!!Экзамен зачет 2023 год / Дювернуа_Н.Л._Чтения по гражданскому праву. Т. 1 _Учение_о_лице
.pdfчерты их юридического строения.
Раз став гласно в указанные условия обособленного юридического существования, союз способен начать свои юридические операции на свое имя.
Закон 1889 г. предоставляет такому союзу selbctstandige Rechte und Pflichten*(333). Он способен под своей фирмой приобретать собственность, вещные права на недвижимости, с занесением в вотчинные записи под союзной фирмой, искать и отвечать на суде (§ 17). Органы его нормальной деятельности, в отличие от полного товарищества и ближе к строю акционерной компании, суть правление, наблюдательный комитет и собрание товарищей. Пока союз производит удачным образом свои операции и ничто не угрожает его экономической состоятельности, его служебная для сочленов деятельность как нельзя лучше достигает своей цели. Для них открыт кредит, для них приобретаются орудия производства, заводятся склады, облегчается сбыт, строятся дома и прочее, и во всей сфере сюда направленной юридической деятельности союза не нужно ничьих имен, кроме имени союзной фирмы.
В этих условиях внутренние отношения союза выражаются событиями дальнейших денежных взносов со стороны членов в товарищескую кассу, вступлением, выходом, удалением сочленов из состава союза. Существенное отличие в этом отношении союзной формы 1889 года от компании акционерной заключается в том, что акционер может спекулировать своими акциями, ибо эти акции составляют обособленные, раздельные реальные ценности, прямо предназначаемые для легчайшего обмена, особенно если они формулированы на предъявителя. Это союз анонимный. Кто эти лица, скрытые за именем союза, - вопрос совершенно безразличный для всего строя отношений компании. Наоборот, в рассматриваемой форме вся задача конструкции в том, чтобы связать долевое участие в имущественных выгодах товарищества с действительным личным участием в предприятии допущенного в состав союза известного круга лиц. Эта черта приближает Genossenschaft'ы к полному торговому товариществу и удаляет их от строения анонимной компании. Прав своих на выгоды совсем нельзя разобщить со своим сочленством. Долевое участие товарища не воплощается в образе акции. Спекулировать нет никакого удобства. Здесь ясно сказывается приближение этого вида долевого участия в общности к тому строению правоотношений, какое знала средневековая общность. Существенное различие, кроме объекта общего обладания, в этом союзе от старых форм общности видно в том, что здесь нет обязательной принадлежности лица к союзу, нет наследственного соучастия, а лишь свободное отношение соучастников к целому. Надо, однако, быть непременно членом союза лично, чтобы пользоваться всеми выгодами положения союзного правообладания. Можно в составе союза уступить (цедировать) свои права сочленства другому лицу, разумеется, вместе со всеми выгодами и невыгодами этого положения, но нельзя никак эксплуатировать свою позицию для коммерческих спекуляций, независимо от принадлежности к союзу; для этой цели строение союза не дает удобств, как не дает удобств для коммерческих спекуляций положение раздельного совладельца горнопромышленного участка в общем горном промысле.
Вся свобода положения сочлена союза в его составе ограничивается тем,
что ему предоставлено лично уйти из его состава и взять с собой свою долю (конечно, только деньгами). Итак, товарищ очень легко освобождает союз от своего соучастия, но нельзя, как мы это сейчас увидим подробно, сказать того же об освобождении себя от ответственности по обязательствам союза.
Для выхода члена из состава союза нет никаких юридических препятствий. Выйти можно актом простого отказа. Выходит член нередко потому, что удаляется из округа деятельности союза. Наконец, сочленство прекращается уступкой, смертью.
Для осуществления права выхода по своей воле есть некоторые формальные реквизиты, напр., заявка отказа непременно за три месяца впредь, причем самое отчисление формально происходит лишь к концу операционного года (§ 63).
На что, однако, нужна эта тесная связь денежных выгод с личным соучастием определенного члена в составе союза? Умеет же компания акционерная до такой степени легко и, так сказать, бесследно разрешать свои связи с тем или другим личным составом акционеров!... Вот в этом, собственно, и лежит самая существенная сторона различия в строении того и другого типа союзов. Акционер никогда и ничем не отвечает по делам союза кроме имущественной доли, какую он имеет в составе союзного капитала. С него ни в каком случае нельзя ничего больше потребовать. Пока дела союза 89-го года идут хорошо, положение товарища ничем в этом отношении осязательно не отличается от положения акционера.
Но вот началось колебание товарищеских операций. Тогда все товарищи могут начать один за другим свои заявления об уходе из состава союза, с тем несомненным эффектом, что в составе союзного имущества окажутся никому не нужные вещи и ничем не обеспеченные обязательства союза! Для того чтоб эта союзная форма не вырождалась легко в такой вид ограбления кредиторов, необходимо приблизить строение этих союзов к типу товарищества полного.
Итак, долевое участие в выгодах союза и право сочленства в нем покупают здесь ценой личной, так или иначе выраженной, ответственности соучастников союза по всем союзным операциям.
Союз работает в интересах товарищей. Состав товарищества есть постоянно изменчивый, причем союз остается все той же юридически обособленной личностью. За эту работу союза на пользу членов они, по нормальному экономическому положению сочленов таких союзов, способны отвечать лишь самой незначительной наличностью. И в интересах всего дела эта незначительная наличность восполняется той или другой формой и пределом ответственности, которую возлагает на сочленов статут товарищества и общий нормативный закон 89-го года.
Здесь лежит для нас наиболее любопытная сторона конструкции. Закон указывает, что союз приобретает все свои права, собственности, другие вещные права по недвижимостям самостоятельно (selbststandig, § 17). Но какой смысл этой Selbststandigkeit? Чисто формальный, чисто юридический! В смысле экономической наличности эта Selbststandigkeit есть обыкновенно совершенно прекарная. Она существует до той поры, пока надежен состав членов. Его резервный фонд, его поступления суть обыкновенно стоящие много ниже его
потребностей. Эти потребности в массе случаев удовлетворяются посредством кредита. Обеспечением кредитоспособности союза служит не наличность союзного имущества, а ресурсы, какие он способен собрать со своих членов в случае крайности. Это, так сказать, их трибут, который они несут за эвентуальные выгоды их принадлежности к ассоциации*(334).
Мы сейчас скажем, как подвергаются они взысканию этого трибута. Но вперед небольшое отступление, чтоб определить место, которое принадлежит этой форме в исторической перспективе новоевропейского права.
Что это за явление? новое оно или очень старое и давно нам знакомое? Поставим вопрос ближе к цели. Есть ли это явление взаимной и мало, по размеру, определенной ответственности одного члена союза за другого неизвестное нам вовсе, или тут, в указанном сочетании, нова только форма, нов только объект, сближающий людей в этот тесный союз? Не была ли нам и прежде знакома такая же связь людей, обыкновенно близких, близких и в смысле топографическом, и в смысле экономического их положения, которая давала основу подобным конструкциям?
Вспомним средневековую поземельную общину с указанными выше признаками ее строя (с. 427 и след.*(335)). Там та же связь членов с целым, личная, рассчитанная на полноту соучастия и в выгодах, и в тягостях совладения
(auf gemeinsamen Gedeih u. Verderb), легко разрешимая для отдельных членов,
но не освобождающая отчужденного ими участка земли от тех или других притязаний союза. Mutatis mutandis мы здесь имеем то же явление союзного строя с изменениями, необходимыми по различию экономической материи, к коей прираждаются притязания. Тут тоже я притязаю на выгоды сочленского соучастия в общем предприятии; тоже могу уйти из состава товарищества, взять свою долю. Но этим я только себя лично освобождаю от связи, а не обрываю моего имущественного отношения к союзу, и тут именно в смысле ответственности денежной по его обязательствам, там в смысле эвентуального притязания союза на выделенный земельный участок. Это та же общность, но представляющая собой как бы переход старого союзного строя по недвижимому обладанию в состояние мобилизации, отрешенность от связи с поземельным владением и воплощение этой связи в эквиваленты движимых ценностей. Это как будто историческая переходная форма ликвидации общности поземельной, перевод трудно рассчитываемых поземельных отношений на денежную выкладку. Существо связи членов сходно до подробностей; различны лишь формы, в коих она воплощается. Это последующая эволюционная стадия той же связи людей, в коей они невольно терпят некоторое умаление, вернее, некоторую недоразвитость правоспособности индивидуальной, в пользу интересов родовых, общих, в пользу правоспособности или личности союзной.
Закон 1889 года совмещает в себе различные выработанные практикой прежних ландрехтов виды ответственности вступающих и выбывающих членов за союзные обязательства в следующие типические формы.
Начать с того, что ответственность вновь вступающих товарищей всегда идет не только за долги, которые образовались во время их принадлежности к союзу, но и за прежде накопившиеся (§ 23). Такая ответственность есть, однако, всегда субсидиарная, на случай, если имущества союза не будет достаточно для
уплаты по долгам товарищества. При этом мера и порядок привлечения к имущественной ответственности различаются по различию строения товарищества на следующие 3 вида: а) для зарегистрированных союзов с неограниченной ответственностью каждый член отвечает солидарно и всем своим имуществом. По истечении 3-х месяцев после произведенного в исполнительном порядке расчета дополнительной ответственности товарищей не получившие удовлетворения верители могут взыскивать с любого из товарищей, не допуская возражения об ограничении ответственности долями по числу содолжников; b) другой вид союза представляет собой то существенное отличие от первого, что дополнительное взыскание идет хотя и неограниченно на все имущество товарища, как и в первом случае, но не прямо перед кредиторами союза, а лишь перед самим союзом и через его посредство перед кредиторами; наконец, с) третий вид союза дает ответственность членов ограниченную известной предельной суммой перед союзом или кредиторами, но тоже солидарно (§ 135).
Очевидно, различие предела ответственности совпадает или с типом полного товарищества, или с коммандитой.
Если бы эти положения об ответственности прилагались безразлично к составу товарищей, наличных и выбывших, без всякого, для последних, предельного термина привлечения их к ответственности, т.е., так сказать, на вечные времена, то, нет сомнения, одно это обстоятельство отталкивало бы нуждающихся от соучастия в таких союзах. Итак, для лиц выбывающих должен быть необходимо положен предел ответственности в некоторых границах времени, где есть еще возможность предположить их соучастие в составе союза, как больше или меньше связанное с исходом товарищеского предприятия. Где такой связи установить нельзя, там и ответственность, конечно, не должна иметь места. Немецкий закон 1889 г. установляет предел времени для ответственности выбывшего товарища двухлетний. Если со времени выхода товарища и до открытия конкурса по делам союза прошло два года, то выбывший товарищ вовсе не отвечает за его несостоятельность ни в какой мере и ни в какой очереди (§ 119).
Этих основных черт строения немецких союзов легального типа 89-го года достаточно, чтоб убедиться в значительности конструктивных отступлений, которые они представляют собой, от типа подлинной латинской universitas. В черте, весьма существенной для их природы, они дают нам такое сочетание ответственности по долговым операциям самого союза и его членов, которого реципированное право вовсе не знает. Но все же союзы этого рода, по своей природе и по своему историческому возрасту, не суть безличные товарищества. Они представляют собой, как и латинская imiversitas, союзы личные, правда, с характером личности не вполне обособленной, стесненной, неразвитой, personnalite restreinte; но таковой является и вообще личность, коллективная ли, или индивидуальная, на этой ступени развития человеческих обществ. Итак, в историческом преемстве это будет только стадия развития личности, притом низшая; а в ее социальной функции эта союзная личность составит только средство для цели, только орудие в руках членов союза для целей, которые себе ставят эти члены. В этом тесном смысле мы вправе допустить уподобление
этого явления тому различию лиц, которое дает классическое право,
противополагая personae sui и alieni juris.
Чрезвычайное оживление немецкой юриспруденции в вопросах союзного права вызвало в недавнее время образование еще новейшего типа союзов, который, кажется, есть действительно вполне оригинальный для современного союзного права. Это так называемая Gesellschaft (а не Genossenschaft) mit beschrankter Haftung, юридическая формула которого выработана законом 20 апреля 1892 года. Это некоторая специфическая комбинация конструктивных элементов других союзных форм, приноровленная к известным практическим целям, для коих существующие формы не вполне подходят, и тоже одаренная обособленной от сочленов союзной правоспособностью. Она вполне заслуживает особого изучения и с первого своего появления возбудила чувство гордости в кружках ее изобретателей и недоверия в людях старого опыта, каковы особенно Бэр и Гольдшмит. Специально она нас здесь не интересует. Мы видим
вней только свидетельство большого оживления в этой области юридического творчества у немцев и обращаем на это оживление самое серьезное внимание, как на признак времени и на особое свойство современных экономических предприятий.
Есть случаи в промышленной жизни, где ни акционерная компания, ни полное товарищество не дают настоящей конструкции для выражения особого характера потребностей и интересов предпринимателей. Требуется установить или поддержать юридическую связь лиц, заинтересованных в одном предприятии, для коего, однако, не нужно вовсе такой сложной организации, как
вакционерной компании. Дело, допустим, идет о новом изобретении, которое возможно пустить в ход всего лучше с помощью некоторого коллективного капитала, который образуется из взносов небольшого круга соучастников. Акционерная компания сложна. Надо приблизить строение к полному товариществу. Но полное товарищество требует солидарной ответственности круга товарищей без ограничения известной суммой. Здесь сумма должна быть ограничена. Итак, мы берем простоту строения по образцу полного товарищества; но вместе с этим мы придаем ему характер союза капиталов, а не лиц (societe de capitaux, а не de personnes; основной капитал должен быть не менее 20 тыс. марок), с соучастием небольшого круга товарищей определенными, довольно высокими (ставка не ниже 500 марок), но все же ограниченных размеров вкладами (§ 5). В то же время мы затрудняем передачу прав соучастия приблизительно так, как в Erwerbs u. Wirthschaftsgenossenschaften, не выдавая никаких акций, но допуская, однако, наследование и деление долей (§ 15-17). А для того, чтоб товарищество оперировало как отдельная личность, допускало некоторую смену участников и изменения, т.е. повышение, понижение размеров долей и дополнительные взносы (§ 26), мы требуем его регистрации, с указанием содержания товарищеского договора и состава товарищей (§ 7); для тех же случаев, когда деятельность товарищества составляют банковые операции, - сверх того публикации баланса (42).
Удобное применение эта форма находит во многих случаях, кроме указанного выше, в особенности, напр., для продолжения коллективного
соучастия сонаследников в обширном фабричном предприятии; то же самое еще для образования товарищества по предприятию свеклосахарному), когда в нем имеет участвовать некоторый круг производителей сырья; то же, наконец, для перехода из формы акционерного предприятия в меньшее по размерам дело, где не требуется ни быстрого обмена соучастников, ни привлечения кредита (§ 78 и 79). Вот главнейшие функции, к коим указанная форма товарищества с ограниченной ответственностью есть наиболее подходящая*(336).
Мы этим заключаем наш обзор опытов построения союзной правоспособности у немцев, в особенности в самом характерном для этого учения пункте, в вопросе о юридических отношениях союза, обособленно-личных для союза и сочленов, или только договорно-обязательственных (см. с. 418). Мы посвятили этому пункту учения сравнительно много внимания, ибо в нем, по нашему мнению, сосредоточивается главнейший интерес всего учения и все его трудности. Обозревая выше, возможно сжато, исторические данные для строения отличных от латинского права союзных форм нового типа и их теперешнего вида во Франции и Германии, мы имели в виду дать положительный и хорошо разработанный материал для поверки существующих ныне попыток создать новое учение о корпорации, имеющее вытеснить латинскую догму и заменить ее довольно шумно провозглашаемыми конструкциями немецкого мастерства.
Натурально, все эти штудии важны для нас не в мере их значения для науки западной, а в мере их пригодности или применимости к целям отечественной юриспруденции. Идя этим путем сопоставлений исторических и догматических, мы вовсе не удаляемся, а быстро подходим к нашей ближайшей цели, ибо явления союзной жизни, прошлой и современной, на Западе и у нас имеют очень много точек прикосновения. Отчасти мы указывали на это выше. В целом мы возвратимся к этой проблеме в конце этого учения.
Для заключения всего учения о юридическом лице нам остается поверить учение германистов о дееспособности юридического лица, особенно о его деликтоспособности, и о его прекращении. Но мы находим возможным уже здесь, исчерпав главный пункт конструкции, поставить вопрос, в самом ли деле та разработка, обильная, правда, новых союзных форм, которую мы видели выше, пригодна для полного переворота в учении о правоспособности коллективных единиц, в особенности для вытеснения и замены латинских конструкций, латинской universitas, латинской корпорации, к чему направляют свои усилия писатели германистского лагеря?
Нам думается, что ответ на этот вопрос есть готовый уже здесь, ввиду сделанных нами разъяснений по главному пункту союзных конструкций. Разобранные нами специфические формы с неполным обособлением союзной личности от состава членов составляют явление, несомненно крайне характерное в истории социального и экономического развития новоевропейских обществ. Мы думаем, что нельзя достаточно высоко оценить значение этого явления для интересов современного общежития. Заслуги современной западной, не одной немецкой, юриспруденции, в сохранении и дальнейшей разработке этих форм, не подлежат ни малейшему сомнению... Но на этом, кажется, нам и надо остановиться, не пускаясь дальше в сравнения этих явлений
с всемирно историческими заслугами латинского юридического гения в этой же области. Как бы мы ни ставили высоко свое творчество в этой области, все же оно отвечает лишь некоторым нашим потребностям, специфическим, задачам локальным, целям условной необходимости, преходящим, временным. Таковы в особенности конструкции смешанного типа, формы, приноровленные для надобностей людей известного социального уровня. Они, бесспорно, необходимы и не заменимы ничем. Но пригодны ли они для того, чтоб вытеснять иные, формально законченные, строго выдержанные типы союзно-личного обособления, станет ли их, чтобы заместить собой все? Вот в этом вопрос! И на него мы отвечаем безусловным отрицанием...
Чтоб выразить нашу мысль возможно рельефно, мы прибегнем к сравнению. Все эти новые союзные формы, специфические, локальные, применительные к отдельным нуждам и целям, составляют в процессе современного цивильного обмена, в достижении разнообразнейших общежительных целей нашего времени то же, что в задачах сообщения дают нам так называемые подъездные пути... Что может заменить их для ближайших местных интересов, с одной стороны, и для обогащения всего обмена, с другой? Конечно, ничто... Но совершенно так же все эти пути, вся сеть их и вся система теряет всякий смысл, если мы подумаем не разрабатывать их только в их целях,
азаменять ими магистральные линии сообщения.
§35. III. Дееспособность юридического лица. - Формализм воли в строении
юридической сделки. - Выход из трудностей в классическую эпоху. - Способность к деликту. - Савиньи. - Видоизменения в понятии вменения. - Отсутствие внутреннего критерия виновности. - Результаты в современных системах. - Ответственность союзов. - Конструкция Гирке. - Немецкий кодекс. - IV. Прекращение юридического лица. - Судьба его имущества
Мы искали выше аргументировать формальный характер образования понятия цивильной личности. Мы остаемся в той же области юридического формализма, когда установляем признаки ее гражданской дееспособности. Не только там, где дееспособный субъект есть коллегия, союз, но и в тех случаях, где дееспособным является сам человек, мы имеем в том, что называется деянием в цивильном смысле, точнее, сделкой, negotium juris, в развитых системах гражданского права, такое обилие чисто формальных элементов построения, что ими нередко совершенно заслоняются психические процессы, лежащие в основе деяния. Весь состав понятия юридической сделки может, таким образом, представить собой одну юридическую сущность, до крайности удаленную от того, что мы называем движением или обнаружением воли в смысле психического явления.
Здесь не у места исчерпывать характерные для понятия юридического деяния черты, о чем мы будем иметь случай говорить в специальном учении о юридической сделке впоследствии; однако различение существенных для всякой юридической операции свойств формализма ее состава, в отличие от простого, природного побуждения воли, нам крайне важно иметь в виду уже здесь.
Остановим наше внимание на следующих чертах. Мы не принимаем наличности деяния в тех случаях, где, согласно нашим формальным реквизитам, нет воли, нет надлежащей рассудительности, judicium et intellectus, хотя способность воли и суждения, с психической точки зрения, лежит вне всяких сомнений. Таковы, напр., лица, у коих хотя бы весьма немного не хватало до возраста совершеннолетия, когда эти лица хотят совершить обязывающую их сделку или выразить свою последнюю волю. Мы не даем юридического признания актам воли вполне явным и бесспорно доказанным, если при их совершении не соучаствовали обрядные свидетели*(337), публичные органы. С другой стороны, и прямо наоборот, мы даем всю силу волеизъявлению, в коем отсутствуют самые необходимые, для природного психического процесса, элементы состава сделки, основание, цель (causa) определившейся воли лица. Мы допускаем всю силу оторванного от этого натурального состава актов воли волеизъявления, непонятного с психической точки зрения, одностороннего, и, тем не менее, в области права вполне эффективного, если только формальная сторона волеизъявления не нарушает границ правоспособности данного субъекта. Такова латинская стипуляция, таков современный вексель. Обязываюсь, уплачиваю и не квалифицирую этого акта ни как дарение, ни как каузальную сделку, разрешающую долг или обосновывающую обязательство. Наконец, и там, где не только может и должен быть мотив и цель волеизъявления, но где он прямо выражен, но выражен ошибочно, мы допускаем силу юридической сделки, отбрасывая эти ошибочные моменты волеизъявления и укрепляем эффект передачи права собственности без всяких внутренних оснований, по одной силе формального акта традиции, чтобы последующим процессом, обходным путем устранить материально несправедливые последствия этого формализма (L. 36 D. de а. г. d. 41. 1); то же ныне в актах вотчинной записи для так называемого бесповоротного укрепления недвижимости за приобретателем. Наконец, силу внешнего акта волеизъявления мы ограждаем, насколько это необходимо, и в случаях несомненного принуждения, прямо вопреки отсутствию подлинной свободной воли, по соображениям, необъяснимым вне условий юридического формализма, quia quamvis, si liberum esset, noluissem, tamen coactus volui (L. 21 § 5 D. quod. met. с 4,2).
Где же возможно демонстрировать больше загадочного, скрытого, таинственного, как не в этих явлениях воли, отрешенной ото всех ее материальных основ, будто в самом деле бесплотной, неземной! И между тем, все эти юридические операции происходят вовсе не над фантомами или привидениями, каких хотят германисты видеть в конструкции юридического лица, а на подлинных, кровных физических лицах, с которыми германисты мирятся совершенно охотно!
Расчет в указанных нами операциях, очевидно, сделан не на те или другие лица, а на любых, часто безыменно, вполне так сказать, нелицеприятно, чисто формальным методом, в видах возможно верного, надежного, постоянного цивильного обмена, совершенно независимо от свойства субъектов, их живых особенностей, их личных потребностей и привычек, локальных, иногда даже национальных, прямо в целях универсального обмена, для всего культурного
мира. В интересах самого широкого общения людей, а не для первобытных потребностей розного существования. В этом разгадка специфического, непонятного сразу строения абстрактных, формальных, кажущихся столь мало натуральными юридических форм и обрядов волеизъявления.
Совершенно так же, как в понятии личности в смысле правоспособности, так же в личности со стороны ее дееспособности построения наши заключают в себе массу элементов чистого юридического формализма.
Мы делаем только шаг дальше все в той же области юридического формализма, когда конструируем понятие гражданской дееспособности коллективных единиц, когда присваиваем способность оперировать в сфере гражданских правоотношений на себя, на свое имя, союзам, лицам юридическим. Все свойства и все приемы этой конструкции настолько же важны, насколько трудны и контроверзны, и мы постараемся сколь можно сжато здесь же их формулировать.
На вопрос, есть ли воля у союзов, как она есть у отдельного человека, ответы юристов разных систем права и разных эпох юриспруденции не только неодинаковы, но и не близки один к другому.
Юристы-классики*(338) и за ними масса писателей всех времен и народов отвечают на этот вопрос безусловным отрицанием, не различая ни общих норм, ни каких-либо отклонений в разное время и в разных системах.
Затем, в этой группе учителей, идет ряд расчлененных вопросов из той области проблем, которые более или менее тесно связаны с этим так сказать преюдициальным для них вопросом о воле юридического лица. Могут ли союзы владеть? Юлий Павел отвечает: municipes per se nihil possidere possunt, quia universi consentire non possunt... Действителен ли заем, сделанный союзом?
Ульпиан думает - сам по себе нет, ибо должают только те, qui contraxerurit, non civitas, стало быть, в данном случае, должниками имеют стать те, кто действовал именем союза, кто занял деньги. Итак, можно поставить ряд вопросов, и везде, силой простой последовательности, получится один итог: нет воли, нет дееспособности, нет сделки, нет права, нет ответственности... Но тогда для какой же цели созданы юридические лица? Есть ли подобное этому явлению другое в юридическом быту, где тоже были бы права, и у их субъекта не было бы дееспособности, направленной к их осуществлению, к роли верителя, должника, истца, ответчика? Некоторое подобие этому явлению дают нам дети, умалишенные, ибо у них тоже нет своей воли. Но для людей это состояние есть или преходящее, или случайное. Для союзов отсутствие своей воли и всех консеквенций, истекающих отсюда для их гражданского состояния, остается неизменным навсегда. Какой же отсюда выход? В классической системе он есть совершенно простой, и латинские юрисконсульты не требовали ничего лучшего. Корпорация не имеет своей воли, но ей может принадлежать волеспособное существо, у коего все его человеческие способности должны, в юридическом смысле, служить средством для чужих целей, для целей его господина, кто бы он ни был, отдельный человек или коллегия, imiversitas, corpus. Если коллегия не владеет per se, зато она дееспособна per servum; раб есть постоянный орган ее интересов в вопросах владения, в задачах завладения, в процессе узукапионном, для совершения манципационного обряда и стипуляции*(339).
Сверх того, если корпорация не может сама себя обязывать, то деньги, занятые для нее через посредство людей, входящих в ее состав, все же становятся ее деньгами, и корпорация не актом их воли, а через вещь, re, становится в положение должника... Раз есть искомый эффект налицо, как вопрос, чем он вызван, не устраняет в практике достоинства результата. Понемногу латинская мысль стала свыкаться с представлением дееспособности союзной, развивающейся независимо от отсутствия своей естественной воли. Каким бы орудием ни достигалось восполнение недостатка натуральной воли у союза, средство стали рассматривать как формально безупречное, если только оно вело к достоверному, постоянному, надежному имущественному обмену в кругу лиц, физических или юридических, признаваемых цивильно-правоспособными. Нужды нет, что волеизъявления перестали совершаться per servum только, или только re, а совершаются уже per liberam personam. Необходимо одно, чтоб эти свободные лица входили в состав союза так, как входят в состав целого его части, еще вернее - создающие это целое атомы (см. выше текст Алфена).
Тогда эти волеспособные члены образуют не просто представительство союза, не извне привходящую волеспособностъ, а из его же состава образованное орудие, помощью коего союз достигает всех своих цивильных целей. Если между сочленами нет единства мнений, выход диктует та же мерка формального определения общей воли, какую мы встречаем в массе случаев, где нужно определение превосходства одного перед другим, превосходство возраста, количества истекшего времени, превосходства численного. Отсюда -
если нет единства воли сочленов, тогда refertur ad universos quod publice fit per majorem partem (L. 160. §. D. deR. I.).
Но, идя так ходко по пути устранения в отдельных практических случаях всех неудобств недостатка естественной волеспособности у юридического лица, не должна ли была классическая юриспруденция прийти в результате к полному устранению этого недостатка и к признанию у союза в принципе той же воли, какая есть у людей?
Тогда должен был сам собой возникнуть вопрос, где же предел этой дееспособности? Не способна ли корпорация и к злой воле, к delict'y. И этот вопрос возникал действительно. Ульпиан свидетельствует нам, что практики уже и в ту пору спрашивали, не следует ли союзу вменять dolus его членов или органов его управления? Если бы на этот вопрос последовал утвердительный ответ, то, нет сомнения, дееспособность цивильная юридического лица совершенно сравнялась бы с его волеспособностью. Но ответ был прямо противоположный. Как бы далеко ни шло развитие цивильной дееспособности союза, классическая юриспруденция в принципе всегда отвергала в нем отдельную от членов волеспособность, на которой возможно основать вменение союзу, а не людям, его образующим. Ульпиан действительно без колебания говорит нам, что корпорация обязана возместить все, что к ней пришло вследствие обманных действий ее управителей, но ответственность за dolus падает всегда и безраздельно на членов, а не на муниципию. Такова латинская конструкция союзной дееспособности, возмещающая недостаток отдельной волеспособности союза формальной переработкой волеизъявлений членов союза в деянии самой корпорации в узких и точных пределах потребностей