малолетство Константина VII Багрянородного регентский совет во главе с патриархом Николаем Мистиком, а затем соимператор Роман I Лакапин (920—944), занятые решением других задач, уделяли мало внимания вопросам обучения. Константин VII, отстраненный Романом I от управления государством, всецело посвятил себя изучению самых разнообразных научных дисциплин. Он много читал, в его распоряжении находилась богатая библиотека дворца, которую он пополнял покупкой рукописей. Он не только сам стремился приобрести разносторонние знания, но и заботился о широком распространении их, стараясь приобщить к ним как можно больше людей. По его распоряжению и при его непосредственном участии были составлены труды энциклопедического

15Липшиц Е. Э. Византийский ученый Лев Математик: Из истории византийской культуры в IX в. // ВВ. 1949.

Т. 2. С. 106; 143, 147: Она же. Очерки... С. 260, 338— 339; 362—364; Lemerle P. Le premier humanisme... Р. 75, 94. 103—109, 146—147, 302—303.

16Каждан А. П. Книга и писатель в Византии. М., 1973. С. 44.

17Buckler G. Byzantine Education // Byzantium. An Introduction to East Roman Civilization/Ed. N. H. Baynes. H. St. L. B. Moss. Oxford, 1948. Р. 208.

18Fuchs F. Ор. cit. S. 20; Hussey J. М. Ор. cit. P. 16, 24.