учебный год 2023 / Жуков. Государство. Право. Власть (текст распознан)

Розанов показывает себя также как неплохой военный тактик: «Если Англия в наступающем конфликте не уничтожит только что отстроенного великолепного флота Германии, но пока все-таки слабейшего, нежели английский флот, то через два или три года германский флот перевезет в Англию сухопутную германскую ар­ мию для завоевания Англии. Когда, года четыре тому назад, в Пе­ тербург и Москву приезжала английская миссия из первых лордов страны и епископов, - смысл этого посещения не был нисколько темен ни для России, ни для Англии. Ни славянство и Россия, ни Франция, ни сама Германия не положили так много из своей будущности “в залог” при начинающемся чудовищном “метании карт”, как именно Англия. Если другие положили “нечто” и даже “много” в игру, то Англия в ней “заложена вся”. Воображать, что этого не знают и не видят на берегах Темзы, - могут только при­ творяющиеся или дети. И только такие могут говорить, как теперь говорят со смущением многие в Петербурге, о каком-то “нейтрали­ тете Англии”»*.

Но все-таки главное для Розанова не военно-тактический, не военно-политический и даже не социологический аспект войны, а культурно-цивилизационный, биологическо-расовый. Розанов оценивает начавшуюся войну как борьбу двух рас, двух культур: славянской и германской: «Это будет великая расовая и культур­ ная борьба. Это будет именно - не война, а борьба»**. «Напор гер­ манских племен на славянские - завершился: Германская империя объявила войну Российской империи. Исполин пошел на исполина. За нашей спиной - все славянство, которое мы защищаем грудью. Пруссия ведет за собой всех немцев - и ведет их к разгрому не одной России, но всего славянства. Это - не просто война; не политиче­ ская война. Это борьба миров между собой. Да не будет малодуш­ ного между нами. Сейчас одна мысль: об единстве, крепости духа, твердом стоянии перед врагом. Будем все как один человек, будем как в войну 12-го года. Это - вторая “отечественная” война, это - за­ щита самых основ нашего отечества. Забывшаяся Германия видит, и всегда видела, главное ограничение своего могущества и необуздан­ ных притязаний в могуществе России и силе духа ее армии. Гер­ мания повторила в объявлении войны России тот жест, какой сде­ лала Австрия в отношении Сербии перед войной. Что это значит? Не хотела ли Германия выразить этим, что она смотрит на Россию и уважает Россию не более и не иначе, чем Австрия - маленький славянский народ? Ближайшие недели и месяцы покажут, так ли всепобедителен немец, как он представляется самому себе. Мужай­ ся, русский народ! В великий час ты стоишь грудью за весь сонм славянских народов, - измученных, задавленных и частью стертых

*Розанов В. В. Последние листья. С. 264-265.

**Там же. С. 266.

280

с лица земли тевтонским натиском, который длится уже века. Если бы была прорвана теперь “русская плотина”, немецкие воды смыли бы только что освобожденные русской кровью народы Балканского полуострова...»*.

В своей защите славянских интересов Розанов порой напоми­ нает искусного демагога, стремящегося поднять градус национали­ стического угара: «Второй центр напряжения электричества - это все нагнетаемая и нагнетаемая на славянство тоска обид и униже­ ний от немцев и от мадьяр, в данном пункте опирающихся на нем­ цев. Прусская провинция “Померания” - это старое славянское “Поморье”. Славянское название немецкой провинции происходит от того, что когда-то была она населена славянским племенем, от которого не сохранилось ни языка, ни веры - ничего. Все славяне были совершенно онемечены, т.е. изглажены в лице и языке своем. Также немецкая река “Эльба” - есть великая река “Лаба” славян. Самая середина Пруссии лежит на славянских костях, как равно прекраснейшая провинция Австрии Богемия, - есть окатоличен­ ная, разбитая и униженная славянская Чехия с великим своим священником Иоанном Гусом, которого живого сожгли на костре. И во всю историческую судьбу свою Австрия, подталкиваемая Германиею, мучила и издевалась над славянством и православною церковью. То, что она так жадно и ненавидяще бросилась сейчас на Сербию, - собственно давно знакомый миру аппетит старой Волчицы. Она всегда питалась славянской кровью и славянской верою»**.

В то же время Розанов справедливо оценивает идеологическую подкладку захватнической войны со стороны Германии: «Немцы, которые всегда любили подводить философию под срои грубые и хищные аппетиты, - сочинили даже целую теорию о полной не­ пригодности всего славянского племени, в том числе и русских, к образованию и культуре. Устами теперешнего императора своего и великого Бисмарка, они высказывали мысль, что славяне слишком мягки и женственны и не умеют и не могут быть самостоятельны; но что в слиянии с мужественным тевтонским племенем они мо­ гут дать превосходную помесь, способную к культуре и политике. Это значит, что славяне могут быть отличными рабами немцев, и их ученые даже производят имя “славян” от латинского слова “sclavi”, “рабы”. “Прирожденно-рабская нация”, русские и славяне могли бы превосходно быть батраками у их дворян, нести солдатчину под “прусским лейтенантом”, которым так восхищался Бисмарк, - и вообще продолжать роль полабских славян возле рыцарственной и философствующей тевтонской расы... И вот ныне поднялся этот “бесхарактерный” и “женственный” русский мужик, чтобы показать

*Розанов В. В. Последние листья. С. 256-257.

**Там же. С. 265.

281

соседям, что не такая уж он “баба”, как рассчитывает его сиятель­ ство, прусский юнкер»*.

Настроение Розанова от начала Первой мировой войны и на всем ее протяжении заметно меняется. Поначалу он - оптимист, подбадривающий себя и других и находящий много ценного в на­ ступившей войне: «Есть что-то спасительное в этой войне, подняв­ шей мужчин и женщин, взрослых и детей... Поднявшей и кинувшей всех - в единство... Последствий ее, действия ее - нельзя обозреть; во всем объеме оно скажется через десяток лет. Мы было закисли в разговорах, в рассуждениях, и в обычном оттенке их - в раздражи­ тельных спорах. Превосходная сторона войны заключается в том, что она в сердцевине своей есть страшная до страдальчества рабо­ та и вокруг себя на необозримом пространстве вызывает тоже дея­ тельный труд, безостановочный ни на одну минуту. На всю страну пахнуло реальным, свежим воздухом. Многие явления, терпимые в мирное время и в которых душа невольно загнивала, - стали не­ мыслимы. Например, сплетни. Ни злословию, ни кутежу, ни мелко­ му “ничегонеделанью” - нет места, некуда упасть»**. От грядущей войны у него захватывает дух: «Что-то неописуемое делается везде, что-то неописуемое чувствуется в себе и вокруг... Какой прилив мо­ лодости. На улицах народ моложе стал, в поездах - моложе... Все за­ быто, все отброшено, кроме единого помысла о надвинувшейся поч­ ти внезапно войне... В Петербурге ночью - то особенное движение и то особенное настроение, разговоры, тон, - то самое выражение лиц, какое мы все и по всем русским городам знаем в Пасхальную ночь. Ведь и Пасху мы называем “красною”; христосуемся красным яичком, окрашенным в этот именно цвет по символу искупительной крови... Дрожит напряжением русская грудь и готовится вступить в пасхальную “красную” годину исторических судеб своих, дабы под­ вигом и неизбежною кровью искупить спасение тех остатков брат­ ских народов, одна половина которых лежит мертвыми костями под тевтонским и мадьярским племенем, а за другую, еще живую поло­ вину наших братьев, теперь пойдет последний спор и окончательная борьба».

Розанов хочет верить в свой народ, в его способность победить врага: «В русском народе - глубоко историческое чувство. Он со­ знает громаду свою, мощь свою, он знает, что мощь и громада эта “не напрасно лежат у Бога”. И знает также, что множество народов смо­ трят на эту громаду: одни - с ревнованием, ненавистью и опасением, другие - с надеждою, как на покров и щит свой»***. Для Розанова начавшаяся война - историческая возможность возрождения Рос­ сии на основе изживания губительной подражательности и разви­

*Розанов В. В. Последние листья. С. 265-266.

**Там же. С. 322-323.

***Там же. С. 255.

282

тия национальных ценностей. В этой связи он одобряет переимено­ вание Петербурга: «Государь повелел именоваться нашей столице “Петроградом”. Внешность, названия, одежды, как нам объяснял с кафедры историк Серг. Мих. Соловьев, - не пустяки. Они знаме­ нуют поворот духа, это есть знамя движения, которое собирает и объединяет около себя людей. Взяв немецкое имя для столицы, им устроенной, Великий Петр сказал ясно, чего он хочет, как он думает. Мы два века шли по этой думе, по этому “хочу” - и пришли спер­ ва к его “реформам”, к благополучным войнам, и вообще ко многим успехам политики и гражданственности; но одновременно пришли и к построению целого миросозерцания “западничества”, отврати­ тельное и неотвратимое дитя коего есть маленький уродец - “ниги­ лизм”. Все стало мелеть и мелеть - и государственность, и политика; ибо какие же строители царства суть нигилисты? Они и на своих ногах не стоят - пьяны без алкоголя. Могучее “хочу” Государя в от­ ношении наименования столицы указует нам другие родники бы­ тия: славянский мир и все те нравственные и политические начала, какие указывали славянофилы. Итак, заря новой войны - не только племенная война с германским миром, а и культурное возрождение на исконных русских началах»*.

По мере увязания России в войне, ее растущих военных неудач оценки Розанова меняются. Он не просто критикует русскую армию или военное руководство, Розанов как типичная русская кликуша занимается самоедством в своем стремлении доказать слабость и болезненность всего русского: «Все русское неловко и все русские неловки - вот в чем дело. Гораздо раньше этой войны (1914 г.) я наблюдал “на открытых сценах” летних театров, “на трапециях”, когда “играют ножами и шарами”, кидают тарелки и “курят труб­ ку 3-х саженной длины, причем исходит музыка” (видал на Бассейной - удивительно), то, до чего “если немец” - занимательно, а если русский - то аляповато, безвкусно и неинтересно. Тоже пытал­ ся читать “Приключения русского сыщика Питулина” - николько не интересно. Просто, нет интереса, занимательности, волшебства, (тоже - Лосский около Бергсона, де-Роберти около Милля и Льюи­ са). И всегда прикидывал к будущей войне, к аптечному промыс­ лу, к “захвату вообще России” немцами и инородцами. У нас нет первичной ловкости рук, поворотливости корпуса тела и нет около этого мелкой и важной придумчивости, хитрости, сообразительно­ сти. Началась война, и как я угадал: мы шатаемся, подражаем и нет уверенности ни в одном шаге»**. «Счастье Германии было выковано в несчастьи ее (Наполеон) (“дробя стекло, кует булат”), а несчастье России (17 губерний занято немцами) было выковано в беспример­ ном и незаслуженном счастьи. “Крах” давно поджидает Россию.

*Розанов В. В. Последние листья. С. 280.

**Там же. С. 82.

283

И патриотизм Струве не спасет ее. Не Россия побеждала при Минихе, и именно и только побеждал Миних: грубый, здравомысленный, жесткий немец. И не “русские” перешли через Альпы; а их пере­ шел - перелетел ангел Суворова. Он - гений и случай. Россия же была всегда темна, несчастна, ничему решительно не научена и внутренно всячески слаба. Она два века шла и преуспевала “на фу-фу”. Как Лазарь. И только то и было хорошо, что поэты “пели”. А “пели” они действительно хорошо»*. И, наконец, вывод: «Россия - баба»**, «Россия будет раздавлена Германиею физически, после того как она была раздавлена ею духовно. Россия (и славяне) - действительно слабая страна. Слабо рождена, слабо и крещена. Наша судьба - по­ болеть и умереть»***.

В таком огульном очернительстве просматривается, так сказать, патриотизм навыворот, отчаяние русского патриота, каким, конеч­ но, был Розанов. Несмотря на отчаяние, он пытается понять при­ чины поражения России, которые ему видятся в подражательно­ сти культуры образованного класса: «Вся печаль и страда с 1914 г. ведь основывается на том, что Германия кинулась на Россию, как оригинал на своих подражателей, с естественным неуважением к этим своим подражателям, которые “200 лет учились и не выучи­ лись”. Но “подражательная Россия” оканчивается в эту войну. “Подражательность” есть вообще негодность; “подражательность” есть вообще бездарность. На 200 лет Россия втянулась в косную, бессильную, немощную подражательность Европе, сперва вообще, а с XIX в. - по преимуществу в германскую подражательность, плоды коей мы пожинаем сейчас». Война «поистине грянула на нас неподготовленных. Мы, как недокормленная и отощавшая на­ ция, вступила в борьбу с упитанною на наших хлебах Германией. Да не повторится же и не продолжится же это впредь! На свои ноги становитесь, на свои ноги! В работе, но прежде всего в мыс­ ли, в характере, в достоинстве». Другая причина слабости России в Первой мировой войне - влияние либеральной и революцион­ ной интеллигенции: «И вот напрашивается страшный вопрос: вся “левая” (сторона) русской журналистики, русских газет не были ли относительно германизированы “43 года”, хотя (в демократи­ ческих слоях) и не читали по-немецки. Все эти “князья Крапоткины”, все эти Плехановы, Лавровы-Миртовы (“совершенный Добчинский”, по замечанию Никитенко в “Дневнике”), все эти теперешние Проперы, Кугели, Гессены - бьющие 43 года на гниль России, на разложение России - не соработали ли Германии в лице ее работы “всей страны, в лице ее духовной и научной деятельности” (ген. Поливанов). Ах, кошельки русских литераторов решительно

*Розанов В. В. Последние листья. С. 118-119.

**Там же. С. 99.

***Там же. С. 247.

284

нужно пересмотреть»*. Наряду с патриотизмом Розанов демон­ стрирует и общечеловеческий гуманизм в оценке войны, некоторые его высказывания проникнуты болью за человека: «Ах, Европа, Ев­ ропа, ах, дорогая Европа: если бы ты переменила дыхание с этою ужасною войною и оплакала многое в себе, о чем давно не плачешь, но что поистине достойно слез! Эта проклятая каннибальская война рвет, как дикарь кружево, великие святые веры, поднятые руками веков, - руками, и верою, и пламенем»**.

Февральская революция. В. В. Розанов встретил Февральскую революцию со страхом, растерянностью и сомнениями. Преобла­ дающий мотив в оценке этой революции - боль за утерянную мо­ нархию, с которой он привык связывать все формы русского быта, историческую судьбу России и свою собственную судьбу: «Сижу и плачу, сижу и плачу как о совершенно ненужном и о всем мною на­ писанном (классифицирую отзывы - по годам - печать обо мне). Никогда я не думал, что Государь так нужен для меня: но вот его нет - и для меня как нет России. Совершенно нет, и для меня в мечте не нужно всей моей литературной деятельности. Просто я не хочу, чтобы она была. Я не хочу ее для республики, а для царя, царицы, царевича, царевен. Никогда я не думал, чтобы “без царя был нужен и народ”: но вот для меня вполне не нужен и народ. Без царя я не могу жить. Посему я думаю, что царь непременно вернется, что без царя не выживет Россия, задохнется. И даже - не нужно, чтобы она была без царя. Эта моя мысль 23-28 сентября (не помню числа), да будет она истиною и священной»***.

Писатель был поражен неожиданностью и стремительностью февральских событий, сравнивая их с обвалом: «Поистине, “обвал”: как точно само заглавие. И всего - пять-шесть дней. Без громов, без артиллерии, без битвы! А что перед этим “обвалом” великая Северная война, тянувшаяся двадцать лет при Петре Великом, - и Отечественная война с ее последствиями, и Севастопольская война с ее тоже последствиями, и - теперешняя борьба с Германией, кото­ рой пылает вся Европа, даже весь мир. Для России ее теперешнее потрясение превосходит все вероятное и невероятное»****. «А все началось уличными мелочами. Но, поистине, в столице все важно. Столица - мозг страны, ее сердце и душа. “Если тут маленькая за­ купорка сосуда - весь организм может погибнуть”. Можно сказать, безопаснее восстание всего Кавказа, как были безопаснее бунты Польши в 1830 г. и в 1863 г., нежели вот “беспорядки на Невском и на Выборгской”. Бунтовала Польша - монархия даже не шелохну­ лась. Но вдруг стало недоставать хлеба в Петрограде: образовались

*Розанов В. В. Мимолетное. С. 338, 246.

**Розанов В. В. Последние листья. С. 315.

***Там же. С. 251.

****Розанов В. В. Мимолетное. С. 362-363.

285

“хвосты около хлебных лавок”. И из “хвостов” первоначально и пер­ вообразно - полетел “весь образ правления к черту”. С министер­ ствами, министрами, с главнокомандующими, с самим царем - все полетело прахом. И полетело так легко-легко. Легкость-то полета, нетрудность напряжения - и вскружила всем головы. Это более все­ го всех поразило»*. «Самое разительное и показующее все дело, всю суть его, самую сутеньку - заключается в том, что “ничего, в сущ­ ности, не произошло”. “Но все - рассыпалось”. Что такое соверши­ лось для падения Царства? Буквально, - оно пало в буддень. Шла какая-то “середа”, ничем не отличаясь от других. Ни - воскресенья, ни - субботы, ни хотя бы мусульманской пятницы. Буквально, Бог плюнул и задул свечку. Не хватало провизии, и около лавочек об­ разовались хвосты. Да, была оппозиция. Да, царь капризничал. Но когда же на Руси “хватало” чего-нибудь без труда еврея и без труда немца? когда же у нас не было оппозиции? и когда царь не каприз­ ничал? О, тоскливая пятница или понедельник, вторник... Можно же умереть так тоскливо, вонюче, скверно. - “Актер, ты бы хоть жест какой сделал. Ведь ты всегда был с готовностью на Гамлета”. “Пом­ нишь свои фразы? А то даже Леонид Андреев ничего не выплюнул. Полная проза”. Да, уж если что “скучное дело”, то это - “падение Руси”. Задуло свечку. Да это и не Бог, а ... шла пьяная баба, спотык­ нулась и растянулась. Глупо. Мерзко. “Ты нам трагедий не играй, а подавай водевиль”»**.

Розанов выделяет две основные причины Февральской ре­ волюции: бюрократия и революционное движение: «Эта мышка, грызшая нашу монархию, изгрызшая весь смысл ее - была бюро­ кратия. “Старое, затхлое чиновничество”. Которое ничего не умело делать и всем мешало делать. Само не жило и всем мешало жить. Тухлятина. Протухла. И увлекла в падение свое и монархию». «Собственно, за XIX век, со времен декабристов, Россия была вся революционна, литература была вся революционна. Русские были самые чистые социалисты-энтузиасты. И конечно “падала монар­ хия” весь этот век, и только в феврале “это кончилось”»***. В фев­ ральском «обвале» виноваты, по Розанову, все: дворянство, цер­ ковь, армия, купечество, депутаты, весь народ в целом, но только не царь: «И вот рушилось все, разом, царство и церковь. Попам, лишь непонятно, что церковь разбилась еще ужаснее, чем царство. Царь выше духовенства. Он не ломался, не лгал. Но, видя, что на­ род и солдатчина так ужасно отреклись от него, так предали (ради гнусной распутинской истории), и тоже - дворянство (Родзянко), как и всегда фальшивое “представительство”, и тоже - и “господа купцы”, - написал просто, что, в сущности он отрекается от такого

*Розанов В. В. Мимолетное. С. 363.

**Там же. С. 418.

***Там же. С. 363, 370.

286

подлого народа. И стал (в Царском) колоть лед. Это разумно, пре­ красно и полномочно»*.

Будучи дилетантом в политике, Розанов тем не менее в услови­ ях сложившегося двоевластия сразу и точно угадывает близкую для него власть, которой он может поверить и довериться: «Россия при­ сягнула в повиновении Временному правительству, и присягнула сознательно ему, как составу людей, могущих по широкому своему образованию руководить государственным кораблем в столь бур­ ные дни и в таком угрожаемом от страшного врага положении. Ни­ кому даже на ум не приходит и здравому смыслу не может прийти на ум, чтобы Милюков, Гучков или Шингарев руководствовались в своих государственных соображениях какими-нибудь другими по­ буждениями, кроме одного: как спасти Россию и сохранить для нее то положение, какое она завоевала совершившимся переворотом...

И хочется всеми силами души сказать Временному правительству, что он имеет за собою не только русское уважение, но и русскую любовь и преданность. Оно спасло в февральские дни русский ко­ рабль от потопления старою властью. Примкнули именно к нему, из доверия к его образованию и общерусскому чувству»**.

Первые недели после Февральской революции вызывают у Розанова осторожный оптимизм: «Моя мысль заключается в той очевидности, что революция наша идет не только не неизменнее, но она идет гораздо чище и лучше, нежели шла целых шестьдесят лет теория революции»***. Вместе с тем опасения писателя растут в связи с возникновением и деятельностью Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, с возможным приходом к власти марксистов. Он хотя и чувствует угрозу и себе лично, и всему обра­ зованному классу России со стороны социалистов разных оттенков, но пытается отыскать в них что-то позитивное: «Оказалось совер­ шенно все не то и не так, как я предполагал и чего пугалась с само­ го же начала революции вся Россия. Это вовсе не “солдаты и ра­ бочие”, какая-то “охлократическая толпа”, пугающая прежде всего элементарностью политического и духовного развития, неумением не только что “управлять Россиею”, но и представить себе всю слож­ ность и всю громаду России. Это-то и внушало мысль: “Корабль со слепым у руля” Я сам помню свой трепет от 4 марта и дней десять: “Вы понимаете ли, - говорил я домашним, - буря, а у корабля со­ рвало руль, сломана машина. Что может быть, кроме самой немед­ ленной гибели?” Так я говорил, так определенно думал. А предмет думанья - вся Россия». Розанов надеется на трансформацию новой рабоче-солдатской власти, ее поглощение русской национальной традицией: «В марте (не скрою) я сам был болен. Аки в гробу. Да

*Розанов В. В. Мимолетное. С. 414.

**Там же. С. 357.

***Там же. С. 392.

287

еще лицом книзу: не хочу смотреть и видеть. Где же Русь, которую я любил. Тут все марксисты. Только из гроба щелочка, и стал я в ще­ лочку подглядывать: какие такие люди, и какой у них шаг, и какие лица... И увидел я: люди хорошие, бравые; лица, смелые, открытые, не затаенные не подлые. Стало сердце отлегать: как будто не очень скверно, как будто даже хорошо. Вылезаю из гроба, смотрю: все же живая Русь. Только будто помолодела и приосанилась. И подумал я: сплетется этот марксизм с старыми песенками, со старыми ска­ зочками. Сплетется он с «Голубиной (глубиной) книгой”, - ну и еще поглядим, что и как выживет и кто кого переживет»*.

Побывав на заседании Петроградского Совета рабочих и сол­ датских депутатов, Розанов записал: «Я перекрестился (внутренно): “слава Богу”. А потом одумался: да чего же я дивлюсь. Ведь это - государственный народ, ведь он работает историческую работу. Как же тут ждать легкомыслия. Этого, даже и теоретически рассуждая, невозможно ждать. Прежде “правительство заботилось о народе”: чего же ему было не запивать, не гулять и не забавничать. Теперь народ сам правит себя: как же ему не трезветь, как не держать всякое дело грозно, в страхе и ответственности. Думается, самый “контроль над Временным правительством” имеет этот филологи­ ческий смысл: “Мотри, не зевай. Держи ухо востро”. Но не имеет никакого подлого, фискального, прокурорского оттенка. Это было бы не по-республикански, во-первых, и уже слишком отвратитель­ но - не по-русски»**. В этом высказывании Розанова чувствуется какая-то театральность, желание подыграть «народной власти», как взрослый подыгрывает ребенку, чтобы его не обидеть. На са­ мом деле он боится этой новой рабоче-солдатской власти: «Я все себя слушал, проверял и спрашивал: “Уже не буржуа ли я?” Прав­ да, я получаю 10 000 р. в год; но ведь я же весь год, без отдыха и летом, тружусь? Тогда ведь ‘буржуа” все врачи, адвокаты - мно­ жество писателей, М. Горький, Л. Андреев, Амфитеатров, тогда “буржуа” Толстой; “буржуа” священники с богатыми приходами, редакторы всех газет и решительно все видные публицисты, жур­ налисты, ученые и проч. Если так, - то отвратительно заподозрено собственно все умственное и все очень трудолюбивое население страны, - и тогда это действительно тревога: потому что кому же хочется быть “в политическом подозрении со стороны политиче­ ской и гражданской благонадежности”»***.

И уже с лета 1917 г. Розанов четко осознает, что власть Сове­ тов ему глубоко враждебна, с ней необходимо решительно бороться: «После ночи анархии - два святых шага вперед. Один - решение низвергнуть власть и риск головой. Другой шаг - диктатура Вре-

*Розанов В. В. Мимолетное. С. 348, 356.

**Там же. С. 352-353.

***Там же. С. 351-352.

288

менного правительства. Вот что нужно было сделать. Моментально нужно было предупредить двоевластие или многовластие»*. «Во­ обще Петрограду естественно было выгуляться от переворота, и все ослепли, восторг переполнил душу. Это так чувствовалось, это не могло не чувствоваться. Но самому правительству нельзя было принимать участие в этом угаре, в этом упоении. Оно должно было стоять в стороне и работать, угрюмо работать. И прежде всего, лю­ тее всего - беречь власть. Не для себя, а для России. Отдавшись в диктатуру генерала Алексеева, оно могло уже все творить его име­ нем, оставив ему тоже продолжение ведения войны, но зато полу­ чив в свои руки (от него) железную гражданскую власть: железную власть суда, железную власть наказания. Самую диктатуру можно было ограничить всего двумя месяцами, т. е. и дать именно на этот срок, всего на шестьдесят дней марта и апреля»**.

4. Л.И. Петражицкий и Л. Шестов в оценке В.В. Розанова

Л.И. Петражицкий. Розанов был очень высокого мнения о Петражицком - выдающемся русском юристе. Петражицкий - член ЦК партии кадетов, депутат I Государственной Думы, и прежде всего в этом качестве интересует Розанова. Он хочет понять, каки­ ми качествами обладает человек, ставший одним из ярких лидеров либерального движения в России. Вот, например, как писатель ви­ дит Петражицкого на российском политическом фоне: «У правых и центра - образование, ум, общественное положение, ораторские таланты, богатство и влияние. У левых?.. Ну, ум есть, но еще, кроме этого, ничего! Сума за плечами или вроде этого. “Талантами” ум­ ственными они, во всяком случае, не превосходят “кадетов”. Срав­ нить только Петражицкого или Ковалевского с кем бы то ни было из левых: они все вместе, и с родителями, и с детьми, не прочитали столько, не знают только, сколько эти два»***.

Вот другая, развернутая, по большей части психологическая, ха­ рактеристика: «Всегда я считал физиологию матерью психологии: и из депутатов заметил еще только одного, которого нельзя не отли­ чить и не заметить в огромной толпе. Это проф. Петражицкий. Из­ умительно он схвачен фотографом и “вышедшим из экипажа и вхо­ дящим на крыльцо Думы”. Он, конечно, не знал, что его снимают: и вышло божественно натурально, между прочим, даже в выражении лица, сколько можно рассмотреть на таком малом рисунке. Но вооб­ ще никакого другого рисунка не нужно, всякий иной портрет будет хуже: Петражицкого надо брать именно в движении и торопливо­ сти. Зритель обратит внимание, что при большой уторопленности -

*Розанов В. В. Мимолетное. С. 397.

**Там же. С. 399.

***Розанов В. В. Когда начальство ушло... С. 155.

289