Учебный год 22-23 / Зикун - Концепция глобального обеспечения в гражданском праве зарубежных стран

Проблемы ЧАСТНОГО (гражданского) ПРАВА

21

тельства будет признан исполнитель, а не сторона по договору. Другое дело, что между кредитором и третьим лицом, привлеченным к исполнению обязательства, не возникает никаких обязательственных отношений, поскольку за действия исполнителя отвечает сам должник, который принял на себя риск участия третьего лица в исполнении обязательства1.

Возможная ответственность третьего лица за действия сторон в обязательстве может быть предопределена его ролью и участием в возникновении, изменении

ипрекращении гражданских прав по конкретному договорному обязательству. К примеру, третье лицо, участвуя в переговорах и заключении договора в качестве посредника, ввело одного или сразу всех участников договора в заблуждение, способствуя тем самым последующему отказу от договора его сторон и причинению им убытков, притом что условиями заключенного договора не было регламентировано положений об ответственности за действия такого посредника. Исходя из конкретных обстоятельств дела, вполне разумно считать действия третьего лица недобросовестными и противоправными, причинившими вред сторонам договора, которые могут обратиться к такому посреднику с требованием о возмещении убытков, вызванных нарушением одной из сторон своих договорных обязательств.

Отвечая на вопрос о действии обязательств против третьих лиц, М.М. Агарков отмечает, что следует выделять два вида различных отношений, первый уровень которых состоит в отношении кредитора и должника, второй – в отношении кредитора и всех прочих лиц. «Если даже признать, что наличие обязательств создает для всякого и каждого в отношении кредитора обязанность воздерживаться от посягательств, могущих лишить кредитора возможности осуществить его право требования», то «отношение между кредитором и всяким и каждым» следует считать «абсолютным правом, которое советское гражданское право не знает»2. Суждения М.М. Агаркова возможно понимать двояко. С одной стороны, получается, что одно и то же право может быть одновременно относительным, действуя в отношении только должника, и абсолютным – в отношении всех прочих лиц, что само по себе весьма сомнительно. И какие могут быть основания и смысл считать абсолютным правом отношение кредитора со всеми прочими лицами, наделяя его статусом абсолютного? Маловероятно, что в этом случае содержание такого права выходит за рамки притязания, имеет какое-либо самостоятельное значение, позволяющее говорить о качественно новом материально-правовом статусе управомоченного лица в гражданском обороте, качественно отличаясь при этом от всеобщей правоохранительной пассивной обязанности уважения

иневмешательства в чужие права и правоотношения. При таком подходе ничто

1  Ср.: Данилова Е.Н. Ответственность должника за действия третьих лиц, участвующих в исполне-

нии договора. М., 1913. С. 1–4, 32.

2  Агарков М.М. Указ. соч. С. 54.

ВЕСТНИК ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА № 1 2015 ТОМ 15

22

не мешает наделить и должника однородным абсолютным правом, обращенным ко всем третьим лицам, которые обязаны не чинить ему никаких препятствий в исполнении обязательства. Приверженность такому подходу ввергает исследователя в разрешение новых и более общих вопросов, например о функциональном значении субъективного права в регулятивном механизме гражданского права. С другой стороны, одновременное наделение обязательства абсолютной (в отношении всякого и каждого) и относительной (только в отношении контрагента) природой ведет к несочетаемой двойственности понятия обязательства, сложности исследования его индивидуальной гражданско-правовой природы как «вещи в себе», во многом искусственному раздвоению структуры обязательственных прав, рассматриваемой с различных и непримиримых позиций.

Весьма любопытно к разрешению вопроса о действии обязательств против третьих лиц, в них не участвующих, подходит Г. Штауб (H. Staub), который говорит о том, что вмешательство третьих лиц в чужое обязательство происходит гораздо реже, чем в вещные права, и у римских юристов, занимавшихся юриспруденцией повседневной жизни, судя по всему, не было повода рассматривать эту проблему, что, впрочем, никак не означает ее отсутствие1. Комментируя конкретное судебное решение, Г. Штауб подчеркнул, что Имперскому верховному суду (Reichsgericht) для признания возможности защиты обязательства от нарушений со стороны третьего лица оказалось достаточно только факта его существования. Важно подчеркнуть и то, что нарушение прав и законных интересов кредитора, исходящее от третьего лица, может осуществляться не только посредством противоправных действий, во всех случаях отвечающих признакам гражданскоправового нарушения, но и особых действий, таковыми не являющихся (к примеру, введения в заблуждение должника, спровоцировавшего нарушение сроков исполнения, и т.д.). Неслучайно практика Верховного суда Нидерландов (Hoge Raad der Nederlanden) исходит из всеобщего обязательства воздержания от действий, целью которых является побуждение стороны к нарушению собственных договорных обязательств, а равно недопустимости создания препятствий для надлежащего исполнения обязательств должником2.

При рассмотрении позиции Г. Штауба следует иметь в виду, что признание возможности действия обязательственных прав против любого и каждого (абсолютного действия обязательственных прав) не видится как исключение, поскольку и вещные, и обязательственные права позиционируются им как абсолютные.

В конечном счете нельзя не согласиться с тем, что любое обязательство влияет на интересы третьих лиц как потенциальных или действительных кредиторов его

1  Staub H. Die juristische Konstruktion der dinglichen Rechte // Archiv für bürgerliches Recht. 1891. Bd. 5. S. 17.

2  Meijers E.M. Algemene leer van het burgerlijk Recht. Deel I: De algemene begrippen van het burgerlijk recht. Leiden, 1948. P. 273.

Проблемы ЧАСТНОГО (гражданского) ПРАВА

23

сторон: ведь в случае недостаточности имущества должника для удовлетворения всех его кредиторов наличие каждого обязательства оказывает действие в отношении других имеющихся обязательств, уменьшая вероятность их погашения в причитающемся объеме. Есть и более конкретные примеры действия обязательств в отношении лиц, не участвующих в них, в особенности, по свидетельству А. Гойхбарга, когда «управомоченная сторона уже приступила к осуществлению своего права»1. Применительно к сегодняшним реалиям имеет смысл обратить внимание на отражение в действующем законодательстве об аренде принципа «Kauf bricht nicht Miete», который, как мы полагаем, изначально не следует смешивать с правом следования, несмотря на то что именно этот подход утвердился в правосознании в качестве признака вещного права в гражданско-правовом статусе арендатора.

Потенциальный покупатель, независимо от своего знания об обременении приобретаемой вещи арендой, вынужден мириться с ее существованием. Я. Вильгельм (J. Wilhelm) говорит о том, что правовые нормы отступают от принципа разделения абсолютных и относительных прав, предоставляя защиту кредитору в обязательстве от всех прочих лиц даже тогда, когда субъект, пользующийся подобной привилегией, имеет только относительное право независимо как от возможности его будущего превращения в абсолютное, так и от степени обеспечения соответствующего права запретом на отчуждение или предварительной отметкой2.

Согласно буквальному смыслу § 566 BGB, речь идет не о покупке, а о приобретении права собственности на объекты недвижимости – главным образом на земельные участки, предоставленные внаем другими лицами. Вероятно, можно согласиться с распространением этой конструкции на случаи приобретения имущества с торгов, в том числе в ходе конкурсного производства, присвоения земельного участка, добровольно уступленного по правилам § 928 BGB. Однако нет никаких оснований давать указанной норме и принципу «Kauf bricht nicht Miete» расширенное толкование, полагая возможным вслед за К.-В. Канарисом (C.-W. Canaris) и его последователями распространить действие указанного принципа на любые возмездные отношения или же разработать на основании этих норм систему регулирования, в соответствии с которой все отношения пользования земельными участками могут быть защищены от действий приобретателя3. В данном случае влияние обязательственного права на третьих лиц и вытекающая отсюда возможность защиты кредитора являются экстраординарными, основываются на идее нерушимости действия заключенного договора

1  См.: Гойхбарг А. Хозяйственное право РСФСР. Т. I: Гражданский кодекс. 3-е изд., испр. и доп. М., 1924. С. 96.

2  См.: Wilhelm J. Sachenrecht. 3. Aufl. Berlin, 2007. S. 39.

3  См.:Canaris C.-W. DieVerdinglichungobligatorischerRechte//FestschriftfürW.Flumezum70.Geburtstag: In 2 Bde. / H.H. Jakobs, B. Knobbe-Keuk, E. Picker, J. Wilhelm (Hgs.). Köln, 1978. Bd. I. S. 371.

ВЕСТНИК ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА № 1 2015 ТОМ 15

24

аренды, его сохранения в силе в течение срока договора независимо от воли правопреемника арендодателя, которому в большинстве случаев невыгодны существование и исполнение договора аренды на тех же условиях. При отсутствии таких и аналогичных им предпосылок сфера действия соответствующего правового механизма не может быть расширена.

Локальное действие принципа «Kauf bricht nicht Miete» в указанной ситуации действительно создает обязанность лица, приобретшего вещь в собственность, мириться с существующими правами арендатора, в возникновении которых сам он никакого участия не принимал, но это не означает, что тем самым право арендатора может быть причислено к числу абсолютных и что перед нами пример существования обязательственного права, обладающего признаком права вещного (правом следования). Находится и более простое объяснение этого правового механизма. В данном случае в силу закона происходит замена стороны обязательства – арендодателя, что не обеспечивается конструкцией права следования в вещном праве. Такой подход соответствует интересам как арендодателя, так и арендатора, поскольку арендатор сохраняет свои правомочия по использованию вещи на ранее установленных договорных условиях, а новый собственник хотя и вынужден мириться с присутствием арендатора, не должен быть при этом ограничен в возможности осуществления прав арендодателя, как если бы соответствующее имущество было предоставлено арендатору непосредственно им. Стало быть, и сохранение в силе заключенного договора аренды не выглядит неэквивалентным и сугубо обременительным для нового собственника – арендодателя.

Воплощение принципа «Kauf bricht nicht Miete» в нормах германского права направлено не на создание новых правовых явлений, появление качественно новых и несвойственных им признаков у обязательственных прав, а на урегулирование интересов нанимателя и нового приобретателя одной и той же вещи, предоставление им взаимных дополнительных гарантий.

В доктрине гражданского права Франции также можно встретить мнения, что, поскольку арендатор сохраняет право аренды независимо от заключения арендодателем договора продажи с третьим лицом, права арендатора являются вещными1. Против данного довода выдвинуты развернутые контраргументы, исключающие отождествление прав арендатора с вещными правами как по правовым последствиям, так и по особенностям возникновения и прекращения2. Следует обратить внимание на то, что СС не предоставляет арендатору правовой возможности обращения с вещным иском к арендодателю в случае чинения последним препятствий в пользовании вещью, а также не предусматривает в силу прямого указания закона (ст. 2282 СС) права на посессорную защиту владения.

1  Обоснованиюэтогоположенияпосвященоотдельноеисследование:Derruppé J. Lanaturejuridique du droit du preneur à bail et la distinction des droits réels et des droits de créance. Paris, 1952.

2  См.: Strickler Y. Les biens. Paris, 2006. P. 25.

Проблемы ЧАСТНОГО (гражданского) ПРАВА

25

Если же пользованию препятствуют третьи лица, не претендующие на право обладания вещью, то арендатор вправе подать иск от своего имени (ст. 1725 СС); если же третьи лица заявляют о правах на арендованную вещь, то в силах арендатора потребовать от арендодателя снижения арендной платы. Таким образом, сохранение прав арендатора при смене собственника не является примером действия права следования, часто относимого к признакам вещных прав.

Х. Дёрнер видит целесообразность в утверждении абсолютной защиты обязательственных прав и мотивирует ее тем, что правопорядок профилактически препятствует совершению правонарушений, гарантируя возможность совершения активных юридически значимых действий лишь правообладателю, подчеркивая его гражданско-правовой статус в правоотношении. Превенция в данном случае обеспечивается не только прямым запретом на вмешательство в чужое обязательство, но и действием общих норм и запретов на совершение сделок и прочих юридически значимых действий, которые доступны лишь правообладателю1, а присвоение правомочий кредитора по обязательству другими лицами могло бы способствовать ослаблению (уничтожению) позиции кредитора в конкретном обязательстве. В последнем случае ограничивается принцип свободы договора для третьих (других) лиц2. Тем не менее суждения ученого не видятся последовательными, поскольку он квалифицирует установление запрета на поведение третьих лиц, «вменение обязательного поведения других лиц» в качестве правовой возможности, целиком находящейся в распоряжении законодателя3.

Я. Вильгельм отмечает, что в германском праве существует еще одна конструкция, позволяющая кредитору противостоять третьим лицам, в том числе и собственнику вещи, который не является стороной соответствующего обязательства. Об этом говорится в абз. 2 § 986 BGB, согласно которому владелец движимой вещи может предъявить свои возражения относительно заявленного требования новому собственнику со ссылкой на наличие обязательственного права владения вещью. Собственнику придется мириться с существованием последнего. Впрочем, отсюда не следует вывод об абсолютном характере прав владельца вещи – в первую очередь потому, что речь в данном параграфе идет не о регламентации правового положения и наделении субъекта конкретными правомочиями, а о возможности возражения по заявленному собственником иску.

Приведенные примеры не подтверждают абсолютного действия относительных, в частности обязательственных, прав, равно как и не доказывают их смешанной, абсолютно-относительной природы, а скорее свидетельствуют о дополнительных механизмах, действующих в силу закона и обеспечивающих прочность соответствующих правовых состояний.

1  См.: Dörner H. Op. cit. S. 11.

2  Ibid. S. 12.

3  Ibid. S. 13.

ВЕСТНИК ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА № 1 2015 ТОМ 15

26

Отдельного внимания заслуживает возможность рассмотрения распорядительных сделок как примера действия договора в отношении не участвующих в нем лиц. Я. Вильгельм отмечает, что распорядительная сделка непосредственно направлена на причисление субъекта к правовой категории, она влечет передачу права: распорядительная сделка через принцип разделения и абстракции обладает существенной материально-правовой релевантностью только в отношениях с третьими лицами, но не inter partes1. Однако это суждение не подтверждает возможность рассмотрения статуса субъектов в рамках конструкции абсолютных субъективных прав.

Изложенные обстоятельства позволяют заключить, что любое лицо потенциально способно создать условия, которые могут повлечь неисполнение обязательства конкретного должника перед его кредитором. Речь идет об особой разновидности противоправных действий, повлекших нарушение обязательств. Возможны самые разнообразные примеры таких действий: убийство кредитора, участвующего в обязательстве личного характера (например, алиментном); повреждение или уничтожение проданной вещи; повреждение руки пианиста в драке в преддверии анонсированного концерта и др. – все это противоправные действия, влекущие невозможность надлежащего исполнения должником лежащей на нем обязанности, но не исключающие гражданско-правовую ответственность причинителя вреда за их совершение. Констатация возможности совершения третьим лицом противоправных действий, повлекших или способствовавших нарушению договорных обязательств, возможность считать лицо, совершившее такие действия, правонарушителем, несущим за них гражданско-правовую ответственность, позволяют выделить особую группу гражданских правонарушений, модернизировать общее понятие гражданского правонарушения. Как известно, классическое научно-теоретическое понятие гражданского правонарушения определяется через противоправное действие, которое в договорном праве может осуществить только контрагент, а само правонарушение сводится к неисполнению или ненадлежащему исполнению обязательства. Именно так рассуждает Ф. Эндеман (F. Endemann), отмечая, что в обязательственных правоотношениях не может быть никакого обоснованного притязания кредитора при отсутствии конкретного должника, не исполнившего лежащую на нем обязанность2.

Вместе с тем еще Е.А. Флейшиц отмечала абстрактное содержание понятия противоправного действия в зарубежном праве, которое установлено «каучуковыми нормами» (о добрых нравах, нравственности, общественного порядка) и зависит от судейского усмотрения3. В более поздней юридической литерату-

1  См.: Wilhelm J. Op. cit. S. 45–46.

2  Endemann F. Lehrbuch des bürgerlichen Recht. Bd. II/1: Sachenrecht. Berlin, 1905. S. 578.

3  Флейшиц Е.А. Обязательства из причинения вреда и неосновательного обогащения. М., 1951.

С. 7, 18.

Проблемы ЧАСТНОГО (гражданского) ПРАВА

27

ре обосновывается и широкое понимание деликта. В.Т. Смирнов и А.А. Собчак определяют деликт как противоправное причинение вреда, а деликтное обязательство – как обязательство, в силу которого причинитель вреда обязан возместить причиненный вред1.

Само деликтное обязательство сконструировано законодателем как механизм пресечения противоправных действий и возмещения причиненного вреда потерпевшему за счет причинителя. В данном случае цели законодателя не акцентированы на поименном субъектном составе лиц, которым правонарушением может причиняться вред, а ориентированы на создание эффективного механизма восстановления причиненного ущерба и пресечение правонарушения, в чем проявляется компенсаторно-восстановительная функция гражданского права. Полагаем, что ничто не препятствует обоснованию включения в перечень деликтов намеренных действий третьих (других) лиц, повлекших и создавших условия нарушения договорных обязательств.

Нарушение должником принятого им обязательства может быть связано с заключением и исполнением альтернативной сделки с третьим лицом, которое, зная о заключенном договоре, предложило более выгодные условия (например, низкую цену товара, рассрочку исполнения, освобождение от принятых в обороте в сравнимых обстоятельствах договорных обязанностей и др.), в результате чего лицо, состоящее в договорных отношениях, пренебрегло условиями ранее заключенного договора, отказавшись от его исполнения, вступило в новые договорные отношения с недобросовестным оферентом, пренебрегшим в угоду собственной жажде наживы чужим обязательством. Классическими примерами такой ситуации являются вторая продажа и передача вещи второму покупателю, игнорирование запрета на уступку прав по заключенному договору и другие случаи. Отказ от исполнения обязанностей по заключенному договору (если это, конечно, не предусмотрено договорным условием) и заключение аналогичной сделки по поводу того же объекта с другим лицом являются гражданским правонарушением, ответственность за которое должна быть распределена между недобросовестным контрагентом и интервентом, способствовавшим нарушению чужих договорных обязательств. Недобросовестного контрагента и интервента целесообразно позиционировать как самостоятельных правонарушителей и субъектов гражданско-правовой ответственности. Их кажущееся сходство обусловлено только причинением вреда кредитору по обязательству, но последствия их действий должны различаться как причина и следствие.

Действия интервента являются недобросовестными и противоправными, недостойными покровительства и защиты гражданским правом, ибо они не только причиняют имущественный вред прежнему кредитору, но и колеблют, ума-

1  Смирнов В.Т., Собчак А.А. Общее учение о деликтных обязательствах по советскому праву. М., 1983. С. 9.

ВЕСТНИК ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА № 1 2015 ТОМ 15

28

ляют авторитет и руководящее значение основополагающего принципа договорного права об обязательности условий заключенного договора, надлежащего исполнения принятых договорных обязательств.

Учитывая, что в рассматриваемых случаях за нарушение ранее возникшего обязательства ответствен не только недобросовестный контрагент, сконцентрированный на собственном эгоистическом интересе, но и интервент, ради своей выгоды вторгнувшийся в исполнение чужого обязательства и своими действиями способствовавший нарушению чужого обязательства, логично предположить, что интервент должен нести гражданско-правовую ответственность за свои недобросовестные и противоправные действия наряду с недобросовестным контрагентом.

Размер, вид, условия привлечения к гражданско-правовой ответственности интервента должны быть предусмотрены национальным гражданским законодательством. Разумной и справедливой видится солидарная ответственность интервента по требованиям о возмещении убытков, причиненных неисполнением договорных обязательств, при условии что интервент знал о существовании договорных обязательств перед другим лицом, но сознательно склонил чужого контрагента к неисполнению своих договорных обязательств, после чего вступил с ним в договорные отношения. В национальном законодательстве требуется конкретизация субъективного знания интервента: заведомое и осознанное желание разрушить существующие договорные отношения или пренебрежение возможными последствиями совершаемых действий. Думается, достаточно объективной осведомленности интервента о существовании чужого обязательства – прямой умысел интервента на причинение убытков стороне договора для признания действий интервента неправомерными квалифицирующего значения иметь не должен. Возможно, заведомо умышленные действия интервента могут рассматриваться национальным законодательством как обстоятельство, усиливающее его гражданско-правовую ответственность.

Гипотетические формы ответственности интервента различны. Чаще всего говорится о деликтной ответственности интервента. Интервент может считаться надлежащим ответчиком (чаще соответчиком) по иску о взыскании убытков, причиненных неисполнением принятых на себя обязательств недобросовестным контрагентом, вступившим в новые договорные отношения с интервентом. При наличии достаточной законодательной основы возможно говорить и об отказе в судебной защите прав интервента по договору, заключенному с недобросовестным контрагентом; оспаривании сделки между интервентом и недобросовестным контрагентом; самостоятельной гражданско-правовой ответственности интервента за причиненный вред.

Реальность и неотвратимость гражданско-правовой ответственности интервента выступают дополнительной гарантией интересов потерпевшего в случаях ликвидации, признанной судом неплатежеспособности недобросовестного

ВЕСТНИК ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА № 1 2015 ТОМ 15

30

(DCFR)), где признается возможность противоправного причинения вреда путем намеренного побуждения к неисполнению ранее принятых обязательств.

Данной нормой устанавливаются общие основания гражданско-правовой ответственности интервента за намеренные действия, способствующие нарушению чужого обязательства одним из его контрагентов. Примечательно, что изначально возможные случаи не ограничиваются нарушением договорных обязательств в динамике гражданского оборота. Пределы действия нормы расширяются до предметной области относительных правоотношений. Сюда могут быть отнесены случаи подстрекательства к неисполнению алиментных обязательств; соблазнению неверного супруга, несущего имущественную ответственность за сохранение супружеской верности; переманивания работника на более выгодные условия труда с целью причинения заведомого вреда бывшему работодателю.

Комментаторами констатируется, что побуждение к неисполнению обязательств является современной интерпретацией римской actio de dolo, действия интервента влекут внедоговорную ответственность во всех государствах – членах ЕС – с той лишь разницей, что в одних национальных правовых системах для гражданско-правовой ответственности интервента предусмотрен специальный состав гражданского правонарушения, в других ответственность интервента наступает по общим нормам о внедоговорной ответственности за совершение гражданского правонарушения. В качестве обязательного условия гражданскоправовой ответственности интервента называется намерение причинения вреда; указывается, что использование в собственном интересе чужого недобросовестного поведения само по себе не является достаточным основанием гражданскоправовой ответственности интервента1.

Статья 7.4.1 Принципов международных коммерческих договоров УНИДРУА (UNIDROIT Principles of International Commercial Contracts (PICC))2 также предоставляет потерпевшей стороне на случай неисполнения любого договорного обязательства, если только ответственность за неисполнение не наступает в силу закона или договора, право на возмещение убытков, взыскание которых может сочетаться с другими средствами защиты нарушенного права.

Сделанные выводы о самостоятельной гражданско-правовой ответственности интервента находят свое подтверждение и в национальном зарубежном гражданском праве.

Английское и американское право не содержит и не устанавливает единого и исчерпывающего понятия незаконного и противоправного действия (law

1  Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of Reference (DCFR). Articles and Comments / Chr. von Bar, E. Clive, H. Schulte-Nölke (eds.). Munich, 2009. P. 1360–1363 (доступно в Интернете по адресу: http://www.ccbe.eu/fileadmin/user_upload/ NTCdocument/DCFRpdf1_1262861061.pdf).

2  http://www.unidroit.org/english/principles/contracts/principles2010/integralversionprinciples

2010-e.pdf