РЕЦЕНЗИИ

Стивен Холмс

Аяан Хирси Али снискала мировую известность после убийства голландского кинорежиссера Тео ван Гога, вместе с которым она работала над фильмом, возлагающим на ислам ответственность за унижение и угнетение мусульманских женщин. В ноябре 2004 года голландец марокканского происхождения, исламист Мохаммед Буер выстрелил в ван Гога на улице Амстердама, перерезал ему горло и прикрепил к его телу записку с угрозой убить Хирси Али. Несмотря на то что она прибыла в Нидерланды в качестве иммигрантки из Сомали всего лишь двенадцать лет назад, к моменту событий Хирси Али стала видным парламентским деятелем. В данное время она проживает в США, и по обе стороны Атлантики ее то хвалят, то осуждают за бескомпромиссную критику не только в адрес ислама, но также мультикультурализма, который, по ее мнению, ошибочно проявляет толерантность по отношению к жестокости и невежеству мусульманского мира.

Убийство ван Гога Буером, а также мировая известность такой таинственной и интригующей личности, как Хирси Али, спровоцировали серьезный спор в среде либерально настроенных европейцев относительно того, что должно предпринять общество в ответ на рост числа плохо ассимилирующихся общин исламских иммигрантов. В отличие от тех, кто выступает за веротерпимость и культурное многообразие, Хирси Али призывает Европу начать фронтальную атаку на женоненавистничество, по всей видимости, присущее Исламу. Она убеждена, что предание о непогрешимости пророка Мухаммеда препят-

ствует уничтожению уже устаревшего воинственного духа, характерного для арабской родовой культуры VII века, и, следовательно, оправдывает как насилие по отношению к женщинам, так и применение смертной казни к неверным. По ее мнению, приверженность к «истинному» исламу «несовместима со светским либеральным государством» и даже с желанием жить на одной планете с немусульманами. Она трактует события 11 сентября, после которых она утратила остатки веры в существование Бога, как подлинное проявление сущности ислама. На данный момент ее политическая миссия заключается в том, чтобы склонить иммигрантов-мусульман, проживающих в Европе, к реформированию их, как она выражается, «отсталой» религии.

Две новые книги: мемуары Хирси Али «Неверная»1 и «Убийство в Амстердаме»2 англо-голландского писателя Яна Бурумы – помогут нам разобраться не только в событиях, произошедших в Нидерландах, но и в более широкой полемике, разгоревшейся в Европе вокруг ислама. В своей книге Бурума, прослеживая пути различных людей, повествует об убийстве ван Гога и представляет исследование в виде романа (на ум приходит «Секретный агент» Джозефа Конрада) вопроса о том, как Голландия, являвшаяся когда-то, по сути, «площадкой мультикультурного утопизма», стала местом совершения варварского преступления. Буер предстает перед читателем как радикал-неудачник, не сумевший добиться успеха на фоне общего благополучия, один из тех «отчаявшихся людей, которые воображают, что они часть немногочислен-

ной элиты, благословленные и чистые душой, но окруженные мировым злом». В фильме «Покаяние» ван Гог и Хирси Али проецировали на женское тело цитаты из Корана, оправдывающие насилие над женщинами, подразумевая тем самым, что священные тексты разрешают мусульманским мужчинам выражать свое превосходство над женщинами с помощью языка ран и синяков. По-ви- димому, в ответ на это, Буер выразил превосходство мусульман, пригвоздив к телу ван Гога записку с угрозами в адрес Хирси Али.

Буер и Хирси Али, как отмечает Бурума, являются представителями «двух различных взглядов на мировое устройство, один из которых радикально светский, другой – радикально религиозный». Молодой голландец марокканского происхождения стремится пробудить мусульман ото сна, тогда как молодая голландка родом из Сомали жаждет разбудить спящих европейцев. Изучая две параллельные судьбы, Бурума отнюдь не столь беспристрастен по отношению к жертве и убийце, как утверждали некоторые чересчур резкие критики, он всего лишь пытается разобраться в сложных психологических портретах людей, многое перенесших в жизни.

«Неверная» Хирси Али – это захватывающая история ее собственного путешествия, побега из мира нетерпимости и насилия, переселения, как она описывает, «из мира веры в мир разума». Вместо того чтобы грезить, как Буер, об очень суровом отце (Аллахе), который мог бы унизить возгордившийся Запад, она сбежала в Европу, чтобы спастись от родного отца, который не допускал физического насилия по отношению к ней (жестока была ее мать), но чьи требования подавляли ее как личность. В то время как для Буера Запад воплотил крушение взглядов, а ислам – спасение души, она считала ислам своей клеткой, а на Западе нашла освобождение.

Будучи дочерью участника сопротивления в Сомали, Хирси Али провела часть детства в Саудовской Аравии, Кении и Эфиопии. В скитаниях она столкнулась со множеством культурных предрассудков и утратила детскую приверженность традициям ее родной земли. Хотя она и утверждает, что стала ярой индивидуалисткой и поверила в персональную ответственность, она не винит свою бабушку за то, что та сделала ей обрезание, когда Хирси Али было шесть лет, считая, что, совершая этот акт первобытной жестокости, бабушка руководствовалась не своим желанием, а установками отсталой культуры, заложенными в большинстве сомалийских женщин ее поколения.

Когда Хирси Али прибыла в Европу, спасаясь от договорного брака и, таким образом, разрывая все отношения со своим отцом, она была шокирована, убедившись на собственном опыте в существовании огромной пропасти между исламским и неисламским обществами. С ее точки зрения, наиболее существенное различие между ними заключалось в том, что так называемый «Дом войны» (неверный Запад) оказался совсем не «бездушным», как ее предупреждали, а процветающим, гостеприимным и в основном мирным, тогда как «Дом ислама» погряз в бедности, жестокости, неравноправии и кровопролитии. Хо-

тя решение сбежать было принято ею исключительно самостоятельно (как она говорит, ее вдохновил пример романтических героинь некоторых «бульварных» романов), ей удалось выжить в большой степени благодаря коллективистской системе голландского социального государства, которое великодушно предоставило пропитание, жилище и временное пособие неизвестной беглянке из Африки. Если бы она не находилась под физической защитой солдат голландской службы безопасности, то вскоре после того, как она обратилась за приобретением статуса беженки, ее, к примеру, вполне могли бы похитить члены ее клана из Сомали. Такая очевидная зависимость личной свободы от социальных ресурсов, предоставляемых правительством, может рассматриваться как полезный урок для ее привыкших к условиям свободного рынка коллег из Американского института предпринимательства, где она работает в настоящее время.

Доминирующее положение «разума» для Хирси Али означает, что мусульманка, которой приказали подвергнуть свою шестилетнюю дочь обрезанию, не должна преклонять колени перед традициями и авторитетом, а должна сама подумать, действительно ли это хорошая мысль. Цель Хирси Али, как она говорит, состоит в том, чтобы найти «других женщин, заточенных в мире иррациональных предрассудков» и убедить их «взять свою судьбу в собственные руки». В этой связи она с жаром рассуждает о темной стороне мультикультурализма, который, по ее убеждению, «усиливает желание иммигрантов создавать анклавы». Она выступает категорически против «придания культурам, полным ненависти и нетерпимости по отношению к женщинам, статуса альтернативного устройства жизни, заслуживающего уважения». Это без всякой необходимости осложнит и замедлит переход от традиции к современности среди иммигрантских общин, утверждает она. На доводы тех, кто обеспокоен, что ее бескомпромиссные взгляды могут оттолкнуть потенциальную аудиторию, она возражает, что борьба с религиозными экстремистами за власть над умами проживающих в Европе сбитых с толку молодых мусульман не может быть выиграна светскими либералами, которые демонстрируют хроническую неуверенность в превосходстве собственных идеалов, которые с обескураживающей непоследовательностью одновременно защищают и свободу человека от власти традиций, и право иммигрантских субкультур во имя традиций подавлять индивидуальность (в особенности женщин). Желая преодолеть свои внутренние сомнения, молодые мусульмане вряд ли последуют за таким неуверенным зовом.

Бурума, со своей стороны, неодобрительно высказывается о европейских политиках, которые отказываются обсуждать высокий уровень преступности внутри мусульманских общин и которые делают вид, что иммиграция мусульман не является проблемой. В принципе, он соглашается со многими взглядами, которые защищает Хирси Али. Он также считает, что надежды на здравый смысл разъяренных религиозных фанатиков являются бессмысленными и что сексуальное насилие над детьми и убийства в защиту чести не могут быть оправданы ни с точки

зрения религии, ни каким-либо иным образом и должны караться как преступления. Однако Бурума не согласен ни с объяснением проблемы, которое дает Хирси Али, ни с предлагаемым ею выходом из ситуации.

Что служит причиной насильственного экстремизма? Хирси Али ставит центральной причиной саму исламскую религию, с ее архаичным мировоззрением, заключенным в якобы не допускающих изменений священных текстах. Бурума вполне обоснованно возражает, что Коран мог быть причиной убийства Буером ван Гога не более, чем «Капитал» был основанием для создания ГУЛАГа Сталиным. Убийства в защиту чести, принудительные браки и женское обрезание являются остаточными явлениями деревенской, сельской и племенной культуры, а не ислама как такового. Более того, если молодые мужчины-бер- беры из горного района Риф в Марокко будут вынуждены практически в одночасье совершить переход от строго регулируемого общественного устройства к более свободному и открытому, то вследствие этого они могут начать страдать от частичной дезинтеграции личности, что заставит их искать пути обретения уверенности в себе и перекладывать ответственность за свои внутренние мучения на некоего «козла отпущения» (например, Запад). Категорически заявлять, как это иногда делает Хирси Али, что радикальное толкование ислама вызывает всплеск насилия среди экстремистов, значит игнорировать многочисленные доказательства того, что молодых иммигрантов, которые встречаются с препятствиями на пути своих амбиций и разрываются от противоречивых желаний, просто подталкивают к радикальным трактовкам ислама, объясняющим их ярость. Иными словами, исламистские убеждения являются одновременно и симптомом и причиной.

Почему многим мусульманским иммигрантам не удалось успешно интегрироваться в такие государства, как Голландия? Хирси Али видит основными причинами постколониальный синдром, нравственный релятивизм и постепенную потерю европейцами уверенности в себе. Пим Фортайн, голландский политик, гомосексуалист, лидер антииммигрантского движения, который был застрелен немусульманином в мае 2002 года и о котором ван Гог снимал фильм, когда также был убит, по сути, имел в виду то же самое, когда сказал, что голландцы стали «слишком терпимы к нетерпимости». Бурума отвечает на это, что новые технологии, особенно спутниковое телевидение, благодаря которому в районах, где проживают иммигранты, стали смотреть каналы, вещающие на арабском и турецком языках, препятствуют интеграции в той же мере, что и проявление предположительно излишней «терпимости» европейцев по отношению к мусульманам. Попытки убедить европейские власти в необходимости стать менее открытыми к проявлениям ислама, нарушающим элементарные принципы западного индивидуализма, не смогут повернуть вспять технологическую революцию, которая сделала культурную ассимиляцию еще более проблематичной, чем она была до глобализации систем обмена информацией и транспортных потоков. Описывая отношение голландцев к иммигрантам как «странную

комбинацию милосердия и безразличия», Бурума предполагает, что европейская «терпимость» к чужеродным обычаям иммигрантов больше похожа не на скромный культурный релятивизм, а скорее, наоборот, на еще живущую в них уверенность в культурном, если не расовом, превосходстве европейцев, которые в колониальную эпоху были не слишком озабочены духовной жизнью и моральными ценностями местных жителей и которые, по всей видимости, перенесли этот принцип невмешательства (laissez faire) и в самое сердце демократического общества, где его быть не должно.

В своей книге Хирси Али подтверждает непростой характер проблемы. Например, она пишет: «Образ мышления, увиденный мною в Саудовской Аравии, которого придерживается и мусульманское Братство в Кении и Сомали, несовместим с защитой прав человека и либеральными ценностями», и далее указывает: «Он заключается в феодальной системе взглядов, основанной на родовых представлениях о чести и стыде». Также, приводя в пример то, как в Голландии ее подруги родом из Марокко жалуются на унизительное отношение к ним голландцев, забывая при этом, что собственные мужья подвергали их насилию, она определяет такие антиголландские настроения как «действительно удобный механизм, позволяющий людям защищаться от чувства собственной ущербности и видеть причины своего несчастья во внешних обстоятельствах». Более того, приведенные ею описания повседневной жизни в Сомали и Саудовской Аравии, а также порядки, существовавшие в ее многоконфессиональной школе в Найроби, во многом подкрепляют тезис Бурумы о том, что, на самом деле, ислам очень разнообразен в своих проявлениях. Однако она не перестает указывать на то обстоятельство, что в некоторых отношениях принципы ислама непреклонны, например в том, что женщинам не разрешается выходить замуж без согласия своего родителя или опекуна, и в связанных с этим формах жесточайшей дискриминации женщин. В целом, ее точка зрения состоит в том, что исламской религии свойственно поддерживать существование устаревших традиций и обычаев, несовместимых с ее мирной адаптацией в современном обществе.

Возможно, основное различие между позициями Хирси Али и Бурумы состоит в том, что последний, вслед за французским политологом Оливером Роем, верит в то, что единственным путем развития для ислама является его признание в качестве европейской религии. Бурума не разделяет мнение некоторых умеренных представителей мусульманского сообщества Нидерландов по поводу того, что «только организованная должным образом религия может помешать молодежи скачивать экстремизм из Интернета», однако он остерегается признания непосредственно ислама причиной сложностей, возникающих при интеграции мусульман в Европе, поскольку большинство проживающих в Европе мусульман не собираются становиться последователями Хирси Али с ее категоричным атеизмом. Бурума приходит к выводу о том, что нападки на религию, которые она допускает, «не могут быть решением проблемы ввиду того, что настоящая угроза

для смешанного общества наступит, когда большинство мирно настроенных мусульман потеряют надежду почувствовать себя как дома».

Одной из излюбленных идей Хирси Али является то, что добропорядочные европейцы часто не решаются резко критиковать ислам «из-за страха быть обвиненными в расизме». Столь же категоричный антирасист, как и Хирси Али, Бурума высказывает бóльшую, чем она, обеспокоенность неумышленными политическими последствиями полной ликвидации такого страха. В самом деле, отнюдь не беспочвенна его тревога в связи с тем, что ее версия Просвещения была дерзко превращена в орудие защиты расистского порядка, которое бесцеремонно скрывает ксенофобию под маской универсализма. Нечто подобное имело место во время «карикатурного скандала», когда антииммигрантские активисты, в круг интересов которых не входит защита свободы печати, обратились к этому идеалу либерализма, чтобы доказать свое право «совершать выпады против иных лиц на почве расовой или религиозной принадлежности». Хирси Али утверждает, что антирасизм жителей Западной Европы, как трудный урок, усвоенный в результате нацистской катастрофы, не позволил им признать, что неассимилированные мусульманские иммигранты представляют угрозу для европейских ценностей. Не осуждая мотивы, которыми руководствуется Хирси Али, отметим, что ее возвышенная критика антирасизма и призыв к европейцам воспрянуть и «драться» за свою цивилизацию неминуемо привлекли внимание людей, которые отрицали возможность мирного сосуществования с мусульманскими иммигрантами из-за более грубых и эмоциональных причин.

Одним из наиболее ярких персонажей Бурумы является Фортайн, открыто критиковавший исламскую ненависть к гомосексуалистам и сексизм, «популист, который играл на боязни мусульман и при этом кичился своими сексуальными контактами с марокканскими юношами». Бурума предполагает, что Фортайн имел такой буквально театральный политический успех благодаря своему желанию сочувственно внимать ненависти, кипящей в сердцах голландцев, по отношению к марокканским и турецким иммигрантам. Однако Бурума не видит в политических торговцах ненавистью достойных последователей традиций Спинозы, даже если причиной их «злобы» стало то, что они только недавно «мучительно освободились от запретов, налагаемых собственными религиями», и не могут даже думать о том, чтобы опять начинать эту борьбу с нуля.

Лидер партии, основанной Фортайном, как пишет Бурума, «видел войну исламской и западной цивилизаций на голландской земле». То, что такое столкновение цивилизаций находит одобрение у исламских экстремистов, должно насторожить нас. Наличие желания поучаствовать в таком столкновении демонстрирует не столько вызывающую восхищение готовность защищать от врагов идеалы Просвещения, сколько массовый отказ от одной из его основ, а именно от замены коллективного наказания, групповой мести на четкую индивидуализацию виновности. Исламофобия европейского права, равно как

и ненависть исламистов по отношению к Западу, очевидно, базируется не на индивидуализме, а на стремлении к племенному обособлению. Тогда как Бурума, очевидно, встревожен тем, что европейские ксенофобы рассматривают Просвещение как достояние узкой группы лиц, Хирси Али ясно дает понять, что этот вопрос ее вовсе не интересует.

Антииммигрантские группировки, тем не менее, вовлечены в опасную форму псевдосоревнования с радикальными исламистами; на это обстоятельство указывает то, что первые используют антиколониальную риторику для оправдания своих действий. Ориана Фаллаци в своих поздних сочинениях преувеличивала, по-видимому, возможность образования «Еврабии» и апеллировала к «гневу» и «гордости» коренных европейцев, призывая их подняться на борьбу и продемонстрировать, что они не испытывают страха. Можно ставить под вопрос подразумеваемую аналогию между современными европейцами, мечтающими о высылке бедных иммигрантов, и колонизированными народами, которые когда-то боролись за изгнание богатых и могущественных колонизаторов, пришедших с Запада. Однако антииммигрантские политики, успешно эксплуатирующие эту аналогию, возражают не задумываясь, что иммигранты способны спровоцировать демографический кризис, против которого европейцы не имеют защиты.

После прочтения двух этих достойных внимания книг рождается подозрение, что ни компромисс, ни конфронтация не смогут предотвратить столкновение между меньшинством, состоящим из возмущенных коренных европейцев, и меньшинством, включающим потенциально опасных молодых людей, принадлежащих к многомиллионной группе мусульман, постоянно проживающих в Европе. В опубликованных исследованиях различные ученые приводили статистические данные, подтверждающие, что уже начался процесс интеграции проживающих в Европе мусульман, пусть медленный, но вполне успешный. Однако Бурума и Хирси Али не обнадеживают своих читателей в этом вопросе. Их книги, прочитанные вместе, наводят на мысль, что простого решения проблемы не существует: не помогут ни западный шовинизм, ни мультикультурализм, ни критика в адрес «отсталости» исламской религии, ни проявление, возможно, притворного, а потому неустойчивого уважения по отношению к мусульманам. Компромиссные решения могут лишь увеличить запросы экстремистов, тогда как отказ от их поиска приведет к тому, что больше молодых людей переметнутся в лагерь радикалов. Возможно, Европа нуждается в политиках, которые могут, исходя из конкретных обстоятельств, искусно лавировать между приверженностью принципам и согласием на многообразие. Если такие профессиональные и мудрые деятели не появятся в ближайшее время, отдаленные последствия существующих в настоящее время тенденций, вероятно, будет невозможно скорректировать мирным путем.

Вполне допустимо даже утверждение о том, что в современной Европе просвещенческий идеал о всемирном гражданстве уже утерян. Европейцы все больше привы-

кают жить в «двойственных» государствах, где «настоящие» граждане соседствуют со слабо ассимилированными иммигрантами, которые, по мнению большинства, никогда не станут полноценными членами общества. Возможно, это не будет столкновением цивилизаций, способным развиться в жестокую конфронтацию, однако такое положение вещей, несомненно, ознаменуется нравственным кризисом, что вызывает особенную тревогу. Совместным достижением двух рассмотренных книг является предоставление исключительно детализированного описания проблемы совместного проживания мусульман и немусульман в современной Европе. Эта пугающая

проблема не имеет быстрого решения и грозит обернуться серьезными последствиями далеко за пределами самой Европы.

Стивен Холмс – профессор права Нью-Йоркского университета (США).

Перевод с английского Е. Тырык.

1 Hirsi Ali A. Infidel. New York: Free Press, 2007.

2Buruma I. Murder in Amsterdam: The Death of Theo van Gogh and the Limits of Toleration. New York: Penguin Press, 2006.