учебный год 2023 / Действия, свидетельствующие о признании долга по ст. 20

действие должника, то причиной перерыва согласно поддерживаемой нами теории становится не само действие должника, а то, как оно воспринято кредитором.

Соответственно, если в первом случае действие должно носить целенаправленный, волевой характер, то во втором воля и намерения должника в момент признания долга совершенно утрачивают для права интерес: важно лишь то, давал ли внешний облик действий должника кредитору основания воздержаться от немедленного предъявления иска.

Так, если признание долга было осуществлено должником, находившимся под влиянием существенного заблуждения, то оснований опрокидывать в связи с этим последствие в виде перерыва течения срока давности нет: от того, что должник в действительности не намеревался признавать долг, оттягивание кредитором момента предъявления иска не становится необоснованным, если внешне поведение должника давало кредитору для этого основания. К моменту оспаривания кредитор, положившийся на признание со стороны должника, мог уже упустить время на предъявление иска.

Весьма примечательна в этом смысле формулировка, которая была использована законодателем в ст. 203 ГК РФ для описания того, чем именно прерывается течение срока давности: "Течение срока исковой давности прерывается совершением обязанным лицом действий, свидетельствующих о признании долга (выделено нами. — Я.Б.)". Акт, которым, по мнению законодателя, должна прерываться давность, охарактеризован им с помощью одного лишь признака: внешний облик совершаемого действия должен быть способным создать у других лиц определенное представление, должен служить достаточным свидетельством. При этом совершенно не уделено внимания внутреннему содержанию указанных действий.

В пользу отстаиваемой нами концепции признания долга до истечения срока исковой давности говорит и то обстоятельство, что законодатель и правоприменитель никак не сковывают действия, свидетельствующие о признании долга, в части формы, в которой они могут иметь правовое значение. В этом также прослеживается идея о том, что акт признания долга интересует законодателя не сам по себе, а лишь в связи с тем, какое представление создают у кредитора действия должника.

Приведенных рассуждений, на наш взгляд, достаточно для вывода о неприменимости к российскому правопорядку теорий презюмируемого погашения долга и отказа от права, а также, соответственно, вывода о

непротиворечивого поведения эстоппель (estoppel). В отечественной литературе он уже был использован для объяснения правила о перерыве срока давности:

"Феномен перерыва исковой давности может быть легко объяснен через призму доктрины непротиворечивого поведения (venire contra factum proprium), также именуемой в современной отечественной литературе принципом эстоппель (estoppel). Согласно этой доктрине, если лицо своим поведением создает у участников оборота видимость направленности своей воли, правопорядок должен обеспечить защиту разумно сформировавшихся под влиянием этой видимости ожиданий и не позволять данному лицу в дальнейшем игнорировать созданную видимость и действовать в противоречии с ней. Раз должник, признавая долг, своими действиями порождает у кредитора рациональное предположение последующего погашения имеющейся задолженности, полагаясь на которое кредитор может воздерживаться от предъявления иска к должнику, последний должен нести все последствия созданного им предположения. Именно по этой причине после перерыва давность начинает течь заново, а кредитору вновь предоставляется полноценный срок для защиты нарушенного права"[24].

При всей внешней схожести эстоппеля с той концепцией, которая была описана нами ранее на основе норм российского законодательства, между ними все же существует принципиальное различие. Эстоппель в английском праве представляет собой совокупность сформированных судебной практикой институтов

(различных по набору обязательных юридических атрибутов), которые доктрина отказалась после ряда

оснований полагаться на действительность сделки, но и недобросовестное использование лицом доверия к внешнему облику его поведения. Если же, к примеру, действия этого лица, подтверждавшие действительность сделки, совершались под влиянием существенного заблуждения, то использование им в дальнейшем своего права на оспаривание трудно назвать противоречивым поведением.

Приложив принцип эстоппеля к признанию долга, получаем: если должник, поведение которого ранее свидетельствовало о признании долга, пытается применить возражение по давности, не действуя при этом недобросовестно, противоречиво (действия совершались им под влиянием существенного заблуждения), то выставленное им возражение должно иметь правовое значение, а перерыва течения срока не следует допускать.

Полагаем, что в рамках российского правопорядка такой вывод не соответствует концепции, лежащей в основе института исковой давности вообще и правила о перерыве течения в частности. Смысл последнего, как нами уже было показано выше, не в том, чтобы защитить кредитора от недобросовестного должника, а в том, чтобы не наделять должника защитой против кредитора, не действовавшего недобросовестно (имевшего достаточные основания оттягивать момент предъявления иска).

Укажем вновь на то, что в ст. 203 ГК РФ акцент сделан исключительно на том, как выглядят действия, а не на том, чем они в действительности являются. Поэтому и оценка правового значения актов признания производится лишь с позиции того, как действия должны были быть восприняты кредитором. Добросовестность или недобросовестность должника для вопроса о перерыве срока давности интереса не представляет.

Кроме того, теорию эстоппеля отвергает сама юридическая конструкция воздействия акта признания долга на течение давности. Ведь эстоппель раз и навсегда предотвращает возможность реализации того или иного права, тогда как признание долга только откладывает момент его реализации. В этом смысле эстоппель гораздо больше подходит для объяснения основной идеи института исковой давности в целом, нежели правила о перерыве срока давности признанием долга: примечательно, что англосаксонский институт laches ("неосновательное промедление в предъявлении иска")[28], являющийся аналогом исковой давности (вызван к жизни в судебной практике тем, что законодательство об исковой давности касается лишь ограниченного круга требований), считается одним из частных проявлений более общего принципа estoppel, при этом нередко используется выражение estoppel by laches[29].

отечественной терминологии и характеризующаяся отсутствием какого-либо изъявления в них, например акцессия, смешение, переработка, создание литературного произведения), категория сделкоподобных действий раскрывается современными немецкими цивилистами, как правило, посредством указания на следующие ее юридические признаки:

—сделкоподобные действия не замыкаются на одном лишь осуществляющем их субъекте: они всегда обращены к какому-либо лицу (лицам). Этим они отличаются от реальных актов, не обращенных к третьим лицам (например, создание литературного произведения). Именно в этом смысле утверждается, что сделкоподобные действия представляют собой изъявления;

—изъявление не следует отождествлять с волеизъявлением: в отличие от сделок, изъявление в рамках сделкоподобного действия не призвано достоверно отражать волю субъекта сделки. Правовые последствия сделкоподобных действий возникают в силу закона и вне зависимости от наличия воли на возникновение этих правовых последствий (в этом сходство с юридическими поступками)[30].

Помимо актов признания долга, к сделкоподобным действиям относят уведомление поручителя об исполнении обеспеченного поручительством обязательства (ст. 366 ГК РФ), уведомление должника об уступке требования (ст. 385 ГК РФ) и отказ от принятия предложенного должником надлежащего исполнения (абз. 1 п. 1 ст. 406 ГК РФ)[31].

В целом мы можем согласиться с квалификацией действий, свидетельствующих о признании долга, в качестве сделкоподобных действий. Однако причисление актов признания долга к сделкоподобным действиям ценно лишь тем, что позволяет выделить очевидное, хотя и совершенно обделенное вниманием как в тексте закона, так и в постановлениях пленумов высших судов правило о том, что действия, свидетельствующие о признании долга, не могут быть по своему характеру известными только самому должнику. Например, указание должником в личном дневнике на правомерность предъявляемых кредитором к нему требований вполне укладывается в рамки лексического значения категории "действие, свидетельствующее о признании долга". В то же время вряд ли у кого-то вызывает сомнение полное отсутствие в приведенном случае каких-либо оснований для воспрепятствования нормальному течению срока исковой давности. Ряд наиболее развитых зарубежных правопорядков (в числе которых Германия, Англия, Швейцария, Шотландия, Нидерланды и др.)[32] предъявляет

требование к актам признания долга, состоящее в том, что последние должны быть непременно обращены к

вызывает в науке серьезные дискуссии. Проблема в том, что доктрина нередко отводит этой категории роль "юридической свалки", в которую попадают акты, не укладывающиеся в привычные категории сделок и реальных актов. Это подталкивает к выводу о том, что, допустим, применение правил о недействительности сделок к сделкоподобным действиям не может регулироваться общими для всех этих действий предписаниями: вопрос этот должен решаться отдельно применительно ко всякой разновидности сделкоподобных действий, если цель положений о недействительности "оправдывает их соответствующее применение"[35].

Это обстоятельство заставляет нас отказаться от анализа рассуждений немецких ученых о применимости правил о недействительности к сделкоподобным действиям вообще (среди исследователей есть и те, кто отрицает возможность оспаривания сделкоподобных действий "так, как это происходит в отношении юридических сделок"[36]). Сейчас же мы рассмотрим тот же вопрос о недействительности, но применительно к одним лишь актам признания долга.

Итак, по смыслу закона для наступления последствия в виде перерыва течения срока исковой давности необходимо, чтобы у кредитора были достаточные основания отказаться от немедленной реализации существующего у него права на иск. Основания эти не утрачиваются в том случае, если действительная воля субъекта признания не соответствовала тому, как это признание было выражено вовне (в этом смысле ничтожности не влечет даже признание долга, учиненное недееспособным лицом, если об этой недееспособности не должно было быть известно кредитору).

Отсюда вывод: если у кредитора вследствие признания долга со стороны должника существовали достаточные основания добросовестно полагаться на поведение последнего, то никакие основания недействительности сделок не могут быть использованы для опрокидывания последствия в виде перерыва течения срока давности.

Это, однако, совершенно не означает того, что, к примеру, насилие, примененное кредитором для получения признания со стороны должника, не обретет никакого юридического значения. Оно будет учтено, но не в связи с тем, что ст. 179 ГК РФ связывает с ним возможность оспаривания, а по той причине, что акт признания в данном случае не может служить достаточным основанием для оттягивания кредитором момента предъявления иска. Поведение кредитора не является добросовестным, поскольку ему известно, в каких условиях давалось признание. А если оттягивание кредитором момента предъявления иска является необоснованным — перерыва

течения срока давности попросту не происходит. То же касается и всех иных пороков воли, о которых должно

Итак, обязательным атрибутом акта признания долга до истечения срока давности является наличие у кредитора достаточных внешних оснований добросовестно полагаться на поведение должника. Частным случаем отсутствия таких оснований является дача должником признания под воздействием насилия, обмана со стороны кредитора, а также иных пороков воли, о которых должно было быть известно кредитору.

Другим случаем отсутствия у кредитора достаточных оснований полагаться на поведение должника является ситуация, когда должник, подтверждая существование у него долга перед кредитором, одновременно отказывается его погашать. Описанный случай чаще всего упоминался в юридической литературе стран англосаксонской правовой семьи[37]. Связано это было с вытекавшим некогда из законодательства и проводившегося в судебной практике правила, согласно которому признание прерывает течение срока исковой давности, только если оно прямо выражает или подразумевает намерение должника свой долг погасить. Признание долга в данном случае выступало в качестве доказательства дачи должником нового обещания (new promise — речь идет о договоре между кредитором и должником, по которому должник обязуется исполнить существующий у него перед кредитором долг[38]). Соответственно, конструкция "подтверждение (mere admission) долга + отказ этот долг погашать" длительное время не составляла признания (acknowledgment) долга и не влекла перерыва течения срока исковой давности[39].

Англосаксонское обоснование правила об отсутствии правового значения у признания долга с отказом его погасить (от которого ныне уже отказались) не имеет никакого отношения к отстаиваемой в настоящей работе концепции признания долга до истечения срока давности. Воспринятый нами взгляд тоже неизбежно ведет к заключению о том, что отказ должника погашать признанный долг не влечет перерыва течения срока давности, но объясняется иначе: если должник явно выражает отказ от исполнения предъявленного к нему требования (правомерность которого он хотя бы и признает), то у кредитора нет совершенно никаких оснований медлить в деле предъявления иска, поскольку очевидно, что должник намерен воспользоваться своим возражением при первой же возможности. Промедление кредитора в предъявлении иска в таком случае остается необоснованным.

Отсюда вывод: обязательным юридическим атрибутом признания долга как основания перерыва течения срока

давности является не только собственно подтверждение существования долга, но явное выраженное или

Существуют основания утверждать, что современная российская судебная практика впитала в себя описанную только что идею: перерыв течения срока исковой давности происходит лишь тогда, когда действия должника либо явно, либо имманентно выражают намерение исполнить обязанность. К примеру, в Постановлении ФАС Уральского округа от 15.06.2005 N Ф09-1700/05-С5 по делу N А47-7396/2004 было указано следующее: "… документы, подтверждающие признание долга, должны содержать не только учетные данные о сумме долга, но и явно выраженное намерение исполнить обязательство (выделено нами. — Я.Б.). Исходя из смысла ст. 203 Гражданского кодекса Российской Федерации течение срока исковой давности в предусмотренном названной правовой норме порядке не прерывалось".

Особого внимания заслуживает указание в п. 71 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 N 7 на то, что заявление ответчика о явной несоразмерности неустойки последствиям нарушения обязательства само по себе не является признанием долга. Лицо, которое ввязывается в спор о несоразмерности неустойки, судя по всему, движимо осознанием того, что в силу указаний договора или закона право требования такой неустойки у кредитора все же появилось; в противном случае должник спорил бы не о несоразмерности неустойки, а о факте нарушения им обязательства и/или о наличии собственной вины как необходимых условиях привлечения к гражданско-правовой ответственности.

Наряду с этим менее очевидным мотивом к вступлению в спор о несоразмерности неустойки (осознание возникновения долга) должником движет и иной мотив, более очевидный: должник не намерен уплачивать затребованную сумму неустойки. Здесь мы вновь получаем сплав из подтверждения существования долга и отказа от погашения долга, которому Верховный Суд РФ отказался придавать значение признания долга.

V

Итак, мы выяснили, что действия, свидетельствующие о признании долга, сделками не являются ни для целей применения положений о недействительности, ни по существу. Стало быть, положение Постановления Пленума ВС РФ о причислении признания долга к сделкам следует распространять только на признание долга после истечения срока давности по п. 2 ст. 206 ГК РФ. Существуют ли между указанными двумя видами признания

долга различия настолько существенные, чтобы распространять на них принципиально противоположные

Таким образом, объяснение правила о перерыве течения срока давности, данное нами в ч. III настоящей работы (а также все полученные на его основе практические выводы), совершенно неприменимо к признанию долга после истечения срока исковой давности. С положительным уяснением смысла правила п. 2 ст. 206 ГК РФ дело обстоит гораздо сложнее, поскольку правило это не является классическим, как нами уже было отмечено выше, и не сопровождалось какими-либо внятными пояснениями при его принятии.

По нашему мнению, исходить надлежит из следующего: если полагание кредитора на признание задавненного долга не создает для него риска утраты возможности одностороннего осуществления права на иск в связи с течением исковой давности, то возобновление течения срока давности после получения им письменного признания не является правовым последствием, в котором существует некий публичный интерес.

В случае с признанием долга до истечения срока давности такой интерес состоит в том, чтобы воспрепятствовать предоставлению самим правопорядком защиты должнику против кредитора, не предъявлявшего иск при наличии достаточных к тому оснований.

Именно по этой причине учет законодателем сознательности совершенного должником после истечения срока признания долга, выражающийся в применении к нему правил о недействительности, является вполне объяснимым. При этом (несмотря на то что Пленум ВС РФ назвал признание долга примером волеизъявления, направленного на возникновение, изменение и прекращение правоотношений) вывод о сделочной природе признания долга по ст. 206 ГК РФ является преждевременным и встречает целый ряд обоснованных претензий. Главная из них состоит в том, что в соответствии со ст. 198 ГК РФ процесс течения срока исковой давности (начало течения, перерыв, приостановление и т.п.) урегулирован императивными нормами закона. Диспозитивность в рамках исковой давности сведена лишь к возможности должника не пользоваться последствиями ее истечения.

Квалификация же признания долга по ст. 206 ГК РФ в качестве сделки имела бы своим последствием, как вариант, применение правил об отлагательных и отменительных условиях, что позволило бы сделать новое течение срока исковой давности прямым последствием, к примеру, победы сборной России на чемпионате мира по футболу 2018 г.

Дальнейшее теоретическое исследование и конструирование института признания долга после истечения срока давности не укладывается в рамки проблематики, определенной для настоящей работы ее автором, и должно стать предметом самостоятельного юридического исследования. Для нас на данном этапе важно было указать на существование (описав также их суть) фундаментальных различий между родственными институтами действий, свидетельствующих о признании долга (ст. 203 ГК РФ), и письменного признания долга (ст. 206 ГК РФ).

[1]См.: п. 50 Постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 N 25 "О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации"; п. 8, 20 — 23, 25 Постановления Пленума ВС РФ от 29.09.2015 N 43 "О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности"; п. 71 Постановления Пленума ВС РФ от 24.03.2016 N 7 "О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств".

[2]Агарков М.М. Избранные труды по гражданскому праву: В 2 т. Т. 1: Социальная ценность частного права и отдельных институтов Общей части гражданского права. М., 2012. С. 222 — 223.

[3]Алексеев С.С. Односторонние сделки в механизме правового регулирования // Теоретические проблемы гражданского права: Сб. учен. тр. 1970. N 13. С. 51 — 52.

[4]Рясенцев В.А. Признание долга как основание перерыва течения срока исковой давности // Представительство и сделки в современном гражданском праве. М., 2006. С. 529.

[5]Гражданское право / Под ред. А.П. Сергеева. М., 2010. Т. 1. С. 434 (автор соответствующего параграфа — Е.А. Крашенинников).

[6]Яблочков Т.М. Понятие непреодолимой силы в гражданском праве // Юридические записки Демидовского лицея. 1911. С. 273 и след.

[10] Савиньи Ф.К. Указ. соч. С.

[11]См.: Banning H.T. A Concise Treatise on the Statute Law of the Limitation of Actions. London, 1877. P. 39 — 40.

[12]См.: Avoiding Statute of Limitations by Acknowledgment of Debt // Harvard Law Review. 1903. Vol. 16. No. 7. P. 517 — 518.

[13]См.: Banning H.T. Op. cit. P. 40.

[14]См.: Попов Б.В. Какая теория давности проводится в нашем Гражданском кодексе? // Право и жизнь. 1925. Кн. 7 — 8. С. 11 — 17; Савиньи Ф.К. Указ. соч. С. 471 — 476; Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Т. I. Полутом 2: Введение и общая часть. М., 1950. С. 406 и след.; Angell J.K. Op. cit. P. 217; Zimmermann R. Comparative foundations of a European law of set-off and prescription. P. 63 — 64.

[15]Не вдаваясь в обсуждение отдельных юридических нюансов, мы можем в целом проследить в этой теории идею запрета злоупотребления правом.

[16]См., напр.: Avoiding Statute of Limitations by Acknowledgment of Debt. P. 517 — 518; Dias R.W.M. Acknowledgment of Statute-Barred Debt. Waiver of Procedural Bar // The Cambridge Law Journal. 1962. Vol. 20. No. 2. P. 160 — 162; Written Acknowledgment Necessary to Waive the Statute of Limitations // Yale Law Journal. 1915. Vol. 24. P. 242.

[17]См.: Федеральный закон от 02.11.2013 N 302-ФЗ "О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации" // СПС "КонсультантПлюс".

[18]См.: Zimmermann R. The New German Law of Obligations. Historical and Comparative Perspectives. Oxford, 2005. P. 144.

[19]BGH. Beschluss vom 23.08.2012 — VII ZR 155/10.

[20]Equity. Laches. Essentials of Bar. Doncourt v. Denton, 105 N.Y. Supp. 906 // The Yale Law Journal. 1908. Vol. 17. No. 4. P. 297.

[21]См.: Zimmermann R., Whittaker S. Good Faith in European Contract Law. Cambridge University Press, 2000. P.

499.