Глава 3. Подтверждение сделки в российском праве

Современное российское гражданское право содержало в себе отдельные положения, позволявшие подтверждать оспоримую сделку. В частности, п. 4 ст. 178 ГК предусматривает, что сделка не может быть признана недействительной как совершенной под влиянием заблуждения, если другая сторона выразит согласие на сохранение сделки на тех условиях, из представления о которых исходила сторона, действовавшая под влиянием заблуждения. В таком случае суд, отказывая в признании сделки недействительной, указывает в своем решении эти условия сделки.

Необходимость включения в текст закона общего правила о подтверждении оспоримых сделок впервые озвучена в Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации⁵⁴ (далее – Концепция), подготовленной на основании Указа Президента Российской Федерации от 18.07.2008 № 1108 «О совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации» в целях реформы гражданского законодательства.

Как было указано в п. 1 «Концепции, «действующее законодательство не предусматривает общих положений о возможности последующего подтверждения (одобрения) оспоримых сделок». Бегло указав на зарубежный опыт имплементации данного института в тексты кодексов, авторы Концепции приходят к выводу о том, что текущее российское законодательство не содержит подобного регулирования и образующийся пробел в правовом регулировании требует восполнения.

Результатом данной инициативы, стало включение Федеральным законом от 07.05.2013 № 100-ФЗ «О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела I части первой и статью 1153 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее – ФЗ 100-ФЗ) абз. 4 п. 2 ст. 166 ГК: "Сторона, из поведения которой явствует ее воля сохранить силу сделки, не вправе оспаривать сделку по основанию, о котором эта сторона знала или должна была знать при проявлении ее воли".

Буквальное толкование абз. 4 п. 2 ст. 166 ГК дает основания полагать, что данная норма применяется лишь в отношении оспоримых сделок»^55,56. Действие данной нормы применительно к ничтожным сделкам в принципе невозможно, так как она касается сделок, имеющих силу, тогда как ничтожные сделки не влекут юридических последствий, не имеют юридической силы с момента их совершения (кроме тех, что связаны с ее ничтожностью). Более того, как указывают некоторые исследователи, данная норма внесена в п. 2 ст.166 ГК, которая в систематике статьи относится непосредственно к оспоримым сделкам⁵⁷.

Казалось бы, возможность подтверждения оспоримых сделок в ходе реформы гражданского законодательства была расширена законодателем путем презюмирования сделок, нарушающих требования закона или иного правового акта (ст.168 ГК), оспоримыми⁵⁸. Исключение составляют сделки, нарушающие требования закона или иного правового акта и при этом посягающие на публичные интересы либо права и охраняемые законом интересы третьих лиц (п.2 ст.168 ГК), которые по общему правилу являются ничтожными, если из закона не следует, что такая сделка оспорима.

Однако в этом контексте встала проблема адекватного восприятия послереформенной ст. 168 ГК⁵⁹ ввиду того, что действующая формулировка п. 2 ст. 166 ГК позволяет максимально широко трактовать критерий нарушения прав и охраняемых законных интересов и по существу делает этот критерий тождественным с критерием нарушения прав и законных интересов как общее условие судебной защиты, предусмотренное процессуальным законодательством. Установленное в ст. 168 ГК понятие публичных интересов никак не детерминировано в законодательстве, что создает неопределенность в понимании нарушения таких интересов как нарушения прав публично-правового образования (государства), так и нарушения иных (совершенно любых) общественно значимых интересов⁶⁰. Пленум Верховного Суда РФ по этому вопросу установил, что само по себе нарушение прав публично-правового образования не может свидетельствовать о нарушении публичных интересов⁶¹, однако никаких объективных критериев для разграничения категории «публичных интересов» так и не было дано.

Такое допущение расширительного толкования очевидным образом будет сужать действие применения подтверждения, однако, представляется, что подтверждение сделок, нарушающих требования закона, исходя из политико-правовых соображений, не может производиться по требованиям об оспаривании сделок, затрагивающих публичные интересы и интересы третьих лиц, создавая правовое воздействие лишь в отношении стороны сделки. Именно поэтому при указании стороны на наличие подтверждения сделки необходимо выяснить, затрагивает ли такая сделка публичные интересы и интересы третьих лиц.

Отдельно немецкими комментаторами рассматривается вопрос допустимости частичного подтверждения сделки: если сделка является делимой, подтверждение части сделки допустимо в контексте частичного оспаривания сделки в соответствии с 142 ГГУ⁶². Сделка является делимой, если она может быть разделена на части таким образом, что после «вычеркивания» (Herausstreichen)⁶³ недействительной части оставшаяся часть «способна к существованию как самостоятельная сделка».

Аналогичный подход к недействительности части сделки, по сути, реализован в российском праве: в соответствии со ст. 180 ГК, недействительность части сделки не влечет недействительности прочих ее частей, если можно предположить, что сделка была бы совершена и без включения недействительной ее части.

Предположим, между поставщиком и покупателем - физическими лицами был заключен договор поставки мебели, однако при заключении контракта покупатель был введен в существенное заблуждение совершив описку в договоре относительно количества части мебели (100 единиц стульев для личного пользования), которая будет поставлена. В последующем при осуществлении приема-передачи мебели, покупатель принял и оплатил мебель в достаточном для него количестве

В таких случаях, по нашему мнению, может быть применен немецкий подход и иск о признании оспоримой сделки может быть принят и удовлетворен путем признания недействительной сделки в части совершенной ошибки и непринятого товара.

Гипотетически, абз. 4 п. 2 ст.166 ГК может применяться не только непосредственно к сделкам в привычном понимании, но и к решениям собраний юридических лиц.

Например, протокол общего собрания акционеров не был подписан председательствующим на собрании и секретарем собрания, что, в соответствие с п.2 ст.181.2 и абз. 4 п.1 ст. 181.4 ГК ведет к оспоримости решения собрания. Акционеры не предпринимали попыток признать решение собрания недействительным в судебном порядке, однако, когда на последующем собрании было решено исключить одного акционера из общества по основаниям, предусмотренным абз. 4 п. 1 ст. 67 ГК, он обратился в суд с требованием признать прошлое решение недействительным. Очевидно, применение ст. 166 ГК в целях сохранения силы решения собрания юридического лица было бы обоснованным.

В аспекте данной проблемы сложно не согласиться с С.С. Вилкиным в том, что с точки зрения юридической природы и места в системе юридических фактов, решение коллегиального органа юридического лица представляет собой одностороннюю сделку⁶⁴. Между тем, признание решения органа юридического лица сделкой открывает возможность применения к ним общих положений гражданского законодательства о сделках, в частности нормы абз. 4 п.2ст.166 ГК, что представляется эффективным методом охраны прав участников корпораций от недобросовестных действий.

Однако проблема применения ст. 166 ГК при оспаривании решений собраний состоит в том, что с недавнего времени тем же ФЗ 100-ФЗ решения собраний были помещены в главу 9.1, в которой, в том числе, установлены особые основания недействительности решений собраний.

Такое законодательное решение с точки зрения систематики ГК, а также отсутствие прямого указания в законе на возможность применения норм главы 9 ГК к решениям собраний, усложняет применение российскими судами правил о сделках к решениям собраний: некоторые суды приходят к выводу, что «решения общего собрания участников общества не являются сделками»⁶⁵ и к оспариванию решений «не может применяться законодательство о сделках»⁶⁶. Несмотря на это, ВС РФ применяет отдельные правила о недействительности сделок к решениям общего собрания⁶⁷. В общем же, эта проблема, несомненно, может быть решена путем функционального толкования на стадии правоприменения.