4. Возникновение обязательств, непосредственно направленных

НА ВЫПОЛНЕНИЕ ПЛАНА И НА УДОВЛЕТВОРЕНИЕ МАТЕРИАЛЬНЫХ И КУЛЬТУРНЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ ГРАЖДАН

Выполнение государственного плана народного хозяйства требует деятель­ности, непосредственно направленной на осуществление тех конкретных зада­ний, которые им установлены. Поэтому, как было указано выше, соответ­ствующие обязательства возникают из юридических актов, т. е. действий (волеизъявлении), непосредственно направленных на создание этих обяза­тельств. Такими юридическими актами могут быть акты государственного управления (административные акты) и гражданско-правовые акты (сделки). Для выяснения вопроса о возникновении обязательств, непосредственно на­правленных на выполнение плана, нам надо предварительно установить, какое значение может иметь административный акт для возникновения обязатель­ственных отношений. После этого мы рассмотрим отдельные случаи, урегули­рованные действующим гражданским правом.

Можно указать следующие случаи, когда административный акт имеет зна­чение да возникновения обязательственных отношений, непосредственно на­правленных на выполнение плана.

а) административный акт может установить обязательство, в силу которо­го должник обязан передать кредитору вещь в собственность или в пользова-

115

ние либо совершить какую-нибудь работу или оказать определенную услугу. В этом случае административный акт сам по себе порождает то обстоятельство, 'использование которого будет вместе с тем и совершением действия, техниче­ски или экономически необходимого для достижения хозяйственной цели, по­ставленной планом.

б) Административный ажт может установить обязательство, в силу которого сторона (одна или обе4) обязана совершить сделку о поставке, о производстве работы а т. д. Административный акт в этом случае порождает обязательство совершить сделку. После того как сделка совершена, имеются налицо все факты, порождающие обязательство совершить действия, необходимые для выпол­нения плана. Вопрос о соотношении между административным актом и сделкой совершенно не разработан. Он еще мало выявлен в судебной и арбитражной практике и совершенно не исследован в нашей юридической литературе. Нам придется ниже остановиться на этом вопросе в тех пределах, в каких это нужно непосредственно для нашей темы. Сделка, которую сторона связана, со­вершить в силу административного акта, по общему правилу является догово­ром. Однако в некоторых случаях, как будет указано ниже, это может быть и не договор, а односторонняя сделка.

в) Административный акт имеет значение разрешения ва заключение сделки. Административный акт в этом случае не направлен на создание обяза­тельственного отношения. Административный акт лишь разpешает сделку, т. е. волеизъявления сторон, направленные на возникновение обязательства.

г) Административный акт ни сам по себе, ни в качестве элемента, какого-либо фактического состава не порождает обязательства. Он лишь устанавлива­ет обязательное для определенного хозоргана (или хозорганов) плановое задание, которое последний и должен выполнить. Обязательность такого задания; для хозоргана не создает для него обязательства перед каким-либо другим хозорганом. Эта обязательность заключается лишь в общей обязанности подчинения законным постановлениям, распоряжениям, инструкциям, приказа и т. д., изданным государственными органами в пределах их компетенции. Для выполнения задания хозарган, быть может, должен будет вступить в те или иные обязательственные отношения. В таком случае эти обязательственные отношения возникнут из тех сделок, которые совершают хозорганы, Административный акт, который установил соответствующее задание, может своим содержанием определить то или иное условие действительности: сделок, которые будет заключать хозорган. Договор, заключенный в противоречии с планом, может оказаться недействительным как совершенный с целью, противной кону (ст. 30 ГК), но обязательства сторон по действительному договору возникают в рассматриваемом случае лишь из самого договора.

Эта предварительная классификация позволяет нам перейти к систематическому рассмотрению отдельных случаев возникновения обязательств, непосредственно направленных на выполнение плана.

1. Если взять в целом обязательственные отношения между учреждениями, предприятиями и организациями, то нельзя не отметить, что непосредственное возникновение обязательства в результате ;административного акта является некоторым исключением из общего правила. Выполнение плана через посредство

116

обязательств, основанных на сделках, заключаемых хозоргаиами, является общим правилом, вытекающим из начала хозяйственного расчета. Хозяйст­венный расчет является незыблемым методом хозяйственной деятельности соци­алистических предприятий. «Перевод предприятий на хозяйственный расчет вполне себя оправдал. Хозрасчет выявляет лицо предприятия, способствует ра­ционализации производства, правильной организации сбыта и снабжения и вы­зывает вместе с тем противодействие элементам бюрократизма и волокиты. Од­новременно перевод предприятий на хозяйственный расчет способствует раци­ональной постановке учета, производственной деятельности предприятия и озна­комлению масс с этой деятельностью» (постановление ЦК ВКП(б) от 5 де­кабря 1929 г. «О реорганизации управления промышленностью»)1. Хоз­расчет, как это вполне определенно выражено в действующем праве, требует, чтобы государственные, хозяйственные и кооперативные орга­ны и предприятия в пределах плановых заданий устанавливали свои взаимоот­ношения по поставкам товаров, производству работ и оказанию услуг путем за­ключения договоров и дачи заказов {поетановление СНК СССР от 20 марта 1931 г. «Об изменении в системе кредитования, укреплении кредитной работы и обеспечении хозрасчета во всех хозорганах», СЗ СССР 1931 г., № 18, ст. 166). Таким образом, как указал товарищ Молотов, договор «...является луч­шим средством сочетания хозяйственного плана и принципов хозрасчета...» 2. Однако в советском праве договор и .договорное начало не являются фетишами, как это имеет место в буржуазном лраве. Если хозрасчет и выполнение госу­дарственного плана народного хозяйства требуют другого способа создания обязательств, непосредственно направленных на это выполнение, то такой спо­соб должен найти свое место в системе советского обязательственного права. Действительно, такие случаи имеются и объясняются они теми же самыми началами, которые придают в нашем праве такое большое значение договору как способу установления обязательств.

Административный акт непосредственно порождает обязательства в деле сбыта автомашин. Согласно постановлению СТО от 7 апреля 1935 г. (СЗ СССР 1935 г. № 21, ст. 167) правительство утверждает план распределения авто­машин. В силу этого плана для заводов, производящих автомашины, непосредственно возникают обязательства в отношении покупателей, каковыми являются организации, входящие в систему органов, указанных в ст. 1 упомяну­того постановления СТО. По нарядам этих органов заводы совершают отгрузку автомашин. Расчеты за отгруженные автомашины производятся по месту на­хождения заводов немедленно по отгрузке машин. Отношения между сторонами не оформляются договорами. Взаимные обязательства сторон возникают не из договора, а непосредственно из соответствующего административного акта. От­дельные вопросы, касающиеся взаимоотношений сторон, регулируются основ­ными условиями поставки автомашин, изданными Глававтопромом.

Мотивы, вызвавшие введение такого порядка сбыта автомашин, указаны в самом постановлении СТО от 7 апреля 1935 г. Постановление издано «...в це­лях упорядочения сбыта автомашин и доставки их покупателям, а также уст­ранения наблюдающихся в этом деле недочетов и извращений (посылка поку­пателями многочисленных представителей и толкачей на заводы и в связи с

117

этим растрата крупных государственных средств, недостаточная охрана авто­машин в пути, способствующая хищениям, и т. д.)…». Полная стандартиза­ция самого объекта, единообразие условий «дачи и доставки машин, установле­ние ъ плановом порядке потребности в машинах —все это сделало не только ненужным, но и хозяйственно нецелесообразным иной метод сбыта. Порядок, установленный для сбыта машин и применяемый в течение ряда лет до на­стоящего времени (постановление Эконосовета от 10 июля 1939 г. «О плане распределения автомашин на III квартал 1939 г.»), не только не противоречит хозрасчету, а наоборот, является наилучшей формой его осуществления в дан­ных условиях и в дайной отрасли социалистического хозяйства. Все цели хоз­расчета, четко сформулированные, как указано выше, в постановлении ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г., т. е. выявление лица предприятия, рационализация производства, правильная организация сбыта и снабжения, противодей­ствие бюрократизму и волоките, рациональный учет производственной деятель­ности, имеются налицо и в этом случае.

То обстоятельство, что административные акты непосредственно порождают гражданско-правовые обязательственные отношения между двумя субъектами является невозможным в буржуазном праве. В буржуазном праве возможны обязательственные отношения, возникающие из административного акта, но эти отношения имеют место между государством как таковым, либо тем или другим органом власти, с одной стороны, и частным физическим или юриди­ческим лицом, с другой. Государственная власть устанавливает обязательственные отношения между собой и другой стороной. Это имеет место, например, в случае вознаграждения за принудительное отчуждение частной собственности. К тому же такое обязательственное отношение, с господствующей (хотя и не общепринятой) в буржуазной науке точки зрения, является не гражданским правоотношением, а публично-правовым 3.

Наоборот, в советском праве существование такого института отражает ос­новные начала социалистического строя. Единство социалистического народного хозяйства ведет к тому, что нет и не может быть резких граней, разделяющих административное и гражданское право. Социалистической системе народного хозяйства, не знающей классового антагонизма, иаправияемой единым государ­ственным планом и исключающей анархию в области экономических отноше­ний, соответствует и внутренне единое право, разделяющееся на отдельные от­расли, но не теряющее в силу этого своего единства.

К обязательствам, возникающим из административных актов, относят часто обязательные поставки государству зерна, мяса, молока, масла, подсолнуха и некоторых других продуктов сельского хозяйства. Равным образом к граждан­скому праву относят и сдачу совхозами своей продукции органам Наркомзага. Мы не входим здесь в рассмотрение вопроса о месте этих институтов в системе советского права. Указанная выше схема не изменится в зависимости от того или иного ответа на вопрос. В зависимости от ответа находится лишь количе­ство институтов, которые надо будет отнести в числу обязательственных отно­шений, порождаемых административным актом.

2. Громадное значение в советском обязательственном праве принадлежит административным актам, порождающим обязательство совершить сделку. К

118

этой категории актов прежде всего относятся акты по планированию снабже­ния материалами, оборудованием и топливом. Порядок издания этих актов уре­гулирован постановлением Зкономсовега при СНК СССР от 2 декабря 1938 г. «О порядке составления и утверждения годовых и квартальных балансов и планов снабжения народного хозяйства материалами, оборудованием и топли­вом» (СПиР СССР 1938 г. № 56, ст. 316). Планы снабжения материалами, оборудованием и топливом, указанные в приложении 1 к этому постановлению, каж годовые, так и (квартальные, утверждаются Экономсоветом при СНК СССР. Распределение годовых и квартальных фондов снабжения производят наркома­ты-поставщики, т. е. наркоматы, в систему которых входят хозорганы, заклю­чающие договоры на поставку материалов, оборудования и т. д.

Наркоматы-поставщики выдают предприятиям, входящим в их систему, на­ряды на поставку согласно плану соответствующих материалов, оборудования и топлива. Аннулирование нарядов, выданных в счет квартальных фондов, за­прещается. Эти наряды сохраняют свою силу до конца года (ст. 5 постановле­ния Эвономсовета от 2 декабря 1938 г.). К этому ст. 5 добавляет весьма важ­ное правило: «Предусмотренные квартальными планами снабжения материалы и оборудование, недопоставленные в течение данного квартала, подлежат по­ставке в следующем квартале, для чего в ресурсах, подлежащих распределе­нию, резервируется необходимое количество материалов и оборудования на по­крытие недогрузов прошлых ква!ртал;ов; при этом санации, предусмотренные договорами за нарушение сроков поставки, остаются в силе».

Постановление Экономсовота от 2 декабря 1938 г. имеет в виду порядок, при котором наркоматы-поставщики дают наряды предприятиям, входящим в их систему. В силу этих нарядов предприятия обязаны заключать договор с предприятием-потребителем. Такой порядок был установлен еще ст. 39 По­ложения о государственных промышленных трестах (постановление ЦИК и СНК СССР от 29 июня 1927 г., СЗ СССР 1927 г. № 39, ст. 392). Ст. 39 дей­ствует и в отношении предприятий-заводов, непосредственно подчиненных наркомату (см. § 5 Устава государственного союзного завода, (состоящего в непосредственном подчинении НКТП). В силу ст. 39, допускается занаряживание в пользу государственных органов продукции треста по ценам ниже ры­ночных, но не ниже себестоимости с начислением средней прибыли». Занаряживавяе в отношении трестов общесоюзного и республиканского значения про­изводится народным комиссариатом, в ведении которого находится трест, по со­глашению с соответствующим наркомфином и ведомством, в пользу которого производятся занаряживание. «При отсутствии соглашения, — говорит та же статья, — занаряживание производится по постановлению СТО или ЭКОСО со­юзной республики по принадлежности». «3 а н a p я ж и в а н и е n p о и з в од u т с я п у т е м о б я з а н и я треста заключить с о о т в е т с т в у ю щ и и д о г о в о p с государственным органом, в п о л ь з у которого дан наряд». (Курсив автора. — М. А.) Далее, ст. 39 ре­гулирует занаряживание в пользу государственных органов, состоящих в бюджете. Наконец, эта статья говорит: «В случае, если тресту, отпускающему свою продукцию в порядке заиаряживания, не будет произведен какой-нибудь платеж в один из установленных по договору сроков, тресту предоставляется

119

право отказаться от дальнейшей поставки и взыскать свои убытки на общем основании».

В ст. 39 многое устарело (например, правила о ценах, отказ от договора, занаряживание лишь в пользу госорганов, но не кооперации) и не соответству­ет в настоящее время действующему праву. Но в ней совершенно определенно формулированы гражданско-правовые последствия наряда. Наряд обязывает треста-поставщика заключить договор с госорганом-потребителем.

Государственный арбитраж при CНK СССР стоит на той точке зрения, что органы Госарбитража должны обязывать предприятие, указанное наркоматом-поставщиком, к заключению договора на фондируемую продукцию (решение по иску Центромясоштицы к Пролетарскому лесокомбинату, «Арбитраж», 1937 г., M 13, стр. 16).

Для выяснения того значения, которое имеют акты планирования снабже­ния материалами, оборудованием и топливом в качестве основания возникнове­ния обязательств, необходимо коснуться следующих вопросов.

Наряд, выданный наркоматом-поставщиком на основании плана снабже­ния, утвержденного Эвономсоветом при СНК СССР, создает для предприятия-поставщика обязанность заключить договор с предприятием-потребителем. Спра­шивается, создает ля этот ларяд также и обязанность предприятия-потребите­ля заключить договор ю поставщиком? Другими словами, возлагает ли в этом случае обязательственное отношение обязанности на обе стороны или же только на одну из них? 4.

Hам кажется, что единственно правильным является положительный ответ на этот вопрос. Наряд, выданный наркоматом-поставщиком на основании пла­на снабжения, утвержденного Экономсоветом при СНК СССР, создает обязан­ность заключить договор как для предприятия-поставщика, так и для пред­приятия-потребителя. Иной ответ противоречил бы началу плановости социали­стического народного хозяйства я хозрасчету. Планы снабжения, установлен­ные Экономсоветом при СНК СССР, обязательны для обеих сторон. Что полу­чится, если эта обязательность будет подкреплена для поставщика обязатель­ством в отношении потребителя заключить соответствующий договор, тогда как на потребителе такого обязательства лежать не будет? Поставщик в таком слу­чае будет лишен гражданско-правовых средств понудить потребителя выпол­нить план. Он сможет лишь поднять перед соответствующими инстанциями вопрос о неисправности предприятия-потребителя. Нельзя смотреть на план снабжения материалами, обурудованием и топливом, утвержденный Экономсоветом при СНК СССР, как на броню, создаваемую для потребителей, броню, ко­торой потребитель может воспользоваться или не воспользоваться. План—не броня. Указанный план устанавливает определенное направление, по которо­му должны иттн фондируемые товары. План составляется на основании заявок наркоматов-потребителей и после основательной проработки вопроса в соответ­ствующих инстанциях (наркомат-поставщик, Госплан), утверждается Экономсоветом при СНК СССР. Установленный им путь движения товара признан целе­сообразным для социалистического народного хозяйства. В соответствии с этим ст. 5 постановления Экономсовета от 2 декабря 1938 г. запрещает аннулиро­вание нарядов на поставку материалов н оборудования, выданных в ечег

120

квартальных фондов. Эти наряды сохраняют свою силу до конца года. Таким, образом, для аннулирования наряда необходимо изменение плана. Если же нет оснований для изменения плана, то предприятие-поставщик могло бы прибегать лишь к жалобам по административной линии. Оно не имело бы возможности в соответствии с принципом хозрасчета добиваться исполнения предприятием-по­требителем его обязанности. Поэтому возложение на предприятие-потребителя не только обязанности подчинения соответствующему акту хозяйственного упра­вления, но и обязательства в отношении другой стороны означает регулиро­вание отношений сторон в соответствии с принципом хозрасчета.

Вопрос имеет не только теоретическое, но и практическое значение. Заим­ствуем из практики Государственного арбитража при СНК СССР следующий пример для иллюстрации этого положения. Завод им. Сталина предъявил иск к Ново-Краматорскому заводу о недопоставке продукции в IV квартале 1938 года (дело 2/312 1939 г.). Договор, как это было признано арбитражем, не был своевременно заключен по вине истца. Однако арбитраж признал, что можно взыскивать санкции за недопоставку в срок, если сроки были установ­лены соглашением между наркоматами. Поэтому главарбитр возложил иа Ново-Краматорский завод ответственность за недостачу, но уменьшил сумму, при­сужденную в пользу истца, со 160 тыс. рублей до 100 тыс. рублей в каче­стве санкции за задержку оформления договора по вине самого истца.

Совершенно очевидно, что при отсутствии, обязательства завода-потребителя (в данном случае завода им. Сталина) перед заводом-поставщиком заключить договор нельзя было бы возлагать на Ново-Краматорский завод ответственность за недопоставку в срок. Если обязательство заключить договор существует лишь на стороне поставщика, а на стороне потребителя имеется лишь право требовать от поставщика исполнения этого обязательства, то поскольку потре­битель не воспользовался своим правом (договор не был заключен по его вине), на поставщике не может лежать какая бы то ни была ответственность. Предпосылкой такой ответственности должно быть не только обязательство по­ставщика, но и обязательство потребителя, который, хотя бы он и не хотел этогo, обязан перед поставщиком заключить договор. Если план — лишь броня для потребителя, то поставщик не может отвечать за то, что потребитель не воспользовался этой броней. Кроме того, главарбитр возложил санкции н а и с т ц а в пользу ответчика за задержку по вине истца в заключении договора. Это может иметь место лишь при условии, что на истце лежало обя­зательство в отношении ответчика заключить договор.

Не менее серьезным является вопрос о соотношении между возникающим аз административного акта обязательством заключить договор и заключен­ным в силу этого обязательства договором. Вопрос этот в нашей цивилистичеекой литературе совершенно не разработан. Мы думаем, что он должен соста­вить предмет особого рассмотрения. Однако и для нашей темы мы должны, остановиться на определенных, принципиально весьма существенных особен­ностях, без которых останется неясным место административного акта в си­стеме оснований возникновения обязательств по советскому праву.

Если ограничиться констатированием того, что административный акт соз­дает обязательство заключить договор, а договор, заключенный в силу этого

121

обязательства, порождает обычные последствия договора продажи, т. е. обязан­ность продавца поставить товар и обязанность покупателя уплатить цену, а также порождает различного рода дополнительные обязанности, вытекающие из втого договора (ответственность за качество, обязанность принять товар и т. д.), то мы будем иметь не только недостаточное представление о тех отношениях, которые на самом деле существуют, но и просто неправильную картину этих отношений. .Между тем чаще всего ограничиваются указанным выше констати­рованием. В результате этого получается, что соотношение между обязатель­ством заключить договор, порожденным административным актом, и договором, заключенным в результате этого обязательства, такое же, как в случае гак называемого предварительного договора (ipactum de contrahendo), например за­продажи или предварительного договора о будущем займе. По существу же дело обстоит совершенно иначе, притом различие не сводится только к тому, что обязанность заключить договор в одном случае установлена актом власти, который жак таковой связывает стороны, тогда как в другом —обязанность •вступить в договорные отношения создана добровольно самими сторонами. Раз­личие гораздо глубже. Оно заключается в следующем.

Стороны могут заключить основной договор, даже если предварительного договора не было. Так, совершенно очевидно, что собственник дома может не­посредственно заключить договор о продаже дома, не совершая предварительно запродажи. Наоборот, в случае фондируемой продукция поставщик не может продать эту продукцию, не имея наряда от своего наркомата, выданного на основании утвержденного Экономсоветом при СНК СССР плана, Такой наряд нетолько создает для предприятия-поставщика обязательство заключить договор, но и управомочивает его на это.

ß случае предварительного договора стороны могут по соглашению освободить друг друга от созданных им обязательств. Например, в случае запродажи стороны по взаимному соглашению могут отказаться от намерения совершить договор продажи. В случае фондируемой продукции стороны не могут освободить себя от обязательства заключить договор, так как они связаны не только обязательством в отношении друг друга, но и обязанностью под­чинения акту государственной власти. Заключение договора будет не только исполнением обязательства сторон, но исполнением их обязанности перед госу­дарственной властью.

В случае предварительного договора как предварительный договор, так и договор, заключенный в его исполнение, порождают каждый в отдельности свои особые юридические последствия. Предварительный договор рождает обя­зательство заключить предусмотренный им договор. Например, запродажа по­ рождает обязательство заключить договор продажи. Договор же, заключенный на основании предварительного договора, порождает обязательство передать вещь, уплатить деньги и т. д. Обязательства, возникшие из этого договора, имеют своим основанием только этот договор. Для возникновения ука­занных обязательств безразлично, был ли предварительный договор или же его не было. Если не было договора запродажи и стороны непосредственно заклю­чили договор продажи, то последствия будут такие же, как и в случае, если имела место запродажа. Если стороны, заключая договор продажи, отступили от ус-

122

ловий, предусмотренных в запродаже, то отношения между ними будут регу­лироваться договором продажи. Совершенно иначе обстоит дело в случае обязательства заключить договор поставки на основании наряда, выданного наркоматом-поставщиком. Стороны (предприятие-поставщик и предприятие-потребитель) не могут по взаимному соглашению освободить друг друга от обязатель­ства заключить договор поставки. Они не могут изменить условия поставки, вы­текающие из плана и выданного на его основании наряда. (Взаимоотношения между ними будут регулироваться не только договором поставки, но и соответствую­щим плановым актом. Если договор поставки отступит от плана, он может в зависимости от характера такого отступления либо оказаться недействитель­ным, либо подлежать приведению в соответствие с планом. Мы должны, таким образом, формулировать следующий вывод: п р ед в а р и т е л ь н ы й д о г ов о p и з аключенный в силу его договор соединены волей сторон и производят каждый свое собственное юридическое действие; наряд, выданный на основании плана, утвержденного Эко- номсоветом при СНК СССР, и заключенный на основании его договор представ­ляют собой единое целое, систему ю p и ди ч е с к и х д е й с т в и й, направленных на одну цель—выполнение планового з а д а н и я. Вместе с договором н а р я д пред­ставляет собой единый ело ж н ы й ф а к т и ч е с к и й с о с т а в, порождающий взаимные обязательства стоpон по поставке. Без плана, утвержденного Э к о н о м с о в е т о м, и вы данного в силу его наряда договор поставки сам по себе не мог бы породить эти последствия.

4. Предварительный договор порождает обязательство для одной или обеих сторон заключить в будущем основной договор. Стороны по предварительному договору не обязаны предпринимать ничего для исполнения основного договора, пока последний не заключен. Иначе обстоит дело в случае наряда, выданного иа основании утвержденного Экономооветом плана. Стороны обязаны заклю­чить предусмотренный нарядом договор. Это—их обязательство друг перед дру­гом. Но так как этот договор обязательно должен быть заключен, то они должны принять все меры, необходимые не только для его заключения, но и для обеспечения его исполнения, т. е. для осуществления планового задания. Если по тем или иным причинам произойдет задержка с заключением договора, то ввиду того, что он все же должен быть заключен, стороны обязаны сделать все от них зависящее, чтобы он не только был заключен, но и надлежащим образом исполнен. Эта обязанность не является обязанностью, отдельной от обязательства заключить договор, а дополнительной к этому обязательству и неотделимой от него ввиду той цели, ради которой возникает рассматриваемое нами юридическое отношение.

Эти специфические особенности обязательства заключить договор, основанного на актах планирования снабжения фондируемой продукцией, имеют крупное практическое значение. Наряд, выданный на основании плана, и заключаеый в результате этого договор являются двумя последовательными и неразрывно связанными друг с другом стадиями, направленными в конечном

123

счете на переход фондируемой продукции от одного предприятия к другому. Поэтому даже если вторая стадия (заключение договора) по тем или иным причинам задержалась, нельзя терять из виду конечную цель всей операции. Несколько примеров, заимствованных из арбитражной практики, могут послу­жить для иллюстрации этого положения.

Выше мы приводили решение главарбитра при СНК СССР по иску завода им. Сталина к Ново-Краматорскому заводу о недопоставке продукции в IV квар­тале 1938 г. Договор (по вине истца) не был заключен. Однако главарбитр признал, что завод им. Сталина может взыскивать санкции за недопоставку в срок, так как сроки были установлены соглашением между наркоматами. Эти сроки стороны обязаны были включить в договор. Арбитр не обязал стороны заключить договор, так как при рассмотрении дела спора по этому вопросу между сторонами уже не было. Таким образом, арбитраж учел конечную цель всей операции и, поскольку сроки были установлены соглашением наркоматов и обязательны для сторон, признал ответственность поставщика. Наоборот, в ряде случаев споры возникали по вопросам, которые могли быть окончатель­но урегулированы только договором, но договор не был заключен. В этих случаях в исках было отказано. Вопрос возник по иску Ново-Мальцевского завода к Быховекому ацетонобутиловому заводу о 101 710 руб. (дело 5/584 1939 г.). Истец требовал перерасчета, за полученный в июне и в августе 1938 года бутанол. По утверждению истца, бутанол не соответствовал требо­ваниям ОСТ'’а Главхимпрома в отношении показателя разгонки спирта, кото­рый зависит от содержания бутилового спирта в бутаноле, причем с повыше­нием фракции разгонки повышается и процент спирта в бутаноле. Вызванный в качестве эксперта представитель Научно-исследовательского института хи­мической промышленности дал следующее заключение. В стандарте нет ука­зания на процент содержания спирта в бутаноле, и этот процент нельзя уста­новить по показателям разгонки. Данные, которые содержались в сертифика­тах, выданных Быховским заводом на бутанол, показали, что бутанол не был вполне кондиционен, но ввиду отсутствия технических условий на бутанол, а также какого-либо соглашения сторон о проценте скидки в случае поставки: бутанола с пониженным процентом разгонки, экспертиза нашла невозможным установить размер этой скидки. Госарбитраж, приняв во внимание результат-экспертизы, а, также то обстоятельство, что стороны не оформили поставку договором и поэтому нет технических условий, в иске отказал.

Другим примером может служить дело по иску Приволжской мануфактуры «Красный Октябрь» и Троицкой шорноседельной фабрике о 59 243 р. 15 к. (дело 5/558 1939 г.). Истец просил взыскать с ответчика стоимость отгружен­ного товара плюс штраф в 1% за неосновательный отказ от акцепта и еще некоторые суммы. Ответчик сперва отказывался принять товар, как им не за­казанный. Затем товар был им принят. В арбитраже он признал основную за­долженность в сумме 55 889 р. 81 к. Договор заключен не был. Госарбитраж присудил задолженность в сумме 55 889 р. 81 к., в требовании же штрафг за уклонение от акцепта отказал, так как договор заключен не был.

Аналогичные решения были вынесены арбитражем по двум другим делам между теми же сторонами (дело 5/557 1939 г.). Такой же подход к вопросу

124

.наблюдается и в ведомственных арбитражах. Так, постановлением заместителя главарбитра Наркомтяжпрома от 26 февраля 1938 года по делу № 69472 бы­ло признано, что Магнитогорский металлургический комбинат отвечает за не­допоставку сутунки в III квартале 1937 г. по наряду Главного управления металлургической промышленности, хотя договор стороны и не заключили.

Все указанные решения признают обязанность стороны перед другой стороной заключить договор. Равным образом указанные решения признают, что для возникновения всей совокупности прав и обязанностей как поставщика перед покупателем, так и покупателя перед поставщиком необходимо заключе­ние договора. Однако ввиду неразрывной связи между нарядом, выданным на основания утвержденного плана, и договором как последовательными этапами на пути к выполнению планового задания, из которых второй (договор) должен необходимо следовать за первым (нарядом), эти решения возлагают на сторону ответственность за несовершение тех действий, которые были в достаточной степени конкретизированы и которые она могла совершить, хотя заключение договора и задержалось по той или иной причине. На сторону возлагается от­ветственность, если даже договор не был заключен по вине другой стороны. В случае же несовершения тех действий, которые без договора не были до­статочно конкретизированы, ответственность наступает лишь при наличии до­говора. Какие действия являются достаточно конкретизированными, чтобы не­совершение их влекло за собой ответственность, может быть установлено лишь при рассмотрении каждого отдельного дела, с учетом специфических особен­ностей данного случая.

На такой же точке зрения стоит и наркоматская практика. Это видно из приказа Народного комиссара тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе

13 апреля 1935 г. № 437. Вводная часть и первые две статьи этого приказа формулированы следующим образом.

«В целях быстрого и своевременного выполнения заказов и работ, производство которых предусмотрено специальными распоряжениями моими и моих заместителей, приказываю:

1. Руководителям всех организаций тяжелой промышленности к выполнению поставок и работ, предусмотренных приказами и распоряжениями моими и моих заместителей, приступать немедленно по получении приказа или распоряжения.

2. На указанные поставки и работы заключать хозяйственные договоры не позже, чем в течение 3 дней с момента получения приказа, не допуская затяжки заключения договоров под предлогом преддоговорных споров».

В этом приказе, как нам кажется, четко выражена мысль, что обязатель­ство заключить договор есть вместе с тем и обязательство выполнить все, что нужно и можно для того, чтобы договор, который обязательно должен быть заключен, был бы и обязательно исполнен. В этом приказе, как и в приве­денных выше решениях арбитража, не проводится мысль, что наряд сам по себе рождает обязательство поставить товар, что договор должен быть заклю­чен лишь для уточнения и конкретизации деталей. В них проводится совер­шенно другое положение—обязательство заключить договор есть вместе с тем, ввиду обязательности его заключения, п обязательство сделать все для его

125

выполнения. Неисполнение этого обязательства может влечь за собой ответ­ственность на общих основаниях.

В составе фондируемой продукции особое положение создано для черных металлов постановлением Экономсовета при СНК СССР (№ 830 от 29 ноября 1938 г.), утвердившим «Общие условия поставки металлопродукции». Извест­на роль, которая принадлежит общим условиям поставок в различных отраслях нашего социалистического оборота. Общие условия поставок, согласованные ме­жду ведомствами и утвержденные приказами по соответствующим наркоматам, определяют содержание тех обязательственных отношений, которые возникают в силу договоров, заключенных между входящими в систему этих ведомств хозорганами. Иначе обстоит дело с общими условиями поставки металлопродукции; они утверждены Экономсоветом и устанавливают порядок возникновения обя­зательств по поставке без заключения договоров между поставщиком и поку­пателем. Поставка производится всем потребителям, предусмотренным планом, в соответствии с «Общими условиями», обязательными для сторон. «Поставка металлопродукции производится на основе заказов потребителей. В заказах предусматриваются: количество и сроки поставки, сортимент, качество (марка, ОСТ, технические условия), а в особых случаях порядок приемки и порядок расчетов» (ст. 2). Количество определяется утвержденным планом распределе­ния. Покупатель (потребитель) в пятидневный срок по получении плановых назначений представляет конторе Главметаллосбыта квартальную специфика­цию (заказ) по нормам соответствующего квартала, содержащую все указанные выше данные. В силу ст. 5 абзаца 2 «Общих условий», контора Главметалла обязана в трехдневный еров подтвердить принятие к исполнению представлен­ной спецификации (заказа) или сообщить возражения по заказу. Разногласия, возникшие между сторонами, разрешаются согласованием вопроса между Главметаллосбытом и Главным управлением соответствующего наркомата, в систему которого входит покупатель. Заказ не является предложением вступить в дого­вор. Подтверждение не есть принятие предложений. Разрешение разногласий в междуведомственном порядке не есть разрешение преддоговорного спора.

Эти три констатации имеют громадное практическое значение. Из них, в частности, следует, что к возникновению отношений по поставке черных ме­таллов не применяются ни правила о возникновении обязательств из договоров, ни правила, которые содержатся в Гражданском кодексе, ни пра­вила, специально установленные для договорных отношений между хозорганами. Моментом возникновения обязательств необходимо считать момент получения поставщиком заказа покупателя. Заказ покупателя представляет собой односто­роннее волеизъявление, адресованное поставщику, следовательно — односторон­нюю сделку. Подтверждение принятия заказа к исполнению не является сдел­кой. Оно не имеет значения для возникновения обязательственных отношений яо поставке. Его сущность и роль совершенно иные. Подтверждение Главметаллосбыта является констатацией поставщиком, что заказ сделан покупателем, правильно, т. е. в соответствии с плановым распределением черного металла и с основными условиями поставки. В случае если Главметаллосбыт не даст подтверждения, спор должен быть ликвидирован в междуведомственном поряд­ке. Рассмотрение вопроса в междуведомственном порядке имеет лишь целью-

126

проверить правильность заказа покупателя. Если заказ сделан правильно, то с момента получения заказа поставщиком возникла вся сумма взаимных прав и обязательств, которые урегулированы «Общими условиями».

Подтверждение Главметаллосбытом принятия к исполнению, не являясь волеизъявлением, направленным на возникновение обязательств по поставке, и не являясь поэтому сделкой, принадлежит к числу дозволенных юридических дей­ствии, которые в довольно большом количестве урегулированы в различных отде­лах гражданского права. К числу таких же дозволенных юридических действий принадлежит, например, признание долга должником, прямое или посредством совершения действий, свидетельствующих о признании долга (ст. 50 ГК)5.

Практическое значение отличия этой конструкции от договорной выявляется в ряде вопросов. Выше уже было указано, что с изложенной точки зрения необходимо отнести возникновение обязательственных отношений по поставке к моменту получения заказа поставщиком. Другим отличием будет следующее. Если подтверждение не является сделкой, то не имеет значения, выражено ли поставщиком намерение принять на себя обязательства по поставке, достаточно, что поставщик констатировал правильность заказа. Такая констатация возлагает ответственность за соответствие заказа плану также и на поставщика, такая констатация имеется, то хотя бы поставщик под тем или иным предлогом отказался от поставки, между сторонами становится бесспорным, что обязательства возникли с момента получения поставщиком заказа. За невыполнение заказа он будет нести гражданскую ответственность перед покупателем.

Изложенная конструкция соответствует тексту «Общих условий», которые говорят, что «поставка металлопродукции производится на основе заказов по­требителей» (ст. 2), подчеркивая тем самым отказ в снабжении черными ме­таллами от договорной конструкции отношений.

Так обстоит дело de lege lata. На этой точке зрения стояла и практика снабжения черными металлами в 1939 году. Однако среди деятелей нашего хозяйства вопрос о целесообразности этого порядка вызывает споры. По сообра­жениям целесообразности бывший Наркомат машиностроения считал желательным заключение договоров. Он ссылался на постановление СНК СССР от февраля 1931 г. Госарбитраж СССР также считает целесообразным заключение договоров и на поставку черных металлов.

Мы не останавливаемся на рассмотрении вопроса de lege ferenda, так как для нашей темы существенно лишь отметить отдельные фактические составы, порождающие обязательственные отношения. Равным образом мы не останавливаемся на попытках распространить аналогичный порядок на другие отрасли нашей промышленности (топливо).

Поскольку в настоящее время поставка черных металлов совершается не на основе договоров, а на основе заказов покупателей, встают вопросы, аналогичные тем, которые были поставлены нами в отношении договоров, заключаемых на основании нарядов. Во-первых, встает вопрос, обязано ли предприятие-потребитель (покупатель) сделать заказ? Во-вторых, каково соотнешение этой обязанности с обязательствами, вытекающими из поставки? Мы по-

127

лагаем, что ответы на эти вопросы должны быть совершенно аналогичны тем ответам, которые мы дали выше.

Предприятие-потребитель обязано дать заказ так же, как в случае наряда стороны обязаны заключить договор. Те соображения, которые мы уже привели в отношении обязанности покупателя заключить договор, имеют полное приме­нение также и в случае поставки черных металлов. Естественно, что в отно­шении поставщика черных металлов нет надобности ставить аналогичный во­прос, так как изъявление им намерения вступить в обязательственные отноше­ния, как было указано выше, не имеет значения для возникновения этих от­ношений.

Равным образом то, что было сказано выше по вопросу о соотношении обязательства заключить договор и обязательств, возникающих из самого дого­вора поставки, таклсе сохраняет mutatis mutandis свою силу для рассматри­ваемого случая. Покупатель обязан не просто дать заказ, но и принять все меры для выполнения планового задания. Поставщик со своей стороны обязан принять все меры для выполнения этого задания. Отметим, что отказ от дого­ворного порядка при снабжении черными металлами упрощает эти отношения и, несомненно, суживает поле возможных конфликтов, вызываемых тем, что по той или иной причине договор не был заключен.

Изложенное выше позволяет нам подойти к вопросу, очень мало освещен­ному в нашей юридической литературе. Мы имеем в виду вопрос о железнодо­рожной перевозке грузов по Уставу железных дорог 1935 г. Обычно вопрос о железнодорожной перевозке грузов у нас рассматривают совершенно изоли­рованно от обязательственных правоотношении в промышленности. Нам кажет­ся, что дальнейший анализ покажет, что к этому нет достаточных оснований 6.

Устав железных дорог СССР, утвержденный СНК CСCP 10 февраля 1935 г, и введенный в действие с 15 марта того же года (C3 СССР 1935 г. № 9 ст. 73), дал новую по сравнению с Уставом 1927 г. конструкцию отношений по железнодорожной перевозке грузов, обобщив, впрочем, частично, нормативный материал, который накопился после 1927 г. Согласно ст. 1 Устава, «основной обязанностью железных дорог является выполнение государственного плана грузовых и пассажирских перевозок». В силу ст. 9, грузы принимаются же­лезными дорогами к перевозке по плану. Годовые, квартальные и месячные планы перевозки грузов по всей железнодорожной сети составляются Народным комиссариатом путей сообщения и утверждаются правительством. Устав де­тально регулирует порядок составления планов. План перевозки грузов по же­лезной дороге не только создает, так же, как и всякий иной план, обязанность для соответствующих хозорганов перед государством, но и устанавливает непосредственные обязанности железной дороги и грузоотправителя друг в отно­шении друга.

Устав железных дорог говорит о выполнении установленной планом нормы погрузок. Для выполнения нормы погрузки железная дорога должна подать грузоотправителю под погрузку соответствующее количество подвижного со­става, а грузоотправитель должен погрузить этот состав. Что в данном случае дело идет именно об обязательствах сторон друг перед другом, видно из того, что Устав санкционирует эти обязательства штрафом, который в случае непо-

128

дачи железной дорогой предусмотренного месячным планом состава или непо­грузки клиентом поданного состава неисправная сторона должна уплатить дру­гой стороне (ет. 62 Устава железных дорог). Этот штраф, размер которого фиксируется Уставом по определенным нормам в зависимости от характера подвижного состава и для некоторых грузов (металл, уголь, флюсы, кокс, руда и соль) по недогруженному весу, должен быть уплачен по истечении месяца, в котором план не был выполнен. Штраф исключает как требование убытков, гак и требование реального исполнения. Его исключительный в этом отношении характер вполне понятен и не требует долгих пояснений.

Штраф представляет по своему размеру достаточную денежную санкцию, которая чаще всего покрывает возможные убытки. В большинстве случаев, как показывает опыт, он превышает эти убытки и является штрафом в специфи­ческом значении этого термина. Было бы нецелесообразно применять к этим оношениям обычный метод исчисления и доказывания убытков. Трудность до­казывания, неизбежное благодаря этому умножение, усложнение и затяжка су­дебных споров, ложились бы тяжелым бременем на железнодорожное хозяй­ство. Столь же понятно исключение требования реального исполнения. Требо­вание реального исполнения срывало бы план погрузок в следующем месяце. Совершенно очевидно, что непогруженное в одном месяце должно грузиться в следующем месяце в счет выполнения плана этого месяца. Требование реаль­ного исполнения грозило бы вместо выполнения плана еще большим его на­рушением.

Таким образом, штраф, установленный ст. 62 Устава, является санкцией обязательства железной дороги предоставить по плану подвижной состав и обязательства клиента использовать этот состав под погрузку. Мы имеем в дан­ном случае действительно гражданско-правовую санкцию, свидетельствующую u наличии определенного обязательственного правоотношения, порожденного административным актом.

Аналогичные отношения существуют между органами водного транспорта и клиентурой по выполнению государственного плана перевозок по внутренним водным путям и по морским путям в малом каботаже (Положение от 3 июля 1934 г., СЗ СССР 1934г. № 35, ст. 281) и между органами водного транс­порта и клиентурой по выполнению плановых перевозок в заграничном сооб­щении и в большом каботаже (Положение от 2.9 сентября 1934 г., С3 СССР 1934 г. № 51, ст. 402; см. также постановление о взаимной ответственно­сти железных дорог и пароходств за невыполнение планов перевалки грузов в прямом, смешанном железнодорожно-водном сообщении от 4 июня 1934 г., СЗ СССР 1934 .г. № 35, ст. 280).

Типичными являются отношения по железнодорожному транспорту. Поэто­му мы остановимся специально на них. В чем же, собственно говоря, заклю­чается обязательство железной дороги и грузоотправителя по выполнению плановых норм погрузки? Ведь это обязательство не ограничивается подачей подвижного состава и его погрузкой. Такой вывод был бы нелеп. Подвижной состав подается и погрузка совершается для того, чтобы была произведена необходимая для выполнения плана народного хозяйства перевозка определенных грузов. Поэтому обязательство грузоотправителя погрузить груз

129

есть вместе с тем обязательство предъявить его в перевозке согласно ст. 29 Устава железных дорог, а обязанность железной дороги предоставить подвижной, состав есть вместе с тем обязанность принять груз к перевозке. В силу ст. 29, ч. 1, Устава железных дорог 1935 г. «одновременно с предъявлением груза к перевозке отправитель вручает дороге накладную, которая сопровождает груз на всем пути его следования. Груз считается принятым к перевозке с тог» момента, когда он принят станцией отправления вместе с накладной и отпра­вителем внесены платежи, подлежащие уплате при отправлении груза». Устав 1935 г., в противоположность предшествующим уставам (1922 и 1927 гг.), не квалифицирует железнодорожную перевозку как договорное отношение. Не­смотря на это и хотя никаких следов договора в отношениях но перевозке гру­зов, урегулированных Уставом 1935 г., найти нельзя, чаще всего у нас все же говорят о договоре железнодорожной перевозки7.

Еще до Устава 1935 г. вопрос этот в нашей литературе был спорным8. Нам нет надобности возобновлять здесь этот спор, так как он ничего не даст специально для рассматриваемой в настоящей работе проблемы. Действительно, если признать, что эти отношения не договорные, то по Уставу железных до­рог 1935 г. их следует конструировать следующим образом. В силу плана перевозки грузов железная дорога обязана предоставить грузоотправителю опре­деленный подвижной состав, а грузоотправитель обязан погрузить в этот состав определенный груз. Для этого отправитель должен предъявить железной до­роге груз вместе с накладной в порядке ст. 29 Устава железных дорог. Предъ­явление груза к перевозке вместе с накладной является волеизъявлением гру­зоотправителя (односторонней, притом реальной сделкой). Предъявление груза к перевозке, т. е. совершение такого волеизъявления, составляет обязанность грузоотправителя перед железной дорогой, так как иначе не будет выполнен план погрузки. Железная дорога должна принять предъявленный таким обра­зом груз. Принятие груза железной дорогой не является ни сделкой, ни воле­изъявлением, составляющим элемент в сделке (акцептом в договоре), а лишь констатацией, что грузоотправитель действует согласно установленным прави­ла. Все действия, которые после этого совершает железная дорога, являются просто выполнением ее обязательств.

Так как принятие груза железной дорогой не является волеизъявлением в сделке, то к этому принятию не применимы правила, установленные специ­ально для сделок и договоров. Например, к этому случаю неприменима ст. 321 ГК. Вопрос об обмане или заблуждении на стороне дороги не имеет никакого значения. Имеет значение лишь соответствие предъявления отправителем груза существующим правилам. Если оно соответствует существующим правилам, то хотя бы железная дорога действовала, принимая груз, под влиянием обмана или заблуждения, это не имеет никакого значения. Не может иметь также никакого применения ст. 131 ГК. В рассматриваемом вопросе не имеет ника­кого значения вопрос о связанности лица, предложившего заключить договор. Одним словом, в рассматриваемых отношениях настолько отпали все вопросы договора, что количество перешло в качество. Отношение перестало быть дого­ворным, и по нему надо ставить совершенно новые вопросы. Таким образом получается конструкция этих отношений, совершенно аналогичная тем, которая

130

дана в правилах поставки черных металлов. Эти отношения находят свое ме­сто в той системе оснований возникновения обязательств, которая намечается в результате рассмотренного уже материала. Железнодорожную перевозку грузов надо отнести к той группе отношений, в которых административный (притом плановый) акт создает обязанность совершить сделку, в. дан­ной случае одностороннюю сделку (предъявление груза к перевозке отправителем).

Однако даже если рассматривать железнодорожную перевозку (грузов как договорное отношение, то получится конструкция, аналогичная той, которая изложена выше для случаев снабжения фондируемой продукцией вообще. Таким образом, независимо от того, является ли железнодорожная перевозка договор­ным отношением или отношением, основанным на односторонней сделке, совер­шение договора либо односторонней сделки составляет содержание обязатель­ства, установленного плановым актом. Так же, как и в случае фондируемой лродукции (в частности, черных металлов), на сторонах (или соответственно на одной стороне) лежит обязательство не только совершить сделку, но и при­готовить и сделать все необходимое для того, чтобы запланированная перевоз­ка имела место. Ввиду большей стандартизации железнодорожных операций Устав железных дорог регулирует полностью эти обязательства и фиксирует ответственность за их нарушения (ст. 62). Устав железных дорог содержит в себе, таким образом, тот принцип, который мы выше получили, анализируя отно­шения по снабжению фондируемой продукцией. Основанное на административ­ном плановом акте обязательство совершить сделку сопровождается для той и для другой стороны обязательством подготовить и сделать все необходимое для выполнения обязательств по этой сделке.

3. В некоторых случаях административный акт не направлен непосред­ственно на создание обязательства либо на обязание сторон совершить сделку, а имеет лишь значение разрешения определенной сделки. Примером этого яв­ляется ст. 2 лит. «б» постановления ЦИК т СНК СССР от 23 июля 1930 г. о договоре контокоррента (СЗ 1930 г. № 38, ст. 409), согласно которой «до­говор контокоррента имеют право заключать... б) организации обобществлен­ного сектора народного хозяйства как между собой, так и с другими контр­агентами, но не иначе, как в случаях, предусмотренных особыми законами, или же с особого разрешения Государственного банка Союза ССP». Госбанк СССР выступает в этом случае как административный орган, которому принад­лежат функции контроля над порядком расчетов, производимых между учреж­дениями, предприятиями и организациями. Акт, совершаемый Госбанком в этом случае, является определенным видом административных актов, а именно, административным разрешением. Следует, впрочем, отметить, что терминология наших источников не всегда выдержана. Ст. 2 постановления о договоре кон­токоррента говорит о разрешении Госбанка. Но в постановлении СНК CCCP, которое ввело у нас так называемые периодические расчеты между хозорганами (СЗ 1931 г. № 140, ст. 283), и в утвержденной СНК СССР ин­струкции Госбанка (опубликована там же) говорится, что периодические расчеты создаются между организациями, связанными между собой постоянными хозяйственными отношениями и имеющими постоянные расчеты, и что список

131

этих предприятий, срок и порядок расчетов устанавливаются хозорганом «по соглашению с Госбанком». Между тем речь и в том и в другом случаях идет об одном и том же. Периодические расчеты между хозорганами являются ви­дом договора контокоррента и подпадают под действие закона от 23 июля 1930 г. «Соглашение» же, о котором говорится в постановлении СНК СССР, является не чем иным, как разрешением, о котором говорится в законе о договоре контокоррента.

Договор контокоррента, в частности договор о периодических расчетах, так же, как и всякая сделка о порядке расчетов между хозорганами, тоже является основанием возникновения обязательственных отношений (часто и их изме­нения и прекращения), непосредственно направленных на выполнение плана. Расчеты производятся по отношениям поставки, подряда, перевозки и т. д., которые служат делу выполнения плана народного хозяйства.

Сделки, на совершение которых требуется разрешение, даваемое админи­стративным актом, имеют сложный фактический состав. С одной стороны, в этот состав входят волеизъявления сторон (обычно образующие договор), с дру­гой — административный акт (разрешение). Эти две части существуют раз­дельно, они не сливаются в одну сделку, как, например, предложение вступить в договор и акцепт тажого предложения, но они координированы друг с другом. Раздельность обеих частей сказывается в следующем. Если, например, админи­стративный акт (разрешение) по тем или другим основаниям недействителен (дан, допустим, не уполномоченным на это лицом), то для возникновения обяза­тельств по сделке нет надобности снова совершать сделку (в случае порочностя одного из волеизъявлений в договоре и т. п.). Достаточно, чтобы был совершен новый, действительный, административный акт (разрешение). Координация сказывается в том, что лишь обе части фактического состава в совокупности приводят к установленным юридическим последствиям (например, возникают обязательства по договору контокоррента) 9.

4. Все социалистическое народное хозяйство в целом, а также деятель­ность каждой отдельной организации, государственной, кооперативной и обще­ственной, направляются и регулируются планом. Однако, за исключением ос­нованных на законе случаев, те административные акты, которые устанавли­вают план, ни сами по себе, ни в качестве элемента какого-либо фактического состава, не порождают обязательственных правоотношений. План в этих слу­чаях устанавливает цель, которая должна быть достигнута хозорганом. План является обязательным для хозоргана как акт государственной власти, но он не создает непосредственно обязательства перед другим хозорганом, не дает одному хозоргану права требовать от другого совершения определенного дейст­вия, не делает один хозорган кредитором, а другой — должником. Поскольку для выполнения плана хозоргану необходимо вступить в обязательственные отношения с другим хозорганом, он обязан это сделать, но эта обязанность есть обязанность выполнять план, обязанность руководствоваться указаниями и заданиями, которые даны компетентными органами государственной власти. Обязательства же, в которые хозорган вступит с целью осуществления своего плана, будут всегда основаны на волевых актах, направленных на создание этих обязательств, т. е. на сделках.

132

По общему правилу обязательственные отношения, о которых идет речь, возникают из взаимных сделок, т. е. из договоров. Договор — наиболее важное и частое на практике основание возникновения обязательств в отношениях между учреждениями, предприятиями и организациями. Заключение договоров является тем способом возникновения обязательственных отношений, который в значительном большинстве отраслей нашего хозяйства представляет «обой лучшую форму осуществления хозрасчета, т. е. лучшую форму возникновения обязательственных отношений, позволяющую выявлять лицо предприятия, ра­ционализировать производство, правильно организовать сбыт и снабжение, про­тиводействовать элементам бюрократизма и волокиты, правильно поставить учет производственной деятельности предприятия (см. постановление ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1929 г. о реорганизации управления промышленностью). Поэтому, «для того, чтобы обеспечить осуществление народнохозяйственных планов, не­обходимо добиться точного и своевременного выполнения договоров о заказах и поставках для промышленности, транспорта, сельского хозяйства и других отраслей народного хозяйства» (постановление ЦИК и СНК СССР от 18 февра­ля 1931 г., СЗ ОООР 1931 г. № 10, ст. 109). В силу этих соображений, указанный закон постановляет в ст. 1 «обязать хозяйственные органы оформ­лять свои заказы и поставки путем заключения письменных договоров». Эгог закон установил одну из основных норм советского обязательственного права и явился краеугольным камнем быстро воздвигнутого и разросшегося здания договорно-обязательственных отношений в социалистическом обороте. Он делает договор одним из первостепенных оснований возникновения обязательств по со­ветскому гражданскому праву.

В соответствии со своей социалистической .сущностью, в соответствии тре­бованиями планового направления и руководства социалистическим хозяйством, договор между хозорганами обладает многочисленными специфическими черта­ми. Среди них отметим одну, весьма характерную и существенную при изуче­нии договора как основания возникновения обязательств, а именно, особый порядок (арбитражный) разрешения преддоговорных споров. Вопрос о порядке разрешения преддоговорных споров, так же как и другие относящиеся сюда вопросы, должны составить тему специальных исследований, которые, как мы уверены, появятся в нашей цивилистической литературе. Сказанного же нами достаточно для определения того места, которое принадлежит договору в си­стеме оснований возникновения обязательств по нашему праву.

Договору принадлежит первостепенное значение в области социалистиче­ского товарооборота, транспорта, кредитно-расчетного дела. Но договор является также и преимущественным основанием возникновения обязательств по нашей внешней торговле, т. е. в той отрасли нашего хозяйства, в которой оно всту­пает в торговые отношения с капиталистическим окружением.

Кроме договора в некоторых случаях в качестве основания возникновения обязательств, непосредственно направленных на осуществление плана, фигу­рирует также одностороннее волеизъявление. Выше были указаны случая, когда одностороннее волеизъявление является, наряду с административным ак­том, элементом фактического состава, порождающим обязательственные отноше­ния. В указанных выше случаях порождаемые таким образом обязательствен-133

ные отношения включали не только обязанности для стороны, изъявляющей свою волю, но также и для другой стороны. Например, при снабжении черным металлом волеизъявление (заказ) потребителя создает обязанности не только для самого потребителя (принять товар, оплатить его), но и для поставщика (поставить товар и т. д.). Но могут иметь место и односторонние волеизъявле­ния, создающие обязанности самостоятельно, а не в качестве элемента какого-либо сложного фактического состава.

Примером такой односторонней сделки по нашему праву является чек. В силу ст. 1 Положения о чеках 1929 г. (СЗ СССР 1929 г. № 73, ст. 697), «чеком признается письменное предложение чекодателя плательщику произве­сти платеж определенной суммы денег чекодержателю...», содержащее указанные в этой статье реквизиты. Дожумент, удовлетворяющий требованиям этой статьи, является чеком. В таком документе содержится выражение воли чекодателя, и только чекодателя. Воля, выраженная в форме, установленной ст. 1 Положений о чеках, является основанием возникновения того обязательства, которое ле­жит на чекодателе, т. е. обязательства отвечать за оплату чека. Закон для действительности чека не требует больше ничего, кроме соблюдения ст. 1. Обя­зательство чекодателя, таким образом, основано на односторонней сделке10. Чекодатель в силу этой сделки отвечает перед каждым легитимированным чеко­держателем, если только он не может противопоставить последнему допущенные законом возражения (ст. 31 Положения о чеках). Анализом соответствующих статей Положения о чеках можно было бы показать, что ответственность по чеку других лиц (акцептанта, надписателей, лиц, поставивших свои подписи на обороте предъявительского чека) также основана на одностороннем воле­изъявлении. Однако для наших целей достаточно установить, что односторон­нее волеизъявление, обязывающее того, кто его сделал, в случаях, специаль­но указанных в законе, является основанием возникновения обязательства.

Мы не можем не упомянуть также и о нашем вексельном праве. Вексель имеет у нас применение лишь во внешнеторговых отношениях. B социалисти­ческом обороте его применение исключено кредитной реформой 1930 г., запре­тившей коммерческое, кредитование. В настоящее время действующим законом является Положение о переводном и простом векселе, утвержденное постанов­лением ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1937 г. (СЗ СССР 1937 г., № 52 ст. 221). Это положение издано в результате присоединения СССР к Женевской международной конвенции о векселях и воспроизводит международный вексельный устав. Положение считает все обязательства как по переводному, так и по простому векселям основанными на одностороннем волеизъявлении (ст.ст. 1, 13, 25, 31, 77). Спор, как нам кажется, может иметь место лишь межд так называемой кцеационной и эмиссионной теориями (см. ст. 1). Правда, применительно к международному вексельному уставу, в литературе было высказано мнение, что обязательства по векселю имеют договорное основание за исключением обязательства акцептанта, основанного на одностороннем волеизъявлении 11. Но оно не имеет никакой почвы в тексте устава. Мы лишь отмечаем этот вопрос и не останавливаемся специально на его рассмотрении, так как он не имеет значения для системы оснований возникновения обязательств по советскому праву. Являются ли обязательства по векселю основанными на

134

договоре или на одностороннем волеизъявлении, они найдут свое место в этой системе, и система от этого не изменится.

Выполняя план, учреждение, предприятие или организация может вступать в обязательственные отношения с гражданами. Поскольку задачей данной орга­низаций является удовлетворение потребностей граждан (магазин, столовая и т. д.), непосредственной целью обязательственного отношения является как выполнение плана, так и удовлетворение потребности гражданина. Выполнение плана и удовлетворение потребностей граждан являются единой целью, которая достигается предприятием посредством тех обязательственных отношений, в ко­торые оно вступает с гражданами (по продаже товаров, и т. д.). Мы ниже еще остановимся нa возникновении этих обязательств. Но учреждения, предприятия и организации иногда прибегают к услугам отдельных граждан не в порядке трудовых договоров. Например организация прибегает к услугам адвоката (до­говор поручения). Такие отношения по нашему праву всегда возникают из до­говоров.

Нередко учреждение или предприятие объявляет о назначении награды (премии) за выполнение того иди иного действия (составление архитектурного проекта, написание книги на определенную тему и т. д.). В таком случае воз­никает обязательство организации, объявившей о назначении награды (пре­мии), перед лицом, которое удовлетворило объявленным требованиям. Этот род обязательств (публичное обещание награды) не урегулирован нашим законом. Вообще говоря, мыслимо построить такое обязательство и как договорное обяза­тельство и как обязательство, основанное на одностороннем волеизъявлении 12. Ввиду того что наш закон специально не указывает, что данное обязательство возникает из одностороннего волеизъявления, остается считать его, в силу ст. 106 ГК, договорным. Действительно, в силу ст. 106, «обязательства возникают из договоров и других указанных в законе оснований». Таким образом, по­скольку нельзя указать на другое специально установленное законом основа­ние, необходимо считать указанное обязательство основанным на договоре.

Социалистический строй обеспечивает каждому гражданину трудовой доход сообразно количеству и качеству общественно-полезного труда. Социалистиче­ский строй не гарантирует еще полного удовлетворения всех потребностей каж­дого, как это будет иметь место при развернутом коммунистическом строе (второй фазе коммунизма), когда каждый будет давать по способностям и по­лучать по потребностям. Но, получив трудовой доход в соответствии с трудом, который он дал обществу, гражданин может удовлетворять свои потребности, как он того желает, при условии, конечно, не нарушать закона и правил со­циалистического общежития. Как указал товарищ Сталин комбайнеру Пономаре­ву на Всесоюзном совещании передовых комбайнеров 1 декабря 11935 г.: «Деньги ваши — ваше дело, как хотите, так и расходуйте». Социалистиче­ский строй гарантирует гражданам действительную свободу потребления, так как создает все необходимые предпосылки для того, чтобы материальные и культурные потребности граждан были удовлетворены согласно их желанию. Свобода потребления может иметь место лишь там, где имеется настоящая свобода. В своей беседе с американским журналистом Рой Говардом товарищ Сталин указал, где может быть настоящая свобода. «Настоящая свобода имеется

135

только там, где уничтожена эксплоатация, где нет угнетения одних людей другими, где нет безработицы и нищенства, где человек не дрожит за то, что завтра может потерять работу, жилище, хлеб. Только в таком обществе воз­можна настоящая, а не бумажная, личная и всякая другая свобода» 13.

Свобода потребления, предоставленная социалистическим строем советскому гражданину, ведет к тому, что обязательства, имеющие непосредственной целью удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан, должны, по общему правилу, возникать из сделок, совершаемых при участии гражданина. Такими сделками будут, по крайней мере в громадном большинстве случаев, договоры, «.которых хотя бы одной стороной является гражданин. Однако опреде­ленное и весьма существенное значение может принадлежать и административ­ному акту. Административный акт может создать обязательственные отношения в пользу гражданина. Свобода гражданина в удовлетворении своих потребностей этим, естественно, нисколько не ограничивается. Такой акт обычно совершается по ходатайству гражданина, который к тому же может и не воспользоваться созданным в его пользу обязательством. Возникновение такого рода обязательств из административных актов является одной из форм, в которых проявляется деятельность советского государства по обеспечению материальных и культур­ных потребностей граждан.

Административным актом, порождающим обязательство в пользу граждани­на, является акт распоряжения свободной жилплощадью в домах местных советов. В силу ст. 23 постановления ЦИК и СНК СССР от 17 октября 1937 г. «О сохранении жилищного фонда и улучшении жилищного хозяйства в горо­дах» (СЗ 1937 г. № 69, ст. 314) — «...свободные жилые помещения... в до­мах местных советов предоставляются в пользование граждан исключительно по распоряжениям (ордерам) жилищного управления отдела коммунального хо­зяйства местного совета». Распоряжение местного совета создает между соот­ветствующим домоуправлением и гражданином обязательственное отношение, в силу которого гражданин имеет право требовать от домоуправления заключения с ним арендного договора на указанную в ордере жилплощадь. В случае отказа домоуправления заключить договор гражданин, имеющий ордер, может требо­вать судом совершения договора. Таким образом, административный акт создает обязательство, содержанием которого является совершение договора. Самое же обязательство домоуправления предоставить площадь, равно как и встречное обязательство съемщика уплачивать арендную плату, возникают из договора (ст. 24 постановления ЦИК и (СНК СССР от 17 октября 1937 г.).

Для удовлетворения своих материальных и культурных потребностей граждане заключают договоры с государственными и кооперативными органи­зациями, а также друг с другом. Договоры с государственными и кооператив­ными организациями являются договорами, в которых одной стороной является предприятие, т. е. планомерно действующая организация, которая руковод­ствуется определенными правилами, устанавливающими порядок ее работы. Это обстоятельство делает необходимым единообразие в отношении способа заключе­ния и содержания сделок, совершаемых с гражданами. В связи с этим воз­никают вопросы, касающиеся отдельных отраслей нашего хозяйства, занимаю­щихся обслуживанием потребительских нужд граждан. Эти вопросы, поскольку

136

они касаются гражданского права, главным образом сводятся к проблеме охра­ны прав потребителей 14.

К числу договоров с государственными и кооперативными организациями относятся прежде всего договоры по розничной торговле и договоры по оказа­нию гражданам различного рода бытовых услуг (пошивка платья, починка и ремонт платья, обуви, предметов домашнего обихода и т. д.). К числу таких договоров относятся также договоры с ломбардом, сберегательными кассами, до­говоры личного и имущественного страхования. Эти договоры также создают обязательственные отношения, направленные на непосредственное удовлетворе­ние потребностей граждан в потребительском кредите, в сбережении и хране­ния средств, в переводе денег из одного места в другое (перевод, аккредитив), в сбережении с целью обеспечения будущих потребностей своих или своих близких (страхование) и т. д.15.

Граждане пользуются услугами транспорта железнодорожного, водного, воз­душного и др, По общему правилу, действующий закон регулирует эти отно­шения как договорные. В частности, по Уставу железных дорог 1935 года надо рассматривать отношения по перевозке пассажиров как договорные отношения. Хотя в ст. 1 и указано, что «основной обязанностью железных дорог является выполнение государственного плана грузовых и пассажирских перево­зок», но обязанность, на которую указывает эта статья, является лишь обя­занностью железной дороги перед государством. Кроме того, указание в ст. 1 на обязанность является способом определения компе­тенции железной дороги как госоргана. Никакой имущественной ответствен­ности железной дороги перед пассажиром за отказ выдать билет Устав; 1935 г. не устанавливает. Гражданин может лишь требовать, чтобы железная дорога выполняла возложенную на нее законом обязанность перевозки согласно существующим правилам. Такое требование гражданин имеет право предъявить к любому государственному органу, с которым ему прихо­дится иметь дело. Это не гражданско-правовое требование. Нет гражданско-правового обязательства железной дороги перед пассажиром заключить с ним договор перевозки, нет также и возникновения отношений по перевозке из [одностороннего волеизъявления пассажира. Эти отношения по Уставу 1935 г. возникают непосредственно из договора, заключаемого путем покупки железнодорожного билета.

Для удовлетворения своих материальных и культурных потребностей граждане могут вступать в договорно-обязательственные отношения друг с другом. Некоторые из таких договорно-обязательственных отношений имеют большое значение в быту. Таковы договоры о продаже жилых домов, являющихся актом личной собственности, договоры найма жилых помещений в таких домах и некоторые другие, Наконец, надо указать на урегулированный законом случай возникновения обязательств из одностороннего волеизъявления. В силу ст. 423 ГК, завещатель может возложить на лиц, получающих наследство по завещанию (но не на государство, партийные, профессиональные, общественные и кооперативные организации), обязательство в пользу одного, нескольких или всех остальных наследников (так называемый легат).

137

Наш обзор наиболее типичных оснований возникновения обязательств, непосредственно направленных на выполнение плана и на удовлетворение ма­териальных и культурных потребностей граждан позволяет нам формулировать следующие выводы.

1. Поскольку эти обязательства направлены на достижение тех целей, ко­торые стоят перед социалистическим хозяйством, они имеют своим основанием сознательные волевые акты, направленные именно на создание этих обяза­тельств. Они возникают либо из административных актов, либо из сделок, ли­бо в результате cлoжных фактических составов, в которые входят и админи­стративные акты и сделки.

2. В соответствии с основными принципами социалистического строя воз­никновение этих обязательств из административных актов и из сделок, совер­шаемых учреждениями, предприятиями и организациями, а также гражданами, отражает единство социалистического хозяйства и отсутствие противоречий между обществом и личностью. Правоотношения, возникающие между органи­зациями социалистического хозяйства, с одной стороны, и правоотношения, в которых одной по крайней мере стороной является гражданин, с другой сторо­ны, по ряду вопросов подлежат действию общих для тех и других норм. Это не исключает, однако, существенных различий между ними, которые должны быть учтены при построении системы советского права.

5. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, НЕПОСРЕДСТВЕННО НАПРАВЛЕННЫХ НА ЗАЩИТУ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ И ЛИЧНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Обязательственные правоотношения могут быть непосредственно направле­ны не только на выполнение заданий, вытекающих из государственного плана народного хозяйства, и на удовлетворение материальных и культурных потреб­ностей граждан, но также и на защиту имущества советского государства, кол­хозов и других кооперативных и общественных организаций, а также имуще­ства граждан. Защищая это имущество, такого рода обязательства обеспечивают выполнение плана народного хозяйства и удовлетворение материальных и куль­турных интеросов граждан.

Советское государство как взятое в целом, так и в лице отдельных госу­дарственных учреждений и предприятий, а также колхозные и другие коопе­ративные и общественные организации обладают определенным имуществом, составляющим социалистическую собственность (ст. ст. 5, 6, 7 Конституция СССР). Граждане обладают имуществом, составляющим их личную собствен­ность (ст. ст. 7 и 10 Конституции СССР). Деятельность государства и его органов, а также деятельность колхозных и других кооперативных и общест­венных организаций увеличивает принадлежащее им имущество. Неуклонно растет богатство социалистического общества, все более обеспечивая благососто­яние трудящихся и приближая нашу страну ко второй фазе коммунизма, к пол­ному удовлетворению каждого по его потребностям. Обязательства, направ­ленные на защиту социалистической собственности, защищают не только имущество, которым государство, .колхозные и другие кооперативные и обще-

138

ственпые организации обладают в каждый данный момент, но защищают и то имущество, которое было бы создано и получено, не будь тех фак­тов, которые являются основанием для возникновения интересующих нас здесь обязательств. Равным образом гражданин, выполняя свой долг перед социали­стическим обществом и занимаясь общественно-полезным трудом, приобретает те трудовые доходы, которые, в силу ст. 10 Сталинской Конституции, составля­ют его личную собственность. Обязательства, непосредственно направленные на, защиту этой собственности, служат для защиты яе только имущества, кото­рым гражданин уже обладает, но и возможности получить имущество в резуль­тате своей работы. В этом смысле можно сказать, что закон защищает имущественные возможности.

Конечно, закон не может защищать всякого рода возможности, не может принимать во внимание более или менее гадательные расчеты. Закон защищает лишь имущественные возможности, которые учитываются в практике социали­стического строительства и в социалистическом быту, как такие, которые дей­ствительно будут реализованы. Например, гражданину причинено увечье, ли­шившее его трудоспособности. Дело идет не о возмещении за принадлежащее ему имущество, а о возмещении за то имущество, которое он еще не заработал, за кoтоpoe он получил бы, если бы остался трудоспособным. Закон, защищая имущество советского государства, колхозных и других кооперативных и обще­ственных организаций, а также имущество граждан, принимает во внимание не только статику, но и динамику имущественных отношений, движение этих от­ношений в социалистическом хозяйстве, связанность имущественных отношений каждого субъекта с социалистическими имущественными отношениями в целом. Действующее советское право знает ряд обязательственных отношений, не­посредственно направленных на защиту имущества советского государства, раз­личного рода юридических лиц и граждан. Остановимся на этих институтах в тех пределах, в каких это нужно для вопроса о системе оснований возникно­вения обязательств по советскому праву.

1. Важнейшим из институтов рассматриваемой группы бесспорно являются обязательства из причинения вреда, урегулированные в ст. ст. 403—415 ГК, также в некоторых других законодательных актах (например, в Кодексе тор­гового мореплавания СССР, в Воздушном кодексе CССP и др.). Основные принципы этого института выражены в ст. 403 ГК следующим образом: «Причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет, что он не мог предотвратить вреда, либо что был управомочен на причинение вреда, либо что вред возник вследствие умысла или грубой неосторожности самого потерпевшего. Ст. 410 добавляет к этому: «возмещение за вред должно состоять в восстановлении прежнего состояния, а поскольку такое восстановление невозможно — в возмещении причиненных убытков». Согласно терминологии, которой пользовались в Учебнике гражданского права1 и которая до сих пор не вызывала возражении в нашей цивилистической литературе, вредом мы называем всякое умаление того или иного личного или имущественного блага. Например, личным вредом мы называем ухудшение здоровья потерпевшего, оклеветание потерпевшего и т. д. Вред, нанесенный имуществу (порча вещи

139

и т. п.), мы называем убытком. Необходимо точно представлять себе соотно­шение этих двух понятий. В p е д— понятие более общее, убыток пo отношению к в p е д у является понятием видовым. Не надо, однако, думать, что может иметь место либо вред, как умаление личного блага, либо вред, как умаление имущественного блага (т. е. убытки). Личный и имущественный вред могут быть тесно связаны друг с другом и наступить в результате одного и того же правонарушения. Например, телесное повреждение приводит к утрате трудоспособности и потере заработка.

Обязательства из причинения вреда, как и все обязательственное право, от­носятся к имущественному праву. Возмещение вреда прежде всего означает восстановление прежнего состояния. Например, в случае повреждения здоровья ответственное за это лицо должно дать потерпевшему возможность восстановить свое здоровье, т. е. оплатить необходимые для этого расходы по лечению. Вос­становление прежнего состояния даже тогда, когда дело идет о вреде, причи­ненном непосредственно личности потерпевшего, всегда требует жакой-то иму­щественной жертвы со стороны ответственного лица. В этом заключается одна из особенностей гражданской ответственности, которую поэтому нередко и пра­вильно называют имущественной ответственностью.

В качестве одного из видов имущественной ответственности обязательства из причинения вреда всегда непосредственно направлены на возмещение вреда имуществу, на компенсацию потерпевшему его имущественных потерь. П о этому эти обязательства прежде всего непосред­ственно направлены на охрану собственности, с о­циалистической или личной. Личные блага, которым причинен вред правонарушением (жизнь, здоровье, честь и др.), охраняются обязатель­ствами из причинения вреда не прямо, а посредственно. Потерпевшему возме­щается имущественный вред, связанный с вредом личным. Возмещение в виде восстановления прежнего состояния также является возложением на ответ­ственное лицо тех имущественных жертв, которые для этого необходимы.

Наше действующее право не знает возмещения так называемого неимущественного вреда. Если в той или иной степени ввести такое возмещение в наше право, то формулированные выше положения не изменятся. Действительно, возмещение так называемого неимущественного вреда основано на следующих соображениях. Человеку причинен личный вред, который не может быть устра­нен никакими имущественными затратами; Например, вследствие увечья он обречен в будущем на неустранимые страдания (слепота, паралич и т. д.). Для того чтобы получать от жизни удовлетворение, приближающееся к тому, ко­торое получает нормальный человек, ему необходимы лишние затраты. Эти лишние затраты не устранят его страданий, но уменьшат их. Добавочное воз­мещение за такой вред избавляет потерпевшего от таких затрат, перекладывает их на ответственное лицо. В конечном счете дело все же идет об обеспечении имущественного положения потерпевшего,—следовательно, о защите его личной собственности. Определенные расходы снимаются с его имущества и перекла­дываются на имущество ответственного лица 2.

Защищая имущество физических и юридических лиц, обязательства из при­чинения вреда защищают тем самым и те личные и имущественные блага и со-

140

ответствующие им права, от которых зависит имущественное положение потер­певшего и для восстановления которых необходимы те или иные имущественные жертвы. Обязательства из причинения вреда не являются ни единствен­ным, ни универсальным средством защиты прав. Они обладают своими специ­фическими особенностями, которыми и определяются поле их применения и их значение, среди других мер охраны прав (другие меры гражданского права, уго­ловно-правовые и административные мероприятия).

Какой же фактический состав порождает обязательство из причинения вреда? Общее правило содержится в ст. 403, из которой легко извлечь элемен­ты этого состава. Обязательству из причинения вреда возникают при наличии следующих фактов: 1) противоправность поведения причинителя вреда, 2) вина причинителя вреда ,3) вред на стороне потерпевшего; 4) причинная связь между противоправным поведением лричинителя вреда и вредом, нанесенным потерпевшему. При отсутствии третьего (вред) и четвертого (при­чинная связь) из этих элементов обязательство возместить вред вообще воз­никнуть не может. Иное значение имеют первые два элемента (противоправ­ность и умысел или неосторожность). Нам необходимо поэтому несколько на них остановиться для того, чтобы разграничить различные виды оснований возникновения обязательств.

Правонарушением мы называем поведение человека (действие либо воздер­жание от действия), противоречащее норме права. Соответственно этому право­нарушением в социалистическом советском праве будет поведение человека, противоречащее норме социалистического советского права.

Советское право содержится прежде всего в законах, издаваемых в порядке, определенном Конституцией СССР и конституциями союзных и автономных республик, а также во всякого рода нормах, издаваемых на основе закона и в соответствии с ним компетентными государственными органами. Кроме того, в силу закона в некоторых редких случаях обязательную силу имеют обычаи. Наконец, ст. 130 Конституции СССР обязывает каждого гражданина уважать правила социалистического общежития. Таким образом, все содержание совет­ского права в конечном счете основано на законе. Мы не можем здесь останав­ливаться яа крайне интересном вопросе о значении правил социалистического общежития для гражданского права. Нам уже приходилось указывать на гро­мадную роль, которая принадлежит им в области гражданской ответетвен-лости. Во всяком случае, мы считаем бесспорным, что в вопросе о правомер­ности или неправомерности чьего-либо поведения нельзя не учитывать правил социалистического общежития. Вопрос о правилах социалистического общежи­тия еще ждет своих исследователей. Он сможет быть обстоятельно разработан лишь совокупными усилиями представителей различных юридических дисцип­лин. Рассмотрение его выходит за пределы нашей специальной темы. Для нас необходимо лишь констатировать, что правила социалистического общежития, в силу Конституции СССР, должны быть приняты во внимание при оценке пра­вомерности или неправомерности того или иного поведения 3.

Правонарушением может быть лишь поведение человека, т. е. действие или воздержание от действия. События (состояния), т. е. факты, которые не зави­сят от воли человека, не могут быть ни правомерны, ни неправомерны. Такого

141

рода факты играют большую роль в гражданских правоотношениях. Самые раз­нообразные факты этого рода, — начиная от вращения земли вокруг солнца, которым мы измеряем время и на котором основываем наш календарь, и кон­чая смертью человека от болезни или вследствие старости,—имеют значения, для возникновения, изменения и прекращения гражданских правоотношений. Легко умножить эти примеры. Но и без этого можно констатировать, что ква­лификация таких фактов, как правомерных или неправомерных, яе имеет смысла. Право регулирует общественные отношения, т. е. отношения между людьми. Лишь человеческое поведение может быть правомерным или неправо­мерным. Нередко мы встречаем состояния, которые были вызваны поведением человека. Вследствие причинения одним лицом другому увечья для потерпев­шего наступило состояние нетрудоспособности. Неправомерным может быть лишь то поведение, которое вызвало наступление этого состояния, но не самое состояние.

Утверждение, что правомерным или неправомерным может быть лишь пове­дение человека, но отнюдь не какие-либо другие факты, как нам кажется, не заслуживает более подробного обоснования, несмотря на то, что противополож­ное мнение и высказывалось в буржуазной юридической литературе4. Если исходить из единственно правильного положения, что право регулирует отноше­ния между людьми, то другого ответа на вопрос и не может быть. Гораздо более интересен другой вопрос, а именно: является да правонарушением лишь самый факт поведения, противоречащего праву, или же правонарушением можно счи­тать только поведение того, кто, вопреки закону, поступает умышленно или неосторожно. Ответ на этот вопрос имеет большое значение для выявления си­стемы оснований возникновения обязательств по советскому праву.

В буржуазной юридической литературе уже сравнительно давно возник спор по этому вопросу. Ряд авторов утверждал, что правонарушением может быть лишь субъективная неправда, т. е. такое поведение человека, которое вызвано его умыслом либо неосторожностью. Эту точку зрения отстаивал криминалист А. Меркель (A. Merkel), который считал, что поведение человека, не вызван­ное субъективными моментами, умыслом или неосторожностью, не может со­держать в себе отрицания права. Против взглядов А. Меркеля выступил Иеринг, указавший, чта в случае объективной неправды, т. е. противоправ­ного поведения, ве вызванного умыслом или неосторожностью, нет вины, но все же есть человеческая воля. Если третье лицо bona fide владеет чужой вещью и не возвращает ее, то мы имеем дело с человеческой волей, которая противостоит воле собственника и препятствует последнему осуществить свое право. Иеринг поетому считает правильным ;различать два вида противоправ­ного поведения — объективную и субъективную неправду 5.

Взгляд, высказанный Меркелем, получил подробное обоснование в работе Гольд фон Фернека (Hold v. Ferneck), аргументация которого сводится к сле­дующим положениям. Поведение человека может быть противоправным лишь потому, что оно является нарушением обязанности. Законодатель, устанав­ливая определенную обязанность, рассчитывает на ее выполнение. Но ожи­дать выполнения обязанности он может только от лиц дееспособных и притом лишь при условии, что они могли дать себе отчет в своих поступках. Закон

142

может требовать от человека лишь такого поведения, которое можно ему вме­нить 6. Недееспособный, а также я дееспособный, который не мог дать себе отчет в значении своего поступка, не являются правонарушителями. Дети, душевнобольные и слабоумные поэтому не являются субъектами обязанностей. В действительности субъектами обязанностей, которые им приписываются, являются другие лица. Гольд фон Фернек указывает, что юристы обычно го­ворят об обязанностях всякий раз, как об атом говорит закон. При этом они не задаются вопросом о том, что же представляет собой обязанность. В про­тивоположность этому он считает своей заслугой указание на психологиче­скую сторону вопроса 7.

Последовательное проведение взглядов Гольд фон Фернека потребовало бы радикальной перестройки основных понятий гражданского права. Однако этот радикализм ни в малейшей степени не направлен на социальное содержание права и нисколько не затрагивал бы по существу не только основ, но и де­талей буржуазного права. Гольд фон Фернек сам признает, что его точка зре­ния лишь кажущимся образом противоречит той, которую он в противопо­ложность психологической называет юридической, — практически и та ж другая приходят к одним и тем же выводам (конечно, в пределах буржуазной социальной юридической системы).

Для нас взгляды Гольд фон Фернека представляют интерес лишь потому, что они дают нам возможность противопоставить им методологически правильное понимание противоправности.

Все построение Гольд фон Фернека основано на двух предпосылках:

а) по собственному его признанию, он является представителем психологизма, т. е. переносит в область юридических отношений положения, заимствованные из психологии;

б) другой предпосылкой является понятие адресата, правовой нормы; пра­вая норма рассматривается им как волеизъявление законодателя, адресо-нное дееспособным лицам и действующее лишь постольку, поскольку оно восринято или должно быть воспринято.

В общественных науках нередко прибегали к психологическим объяснениям с целью придать той или иной экономической либо юридической теории псевдо-реалистическую окраску. Типичным примером этого в юридической науке была психологическая теория права Петражицкого. Такую же псевдо-реалистическую теорию противоправности предлагает и Гольд фон Фернек. На самом деле она реалистической не является, так как построена на неправильных методологичееких предпосылках, на непонимании и на игнорировании социальной природы права.

Юридическая наука является общественной наукой и как всякая общественная наука она не может игнорировать психологические факты, в частности интеллектуальные и волевые свойства человека, но не может также строить на этих фактах здание общественных отношений и выводить из них правовые категории.

Правовые нормы, юридические отношения, права и обязанности людей отнюдь не являются психологическими фактами. Они явля-(»циальными фактами, т. е. относятся к -качественно иной области.

143.

Выше мы уже приводили данное Марксом определение юридического отноше­ния как волевого отношения, в котором отражается экономическое отношение8. Маркс очень хорошо подчеркивает «волевое отношение», а не «воля», т. е. имеет в виду не психологический факт (воля как психологическое состоя­ние), а факт социальный (волевое отношение между людьми). Наличие воле­вого отношения отнюдь не означает, что в психике лиц, связанных .юридическим отношением, в течение всего времени существования отношения должны иметь место определенные волевые психические состояния.

Юридическое отношение не прекращается от того, что участники его спят, о нем не думают или даже не знают о нем. Должник не перестает быть должником от того, что он забыл о своем долге или не знал о нем (напри­мер, оказавшись должником в качестве наследника). Реальность юридического отношения не есть реальность психического состояния, а реальность его со­держания, определяемого соответствующими экономическими отношениями. Оно реально как содержание воли господствующих классов, выраженной в право­вых нормах, применение которых обеспечивается принудительной силой госу­дарства. Государство как организация господствующего класса обеспечивает осуществление правовых норм, в которых выражена воля этих классов. Конечно, для применения правовых норм и для реализации юридических отношений нужны определенные конкретные волевые акты тех или иных лиц. Правовые нормы и соответствующие им юридические отношения приводят к этим воле­вым актам и предполагают их, но отождествление права и юридических отно­шений с этими волевыми актами является грубой ошибкой.

Очень поверхностной и неправильной является также и вторая предпосылка Гольд фон Фернека: законодателя и адресата правовой нормы он ставит как бы в положение лиц — участников в гражданско-правовой сделки, правовая норма, закон, как бы приравнивается к односторонней сделке, для действи­тельности которой необходимо, чтобы она была воспринята тем, кому она адресована. На немецком юридическом языке такая сделка называется empfang-bedürftigte Willenserklärung- Издание закона рассматривается так же, как, например, заявление одного контрагента другому о расторжении договора или как заявление стороны в альтернативном обязательстве о произве­денном ею выборе. Конечно, законы публикуются во всеобщее сведение. В совет­ском государстве, в отличие от буржуазных, принимаются широкие меры для озна­комления граждан с советским правом. Одной из наиболее действительных мер в этом отношении является гарантированное и обеспеченное Конституцией СССР право на образование (ст. 121) и колоссальный, непрерывно продолжа­ющийся подъем культурного уровня трудящихся после Великой Октябрьской революции. Но все же действие закона не может быть поставлено в зависи­мость от ознакомления с ним того или другого гражданина или от способности его ознакомиться с законом. Закон, устанавливая определенный порядок, обес­печивает его осуществление независимо от того, жак он понят и понят ли отдельным лицом. В этом особенность закона как мероприятия госу­дарственной власти, обязательного для всякого и каждого. Это не значит, что в отдельном конкретном случае не будет принято во внимание извинительное незнание тем или другим лицом закона. Но знание или незнание закона

144

отдельным лицом или лицами не может быть условием его при­менения.

Неправильность предпосылок приводит и к неправильному выводу. Гольд фои Ферев смотрят на правовую норму как на правило, несоблюдение кото­рого можно вменить в вину человеку, на правонарушение — как на умышлен­ное пли неосторожное нарушение правовой нормы. Психический факт (умысел, неосторожность), с которым право считается, который оно n p и и и м а е т во внимание, сделан характерным признаком: правовой нормы и правонарушения. Между тем, если право считается с умыслом и не­осторожностью, то это не значит, что там, где нет умысла и неосторожности, право не имеет значения и не может быть правонарушения. Закон связывает определенные последствия и с теми случаями человеческого поведения, когда лицо, нарушающее норму, летает это без умысла и не по неосторожности. Так, например, должник, не погашающий своего долга, нарушает закон, хотя бы он не знал, что он является должником. Добросовестный приобретатель похищен­ной или утраченной вещи должен вернуть ее собственнику. Должником и вооб­ще обязанным лицом может быть малолетний, душевнобольной или .слабоумный, т. е. лица, которые неспособны понимать значение своих поступков. В отно­шении недееспособных закон, как известно, устанавливает особый порядок их представительства (опека), который обеспечивает возможность их участия в гржданских правоотношениях в качестве субъектов прав и обязанностей. Но некоторые последствия нарушения права закон связывает не просто с фактом противоправного поведения, а с более сложным фактическим составом — с умышленным или неосторожным противоправным поведением (например, уго­ловная .кара, гражданская ответственность по ст. 403 ГК). Таким образом, Иеринг был прав, когда различал два вида противоправного поведения : а) объективно противоправное поведение и б) субъективно про­тивоправное поведение. Будучи правильным по существу, это различие, однако, получило неудачное терминологическое выражение. Термин «субъективное правонарушение» (субъективная неправда), который довольно широко рас­пространен, может вызывать неправильное представление. Он может навести на мысль, что дело идет о случае, когда лицо полагает, что оно действует неправомерно, хотя на самом деле его поведение может быть и правомерным. Этот термин может быть истолкован в том смысле, что в понятие умысла, а также и неосторожности входит сознание неправомерности поведения. Между тем дело совсем не в этом. В случае субъективио-противоправного поведения (субъективной неправды) самый факт правонарушения, т. е. противоречия поведения правовой норме, дан объективно, а совсем не обязательно в сознании правонарушителя. В сознании правонарушителя понимание неправомерности может быть, а может и не быть.

Так называемая субъективная противоправность есть сложный фактический состав, состоящий из факта противоправного поведения (правонарушения) плюс наличие у правонарушителя умысла или неосторожности. При этом ни в понятие умысла, ни тем более в понятие неосторожности не входят в качестве необходимого элемента сознание деятелем противоправности своего поведения. Умысел или неосторожность лица, обусловившие

145

совершенное им правонарушение, называется виной. Вина является таким образом определенным психическим состоянием правонарушителя, В определение вины не­обходимо ввести указание на противоправность обусловленного умыслом или неосторожностью действия. Действие может быть умышленное, т. е. деятель может предвидеть и желать наступления .результата, но он не будет виновным, если действие не является противоправным. Равным образом неосторожность будет виной только в случае, если вызванное неосторожностью действие будет противоправным.

Фактическим составом, порождающим, в силу ст. 403 ГК, обязательства возместить вред, является виновное причинение вреда, т. е. умышленное или неосторожное правонарушение, причинившее вред. Ст. 403 ГК формулирует требование противоправности отрицательным образом («причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить причиненный вред. Он освобождается от этой обязанности, если докажет..., что был управомочеи на причинение вреда...»). Кроме того, она формулирует это требование в общей форме, т. е. не дает ни перечисления отдельных фактических составов непра­вомерного поведения, ни перечисления случаев правомерного поведения. Ст. 403, таким образом, не знает отдельных гражданских деликтов, а знает еди­ный общий гражданский деликт. Всякий неправомерно, умышленно либо не­осторожно причиненный вред порождает обязательство его возмещения. Воп-Сос о специальных деликтах или об общем деликте в гражданском праве представляет большой интерес не только сам по себе, но и для нашей темы. Поэтому мы должны на нем остановиться, начав с историко-юридической справки.

Римское право не знало обязательства возместить всякий противоправный вред. Деликтные иски были индивидуализированы, т. е. они возникали лишь при наличии специальных фактических составов. Противоправность причине­ния вреда была необходима для всякого требования о возмещении вреда («nemo damnum facit, nisi qui id facît quod facere jus non habet», D, 50, 17, 171), но эти требования могли возникнуть лишь при наличии опреде­ленных составов 9.

Изданное в конце XVIII века (1794 г.) Прусское земское уложение го­ворило следующее: Schade heisst jede Verschlimmerung des Zustandes eines Menschen in Ansehung seines Körpers, seiner Freiheit oder Ehre, oder seines Vermögens (I 6, § I). Несмотря на это довольно широкое перечисление, в Прусском земском уложении еще нет общей формулировки гражданского пра­вонарушения. Решительный шаг в этом направлении сделал французский гражданский кодекс, который дает знаменитую формулу: «Tout fait quel­conque de l'homme, qui cause à autrui un dommage, oblige celui par la faute du quel il est arrivé, à le reparer» (ст. 1382). Элемент противоправ­ности, как это и признают французская цивилистическая наука и судебная практика, включен в понятие вины. Подготовителыные работы к кодексу не оставляют сомнения в там, что, говоря о вине, кодекс имеет в виду в частно­сти и элемент противоправности. Докладчик по вопросу о внедоговорных обя­зательствах в Государственном Совете — Трельяр — говорил: «Действия,

146

порождающие эти обязательства, могут быть либо дозволенными, либо непра­вомерными. Действия дозволенные образуют так называемые квази-контракты; факты неправомерные являются деликтами иди квази-деликтами» 10. Док­ладчик по этому же вопросу в Трибунате — Бертран де Грейль — формули­ровал ту же самую мысль11. Французская судебная практика широко использовала ст. 1382 в .качестве общего средства защиты гражданских прав буржуазного общества, т. е. в первую очередь частной собственности и фигу­рирующей в буржуазной идеологии под разными названиями (чаще всего под названием свободы договоров) свободы для владельцев средств производства зксплоатировать представителей наемного труда. Ст. 1382 сделалась одной из наиболее цитируемых в решениях французских судов. Она давала большие возможности и ставила мало преград для защиты против всякого посягатель­ства, которое суды признавали противоправным. Простор, оставляемый ее фор­мулировкой, соответствует общему характеру французского гражданского ко­декса, который, избегая казуистики, предпочел давать основные принципы буржуазного права в форме, порой приближающейся к декларации.12

По пути французского кодекса пошло и австрийское гражданское уложение 1811 г. (Allgemeines bürgerliches Gesetzbuch). Это уложение также в об­щей форме устанавливает, что обязанность возместить вред предполагает противоправность поведения причинителя, — и не дает при этом ни перечи­сления отдельных правонарушений, ни понятий для отдельных случаев противоправного поведения. Согласно § 1294, «Der Schade entspringt entweder aus einer widerrechtlichen Handlung, oder Unterlassung eines Ändern oder aus einem Zufalle. Die widerrechtliche Beschädigung wird willkürlich, oder unwillkürlich zugefügt. Die willkürliche Beschäaber gründet sich teils in einer bösen Absicht, wenn der Schade mit Wissen und Willen; teils in einem Versehen, wenn er aus schuldbarer oder aus Mangel der gehörigen Aufmerksamkeit, oder des verursacht worden ist. Beides wird ein Verschulden». § 1295 добавляет к этому: «Jedermann ist berechtigt, von demger den Ersatz des Schadens, welchen dieser ihm aus Verschuldenfordern...».

Интересно отметить ту позицию, которую занимало в этом вопросе зако­нодательство дореволюционной России. Свод законов (т. X, ч. 1) рассматривал отдельно вознаграждение за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком (ст. 644 и след.), и вознаграждение за вред и убытки, последовавшие от деяний, не признававшихся преступлениями и проступками ст. 684). Соответствующие ст.ст. т. X, ч. 1 появились лишь в 1851 г. в результате работы комиссии Блудова. Ст. 644 совершенно отчетливо предполагала понятие противоправного поведения: «Виновный в .совершении какого-преступления или проступка, несмотря на то, с предумышленней или оного учинено им сие преступление, обязав вознаградить за все непооредственно причиненные сим действием его вред и убытки». Наоборот, буквальное содержание ст. 684 не указывает на противоправность причинения вреда: «Всякий обязан вознаградить за вред и убытки, причиненные кому-либо его деянием или упущением, хотя бы сие деяние или упущение и не составляли

147

ни преступления, ни проступка, если только будет доказано, что он не был принужден к тому требованиями закона или правительства или необходимой личной обороной, или же стечением таких обстоятельств, которых он не мог предотвратить». Статья expressis verbis освобождала от ответственности лишь в случае, если причиниталь был принужден требованиями закона или правительства, и умалчивала о случае управомочия, т. е. о правомерно причиненном вреде.

Ст. ст. 644 и 684 доставили много забот дореволюционным комментато­рам. Классификация, поставившая гражданскую ответственность в зависи­мость от признаков, заимствованных из уголовного закона (преступление и проступок), не была связана с существом обязательства возместить вред. Слу­чайное распределение материала между двумя рубриками привело к неустра­нимым противоречиям (например, освобождение от ответственности за случай было предусмотрено лишь для деяний, запрещенных в качестве преступле-вия или проступка,—ст. 647). Наиболее правильное объяснение было осно­вало на истории указанных статей. Авторы закона 1851 года имели в виду воспроизвести в ст.от. 644 и 684 деление на деликты и квази-деликты, со­держащееся в ст.ст. 1382 и 1383 французского гражданского кодекса, но сде­лали это крайне неудачно, опутав понятие умышленного правонарушения (délit) с понятием уголовно-караемого, а неосторожное правонарушение (quasi-délit) с понятием уголовно не караемого13. Авторы закона 1851 г., невидимому, не имели в виду отказаться от признака противоправности пове­дения, как необходимого условия для возникновения обязанности возместить причиненный вред. Так понимала ст. 684 сенатская практика, которая неодно­кратно указывала, что для возникновения обязанности возместить причинен­ный вред необходимо нарушение какого-либо права потерпевшего и что, в частности, по смыслу ст. 684, ответственность наступает «вследствие деяний, которые учинившее их лицо не имело права совершать, и упущений, допу­щенных лицом, обязанным и имевшим возможность их предупредить или пред­отвратить» 14. На той же точке зрения стояли и дореволюционные коммен­таторы.

Таким образом, дореволюционное право не ставило возникновение обяза­тельств из причинения вреда в зависимость от тех нли иных определенных составов. Оно знало общий гражданский деликт.

Швейцарское обязательственное право 1881 года также требовало проти­воправности для возникновения обязательства возмещения вреда. Посвященная втой теме гл. II была озаглавлена: «Die Entstehung durch unerlaubte Hand­lungen». Однако самый текст ст. 41, с которой начинается эта глава, умал­чивал об этом («Wer einem Anderen widerrechtlich Schaden zufügt, sei es mit Absicht, sei aus Fahrlässigkeit, wird ihm zum Ersätze verpflichtet»). Это упущение было исправлено при пересмотре обязательственного права в 1911 т., в котором ст. 41 начинается словами: «Wer einem Anderen widerre­chtlich Schaden zufügt...». Получившийся текст не был затронут ревизией 1936 г. Таким образом, швейцарский закон также говорит о противоправности ü общей форме, не перечисляя отдельных деликтов.

По иному пути пошло германское гражданское уложение. Павдектная док-

148

трина, оказавшая столь сильное влияние на эту кодификацию, пришла к об­щему признании противоправного поведения как основания (при наличии ви­ны), порождающего обязательство из причинения вреда, и вышла, таким обра­зом, за пределы текстов гостиниановской кодификации, которая хотя и широко допускала соответствующие иски, но в принципе знала все же лишь отдель­ные иски из причинения вреда. Но германское гражданское уложение сочло этот путь опасный, как слишком: расширяющий поле гражданской ответствен­ности. Оно избрало средний путь между римским правом и ст. 1382 француз­ского гражданского кодекса. Denkschrift zum Entwurt eines BGB указывает, что германское гражданское уложение по образцу большинства кодификаций нового времени отказалось от установленной по римскому образцу гражданской ответственности лишь за определенные правонарушения. Германское уложение в общей форме устанавливает предпосылки такой ответственности, но при «том не идет так далеко, как французское право, допускающее ответствен­ность за всякое противоправное умышленное или неосторожное причинение вреда 15. Германское гражданское уложение исходит из следующего противопо­ставления, формулированного в цитированном выше Denkschrift: «Правовая сфера отдельного лица определяется частью принадлежащими ему правами, частью общими, преимущественно относящимися к уголовному праву прави­лами, которые для защиты такого лица запрещают или предписывают какое-либо действие другого лица» î6. В соответствии с этим германское граждан­ское уложение различает в § 823, с одной стороны, нарушения субъективного гражданского права, с другой—противоправные посягательства на жизнь, тело, здоровье или свободу другого лица и, наконец, нарушение какого-либо иного закона, направленного на охрану другого лица (§ 823: Wer vorsätzlich oder fahrlässig das Leben, den Körper, die Gesundheit, die Freiheit, das Eigentum oder ein sonstiges Recht eines Anderen widerrechtlich verletzt, ist dem Anderen zum Ersätze des daraus entstehenden Schadens verpflichtet. Die gleiche Verpflichtung trifft denjenigen, welcher gegen ein den Schutz eines Anderen bezweckendes Gesetz verstösst. Ist nach dem Inhalte des Gesetzes ein Verstoss gegen dieses auch ohne Verschulden möglich, so tritt, die Er­satzpflicht nur im Falle des Verschuldens ein»). Таким образом, германское гражданское уложение не знает обязательства возместить всякий противоправно умышленно или неосторожно причиненный вред. В силу § 823, обязательство возместить вред возникает лишь в трех следующих случаях: 1) если совер­шено посягательство на собственность либо на иное субъективное право; 2) если совершено посягательство на жизнь, тело, здоровье и свободу другого зица; 3) если нарушен закон, имеющий целью охрану чьих-либо интересов.

Правда, некоторые германские авторы придерживаются другого толкования и оттают, что § 823 относит к числу субъективных пражданских прав и право на жизнь, на собственное тело, здоровье, и свободу. В таком случае следовало бы признать, что § 823 устанавливает обязательство возместить вред в случае нарушения чьего-либо субъективного права, а также в случае -нарушения закона, охраняющего чей-либо интерес. Однако судебная практи­ка не приняла это толкование, находя, что то не соответствует ни точному смыслу § 823, ни его истории. Таким образом, как ни широко формулированы

149

в германском гражданском уложении три случая, когда возникает обязатель­ство возместить вред, все же общего признания ответственности за всякий противоправный вpeд оно не знает. Кроме трех случаев, указанных вг § 823, германское гражданское уложение указывает еще один принципиально важ­ный случай—в § 826. Согласно этому параграфу, умышленное причинение вреда способом, противным добрым нравам, обязывает возместить причинен­ный таким образом вред. Вместе с тремя составами, установленными § 823, состав, указанный в § 826, образует четыре основных гражданских деликта. Кроме того, германское гражданское уложение знает еще ряд специальных деликтов (§§ 824, 825, 831, 832, 836, 837, 838, 839). Хотя все эти пара­графы и расширяют поле применения обязательств из причинения вреда, однако они не меняют принципиального отрицания германским правом общего гражданского деликта 17.

Буржуазные кодификации XX века склоняются к признанию общего граж­данского деликта.

Так, например, китайский гражданский кодекс 1929 г. в § 184 форму­лирует следующее правило: «Кто умышленно или по неосторожности противо­законно нарушит принадлежащее другому право, обязан возместить ущерб. То же правило применяется в том случа«, когда кто-либо умышленно при­чинит другому ущерб способом, противным добрым нравам».

Обособленно от континентального буржуазного права стоит английское law of torts. Оно до настоящего времени в основной своей массе состоит из судебных1 прецедентов. В этих судебных прецедентах кристаллизировался ряд фактических составов, охватывающих типичные случаи правонарушений. Так как английские суды не любят формулировать общие принципы, то в их решениях нельзя найти формулы генерального гражданского деликта, охваты­вающей отдельные составы. Однако они проявляют довольно широкое усмо­трение в расширении случаев ответственности. В английской литературе вопрос является предметом оживленного спора. Одни, как, например, Салъмовд (Salmond), считают, что ответственность наступает лишь в случае совершения определенного деликта, фактический состав которого установлен правом, т. е. склоняются к тому, что существует numerus clausus фактических составов, порождающих обязательство возмещения18. Другие, как, например, Поллок, стоят на точке зрения генерального гражданского деликта и считают, что вся-ксе правонарушение при наличия других необходимых условий порождает обязательство возместить вред je.

Таким образом, буржуазное гражданское право в разных странах пользует­ся разными приемами для определения того, какое противоправное поведение является необходимым для возникновения обязательства возместить вред. Одна­ко большинство буржуазных правовых систем вслед за французским гражданским кодексом стоит на точке зрения генерального деликта.

Cт. 403 ГК устанавливает для советского гражданского права генераль­ный гражданский деликт. Этот прием в советском праве находится в полном соответствии со всем нашим правом и в первую очередь со Сталинской Кон­ституцией. Именно благодаря этому приему осуществляется наиболее полная защита социалистической и личной собственности. Действительно, если бы

150

советское гражданское право установило в той или иной форме numerus clausus гражданских деликгов, характеризуемых каждый своим специальным фактическим составом, то получилась бы неполная защита имущественного положения наших юридических лиц и граждан. (Генеральный же деликт, уста­новленный ст. 403, позволяет осуществлять такую защиту наиболее полным образом. Всякое противоправное умаление имущественного положения наших юридических лиц и граждан при наличии остальных элементов фактического состава, установленного ст. 403, порождает обязательство возместить вред.

Выше было указано, что вред и причинная связь между вредом и поведе­нием лричинителя вреда являются всегда и без исключения элементом факти­ческого состава, порождающего обязательство возместить вред. Иначе обстоит дело с правонарушением и виной. Во-первых, обязательство возмещения в не­которых случаях может возникнуть при наличии противоправного причинения вреда, но при отсутствии умысла или неосторожности. Во-вторых, обязатель­ство возмещения в некоторых случаях возникает в результате правомер­ного причинения вреда. Управомочие на причинение вреда, согласно ст. 403, устраняя противоправность, устраняет вместе с тем и ответственность. Одна­ко ст. 403 сама по себе дает лишь основание утверждать, что управомочие на причинение вреда устраняет ответственность только по этой статье, но не исключает в отдельных случаях ответственности по другому основанию.

Обязательство возмещения вреда при наличии противоправности, но при отсутствии умысла или неосторожности может иметь место в силу ст. 406. Равным образом противоправное причинение вреда при отсутствии умысла или неосторожности порождает обязательство при наличии предпосылок, указан­ных в ст. 404. Однако в отношении ст. 404 нам приходится столкнуться с мнением, которое считает причинение вреда, предусмотренное этой статьей, за правомерное. Сторонники этого взгляда рассуждают следующим образом: использование источника повышенной опасности является правомерным; при­чинение вреда третьим лицам, которое имеет место в результате деятельности, создающей повышенную опасность, поэтому также является правомерным20.

Это мнение неправильно. Оно основано на смешении двух разных вопро­сов, — вопроса о правомерности деятельности, связанной с повышенной опасностью для окружающих, с вопросом о правомерности причинения вреда при занятии этой деятельностью. Само собой ра­зумеется, что эксплоатация железной дороги, трамвая, фабрично-заводского предприятия и другие виды деятельности, предусмотренные ст. 404, являются правомерными. Но отсюда не следует, что причинение при этом смерти или увечья, либо порча или уничтожение чужого имущества также являются правомерными. В этом вопросе, часто не отдавая себе отчета, встают на тачку зрения рассмотренной выше теории Меркеля и Гольд фон Фернека и пола­гают, что неправомерным является лишь умышленное или неосторожное дей­ствие. Так как лицо, ответственное по ст. 401, не может освободить себя от ответственности ссылкой на отсутствие умысла или неосторожности, то отсю­да делают вывод, что причинение вреда, предусмотренное этой статьей, яв-аяется правомерным. Мы видели, что эта теория ошибочна. Ошибочен поэтому а указанный вывод. Ошибочность его наглядно явствует из следующего: в

151

случае причинения вреда, например при эксплоатации трамвая, вред может быть причинен как случайно, так и по неосторожности {мыслимо и умышлен­ное причинение).

Поскольку вред был причинен деятельностью, связанной с повышенной опасностью для окружающих (источником повышенной опасности), имеет при­менение ст. 404, хотя бы вред был причинен и виновным образом. Вопрос о том, имела ли место неосторожность при причинении вреда, может в таком деле и не вставать. Он не имеет значения для дела, так как трамвайное предприятие отвечает и за случайный вред (кроме вреда, причиненного дей­ствием непреодолимой силы). Если считать, что ст. 404 устанавливает от­ветственность за правомерно причиненный вред, то пришлось бы сделать вы­вод, что лица и предприятия, указанные в этой статье, имеют право неосто­рожно (и даже намеренно) причинять вред третьим лицам. Вообще оспаривае­мое нами мнение является неестественным. Нельзя вред, причиненный не только неосторожно, но и случайно, считать правомерным, раз этого вреда можно избежать. А избежать можно не только неосторожного вреда, но и слу­чайного, если только он не вызван действием непреодолимой силы. Особыми мероприятиями можно исключить и случайный вред.

Обязательство возместить вред, причиненный правомерным действием, может иметь место, но лишь в случаях, когда в силу закона одно конкретное благо сознательно приносится в жертву для ограждения другого, большего блага. Ничего подобного нет в случаях, предусмотренных в ст. 404. В этой статье закон считается с тем, что при эксплоатации железной дороги, трамвая и т. п. вероятность несчастных случаев больше, чем при езде на лошади, но он не разрешает давить людей, портить имущество и т. д. для того, чтобы сделать эту эксплоатацию возможной. Наоборот, он не только не разрешает этого, но устанавливает ввиду особенностей такой деятельности повышенную ответственность, принимая во внимание: а) необходимость особой бдительно­сти при этой деятельности; б) трудность для потерпевшего опровергать дово­ды, приводимые причинителем в свое оправдание.

В некоторых случаях обязанность возмещения может возникнуть и из правомерного причинения вреда. Само собой понятно, что не может быть об­щего правила, обязывающего возмещать всякий правомерно причиненный вред. Правомерное действие, т. е. действие, дозволенное правом, по общему правилу не может влечь за собой ответственности. Но в определенных случаях закон может устанавливать обязанность возместить правомерно причиненный вред, исходя ве из мысли об ответственности, а из совершенно других моти­вов. Нередко для обеспечения какого-либо законного и подлежащего удовле­творению интереса необходимо пожертвовать другим тоже законным и по общему правилу подлежащим удовлетворению, но менее значительным ин­тересом другого лица. В таком случае закон может допустить такую жертву, признать ее правомерной, но дать потерпевшему право требовать возмещения. В каких случаях такая жертва допустима, определяется законом. Примером втого в нашем праве является институт реквизиции. В силу ст. 1 постановле­ния ВЦИК и СНК РСФСР от 28 марта 1927 г. (СУ 1927 г. № 38, ст. 248), «реквизицией считается применяемое в силу государственной необходимости

152

принудительное возмездное отчуждение или временное изъятие государством имущества, находящегося в обладании частных физических и юридических лиц, а также кооперативных и других общественных организаций».

К вопросу о возмещении за правомерно причиненный вред сводится во­прос о возмещении в случае крайней необходимости. В силу ст. 13 абз. 2 УК, меры социальной защиты не применяются, когда действия, предусмотренные уголовными законами, совершены для отвращения опасности, которая была неотвратима при данных обстоятельствах другими средствами, если причинен­ий при этом вред является менее важным по сравнению с предупрежден­ии вредом. Наши гражданские законы на говорят ни о крайней необходимо­сти, ни о необходимой обороне, хотя эти институты имеют в гражданском праве столь же важное значение, как и в уголовном. Определения, которые содержатся в УК, имеют поэтому значение и для гражданского права. Со­стояния необходимой обороны и крайней необходимости устраняют противо­правность причинения вреда лицам, находившимся в таком состоянии. Устраняя противоправность, они устраняют вместе с тем и гражданскую ответ­ственность. Но крайняя необходимость ставит еще и другой вопрос. Пусть жертва чужим интересом, менее важным по сравнению с тем, ради которого жертва принесена, является правомерной. Но есть ли основания, чтобы эта жертва приносилась безвозмездно или же потерпевший имеет право на вознаграждение? De lege fereiida едва ли могут быть основания ответить на тот вопрос отрицательно. Пусть кто-либо для спасения своей жизни пожертвует чужим имуществом. Такое действие является правомерным. Но пусть он возместит потерпевшему стоимость этого имущества. Если человеку угро­жает опасность, то ясно, что его надо спасти, пожертвовав для этого хотя и чужой вещью. Но было бы непонятно, почему спасение в конечном счете должно ложиться на имущество собственника вещи. Поэтому есть достаточно оснований для того, чтобы в таком случае возникало обязательство возместить прчиненный вред. Мы не останавливаемся здесь на спорном вопросе о том, на кого должна ложиться обязанность возмещения, — на того ли, кто действовал в состоянии крайней необходимости, или же на того, в пользу кого он действовал (если эти лица не совпадают). Для нас существенно лишь отметить, желательность возникновения в этом случае обязательства возместить вред.

Необходимо, впрочем, сразу же внести ограничение. Нет достаточных оснований для возникновения такого обязательства, если опасность угрожала ог той самой вещи, которая была уничтожена или повреждена в состоянии крайней необходимости. Например, человек подвергся нападению чужой собаки и, спасая себя, убил ее. Однако, если опасность была вызвана умыслом или неосторожностью лица, оказавшегося в опасности, то он должен возместить вред на общем основании, так как в этом случае он противоправно, умышленно неосторожно (следовательно, виновно), причинил вред. Так обстоит дело lege ferenda. Желательно было бы урегулировать этот вопрос в будущем СССР. Но de lege lata вой-рое прямо не решен. Действующее гражданское законодательство не касается вопроса о крайней необходимости. Правда для освобождения от ответственности по ст. 403 ГК достаточно наличия ст. 13 УК. Но вопрос о вознаграждении этим не разрешается. De lege lata

153

вопрос о вознаграждении может быть разрешен только применением ст. 406 ГК. Текст ст. 406 дает возможность суду возложить ответственность и в тех случаях, когда вред причинен правомерным действием21.

Следует отметить, что во всех рассматриваемых случаях действие, причи­няющее вред, является правомерным и намеренным. Как действие правомерное оно не может быть виновным.

3) Ст.ст. 399—402 ГК регулируют обязатльства, возникающие из так называемого неосновательного обогащения. Основание, из которого возникают эти обязательства, формулировано в ст. 399 следующим образом: «Обогатив­шийся за счет другого без достаточного установленного законом или договором основания обязан возвратить неосновательно полученное. Обязанность возвра­та наступает и тогда, когда основание обогащения отпадает впоследствии».

У нас уже неоднократно обращали внимание на то, что термин «неосновательное обогащение», с которым неизбежно связан и обратный термин «основательное обогащение», неудачен как термин социалистического права. Советская юридическая терминология далеко не является установившейся. В ней много наследия прошлого, много терминов, имеющих в социалистиче­ском праве чисто условное значение. Этими терминами приходится пользо­ваться (ими пользуется и советский закон) просто потому, что язык не вы­работал еще новых обозначений. Но и при таком положении дела термин «не­основательное обогащение» является инородным и совершенно не отражаетсущества тех отношений, которые он обозначает. Однако, поскольку он до настоящего времени сохраняется в нашем гражданском законодательстве, мы будем им пользоваться, чтобы не было терминологического разрыва между текстом ГК и теми соображениями, которые мы ниже изложим. Отметим толь­ко, что вместо «неосновательное обогащение» было бы правильнее сказать «неосновательное получение выгоды» или воспользоваться каким-либо другим равнозначным выражением.

Институт обязательств из неосновательного обогащения принадлежит и в буржуазном праве к числу недостаточно исследованных. Как мы увидим дальше, в советском праве он имеет совершенно специфическое значение, резко противоположное тому значению, которое придают ему буржуазные юристы.

Исторические корни института лежат в римском праве, которое знало ряд исков, называвшихся со времени легисакционного процесса кондикциями (condicticmes). Эти иски первоначально были направлены на возврат денеж­ных сумм и других видов имущества, предоставленных одним лицом другому (actio certae pecimiae creditae, condictio tritircaria, condictio indebiti). Ho уже в конце республиканского периода кондикциями стали пользоваться для требований из внедоговорных отношений, а именно для требования возврата имущества, приобретенного без достаточного основания. Юридическая техника института, к которой и были приурочены те споры, которые он вызывал в буржуазной науке права, получила свое выражение в следующей формуле Папиниана: Наес condictio ex boiio et aequo introducta, quod alterius apud alterum sine causa deprehenditur, revocare consuevit (D. 12.6.66). Римское право выработало несколько кондикционных исков, в том числе condictio in­debiti, практически особенно важный (иск о возврате платежа по несуще-

154

ствующелу долгу), и condictio sine causa, под который подводились все слу­чаи, не подходящие под ту или иную специальную кондикцию 22.

Обязательства из неосновательного обогащения прежде всего требовали от[вета на следующий вопрос: почему имущество, приобретенное одним лицом, хотя бы и за счет другого, подлежит возврату, раз оно действительно приобретено, т. е. в силу нормы права считается принадлежащим оботатошемуся23.

На этот вопрос не раз пыталась ответить буржуазная цивилистика. Оста­новимся на наиболее характерных ответах, которые давались в германской и во французской литературе. Так как во Франции интерес к этому институту проявился несколько позже, чем в Германии, то мы начнем с германской ли­тературы.

Несмотря на различие в формулировках, в оттенках мысли и в разно­гласиях по поводу частных вопросов, господствующее мнение в германской ли­тературе сводится к тому, что обязательства из неосновательного обогащения служат для приведения результатов, к которым приводит «формальное право», в соответствие с требованиями материальной справедливости. Это мнение24 нашло свое наиболее, законченное выражение во взглядах Штаммлера, который, совмещая в себе цивилиста с философом права, по многим принципиальным вопросам буржуазной цивилистики давал формулировки, в которых буржуаз­ная идеология отражалась в ее наиболее абстрактном и вместе с тем наиболее характерном виде. По его мнению, в обязательствах из неосновательного обогащения проявляется противоположность между технически оформленным прел и «правильным» правом. В интересах прочности правопорядка техни­чески оформленное право признает совершившимся определенный переход иму­щества. Но так как в определенных случаях такой переход не является обо­снованным с точки зрения «правильного» права, то обязательства из неосно­вательного обогащения и служат для того, чтобы привести технически оформ­ленное право в соответствие с «правильным» правом 25. В тех случаях, когда германские цивилисты отступают от указанного господствующего течения, они по большей части комментируют соответствующие правила ВGВ (§ 812— 822) 26.

Во Франции за последнее время интерес к обязательствам из неосновательного обогащения сильно возрос. Французский гражданский кодекс не ре­гулировал этот институт в целом, а остановился только на одном, правда, практически наиболее важном случае, а именно на обязательстве вернуть недолжно полученное (art. 1376: «Celui que reçoit par erreur ou sciemment ce no lui est pas dû, s'oblige à le restituer à celui de qui il l'a indûment recu»). Так как обязательство вернуть недолжно полученное было урегулировано в законе, то обязательства из неосновательного обогащения стали рассматривать как особую группу квази-контрактов см. выше III, 2) наряду с теми, которые были урегулированы в кодексе. Французская судебная практика довольно широко допустила иск из неосновательного обогащения, обосновывая его вслед за Обри и Ро на соображениях справедливости27. Французская цивилистическая литература уделила институту много внимания. После нескольких попыток подвести понятие обязательств из неосновательного обога-

155

щения под более твердо установленные французской юридической традицией понятия 28, французская цивилистика по существу вернулась к традицион­ному обоснованию соображениями справедливости. «Современное право просто санкционирует моральную обязанность не обогащаться несправедливым образом за чужой счет», — говорит Рипер. Весь институт неосновательного обогащения объявляется одним из проявлений морали в гражданском праве 29.

Попытки буржуазной цивилистики искать обоснование институтов буржу­азного права в морали популярны в капиталистических странах, особенно в настоящее время, ибо ссылка на мораль, во-первых, служит прикрытием для неприглядной капиталистической действительности, прикрытием эксплоа-тации человека человеком, во-вторых, своей неопределенностью избавляет от тщательного и доводимого до конца анализа институтов буржуазного права.

Само собой разумеется, что обязательства из неосновательного обогаще­ния в буржуазном праве, так же как и другие так называемые внедоговорные обязательства, в конечном счете направлены на охрану частной собствен­ности.

Объяснение института обязательств из неосновательного обогащения путем ссылок на мораль не годится для советского права. Социалистическое право не нуждается в том, чтобы его подпирали со стороны столбами или столбиками морали. Социалистическое право ни в каком отношении не стоит в противоречии с социалистической этикой. Наоборот, оно отражает обществен­ные отношения, в которых отсутствует эксплоатация человека человеком, ко­торые проникнуты социалистическим гуманизмом. Для социалистического пра­ва вопрос об обязательствах из неосновательного обогащения заключается прежде всего в следующем. Почему для охраны социалистической и личной собственности нужны, кроме вещных исков (виндижациовного и негаторного) и обязательств из причинения вреда, также и обязательства из неосновательного обогащения? Какова задача этого института в советском праве?

Анализ гражданско-правовых способов охраны социалистической и личной собственности действительно показывает, что перед обязательствами из неос­новательного обогащения стоит совершенно специальная задача, которую не могут разрешить взятые в совокупности вещные иски и обязательства из причинения вреда.

Рассматривая выше (II, 2) обязательство, как относительное правоотноше­ние, мы указали, что вещное право всегда имеет своим объектом индивидуа­лизированную вещь. Если объектом права собственности даже и является вещь, которая обычно в обороте фигурирует как определяемая родовыми при­знаками, то все же для того, чтобы быть объектам права собственности, она должна быть так или иначе индивидуализирована. Например, денежные знаки как объект права личной собственности данного гражданина индивидуали­зированы тем, что они находятся у него в кармане, дрова—тем, что они нахо­дятся в сарае его дома, и т. д. Виндикационный иск может быть предъявлен лишь в отношении индивидуализированной тем или иным способом вещи. Нельзя предъявить виндикационный иск, например, о денежных знаках, ничем не ин­дивидуализированных. Поэтому виндикационный иск не может помочь, если

156

собственник лишился имущества, которое утратило свои индивидуальные признаки. Так по общему правилу обстоит дело с денежными знаками. Де­нежные знаки в наибольшей степени обладают свойством родовых вещей, откуда старая французская поговорка—«l'argent n'a pas de maître» («y денег нет господина»), которую цитировал еще Маркс, противопоставляя дви­жимую собственность недвижимой («nulle terre sans seigneur» — «нет зем­ли без господина») 30. Поэтому на практике, хотя это правило в нашем зако­не я не выражено, денежные знаки, находящиеся у определенного лица, счи­таются его собственностью, и всякого рода требования о возвращении определенной суммы денег рассматриваются как обязательственные требования. Исключения из этого редки и чаще всего имеют место тогда, когда можно ули­чить кого-либо в похищении именно тех самых денежных сумм, которые у него найдены. Например, деньги были похищены из какой-либо кассы, и у кассира были записаны номера банковых билетов. Утрата вещью тех призна­ков, которые ее индивидуализировали как объект собственности определенного лица, может, конечно, иметь место не только в отношении денег (самый ча­стый пример), но и в других случаях.

Если мы возьмем практически наиболее частый случай требования из не­основательного обогащения, а именно требование о возврате недолжно упла­ченного, то мы будем иметь иллюстрацию того, что сказано выше. Если пе­реданная в исполнение по несуществующему обязательству вещь не утратила своих индивидуализирующих признаков, то она может быть просто виндицирована. Но в тех случаях, когда в качестве платежа по несуществующему дагу была уплачена денежная сумма, причем денежные знаки (как это часто имеет место) не были индивидуализированы, виндикационный иск невозможен, и для защиты собственности уплатившего необходимо возникнове­ние обязательства вернуть недолжно полученное, т. е. обязательства из не­основательного обогащения.

Громадную роль в наших гражданско-правовых отношениях, особенно между учреждениями, предприятиями и организациями, имеют расчеты посредством перечисления со счета на счет в кредитном учреждении. В этих расчетах переход вещного права вообще не имеет места. Все отношения сторон (плательщика и получателя платежа, а также каждого из них с кредитным учрежде­нием) являются чисто обязательственными отношениями. Допустим, что на чей-либо счет была зачислена сумма, которая владельцу счета не причиталась. В таком случае восстановление имущественного положения может иметь место лишь посредством обязательственного же требования из неосновательного обогащения.

Таким образом, обязательства из неосновательного обогащения являются необходимым дополнением к другим институтам советского гражданского права, предназначенным для охраны имущества советского государства, колхозных и других кооперативных и общественных организаций, а также имущества граждан. Без этого института такая охрана была бы неполной и недостаточной.

Установление всех деталей этого института составляет задачу специальных исследований, которые должны быть ему посвящены. Для вопроса о системе

157

оснований возникновения обязательств по советскому гражданскому праву нам необходимо отметить следующее.

Закон (ст. 399 ГК) ставит возникновение обязательства из неоснователь­ного обогащения в зависимость от следующего фактического состава: а) уве­личение или сбережение имущества одного лица; б) за счет другого лица; в) без достаточного, установленного законом или договором основания.

В этом фактическом составе наибольшие затруднения связаны с вопросом о том, что представляет собой «достаточное, установленное законом или дого­вором основание». Необходимо предупредить против ошибки, которая иногда делается. Нельзя смешивать «отсутствие достаточного, установленного зако­ном или договором основания» с противозаконностью, противоправностью ка­кого-либо поведения. Увеличение (либо сбережение) имущества одного лица за счет другого может произойти и при отсутствии каких бы то ни было противоправных действий (при воздержании от действий). Но и без каких-либо противоправных действий такое увеличение имущества лица может иметь место без достаточного, установленного законом или договором основа­ния.

Получение недолжного, взятое само по себе и не осложненное никакими привходящими обстоятельствами, как, например, обманными действиями или умолчанием, имеющим целью ввести другую сторону в заблуждение, не яв­ляется противоправным действием. Никакой ответственности за это не уста­новлено. Возьмем другой пример. Кто-либо дал своему брату деньги на пу­тевку в дом отдыха. Брат не получил отпуска, не поехал отдыхать и не ку­пил поэтому путевку. Отпало основание, по которому были даны деньги. Деньги должны быть возвращены. Отпало основание, установленное договором, но ничего противоправного в действиях сторон не было. Однако в результате получения недолжного возникает обязательство вернуть недолжно полученное. Всякое увеличение (либо сбережение) имущества одного лица за счет другого должно иметь достаточное основание, установленное законом или до­говором. Мы уже видели, что основание для такого увеличения или сбереже­ния может лежать в правилах социалистического общежития (см. выше II, 4). Таким основанием всегда является цель, которую пре с л е д у е т увеличение (либо с б е p е ж е н и е) имущества одного лица за счет др у г о г о. Эти цели те же самые, которые характеризуют собой гражданские, в частности обязательственные правоотноше­ния социалистического общества и которые мы формулировали выше (см. II, 6). При отсутствии такого основания, т. е. если увеличение имущества одного лица за стет другого произошло не для достижения указанных целей, возникает обязательство вернуть неосновательное обогащение.

Дальнейший анализ того, в каких случаях имеется достаточное, установ­ленное законом или договором основание, выходит за рамки нашей работы н составляет задачу систематического рассмотрения института обязательств из неосновательного обогащения31. Нам надо было только установить место этого института в системе оснований возникновения обязательств по советскому праву.

4. К рассматриваемой здесь группе обязательств необходимо также отне-

158

сти ряд обязательств, для которых закон не дает обобщающей регламентации, но о которых он говорит по поводу различных гражданских правоотношений. Мы имеем в виду различного рода требования в порядке регресса (часто на­зываемые обратными требованиями). Закон знает большое количество таких, требований. Возьмем несколько примеров.

В силу ст. 115, ч. 3 ГК, «должник, наполнивший солидарное обязатель­ство, имеет, поскольку иное не установлено законом или договором, право об­ратного требования к остальным должникам в [равной доле. Неуплаченное одним из содолжников падает в равной доле на всех остальных». В силу ст. 246, «поручитель, исполнивший обязательство вместо должника, становит­ся на место кредитора по главному обязательству». Согласно ст. 395, «к страховщику, уплатившему страховую сумму, переходят в пределах этой суммы притязания и црава, которые имеет страхователь или выгодоприобрета­тель к третьим лицам о возмещении им тех убытков, на покрытие которых выдана страховая сумма». В силу ст. 413, ч. 2, и ст. 414, в определенных случаях органы социального страхования, удовлетворившие потерпевшего, име­ют право требования к причинителю вреда в размере выданною потерпев­шему пособия.

Эти примеры можно было бы значительно умножить, например, за счет правил, взятых из области вексельного и чекового права, но в этом нет на­добности, так как и приведенные выше примеры позволяют выявить те характерные черты соответствующих обязательств, которые нужны для целей нашей работы.

Характерной особенностью указанных отношений является следущее: в них всегда имеется минимум три стороны, из которых минимум две являются должниками в отношении, третьей (либо четвертой, пятой и т. д.). Обяза­тельственные отношения между этими двумя сторонами и третьей возникают либо из единого основания (например, солидарная ответственность лиц, сов­местно причинивших вред) либо из разных оснований (ответственность пору­чителя и главного должника, Госстраха и третьего лица, органа соцстраха и причинителя вреда)32. Но во всех случаях обязательственные отношения между должниками и третьей стороной направлены непосредственно на одну цель. Так, в случае солидарного обязательства несколько должников должны все вместе или каждый порознь погасить кредитору определенный долг. Госстрах и третье лицо (ст. 395 ГК) должны покрыть страхователю или выгодоприоб­ретателю определенный убыток. Орган соцстраха и причинитель вреда должны возместить потерпевшему убытки от увечья. Размер ответственности перед третьим лицом может не совпадать. Так, например, поручитель взялся отвечать за весь долг, а лишь за часть, орган соцстраха обязан покрыть не весь убыток от утраты трудоспособности, а только часть. Но в той части, в которой размер ответственности перед третьим лицом совпадает, обязанность должников направлена на одну цель. Если третья сторона (крвдитор по солидарному обязательству, потерпевший и т. д.) получила удовлетворение от одного из должников, то она в соответствующей части не может уже ничего требовать от других. Другие должники свободны от ответственности перед третьим лицом. Платеж одного из должников освободил других должников.

159

Можно было бы поставить на этом точку и предоставить должникам рас­считаться между собой только в том случае, если между ними существуют такие отношения, в силу которых уплативший имел бы регресс к другим. (Так и поступало римское право. Если должники не были связаны друг с дру­гом такими отношениями, на которых можно было бы обосновать регресс (на­пример специальным соглашением), то регресс и не имел места. Однако такое решение вопроса в целом ряде случаев было бы совершенно неудовлетвори­тельным. Так, регресс не имел бы места в случае совместного причинения вреда двумя лицами, из которых одно возместило потерпевшему убытки. По­ручитель, давший поручительство, не договорившись с должником по основному обязательству, не имел бы к нему обратного требования. Госстрах не получил «бы притязаний, принадлежащих страхователю или выгодоприобретателю, в случае, предусмотренном, ст. 395. Органы соцстраха не имели (бы регресса к причинителю вреда по ст. ст. 413 и 414. Между тем такой регресс необхо­дим потому, что ответственность должников перед кредитором устанавливается "во всех указанных случаях, чтобы укрепить позицию кредито­ра, а совсем не для создания необоснованнго преимущества одному должнику за счет другого. Поэтому, посколь­ку регресс не вытекает из отношений между должниками, закон устанавливает его, считаясь с существом соответствующих случаев. Так как эти случаи весьма разнообразны, то закон не создает обобщающей регламентации (как, например, в отношении обязательств из причинения вреда и т. д.).

В каждом из указанных случаев фактический состав, в силу которого возникает такое обязательство, является довольно сложным. Элементами этого фактического состава всегда являются: 1) наличие двух или нескольких долж­ников, обязанных произвести одному и тому же кредитору исполнение, непо­средственно направленное на одну и ту же цель; 2) исполнение, произведенное по крайней мере одним из должников. В остальном эти фактические составы весьма разнообразны и должны быть рассматриваемы каждый в отдельности. Регрессивные обязательства непосредственно направлены на охрану иму­щества различных участников советских гражданских правоотношений. По­средством этих обязательств закон ограждает имущество тех должников, которые были обязаны перед кредитором (третьим лицом), но которых закон не обязывал за свой счет освобождать других должников того же кре­дитора от их обязательств 33.

Мы рассмотрели различные случаи возникновения обязательств, непосред­ственно направленных на охрану имущества советского государства, колхозов и других кооперативных и общественных организаций, а также имущества граждан. Основания, из которых возникают эти обязательства, весьма разнообразны. Они охватывают собой различные фактические составы, при которых необходимо восстановить такое имущественное положение, которое закон считает правильным. Для этого закон и создает соответствующие обязательства. Эти обязательства никогда не возникают из договоров и вообще из сделок, а всегда из иных, указанных выше, фактических составов. Что сделка не можег явиться основанием возникновения этих обязательств, явствует из существа тех отношений, о которых идет речь.

160

6. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, НЕПОСРЕДСТВЕННО НАПРАВЛЕННЫХ НА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

Основной принцип социалистического распределения получил четкое выра­жение в ст. 12 Сталинской Конституции: «Труд в СССР является обязанно­стью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: «кто не работает, тот не ест». В СССР осуществляется принцип социализма: «от каждого по его способности, каждому — по его труду ».

В резолюции XVIII съезда ВКП(б) подведены итоги строительства социа­лизма в СССР. «...В СССР разрешена основная историческая за­дача второй пятилетки—окончательно ликвидированы все эксплуататорские кассы, полностью уничтожены причины, порождающие эксплуатацию чело­века человеком и разделение общества на эксплуататоров и эксплуатируе­мых» 1. Государственная и колхозно-кооперативная собственность составляла к концу второй пятилетки 98,7% всех производственных фондов в СССР. Социалистическое хозяйство, по предварительным данным Центрального уп­равления народнохозяйственного учета Госплана СССР, занимало в 1938 г. в народном доходе 99,3%, в 1939 г., по данным Всесоюзной переписи, в со­циалистическом хозяйстве было занято 96,6% населения. Крестьяне-едино­личники и некооперированные кустари составляли в 1939 г. 2,6% населе­ния; народный доход в 1938 г. был в 5 раз больше, чем в 1913 г., и в 2,2 раза больше, чем в 1933 г.2.

Доход нашего народного хозяйства распределяется в соответствии с прин­ципами социализма. Часть идет на нужды социалистического общества в це­лом, другая часть—на удовлетворение индивидуальных потребностей отдель­ных членов социалистического общества. Часть индивидуальных потребностей граждан удовлетворяется непосредственно государством в безвозмездном поряд­ке (бесплатное обучение, предоставление бесплатного пользования различного рода культурными и другими благами). Другая часть дохода, идущего на удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан, распреде­ляется между гражданами. Эта часть дохода народного хозяйства как трудовой доход поступает в личную собственность граждан. Поэтому ст. 10 Констиуции СССР начинается именно с указания на трудовые доходы («Право личной собственности граждан на их трудовые доходы...»).

Распределение соответствующей части народного дохода между гражданами определяет собой содержание ряда юридических отношений; часть их относится к гражданскому праву в собственном смысле слова.

В значительной своей части юридические отношения, направленные непосредственно на социалистическое распределение, лежат вне сферы, обычно относимой к гражданскому праву. Основной материал относится к трудовому праву и к колхозному праву. Рабочие и служщие получают свой доход по трудовому договору. Колхозники получают свой доход в порядке, определенном Примерным уставом сельскохозяйственной артели, принятым Вторым Всесоюзным съездом колхозников-ударников и утвержденным ЦК ВКП(б) и CНK СССР 17 февраля 1935 г. Члены промысловых артелей получают свой доход в по-рядке, установленном уставом артели. Лица, потерявшие трудоспособность,

161

получают обеспечение в порядке социального страхования или социального « обеспечения. Однако и среди отношений, включаемых в гражданское право, имеются обязательственные отношения, непосредственно направленные на со­циалистическое распределение. К их числу относятся обязательства по оплате труда авторов литературных, научных, художественных и музыкальных про­изведений, труда изобретателей, а также алиментные обязательства, устана­вливаемые семейным правом. Остановимся на этих отношениях.

1. B силу законодательства Союза ССР и союзных республик автор имеет право сам издать и распространить свое произведение (ст. 7 Основ авторско­го права СССР, СЗ 1928 г. № 27, ст. 246). Если автор сам издает свое про­изведение, то вознаграждение за труд он будет получать в результате прода­жи экземпляров своего произведения. Как известно, такая форма реализации автором своего произведения у нас применения не имеет. Издание произве­дения является сложным делом, требующим по общему правилу специальной издательской техники и специально организованных для этого дела пред­приятий. Поэтому издание литературных произведений производится на осно-увании издательских договоров автора с издательством (в виде договора лите­ратурного или художественного заказа, иногда же в виде издательского до­говора на готовое произведение). Обязательство уплатить автору вознагражде­ние является обязательством из договора.

Особый порядок существует для драматических, музыкальных, музыкально-драматических, пантомимных, хореографических и кинематографических про­изведений. Автору такого произведения, пока оно не издано и не было хотя бы однажды публично исполнено, принадлежит исключительное право на пуб­личное его исполнение. Таким образом, произведение может быть исполнено кем-либо другим (физическим или юридическим лицом) лишь по соглашению с автором. Если произведение не издано, но было хотя бы однажды публично исполнено, народные комиссариаты просвещения соответствующих республик могут разрешать их исполнение без согласия автора с уплатой авторского гонорара в порядке, установленном законодательством союзных республик. Если произведение было издано, то автор не имеет права воспрещать его пуб­личное исполнение, но имеет право на получение авторского гонорара, кроме, впрочем, случая исполнения произведения в учреждениях культурно-просве­тительного характера без взимания платы с посетителей (ст. 8 и ст. 9 лит. «и» Основ авторского права СССР).

Таким образом, в отношении драматических, музыкальных и т. п. пройзведений наряду с договорным основанием возникновения обязательства упла­ты вознаграждения автору имеется и другое, недоговорное. Какой же факти­ческий состав порождает в этом случае обязательство? Этот фактический со­став очень прост. При наличии у автора авторского права обязательство уплаты автору вознаграждения возникает из факта публичного ис­полнения произведения автора другим лицом (физическим или юридическим). Публичное исполнение произведения другим лицом (при усло­вии соблюдения соответствующих правил) является дозволенным действием. Оно является юридическим действием, поскольку оно порождает обязательство. Вместе с тем оно, естественно, не является сделкой, так как оно не направ-

162

непосредственно на создание обязательства в отношении автора. Обязательство уплатить вознаграждение автору возникает в результате публичного лнения произведения совершенно независимо от того, было ли у исполнителя намереяие создать обязательственное отношение с автором или нет. Связь между этим фактом и возникновением обязательства, установленная законом, является непосредственным следствием принципа: «от каждого по способности, каждому — по труду».

2. Труд изобретателя, как известно, приводит по советскому праву к со­зданию для изобретателя ряда прав или по авторскому свидетельству или по патенту. Патент сохраняется в нашем законодательстве лишь потому, что этот институт представляет определенные удобства с точки зрения отношений с капиталистическими странами. По общему правилу советские изобретатели берут авторское свидетельство и не прибегают к патенту, хотя закон и предоставляет им на выбор ту или иную форму. В случае патента изобретатель по­ручает вознаграждение за свое изобретение на основании договоров, по кото­рым он разрешает использование изобретения. Если изобретение имеет суще­ственное значение для государства, но с обладателем патента не будет достиг­нуто соглашение, патент может быть принудительно отчужден или по нему мо­жет быть выдана лицензия в пользу заинтересованного государственного ор­гана. Размер вознаграждения, которое в этом случае уплачивается обладате­лю патента, определяется соответствующим административным актом (ст. 5 лит. «е» Положения об изобретениях и технических усовершенствованиях, СЗ СССР 1931 г. № « 21, ст. 181).

Если на изобретение получен не патент, а авторское свидетельство, то на вознаграждение зависит от того, признано ли изобретение полезным да народного хозяйства СССР или нет. Если оно признано полезным, то изобретатель имеет право требовать вознаграждение от государства или от соот­ветствующей организация по принадлежности. В этом случае обязательство возникает непосредственно из административного акта, признавшего изобретение полезным. Если изобретение не призвано в надлежащем порядке полезным, изобретатель приобретает право на вознаграждение от того предприятия, котором оно фактически применяется. Юридическим фактом, порождающим шьшо уплатить вознаграждение при наличии у изобретателя авторского сввдетельства, является факт применения изобретения. К анализу юридической природы этого факта применимы соображения, приведенные выше по воросу о публичном исполнении драматического, музыкального и т. п. произ­ведения. Наконец, изобретатель, имеющий авторское свидетельство, если он является кустарем, может. использовать изобретение в своем промысле (ст. 4 Положения об изобретениях). Необходимо еще указать, что лицо, предложив­шее государственному органу или другой организации социалистического хо­зяйства техническое усовершенствование, которое не является новым изобрете­нием, премируется в случае принятия предложения по особой шкале ставок. В этом случае обязательство уплатить премию возникает из факта применения технического усовершенствования.

3. Алиментное обязательство является институтом семейного права. Обя­занность уплачивать содержание независимо от отношений брачных и родства

163

не является алиментной обязанностью в собственном смысле этого термина. Так, например, обязанность лица, причинившего вред здоровью другого лица, которое вследствие этого утратило трудоспособность, уплачивать возмещение потерпевшему не есть алиментная обязанность. Эта обязанность возникает не потопу, что данное лицо при наличии определенных отношений обязано делиться с другим частью своего дохода, .а потому, что оно обязано возместить причиненный им вред. Семейное право возлагает на супругов, родителей, детей обязанность содержать тех лиц, с которыми они связаны или были связаны брачными или родственными отношениями. Если лицо, которое имеет право на получение содержания, живет вместе с обязанным лицом, то обязатель­ственного отношения в собственном смысле слова нет.

Обязанность содержать в условиях совместной жизни не обладает той степенью определенности, которая необходима для применения правил об обя­зательствах. Обязанность содержать в условиях совместной жизни тесно и неразрывно переплетается с чисто личными отношениями. Имущественные элементы лишь искусственно могут быть отделены от чисто личных. По об­щему правилу содержание в этом случае дается в натуре, причем оно нераз­рывно связано с личной заботой о другом. Нельзя отделить содержание детей в семье родителей от воспитательного воздействия родителей на детей. По­этому нарушение обязанности содержать в условиях семейной жизни не вле­чет за собой последствий, специфических для нарушения обязательства, а влечет последствия, специально установленные на случай нарушения личных семейных обязанностей. Если родитель не будет надлежащим обра­зом «одержать своего ребенка, живущего при нем, то есть основания -для применения ст. 46 Кодекса законов о браке, семье и опеке РСФСР, т. е. для отобрания ребенка и передачи его на попечение органам опеки и попе­чительства 3.

В алиментном обязательстве мы имеем все признаки обязательственного отношения — одна сторона (кредитор, лицо, имеющее право .на алименты) имеет право требовать от другого (должника, лица, обязанного платить али­менты) совершения определенных действий, а именно периодических уплат деньгами, а в некоторых случаях — натурой. Такое обязательство обла­дает значительными особенностями, но все же при всех этих особенностях оно является обязательством. К нему применим ряд общих положений об обязательствах и прежде всего правила о погашении обязательства испол­нением, а также о принудительном его исполнении по решению суда посред­ством обращения взыскания на имущество должника. Выполнение обязанно­сти содержания лица, проживающего вместе с обязанным, является составной частью тех действий, из которых слагается потребительское хозяйство обя­занного. Родители покупают детям продукты питания, одежду и т. п. так же, как они покупают другие вещи, необходимые для хозяйства семьи. Если ли­цо, имеющее право на алименты, проживает отдельно от обязанного лица, то обязанность содержания отрывается от потребительского хозяйства последнего. Она превращается в обязанность уделить часть своего дохода как такового в пользу лица, имеющего право на алименты. Обязанность содержания превра­щается в таком случае в алиментное обязательство в собственном смысле

164

слова. Так как мы рассматриваем именно обязательства, то в дальнейшем мы будем иметь в виду лишь последнее.

Ст.ст. 14—16 Кодекса законов о браке, семье и опеке РСФСР регулируют алиментные обязательства между супругами во время и после прекращения брака разводом. Для возникновения такого обязательства необходим следующий фактический состав. Во-первых, необходим брак (зарегистрированный или не­зарегистрированный), хотя бы и прекращенный разводом, если с момента развода прошло не более года. Во-вторых, нетрудоспособность одного из супругов и отсутствие у него средств к существованию. В-третьих, наличие у другого супруга средств, из которых он мог бы платить алименты. Если этот факти­ческий состав имеется, то нуждающийся и нетрудоспособный супруг имеет право на получение содержания от другого. Если супруги не живут вместе, то налицо алиментное обязательство. В этом вопросе имеются различия в за­конодательствах союзных республик. Так же как и в РСФСР, в Армянской ССР, в БССР и в Туркменской ССР срок, в течение которого должны выпла­чиваться алименты, установлен в 1 год после развода, в Грузинской ССР и УзбСОР — 3 года, в УССР срок не ограничен. В РСФСР, Армянской ССР и УССР обязанность уплачивать алименты возникает независимо от того, наступила ли нетрудоспособность до развода или после развода, в Туркмен­ской ССР, УзбССР и Грузинской ССР необходимо, чтобы нетрудоспособность возникла до развода. Соответственно этому для других союзных республик ме­няется фактический состав, указанный выше применительно к семейному праву РСФСР.

В силу ст. 42 КЗоБ РСФСР, родители обязаны доставлять содержание не­совершеннолетним, а также нуждающимся нетрудоспособным детям. В отноше­нии несовершеннолетних эта обязанность возникает при наличии следующе­го фактического состава: во-лервых, необходимо родство по нисходящей линии первой степени; во-вторых, недостижение детьми совершеннолетия. В отно­шении совершеннолетних необходимо, во-первых, родство по нисходящей ли­нии первой «тепени, во-вторых, нетрудоспособность и отсутствие средств у сына или дочери.

В силу ст. 49, дети обязаны доставлять содержание своим нуждающимся нетрудоспособным родителям.

Ст. ст. 421, 423, 54, 55 и 64 устанавливают при наличии указанных в этих статьях фактических составов обязанность содержания: Г) отчимом и ма­чехой пасынков и падчериц; 2) пасынками и падчерицами отчима и мачехи; 3) .типом, взявшим ребенка на постоянное воспитание с иждивением, это­го ребенка; 4) братьев и сестер в отношении друг друга; 5) дедом и бабкой внуков; 6) внуком и внучкой деда и бабки. Наконец, в силу ст. 422, лица, получившие наследство от того, кто содержал детей, или от лица, на котором по закону лежала обязанность содержать таковых, обязаны доставлять содер­жание несовершеннолетним или нуждающимся нетрудоспособным детям в пре­делах размеров полученного ими имущества.

Не останавливаясь в отдельности на фактических составах, предусмотрен­ных каждой из этих статей, отметим следующие существенные моменты.

Во всех случаях элементом фактического состава, в силу которого возни-

165

кает обязанность содержания, являются определенные отношения между ли­цом обязанным и лицом управомочным (брак, определенные степени родства, брак с отцом или матерью ребенка, факт взятия ребенка на воспитание и иж­дивение, усыновление, наследование после лица алиментно-обязанного).

В случае обязанности содержания родителями (и усыновителями) несовер­шеннолетних детей (и усыновленных) эти отношения исчерпывают собой фак­тический состав, обусловливающий возникновение обязанности содержания. Родители обязаны содержать своих несовершеннолетних детей независимо от того, есть ли у последних собственное имущество или нет. Доход, получае­мый родителями, предназначен также и на удовлетворение материальных и культурных потребностей детей. Отношения между родителями и несовершенно­летними детьми сами по себе порождают обязанность содержания, а если ре­бенок живет отдельно от данного родителя, то налицо алиментное обязатель­ство в собственном смысле слова. Во всех других случаях фактический со­став усложняется другими элементами. Возникновение обязанности содержа­ния обусловлено, кроме наличия определенных отношений между сторонами (брачных, родственных и т. п.), или отсутствием у алидантно-управомочного собственных средств к существованию и его нетрудоспособностью, или же от­сутствием лиц, обязанных в первую очередь его содержать (например, роди­телей). В некоторых случаях закон требует и« того и другого вместе. В по­следнем случае обязанность содержания возникает при наличии следующего состава: а) определенные отношения (родство и т. д.) б) отсутствие собствен­ных средств у лица улравомочного, а также его нетрудоспособность; в) от­сутствие лиц, обязанных в первую очередь его содержать.

Устанавливая эти фактические составы, закон определяет, при каких условиях необходимо, исходя из принципиальных положений социалистическо­го строя, уделить одному лицу часть дохода, получаемого другим лицом. Эта часть дохода и уделяется в форме обязанности содержания и алиментного обязательства в собственном смысле слова.

Наш краткий обзор оснований возникновения обязательств, непосредствен­но направленных на социалистическое распределение, показывает, что эти основания могут быть сведены к трем группам: а) договор; б) произведенная творческая работа, общественная полезность которой установлена надлежащим порядком или вытекает из факта использования этой работы хозяйственными или культурными организациями; в) брачные и семейные отношения при на­личии дополнительных фактических условий (несовершеннолетний возраст, неимение средств к существованию, нетрудоспособность).

Интересно обратить внимание на то, почему в некоторых случаях основа­нием возникновения обязательств, непосредственно направляемых на социали­стическое распределение, является договор, в других — фактически произве­денная творческая работа, общественная полезность которой установлена в над­лежащем порядке или вытекает из факта использования этой работы. Для этого сравним положение композитора до опубликования или публичного ис­полнения им своего произведения и после этого. До опубликования или пуб­личного исполнения им самим или же с его согласия публичное исполнение его произведения может иметь место лишь гао «оглашению с ним. Необходим

166

договор. Мотивом для такого правила является охрана личных прав компози­тора.

Опубликование произведения или публичное его исполнение являются пе­редачей произведения на суд публики. Такая передача самым серьезным об­разом затрагивает личные интересы автора. Автор, и только он, должен иметь право решить, созрело ли его произведение в достаточной степени, чтобы его можно было издать или публично исполнять. Поэтому закон устанавливает для случая неопубликованного и публично не исполненного произведения необхо­димость договора. Иначе обстоит дело, если произведение уже опубликовано или публично исполнено. Автор уже передал произведение на суд публи­ки. Впредь публичное исполнение его произведения не может настолько затра­гивать его личные интересы, чтобы поставить их выше интересов общества, для удовлетворения которых имеет значение исполнение его произведений. Договор поэтому больше не нужен. Автору просто оплачивается его труд4.

Вывод, полученный нами при рассмотрении обязательств, имеющих целью вознаградить труд композитора (драматурга, автора киносценария и т. д.), имеет силу и <в вопросе об издательском договоре, и о вознаграждении изоб­ретателя, получившего авторское свидетельство. Обязательство издательства уплатить вознаграждение автору основано на договоре, так как только в силу договора с автором издательство вправе опубликовывать его произведение. Издание произведения автора без договора с ним нарушало бы право автора салому определить, предназначено ли его .произведение для опубликования и .созрело ли оно для этого. Наоборот, уплата вознаграждения изобретателю, по­лучившему авторское свидетельство, составляет содержание обязательства, воз­никающего не из договора. Совершенно очевидно, что изобретатель, взявший авторское свидетельство, не может иметь никакого достойного внимания ин­тереса к тому, чтобы его изобретение не было использовано в социалистиче­ском народном хозяйстве. Наоборот, изобретатель всегда и лично и имущест­венно заинтересован в том, чтобы его изобретение было использовано. Поэто­му для использования изобретения нет надобности в договоре с автором. Со­ответственно с этим и обязательство уплаты изобретателю вознаграждения возникает не на основании договора, а в силу признания изобретения обще­ственно полезным или же в силу фактического использования его тем или иным предприятием.

Отметим еще случай, когда вознаграждение за творческий труд получается на основании договора. Мы имеем в виду промышленные изобретения. Закон дает изобретателю возможность оградить свои интересы, получив либо автор­ское свидетельство, либо патент. Если изобретатель взял патент, то по об­щему правилу эксплоатация изобретения возможна лишь по договору с изо­бретателем. По этому договору и возникает право изобретателя на получение вознаграждения. Сохранение в нашем законодательстве патента продиктовано совершенно специфическими соображениями. Ваш закон сохранил патент как институт, более привычный для иностранцев, которые на практике только и получают у нас патенты. Советские изобретатели предпочитают брать автор­ские свидетельства. Патент, таким образом, принадлежит к небольшой групце институтов нашего гражданского права, которые вызваны специфическими осо-

167

бенностями наших отношений с капиталистический окружением. Взятый сам по себе, он так же мало характерен для нашего права, как, например, вексель. Мы можем, таким образом, формулировать следующий вывод. По нашему гражданскому праву договор (или вообще сделка) является основанием воз­никновения обязательств, «направленных на социалистическое распределение, в тех случаях, когда существо отношения требует обеспечения личных интере­сов гражданина. В других случаях основанием является не договор, а раз­личные фактические составы недоговорного характера, свидетельствующие о необходимости в соответствии с принципами социалистического распределения обеспечить получение гражданином определенной доли дохода.