§ 18. 2. Обязательства по деликтам

Что касается до обязательств по деликтам, то самого поверхностного взгляда на содержание и возникновение их достаточно для убеждения в том, что этим путем дается защита целому ряду интересов, ничего общего ни с имуществом, ни с деньгами не имеющих. Жизнь и здоровье, свобода, честь личная и честь членов семьи, уважение к памяти наследодателя и т. д. защищались тем, что нарушение этих нематериальных благ устанавливало обязательственные отношения между правонарушителем и потерпевшим: последний получал право иска к правонарушителю, иска подлежавшего рассмотрению гражданского суда и приводившего к уплате известной денежной суммы, величина которой определялась или непосредственно постановлением закона или была предоставлена на усмотрение суда (actio injuriarum aestimatoria). В обязательствах по деликтам, таким образом, как нельзя более ясно выражается мысль, что неимущественный характер интереса не стоит в противоречии с денежной оценкой его; само собой разумеется, однако, что оценка эта основана не на рыночной ценности блага, а, с одной стороны, на доставлении потерпевшему удовлетворения за нарушение его интереса, предоставлением ему другого блага взамен утраченного (Satisfactionsfunction des Geldes, о которой говорят Иеринг и Лабанд), с другой - на удовлетворении чувства мести потерпевшего к правонарушителю*(215).

Особого внимания заслуживают те деликты, последствием которых являлась обязанность вознаграждения имущественного ущерба потерпевшего, иск, по которым имел, таким образом, целью защиту имущества. Мы видели уже, что, несмотря на категорическое признание принципа об оценке имущественного ущерба по рыночной цене, actio legis Aquiliae, например, давала более чем достаточную защиту всевозможным интересам потерпевшего. Остается обратить внимание на другое средство, примененное римским правом для защиты таких интересов исками, предназначенными первоначально для возмещения ущерба чисто имущественного; средством этим было распространение этих исков на случаи, первоначально в виду не имевшиеся, в виде actiones utiles.

Один пример такого рода мы находим в actio de servo corrupto utilis.

Actio de servo corrupto (quanti ea res est in duplum) собственник раба мог предъявить против того, кто развращением этого раба наносил собственнику имущественный ущерб; иск этот (как utilis) был распространен позже на те случаи, когда развращению подверглись свободные, подвластные домовладыке, лица (filii filiaeve familias), причем подлежащая уплате сумма определялась усмотрением судьи. Все эти моменты ясно отмечены в L. 14 § 1. D. de serv. cor. 11. 3.

Paulus 1°. 19°. ad edictum. De filio filiave familias corruptis huic edicto locus non est, quia servi corrupti constitula actio est. qui in patrimonio nostro esset, et pauperiorem se factum esse dominus probare potest dignitate et fama domus integra manente: sed utilis competit officio judicis aestimanda, quoniam interest nostra animum liberorum nostrorum non corrumpi.

Защита здесь дается integritati et famae domus, интерес к предъявлению иска основывается на том соображении, что "interest nostra animum liberorum nostrorum non corrumpi." Имущественный ущерб, для ограждения которого иск был создан первоначально, не только отступает на второй план, но исчезает совершенно*(216).

По аналогии с actio de servo corrupto utilis мы можем поставить то применение actio tutelae, о котором шла речь выше*(217): подопечный предъявляет иск к опекуну за невыдачу последним алиментов семье подопечного; содержанием этого иска может быть только уплата опекуном известной суммы денег за praetermissio officii (по выражению текста). Actio tutelae превращается, таким образом, в actio poenalis и становится в ближайшую аналогию с actio injuriarum.

§ 19. II. Extraordinaria cognitio*(218)

Доказывая возможность защиты неимущественных интересов для классического римского права, Иеринг, как мы уже видели, ссылается на положение, какое, рядом с судьей, занимая претор: последний располагал в судебных делах теми же средствами, которые вообще принадлежали к его власти и мог, таким образом, вынудить фактическое повиновение своим решениям. Вместе с тем мы заметили уже, что для классического права такое утверждение является неверным. Фактически во время отправления должности, претор мог, конечно, если желал, решить всякое дело лично и лично же позаботиться об исполнении своего решения, но такой акт был бы с его стороны актом чистейшего произвола, который даже в каждом отдельном случае был бы, по всей вероятности, лишен силы вмешательством хотя бы, например, трибунов: претор был связан своим же собственным эдиктом и отступать от норм в нем установленных не мог уже в силу lex Cornelia 687 г. u. с.*(219). Положение городского претора (praetor urbanus) в этом отношении обрисуется еще яснее, если мы примем во внимание, что огромное большинство дел, разбиравшихся в порядке extraordinaria cognitio рассматривалось вовсе не им, а специальными магистратами (напр., консулами, praetores fldeicommissarii), так, например, дела по фидеикомиссам, по принуждению к emancipatio и manumissio, по поллицитациям, алиментам и даче приданого и т. д. Городской претор берет дело в свои руки лишь в том случае, если он на это уполномочивается особым законом, как это и имело место напр., относительно опеки и вскрытия завещаний (lex Atilia, lex Julia vicesimaria). Право принуждения лица, принявшего на себя обязанности третейского судьи (receptum arbitrii), к исполнению этих обязанностей могло основываться на аналогии отношения претора к судье присяжному.

Во всяком случае, несомненно, однако, одно: что во всех случаях extraordinaria cognitio имущественный характер подлежащего защите интереса не играет никакой роли: магистрат охраняет каждый интерес, который признается им достойным защиты и подчинение своему решению вынуждает средствами своей дискреционной власти. Этот интерес может иметь имущественную ценность для известного лица (напр., алименты, dos), он может такой ценностью не обладать вовсе (manumissio, emancipatio) - вопрос о характере его совершенно безразличен; средства, которыми магистрат пользуется (pignoris capio, multae dictio), применимы в равной степени к вынуждению каких угодно действий; чрезвычайно часто частный характер интереса отступает на второй план или, лучше сказать, интересы частных лиц защищаются магистратом вовсе не для ограждения этих последних, а в целях интереса общественного или религиозного (manumissio, принуждение к погребению, к совершению религиозных церемоний на могиле, поддержанию в ней неугасаемой лампады, к возведению надгробного памятника и т. д.).

От случаев extraordinaria cognitio в собственном смысле слова, т. е. от таких, когда магистрат, не передавая дела в judicium, рассматривал его от начала до конца сам и решал декретом (в противоположность sententia), отличаются, как известно, cognitiones extraordinariae в широком смысле, т. е. те спорные отношения, которые издавна для передачи в judicium и не предназначались. Сюда относятся интердикты, stipulationes praetoriae, missiones in possessionem и in integrum restitutio.

Что касается, прежде всего, до интердиктов, то основной целью их была не защита частных интересов, а поддержание общественного порядка и спокойствия; характер интереса частных лиц, прибегавших к этому средству защиты не мог, конечно, при этой точке зрения, играть никакой роли и был безразличен. Даже в интердиктах, относившихся специально к области гражданского права (interdicta possessoria, interdictum quod vi aut clam), понятие интереса толкуется в чрезвычайно широком смысле и далеко не ограничивается интересом имущественным.

То же самое должно быть сказано о missiones in possessionem и stipulationes praetoriae. Первые даются, например, с целью принудить ответчика вступить в процесс, вторыми претор может пользоваться для ограждения его от повторения иска (cautio amplius non peti); и в том и в другом случае характер иска не может играть никакой роли. Из обстоятельства, что большинство stipulationes praetoriae заключались на quanti ea res est, можно заключить, что определение размера подлежащей по ним уплате суммы было предоставлено судье.

Что, наконец, имущественный или неимущественный характер нарушенного интереса, нарушенного права был совершенно безразличен для in integrum restitutio, известно давно. Основная идея in integrum restitutio есть устранение несправедливости, возникающей для отдельных случаев из строгого применения цивильного права. In integrum restitutio дается, поэтому, с одной стороны, при полном отсутствии имущественного ущерба, е другой - в нем отказывается, если имущественный ущерб на лице есть, но не настолько большой, чтобы быть чувствительным для потерпевшего.

Из данного краткого очерка, при котором мы считали излишним входить в подробности, так как эти последние не дали бы ничего, кроме повторения известных положений, заключающихся в любом курсе пандектного права и римского гражданского процесса, мы можем сделать вывод, что для extraordinaria cognitio, как в тесном, так и в широком смысле слова, тот или иной характер подлежащего защите интереса никогда никакого значения не имел. Этим и объясняется, почему Иеринг, собирая материал по вопросу о неимущественном интересе в обязательствах, имел возможность привести в пользу своего мнения такое огромное количество текстов, какое мы у него находим Ihering. cit. стр. 61 - 77.". Огромное большинство этих текстов относится именно к случаям cognitio extraordinaria и, с этой точки зрения, каждый из них легко найдет место в схеме, данной в настоящем параграфе.