Учебный год 2023 / 6. Кузнецов А.А. Новая жизнь российского корпоративного права и ограничения на отчуждение доли (акций)

Комментарии

Александр Анатольевич Кузнецов

кандидат юридических наук, магистр юриспруденции (РШЧП)

Новая жизнь1 российского корпоративного права

и ограничения на отчуждение доли (акций)

Комментарий к определению Судебной коллегии по экономическим спорам

ВС РФ от 11.06.2020 № 306-ЭС19-24912

В статье комментируется одно из наиболее резонансных определений ВС РФ в сфере корпоративного права за последнее время. В частности, обсуждается значение этого судебного акта для определения пределов диспозитивности корпоративного законодательства, а также применимости норм о договоре товарищества к хозяйственным обществам.

Ключевые слова: корпоративное право, распоряжение долями (акциями), преимущественное право, хозяйственные общества, товарищество

1Довольно символично, что название общества«Я а Тормыш», решение общего собрания которого оспаривалось в комментируемом деле, в переводе с татарского языка (как подсказал А.И. Шайдуллин) означает «новая жизнь».

4

Комментарии

Alexander Kuznetsov

PhD in Law, Master of Jurisprudence (Russian School of Private Law)

New Life of Russian Corporate Law and Restrictions on Disposal of Shares (Stock)

Case Comment to the Judgment of the Chamber for Commercial Disputes of the SC RF No. 306-ЭС19-24912, 11 June 2020

The article comments on one of the most important recent judgments of the Russian Supreme Court in the sphere of corporate law. In particular, it discusses the significance of the Court’s opinion for determining the limits of freedom in the context of corporate legislation, as well as the applicability of the rules on partnership agreement to business companies.

Keywords: corporate law, transfer of shares, pre-emptive right, business companies, partnership

Комментируемое определение Верховного Суда РФ примечательно в отношении как спектра и фундаментальности затронутых вопросов, так и содержания предложенных ответов, учитывая довольно скромную фабулу и заявляемые

сторонами спора на всех этапах дела аргументы. На наш взгляд, это демонстрирует желание Верховного Суда РФ выполнять функции не просто еще одной ординарной инстанции, но институции, развивающей право, как это делают высшие суды в иных европейских странах.

Истец обратился в суд с требованием об обязании общества выкупить принадлежащую ему долю в уставном капитале этого общества в связи с отказом дать согласие на отчуждение доли третьим лицам и одновременно о признании недействительным положения устава об установлении цены реализации доли (при использовании преимущественного права ее приобретения) в размере ее номинальной стоимости. В обоснование своих требований истец утверждал, что новая редакция устава противоречит закону, а также была принята вопреки воле истца.

Решением суда первой инстанции, оставленным без изменения постановлениями судов апелляционной и кассационной инстанций, в удовлетворении требований было отказано. Суды при этом исходили из того, что обсуждаемая редакция устава была одобрена решением собрания, которое отдельно не оспорено, не было установлено также и процедурных нарушений при проведении этого собрания.

Относительно законности положения устава судами отмечено, что установление в качестве заранее определенной цены номинальной стоимости доли не противоречит Федеральному закону от 08.02.1998 № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью» (далее — Закон об ООО). По мнению судов, поскольку истец несколько раз обращался к обществу с предложениями о продажи части доли и доли в уставном капитале по цене, не соответствующей номинальной стоимости доли истца, ни общество, ни остальные участники не обязаны были приобретать их по такой цене.

5

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Дополнительно суды сослались на то, что законность проведения общего собрания была подтверждена решением районного суда, который прекратил в отношении общества административное дело в связи с отсутствием административного правонарушения, предусмотренного ч. 11 ст. 15.23.1 КоАП РФ (предметом административного дела были нарушения, связанные с проведением общего собрания, на котором была утверждена новая редакция устава).

Принимая во внимание вышеуказанное, суды пришли к выводу, что участники общества отказ от приобретения доли истца в уставном капитале по номинальной стоимости не выразили, соответственно, у истца не возникло право на обращение с требованием к обществу о приобретении принадлежащей ему доли в соответствии с п. 2 ст. 23 Закона об ООО.

Верховный Суд РФ все состоявшиеся судебные акты отменил, дело отправил на новое рассмотрение, основываясь на следующих тезисах:

1)устав является по существу товарищеским соглашением и сделкой, к которой применимы правила о сделках, в том числе о решениях собраний;

2)раз устав был утвержден решением собрания, то оспаривание устава предполагает оспаривание такого решения;

3)к решениям собрания применимы общие положения о сделках, в том числе такое основание ничтожности, как противоречие существу законодательного регулирования;

4)несмотря на наличие общей презумпции диспозитивности в регулировании общества с ограниченной ответственностью, в данном случае положения устава вступили в противоречие с существом законодательного регулирования, согласно которому недопустима ситуация, при которой участнику долгосрочно запрещается выход из общества без возможности возврата своих инвестиций. В связи с этим положение устава общества о закреплении заранее установленной цены покупки доли, существенно отличающейся от ее рыночной стоимости (по сути, рыночная стоимость в таком контексте, на взгляд суда, означает возврат инве-

стиций), и без ограничения срока действия такого условия разумным краткосрочным периодом является ничтожным как противоречащее существу законодательного регулирования;

5)протокол собрания участников, на основании которого было принято оспариваемое положение устава, содержал подписи только части участников и не был нотариально удостоверен;

6)ссылки судов иных инстанций на судебный акт суда общей юрисдикции несостоятельны, поскольку предметом рассмотрения дела в суде общей юрисдикции являлось административное правонарушение общества, а не законность принятия новой редакции устава юридического лица.

Строго говоря, почти каждый из приведенных выводов являлся и, предполагаем, еще долгое время будет являться предметом доктринальной полемики и мог бы

6

Комментарии

стать объектом для отдельного исследования. Однако мы постараемся кратко высказаться относительно наиболее важных суждений ВС РФ (п. 1–4).

1. Устав — товарищеское соглашение и принцип диспозитивности

Корпоративное право, будучи сферой относительно новой (по историческим меркам) и в немалой степени искусственно выделенной из традиционных разделов гражданского права (в первую очередь обязательственного права), постоянно находится в поиске точек опоры и руководящих принципов, от которых можно было бы отталкиваться как при правотворчестве, так и при правоприменении.

Это нередко приводит юристов к обращению к более привычной и понятной аналогии с договором.

Вопреки распространенному представлению, связывающему эту доктринальную позицию с веяниями с другой стороны Атлантики (во многом, кстати говоря, благодаря агрессивному неофитству сторонников экономического анализа права, некоторые из которых и правда верят, что изобрели что-то новое в праве, сказав, что фирма — это контракт2), договорная теория корпорации гораздо более старая. Она активно обсуждалась еще в XIX в. в Европе и даже нашла отражение в многих кодексах того поколения. Известный пример — ст. 1832 ГК Франции (далее — ФГК), которая через упоминание договора дает понятие товарищества общее для всех его видов, в том числе тех, которые в русском юридическом языке именуются хозяйственными обществами.

Однако даже прямое упоминание договорной концепции в текстах кодексов не уберегает от доктринальных споров. Так, во Франции эта теория долгое время находиласьподогнемразрушительнойкритики(неспособностьобъяснитькомпании одного лица, противоречие принципа большинства идее договора, необходимость вмешательства законодателя в определение структуры органов, иллюзорность участиявдоговореминоритарныхакционеровипроч.)ивконцеконцовбылазамещена институциональной теорией, исходившей из того, что юридическое лицо — это

предлагаемый законом способ организации сообщества лиц. Это особенно ярко проявилось в большой корпоративной реформе 1966 г., значительно сократившей

2Энтузиазм сторонников этой концепции и единообразных методов решения всех проблем настолько велик, что они посчитали возможным заняться сравнением качества правопорядков в сфере корпоративного права, раздавая им оценки (так называемая лексиметрика), согласно которым неизменно выходило, что англосаксонские страны в лидерах защиты прав акционеров. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказывается, что такие рейтинги основаны на недостаточном знании особенностей национальных правопорядков (что, в свою очередь, мы бы добавили, является следствием игнорирования англо-американскими авторами при научных исследованиях источников на иных языках, кроме английского); см. об этом, напр.: Conac P.-H., Enriques L., Gelter M. Constraining Dominant Shareholders’ Self-Dealing: The Legal Framework in France, Germany, and Italy // European Company and Financial Law Review. 2007. Vol. 4. P. 513. URL: http://ssrn.com/abstract=1532221. Возможно, по этой причине успех экономического анализа права и его сторонников, по крайней мере в сфере корпоративного права, в Европе гораздо ниже.

7

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

пространство для диспозитивных норм, которая, впрочем, также не избежала критики как идеологического, так и юридического характера, главным образом из-за того, что наложенные императивные рамки не позволяли выстраивать внутреннее регулирование компании согласно нуждам участников, а также из-за чрезвычайной образности и туманности определений этой теории3, которая не предлагала никакого определенного юридического режима для юридических лиц4. Процесс замещения договорной теории институциональной был характерен в первой половине XX в. для большинства континентальных европейских стран5.

С развитием процессов глобализации, взрывным ростом экономики и нарастающей конкуренцией правопорядков во второй половине XX в. набирает силу протест против негибкости старого нормативного регулирования и правопонимания, который в итоге приводит к эволюционированию правопорядков в сторону большей гибкости и создания новых организационно-правовых форм (например, введенное во Франции в 1994 г. упрощенное акционерное общество (société par actions simplifiée, SAS), отличающееся минимальным количеством императивных требований и основанное на принципе «что не запрещено, разрешено6») и (или) же упрощения регулирования уже имеющихся форм (например, общество

с ограниченной ответственностью в Испании (sociedad responsabilidad limitada, SRL7)).

Современный прагматичный подход в доктрине заключается в признании смешанной природы корпорации, которая в своем прямом смысле договором не является, но имеет некоторые его черты, вес и значение которых варьируются в зависимости от вида организационно-правовой формы (например, акционерное общество — это область преимущественно жестких институциональных правил)8. При этом, как правило, подчеркивается, что недопустимо сводить интересы корпорации к интересам ее участников9.

3См.: Dondero Br., Cannu P. Droit des sociétés. 8e éd. Paris, 2019. P. 209–212;Guégan El. Les nullités des décisions sociales. Paris, 2020. P. 396–397.

4См.: May J.-Cl. La société: contrat ou institution? // Contrat ou Institution: un enjeu de société / Sous la direction de Br. Basdevant-Gaudemet. Paris, 2004. P. 122, 124.

5Подробнее см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. М., 2017. С. 20–23.

6См.: Dondero Br., Cannu P. Op. cit. P. 215; Germain M. La contractualisation du droit des sociétés // Regards sur l’évolution du droit des sociétés depuis la loi du 24 juillet 1966 / Sous direction de I. Urbain-Parléani et P.-H. Conac. Paris, 2018. P. 33; Nabasque H. La flexibilité contractuelle dans la SAS // La société par action simplifi ée (SAS). Bilan et perspectives / Sous direction de I. Urbain-Parléani et P.-H. Conac. Paris, 2016. P. 75–86.

7См.: Navarro Matamoros L. La libertad contractual y flexibilidad tipológica en el moderno derecho europeo de sociedades: la SAS francesa y su incidencia en el derecho español. Granada, 2009. P. 17–18, 56–60.

8См.: Le Noach G. Le statutaire et l’extrastatutaire en droit des sociétés: Contribution à l’analyse juridique de l’aménagement des rapports entre associés. Paris, 2020. P. 7; Guégan El. Op. cit. P. 396; Velasco San Pedro L.A. Institución o contrato? Reflexionando (una vez más) sobre el carácter imperativo o dispositivo que debiera tener

el derecho de sociedades de capital // Estudios de Derecho Mercantil. Libro homenaje al Prof. Dr. Dr. h. c. José Antonio Gómez Segade. Madrid, 2013. P. 335–337 .

9См.: Dondero Br., Cannu P. Op. cit. P. 217–218, 225–226, 231–233.

8

Комментарии

Сейчас общим местом в зарубежной доктрине является признание постоянных колебаний во взгляде на природу корпорации и подходе законодателя: от диспозитивности в XIX в. до императивности к середине XX в. и возврат к большей гибкости к концу XX в. — иными словами, ничто не ново под луной, в том числе и нынешние тенденции10. На мой взгляд, малополезными и даже схоластическими являются новые и новые попытки наконец открыть миру единственно верную подлинную природу корпорации, строя на этом основании выводы о диспозитивности или императивности корпоративного права, вместо того чтобы рационально искать ответы на вопросы, которые ставят новые времена. Корпоративное право требует самостоятельного поиска пределов автономии воли участников юридических лиц 11.

Именно поэтому позитивное право многих европейских стран (например, Франции), в том числе в рамках его применения судами, в отсутствие четкой картины, которую могла бы предложить та или иная концепция, в целом сохраняет прагматичный подход: периодически констатируя, что хозяйственное общество — это не договор или же что это больше, чем договор, оно предпочитает решать конкретные вопросы (в чьих интересах действуют органы юридического лица, степень диспозитивности законодательно установленной структуры органов общества, внутренних отношений и т.п.)12. Аргументы в пользу смешанной природы можно найти и на законодательном уровне: к примеру, в определении товарищества в ст. 1832 ФГК в ее последней редакции указывается, что товарищество создается двумя или более лицами, которые в соответствии с договором организуют общее предприятие, передавая ему вклады, с целью распределения прибыли, которая может от него возникнуть, а также упоминается о том, что товарищество может быть создано одним лицом13. Даже сторонники преимущественно договорного подхода признают особую природу товарищества как организационного договора, который по применимым к нему правилам и принципам отличается от иных договоров14. Похожим образом доктрина и судебная практика Испании, несмотря на признание потребности предоставления большей свободы участникам корпоративных отношений, тем не менее обсуждают законность тех или иных условий уставов через категорию принципов организационно-правовых форм, отражающих наиболее значимые правила закона (императивные) и обособляемых от общего принципа свободы договора15, 16.

10См.: Germain M. Op. cit. P. 34–35; Velasco San Pedro L.A. Op. cit. P. 323–332. Более подробно об этом также см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве. С. 17–23.

11Подробнее см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве. С. 11–16.

12См.: Dondero Br., Cannu P. Op. cit. P. 213–214.

13Ibid. Р. 227–228.

14См.: Germain M. Op. cit. P. 35, 37.

15См.: Sanchez Gonzalez J.C. La autonomía de la voluntad en la configuración estaturia de las sociedades de capital // Autonomía de la voluntad en el Derecho privado: Estudios en conmemaración del 150 aniversario de la Ley del Notariado. T. II. Derecho mercantil. Barcelona, 2012. P. 22 и далее. При этом призывы к расширению сферы свободы скорее обусловлены рациональным обсуждением практических проблем, а не пустыми ссылками на свободу договора (Ibid. P. 157–165).

16Более того, в Испании и вовсе в Законе о компаниях 2010 г. содержится специально посвященная принципу автономии воли ст. 28, еще раз подчеркивающая допустимость диспозитивного регулирования. В комментариях указывается, что хотя данный принцип и перекликается с принципом свободы договора,

9

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Российскоеправонеосталосьвсторонеотобщейдискуссииоприродехозяйственных обществ. Здесь также шли дебаты о природе корпорации, которые до поры до времени носили преимущественно доктринальный характер, пока в 2000-е гг.

не получила популярность тенденция возвеличивать англосаксонское право и продвигать в действующее российское законодательство сугубо академическую концепцию экономического анализа права (не в своем позднем виде, а самой радикальной почти либертарианской изначальной концепцией17, 18), механически связывая лежащую в его основе договорную теорию с российской догматикой (раз фирма — это контракт, то, значит, к хозяйственному обществу применимы все нормы о договоре, в том числе о свободе договора19).

Указанные усилия были более или менее нивелированы в ходе реформы ГК РФ в части главы 4 ГК РФ, посвященной юридическим лицам, нейтральность регулирования была сохранена.

Как уже отмечалось в иных наших публикациях, видится глубоко ошибочным подход к рассмотрению вопроса диспозитивности корпоративного законодательства с точки зрения дихотомии «договорный — недоговорный». Выбор «диспозитивность — императивность» вовсе не равен выбору между договорным и недоговорным подходами, ибо договорное право также содержит много императивных норм.

Более того, не следует смешивать вопросы диспозитивности регулирования и договорной (недоговорной) природы хозяйственного общества. Вытекающая из диспозитивной природы гражданского права возможность участников гражданского оборота собственными волеизъявлениями регулировать свою жизнь и устанавливать правила поведения (автономия воли) имеет более фундаментальный характер

но он тем не менее имеет свои особенности, обусловленные спецификой хозяйственных обществ, в том числе защитой кредиторов, миноритарных участников и иными ограничителями (например, публичный порядок, принципы организационно-правовой формы), см.: Comentario de la Ley de Sociedades de Capital. T. I / Rojo A., Beltran E. (coords.). Cizur Menor, 2011. P. 387–396 (автор коммента-

рия — A. Vaquerizo).

17См., напр.: Easterbrook F.H., Fishel D.R. The Economic Structure of Corporate Law. Cambridge, Mass., 1991. P. 1–39.

18Надо ли говорить, что с момента появления концепции «фирма — это контракт» ее обсуждение

«корпорация — договор»). Подробнее о критике концепции ничем не ограниченной свободы договора в корпоративных отношениях см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве. С. 12–13.

19Нельзя не заметить, что экономический анализ права и присущие ему выводы, на наш взгляд, вообще не могут доказывать или опровергать применимость договорного подхода, имея в виду, что понятия обязательства и договора — это строгие догматические категории, наполненные в российском праве определенным содержанием, тогда как экономический анализ права использует эти понятия гораздо более свободно.

Потому утверждения о том, что для экономического анализа права отношения внутри фирмы — это контракт, абсолютно иррелевантны для отечественного юриста и не могут доказывать или опровергать договорно-правовую природу этих отношений.

10

Комментарии

(п. 1 ст. 2 ГК РФ). Однако в корпоративном праве ограничениям автономии воли присущ иной, не всегда совпадающий с договорным правом характер 20, хотя и проводить непреодолимую границу между договорным и корпоративным правом также было бы ошибкой.

Каждое конкретное правило устава и (или) корпоративного договора, отступающее от норм закона, подлежит оценке с точки зрения множества ограничителей (так называемого существа законодательного регулирования, предопределенного потенциальной бессрочностью корпоративного образования, ограниченной рациональностью участников, необходимостью защиты третьих лиц и участников (акционеров)), которые сформулированы континентальным правом за многие десятилетия. Развитие этого наследия возможно и даже нужно, в том числе в пользу отказа от устаревших взглядов, но только с учетом кропотливого обсуждения и понимания того, почему то или иное ограничение было сформулировано. Иной подход означает искусственную деградацию дискуссии. Российское корпоративное право более не может себе позволить, как в начале 1990-х гг., слепо переписывать американские законы с произвольным отказом от континентальной европейской правовой традиции, частью которой мы являемся уже не одну сотню лет21.

Единственное, в чем можно безусловно согласиться с теми, кто критикует излишнюю императивность (или, лучше сказать, императивное понимание) российского корпоративного права, — это то, что отсутствие в законе указания на возможность отступления от предусмотренного законом правила (знаменитое «если иное не установлено уставом») не является свидетельством императивности соответствующего правила, по меньшей мере в отношении непубличных обществ. Такой подход применительно к ООО нехарактерен даже для самых консервативных правопорядков (в частности, Германии), где обсуждение степени диспозитивности регулирования АО и ООО как раз и строится на противопоставлении последней как основанной на большей свободе регулирования внутренних отношений и прав участников даже в отсутствие на это прямого дозволения закона или вопреки ему 22, хотя это и не означает полной свободы регулирования (императивность правил о наличии общего собрания участников и директора, неограниченные полномочия директора для третьих лиц, правила о представительстве рабочих в наблюдательном совете, право участников на информацию и на участие в собрании, правила о защите кредиторов)23.

21Критику слепого копирования институтов англо-американского права и неприемлемости подходов Law and Economics см.: Суханов Е.А. Сравнительное корпоративное право. М., 2014. С. 4 и далее; Он же.

О предмете корпоративного права // Актуальные проблемы частного права: сб. ст. к юбилею П.В. Крашенинникова. М., 2014.

22См.: Dauner-Lieb B. L’état du droit positif allemande // Actualité et évolutions comparées du droit allemand et français des sociétés / M. Menjucq, B. Fages (dir.). Paris, 2010. P. 36, 40–41.

23Ibid. P. 42–44.

11

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

В связи с этим можно только приветствовать, что Верховный Суд РФ высказался по такому важному вопросу и прямо указал на то, что в основе регулирования ООО

лежит презумпция диспозитивности24.

Исходя из этой позиции, устав общества может содержать положения, устанавливающие иные правила по сравнению с теми, которые предусмотрены Законом об ООО или ГК РФ, если это прямо не запрещено указанными законами или недопустимость установления таких правил не вытекает из существа законодательного регулирования. Режим внесения таких изменений, как представляется, определяется тем, чего касается соответствующее отступление от правил закона, но в большинстве случаев должен предполагать единогласие, поскольку практически все изменения так или иначе затрагивают права или обязанности участников.

В частности, как прямо сказал ВС РФ, диспозитивными являются положения о любых ограничениях на отчуждение доли в ООО, в том числе о преимущественном праве ее покупки, что косвенно отвечает на другой вопрос, до недавнего времени сильно волновавший юридическую общественность, — о законности положений уставов, исключающих применение преимущественного права покупки доли25. В данном случае, как мы уже ранее указывали в своих публикациях26, диспозитив-

ность всех правил об ограничениях на отчуждение доли (акций) вытекает из их единой природы (право участия в обществе), а имеющиеся различия режимов АО и ООО можно объяснить попыткой законодателя предугадать презумптивное волеизъявление участников (акционеров), а именно: в ООО — скорее закрытый состав, в АО — скорее открытый. Однако участники (акционеры) вправе отступать от этих правил с учетом конкретных целей и состава интересов в своем обществе.

При этом также обратим внимание, что при отсылке к природе устава ВС РФ вместо термина «договор» использовал эвфемизм — «соглашение, имеющее граждан- ско-правовую природу». Представляется, это не случайно, и, как видно из дальнейшего текста определения, упоминание товарищеской природы устава было необходимо для того, чтобы подчеркнуть генетическую связь регулирования хозяйственного общества и договора товарищества, а также обратиться к одному из правил, содержащихся в главе о товариществе (об этом см. ниже). Иными словами, квалификация устава в качестве товарищеского соглашения делала акцент на слове «товарищество», а не на слове «соглашение».

На наш взгляд, установление такой связи — это именно то, чего российскому праву не хватает: какими бы ни были доктринальные позиции или судебная практика

24Напротив, для публичных обществ оправдана презумпция императивности, с учетом наличия неквалифицированной массы акционеров, необходимости защиты рынка акций как способа инвестирования и желательности стандартизации как необходимого условия для оборота акций публичных компаний и как минимального стандарта «качества».

25В первый раз прямо о диспозитивности этого правила справедливо было сказано еще в типовых уставах № 4, 10, 16, 22, 28, 34, см.: приказ Минэкономразвития России от 01.08.2018 № 411 «Об утверждении

типовых уставов, на основании которых могут действовать общества с ограниченной ответственностью».

26Подробнее см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве. С. 82 и далее.

12

Комментарии

в развитых зарубежных правопорядках, каждому юристу там — даже на уровне терминологии — очевидно происхождение хозяйственных обществ от договора товарищества, между ними нет непреодолимой стены.

Российское же право, получив корпоративное законодательство как некий предзаданный нормативный материал после длительного перерыва советского времени, было лишено этой исторической традиции «от договора товарищества к акционерному товариществу», поэтому каждому российскому юристу понятно: о юридических лицах надо смотреть в одном разделе, а в главу о товариществе заглядывать не нужно, ибо это уже раздел из договорного права.

Несколько лиц соединяют свои вклады и совместно действуют для извлечения прибыли или достижения иной не противоречащей закону цели. Именно так характеризуется договор товарищества в п. 1 ст. 1041 ГК РФ, и именно так можно было бы охарактеризовать любое хозяйственное общество (за исключением общества с одним участником). Конструкция юридического лица сама по себе не изменяет квалификацию отношений между участниками хозяйственных обществ как товарищеских27, 28.

Комментируемое определение ВС РФ данную историческую традицию восстанавливает, делая это вполне в духе романских правопорядков, для которых характерно обращение к общим нормам о товариществе как руководящим принципам и субсидиарным источникам правил для всего корпоративного права.

Вместе с тем все это не означает признания в прямом (мы бы даже сказали, вульгарном) смысле слова договорной природы хозяйственного общества с автоматической применимостью к нему всего корпуса норм о договорах и того же объема договорной свободы. Лишним доказательством этого выступает также то, что, говоря о принципе диспозитивности регулирования ООО, ВС РФ не сделал отсылку

кст. 421 ГК РФ.

2.Оспаривание устава — оспаривание решения собрания, на котором он был утвержден

В данном случае ВС РФ разрешил застарелую проблему судебной практики — квалификацию исков об оспаривании устава или его отдельных положений.

27Об этом мы писали еще в 2013 г., см.: Кузнецов А.А. Исключение участника из общества с ограниченной ответственностью. М., 2014. С. 32–33.

28В то же время разумеется, что наиболее сложные формы товарищества — хозяйственные общества уже не могут, в отличие от простого товарищества, обходиться только нормами о договоре, поскольку необходимость участия в гражданском обороте хозяйственного общества как единого субъекта, активная оборотоспособность прав участия в хозяйственных обществах, коммерческое назначение таких орга- низационно-правовых форм, бессрочность их существования, потенциальное множество участников, принцип большинства и ограниченная ответственность предопределяют наличие множества императивных норм, защищающих участников (акционеров) и третьих лиц, да и просто элементарно обеспечивающих стабильное существование хозяйственных обществ.

13