§ 4. Толкование договоров

Договоры должны быть изъясняемы по точному их смыслу, по доброй совести и намерению лиц, их заключающих. Принцип доброй совести оказывается единственным вспомогательным началом, вносящим в толкование необходимую объективность.

Из сущности доброй совести следует, что если даже стороны в конкретном примере не знакомы с обычными воззрениями по тому или иному вопросу, они считаются с наличностью этих воззрений и, не вводя в сделку каких-либо своеобразных определений, им подчиняются.

Волеизъявление как явление оборота не может иметь последствий, не совместимых с организованным оборотом. Применяя эту точку зрения к толкованию договоров - о каких бы способах изъявления воли: слове, письме, молчании, конклюдентных действиях и пр. ни шла речь, - приходим к таким выводам. При толковании договоров отыскивается их точный смысл, т.е. тот смысл, какой, руководствуясь общими законами языка и общепринятыми воззрениями (не личным взглядом употребившего известное выражение), нужно связать с употребленными выражениями. Раз нет указаний на то, что в данном случае выражению придавалось не общепринятое значение, а какое-то иное, принимается во внимание первое. Если лицо, употребляя известное выражение, связывало с ним не общепринятый, а некоторый своеобразный смысл, а другая сторона этого своеобразия понять не могла (особенно если существовавшие прежде деловые отношения между данными лицами подкрепляли это понимание контрагента, причем последнее обстоятельство не укрылось от сделавшего изъявление, то добрая совесть требует, чтобы изъявитель воли раскрыл недоразумение; если он этого не делает, он не может впоследствии настаивать, чтобы толкование его изъявления опиралось на его истинное намерение: это было бы несогласно с толкованием по доброй совести.

Но даже если изъявитель сам и не заметил, что контрагент его не понимает, толкование должно исходить из той же точки зрения: решается объективно вопрос о распознаваемости вложенного в выражение своеобразного смысла, и если оказывается, что понять этот смысл другая сторона не могла, добрая совесть требует толкования по общепринятым взглядам. Наоборот, если лицо, употребившее известное выражение, связывало с ним не общепринятый, а некоторый своеобразный смысл и другой стороне этот смысл был (или должен был быть) известен, изъяснение по общим законам языка не может иметь места: начало доброй совести требует придать выражению это своеобразное значение.

Добрая совесть не терпит, чтобы лицо сознательно выдавало перед другими определенную волю за свою, а потом само противилось тому, чтобы она считалась его волей. С другой стороны, контрагент, который знал (или должен был знать), о чем идет речь, не должен иметь права в таких случаях настаивать на общепринятом смысле употребленных выражений. Аналогичным образом проявляется принцип доброй совести и при иных способах выражения воли. Когда, напр., с молчанием (или с т.н. facta concludentia) связывают известные последствия, невыгодные для молчавшего, этим не имеют в виду его наказать, а только защитить того, кто доверился изъявлению. В результате применения этой точки зрения бывает, что то, чего данное лицо вовсе не желало, признается как бы желаемым, ибо иное предположение было бы противно доброй совести. Против крайностей этой точки зрения и одностороннего применения принципа доброй совести дается предохранительный клапан в виде норм о заблуждении при заключении сделок, которые предоставляют известный выход изъявителю воли, в тех случаях, когда приданный толкованием смысл изъявления не соответствует истинным намерениям лица.

Стороны вольны своим соглашением устранить при толковании применение обычаев гражданского оборота, стоит только при изъявлении воли сделать соответствующую оговорку. Но нельзя признать за договаривающимися права своим соглашением установить, чтобы при истолковании их сделки не применялся принцип доброй совести; общее положение, установленное выше относительно принудительного характера норм, содержащих требования доброй совести, должно получить применение и в данном случае. При противоположном решении вопроса для влиятельного контрагента открывался бы слишком простой способ уклониться от подчинения нежелательному критерию, введенному по соображениям общественного характера, а вместе с тем значение этого критерия было бы в корне подорвано.