учебный год 2023 / Действия, свидетельствующие о признании долга по ст. 20

Купить

Действия, свидетельствующие о признании долга по ст. 203 ГК: теоретическая конструкция и соотношение с признанием долга по ст. 206 ГК

Оглавление

I

II

samsung.com

III

IV

V

I

Едва ли не самым распространенным среди всех правопорядков в части регулирования исковой давности является правило, в соответствии с которым течение срока давности начинается заново с момента получения кредитором до истечения срока давности признания долга со стороны должника (ст. 203 ГК РФ). Весьма простое на первый взгляд правило на деле ставит перед правоприменителем целый ряд вопросов, лишь часть из которых разрешена в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ[1] и охватывает в первую очередь вопросы квалификации в качестве признания долга тех или иных отдельных актов, допустимости совершения признания представителем, влияния признания на срок так называемой объективной 10-летней исковой давности, пределов правового эффекта признания.

—с установлением места признания

—выяснением применимости к признанию долга правил о гражданско-правовых сделках вообще и недействительности сделок в частности;

—определением круга обязательных атрибутов признания долга, прекрасным дополнением (но не более того) к которому и служил бы перечень конкретных примеров актов признания долга, предложенный в разъяснениях ВС РФ.

Сколько-нибудь сведущий в анализируемом автором настоящих строк институте читатель может заметить, что по двум из трех поставленных вопросов Пленум ВС РФ уже, казалось бы, выразил свою позицию, указав в п. 50 Постановления от 23.06.2015 N 25 на то, что для целей применения правил о недействительности сделок признание долга рассматривается в качестве сделки. Следует, однако, учесть, что:

а) указание на применение правил о недействительности сделок к признанию долга не разрешает всех проблем. Дело в том, что российскому правопорядку после вступления в силу Федерального закона от 08.03.2015 N 42-ФЗ стало известно два вида признания долга в широком смысле; действия, свидетельствующие о признании долга (ст. 203 ГК РФ), совершаемые лишь до истечения срока исковой давности и влекущие перерыв его течения, а также признание долга в письменной форме (п. 2 ст. 206 ГК РФ) после истечения срока исковой давности, влекущее возобновление его течения. В связи с этим возникают сомнения относительно пределов применения п. 50 указанного Постановления: касаются ли нормы о недействительности категории действий, свидетельствующих о признании долга?

б) сделанная Пленумом привязка "сделочной" природы признания долга к целям применения правил о недействительности сделок заставляет задуматься о том, хотел ли ВС РФ в принципе распространить на признание долга общий гражданско-правовой режим сделок во всех его аспектах.

В сущности, анализа обозначенных нами фундаментальных вопросов признания долга избегает не только судебная практика, но и российская доктрина гражданского права, которая на данный момент ограничивается лишь рядом "научных тычков", едва ли сопровождающихся убедительным теоретическим обоснованием.

Так, по проблеме места признания долга как основания нового течения исковой давности в системе юридических фактов были высказаны следующие точки зрения:

— Е.А. Крашенинников, описывая синтезированную в трудах немецких цивилистов категорию сделкоподобных действий, доселе довольствовавшуюся лишь единичными упоминаниями в русскоязычной литературе, в качестве примера привел "признание долга (абз. 1 ст. 203 ГК)"[5].

Также рекомендуется Вам:

первый метод: содержание исследуемого института определяется не снизу, не с учетом законодательных мотивов его возникновения, а искусственно выводится вне института и впоследствии навязывается ему. Применительно к тематике настоящей работы действительным предметом исследования при таком методе станет не сам институт признания долга как правовое явление, а объективные свойства круга действий, которые на практике влекут перерыв (возобновление) течения исковой давности. Наиболее ярко описанный метод прослеживается в рассуждениях В.А. Рясенцева, отправным пунктом которых является анализ природы актов (сообщения и частичного исполнения), которые обычно на практике квалифицируются в качестве признания долга. Другим примером является путь, избранный Ф.К. Савиньи, пришедшим к выводу о сделочной природе актов признания долга, пояснив при этом, что такое заключение было им "абстрагировано из… случаев прерывания, встречающихся в… источниках права"[7];

второй метод: к изысканию понятия признания долга можно приступить, исходя из ratio legis этого института, отвечая на вопрос о том, почему (с какой целью) законодатель решил связать с признанием долга перерыв течения исковой давности. При таком подходе именно круг действий, подлежащих квалификации в качестве признания, зависит от содержания понятия признания долга, а не содержание признания определяется кругом действий.

Первый метод очевидно страдает тем же недостатком, какой приписывается общенаучному методу индукции: заключение, получаемое посредством индукции на основе посылок, обеспечивает лишь его большую или меньшую достоверность, но не истинность. Тот факт, что те или иные действия должника с большей или меньшей частотой рассматриваются судами в качестве признания долга, не является достаточным основанием для того, чтобы формировать выводы, корректные для всего института признания долга.

Первичное изучение различных примеров актов признания долга также чревато ошибочным выведением дифференцированного подхода к определению юридической природы признания долга в различных случаях, как это было сделано В.А. Рясенцевым. Несостоятельность позиции ученого обнаруживается в том, что сделочная природа признания долга посредством частичного исполнения была им установлена в связи с направленностью этого акта на последствие в виде "прекращения обязательства в определенном объеме", тогда как юридико-фактическую природу признания долга надлежит устанавливать лишь по отношению к правовому последствию в виде перерыва течения исковой давности. Так, например, художник, молчаливо

принявшийся за работу в ответ на предложение прохожего написать его портрет за плату, совершает, с одной

От указанных пороков вполне свободен второй метод, направленный на выявление телеологических основ института: это позволяет исследователю выйти за рамки существующего нормативного материала и судебной практики, выдвигая обоснованные предложения по урегулированию ситуаций, все еще не разрешенных в рамках правопорядка. Появляется возможность разрешить вопрос о применимости к актам признания долга положений о сделках и их недействительности исходя из соображений политико-правовой обоснованности. Без понимания целей создания законодателем того или иного института невозможно эффективное и последовательное его применение и развитие. Именно этот метод будет использован в настоящей работе.

Изложение наших рассуждений будет осуществляться (за исключением части V работы) лишь применительно к действиям, свидетельствующим о признании долга, по ст. 203 ГК РФ. Связано это с тем, что поистине классическим является лишь правило о перерыве течения исковой давности при признании долга в пределах срока давности. Признанию долга по истечении срока давности далеко не везде и далеко не всегда придавали правовое значение. Решение законодателя связать с признанием долга после истечения срока давности возобновление его течения обусловлено больше причинами локального характера, чем осознанием неких универсальных начал института исковой давности и гражданского права вообще. Сказанное означает в том числе более высокую вероятность того, что сравнительно-правовое исследование законодательных мотивов института признания долга до истечения срока давности даст результаты, напрямую приложимые к современному российскому правопорядку.

Построение последовательного учения о признании долга после истечения срока давности вряд ли возможно без предварительного обстоятельного теоретического исследования института признания долга в пределах срока. В части V настоящей работы на основе полученных в ней результатов будет проведено небольшое концептуальное сопоставление двух видов признания в российском праве, между которыми, как будет далее показано, существует принципиальное различие.

Автор осознает распространение института признания долга на правоотношения, выходящие за пределы одних лишь обязательственных. Тем не менее для удобства словоупотребления и во избежание излишней перегруженности предложений обязанное лицо, являющееся субъектом признания долга, будет обозначаться в настоящей статье словом "должник", тогда как управомоченное лицо — словом "кредитор".

Стало быть, если сам должник опровергает устанавливаемую в его пользу презумпцию признанием долга, то весь предыдущий процесс становления презумпции предается забвению и срок исковой давности начинает течь заново[9].

Изложенные соображения являются вполне достаточными для получения четких ориентиров в решении фундаментальных вопросов признания долга, обозначенных нами в части I:

а) стержнем описанной теории является мысль о том, что процесс становления презумпции погашения долга теряет смысл, если сам должник от нее отрекается. Причиной перерыва срока давности, таким образом, является само по себе действие должника, его осознанное решение. При таких обстоятельствах не представляется возможным игнорировать, к примеру, установленную решением суда в связи с психическим расстройством недееспособность должника на момент признания долга (ст. 171 ГК РФ), а также пребывание должника в состоянии существенного заблуждения (ст. 178 ГК РФ).

Это, в свою очередь, исключает возможность рассмотрения признания долга в качестве юридического поступка, поскольку на наступление правовых последствий последнего то же существенное заблуждение не оказывает никакого влияния. Появляются веские основания квалифицировать акт признания в качестве сделки, поскольку наличие пороков воли лишает возможности утверждать, что опровержение презумпции должником действительно было осуществлено;

б) для того чтобы то или иное действие должника по отношению к кредитору рассматривалось в качестве признания долга, достаточно, чтобы должник своими сознательными действиями подтверждал существование у него обязанности перед кредитором, а соответственно, и правомерность предъявляемых к нему последним требований. То есть содержание акта признания исчерпывается ясным подтверждением существования долга (важно усвоить это потому, что в рамках иных теорий самого по себе подтверждения долга для перерыва течения давности недостаточно).

Изложенная концепция при всей своей внешней стройности довольно рано стала подвергаться серьезной критике по причине своей отдаленности от правовой действительности. Так, еще Ф.К. Савиньи называл теорию погашения долга не более, чем легислативным мотивом введения института исковой давности, "который даже в

практические правовые последствия ошибочного исполнения после использования возражения указывают на обратное — неосновательного обогащения на стороне кредитора не возникает.

Постепенное отвержение теории презюмируемого погашения долга весьма отчетливо прослеживается в судебной практике и доктрине англосаксонских правопорядков. Эта концепция служила опорой для английских судов длительное время[11], но впоследствии стали обнаруживаться (помимо отмечавшейся в трудах ученых ее явной и совершенно бесцельной фиктивности[12]) негативные практические последствия ее реализации: существенным образом занижались требования к акту, претендующему на квалификацию в качестве признания долга, что влекло значительное увеличение количества споров и подрывало тем самым определенность правоотношений, которую институт исковой давности так или иначе пытается обеспечить[13]. Согласно теории презюмируемого погашения долга для перерыва течения срока давности было достаточно одного лишь подтверждения существования долга, тогда как впоследствии общепринятым на долгие годы стал подход, в соответствии с которым подтверждение долга должно сопровождаться прямо выраженным или подразумеваемым намерением погасить долг. Наиболее часто цитируемым решением, положившим конец существованию теории презюмируемого погашения долга в английской судебной практике, стало решение по делу Tanner v. Smart (6 B. & C. 603).

III

Не перебирая всю палитру во многом схожих концепций, вкладывавшихся учеными в институт исковой давности, отметим, что теория, в наибольшей степени соответствующая существу правового регулирования этого института как в современной России, так и в подавляющем большинстве зарубежных правопорядков, уже была предложена в науке и получила всеобщее признание[14]. Суть ее сводится к следующему: институт исковой давности нацелен на то, чтобы предоставить должнику эффективное средство защиты против необоснованного затягивания кредитором момента предъявления иска, поскольку должник со временем может утратить доказательства, которыми он смог бы воспользоваться против своевременно предъявленного требования[15].

В свою очередь, на основе данной теории исковой давности разрабатываются различные объяснения правила о перерыве давности признанием долга.

Далее, большие сомнения возникают по поводу совместимости теории отказа от права со ст. 198 ГК РФ, которая, формально сужая рамки своего регулирования до соглашений, тем не менее, по сути, провозглашает более общий принцип: основания приостановления и перерыва прямо фиксируются законом, и в этом смысле юридическое последствие в виде перерыва течения срока давности является всегда результатом прямого указания на то закона, а не продуктом волеизъявления лиц.

Несомненно, российский правопорядок, как и подавляющее большинство иных зарубежных юрисдикций, не навязывает должнику свою защиту. Но отказ от такой защиты со стороны должника может заключаться лишь в воздействии на уже возникшее возражение (неиспользование его либо прямой отказ от него). Отказ должника от защиты, предоставляемой нормами об исковой давности, не может касаться процесса формирования возражения и не может заключаться в предотвращении появления у должника возражения. Примечательно, что даже правопорядки, исповедующие более лояльный подход к соглашениям об исковой давности, прямо запрещают должнику отказ от защиты, предоставляемой ему этим институтом, до момента истечения срока давности и появления у него соответствующего возражения (ст. 2250 Гражданского кодекса Франции, ст. 1502 Гражданского уложения Австрии, ст. 2937 Гражданского кодекса Италии, ст. 276 Гражданского кодекса Греции).

Еще больше сомнений в правильности теории отказа от права возникает при обращении к иным нормам действующего российского законодательства об исковой давности. В деле выявления ratio legis того или иного правила спартанская лаконичность релевантных законодательных формулировок зачастую может быть компенсирована внимательным системным толкованием норм законодательства, связанных с интересующим нас правилом.

Нами уже было указано на то, что институт исковой давности в современном российском праве призван препятствовать кредитору в получении преимуществ перед должником посредством именно необоснованного затягивания момента предъявления иска. Соответственно, если непредъявление кредитором иска в силу тех или иных причин не подпадает под понятие необоснованного затягивания, то нормальное течение срока исковой давности перестает отвечать целям этого института и начинает встречать в законе те или иные препятствия.

В нашем законодательстве эта идея отчетливо отражена в следующих правилах:

3)срок исковой давности не течет со дня обращения в суд в установленном порядке за защитой нарушенного права на протяжении всего времени, пока осуществляется судебная защита нарушенного права (п. 1 ст. 204 ГК РФ). Субъектом права на иск уже предприняты действия к реализации принадлежащего ему права, в силу чего течение исковой давности в указанный период в его отношении теряет смысл;

4)гражданин по требованиям, не связанным с осуществлением им предпринимательской деятельности, может добиться восстановления срока исковой давности, если причина пропуска будет сочтена судом уважительной (ст. 205 ГК РФ). Уважительность причин пропуска срока давности также является свидетельством того, что оттягивание лицом момента предъявления иска не было безосновательным.

Вышесказанного, на наш взгляд, достаточно для выделения в современном российском законодательстве принципа следующего содержания: если нормальное течение исковой давности в законе начинает встречать препятствия, то связаны они с тем, что непредъявление кредитором иска, по мнению законодателя, становится обоснованным. Мы не находим решительно никаких оснований полагать, что еще один механизм воспрепятствования законом нормальному течению исковой давности — перерыв исковой давности — существует из каких-либо иных соображений.

Напротив, перерыв течения исковой давности является весьма логичным продолжением только что сформулированного нами принципа. Чем же обусловливается обоснованность непредъявления иска кредитором в течение определенного времени после получения признания долга? Дело в том, что при признании долга обязанным лицом совершаются действия, которые побуждают кредитора воздержаться от немедленного предъявления иска, безвозвратно упуская время, предоставленное законом для принудительной реализации права[18]. Как весьма справедливо было указано в решении Федерального верховного суда Германии от 23.08.2012, поведение должника, признающего свой долг, создает в сознании кредитора уверенность в том, что должник не намерен при первой же возможности использовать против кредитора свое возражение по давности[19], стало быть, в оперативном принудительном осуществлении кредитором своего права на иск нет надобности. В решениях американских судов встречаем тезис о том, что "признание ответчиком прав истца может служить достаточным основанием для откладывания истцом момента предъявления иска"[20]. В том же ключе по поводу признания долга до истечения срока давности

высказывается и итальянская судебная практика, квалифицирующая в качестве признания поведение