!!Экзамен зачет 2023 год / Тузов - Ничтожность и оспоримость юр сделки (читать 1,2,3 главы)

§ 6. Распространение пандектного учения

поримость или, буквально, «аннулируемость»); иногда используются также предикаты nul (ничтожный) и annulable (оспоримый, аннулируемый). Так, уже вскоре после выхода в свет IV тома «Системы» Савиньи (1841), содержащего трактат о ничтожности и оспоримости, Демоломб проводил разграничение между «браком “ничтожным”, или несуществующим, и браком существующим, но только “оспоримым”»1. Надо, однако, признать, что во Франции классическое учение ожидала наименее счастливая судьба. Как отмечает Родольфо Сакко, в то время как в Италии при помощи «германской дихотомии» разрабатывались и закреплялись категории ничтожности и оспоримости, французские цивилисты, основываясь на кодексе, аналогичном итальянскому 1865 г., действовали в прямо противоположном направлении, критикуя и постепенно отвергая «классическую» систематику, базирующуюся на разграничении абсолютной ничтожности (или ничтожности-несуществования) и ничтожности относительной, чтобы пересмотреть затем отдельные фигуры порочности вне всякой связи с какими-либо общими категориями2. Крайние выводы, к которым привел этот критический процесс, можно наблюдать в атомистической теории Рене Жапьо (Japiot) и выдвинутой позднее на все той же критической волне концепции Годэмэ (Gaudemet), о которых речь еще впереди3.

Напротив, в лице итальянской правовой доктрины и судебной практики, действующих, казалось бы, в сходных условиях, на базе гражданского кодекса, почти идентичного французскому, пандект-

1«J’admets d’abord la distinction entre le mariage ‘nul’ ou non existant et le mariage existant, mais seulement ‘annulable’» (Demolombe J. Ch. F. Cours de Code civil. II. Bruxelles, 1847. P. 138 s., nt. 240). Ср. его же: «ce prétendu mariage ne serait pas seulement annulable, il serait nul comme le néant» («этот мнимый брак будет не только аннулируемым, он будет ничтожным как несуществующий); «contre le mariage ‘nul’ je n’ai pas besoin d’un texte: la loi n’annule pas le néant» («против “ничтожного” брака я не нуждаюсь в тексте [т. е. в прямом указании закона. – Д. Т.]: закон не отменяет то, чего не существует») (ibid. P. 8 s., nt. 11; 140, nt. 242; 189, nt. 335).

2См.: Sacco R. Op. cit. P. 464.

3См. ниже, § 9. Впрочем, как указывают сами французские авторы, во Франции, несмотря на указанную критику, классическое деление все же «сохраняется в силе» (см., напр.: Жюллио де ла Морандьер Л. Гражданское право Франции. Т. 1. М., 1958. С. 96).

61

Глава II

Формы порочности

ное учение обрело одного из своих самых ревностных и последовательных сторонников. Тот факт, что «дихотомия германского происхождения» снискала столь широкое признание в итальянской юриспруденции, исторически объясняется тем общим успехом, которым пользовались в Италии конца XIX – начала XX века научные разработки пандектной школы1. Благодаря ученым-романистам итальянская цивилистика все более приспосабливалась «“думать” по-немецки и в такой перспективе читать гражданский кодекс французского происхождения, начиная постигать его многочисленные несоответствия»2. И, как однажды заметил выдающийся итальянский цивилист, один из ведущих составителей нового ГК Италии, профессор Филиппо Вассалли, в том, что она «сформировалась по большей части не на тексте нашего кодекса и его архетипа – кодекса французского», была, конечно же, ее «вина, но, возможно, блаженная вина»3.

Так под сильным влиянием рационалистической правовой культуры пандектистики на кодекс «наполеоновской» модели наслоилась чуждая ему доктринальная концепция, различающая среди форм порочности сделок ничтожность (nullità)4, действующую ipso iure, и оспоримость (annullabilità5), дающую заинтересованному лицу возможность уничтожить правовые последствия акта6. Однако основной причиной привлекательности и стойкости этой конструкции – причиной, имеющей, как представляется, универсальное значение, не ограниченное рамками лишь итальянского права, – было, по мнению Р. Сакко, то, что вокруг главной идеи противопоставления указанных форм, согласно которой ничтожность действует ope legis7, а для аннулирования оспоримой сделки необходима инициатива заинтересованного ли-

1См.: Sacco R. Op. cit. P. 464.

2Ferri G. B. Op. cit. P. 275.

3Vassalli F. Arte e vita nel diritto civile // Vassalli F. Studi giuridici. Vol. II. Milano, 1960. P. 406.

4Иногда также употребляется плеонастический термин «радикальная ничтожность» (nullità radicale) (см., напр.: Trabucchi A. Op. cit. P. 189).

5Дословно – «возможность аннулирования», «аннулируемость».

6См.: Sacco R. Op. cit. P. 464.

7Ope legis (лат.) – силой закона.

62

§ 6. Распространение пандектного учения

ца, она выстраивала как неизбежное следствие целый ряд иных элементов, дифференцирующих эти две категории, а именно: (1) погашение иска об аннулировании давностью и неподверженность давности иска о ничтожности; (2) ограничение легитимации на аннулирование оспоримой сделки узким кругом заинтересованных лиц и отсутствие такого ограничения для объявления сделки ничтожной; (3) возможность объявления сделки ничтожной по инициативе самого суда (ex officio) и невозможность аннулирования таким образом оспоримой сделки; (4) исцелимость оспоримого акта и неисцелимость акта ничтожного. Строгая логическая связь, установленная между этими различиями, давала правоприменителю не только возможность четкого (и этим еще более привлекательного) разграничения между двумя формами порочности, но и значительные герменевтические средства для восполнения пробелов Гражданского кодекса 1865 г.1

Пример Италии интересен, с другой стороны, тем, что в об- щем-то сходными были условия восприятия пандектного учения и в России. Основным актом, регулирующим частные отношения, был т. X, ч. 1, Свода законов Российской империи, при составлении которого Сперанский, как хорошо известно, вдохновлялся принципами французского законодательства, и прежде всего Кодекса Наполеона, аналог которого затем был принят и в Италии. Это обусловило известную близость российского и итальянского гражданского законодательства2. Влияние пандек-

1См.: Sacco R. Op. cit. P. 464.

2Как отмечал сенатор Зарудный во введении к русскому переводу итальянского ГК 1865 г., «в сущности такая же система, с некоторыми только видоизменениями принята и в изложении наших гражданских законов» (Зарудный С. И. Гражданское Уложение Итальянского королевства и русские гражданские законы. Опыт сравнительного изучения системы законодательств. СПб., 1869. С. XVIII). По мнению акад. А. Н. Медушевского, «этим объяснялся особый интерес в России именно к итальянскому Гражданскому уложению, перевод которого был осуществлен практически сразу же после его принятия в Италии… и как раз в момент оживления

дискуссии о реформировании российского гражданского законодательства (1869 г.). Этим же объясняется и попытка С. И. Зарудного, являвшегося активным деятелем и автором концепции российских кодификационных работ, сопоставить нормы нового Итальянского кодекса с соответствующими нормами Гражданских законов России» (Медушевский А. Н. Проект гражданского уложения Российской империи в сравнительном освещении // Цивилистические исследования: Ежегод-

63

Глава II

Формы порочности

тистики на русскую правовую доктрину и судебную практику конца XIX – начала XX века также было весьма сильным, достаточно вспомнить, что большинство учебников русского гражданского права строилось именно по пандектной системе, выделяя в общей части учение о сделке – самое знаменитое творение немецкой пандектистики, неизвестное русскому законодательству1. Совпадали, во всяком случае отчасти, и причины такого влияния: в учебном плане русских юридических факультетов римское право занимало такое же место, как и гражданское право, а наиболее известные русские цивилисты были самыми выдающимися в России романистами; Правительствующий Сенат в своем толковании – а фактически создании – частноправовых норм также опирался на римские правовые идеи, поэтому и практикующие юристы, чтобы быть компетентными в ведéнии гражданских дел, более нуждались в знании римского права, чем устаревшего и полного пробелов русского законодательства2. Так же, как и в Италии, учение о ничтожности и оспоримости не имело в России никакой легальной основы, и тем не менее оно было принято русской цивилистикой безоговорочно, без обычных в таких ситуациях колебаний и споров о допустимости переноса в национальную правовую систему чуждой ей юридической конструкции иностранного происхождения3. Изложение пандектного учения о ничтожности и оспоримости (или опровержимости, как ее часто называли русские юристы) присутствует во всех учебниках рус-

ник гражданского права. Вып. II (2005) / Под ред. Б. Л. Хаскельберга, Д. О. Тузова.

С.167).

1Об «огромном влиянии, оказанном германской доктриной на формирование русских юристов той эпохи» и о «величайшем авторитете, которым пользовались параграфы BGB у составителей русских законов» см.: Sacco R. Il sustrato romanistico del diritto civile dei Paesi socialisti // Rivista di diritto civile. 1969. Pt. I. P. 124.

2См.: Иоффе О. С. Россия советская, досоветская, постсоветская // Цивилистиче-

ские исследования: Ежегодник гражданского права. Вып. II (2005) / Под ред. Б. Л. Хаскельберга, Д. О. Тузова. С. 319.

3 По крайней мере, мне не приходилось встречать в русской дореволюционной литературе каких-либо дискуссий по поводу теоретической обоснованности и практической целесообразности классического деления порочных сделок на ничтожные и оспоримые. Редкие критические замечания касались лишь терминологии.

64

§ 6. Распространение пандектного учения

ского гражданского права1 в качестве совершенно естественной, органической части этого последнего, в связи с чем здесь нет необходимости прибегать к цитированию. Достаточно указать, что уже в одном из первых в России лекционном курсе Мейера, составленном в середине XIX века, когда учение о сделке в русской цивилистике еще только формировалось, разграничение между ничтожностью и оспоримостью проводится с кристальной чистотой и предельной четкостью2.

Но имеется и существенное различие между итальянской и русской доктринальной «рецепцией» рассматриваемого пандектного учения. Если в Италии оно получило тщательнейшую и всестороннюю теоретическую разработку, то ни в дореволюционной, ни в Советской России ему не было посвящено ни одной монографии3. С этим, по-видимому, связано и то, что в русской судебной практике, представленной решениями Кассационного департамента Правительствующего Сената, а затем постановлениями Верховных судов РСФСР и СССР редко можно встретить ясные формулировки относительно разграничения между ничтожностью и оспоримостью, хотя само это разграничение, безусловно, проводилось и на практике.

Бесспорные достоинства пандектного учения гарантировали ему быстрое распространение и, как следствие, законодательное признание. В самой Германии оно получило легальное закрепление уже

вXIX веке, сначала в Саксонском гражданском уложении 1863 г., а

1См., напр.: Шершеневич Г. Ф. Указ. соч. С. 126 сл.; Васьковский Е. В. Указ. соч. С. 174–177.

2См.: Мейер Д. И. Указ. соч. С. 203 слл.

3Я не упоминаю достаточно туманную трактовку этого вопроса в монографии Н. Растеряева «Недействительность юридических сделок по русскому праву. Часть общая и особенная: Догматическое исследование» (СПб., 1900), по сути единственном в русской дореволюционной библиографии специальном исследовании на данную тему. Применительно к советской цивилистике можно заметить, что, например, в обширной (312 с.) монографии В. П. Шахматова «Составы противоправных сделок и обусловленные ими последствия» (Томск, 1967), последней в советской литературе фундаментальной работе, посвященной проблематике недействительных сделок, учению о ничтожности и оспоримости уделено только две страницы (с. 147 и 148).

65

Глава II

Формы порочности

затем и в общегерманском BGB 1896 г. Согласно последнему «сделка, которая нарушает установленный законом запрет, ничтожна, если иное не следует из закона» (§ 134); «если оспоримая сделка оспорена, то она рассматривается как ничтожная с самого начала» (§ 142).

Что касается стран романской правовой семьи, то уже италофранцузский проект Кодекса об обязательствах и договорах 1927 г., хотя и склоняясь все еще к систематике Code Napoléon, четко разграничивал условия, при которых договор считается «существующим» (art. 10), и основания, по которым он может быть «аннулирован» (art. 11), причем эти условия и основания во многом совпадали с основаниями соответственно ничтожности и оспоримости в ныне действующем итальянском праве1. Если во Франции данный проект остался нереализованным, то в Италии его положения были широко использованы при составлении ныне действующего Гражданского кодекса 1942 г., в котором рациональное противопоставление ничтожности и оспоримости, уже воспринятое итальянской доктриной и правоприменительной практикой, получило как никогда четкое, почти математически точное выражение, превосходящее по строгости и ясности формулировок даже германский «оригинал». На это указывает и сама систематика законодательного материала в Codice civile, где ничтожности и оспоримости отведены специальные главы: гл. 11 «О ничтожности договора» и гл. 12 «Об оспоримости договора», входящие в титул II «О договорах вообще» книги четвертой «Об обязательствах». Как отметил в связи с этим один из современников кодекса, Альфредо Феделе, «новое итальянское позитивное право… недвусмысленно, без тени сомнений освящает различие между ничтожностью и оспоримостью»2. Вследствие этого даже итальянские научные школы, порвавшие с пандектной традицией, поддержали незыблемым как само разграничение между ничтожностью и оспоримостью, так и внутреннее единство каждой из этих двух категорий3.

1См.: Ferri G. B. Op. cit. P. 268 s., nt. 5.

2Fedele А. Op. cit. P. 23, nota.

3См.: Sacco R. Nullità e annullabilità. P. 464.

66

§6. Распространение пандектного учения

ВРоссии первая попытка провести законодательное различие между ничтожностью и оспоримостью была предпринята еще на рубеже веков – в проекте русского Гражданского уложения1, которому, однако, так и не суждено было стать действующим законом. Рассматриваемые категории были восприняты Проектом вследствие мощного влияния, оказанного на него немецкой пандектистикой – «как опосредованного, через те “научные исследования национального права в догматическом и историческом аспектах”, которые составители определяют как “действенное подспорье” в их работе; так и непосредственного, выраженного в явном подражании формам и содержанию BGB»2. Впрочем, несмотря на то что в разделе о юридической сделке, равно как и во многих других своих частях, Проект бесспорно вдохновлялся моделью BGB, он еще не знал четкой терминологии и систематики в области ничтожности и оспоримости, практически не употребляя

вотношении сделок и договоров самих предикатов «ничтожный/ая», «оспоримый/ая». Для обозначения ничтожности он использовал выражения типа: «Недействительны сделки, против-

ные…» или «Недействительны сделки, совершенные…» (см. гл. VII «Законная сила сделок»)3, для указания же на оспоримость: «Сделка может быть оспорена, как недействительная, когда…» (ст. 60 гл. III «Принуждение, ошибка, обман»)4. При этом сами составители все же оперировали категориями ничтожности

1Редакционная комиссия по составлению проекта Гражданского уложения была образована в 1882 г., а подготовка всего Проекта в составе пяти книг была завершена

к1905 г.

2Crespi Reghizzi G., Sacco R. Op. cit. P. 194. В связи с этим можно отметить, что в свое время русский проект ГУ даже критиковался как «плохой перевод BGB» (см.: Гьяро Т. Правовая традиция Восточной Европы: эпитафия // Цивилистиче-

ские исследования: Ежегодник гражданского права. Вып. II (2005) / Под ред. Б. Л. Хаскельберга, Д. О. Тузова. С. 145, со ссылкой на: Butler W. E. Russian Law. Oxford, 1999. P. 333; Tille A. A. Die Kodifikation des russischen Zivilrechts und die praktische Rechtsvergleichung // Osteuropa-Recht. 1989. 35. S. 8).

3См., напр.: Гражданское Уложение. Книга первая. Положения общие: Проект Высочайше учрежденной Редакционной Комиссии по составлению Гражданского Уложения. Вторая редакция. СПб., 1905.

4См. там же.

67

Глава II

Формы порочности

и оспоримости, что видно из объяснений к Проекту1. Аналогичным образом и первый советский гражданский кодекс – ГК РСФСР 1922 г. – не использовал терминов «ничтожная сделка» и «оспоримая сделка», текстуально выражая это различие лишь в описательной форме. Не знали соответствующей терминологии и Основы гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 и 1991 гг., а также Гражданский кодекс РСФСР 1964 г. Тем не менее разграничение между ничтожностью и оспоримостью традиционно проводилось в отечественной цивилистике и в советский период2. И только в 1994 г., с принятием первой части нового Гражданского кодекса, в российском законе впервые появилось определение ничтожных и оспоримых сделок (ст. 166 ГК), а сами эти термины получили широкое распространение в текстах нормативных актов и судебных постановлений.

Каким образом отразилось данное нововведение на правоприменительной практике и какую реакцию оно в связи с этим вызвало в отечественной юриспруденции? Как вообще следует интерпретировать в современных условиях унаследованное от старой пандектной доктрины разграничение ничтожных и оспоримых сделок? Прежде чем перейти к этой наиболее важной для настоящего исследования проблеме, необходимо в самых общих чертах обозначить основные моменты классического учения о ничтожности и оспоримости в том его виде, в каком оно существует в современном, в смысле постпандектном, праве, формально не связанном нормативным материалом римских источников. Это даст необходимую точку отсчета в оценке как его объективных преимуществ и недостатков, так и обращенной против него критики.

1См., напр., цитированный выше фрагмент о недействительности сделок с пороками воли.

2Примечательно, что даже А. Г. Гойхбарг, в первые годы советской власти один из наиболее активных участников большевистской антиправовой пропаганды (согласно которой если религия – опиум для народа, то право есть еще более отравляющий и дурманящий опиум для того же народа), в своем курсе «Хозяйственное право», написанном непосредственно после принятия ГК РСФСР 1922 г. и на его базе, достаточно четко излагал по существу пандектное учение о ничтожности и оспоримости, хотя и не употреблял сами эти термины (см.: Гойхбарг А. Г. Хозяйственное право РСФСР. Т. I: Гражданский кодекс. 3-е изд., испр. и доп. М.: Госиздат, [1924]. С. 87).

68

§7. Современная догма ничтожности и оспоримости

§7. СОВРЕМЕННАЯ ДОГМА НИЧТОЖНОСТИ И ОСПОРИМОСТИ

Суть учения о ничтожности и оспоримости применительно к современному праву состоит в следующем1.

1. Различные недостатки, пороки или дефекты фактического состава сделки оказывают неодинаковое влияние на ее юридическую силу. Одни из них приводят к тому, что сделка недействительна с самого начала, ab initio, причем независимо от чьей-либо воли. Обычно к таким порокам относят незаконность или безнравственность содержания, первоначальную объективную невозможность исполнения, несоблюдение установленной под страхом недействительности формы, недееспособность субъекта, отсутствие одного из существенных элементов (условий) и некоторые другие, хотя следует иметь в виду, что перечень таких пороков зависит от конкретного законодательства, а следовательно, в различных странах неодинаков2. При наличии таких пороков сделка является ничтожной, что тождественно ее несуществованию для права. Изначально не производя присущих ее типу правовых последствий, она существует лишь как эмпирический (исторический) факт или же как внешняя видимость последнего3, но не как факт юридический4. «Ничтожная сделка является как бы никогда

1Ниже излагаются общепринятые, а потому не требующие ссылок доктринальные и законодательные положения, которые так или иначе существуют во всех правовых системах, признающих разграничение между ничтожными и оспоримыми сделками. Лишь в иллюстративных целях цитируются наиболее удачные или показательные формулировки, преимущественно русских дореволюционных юристов, учитывая, что далее речь пойдет о восприятии классического учения именно отечественными доктриной, законодательством и судебной практикой.

2Например, по законодательству Франции и Италии сделка, совершенная недееспособным, оспорима, а не ничтожна (art. 1125 Code civil; art. 1425 Codice civile).

3Ср.: Ансон Вильям Р. Указ. соч. С. 4: «…имеет место внешняя видимость договора, на самом деле не существующего».

4Противоположное направление, разграничивающее ничтожные и так называемые «несуществующие» сделки, считая первые релевантными для права, удаляется от классического учения, а потому не может быть представлено здесь в его рамках. Подробнее об обоих подходах и критику последнего см.: Тузов Д. О. Концепция «несуществования» в теории юридической сделки. Томск: Пеленг, 2006.

69

Глава II

Формы порочности

не существовавшей, так что… как стороны, так и третьи лица могут не принимать ее во внимание, ведя себя так, как если бы юридический акт никогда не имел места… Ничтожный акт является чистым quid facti1… правовые последствия, которые могут даже из него происходить (ответственность, обязанность возврата имущества), связаны с чистым фактом, за которым правопорядок не признает нормальных последствий сделки…»2. Недействительность ничтожной сделки «совпадает с ее возникновением; так что, можно сказать, сделка рождается мертвой»3.

2.Поскольку ничтожная сделка в правовом смысле не существует, то она не производит правовых последствий ни для кого и ни против кого. Поэтому на ничтожность может ссылаться каждый и против каждого4. Всякий вправе ее игнорировать, относиться к ней как к несуществующей5. При этом нет необходимости опровергать такую сделку в суде6, ибо она недействительна непосредственно в силу самого закона, ipso iure, и судебное решение не может ничего здесь изменить в материальном смысле.

Конечно, иногда пороки сделки бывают скрытыми и не бросаются в глаза. Внешняя видимость ничтожного акта, не существующего юридически, может вызывать определенные фактические изменения в имущественных отношениях участников сделки

итретьих лиц и, более того, служить ложным основанием для совершения других юридических действий. Например, стороны ничтожной сделки могут произвести исполнение по ней, или одна сторона, считая себя управомоченной, – предъявить против другой стороны иск об исполнении сделки; нотариус на основании

1Quid facti (лат.) – нечто фактическое.

2Trabucchi A. Op. cit. P. 189 – 190.

3Мейер Д. И. Указ. соч. С. 203 сл. Этот подход был господствующим и в русской

дореволюционной цивилистике.

4См.: Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Т. I. Полутом 2: Введение и общая часть / Пер. с 13-го нем. изд. 1931 г. М.: Иностр. лит., 1950. С. 307.

5См.: Мейер Д. И. Указ. соч. С. 204: «Притом, когда сделка недействительна от начала, в практике можно игнорировать ее существование, можно действовать так, как бы вовсе не было сделки, и только когда образ действия лица опорочивается вследствие существования сделки, нужно указать на ее недействительность».

6Шершеневич Г. Ф. Указ. соч. С. 126.

70