Россия: дело Анчугова-Гладкова

После дела Хёрста решение ЕСПЧ в аналогичном в общем-то деле Анчугова-Гладкова (2013 г.) вряд ли можно назвать неожиданным. Однако для России оно стало крайне неприятным: ведь речь шла о самой российской Конституции. ЕСПЧ определил, что конституционная норма о запрете осужденным заключенным голосовать на выборах нарушает Конвенцию*(76).

Исполнение этого решения, т.е. изменение Конституции или как минимум контртекстуальное (contra legem) истолкование ее совершенно недвусмысленной нормы является международным обязательством России. Но очевидно, что даже технически исполнить его куда сложнее, чем скорректировать правовую позицию КС РФ в незамысловатом деле Маркина. Это не говоря уже о политических затруднениях, которые, вероятно, будут ничуть не меньшими, чем в Великобритании.

Суверенитет и международное право

Перейдем к главному вопросу. Каким же образом можно разрешить противоречие между требованиями международного права, в том числе выраженными в решениях международных судов, и нормами национального права в случае их конфликта? Из всего сказанного выше очевидно, что простого и однозначного ответа на этот вопрос нет. Но это не означает, что проблема вообще неразрешима.

Примечание. Соотношение национального суверенитета и международного права не следует рассматривать как отношения двух непримиримых врагов, один из которых непременно проигрывает, когда другой выигрывает. Скорее их соотношение напоминает положение индивидуума в рамках национального правового порядка.

Разумеется, свобода воли индивидуума до некоторой степени ограничивается правом страны его проживания. Тем не менее в достаточно развитых правовых порядках большинство граждан в большинстве ситуаций добровольно выполняют требования закона, в том числе и в случаях, когда лично им эти требования неприятны или даже представляются неразумными. Примерно то же можно сказать и о гражданско-правовых договорах: свобода воли индивидуума в некотором смысле ограничена требованиями заключенного им ранее договора, но большинство граждан добровольно исполняют требования таких договоров. Если же гражданин, пользуясь своей свободой воли, отказывается выполнять требования закона или договора, на него могут быть наложены предусмотренные законом или договором санкции.

Когда значительной части граждан закон представляется неразумным, они могут попытаться изменить его в результате политического процесса. В крайнем случае гражданин может выйти из-под действия не устраивающего его закона (или из-под юрисдикции судов, которым он не доверяет), переехав в другую страну. При этом следует осознавать, что многие правовые нормы в той или иной форме действуют, по существу, во всех странах мира (запрет на убийство и т.п.), так что выйти из-под их действия в любом случае не удастся.

Подобным образом свобода государства в проявлении своего национального суверенитета в некотором смысле ограничена международным правом. Это относится как к двусторонним международным соглашениям по частным вопросам, так и к многосторонним договорам по важнейшим вопросам международного права, таким как Конвенция о защите прав человека и основных свобод. Если страна, ссылаясь на свой суверенитет, отказывается исполнять свои международные обязательства, на нее могут быть наложены предусмотренные международным правом санкции. Однако в современном международном правопорядке многие страны в большинстве ситуаций предпочитают добросовестно следовать своим международным обязательствам, даже когда соответствующие требования самой стране неприятны или невыгодны.

Если те или иные требования международного права представляются стране "неправильными", она может предпринять действия, направленные на модификацию соответствующего международного договора или же вовсе выйти из этого договора. Не стоит также забывать, что некоторые нормы международного права (запрет пыток и т.п.) действуют независимо от участия или неучастия данной страны в международных соглашениях.

Важно подчеркнуть, что добровольное следование международным обязательствам (в том числе исполнение решений международных судов) отнюдь не означает предательства национальных интересов. Напротив, подобно тому как в интересах каждого гражданина жить в правовом государстве, а не в условиях "войны всех против всех", так и в интересах каждой страны жить в условиях, когда все государства соблюдают свои международные обязательства, даже если это кажется им "невыгодным".

В особенности это относится к требованиям международных договоров в сфере защиты прав человека. Многие положения Конвенции почти дословно дублируются в конституциях или других национальных законах стран-участниц. Это уже само по себе говорит о том, что никаких радикальных противоречий между Конвенцией и национальным правом стран-участниц не существует. Речь может идти лишь о расхождении в нюансах интерпретации соответствующих правовых норм.

Примечание. Таким образом, реальная проблема здесь не в том, одержит ли победу "национальное" или "наднациональное", а скорее в том, как лучше организовать совместную работу государственных органов каждой страны и международных институтов, которая позволит им достичь единой цели.

Этот вывод неплохо согласуется с развиваемой рядом правоведов "фидуциарной теорией" государственной власти. Согласно этой теории государство в некотором смысле является "фидуциарием" (доверенным) в отношении своих граждан и уже в силу этого обязано уважать права человека. Подобным образом и международный правопорядок имеет фидуциарный характер в отношении всех жителей планеты, и в случае необходимости международное сообщество должно восполнять пробелы, возникающие в результате нарушения теми или иными государствами их фидуциарных обязанностей*(77).

С этой точки зрения предел государственному суверенитету в части прав человека положен не столько международными обязательствами государства (хотя именно в международных договорах такие ограничения могут фиксироваться), сколько его фидуциарными обязанностями перед собственными гражданами.

Возвращаясь к Конвенции, отметим: очевидный интерес всех стран-участниц состоит в том, чтобы сохранить целостность всеевропейской системы защиты прав человека, направив свои усилия на выработку общего подхода, а не на акцентирование имеющихся разногласий. Помимо прочего, это означает, что всем странам следует прилагать добросовестные усилия для приведения своего законодательства и правоприменительной практики в соответствие с правовыми позициями ЕСПЧ - единственного предусмотренного Конвенцией арбитра в этой области.

В том числе это относится и к России, которой не в меньшей степени, чем Германии, имеет смысл работать над интеграцией "в правовое сообщество миролюбивых и свободных государств". России, в лице прежде всего КС РФ, имеет смысл не раздувать конфликты с ЕСПЧ, а предпринять все возможные шаги для выработки взаимоприемлемых решений как в деле Маркина, так и в деле Анчугова-Гладкова. Высказывавшаяся в России идея признать некоторые решения ЕСПЧ необязательными контрпродуктивна, поскольку явно противоречит международным обязательствам нашей страны.

Однако усилия по выработке общих позиций следует прилагать не только странам-участницам, но и самому ЕСПЧ. Принятие Судом решений, хотя формально и находящихся в пределах его компетенции, но не основанных ни на букве Конвенции, ни на общепринятых правовых стандартах стран-участниц, ни на мнении избирателей этих стран, чревато серьезными осложнениями.

Такие решения не только спорны с точки зрения теории права, но и ставят власти соответствующих стран в весьма затруднительное положение на практике, тем более в тех случаях, когда от государства требуется изменить положения собственной Конституции. При неблагоприятном развитии событий неуклюжие действия такого рода могут привести даже к развалу Совета Европы, поскольку некоторые страны могут предпочесть выход из Конвенции исполнению неразумных, по их мнению, требований ЕСПЧ.